Фридман Захар Львович

З.Ф.- Родился в Белоруссии в декабре 1925 года в райцентре Сенно, в 60-ти километрах от Витебска. До войны закончил 7 классов школы. Когда началась война, вся наша семья решила бежать на восток. Немцы уже захватили Витебск, и мы в колонне беженцев пытались уйти от неминуемой смерти. Было непонятно, где мы находимся, кто впереди, и на рассвете, я вместе с соседской девушкой, (с моей будущей женой), на лошадях поехали разведать дорогу. Когда, через несколько часов, мы возвращались на место стоянки беженцев из нашего городка, то перед нами уже были немцы. Десант перерезал дорогу. Так под немецким игом оказались мои родители и три сестры с семьями, с малыми детьми.

Всех их немцы закопали в землю живыми. Из всей нашей большой семьи уцелели только старшие братья. Абрам, командир РККА, уже находившийся на фронте, и Наум, имевший «бронь» от призыва и строивший военные заводы на Урале.

Я сначала оказался в Горьковской области, работал в колхозе, а зимой сорок второго года перебрался в город Атбасар Акмолинской области.

В декабре 1942 года меня призвали в армию. 29/1/1943 меня направили во Фрунзенское пехотное училище.

Эшелон с будущими курсантами прибыл во Фрунзе в ФПУ, и здесь я попал в курсантскую пулеметную роту. Но проучились мы недолго, уже через три месяца всех курсантов отправили под Москву, в Кубинку, на формирование нового механизированного корпуса. Здесь состоялось распределение по мехбригадам, стоящим на формировке. Я попал в роту разведки 67-й МБр.

Г.К.- В разведку Вас направили, или зачисление шло на добровольной основе?

З.Ф. - Брали добровольцев. Перед строем объявили - «Кто хочет в разведчики? Три шага вперед!». Мы, несколько человек: москвич Горбатых, Решетняк, я и еще пять-шесть курсантов, еще находясь в эшелоне, решили, что уйдем в конницу или в разведку, лишь бы пешком по земле не ходить, и тут такое заманчивое предложение. Нас вышло сразу 10 человек из строя. За нами сделала три шага вперед целая толпа. Командиры только руками развели от удивления, все в разведку хотят, кто тогда в мотострелковых батальонах воевать будет!?

Начали тщательно отбирать подходящих, но нас, восемь человек, первых вышедших на призыв - зачислили сразу, без долгих расспросов.

Г.К. -Из каких частей был сформирован Ваш корпус?

З.Ф.- Корпусом командовал генерал-майор Хасин, а нашей 67-й мехбригадой - полковник Андерсон, бывший латышский стрелок.

В корпус входил три механизированных бригады, в каждой из которой был свой танковый полк, в составе которого находилось по тридцать танков Т-34.

Был еще отдельный корпусной танковый полк под командованием харьковского еврея подполковника Кушнира.

Всего в корпусе, как нам говорили, было 12.000 человек.

В батальонах - полный комплект личного состава.

Например, в 1-м мотострелковом батальоне нашей бригады, которым командовал капитан (будущий генерал-майор) Ильченко числилось - 750 человек.

Г.К. - Кому подчинялись разведчики бригады?

З.Ф. - Комбригу и начальнику штаба бригады подполковнику Колышеву.

Оба они оставили в моей памяти о себе только хорошие воспоминания.

А напрямую, командовал разведчиками начальник разведки бригады, кадровый командир, уроженец Проскурова, прекрасный человек, майор Атерлей.

Его заместителем был бывший моряк Крайнюченко.

Были еще и ротные командиры, первым был какой-то капитан, кажется Бородулин, куда - то сгинувший в начале боев на Украине, потом ротой командовали, дай Бог не ошибиться с фамилиями: Зубков, вроде был еще Николаенко, и кажется, - Комаров. Но они постоянно находились при штабе, в активных боевых действиях по своей воле фактически не участвовали.

А майор Атерлей лично ходил с нами в тыл врага на разведку и за «языками», хотя по должности, мог и кого-то спокойно послать на задание вместо себя. Настоящий был офицер.

Г.К.- Что такое разведка механизированной бригады? Чем была оснащена и вооружена Ваша рота? Какую подготовку имели разведчики? Каков был численный состав разведроты?

З.Ф. - В разведроте бригады было всего 25-30 разведчиков.

Взвод БТР - 3 американских М-17, экипаж каждого БТР состоял из шести разведчиков: командир, водитель, 4 бойца. На каждом БТРе американские крупнокалиберные пулеметы, можно было вести «круговой обстрел».

Было еще три броневика, по два бойца на каждый.

В роте было 4 техника-ремонтника. Разведчикам постоянно придавался саперный взвод бригады и, иногда, для поддержки во время поисков нам давали бойцов из бригадной роты автоматчиков. Если речь шла о разведке «на колесах», то к нам, могли присоединить на усиление и экипаж зенитного БТР, из отдельного зенитного взвода бригады. Разведчики были вооружены автоматами ППШ, каждый имел еще по 3-4-гранаты, но ножей или пистолетов нам не выдавали. Нас специально не обучали рукопашному или ножевому бою. Вообще, наша подготовка перед уходом на фронт, в основном была «символической», многому мы научились уже непосредственно на передовой, на своем опыте и своей крови.

Г.К.- Первое боевое крещение. Октябрь 1943 года. Какие ощущения испытали?

З.Ф.- Послали разведроту в разведку боем. Определить линию соприкосновения с противником и выявить его огневые средства на нашем участке. Попали под сильный огонь, немцы в100 метрах. Пытались нас окружить. Было «неуютно».

А дальше… ко всему привыкли. Разведрота бригады всегда шла впереди наступающих частей, и мы быстро научились быть готовыми к любой неожиданности и мгновенно вступать в бой.

В последующих стычках - «варежку» от удивления - у нас никто «не раззявил».

Г.К.- Как был взят в плен первый «язык»?

З.Ф.- Первых языков мы взяли уже в конце осени, недалеко от Батызмана. Ночью вдоль дороги натянули веревку, и в темноте немецкие мотоциклисты на нее «нарвались». Двоих взяли живыми и приволокли к своим.

Г.К. - По рассказу Вашего товарища и однополчанина Михаила Шарфмана, к декабрю 1943 года в бригаде почти не осталось людей для продолжения ведения боевых действий, и бригада воевала в основном силами роты автоматчиков и разведроты. Да и другие бойцы 8-го МК, старшина Матвей Гершман и рядовой Аркадий Верховский, мне рассказывали, что на подходе к Батызману, в бригадах корпуса оставалось примерно 10-15 % процентов от боевого состава.

Это действительно так?

З.Ф.- Представьте себе, что нас, 5 разведчиков, посылают занять оборону на участке батальон Ильченко. Этот батальон у нас условно называли «азиатский», большинство бойцов в нем были нацмены из Средней Азии.

Приходим на позиции, а там в живых десять бойцов и один офицер, комбат.

Нас сменили бойцы из роты автоматчиков, взвод Набокова, в нем Шарфман, кстати, и служил. Получаем новый приказ- «Разведке идти на усиление во второй батальон Тютрюмова!». Идем ко 2-му батальону, а там фактически никого.

Два офицера, боец с ручным пулеметом и расчет «максима».

Наши потери действительно были серьезными. Но постоянно шло пополнение, люди возвращались в свою бригаду из санбатов и госпиталей, и после окончания пятимесячных боев на Украине, в бригаде все равно оставалось процентов тридцать из солдат «первого набора» и две-три машины на ходу.

Меня, тоже ранило в начале декабря, недалеко от Батызмана, осколок снаряда попал в левую руку. Отправили в госпиталь, в Александрию, но город бомбили каждую ночь, и ходячие раненые просто уходили в тыл, спасаясь от бомбежек. Там провел две недели. Помню, как на городской площади вешали предателя.

Я посмотрел на эту казнь, и на следующий день вернулся самовольно в бригаду. Как раз подоспел к рейду на Малую Виску.

Г.К.- Какой бой из «украинского периода войны» Вам наиболее запомнился?

З.Ф.- Захват аэродрома Знаменка в Кировоградской области. Там мы попали в окружение, из которого с трудом выбрались. На нас пошли в атаку пьяные «власовцы», с которыми пришлось схватиться в рукопашную. Рубились на поле боя саперными лопатками. Не самые приятные воспоминания…

Г.К.- Разведгруппа в которой Вы служили, в январе 1944 года под Виской взяла в плен в общей сложности четырех офицеров. Как это происходило?

З.Ф.- Двоих офицеров взяли из засады, в легковой машине, на проселке, километрах в пяти от переднего края.

На следующий день гранатами забросали еще одну машину на дороге, взяли в плен офицера с тремя солдатами. А про другого? Третий он был, или четвертый?.. Точно сейчас не помню, а сочинять «новую версию» - не хочу.

Г.К. - После завершения тяжелых боев под Марьяновкой, куда была переброшена бригада?

З.Ф. -Под Марьяновкой была настоящая мясорубка. Нас пополнили, и мы еще месяца два вели наступательные бои. В апреле, после атаки на Ольховец и на Гнилой Тикич, нас отвели в тыл на пополнение, в резерв РГК, летом перебросили в Белоруссию, на блокаду окруженной Минской группировки противника, но боевых действий мы там не вели. Далее нас перекинули в Белосток, потом стояли в Польше, на Наревском плацдарме, во второй линии.

Ничего серьезного с нами там почти не происходило.

Вновь бригада стала вновь по-настоящему воевать только в январе 1945 года.

Г.К. -Кто воевал в разведроте бригады? Расскажите о своих боевых товарищах.

З.Ф. - Я воевал в группе Николая Стазаева, моего командира отделения.

Коля Стазаев, молодой сибиряк, к концу войны заслужил пять орденов и стал полным кавалером ордена Славы 3-х степеней.

Хороший друг, бесстрашный разведчик. Был 4 раза ранен.

В нашей группе были Решетняк и Горбатых, про них я уже упоминал.

С пополнением в мой экипаж пришел разведчик Савостин.

Позже в разведроту пришли таганрогский парень Зуй, а также - Леша Цивина и Радченко. Некоторых из них зачислили в роту, несмотря на то, что они какое-то время жили «под немцем» - «на оккупированных территориях».

В соседней разведгруппе воевали: киевский еврей Федя Мор, сержант Шарапов, Петров, старшина Володя Шурыгин.

Все это были великолепные ребята и толковые разведчики.

Когда стояли на переформировке, на Украине то к нам в бригаду пришло массивное пополнение из бывших «зэков-штрафников», и в разведроту попали служить 5 бывших «зэков», в главе с Блащинским.

Механиками-водителями наших БТР были: Бабенко, Хахалкин, Новиков, зампотехом роты - старший лейтенант Чуприн. Ремонтники: Дима Щенников, Сергей Гришин. Офицер связи - Хаймович, прекрасный человек.

Иногда на задания нам придавали санинструктора с санвзвода, которым командовал хороший человек, татарин по национальности, Амин Сигбатуллин.

Г.К.- Какими были межнациональные отношения в роте?

З.Ф.- Если вы имеете в виду антисемитизм, то его у нас не было. Просто не было никаких объективных или субъективных причин для него конкретно в разведроте. В нашей малочисленной роте было три еврея-разведчика, да еще два наших постоянных сапера - евреи, братья Дворкины.

Воевали как все, и отношение к нам было хорошим.

И к нацменам из Средней Азии у нас в бригаде относились как к равным, без какого- либо пренебрежения и высокомерия.

Г.К. - Какие потери несла разведрота?

З.Ф.- На Украине мы очень многих потеряли, а в Германии наши потери стали на порядок меньше. Но были обидные, нелепые смерти.

Наш разведчик Петров, поднял с земли немецкий «фаустпатрон» и видимо решил потренироваться в стрельбе. Но выстрелил он из «фауста» от живота, и его просто разорвало на куски…

Г.К. - В Германии легче было воевать?

З.Ф. - Разведчикам всегда было тяжело. В Германии большинство схваток происходили в городской черте, где из-за каждого угла, с каждого чердака или подвального окошка, в любую секунду могла прилететь «твоя» пуля. Заезжаешь в городок, а по тебе стреляют со всех сторон. Помню, как-то нарвались на орудие на прямой наводке. Первый снаряд, на наше счастье только чиркнул по капоту. Механик-водитель Бабенко стал разворачиваться на узкой улочке и «засел» в яму. Мы врассыпную. Со всех сторон немцы. Приняли бой. А наш застрявший и подбитый БТР потом тросом вытянул БТР второй группы.

Понятие - «тылы», уже после нашего первого прорыва под Пшаснышем в январе 1945 года, было относительным. Постоянно позади нас бродили толпами, выходящие из окружения немцы, и неприятных сюрпризов хватало.

А если говорить в общем смысле, то на немецкой земле война разительно отличалась от того, что нам пришлось хлебнуть на Украине.

Большие бои за населенные пункты в Германии часто шли по одному сценарию. Впереди пускали наши танки ИС-2 из корпусного тяжелого танкового полка, которые таранили оборону немцев. Потом шли, в сопровождении мотострелков, бригадные танки, «шермана», которые сразу горели как свечки или как спички, и танки Т-34 из постоянно сопровождавшей нас 116-йТБр. Атаку танков прикрывал огнем артиллерийский дивизион бригады под командованием Шахназарова.

Так что, война в 1945 году шла «по классике военного искусства».

Нас постоянно перебрасывали с одного направления на другое, скучать на одном месте не приходилось. В наступление в январе мы шли севернее Варшавы, а после Гданьска нас перебросили на Одер.

То мы в армии Ротмистрова, то в армии генерала Жадова. Жизнь кипела.

Когда шла переправа через Одер, любую застрявшую на мосту машину, моментально сбрасывали в воду, чтобы не сбивать темп стремительного продвижения на плацдарм. На самой переправе стоял командующий фронтом маршал Рокоссовский и лично следил за порядком.

Г.К.- В Германии, были лично у Вас, иногда, мысли, что жалко будет погибнуть в самом конце войны, или воевали спокойно, без «черного фатализма»?

З.Ф. - Нет, о смерти серьезно не думал, заранее перед боем себя не хоронил. Наоборот, говорил сам себе, что обязан выжить. Меня дома ждала маленькая дочь, отцом я стал очень рано. Хотелось увидеть своего ребенка.

Г.К. - Судя по записям в Вашей орденской книжке, за четыре месяца сорок пятого года Вы заслужили в боях 4 ордена. Редкое везение для простого сержанта.

За что Вас награждали?

З.Ф. - Так разведчикам ордена не за красивые глазки давали, а за конкретное дело.

Начнем с того, что группа Стазаева, в которой я служил, была везучей и в прямом и в переносном смысле. Нам часто выпадало воевать, выполнять разведзадания, а заслуги разведчиков отмечали совсем не так, как, например, удачные действия пехоты. Это у стрелков, после успешной боевой операции выделяли на роту два ордена и, скажем, еще пять медалей, а дальше командир роты решал - кого представить. В конце войны для разведчиков никаких «разнарядок на награды» не существовало. Совершил что-то, заметили и представили - возможно, и наградят.

Я на Украине получил только медаль «За Отвагу», а ордена уже заслужил в боях на немецкой земле. Первый орден Красной Звезды за штурм Маринебурга.

Мы, разведчики, вовремя обнаружили немецкую засаду, завязали бой, отвлекли огонь на себя. Немцы нас окружили, но подошла наша артиллерия и выручила нас. Второй орден, ОВ 2-ой степени, за действия разведгруппы в Пруссии.

Немцы сильно бомбили бригадные колонны прямо на дорогах, не давая продвинуться вперед по автостраде. И мы пошли на разведку, поубивали в столкновениях в лесном массиве человек двадцать немцев-пехотинцев и «фаустников», сбили три пулеметных и снайперских заслона, взяли «ценного языка», и нашли обходную дорогу через лес. Наша бригада выполнила боевую задачу в срок. Вся разведгруппа получила награды.

Следующий орден ОВ- 1-й степени, за спасение командира бригады.

В районе Квашина, мы вместе со штабом бригады попали в окружение. Неслись вперед на всех парах, чтобы не выпускать противника из вида, и попали в капкан.

Немцы атаковали нас по фронту, и сзади, прямо из леса за нашей спиной.

И я, с товарищем-разведчиком, вдвоем, вывел из окружения, прямо через немцев, раненого полковника Горбенко к своими.

А штаб бригады выручила батарея «катюш», случайно оказавшаяся в районе боя. «Катюшники» дали из своих реактивных установок залпы прямой наводкой, и не позволили немцам полностью добить наших штабных вместе со вспомогательным подразделениями.

А последний орден, Славы 3-й степени, я получил уже за бой в самом конце войны. Есть такой немецкий город Стрелец или Штрелец, похожее что-то в названии. Стазаев повел нашу группу вперед, нарвались на немцев, захватили у них пушку и стали из нее стрелять с прямой наводки по противнику, отходящему на запад, в сторону американцев. Немцы, разобравшись, что речь идет всего лишь об «обнаглевшей» горстке русских солдат, опомнились, кинулись на нас толпой в контратаку. Косили их в упор из автоматов, забрасывали гранатами.

Это было настоящее побоище. Но все равно, дело дошло до рукопашной.

В итоге боя: восемьдесят убитых и раненых солдат и офицеров противника, и больше двадцати пленных немцев. Кстати, за этот бой мой командир Николай Стазаев, был отмечен орденом Славы 1-ой степени.

Г.К.- Вы Горбенко упомянули. Со слов Вашего однополчанина комбриг был «скор на руку», и мог запросто «зубы посчитать» кому-нибудь из подчиненных.

З.Ф. - Как вы выразились -«Скор на руку» - это еще не самое страшное дело. Зато «не скор на расправу», а это уже многое значит. Под трибунал он никого не отдавал. Да, Горбенко иногда не сдерживал свои эмоции, и мог врезать палкой по чьей - нибудь спине. И, тем не менее, полковник Горбенко был очень боевой офицер, серьезный мужик, и пользовался уважением простых солдат.

Рядом с собой в качестве личной охраны всегда держал двух разведчиков.

А насчет мордобоя, я вам скажу одну вещь. У Горбенко были «хорошие учителя», все это хамство и жлобство шло сверху, воистину - «рыба гниет с головы».

Я никогда не забуду, как после войны, когда бригада стояла в Белоруссии, в Слониме, к нам приехал с проверкой командующий округом маршал Тимошенко.

На глазах у бойцов он огрел полковника Горбенко ударом плетки.

За то, что комбриг «плохо его поприветствовал!»…

Г.К. -«Стандартный вопрос» к бывшим разведчикам.

А как вели себя взятые в плен солдаты вермахта?

З.Ф.- Была немало таких, которые, попав к нам в плен, держались с достоинством. Приведу вам один пример. На подходе к Данцигу нас стали сильно бомбить.

С нами находился авианаводчик, капитан. Он вызвал по рации наши истребители, и в воздушном бою, развернувшимся прямо над нашими головами, было сбито несколько самолетов. Один из сбитых летчиков, немец, выпрыгнул с парашютом, и попал в наши руки. Кто-то из офицеров, приказал допросить летчика на месте.

Я, как это нередко было, переводил. Спросили немца довольно глупый вопрос -«Какая задача стоит перед вами?». Молчит. Снова - «Какая задача? Сколько самолетов?». В ответ - ни звука. Один из наших врезал летчику кулаком.

Немец «возмутился» и стал драться! Его сразу успокоили, мол, молодец, дерзкий парень, и несмотря «предложение» присутствующего офицера - «кончить на месте наглого летчика», мы его отправили в штаб бригады.

Г.К. - Ваше отношение к политработникам на фронте?

З.Ф.- Не могу его даже сформулировать точно.

Разведчики с ними почти не соприкасались.

Сам я был идейным патриотом, в партию вступал в 1943 году перед боем, но к политработникам относился, скажем, так - ровно, но без особого почитания.

Ну, есть они - и ладно, мне с ними детей не крестить. Понимаете, армейскую форму носило великое множество людей, а воевали из них на передовой и были в настоящем бою - не больше трети. В начале мая 1945 года, когда мы встретились с союзниками  - американцами в районе Грабова, вот тут- то наши политруки были все дружно в первом ряду. Бдили, и следили за нашей сознательностью.

Г.К. -Какое из воспоминаний о войне является для Вас самым тяжелым?

З.Ф. - В Германии мы освободили концлагерь для женщин-заключенных.

Наша разведгруппа первой наткнулась на этот лагерь.

Их, женщин-узниц, немцы заразили специально тифом, и перестали кормить еще за две недели до нашего появления. Подошли к колючей проволоке.

Коля Стазаев скинул с себя шинель и бросил ее на ряд «колючки».

Мы последовали его примеру. Перелезли.

И там увидели сотни трупов, женщины - скелеты.

Было всего несколько десятков выживших молодых девушек, которые выглядели как шестидесятилетние старухи. И весь этот увиденный кошмар, эту ужасную картину, я не могу забыть до сих пор…