Надточий Николай Данилович

Родился я 22 мая 1924 года в Днепропетровской области. Широковский район, село Александровка. В обычной крестьянской семье: родители и нас семеро, четыре брата и три сестры: Домочка, Аксюта, Алексей, Мария, Григорий, я и самый младший Василий.

Расскажите, пожалуйста, немного о довоенной жизни вашей семьи.

До войны мы жили хорошо, конечно, не считая периода страшного голода 1932-33 года. В те годы случилась небывалая засуха, а у людей власти подмели все. Приходили, дети плачут на печке, а они ради выполнения плана все выгребали подчистую… К тому же у нас отец в то время не мог работать, потому что до этого сильно простыл и тяжело болел ревматизмом ног. Но нам повезло, потом что к нам в село на практику приехал врач-еврей, и он нам выписал какое-то лекарство, которое мы смогли достать через знакомых в Кривом Роге. Помню, оно такое с неприятным запахом. В общем, мы отца парили с этим лекарством в кадушке, а вытащить его оттуда не можем, сил нет… Поэтому мы ее просто переворачивали и сливали воду прямо на земляной пол. И вы знаете, все-таки поставили отца на ноги, он пошел работать и его даже назначили бригадиром садово-огороднической бригады.

А сестра Аксюта устроилась работать на ферму в соседний колхоз, и иногда приносила нам немного молока. Мама тоже работала, а тем, кто работал, каждый день выдавали по полкилограмма муки. Ну, как муки, если ее можно так назвать… Она ведь со всякими примесями была. Наша корова давала всего пол-литра молока в день, так мы эту муку в нем разводили и ели… От такой жизни родители и Васька опухли. И еще нам помогло то, что старший брат Алексей как раз в это время уже служил в погранвойсках на Дальнем Востоке и прислал оттуда документы, что семьи красноармейцев должны обеспечиваться тем-то и тем-то. Он потом рассказывал, что на занятиях в части как-то заявил: «… мои родители и два братика сильно голодают, опухшие…» Так политрук сразу на него накинулся: «Враг народа!» Сняли с него петлицы и ремень, посадили под арест… Сделали запрос на родину, но когда выяснилось, что все это правда, то политрук извинился перед ним прямо перед строем.

Но насколько я знаю, в нашем селе непосредственно от голода никто не умер. Правда, что, например, получилось с моим двоюродным братом. У нас в селе была своя хлебопекарня, в которой нам выдавали по небольшому кусочку. А он там работал сторожем, и однажды за ним не углядели. Только выпекли новую партию, а он съел булку горячего хлеба и умер…

Но зато сразу после голода случился небывалый урожай и с этих пор мы зажили очень хорошо. Правда, на промтовары был дефицит, но мы в колхозе на трудодни получали много зерна, сдавали его и на каждый сданный рубль нас отоваривали на три.

До войны вы уже задумывались над тем, кем хотите стать в будущем?

У нас в округе и около Кривого Рога немало металлургических заводов и шахт, но идти туда работать мне не рекомендовал старший брат. Алексей мне так говорил: «Микола, пока есть возможность, давай учись! Куй железо, пока горячо!» Поэтому я подумывал поступить в Днепропетровский сельскохозяйственный техникум. А до войны была такая практика, что за отловленных вредителей колхозникам, обычно этим занимались дети, как-то премировали. И вот за то, что я выловил много сусликов, меня и еще одну девочку из поселка Солдатское премировали поездкой в Москву на всесоюзную сельскохозяйственную выставку на ВДНХ. Но только окончил девятый класс, наступило долгожданное лето, а тут война, и мы, конечно, никуда не поехали…

Как вы узнали о начале войны?

У нас возле клуба висела радиоточка. Помню, мы идем, вдруг видим, все бегут: «Война!» Мы даже не поняли вначале, не поверили, что кто-то решился на нас напасть. Ведь  постоянно приезжали военные и выступали в клубе: «Мы сильны, как никогда! Врага не боимся и если что, разобьем его в его же логове!» Все мы были патриотами и были уверены, что эта война на короткое время, а тут немцы как поперли… Через какое-то время погнали в глубокий тыл скот, технику, но не успели. Муж сестры, комбайнер, рассказывал, что они успели  дойти до Днепра, и потопили в нем всю технику…

А я же комсомолец, и не хотел оставаться под немцами, поэтому мама собрала мне котомку: «Иды до Гришки!» Но мы даже до Днепра не дошли, немцы обошли стороной, поэтому вернулись домой и до осени 43-го жили в оккупации.

Как вы прожили эти два года?

Немцы не дураки, поэтому колхозы они не разогнали, и заставляли в них работать. Правда, за работу совсем ничего не платили, поэтому людям пришлось воровать. Но ведь надо было как-то жить! Ну, и, конечно, спасались своими огородами.

В вашем селе немцы устраивали какие-то акции устрашения?

Немцы поймали одного тракториста из соседней еврейской деревни, возили его показывать по окрестным селам, а потом расстреляли...

Что это за деревня была?

Наше село украинское, но раньше было так. Начиная от Калиновки и дальше в сторону Кривого Рога шли немецкие поселения: Йосефсталь, Эбенсталь, Экерсталь. Они всегда богато жили, и никто их никогда не притеснял. А к югу располагались сразу несколько еврейских поселений. Агрус, это крыжовник по-украински, например, объединял в себя сразу четыре поселка построенные в 1929 году на деньги еврейского благотворительно фонда из США «Агро-Джойнт». Такие богатые кирпичные дома под жестью или черепицей. Даже по нынешним временам это считается неплохо, а уж по тем временам вообще шикарно. Ребята из немецких и еврейских поселений ходили в нашу школу, и я вам скажу, что как мы тогда жили и дружили – лучше и быть не может. Вообще, свое детство, свои школьные годы – это золотое время, которые я до сих пор вспоминаю с необыкновенной теплотой. Помню, еще задолго до войны в соседнюю деревню Лекарьт приехал один парень, который окончил бронетанковое училище. Даже фамилию его помню - Жук. Невысокий такой. Но вы себе хоть немного представляете, что в то время значило звание командира Красной Армии?! И когда в деревню приехал лейтенант, то в своей темно-синей красивой форме и в сапогах со шпорами он произвел настоящий фурор. И никого не смущало, что он еврей, потому что до войны у нас люди жили очень хорошо и дружно, никто никого не обижал.

А вы случайно не знаете судьбу евреев из этих поселений?

Нет, их судьбы я не знаю, потому что нам даже из сел без разрешения запрещалось выезжать. Но на момент освобождения эти поселки оказались совершенно пустые…

А немецкие колонисты в оккупацию жили нормально. И ребята, с которыми мы вместе учились, в случае какой-нибудь надобности могли даже спрятать нас у себя на какое-то время. Но когда в 43-м фронт стал приближаться, то немцы всех колонистов забрали с собой. Правда, подробностей вам не расскажу, потому что после войны я там уже не жил.

Партизаны в вашей округе действовали?

Партизан у нас не было, потому что кругом чистые поля и прятаться им просто негде.

Молодежь из села на работу в Германию угоняли?

Конечно, и еще сколько. Только у нас, например, забрали и угнали сразу двоих: Аксюту и Васю. Аксюта работала на какой-то фабрике в Хемнице, но однажды во время налета американцев она погибла под бомбами… Об этом нам рассказали односельчане, которые вместе с ней там находились.

А с Васей получилась целая история. Он работал на одном из заводов во Франкфурте-на-Майне и только в самом конце войны их освободили. Благополучно прошел фильтрационную комиссию и его включили в команду, которая отправляла в союз различное оборудование. Там хорошо проявил себя, но тут из дома пришло письмо, что родители болеют, и нужно им помочь. Но главный инженер словно предчувствуя, отговаривал Васю: «Подожди пока, не езжай! Там сейчас много нехороших людей, всякое может случиться. Оставайся, ты же здесь в почете, все тебя уважают. А потом я тебе дам характеристику, поступишь учиться!» Но Вася все-таки не послушал его, вернулся домой и началась волокита… Его постоянно таскали на допросы в МГБ: что, чего, как… Как-то даже ночью разбудили: «Тебя срочно вызывают на допрос!» А до Широкой ведь двадцать километров…  И так он маялся-маялся, постоянно ходил туда, пока однажды не встретил по дороге одну девушку из нашего села. Они разговорились, и она пригласила его в гости. Он пришел на обед, она его познакомила со своим мужем, военным, и Вася рассказал ему всю свою историю. И тогда этот капитан ему так сказал: «Ступай домой, и если тебе еще раз принесут повестку, никуда не ходи!» - «Как же я не пойду, ведь за мной сразу приедут?!» Но вы знаете, с тех пор его больше ни разу не вызывали. Наверное, муж этой девушки все-таки замолвил за него словечко. И потом Вася все время работал трактористом в нашем колхозе. Пользовался всеобщим уважением и его даже приняли в партию, постоянно избирали председателем ревизионной комиссии.

А где и кем воевали ваши старшие братья?

Как я уже говорил, Алексей срочную отслужил на Дальнем Востоке, и потом остался на сверхсрочную в частях НКВД. Чекист, в общем. Но он никогда не рассказывал о том, где и как он воевал. Я его все пытал «Алеша, ну как там было?», но он ничего не рассказывал. А ведь он же воевал еще и в финскую кампанию, и когда приехал оттуда с медалью «За отвагу», то его чествовали так, как сейчас героев не чествуют.

А Гриша еще до войны окончил Молочаевский ветеринарный техникум, и в армии служил в качестве ветеринара в кавалерийской части. Помню, что под конец войны он воевал в составе какой-то казачьей части. Он тоже вернулся с фронта живым и потом всю жизнь работал ветеринаром.

Как происходило освобождение вашего села?

Боев у нас в округе не было, но когда фронт еще только стал приближаться, то меня спрятали во дворе у сестры, в погребе, выкопанном под хранение картошки. И недели две я прятался в нем. А потом появились разведчики и они нас предупредили: «Из домов пока не выходите, может начаться стрельба!» Это была осень 43-го.

А уже на второй или третий день после освобождения нас всех собрали и провели мобилизацию. Вначале отправили в соседнее село, в котором расположился 233-й запасной полк, и недели две мы там пробыли. А я был смекалистый парень, разбирался в стрелковом оружии, и ребята меня сами выбрали командиром отделения: «Нехай Микола и командует!»

Потом помыли, переодели, сформировали маршевую роту и отправили в Кривой Рог. Стоим в строю и тут вдруг вопрос: «Кто хочет служить в разведке?» И мы, четверо односельчан, вместе вышли. Но взяли только Диму Кухтина и меня, а тех двоих нет. Привезли к разведчикам, там сразу накормили, потом с нами побеседовал особист, и все, начали служить во взводе полковой разведки 573-го стрелкового полка 195-й Краснознаменной дивизии.

Чем приходилось заниматься в разведке?

Задания у нас были разные, но в основном занимались тем, что засекали огневые точки противника. Причем, зачастую выползали для этого на нейтральную полосу к переднему краю немцев. Помню, однажды во время такой вылазки нас засекли, и начался такой плотный обстрел, что мы не могли подняться, и пролежали на льду до самого захода солнца…

Как вас приняли остальные разведчики?

Честно говоря, не очень. Опытные разведчики, заслуженные, уже награжденные, с нами почти не считались: «Молокососы, чего суетесь?!» Но там служил один грузин, с которым мы сдружились, и он нас в обиду не давал. Но вот, к сожалению фамилии его не помню. Он меня звал Микола, а я его Кацо, хотя ему уже было лет за тридцать. Он носил такие красивые усы, что я ими просто любовался.  Помню, однажды сидим, и он меня вдруг спрашивает: «Микола, что так смотришь на меня?» - «Думаю, Кацо, когда же и у меня вырастут такие же усы…» И если я шел в разведку, то только с ним. Всегда все проходило хорошо, но вот в последний раз мы совершили ошибку. Вторично пошли в одно место, думали там спокойно, но нарвались на пулемет, и ему очередью перебило ноги. Я его лежа на плащ-палатке волок метров сто-сто пятьдесят. Помню, говорил ему: «Кацо, давай перевяжу!» - «Нет, давай тащи, тащи скорее!» Уже начинался рассвет, и мы бы точно пропали, но тут нас заметили пехотинцы и вытащили. Тут как раз проезжал на коне командир полка Григорьев, подъехал к нам: «Ну, как дела, Кацо?!» - «Извините, товарищ полковник, не выполнил задание!» - «Как это не выполнил?! Все в порядке! Давай теперь лечись хорошенько и возвращайся к нам поскорее!» И так все это быстро произошло, что мы даже не успели нормально попрощаться. Он только и успел мне сказать: «Держись, Микола!» А еще он такие душевные песни пел, что мы сразу отвлекались от тяжелых дум. Ведь на передовой о чем, прежде всего люди думают - а что нас ждет завтра?..

И вот со своим полком я дошел до Вознесенска. Но если не ошибаюсь, 31-го марта меня ранило. Пошли в разведку, но видно немцы нас заметили, начали обстреливать, и я получил слепое осколочное ранение правой ягодицы. Отправили меня в медсанбат, но это же была самая распутица – снег, грязь… Наконец, добрались в какое-то село и только там меня нормально перевязали и отправили в госпиталь в село Завадовка, это уже Одесская область. Прооперировали, но старший хирург меня предупредил: «Там у тебя еще остались осколки, но мы их доставать не будем, нам нужны солдаты!» А что я ему скажу, что не хочу?! И как только рана более-менее затянулась, меня сразу выписали, и я опять попал в 233-й запасной полк. А туда как раз пришел покупатель из нашей дивизии, но я уже попал не в свой родной 573-й, а в 604–й полк. Хочешь к своим, или не хочешь, тут уже никого не спрашивали. Пришли в полк, но там нас сразу построили: «Товарищи! Кто хочет учиться на младшего командира, три шага вперед!» Я тоже вышел, а остальным команда - «Направо!» и на передовую…

В учебном батальоне за полтора месяца прошли шестимесячную программу, получили звание старших сержантов и меня направили командиром отделения в 604–й полк. Пару месяцев простояли в обороне на Днестре под Тирасполем, а в августе стали готовиться к наступлению.

Началось оно 20-го августа. Шли с боями, с большими потерями, в том числе тогда погиб и командир нашего взвода. Причем, по собственной же глупости. Он вдруг решил пойти в бой в фуражке. Я на него матом: «Кацо, он тоже грузин был, - ты что, дурной?!» Но он ничего не сказал, только посмотрел на меня как-то отстраненно. И его снайпер снял прямо в голову… Если не ошибаюсь, старший лейтенант Пуцрукидзе, а вот имени его не помню. Хороший был человек. Пять языков знал, но говорил мне так: «Слюшай, сходи, поговори с ними, а то я для них свой, брат». У нас же в батальоне был настоящий интернационал: и таджики, и узбеки, и грузины, и чуваши, в общем, все кто хочешь. Командиром роты у нас был горский еврей по фамилии Сигалов, а в 9-й роте санинструктором вообще была 45-летняя кореянка из Сибири. Маленькая такая женщина, которая рассказывала, что сама она из семьи промысловых охотников.

Многие ветераны признаются, что на передовой к нацменам было не очень хорошее отношение. Им даже прозвище придумали – елдаши.

Бывало, что и называли так, но ведь главное, что жили дружно. Помню, как один из них меня рассмешил: «Камандыр, зачем столько названий частей винтовка? Ведь все просто – железяка, деревяка, ременяка…» А потом спрашивает: «Командир, ты знаешь, как я стреляю? Беличью шкурку не испорчу!» Помню, как один на переподготовке рассказывал, как он женился: «Я марушка воровал. А потом посмотрел, посмотрел, а он некрасивый, и я его отвез обратно…» Но тех, кто их так называл, хотя в самом слове елдаш нет ничего обидного, в переводе это просто - товарищ, я отводил в сторонку. Посмотрю так: «Как же тебе не стыдно?! Тебе же завтра с ним в бой идти!» И этот солдат шел и извинялся, обнимался. Только так!

Вот в последнем бою перед вторым ранением в нашем взводе было двадцать шесть человек. Из них русских – один, украинцев – один я, один грузин, еврей, а остальные узбеки, казахи и кто угодно. Правда, вначале было такое, что одного нацмена в палец ранят, так его всем кишлаком в медсанбат ведут. Говорили, что это, прежде всего из-за них потом вышел такой приказ, чтобы легкораненые в медсанбат добирались только сами и с оружием. Но у нас никто и не думал о том, чтобы отсидеться за спинами товарищей. Когда спрашивали: «Кто в разведку готов пойти?» - выходило сразу пятеро, хотя нужен был всего один. Потому что мы все тогда были патриотами своей Родины, и никто не интересовался, кто какой национальности, узбек ты казбек, или кто ты там есть. Прежде всего, ты – человек! У кого что было, всегда всем делились. Вот я с вами сейчас говорю, вспоминаю, а у меня эти ребята, словно живые перед глазами стоят: «Слюшай, командыр, чего ты ждешь? Давай нам уже команду, и мы пойдем!» Вы понимаете, какие люди были?! И жили как люди, и умирали как люди, поэтому и победили. Мы были патриоты и воевали, прекрасно осознавая, что у нас за плечами Родина, родные, и мы обязаны победить. В минуту передышки могли и пошутить, но перед боем наступала такая мобилизация, что когда видели глаза товарищей, и чувствовали их плечо, то думали не о том, чтобы выжить, а только о том, чтобы победить и помочь товарищу.

Вот я, например, вспоминаю, как получилось в Молдавии. Когда немцы оказались в окружении, то там получилось настоящая каша. Кругом и немцы, и наши, не поймешь, кто, где…  Но когда мы узнали, что 9-я рота оказалась среди немцев под сильным обстрелом, то мы сразу, не спрашивая ни у кого разрешения, сами пошли туда им на выручку. И только мы вышли, как связной принес приказ  – «Отбой! Вернуться в свою роту, в пять часов утра начнется наступление!» Но тут немцы решили пойти на хитрость. На повозки они посадили по одному нашему пленному, нагрузили их всяким барахлом, думали, что мы сразу накинемся на трофеи, а они в это время смоются. Но мы сразу отсекли это все, пошли туда, а эти идиоты даже с машин не слезли и фактически обрекли себя на истребление… После боя, помню, окопались, а ночью как пошел дождь. Все вымокли насквозь, но были до того уставшие, что подставляли под струи дождя свои рты, настолько было жарко и хотелось пить.

Утром 25-го августа пошли в наступление, но вскоре меня ранило. В поле у села Кукурузены я автоматом зацепился за кукурузу, меня развернуло и в этот момент поймал пулю в левое плечо… А если бы не развернуло, то все, а так считай считай повезло… Меня перевязали, но помню, что никак не могли остановить кровь, а потом мои ребята подсадили в проходивший мимо бронетранспортер и меня довезли в медсанбат. Завезли в Тираспольский госпиталь, поставили мне гипс, и первым же эшелоном после ремонта железной дороги нас привезли в Одессу. Там в бане отмыли, рану почистили, но я потерял много крови и был очень слабый. Но как подлечился, меня направили в запасной полк, а там посадили в товарные вагоны и отправили через Измаил в болгарский город Лом. И там я опять попал в 233-й запасной полк. Но пробыл в нем недолго, вскоре приехал покупатель, и нашу команду забрали в 233-ю Днепродзержинскую стрелковую дивизию 34-го Стрелкового Корпуса. Но воевать мне больше не пришлось.

Правда, когда шли тяжелейшие бои за Будапешт нас дважды отправляли за сто километров, но оба раза давали отбой и возвращали обратно. Потому что и в самой Болгарии было достаточно мутно и неспокойно. К тому же в Софии стояла всего одна наша дивизия и две румынские. А однажды ночью нас подняли, и мы даже не поняли в чем дело. Сказали только: «Война в Болгарии!», а оказалось, что произошла попытка мятежа. Там стоял какой-то танковый полк - танки наши, а сами танкисты болгары, и говорили, что какой-то болгарский майор успел сообщить, что у них в полку готовится мятеж. И нам пришлось их разоружать.

А уже 2-го мая мы на каком-то стадионе в Софии дали грандиозный физкультурный парад. Представьте себе: 72 трубы, а огромное полотно с портретами Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина мы держали и разворачивали на шпагатах… Показывали самые разные упражнения: и полоса препятствий, и борьба, и футболисты, и легкая атлетика. А на сладкое оставили главное блюдо - синхронное выполнение тридцати двух упражнений без оружия и шестнадцати упражнений с оружием. Вначале нам выдали майки и трусы, но когда увидели, что майки невзрачного желтого цвета решили выступать только в трусах. Только представьте себе, что все две тысячи человек: молодые, подтянутые, загорелые делают упражнения под музыку, под барабан, и ни одной ошибочки не сделали! Ни одной!!! Это было что-то потрясающее. Сами болгарские военные подходили к нам выразить свой восторг: «Братушка, фу-бу-бу! Фу-бу-бу! Хорошо! Хорошо!» А на стадионе помимо болгар были еще и миссии иностранных государств. У каждой делегации стояли флаги и ковры расстелены. А, кроме того, царь Борис, пацан еще совсем со своей чернявой матерью-царицей. И все, все были восхищены, но нам никто не верил, что мы обычные солдаты. Все были уверены, что русские привезли из Москвы специально обученных физкультурников. А мы были самые обычные солдаты и готовились к этому параду всего месяц. Но подполковник Шафоров, который всем этим командовал, до того нас натаскал, что все остались в полном восторге. Мало того, по просьбе болгар 3-го мая мы дали повторный парад, а 5-го выступили специально для болгарских войск.

Как вы узнали о Победе?

В то время я уже был старшиной сводной спортроты. Получал на все сто пятьдесят человек питание, трусы, майки, следил за расписанием занятий, и чтобы никто, боже сохрани, не посмел сбежать в самоволку. Запомнилось, что комбатом у нас был лейтенант Усой, а замполитом у него был капитан. 8-го мая в Софии я получил какое-то имущество, погрузил в свою подводу, и мы поехали в летний лагерь. Но по дороге вдруг услышали крики: «Братушки, Победа! Победа!» Сразу остановились, думаем, что такое, ведь стрельба кругом. Приготовились к бою, а нам кричат: «Не стреляйте!» Подходит один болгарский военнослужащий, даже не знаю, откуда он взялся, и на ломанном русском языке нам объяснил: «По радио передали, войне - конец! Победа!»

Приехали в лагерь, сдал все имущество, а никто ничего не говорит. И только наутро, когда вышли на занятия на плац, вдруг через полчаса приказ: «Прекратить занятия! Построиться по-походному!» Построились и бегом в Софию. Пришли в зимние казармы, и только тут нам объявили, что война закончилась… Тут же начали вручать награды, и мне тогда вручили медаль «За боевые заслуги». (На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержка из наградного листа, по которому Николай Данилович был награжден медалью «За боевые заслуги»: «… за то, что, находясь на фронтах Отечественной войны с февраля месяца 1944 года, в боях показал себя смелым и решительным. Был дважды ранен, но по излечении снова возвращался в строй громить врага» - прим.Н.Ч.)

Это ваша единственная награда?

Нет, за бои в Молдавии меня наградили орденом «Славы» 3-й степени. Уже после боев меня как-то вызвали в штаб и сказали, что «представили тебя к награде», а к какой не сказали. Но этот орден мне вручили только через сорок лет после войны. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержка из наградного листа, по которому Николай Данилович был награжден орденом «Славы» 3-й степени: «Старший сержант Надточий по прибытии в роту 23.07.1944 был назначен командиром отделения. В период учебы тов.Надточий сколотил и обучил свой личный состав, что положительно отразилось в ходе наступательных боев. В учебе и боевой обстановке требователен к себе и к подчиненным. Смелый, решительный, неоднократно со своим отделением отражал контратаки противника, увлекая личным примером бойцов своего отделения. В боях по уничтожению окруженной группировки немцев в районе с.Менжир с 24.08 по 28.08.44 тов.Надточий со своим отделением уничтожил 35 и взял в плен 43 немецких солдата и офицера» - прим.Н.Ч.) Есть еще медаль «За победу над Германией» и многочисленные юбилейные награды.

Как вы считаете, что вам помогло выжить на войне?

А бог его знает… Ведь бывало, что когда начинали разбирать бой, то и сами не понимали, почему так получилось. Но, конечно, все надеялись остаться в живых, и никто не шел в бой с мыслью умереть. Все шли с мыслями только о том, как выполнить задание и уничтожить врага. Победить! Старались и все, а как там дальше получится, никто и не думал.

И еще я очень благодарен своему командиру из учебной роты лейтенанту Николаю Васильеву. Он окончил Ташкентское политическое училище, а когда стало не хватать строевых офицеров, его из политработников перевели. Так вот он нас очень хорошо учил: как правильно ползать, как принять бой, как правильно действовать в рукопашной. Поэтому после каждого боя я его всегда вспоминал: «Дорогой ты мой человек, я на тебя обижался, а ты научил меня правильно…» Ведь он меня даже ночью поднимал и учил колоть штыком макет. И как лопаткой нужно бить и как отражать удары: «Бей меня, не жалей!» Но в последний раз я его видел, когда меня раненого везли, и по пути увидел, что его с ротой кинули на подкрепление.

Сейчас принято считать, что людей у нас не берегли, и мы могли победить с куда меньшими потерями.

Я с этим не согласен! То, что видел я - все одинаково воевали и имели равные шансы принять смерть в любой момент. Но я считаю, что во имя победы с потерями не считаются. Вот если бы не победили, тогда можно было бы кое с кого спросить… А в начале войны что творилось, сколько было врагов народа… Но вообще, конечно, много народу погибло. Очень много… Например, из нашего села призвали почти всех мужчин, а вернулось меньше половины… Из моих одноклассников кроме меня только один вернулся… Один из них, Кондратенко Яков, кстати, служил в нашей части, и когда набралось много пленных, он попал в команду конвоиров. Повели эту колонну, вроде бы сдали ее, но обратно он не вернулся. Куда он потом делся, куда пропал так никто и не знает... (По базе данных ОБД-Мемориал Кондратенко Яков Дмитриевич 1924 г.р. числится пропавшим безвести с 14 октября 1944 г.) А Ваня Данилов погиб где-то под Сталинградом…  (По данным ОБД-Мемориал стрелок 27-й ГСД красноармеец Данилов Иван Семенович 1923 г.р. погиб в бою у деревни Паншино Иловлинского района Сталинградской области 07.09.1942 г.)

Но вы можете выделить, чью смерть переживали тяжелее всего?

Я за всех переживал. Но на фронте у меня друзей не было. Просто потому, что там не успеваешь подружиться. Вот вспоминаю, что с одним 52-летним москвичом, хозяйственником, мы сдружились. Помогали друг другу, но даже как его звали, сейчас не вспомню. А так у меня со всеми были хорошие отношения, но просто мы не успевали глубоко, сердечно закорениться. Поэтому потом ни с кем не переписывался и не встречался.

Хотелось бы узнать о вашем отношении к Сталину.

Я уверен, что если бы он сегодня был у власти, то мы бы жили совсем по-другому. А я ему не судья, но считаю, что многое на счету Берии и его приспешников, которым он слишком доверял. Да, с одной стороны жестокое было время, но с другой, посмотрите, как страну подняли, аж до космоса дошли… А идеальных руководителей просто не бывает, у всех есть изъяны и ошибки, но я считаю, что Сталин сделал для нашего народа больше хорошего.

Но вы же сами знаете, что в последнее время принято считать, что все успехи при нем были достигнуты только благодаря чрезмерной жестокости репрессивного аппарата. Вот вам, например, не доводилось ли присутствовать при показательных расстрелах?

Однажды пришлось. Когда мы стояли в Болгарии какой-то младший лейтенант и три младших командира в отдаленном селе заделались комендатурой и правили там на свое усмотрение. Мародерничали, вроде бы даже насиловали женщин, и до того обнаглели, что в церкви хотели забрать что-то утвари. Но собрались болгары и не дали им этого сделать. В общем, все это безобразие продолжалось, пока кто-то из болгар не приехал и не пожаловался. Их немедленно арестовали, состоялся суд, а потом у какой-то горы нас построили в каре. Они выкопали себе могилу. Вышли два человека с автоматами, приказ: «По изменникам Родины – огонь!» Дали очередь и все… С мародерами и насильниками тогда разговор был короткий, поэтому и порядок был совсем другой. И вы знаете, я считаю, что с такими малодушными так и нужно. Я за строгость!

А с особистами общаться не пришлось? Многие солдаты, из числа переживших оккупацию, признаются, что не чувствовали к себе полного доверия.

Лично я с особистами почти не сталкивался. А то, что я пережил оккупацию и у меня сестру и брата угнали в Германию, вызывало ко мне сочувствие, а не вопросы. Но вообще, конечно, нужно было думать, где и что говоришь. Вот мне, например, и сейчас непонятно, почему перед войной у нас трубили, что мы подготовлены? Ведь почти все же было на конной тяге, и только к концу войны у нас стало много техники. А эта несчастная полуторка… Я до сих пор ей удивляюсь. Ведь на нее грузили две с половиной тонны, и она все равно тянула, не буксовала. Как она выдюжила всю войну?! А если скажешь, что студебеккеры лучше, можешь получить статью, как у нас говорили - 10-б. 10 - это срок, а б – болтун…

А какие воспоминания у вас остались о политработниках? Пользовались ли они авторитетом среди солдат?

Я не знаю у кого как, но у нас были хорошие. Например, замполит полка – майор Усатый пользовался всеобщим уважением и меж собой мы его называли - Батя. Помню, если он начинал делать внушение, то было такое ощущение, что лучше бы уж палкой побил, настолько пробирало. Как сейчас слышу его голос: «Бойцы, вопросы есть? Если есть приходите ко мне!»

А я был и есть убежденный большевик, хотя ни моя жена, ни я сам в партии никогда не состояли. Но меня в нашем СМУ всегда приглашали на все партсобрания, на все партбюро с правом совещательного голоса.

Вам не приходилось видеть случаи жестокого отношения к пленным немцам?

В бою мы их все ненавидели, тут уж без всякого снисхождения. Но после боя есть власть, и это она должна решать, кто прав, кто виноват. Поэтому чтобы пленных били или тем более убивали, я ни разу не видел. Собрали, отправили, и больше мы их и не видели.

Водку на фронте часто выдавали?

Как часто точно уже не скажу, но, помню, что перед боем выдавали. Но и не все пили ее. Вначале и я тоже не пил, отдавал кому-нибудь, но потом стал пить. И думаю, что это правильно. Потому что человек выпил эти сто граммов, немного взбодрился, и знает и помнит, куда он идет… А вот тех, кто брал больше, я таких презирал и если было в моих силах наказывал.

Были у вас какие-то трофеи?

У меня совсем ничего не было. Свой автомат, ТТ и больше ничего. Помню, один пленный немецкий офицер хотел мне дать свои часы, но я отказался. Посмотрел, вроде должно быть шестнадцать камней, а там оказалось пятнадцать, и не взял. И я не помню, чтобы кто-то из наших ребят увлекался сбором барахла. Единственное, уже в Молдавии к нам попал некто Стогов, насколько я помню, бухгалтер из Тирасполя. Вот ему я удивлялся. Вроде бухгалтер, ходил в очках, но таскал на себе все свое, да еще и пять полных дисков к пулемету. Так вот, помню, из одного боя вышли, и оказалось, что он умудрился где-то подобрать женские трусики и бюстгальтер и носил их с собой в вещмешке. Но он вскоре погиб во втором или третьем бою.

Как наши войска встречали в Румынии и Болгарии? Вообще, какое впечатление на вас произвела заграница?

Мне только в Болгарии понравилось. Потому что там очень гостеприимный народ, который чтит не только свою культуру, но и нашу. Помню, болгары все расспрашивали, как у нас жизнь, как у нас в колхозах, вообще чувствовалась огромная симпатия, и я не понимаю, как так получилось, что сейчас они стали к нам такие недружелюбные. Даже хотели памятник «Алеши» снести… Ведь мы тогда везде по Софии свободно гуляли, были и у памятника Скобелеву в Плевне, и никто и никогда ни слова не сказал против русских братушек. Помню, был такой случай.

Как-то мы в наряде были, патрулировали в городе, и решили выпить по стаканчику вина. Зашли вроде как в кафе: «Братушка, можно вина?» А там сидел болгарский офицер, насколько я понял кавалерист. Во всяком случае, у него была наградная сабля с серебряной отделкой. И вдруг он как закричит на продавца, тот сразу встал по стойке смирно. Мы смотрим с удивлением, не можем понять, что случилось. Оказывается, офицер возмутился тем, что продавец взял с нас деньги. Подошел к нам: «Братушки, я вас угощаю!» - «Господин офицер!» Он тут же поправил: «Не господин, а товарищ офицер!» - «Спасибо большое, но мы на службе!» - «Жаль, но я вас понимаю, служба, дисциплина!» Так что в Болгарии люди нас замечательно встречали и принимали. И это притом, что сами зачастую жили совсем небогато. Например, такой случай вам расскажу.

Как-то в феврале мы вышли в поле на тактические занятия, и вдруг мне кричат: «Товарищ старший сержант, посмотрите, дети идут!» Смотрим, идут девочка и мальчик. В домотканых рубашках, совсем босые, они шли в соседнее село. Мы как это дело увидели, сразу их укутали в одежду, отвезли в село,  собрали им и одежду, и какую-то обувь. Поэтому и доверие к нам было огромным.

Помню, к нам пришла одна пожилая болгарка и пожаловалась на наших солдат. Нас четверых вызвали и отправляют разбираться. Я пытался возразить: «Товарищ полковник, там же наверняка офицеры!» А у нас как раз в это время был скандал. Офицеры ходили по ресторанчикам, а это было запрещено, поэтому мы в нарядах их не пускали. И однажды так случился скандал: «Извините, товарищ полковник, не положено!» Тот в крик: «Что ты?! В бога мать будешь тут мне… Да я полковник, а ты кто такой?! Сережка!» После этого прихожу в свой учебный батальон к замкомандиру дивизии по строевой Галиакберову: «Товарищ полковник, да что это такое?! Зачем вы нас посылаете, там же офицеры, а мы?!» Тут же всех собрали, и сам командующий корпусом дал приказ, и нам выдали временные удостоверения, что мы можем требовать с офицеров. И с тех пор те, кто умные отдавали честь, даже полковники, а глупые начинали дерзить. Поэтому я и возражал. Но меня мигом оборвали: «Разговорчики! Идите и разберитесь!» Приходим, а там стояла передвижная секретная телефонная точка: семь девушек и с ними старшина. Начали разбираться, а они, оказывается, ходили по домам и брали у болгар что хотели. Они стоят, нас увидели: «А, пехота! Идите сюда!» Мы подходим: «Кто старший? Старшина, подойдите сюда!» Он не реагирует. Тогда я приказал своим ребятам: «К бою! Положить их на землю!» Дали по очереди перед ними, они сразу упали. Я беру этого старшину за шкирку: «И ты все время так воевал?! Что же ты, падла, делаешь?! Зачем людей так обижаешь?!» Они встали, извинились, но я их предупредил: «Я про вас доложу командованию, пусть они решают, как с вами поступить!» И уже на второй день весь состав этой точки полностью заменили. А эта болгарка Майка пригласила нас в гости. Накрыла стол, но поставила такие дорогие приборы, что мы смутились. Мы же кто, деревня… Разве мы знали, как ими пользоваться? Но она наше смущение заметила: «Ладно, братушки, так кушайте!» Так что Болгарию я вспоминаю очень хорошо.

А вот румыны мне не понравились. Даже воды могли не дать. И в целом они мне показались недружелюбными и бездушными. К тому же барахольщики страшные. Ведь по румынским понятиям даже сержант это высокий начальник, так они надо мной смеялись: «Что же ты, старшина, а ходишь в рваных ботинках, через которые видны портянки…» Нам выдавали какие-то деньги, но купить на них мы ничего не могли, потому что румыны не хотели брать деньги, а просили поменять на ботинки или шинель, в общем, на барахло. Но кто ж такое разрешит? И поэтому некоторые наши ходили по ночам и воровали. Помню, рядом стояла какая-то кавалерийская часть, так ребята оттуда украли в селе поросенка. Румыны пожаловались коменданту, мы их засекли, поймали, и приволокли в часть. На второй день приехал их командир полка, и как же он их бил… «Что же вы сукины сыны делаете?! Мы освобождали, кровь проливали, а вы портянками нашу честь обтираете…» Извинился, потом спрашивает: «Кто задержал?» Выхожу: «Старший сержант Надточий». – «Объявляю вам благодарность! Так сынок держать! И не смотри, что они на конях, а тебе пешком еще вон сколько шагать.  Не одни подметки сотрешь…» А были и такие случаи, что и судили.

Помню, как-то в Болгарии стояли в наряде, а рядом находилась часовая мастерская. Так они ночью продолбили дырку, ведь дома у болгар не каменные, а саманные. В общем, продолбили дырку в стене, и вытащили все что можно: часы, деньги, вещи. Но сами же себя и выдали, сразу стали гулять. И их сразу поймали и судили показательным судом. Причем, сами болгары просили, чтобы их не судили, но им все равно влепили по 10 лет… Всего там было двадцать четыре человека, но посадили восьмерых. А на Родине устроили пересуд, но так и оставили по 10 лет.

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Демобилизовался в 1947 году из Бельц с должности старшины учебного батальона. Переехали с женой в Кишинев. Вначале работал строителем, но потом окончил курсы машинистов башенных кранов и работал крановщиком. Потом стал механиком по кранам, заочно окончил строительный техникум, стал мастером, затем прорабом. А вышел на пенсию только в 1992 году с должности электромеханика по лифтам. Получается, что больше сорока лет строил Кишинев, все это время проработал в строительном управлении механизации одной организации - СМУ-11, а сейчас у нас с женой мизерные пенсии. На старости лет вынуждены выживать…

Войну потом часто вспоминали?

Первое время постоянно снилась, особенно, как мы в атаку идем «Бога мать вперед!» И меня ребята спрашивали: «Почему ты днем как человек, а ночью что с тобой?!»