Иванова (Комарова) Александра Ивановна

- Родилась в Ставрополе в 1919, сейчас мне 93.

В начале войны окончила техникум торговли, бухгалтерское отделение, но у меня характер такой – «хочу-не хочу»: отучилась в техникуме, а работу – не хотела.

Сначала пошла бухгалтером на фабрику обувную. Пришла, поработала немного, баланс сдала, потом сразу в комсомол вступила в 1937 году – и стала секретарём комсомольской организации. Потом перешла на фрейзер – и уже там проработала 4 года. У меня возникла перспектива поступить в институт. Тогда же учиться посылали передовиков, стахановцев – в числе которых была и я. Но – 1941 есть 1941. В нём мне уже говорили начинать готовиться к экзаменам, как вдруг – всё. Вместо этого я пошла в армию…

- Как Вы узнали о начале войны?

- Во-первых, у нас группу 20 человек с фабрики посадили в автобус и отправили в горы, в Дом отдыха, и там я и встретила войну, узнала о ней. Мы пошли на прополку, гуляли, пришли к обеду – и нам говорят про выступление Молотова. Ну, быстро в столовую, и – слушать!

Началась война…

Оттуда в тот же вечер ночью возвратились в Ставрополь. Добыли автобус – и вся команда наша вернулась. Работу продолжили. Вообще, молодёжь была тогда активная: у меня было 4 значка – БГТО, ГСО, ПВХО и Ворошиловский стрелок! И я была в санитарной дружине городской: там перед самой войной была команда, по типу как в фильме «Подруги». Уже через несколько дней нас подняли по тревоге – и мы встречали раненых. Сперва с Украины…

А потом я должна была вечером идти в военкомат, а я не шла, потому что нам говорят: работа! Потому что сразу надо перестраивать фабрику для фронта, и я должна была идти в ночную смену, а ещё брата проводила в училище (потом он окончил его… не минометное – артиллерийское… но звания не было у него тогда; а после группу отобрали – и он командовал батареей «Катюш»).

Мы с мамой проводили его, и мама пошла на работу. А я пошла на смену – и встретила подругу, которая сказала провожать её в армию: комсомольский призыв в связь.

Я пришла в военкомат, а они мне говорят: мы тебя уже ждём. Я была уже на заметке там. И 23 августа уже пошла туда по повестке. Сразу взяли на курсы радистов-телеграфистов в Тбилиси, учили морзянке, и прямо там начали отбор. Всего было до тысячи девочек! Три роты девчат: ставропольская, краснодарская и грузинская. И такая же куча ребят, но они отдельно от нас учились. Один взвод отобрали девочек – и оставили в Тбилиси, а остальных отправили на фронт в ноябре. Здесь я попала на свою основную работу: «радиотелеграфист». О радиотехнике – ни одного слова. Только морзянка. Радиотелеграфист!

Закавказский фронт, штаб фронта, у него свои отделы. Разведотдел. Радиоузел. А оттуда уже, с радиоузла, я начала ходить на задания.

Мои обязанности – наушники и ключ. У нас был радиоузел, там передатчики на горе за Тбилиси, а тот, где наши ключи – был отдельно на расстоянии. Одна аппаратура принимает – она рассчитана на приём с дальнего расстояния сообщений большого содержания. Другая – для другого. Аппаратура – вообще разная была: и самолётов дальнего следования РБС, и станция скоростного бомбардировщика, и простые приёмники с передатчиками…

Мы принимали радиограммы для начальства, шифровки: там – ни одного слова.

- Вы всю войну прослужили в радиоцентре?

- Нет, сперва был Закавказский фронт, а потом – когда наша местность была оккупирована – на заданиях в тылу у немцев.

- Вас забрасывали в их тыл?

- Забросили. Вернее, меня не забросили, я сама подъехала. Как я жила, где жила – знаю только я одна. Были документы, которые я спрятала и никому не показывала, но с людьми работать тогда было надо. С простыми людьми, местными жителями на оккупированной территории – у меня получалось, как у себя дома. Они верили в нашу победу – и некоторые даже догадывались, кто я такая. Пришла переночевать – и посадили меня поесть. Хорошее отношение было. Я не говорила, что я разведчица. Может, они догадывались, потому что, как бы, девочка вроде из эвакуированных, одна, ходит-говорит по-нашему… как не помочь, помогали.

А всё, что я добывала – где немецкие части, где какое оружие – я всё передавала сюда. Работала одна, потому что я сама – разведчица и радистка, у меня своя аппаратура была.

Потом, когда освободили край, я вернулась с первого задания и пробыла в госпитале около месяца: чесотку раздобыла, лечить негде было, там мне и серой лечили – всё равно ничего…

- Перед заброской в тыл Вас как готовили?

- Перед войной у нас была общая подготовка, как сейчас: физкультура, футбол… но тогда денег много не тратили на все эти устройства. То занимались, то праздники были, то ещё что… но в целом – нас всё время готовили. И сказать, что мы сами не готовились – нельзя, да и отношение к Родине у нас было одно у всех: ни от кого не услышишь что-нибудь против того, что говорит правительство!

В самой жизни – учили, как-то с кем-то работать, как общаться на территории на нашей… я уже в 20 лет ездила в командировки по заданию крайкома комсомола, на выборах уже знакомилась, потихоньку нас готовили к комсомольской, партийной работе. А раз мы работать с людьми умеем – мы и там сумеем. Радио было, кино было – и всё было.

Почти всегда во всех организациях последнее время было обязательно в месяц один раз, особенно в рабочих больших коллективах – разъяснять международные отношения: такая политическая подготовка.

Вот я была секретарём комсомольской организации. В 1939-м набираются курсы комсомольских работников. Меня снимают с работы – и туда отправляют. В течение двух месяцев – как учебник – тогда вышел краткий курс истории ВКП(б). Это – основа тех двухмесячных курсов комсомольских работников. Лекторы, учителя и работники института нам читали лекции по разным специальностям, и среди них был у нас один лектор – он не приходил в форме «брюки/сапоги». Я не помню, что у него было на голове. Но тогда модными были тонкие мужские рубашечки, красивые такие… и значок «Д»: «Динамо». Это НКВД.

Он читает лекции о внутреннем международном положении [Так у автора. – Прим. ред.]. А я, например, спортом тоже занимаюсь: всегда попаду на какие-нибудь соревнования. А в «Динамо» у меня было две подружки, но я официально у них не числилась. У них отец работал шофёром в НКВД, они туда идут – и я иду, а со мной и другие идут. И у меня тоже майка была «Д». Так вот он читает, рассказывает, как работать против иностранной разведки, как иностранная разведка попадает к нам… с этих курсов я несколько девочек знала, которые были потом со мной в той части. Идейная подготовка шла постоянно.

- Вы вышли к своим после освобождения Ставропольского края?

- Я была не в Ставрополе. То место было оккупировано, около Орджоникидзе. Моя точка была в доме у пожилой пары. Как будто «эвакуированная». С ними об этом разговора не было: они знали, кто я. Но с ними я не советовалась, никак не разговаривали о работе…

Рацию там разбила и чуть не стукнуло меня два раза, когда немцы подходили к Орджоникидзе. А Орджоникидзе – это вход на Военно-Грузинскую дорогу! И кончилось их наступление как раз под городом. Там последние бои были – и последняя улица и все дома побиты, а дальше город – целый.

И Осетия, и то, то возле Осетии – там и железная дорога, и вообще всё, что я могла увидеть и узнать – я должна была передать. Половину я служила по обязанности, а остальное время я работала на своём сознании среди населения. «Девочка эвакуированная», я одна здесь, а у меня в кармане – инициатива моя личная – колода карт была. Моя бабушка кому-то, бывало, разбросит – а я смотрела: это пика, трефа… набрехать-то можно, как она говорила – так и я брехала, но я перед этим всегда поговорю с кем-то. Чтобы не отрываться от народа – поговорила, они – со мной: я же не немецкая шлёпа, я хорошая…

Я им карты не показывала, не говорила про них, а они из кармана у меня как бы нечаянный краешек видели – и говорили: а ты умеешь? Я отвечаю, что не умею. Они тогда – ну давай бросим! Так одна бросит, другая бросит – вот и поговорили. И многое чего мне расскажут: что там были такие-то немцы… а я уже знаю, где мне ориентироваться, а потом с ними начинаю общаться. Но всегда прохожу сначала к женщинам – а они мне говорят, что немец один рассказывал, что так и так…

А потом очень удачно – один рядовой немец (взяли его войну; нельзя сказать, что он фашист, солдат простой). Вот говорили с ним. Видимо, на душе ему плохо – а поговорить не с кем, так по-русски на полуслове друг друга понимали. Да, Сталинград – плохо, так плохо, эта сталинградская битва! Таким образом я добывала сведения, как разведчик.

- А куда Вас направили после госпиталя?

- После госпиталя месяц прошёл – у разведотдела появляется батальон парашютный. Он не входит в состав десантных войск. Во-первых, тут тоже парашютисты, есть свой самолёт, у нас был «кукурузник» был десантный, но он подаётся как маленькое подразделение, как к полку или батальону взвод придаётся, так и у нас был парашютный батальон. Вот после задания – была там. Оттуда выбирают – и туда из задания возвращаются.

Там и проходили парашютную подготовку. У нас не было казарм, мы не жили вместе, мы жили на квартирах, это уже не групповые разведчики. Может, по двое… кое-кого немного знали.

С парашютного батальона нас, небольшую группу – уже даже Закавказского фронта не было, Северокавказского фронта не было (сейчас никто не говорит, не знает, что был Северокавказский фронт, он был всего месяца 2-3) – перевели дальше с армией: в отдельную Приморскую армию, но там – опять такая же работа. Живу на квартире – подходит время – приходят и мне говорят:

- Собирайся. Второе задание.

Второе задание у меня было тоже на юге, когда немцы ещё Крым занимали, а Мелитополь наши уже освободили и была задача у отдельной Приморской армии с расчётом на Перекопе немцев сбить, зайти в Крым, провести его освобождение. А часть армии пошла вперёд: на Одессу и ещё дальше.

Вот для того, чтобы освободить Крым, готовился план прохода туда нашей армии. Нас в самолёте было человека четыре, наверное, в «Дугласе»… со мной – парашют, рация, и – туда. На территорию 4-го Украинского фронта, ещё где немцы были немного ближе сюда. Остальных ребят потащили в Крым – и там выбрасывали. Двоих я помню.

- Опять поодиночке?

- Да. Вот тут уже я устраивалась сама: где буду работать, где буду базироваться, как что будет – и сработала. В конце сентября (даже в начале октября) меня забросили, а 9 ноября уже наши войска пошли в наступление. Моя база была, мой базовый центр – в Скадовске. В сторону Николаева оттуда ходила – и проработала. Все мои данные пошли на составление этого плана: плана фронта отдельной Приморской армии, которая потом освобождала Крым.

У меня было всё хорошо спрятано. Рация – там, где я приземлилась: это километров 15 от города. Устроилась на жильё – случайно. Хозяин усадьбы оказался главой управы города. Я не стремилась туда, но неожиданно попала через его сестру (она в отдельной хатке жила). Бабушка такая была, и она сказала, что «мой брат – голова управы».

И с этой бабушкой я работала, и она меня охраняла… она была в церковном совете, а там старик-священник читал лекции и говорил, что «идут наши, вы их не бойтесь, это наши дети, они нас освобождают и им нужно помогать», и она мне помогала. И священник – помог.

Я как-то взяла мешок – и пошла за рацией. Там в это время как раз немец ещё проходил – а я во время дождя под кустом на ней сидела, чтобы она не намокла.

А у этой бабушки я как-то вдруг утром встала – и никого нет. Смотрю – заходит наш солдат, молодой мальчик, лет 18, новобранец… ну, я уже знала, что наши где-то здесь, но не думала, что уже прямо вот здесь! Пришёл, на меня – с автоматом! Говорит:

- Собирайся, пойдём.

Я начала ему командовать – он подчинился. Туда пойти, это взять, туда положить, моё хозяйство неси – и тогда мы пойдём… смотрит и подчиняется, пошёл. Я же старше его. Мне тогда было лет 25, а ему лет 18.

Достал мою рацию с питанием, взял, а я – за ним следом, рядом с ним: прямо в контрразведку. А там встретились… один был – ставропольский. Говорит:

- А я тебя знаю!

Ну, написала всё своё задание – принял… а потом они меня забрали в свою команду, посадили на печку, кормили… а прежде всего меня привели в комнату – это какое-то или учреждение, или школа – и там так в стену носом сидят на табуретках полицаи. А я с изменниками – и не сталкивалась, просто не успела ни с кем столкнуться, только ходила и смотрела; ну какой там у меня мог предатель быть?

Привели меня в эту комнату, поставили стул возле окошка, но лицом сюда, спрашивают, буду ли я есть – и принесли мне борщ!

Я там у них немного пожила, потом нашу команду собрали – и мы поехали своим ходом в краснодарскую часть.

- Какая у Вас в немецком тылу была радиостанция?

- На первом задании – вшивая. Без особого названия: шкатулочка, антенны, питание… я предварительно с ней даже не знакомилась, всё на догадках. А на втором была – «Север», № 7777, самый счастливый. Шкатулка и питание – отдельно. Радиостанция и батареи вместе 13 килограмм весят, укреплены спереди. Когда мы переходили линию фронта – бои уже заканчивались, но ещё не были закончены в Мелитополе. Эта дивизия, которая вела в нём бои – стала потом 315-я Мелитопольская, начальник штаба дивизии Карапетян получил Золотую Звезду.

- Батареи для станции – когда-то садятся. Вам потом сбрасывали новые?

- Когда я шла в это задание – тут нечего было волноваться, потому что само задание было на 1,5-2 месяца. Не успели бы сесть. А потом бы тогда, если бы у меня там что-то не получалось – у меня передислокация была бы, и я бы сообщила, что у меня садятся батареи, там бы могли мне ещё подбросить.

- Шифровальному делу Вас обучали?

- Обязательно. Раз мы шифровкой занимаемся! То, что я добыла – я делала сначала набросок, а потом на шифровку перевела – и всё. Шифры были разные. В первом задании была шёлковая салфеточка – и на ней цифры, а во втором – были целые рулоны, и цифры всё время другие.

- Со СМЕРШем – встречались?

- Это обязательно. Когда «оттуда». А когда «туда» – непосредственно не сталкивалась, потому что наши уже всё проверили. «До» – я не проходила контрразведку, потому что все уже знали обо мне, всё было известно: где я была ранее, что делала.

А «оттуда» меня осетины провожали за столом – таким! Были партизаны, но они меня не знали. Я была там четыре месяца – и меня провожали мужики. Женщинам там не положено сидеть за столом, и я-то это знала, но меня – сажают! Я говорю там женщине:

- Вы хоть рядом со мной сядьте!

А она говорит, что ей нельзя, а мне можно. Я сижу так – и они так…

И ребята меня назад сюда привели – даже не спросили, как меня зовут, и я их не спросила, как их зовут, что они делали – но мы все знаем, что мы свои! И вот через Баку – сюда… и они слезли – и даже не сказали, что они опять «туда»… я до Тбилиси сама доехала…

- Романы – были на фронте?

- Я там в армии-то не сильно была… у меня – не было. Мои подруги – мы все были разбросаны… и хоть и жили в городе, и если даже друг друга знали – то только «здравствуй» и «до свидания», так что об этом тоже не знаю.

А после второго задания я осталась в 315-й дивизии. Там была хитрая такая маленькая организация, и, как считали – радистка нужна. Там уже я просто работала и дальше в задания не ходила.

- А что за организация? Задача какая была?

- 315-я дивизия – и там небольшая группа. Отдельная зенитная пулемётная рота. В этом маленьком подразделении была у меня рация, но я её не видела, она там просто стояла. Солдатская почта была. Нашу дивизию могли перекинуть на восток, в Японию, но никуда не перекинули, а тут нужно было задержать. Было нас несколько человек, пять или шесть зенитных пулемётов на машинах таких, патроны 12,7 мм… и там я пробыла до конца войны. Я уже нигде больше не была. Это совсем разные категории разведки – эта рота и квартира или парашютный батальон.

А после того батальона, как и после госпиталя – у меня оставались раны, но я всё ещё была нормальная. И на снарядах работала, и в Москву на соревнования ездила, когда училась… сейчас – едут за первое место, а тогда – не важно победа, важно присутствие.

За два задания у меня два ордена: один – Отечественной войны, и – Красной Звезды: за 4-й Украинский.

- Расскажите про 9 мая 1945 года.

- Как раз это было в Крыму. Всю армию собрали. Сперва говорили, что это будут учебные занятия… получилась панорама от Севастополя – и туда, там же гористая местность… наша дивизия там была, грузинская 414-я, артиллеристы были – и тут мы встретили День Победы! Мы уже знали. А перед ним морозец ударил – и мы сперва ночью спасали сады, огонь разжигали.

Три дня вся армия – с утра до вечера – канонада! Боеприпасы только и летели в воздух. Один заряжает – бааах! – и так три дня подряд. Потом приказали отставить…

- Вас забрасывали к немцам – с оружием?

- Из пистолета я умела стрелять, но мне ж его не надо… только первый раз, когда я устроилась у хозяйки – я же её не знаю: мы пришли с поля – она корову гнала, и…

- Пойдём, – говорит, – ко мне, у меня переночуешь – а потом к начальнику.

Я сама нарвалась. Первый раз, когда легла поспать у неё в домике, у меня, конечно, был в руке пистолет… утром встаём – а она мне вдруг:

- Смотрю я на тебя – а ты какая-то не такая… но ты мне даже ничего не говори, всё равно вокруг уже все знают, что тут кто-то есть. Самолёт летел, из него кто-то где-то вышел… только вот кто прилетел – не знают.

Вот так я раз нарвалась глупо. Но – как видите – это всё мне нормально сошло.

- Женщины на войне вообще нужны?

- Русские женщины – все военные. Оружие – знают. И – вспомните все войны: всюду женщины есть. Покажу подарок. Это кандидат в депутаты краевой думы мне специально сделал: календарь и иконку.

- Спасибо Вам большое!