Чепик Василий Прокофьевич

Я родился в Сумской области 1 мая 1924 г. Родители мои были простые крестьяне, причем из самых бедных, и родился я не в селе, как указано в свидетельстве о рождении, а на хуторе Четвертыновка, в котором было всего 9 домов, он располагался от села в 2 км. До коллективизации наше хозяйство состояло из 1 коровы, а детей было 8 человек: 6 братьев и 2 сестры, поэтому отец у меня работал кровельщиком хат, крыл крыши соломой, бывало, пойдет в село, и 2 недели его нет, выполняет работы. Отец в армии не служил и в Гражданской войне участия не принимал. Коллективизация так прошла - всех старших братьев, троих, власть мобилизовала и послала на проведение в районе коллективизации, они были, можно сказать, ее организаторами. По ним стреляли, братья отстреливались, но что говорить, хозяйство после коллективизации хорошо поднялось. На хуторе у нас никого не раскулачивали, братья ездили по большим селам, вот там сложнее было. В нашем селе Чуйковка был создан колхоз, тоже некоторых раскулачили.

Тем временем я пошел в село в первый класс, тяжеловато было, приходилось топать 2 км туда и обратно. После 2 классов брат Николай меня к себе забрал, я жил у него 3 года в г. Гадяче, где Николай работал в райисполкоме, он там занимался следующим - ездил по селам и строил колхозы. Там я проучился с 3-го по 6-й классы. Потом меня забрал другой брат, Никита, в г. Остер в 60 км от Киева, где я закончил 7-й класс, откуда в 1939 г. пошел учиться в Киевский железнодорожный техникум. В Киеве жил наш родственник дядя Миша, он меня забрал к себе, я у него на квартире жил. Тогда деньги за учебу не надо было платить, кроме того, мне всегда утром давали 3 рубля на день. В техникуме нам преподавали военное дело, я там изучил и пулемет "Максим", и винтовку "трехлинейку", учил нас кадровый военный, ст. лейтенант. Военное дело проходило 1 раз в неделю по 2 часа, давали и строевую подготовку, и стрельбу из винтовок. Кроме того, летом на неделю всех учащихся вывозили в лес, где нам преподавали противохимическую защиту, которая в основном сводилась к одеванию противогазов, как их надеть правильно, как носить. Также в лагере мы делали кроссы по 20 км, только без противогазов, хотя требовали так: одеть противогаз, немного пробежать, снять и дальше уже без противогаза бежать. Форму нам не выдавали, мы занимались только в своем гражданском.

До войны в Киеве показывали много фильмов, особенно мне запомнился "Чапаев", мы пацанами лазили в зал под скамейки, и ждали, когда начнется фильм. Особенно нам нравился сам по себе Чапаев, и Петька, и Анка. И сам дух фильма очень отвечал тому времени, я этот фильм раз 5 или 7 смотрел. Но вот ощущения надвигающейся войны в городе не было, потому что за громкие разговоры о войне Сталин и посадить мог.

Когда началась война, мы были студенты 2-го курса, и находились на практике в селе, которое было родиной украинского поэта Шевченко. Наша практика уже подходила к концу, когда вдруг объявляют о начале войны. Нас сразу отпустили с практики и приказали: "Идите домой!" Мы пришли в Киев, в техникум, там нас сразу отправили в депо для демонтажа оборудования. В депо стояли вагоны открытого типа, мы погрузили туда все, что могли: станки, матчасть и т.д. Поехало наше депо в эвакуацию в Россию, но не удалось его увезти дальше г. Канева, потому что эшелон по дороге был сильно разбит немецкой авиацией. В Киеве бомбежек я не застал, уехал сначала в Белую Церковь, затем в деревню Шамраевку к знакомым, и вот там я увидел первых немцев. Мы находились дома, но спрятались от греха в саду в небольшом блиндаже, человек пять. И я видел, как проходили немцы с гранами в руках, мы подумали, что кто-нибудь из них сейчас как шуранет нам гранату в блиндаж, и быстро выскочили. Посмотрели немцы в нашу сторону, но в нас никто не кинул гранату, и в первый раз в селе немцы никого не тронули. Но очень скоро я перебрался назад в родное село, где начались карательные действия, стали хватать взрослых людей.

Старостой общины, образованной вместо колхоза, на собрании жителей села выбрали человека из прислужников немцев. Человек этот сам был из села, где-то его не было долго, немцы привезли человека назад и сказали, что вот этому старосте мы будем починяться. Староста вел себя по отношению к людям по-разному - так как мы считались коммунистами, ведь мой старший брат был в компартии (он еще раньше смылся из села и пошел в армию, там он был комиссаром, потом лейтенантом), то нашей семье сказали по линии старосты: "Вы тикайте из села, иначе нас повесят!" Мне уже было 16 лет, из семьи кто куда делся, меня же послали к дяде Мише, который был главным инженером "Киевэнерго", и он был самым настоящим коммунистом. Тем не менее, несмотря на это немцы его послали под Белую Церковь в г. Фастов на сахарный завод, он там работал главным инженером. Я у него жил, и также работал на заводе учеником электрика.

На заводе я в начале 1943 г. вступил в подполье. При чем у нас соблюдались строгие принципы дисциплины и конспирации, может, поэтому и сохранилось у нас все заводское подполье, 25 человек. Перед нами ставились задачи в первую очередь помогать партизанам, затем наступающей Советской Армии, выносить из завода мешками сахар для партизан. Наш завод размещался на большой площади, он и сейчас работает, хотя в городке немцы другие заводы уничтожили, но нам было задание уберечь завод, с чем наша группа успешно справилась. Я не знал хорошо руководителя подполья, он был парикмахером в городе, откуда-то приехал, хорошо знал немецкий, и немцев и русских подстригал. В моей подпольной ячейке было 5 человек, и других я не знал, вот такие пятерки нас сохранили хорошо, потому что если кто и попался, то только один, остальные из пятерки должны тикать, потому как если удерут, то будут жить. А другие пятерки продолжают как ни в чем не бывало работать. Дядя Миша также вступил в подполье под кличкой "Седой", в моей ячейке был мой друг Володя Незгодзинский, крепкий, здоровый парень. Мы с ним вместе сделали лаз в сахарные склады, и по ночам выносили сахар с завода, я становился Володе на плечи, залезал на склад, и мы вдвоем по шесть мешков выносили за ночь. Также мы несколько раз ходили в лес к партизанам, рассказывали им о том, где стоят немцы и сколько их, кто начальник. Поэтому партизаны о расположении немцев в городке знали все, их как сильные, так и слабые стороны, когда самое удобное время для нападения. При чем немцы так себя вели - если ночью где-то стрельба начнется, то они запираются на все замки, к примеру, на каком-либо складе, и до утра там сидят, пережидают. При встречах партизаны нас ждали в условленном месте, приходили мы вдвоем или втроем, не больше, при чем из одной пятерки, потому что если ты попадешься, то хоть кто-то уцелеет, и сможет скрыться. На встречу партизанское начальство приходило необязательно, было достаточно одного партизана, чтобы ему передать информацию. И встречи происходили следующим образом - к примеру, в поле стоит дерево, шагах в 30 от него мы свистим, они свистят ответно, тогда мы знаем, что это партизаны пришли, собираемся и обсуждаем, после попрощались, и расходимся. И вот однажды произошло следующее: на окраине городка жила семья работника завода, слесаря, он был отцом двоих девочек. Так я ухаживал за одной сестрой, Володя за другой, а они работали в штабах немцев, с бумагами имели дело, слышали разговоры, нам все передавали, а уже мы докладывали партизанам в лес. Это партизанам сильно помогало.

Один раз дядя Миша решил предложить немцам идею о создании на заводе колбасного цеха, потому что мы видели, как весь скот из колхозов перегоняли в Германию из России. Наши люди гнали мимо Фастова сотни коров, кому-то передавали, немцы, если партизаны не перехватывали стада, все себе забирали. Ну вот, мы и решили, что надо хоть часть скота резать, тогда какую-то часть колбасы можно будет украсть и передать партизанам. Немцев на заводе не было, они приходили иногда, посмотреть, как дела идут, и уходили, заводом руководил заядлый хохол, с вислыми длинными усами, к нему обращаться было нельзя, он был очень подозрительный и вредный. Мы все хотели его убить за вредность и преданность немцам, но нам не разрешали его трогать, чтобы не привлекать к заводу внимание (его поймали позже и расстреляли). Поэтому дядя Миша рассказал идею с колбасным цехом представителю немецкого командования в городке капитану Крайцеру, объяснил ему, что есть свободный цех в левом крыле завода, что от цеха можно будет получить много прибыли. Крайцер тщательно изучил затраты и предполагаемую прибыль, в итоге обрадовался идее, и разрешил сделать цех. Но постоянные кражи на заводе возбудили подозрения у фашистов, они узнали, чья была идея с цехом, и к нам домой пришли трое немцев из гестапо. Я увидел их в окно, и дядя Миша говорит: "Вон идут ко мне, через черный ход тикай в лес". Я ушел к лесу, но не заходил в лес, спрятался, тогда меня не взяли, а вот дядю Мишу после ареста немцы сначала отправили в знаменитый на всю область концлагерь под Белой Церковью, потом посадили на машину, и отвезли в Бабий Яр под Киевом. Где и расстреляли. Немцы вообще в период всего времени в оккупации искали комиссаров, коммунистов всех половили. И хотя они не предупреждали, что за укрывательство расстрел, но от нашего городка до Белой Церкви было км 20, и по всей протяженности на столбах висели люди. Их на машине развозили и вешали на каждом столбе на проволоке.

После ареста дяди Миши я продолжал тихо работать на заводе, поселилися у знакомых. Наше подполье работало очень четко и без сбоев, после дяди Миши у нас только один раз, уже перед освобождением Фастова, попалась девушка Ольга из Омска, ее осенью босиком вывели, водили по снегу, и все заставляли рассказать о подполье. В итоге немцы выпустили Ольгу с задачей привести несколько подпольщиков, но тех, кого она знала, все убежали. В гестапо она назвала фамилии, а их найти не могут. Но тут быстро пришла наша армия, и мы сказали Ольге: "А ну быстро уходи отсюда. А то немцы тебя не расстреляли, так наши расстреляют за связь с немцами!" Она послушалась, наверное, и сейчас где-нибудь живет.

Наконец в наш городок пришла Советская Армия. Произошло освобождение Фастова так: у городка местность была ровная, артиллерия постреляла по нашему заводу и городку, потом в атаку пошла наша пехота густыми цепями. А немцы все удрали со своих позиций быстренько, с собой при отступлении забрали всех тех, кто с ними работал, полицаев и эсесовцев. Но далеко их не увезли, всего км 20, и там они попались другим нашим частям. Их потом судили, а где-то и так расстреляли. На заводе сразу провели большое собрание, на котором представили членов подпольной организации. Мы вышли по порядку, все 25 человек, нам сразу передали власть, из нашей группы назначили старших. И в городке образовалась наша Советская власть.

Сразу кинулась вся молодежь, в том числе и я, записываться в армию. Но меня тогда не взяли, потому что я заболел на заводе. Дело в том, что мы должны были проверить, не наставили ли немцы мин замедленного действия под заводом, у меня был участок под землей, я должен был лазить по трубам, проверять, нет ли мин, и в случае чего надо было начальству доложить. И уже начальство подумает, что с этими минами делать, или убрать, или взорвать. Так подпольщики снова сберегли завод, но у меня после такой работы чесотка пошла по телу, поэтому в армию меня не взяли. А вот ребят, которых забрали, уже нет в живых, они все где-то погибли в районе под Белой Церковью. Я же после выздоровления поехал в свой техникум в Киев, где за нас сразу же схватились, показали приказ министра, что нас в армию нельзя брать, надо готовить специалистов-железнодорожников. Так и сделали, я проучился 2 месяца, но в итоге меня все равно забрали в армию. Дело было так: пришли из военкомата в техникум офицеры, сказали мне пойти в военкомат завтра, как я пришел, меня сразу схватили за жопу, и говорят: "Ты мобилизован!" А я и не сопротивлялся, я хотел в армию пойти, бить фашистских гадов. Прошел комиссию, врачи признали меня годным, и в конце 1943 г. меня отправили в армию.

Направили меня запасной пехотный полк на учебу под Киев, где нас подучили военному делу. Выдали новую форму, ботинки с обмотками. Учили нас в первую очередь копать окопы и обращаться с оружием. Мне дали сначала винтовку, вскоре начал таскать на плечах ручной пулемет, он такой тяжелый оказался. К нему были прикреплены 3 или 4 человека, я таскал тяжелую часть, другой диски к нему, на маршах через каждые 2 км мы менялись, потом всем дали автоматы. Кормили ничего, хватало. Командиры были нормальные, строгие, настоящие советские офицеры. Выпустили меня рядовым, и направили в 1-ю гв. танковую армию пулеметчиком в танковый десант. 1-я танковая считалась в то время элитной частью.

Попал я в 8-й гвардейский механизированный корпус, где меня еще раз направили на учебу. Дело в том, что по прибытии пополнения руководство начало интересоваться, кто знает немецкий язык, а я уже закончил 2 курса техникума, поэтому немецкий знал. Пришел полковник Соболев и спросил, кто знает немецкий язык, прошелся вдоль строя, вернулся в середину напротив меня, тогда я ему сказал: "Гутен морген, геноссе полковник!" Тогда он ответил: "Зер гут, геноссе солдат". И тогда десятерых вывели из строя, это были те, кто хоть немного знал немецкий язык. После этого нас еще 2 месяца начали готовить на разведчиков. Разговаривали с нами исключительно на немецком языке, подъем в 6 часов, солдаты идут рыть окопы, а мы идем на занятия по немецкому языку. Между собой также разговаривали только по-немецки, иногда к нам приглашали пленных немцев, чтобы мы могли поговорить с ними, учили допрашивать, задавать первые 5 вопросов: какая часть, звание, сколько человек и танков, где расположены.

Затем меня направили в мотострелковый батальон 19-й гв. механизированной бригады. И тут подполковник Андриянко, командир разведки 8-го гв. мехкорпуса перепутал меня с известным чешским писателем Чапеком, а говорю: "Я не Чапек, а Чепик", подполковник кивнул, но все равно, меня командование между собой до конца войны называло меня Чапеком. Но сам Андриянко Александр Васильевич был отличным офицером, очень грамотным. Вообще, у нас в корпусе все командиры были очень хорошими. Меня привезли в батальон к комбату, который сразу определил меня в командиры отделения разведки, хотя я все еще был рядовым. Уже в части из чужого оружия я научился стрелять из фаустпатрона, к счастью, на фронте можешь найти что хочешь, в том числе ящики денег лежали, никто их не брал. А фаустпатроны я изучил и с собой 2 штуки стремился постоянно таскать, тяжеловато, конечно, но зато из него можно подбить танк со 100 метров, а гранату ты кинешь ну максимум на 20 метров, тут же с фаустом из-за кустов подкрадешься и танк спокойно так подобьешь.

Наши части вступили в Польшу, и у г. Лодзи нас послали в мою первую разведку для того, чтобы добыть "языка". В моем отделении было 10 человек, мы на ночь пошли, нам дали карту, и объяснили, что мы должны идти параллельно шоссейной дороги, км 10, и при этом не столкнуться с немецкими заставами. Мы вышли вечером, расстояние прошли очень хорошо, тревоги не подняли. Потом потемнело, уже по темноте вышли на шоссе, хорошая такая дорога. И засели там, в надежде, что кто-то будет по этой дороге ехать, ждали часа 2-3, нас 10 человек заняли 100 метров у дороги, вырыли себе небольшие окопчики. Я посредине находился, а тогда и у нас, и у немцев был приказ, что если едешь по дороге, то туши свет, и где-то примерно в 12 или 1 час ночи мы видим, что что-то мигает. Я догадался, что это мотоцикл ехал, оказалось, что это 2 мотоцикла с пулеметами. Я приказал шепотом: "Этих не стрелять, это передовое охранение!" Так что пропустили мотоциклистов, минут через 10-15 смотрим, еще что-то мигает, побольше. Тут мы уже приготовились, снова проскочил легкий мотоцикл, точно кого-то сопровождают. И тут появились 3 автобуса, в каждом человек по 20-25. Оказалось, что это ехали с совещания офицеры, которые получили задание и возвращались к себе в часть, солдат там не было, и мы видели, что офицеры были подвыпившие. Поравнялись с нами, автобусы ехали уже близко друг от друга, как я отдал команду забросать автобусы гранатами, мы и впереди и сзади охватили их взрывами. У меня же был с собой фаустпатрон, я нажимаю на курок, и попадаю в первый автобус. После накрыли немцев из автоматов, перебили многих, остальные и не думали о сопротивлении, а сразу тикали в лес кто как мог. В итоге мы взяли в плен несколько офицеров, мне достался офицер из штабного автобуса, в который я из фаустпатрона попал. Мы понимали, что скоро вернутся мотоциклисты, которые поймут, что что-то с офицерами случилось, и быстро отступили. Привели к нам в штаб человек 10 "языков". Из нас ни один не пострадал. Моего "языка" сразу допросили, я тоже немецкий знал, это был майор связи, с ним ценные документы, оказалось, что офицеры ехали с совещания из одного города в другой, между городами было км 50, посредине немцы на нас и напоролись. Кстати, я поинтересовался у майора, почему они так испугались, тот ответил: "Мы знали, что можем напороться на партизан в лесу, были подвыпившие, и потому так сильно перепугались". Его сразу в самолет и в Москву, так что мы уже знали, что немцы на совещании договорились - один город будет помогать в обороне другому, это очень помогло при прорыве обороны противника. За эту операцию мне вручили Орден Славы 3-ей степени, а моим солдатам медали "За отвагу". И как раз тогда мне присвоили звание "мл. сержант". После операции нам дали немного отдохнуть, и дальше в бой.

Наступило время прорыва - нас посадили на танки, хотя мое отделение считалось отделением разведки, но нас все равно использовали как танковый десант. Когда танки нашего корпуса готовились идти на прорыв, их в строй становилось штук 100, это было очень внушительное зрелище. На каждом танке должно сидеть по 6-10 человек. Я был командиром отделения, подчинялся офицеру, который и посадил нас на танки, при этом танкисты были очень довольны, что мы сидели на танках, иначе танки без десанта немцы очень быстро подбивали. Перед наступлением обычно была артподготовка, от 30 минут до 1 часа. Потом передовые части разведывают обстановку, удалось ли выбить противника, только тогда идут вперед танки. Если сильный огонь по танкам, надо спрыгивать, и идти пешком за танками. Мы так и делали, но иногда, если немцы не сильно бьют, то на танках и оставались. Нашей целью как танкового десанта было в первую очередь бить по позициям и занимать окопы, брать немцев в плен. Надо сказать, что наша артподготовка была очень эффективна, у нас сильно надеялись на артиллерию, это был настоящий "бог войны". Немцы от нашей артиллерии драпали.

Мы прорывались к Берлину, но тут нас повернули в Померанию, где мы стали штурмом захватывать немецкие города, в одном из них мы продвигались вперед под сплошным огнем, немцы сильно били. Мы прорывались по улицам, где в обход, где напролом. Немцы в городе каждый дом превратили в крепость, если мы идем брать дом, отделения растягивались сильно, до км, чтобы подобраться к объекту, и нашему взводу давали или небольшую пушку, или танк, они находились где-нибудь сзади, специально засекреченные. Когда и огнеметчиков давали, хотя и редко, также могли в случае сильного огня дать подкрепление с другого участка. Но в основном я сражался одним своим отделением, и вот один раз там, где я наступал со своим отделением, нужно было взять сильно укрепленный дом. Мы идем на захват, а там немцы сидят, они кое-что изучили по-русски, кричат: "Иван, не стреляй, мы уйдем!" Я знал немецкий, мы договорились, что мы стрелять не будем, а они первый этаж оставят. Мы, отделение, всего 10 человек, туда пробрались, постреливаем, но оказалось, что в доме много немцев было, и не все ушли, часть осталась. Первый этаж наш, там вода, а со второго немецике позиции начинаются. Повоевали, постреляли, немцы нам кричат: "Рус, дай воды!" Я в ответ: "А вы, фрицы, дайте нам курева!" У них же сигареты были, а не наши самокрутки. Спускают они сверху на веревке свой плоский котелок, заполненный сигаретами. Мы высыпали сигареты, набрали воды, кричим: "Тяните назад". Немцы потянули, поболтали немного, кричим: "Немцы, тикайте, а то стрелять будем!" Те в ответ: "Подождите, нам еще котелок воды нужен!" Снова котелок с сигаретами спустили немцы, мы им водой его заполнили. После немцы из дома ушли, мы вдесятером его полностью заняли, доложили начальству, что объект взят. Это было очень важно, потому что этот дом сильно мешал продвижению наших войск. Наверху такому делу очень обрадовались, за это мне дали Орден Славы 2-й степени. Тут нам повезло, а так в других местах немцы обычно очень ожесточенно сопротивлялись. И ужас что в городах творилось: везде летят немецкие и наши снаряды, и вдруг как дадут залп наши "Катюши". Вообще в городах у нас были большие потери, немцы особенно танки подбивали. У них каждому раздали по фаустпатрону, и все, наши танки горели как спички, потому что любой пехотинец может и со 100 метров, и с 30 метров даже тяжелый танк подбить, а у нас фаустпатронов не было, их надо заранее насобирать. К примеру, в моем отделении из него стрелял только я, как-то сам научился правильно наводить на цель. В моем отделении тоже были потери, из 10 человек трое выбыли, но не убиты были, а при штурме упали, потерялись, и где они, никто не знает, нам же надо вперед идти. Также в штурмах домов участвовали солдаты в стальных нагрудниках, но я таких не видел.

Потом нас перебросили под Берлин для штурма столицы фашистов. Для последней битвы было приготовлено 7 знамен Победы и выдано командирам передовых батальонов, одно из них передали нашему командиру Нестеренко. Мы подошли к какой-то речке, на ней еще стоял лед, но танки ведь по льду не пойдут. Тогда мы положили на лед доски шириной около 1 м. Пустили легкие танки, они прошли, тогда пустили машины потяжелее, снова прошли, а мы пехота несколько дальше по льду, а где и по воде, перешли речку за одну ночь. И закрепились на плацдарме. После этого еще где-то также перешли речку, и наши войска окончательно закрепились на том берегу. Все время до начала наступления немцы постоянно пытались выбить нас, было жутко. При чем и разбрасывали листовки, и кричали нам, что они дойдут до Сталинграда, ведь они от города Сталина до Берлина отступили, но теперь у них якобы есть секретное оружие (имелась в виду атомная бомба), и они накроют русских. Но нам несмотря ни на что удалось сохранить плацдарм.

Затем пришло время штурма, нас поставили напротив Зееловских высот, где нам пришлось очень тяжело, 8 дней мы их брали. Нас на машинах привезли в лес, приказали окопаться и ждать. Началось все ночью в три часа, мы сильно били из пушек, потом "Катюши" как зарядили по немцам. Ракетных установок стояло очень много, хотя они и не долго стреляют, сразу после залпа обычно сматывают удочки и в лес, чтобы немцы их не засекли (обычно после залпа прилетала немецкая авиация и начинала бомбить место, откуда "Катюши" давали залп, а их там уже и не было). Потом пошли в атаку танки с нами как десантниками. Хотя наша разведка очень хорошо определила, где какие немецкие части расположены, все равно в первый раз мы не смогли прорвать оборону. Опять начался сильный обстрел, потом через полчаса пошли в наступление, но пехота снова залегла, не могут взять и все. Снова подготовка, и опять до рассвета атакуем, но не можем взять, чтобы мы не делали. Там и прожекторами на немцев светили, около 120 огромных прожекторов, но не взяли мы эту высоту, наша часть. Тогда где-то слева немецкую оборону прорвали, и туда нашу часть перебросили, там было немного 5-7 км, 15-20 минут, для танков ерунда, и только так удалось взять высоты.

Въехали мы прямо на танках в Берлин и продвигались по таким разваленным улицам, что я таких нигде не видел, город был весь в развалинах. Стояли одни кирпичные стены от домов. Прибыли на какой-то пункт, нам отдали приказ рассосредоточиться, мы получили задание, какой кому участок, по отделениям. Мое отделение всегда бросали на тяжелые участки, мы шли и воевали. Немцы же мобилизовали всех кого только можно на оборону своей столицы, в том числе молодых мальчишек, хотя лично мне "Гитлерюгенд" не попадался.

Наша рота, в ней оставалось человек сто, вошла в пригород Берлина по сосновому лесу, это был небольшой лес в парке. Было утро, только чуть свет, встретиться с немцами не ожидали, но разведку надо было послать вперед, и вот моему отделению был отдан приказ: рассыпаться и идти вперед. Мы идем, оружие держим на изготовку, немцев вроде нет, но местность оказалась такая - взгорок, и оттуда, оказывается, также как мы шли немцы. И как раз на вершине возвышенности мы встретились с точно таким же передовым охранением. Немцы сразу: "Стой, Иван (они нас всегда называли Иванами, а мы их фрицами), сдавайся!" Я в ответ: "Нет, вы, фрицы, сдавайтесь!" А наши еще далеко, и я вижу, что с той стороны немцы так же идут, разбившись на небольшие группки. На взгорке начали собираться наши и немецкие солдаты, напряжение растет, но пока не стреляем, тогда немцы кричат: "Ладно, Иван, вы идите направо, куда вам надо, а мы пойдем налево, куда нам надо". Все понимают, что если сейчас начнется бой, то перебьем друг друга. Я быстренько человека послал к нашей основной группе, командиру доложили, и командир сказал: "Правильно сделали, поворачиваем направо!" Разошлись мирно, конец войны, они ведь пошли куда-то из Берлина, а мы в Берлин, зачем нам с ними драться было.

За парком стоял дом, стены кирпичные, очень большой толщины, в них окна были закрыты железом, в окнах прорези, и немцы оттуда по нам стреляли. Позже оказалось, что в доме скрывалось около 400 человек немцев, и наша задача заключалась в том, чтобы этот дом взять. Сколько туда наших не лезло, ну никак не могли взять этот дом, потом подвезли пушки и с близкого расстояния, может, метров с 300, обстреляли хорошенько этот дом, послали людей подкоп сделать, саперы заложили большие мины, которые вырвали огромные куски металла и кладки. Тогда мы сразу ринулись в пролом, внутри началась борьба, в итоге захватили это здание.

Дальше пошли в город, каждый бой за дом похож один на другой, непрерывная череда стычек, и дня за 3 до конца войны мы подбили немецкий танк. Прорвалось мое отделение в подземелье, где шла в это время городская жизнь, мы шли под землей, одно отделение в 10 человек. И я нашел немца, который знал русский язык, сказал ему: "С нами пойдешь, будешь первым идти, посредине пути, если влево или вправо повернешь, то будем стрелять". А мы знали, что где-то впереди располагался немецкий танк "пантера", который не давал нашей пехоте последний рывок к центру Берлина осуществить. Немец согласился помогать, стоял перед нами, вышел, посмотрел, вернулся к нам и подтвердил, что впереди есть танк. Мы засели в подземном проходе, потом слышим: "тык-тык-тык", это значит, что по улице идет танк, подождали, я приготовил 2 фауста, отделение так расположилось, чтобы по прикрывающей танк пехоте огонь дать. Ждем, прошли немцы, появляется танк, он медленно шел, я на мушку его взял, "пантера" до середины улицы дошла, оставалось до нее метров 30, не больше. И я выстрелил, танк сразу взорвался, пехота немецкая кинулась тикать, и прямо к нам в подъезд забежала, мы их сразу всех длинными очередями расстреляли. Кто-то доложил начальству о произошедшем, и меня наградили третьим Орденом Славы 1-ой степени, но выдали его только через 49 лет. Так что, с первого боя до последнего я беспрерывно воевал в течение полугода.

1 мая битва за Берлин закончилась, я расписался на Рейхстаге, когда нас водили к нему на экскурсию, но что там смотреть: обгоревшее здание, кто, где мог, там и расписался. И 1 мая, в мой день рождения, мы с командиром батальона случайно встретили командарма-1 Катукова, и, так как у меня было день рождения, то он мне в качестве подарка вручил свой танковый шлем, он у меня до сих пор хранится. Так что войну я закончил гвардии мл. сержантом, командиром отделения мотострелкового батальона в составе 19-й гвардейской механизированной Лодзинской ордена Ленина Краснознаменной Ордена Суворова, Ордена Богдана Хмельницкого бригаде.

- Какое отношение до войны было к людям, уже отслужившим в армии?

- Очень уважительное, в техникуме мы даже ходили посмотреть на ветеранов, кое-кто уже медали получил за финскую войну, все радовались, к ним было очень большое уважение.

- Не отправляли Вас в Киеве на работы по укреплению обороны города?

- Обязательно, мы рвы копали. Выдавали нам на 1000 человек большие лопаты, каждому определяют выкопать метр, и вот 1000 метров за день мы делаем. И девки, и хлопцы, при чем позже просили приходить с лопатами, хотя потом тем, кто не принес ничего, там давали лопаты. Командовали работами наши начальники железнодорожные.

- Не видели ли Вы наши войска, проходившие по улицам Киева?

- Видел я и войска, идущие на фронт, и унылые лица наших солдат, отступающих из Киева. Очень они унылые шли.

- Не сталкивались ли Вы с добровольцами, пошедшими на службу к немцам?

- Было и такое. В нашей компании на сахарном заводе был пацан из фольксдойче по фамилии Ананиев, немцы его взяли к себе в концлагерь под Белой Церковью учиться, фольксдойче вообще везде поблажка была. После он нам рассказывал, что им на расстрел приводили русских пленных, отпускали их бежать, а он должен был убить его. Но Ананиев признавался нам, что он с перепугу не попадал. Кроме того, на нашем заводе был отряд украинских националистов, человек 17, при чем там в основном были наши местные русские и украинцы. Кстати, нам удалось внедрить в эту группу двух наших подпольщиков. Также расскажу такой эпизод: мы побывали на свадьбе Ананиева с дочкой директора завода, фольксдойче пригласил нас, в компании было человек 10. Также за столом сидело четверо немецких офицеров,они тогда все до одного на каждом месте говорили, что победят нас. А мы им на свадьбе тоже говорим: "Да, мы победим!" Мы победим, понимаете? И мы победили.

- Как обстояло дело с питанием в оккупации?

- Я был одинокий, когда дядю Мишу забрали, я перешел на квартиру к одной семье. Спасал сахар, с завода мешок стащишь, поделишь в семье по 10 кг на человека, и его меняли на еду и на самогон. Также немцы за работу в конце месяца платили 80-100 украинских оккупационных гривен, полпуда крупы ячневой или еще какой, и сахару два кг. Вот такой был скромный, очень скудный паек. Но в принципе хватало, особенно с наворованным.

- Было ли Вам в период оккупации известно о больших потерях в Красной Армии? Об отступлениях?

- Конечно, когда наши войска откатывались назад, когда сражались под Киевом, мы все видели, что потери у нас очень большие, ведь видно все было, такое не скроешь. Но все равно все были уверены, что мы победим. Пусть с массовыми жертвами, но победим.

- Какое было отношение в войсках к партии, Сталину?

- Самое что ни на есть героическое, я положительно относился, хотя в партии тогда еще не состоял. В моем отделении были коммунисты и комсомольцы, человека 3-4, они действительно шли в бой вперед, своим примером увлекали за собой. А к Сталину было отношение как к родному отцу.

- Как Вы поступали с пленными немцами?

- Как они с нами, так и мы с ними, один раз расстреляли немцы 400 русских, мы также отобрали 400 человек из немцев, вывели и расстреляли. И все, а так относились к немцам, как бы сказать, по-людски, негативное отношение было только к эсесовцам, поэтому они прятались, снимали с себя шинели и выбрасывали. А вот к освобожденным из плена бельгийцам и французам у нас было хорошее по-настоящему товарищеское отношение.

- Какое в войсках было отношение к старшим офицерам?

- Я видел Жукова в Берлине, на параде Победы, там подбирали людей для Москвы. Нормальный человек, порядочный. А вот с Чуйковым столкнуться не пришлось. О Жукове же в войсках говорили одно - это хороший командир, его бросали на самые опасные, ответственные участки фронта.

- Как складывалось взаимоотношение с мирным населением в Польше, Германии?

- Мирное население в Польше нас встречали хорошо, как освободителей, а немцы постоянно пробовали под касками, есть ли рога. И сильно удивлялись, когда не находили рогов на голове, говорили: "А нам сказали, что у вас всех рога, вас бояться надо!"

- Отправляли посылки домой из Германии?

- Да, когда мы взяли Берлин, нам разрешили запаковать в посылку 8 кг, и послать домой, но что я, солдат, если Жуков, понимаешь, эшелоны домой отправлял, я же нашел ящичек, барахлом каким-то наполнил, уже не помню чем, и отправил. А так трофеи собирали, было дело, у нас у каждого в карманах часов было по несколько штук, это была настоящая разменная монета, все ведь менялись между собой.

- Что было самым страшным на фронте?

- Для меня, например, бессонница, точнее все хотели спать, кушать у нас было, а вот спать не хватало. Как-то раз нас, 10 человек, послали штаб охранять, в километре от штаба проходила дорога, мы стояли рядом, а мои солдаты еле идут, спать хотят. Пришли на пост, обстановка вроде ничего, все спокойно, тогда я приказал: "Вы все ложитесь, и спите, а я буду ходить возле деревьев и никому места не уступим". Вот я хожу, а ребята спят, тут вдруг кто-то тихо зовет: "Иван, Иван". А автомат у меня висит на дереве, я безоружный, смотрю - фрицы. Ну, все, думаю, попался я, труба дело, они меня поймали, а ребят расстреляют сейчас. И тут фриц говорит: "Иван, мы в плен пришли". Немцев оказалось тоже немного, 11 человек, я быстро позвал: "Миша и Володя, а ну сюда". Те близко лежали, быстро подбежали ко мне, я распорядился забрать оружие у немцев. Фрицев же предупредил: "Сложите все оружие, и наше командование будет с вами хорошо обращаться!" Немцы все выполнили, мы их повели в штаб, где доложили, что привели 11 немцев. Там обрадовались, спрашивают: "Где это вы их нахватали?" Я ответил: "Мы их не хватали, они к нам сами пришли!"

- Как мылись, стирались?

- Как кто мог, но, конечно, вши были. Боролись с ними так: в баню заходит человек 12, и в бочку специальную одежду бросают, там вода кипяток, пары выходят, по полчаса она лежит, и все вши погибают. Но что сказать, я вшей чтобы так сильно не замечал, не до них было.

- Были ли какие-то приметы, предчувствия?

- Я, например, все время чувствовал, что война вот-вот закончится, уже конец, видно, как немцы отступают, в плен сдаются. Скоро-скоро все закончится. Это поддерживало сильно, при чем такое чувство было не только у меня, а у всех. А когда в Германию вступили, вот там мы и слышали, что "Гитлеру капут!" Это все немцы начали говорить, когда шли в плен.

- Как кормили?

- Кормили хорошо, обычно на 100 человек котел большой варится, и первое, и второе, и даже третье. Мяса много, в котел постоянно нарезалось. И потом, мы же не дураки, знали, где у немцев в домах стоят сухие фрукты, варенья в банках. Но было и такое, что немцы специально протыкали шприцем банки, чтобы нас отравить. Тогда мы делали так: кто-то съел одну или две банки, если плохо стало, сразу медиков вызывали. Кормили 2-3 раза в день, при чем бывало, что спим уже, а нас будят кушать. Мы тогда отмахивались, какое там кушать, дайте поспать. Кроме того, при вводе частей в прорыв обязательно выдавался сухой паек, в него входило: сухари и консервы, сахар. Консервы в основном были наши, там одни кости, но выжить можно.

- Наших убитых как хоронили?

- Как положено, в яму положим, и закопаем. Но по-разному, было и такое, что не успевали похоронить, оставляли следующим за нами частям.

- Женщины у Вас в части были?

- Были, отношение к ним было нормальное, по-простому. Это у нас, у солдат, а вот офицеры уже по-другому, они говорили так - иди сюда, романы пытались с ними заводить. У нас в батальоне была связистка и медсестра, а чем они занимались, кто их знает, я был молодой, 20 лет, не задумывался над этим.

- Встречались ли Вы со случаями применения немцами нашего оружия?

- Да, надо сказать, что немцы очень любили наши пушки, захватывали их и использовали против нас.

- Получали ли солдаты какие-нибудь деньги на руки?

- Нет, потому что на войне основные деньги одни - это патроны. И мы всегда стремились набирать патроны, про деньги и разговоров никаких не было.

- Приходилось ли Вам воевать с власовцами?

- Было дело. При пленении я у них спрашивал: "Чего ты поступил во власовцы?" В основном отвечали одно: "Чтобы жизнь сохранить". Но они разные были, кое-кто и до смерти за немцев сражались, приковывали себя к позициям. Что уж скрывать, против нас до миллиона власовцев сражалось. С пленными власовцами поступали по-разному: кого расстреливали, кого же отпускали служить в армию, в специальные части.

- Выделяли ли Вы по национальности тех, против кого воевали?

- Несмотря на конец войны, мне пришлось столкнуться как с частями румын, так и венгров, но они были слабее фрицев, если немцы до последнего сражаются, то эти быстро позиции бросают. Явно слабее немцев были.

- Что помогало выжить на фронте?

- Храбрость русского солдата. Это была основа основ нашей Победы.

- Ваше отношение к комиссарам?

- Положительное. С замполитом сталкивался часто, он приходил, рассказывал о событиях, что ждет нас впереди, как обстоят дела на фронте, в мире, на Родине, они важную роль выполняли, замполиты в войсках сильно нужны были.

- С особистами не сталкивались?

- Однажды довелось. Подошел ко мне как-то особист, отвел в сторонку и сказал: "Расскажи или напиши о своем командире роты". Имелось в виду что-нибудь плохое, недостатки какие-либо указать. А я плохого о командире не слышал, отказался наотрез. Больше он ко мне не подходил.

- С бывшими военнопленными не встречались?

- Часто приходилось. Я спрашивал, чего они в плен попали, и, ясное дело, то контузия, то ранение. Таких людей строили в колонны, назначали старшего солдата или офицера из их числа, требовали у него документы. Далее он отводил свою колонну в какое-либо село, там ему документы вернут. Он выполнял все, а там никто ничего не возвращал, начинались для них проверки.

- Где находились командиры взводов и роты в атаке?

- Наши офицеры по тылам не прятались, находились с нами. Просто ему нет надобности, вместе с отделением бежать, он где-то находится позади, и видит общую картину боя, командует одному отделению остановиться, а другому отделению поддержать фланговым огнем, или прорваться к вышедшему вперед отделению.

- Что всегда носили с собой, а от чего старались избавиться?

- Лопата и котелок всегда с собой, они нужны, а вот противогаз мы выбрасывали к чертовой матери, в эту сумку набивали себе патронов дополнительных. Сумка была удобная. К автомату давали 2 диска, в каждом 71 патрон, и на поясе еще патроны. Но на бой 2 дисков не хватало, поэтому патронов всегда старались взять как можно больше. Проблем с патронами не было, поближе к боевым действиям привозили ящики на машинах, потом перегружали на подводы, и дальше к передовой. Когда патроны у нас заканчивались, то командир роты отряжал человек 50, и они брали по ящику патронов и несли к нам на позиции.

- Использовали ли Вы немецкое оружие?

- Только фаустпатрон, автоматом их не пользовался, у нас свои хорошие были.

- Какое наше оружие Вам не нравилось?

- Мне очень не нравился ручной пулемет, тяжело его таскать было, хотя и безотказный в бою.

- Самое опасное немецкое оружие?

- У них были шестиствольные минометы, похожие на наши "Андрюши". Хотя конечно, если наша "Катюша" сыграет, то там 32 снаряда, а у них всего 6, но все равно и 6 стволов страшное оружие.

- Самое эффективное наше оружие?

- Танк Т-34, он грязь проходит, на своей большой скорости догонит, кого хочешь, кроме того, сам по себе быстрый и разворотливый. Хорошая машина. И на марше мы в основном на танках находились, или на машинах, пешком намного меньше ходили.

- Что Вы можете сказать об эффективности наших гранат и немецких?

- Немцы в этом отношении поумнее нас были. У нашей гранаты ручка была маленькая, а сама граната большая, у немцев же все наоборот - сама граната маленькая, а ручка большая, т.е. ее намного удобнее кидать было, метров на 10 дальше докинешь. В то же время, у немецких гранат запал был длиннее, чем у наших. Поэтому бывало, мы им гранаты назад кидали. И, кроме того, по разбросу осколков наши гранаты были лучше, эффективнее.

- На сколько бойцов обычно вырывался окоп?

- У нас были только индивидуальные ячейки. Только остановился, сразу вырывай окоп и живи там. И часто рыли, в день раза по два.

- Кто обучал вновь прибывшее пополнение?

- Офицеры, но тут сложно сказать, что молодых мы берегли, я, к примеру, в отделении был самым молодым по возрасту, хотя и уже командир отделения.

Михаил Вовк

- Кто входил в Ваше отделение?

- Все молодые очень были, особенно мне памятны мой друг Володя Незгодзинский и Миша Вовк, настоящий хохол, такой высокий. Один раз Мишке пуля по касательной попала в живот, он заорал, схватился за живот, начал кричать, мы его отвели в медчасть, ему там кровь отмыли для перевязки, и оказалось, что пуля по пузу только чуть чиркнула. И не ранило ничего, у него просто болевой шок был. И вот Миша Вовк спас меня в Берлине - он увидел, как ко мне кто-то сзади подбирался с ножом, и застрелил его.

- Каким было снаряжение разведчиков?

- Строго по уставу каждый солдат имел автомат, 2 диска, побольше патронов и 2 гранаты. У всех нас было такое оружие, я только еще фаустпатроны всегда с собой носил. Если кто носил и другое оружие, то только так, чтобы не видело начальство, а то можно было в штрафники угодить.

- Как Вам вручили Орден Славы 1-й степени?

- 7 декабря 1993 г. мне вручили Орден Славы в большом зале Симферопольского горисполкома, в котором собрались участники отчетно-выборной конференции ветеранов войны, труда, вооруженных сил и органов охраны правопорядка. Вручили мне его за подбитую в Берлине "пантеру" и бои в мае 1945 г. Дело в том, что меня представили сразу же, но реляция затерялась в штабных службах, и я узнал об этом случайно, сам я этот орден и не думал искать. Тогда была такая переписка "найди меня", и один из солдат из Воронежской области написал мне, что у него есть книга, где написано, что я за бои в Берлине получил третью Славу. Я поискал по всем магазинам, но не нашел ее, попросил товарища мне выслать книгу, он так и сделал. Я почитал, действительно, но прошло уже 45 лет. Я в военкомат, сделали запрос в архив, ответили, что я не только представлен, но и награжден. Орден лежал у них, но отдать его так просто они не могли, надо было, чтобы киевское начальство попросило у них забрать Орден Славы. К счастью, наши в военкомате оказались молодцами, его руководитель написал записку на Киев, ее переслали в Москву, там прочитали, и направили с резолюцией: "Рассмотрите на месте". Военком, не долго думая, вызвал офицера и направил его в Москву за орденом, кроме меня, еще одному ветерану надо было ордена получить - у него все ордена сгорели, ему была нужна замена. И вручили мне здесь орден, я пригласил ребят к себе домой, потому что в армии любой орден обмываться должен. И этот орден я обмыл со всеми крымскими Героями Советского Союза и начальством, всего 16 человек. Жена приготовила все, мы приехали и обмыли мой Орден Славы 1-й степени. Кстати, на фронте мои Славы давали перед строем, вызывали меня по фамилии, пожимали руку, спасибо, и свободен. Все. И в отделении я тоже не обмывал ничего, я тогда еще не пил. Кроме того, также пришлось и в мирное время отличиться - спас двоих утопающих, мне даже вручили медаль "За спасение утопающих". Одним вечером я услышал крики о помощи со стороны водоема на ул. Радищева. Подбежав ближе, я увидел, точнее, едва разглядел тонущих в воде 2 человек, я по тонкому льду подбежал к ним, бросил спасательный круг и подал шест, вытащил из воды их. Они были сильно выпившие. Вот эта награда, кроме Орденов, мне самая дорогая. И еще одно - сейчас много говорят, что ордена и медали часто раздавали тыловикам, но у нас в части не было такого, может, выше и было, а вот у нас не было.

- Кто из членов Вашей семьи принял участие в Великой Отечественной войне?

- Все 6 братьев воевали, и все пришли с наградами домой. Все живые и здоровые вернулись, и тут одного брата убила в селе банда - он не давал ей раскрадывать колхоз. И однажды к нему пришли в час ночи, он спал, окно было закрыто занавеской, и оттуда выстрел, в меня попали, я выскакиваю, мне кричат, чтобы я не выходил, а то и меня убьют.

Война в Берлине закончилась, Чуйков стал командующим Берлинским округом, я продолжал служить в своей армии, но нас сразу из Берлина убрали через неделю. Нашу часть перевели под Лейпциг, где я служил в одной захолустной танковой части, она производила ремонт автомашин, там было всего человек 100, ремонтники и слесари, командный состав всего 4 или 5 человек, меня туда в штаб поставили, потому что я уже ученый человек, ветеран войны. Демобилизовался в 1947 г. в звании сержанта. Так началась моя мирная жизнь.

После демобилизации я работал на строительстве железных дорог на участках "Архангельск-Мезень", затем "Печора-Воркута". Работал и одновременно учился, окончил Московскую академию труда и социальных отношений по специальности "инженер-экономист". С 1961 г. я живу в Крыму, строил Северо-Крымский канал, работал в тресте "Крымводострой", возглавлял постройком "Юждорстроя". Встретился я с однокурсницей Леной Казаченко, чуть не поженились, но она за другого выскочила, у нас на курсе было хлопцев много, а девчат 2 или 3, где она сейчас, я не знаю. А жизнь я прожил с любимым человеком Клавдией Иосифовной.