Науменко Михаил Данилович (Даниилович)

Родился 12 октября 1924 года (по паспорту — 1923 года) в станице Семикаракорская Ростовской области. После окончания школы в 1940 году поступил в химический техникум в городе Каменске Ростовской области, в котором проучился до октября 1941 года. Затем был эвакуирован в город Кемерово, где работал до июля 1942 года на пороховом заводе химиком-лаборантом. В июле 1942 года был призван в ряды Красной Армии. На фронте — с ноября 1942 года. В составе 179-й отдельной роты химзащиты 258-го гвардейского стрелкового полка 56-й гвардейской стрелковой дивизии принимал участие в боях на Центральном, Калининском, 2-м Прибалтийском и Ленинградском фронтах — в должности командира отделения и помощника командира взвода химразведки. Во время выполнения одного из боевых заданий в Латвии был контужен, после чего лечился в госпитале. Воинское звание по окончании войны — старший сержант. Был награжден орденом Славы 3-й степени, двумя орденами Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» После войны окончил ускоренный курс Ленинградского военно-политического училище. Затем в составе аэродромно-строительной бригады служил в городе Пушкине, затем — на побережье Кольского полуострова: в Мончегорске, Оленегорске, Африканде, Волокурте. Прошел путь от комсорга бригады до заместителя командира роты по политчасти. Уволился в запас в 1960 году. Затем переехал в город Нарва Эстонской ССР. Работал в доме пионеров. В 1965 году заочно окончил истфак Ленинградского государственного университета (ЛГУ). Работал преподавателем истории, завучем и директором школы рабочей молодежи (до 1971 года), преподавателем начальной военной подготовки (НВП) в школе № 7 (1972-1977), инструктором по начальной военной подготовке и гражданской обороне в гороно. Также состоял лектором-международником в городской организации общества «Знание», читал лекции на тему «о международном положении», состоял в городском бюро путешествий и экскурсий. В Нарве в настоящее время и проживает.

И.В. Нашу беседу, Михаил Данилович, мне хотелось бы начать с ваших воспоминаний о предвоенной жизни. Вы откуда родом сами?

М.Н. Я родился в Семикаракорах. Раньше была станица такая - Семикаракорская, а сейчас это — уже город Семикаракорск.

И.В. Получается, вы из казаков происходите?

М.Н. Есть такая казачья фамилия. Но отец у меня был хохол. Был такой атаман Балабин на Дону. Вот отец мой у Балабина работал на хуторе. А у того, значит, и отец, и все братья, и все племянники, - все были казаки. А мать моя была казачка. А вот как она оказалась женой не казака, не знаю. Отец мой, значит, работал у этого Балабина на хуторе. Был он человек грамотный, работал хорошо. Жена первая умерла у него. После нее осталось у него две дочери. Уже потом он женился на моей матери. Моя мать — она такая настоящая донская казачка была, как она называлась — приписная донская казачка. А отец был приезжий: родом он был не с Дона. Эти Науменко, откуда он происходил, были где-то с Полтавской губернии — из под города Гадяч. Кстати, там, около этого города Гадяч, есть поселок какой-то, в котором все родственники отца были. А мать считалась как настоящая казачка. Ну и считалось, конечно, матери позорно, что она вышла замуж не за казака.

И.В. То есть, из-за этого было предвзятое отношение со стороны окружающих?

Было такое. Меня всё, помню, дразнили: хохол. Кстати, раньше Науменко называли хохлами все. А потом, когда отец попал переселенцем в Кустанайскую область и вернулся оттуда, его семью уже так дразнили: сибирь. Помню, в одной какой-то станице жила племянница моей матери. У нее были свои дети. Я к ним туда приходил. Так было такое, что вот они, как только видят меня, сидя на заборе уже кричат: «Хохол-мазница, давай с тобой дразниться, ты — турок, я — казак». Кстати говоря, тут, в Нарве, где мы сейчас живем, между прочим, живут правнуки этого Балабина, у которого мой отец когда-то работал. Жила здесь, например, и дочь Балабина, которая в музыкальной школе работала преподавателем. Ольга Сергеевна такая. Вот она была из Балабиных. Но самого Балабина, этого казака-атамана, который владел станицей Балабинской, расстреляли еще в 1937 году. А она, значит, уехала заграницу, вот эта дочь его. А потом сюда вернулась. Ее дети живут здесь уже сейчас. Фамилия их Полгородники. А эта Ольга Сергеевна, дочь Балабина, приходила к нам. И мы так случайно узнали про нее. Жена пошла как-то в музыкальную школу, чтобы попросить педагога позаниматься с нашими дочерью и сыном на пианино. Ей посоветовали, к кому обратиться. Жена позвонила. Та спрашивает: «Как фамилия?» «Науменко.» Она говорит: «Я знала Науменко, но это генерал казачий.» Жена ей говорит: «Этот Науменко из казаков, но только не генерал.» Ну стали выяснять, стали называть места - станица Балабинская, станица Семикаракорская, откуда я, и оказалось, что это земли атамана Балабина были. И вот уже после этого, когда она приходила к нам в гости, то говорила: «Ты, Мишенька, как хочешь, а я - твоя тетя, ты - мой племянник.» У Деникина, между прочим, был командир дивизии по фамилии Науменко. Они в Петербурге жили, эти высшие чины. Но они однофамильцы нам были.

И.В. Семья у вас большая была?

М.Н. Семья большая была. И одна только дочь была, все остальные - сыновья были.

И.В. Как жилось вам в материальном отношении?

М.Н. Мы бедно вообще-то жили. Спасибо, что отец хорошо работал. А когда отца не стало, это стали для нас самые настоящие голодные годы.

И.В. Отец кем работал?

М.Н. Отец мой был разносторонним работником: жестянщиком, плотником, шорником. Ну в общем, кустарником. Кроме того, он печи клал, церковную крышу крыл. Ну, в общем, разными работами занимался. Короче говоря, отец был разносторонним человеком: он делал всё. Шил сапоги, клал печи, красил крыши. В общем, такой, знаешь, ремесленный был человек. Но отец наш умер еще в 1933 году. Тогда был такое время, что урожая чего-то не было. Началась коллективизация, а мы в это, значит, время голодали по страшному. Мать осталось одна, а на руках у нее было столько много детей. Старший брат работал в колхозе. И, собственно говоря, колхоз нам и помогал во время того голода. Один раз, помню, брат нам полмешка муки принес, второй раз — еще сколько-то. А потом уже и мать пошла работать в колхоз. Был там, значит, у нас свой дом. При доме у нас был свой участок. На нем, на этом участке, мы, например, тыкву выращивали, свеклу выращивали. В общем, это всё такое было.

И.В. Помните, как проводилась коллективизация у вас?

М.Н. Помню я, как она у нас проводилась. Я, например, очень хорошо помню 1932-й год, когда у нас погиб секретарь райкома. Вот он там где-то на хуторах проводил собрание, и там, значит, кулачки его и встретили. Он там и погиб. Вдвоем они погибли с одним человеком. И их могила находилась в станице. Вот это я тоже помню.

И.В. А как относились к советской власти казаки?

М.Н. Плохо казаки к советской власти относились. У меня сестра была. Она тоже ж казачка была. У нее муж казаком был. Так они всегда ругали советскую власть.

И.В. Казаки у вас одевались в казачьи одежды?

М.Н. Было и такое, что так одевались. Но казачки ведь потом воевали и в коннице Крюкова, потом - Белова, - вот они, значит, воевали по этим конным частям.

И.В. С Георгиевскими крестами, конечно, уже не ходили?

М.Н. До войны не ходили. А раньше, вот в 20-е годы, там все это у нас, конечно, было. И военные звания были, и форма была, и кони были. Казак должен был иметь коня, форму и шашку. Но ведь в России и сейчас некоторые казачью форму носят. Все восстанавливается. Сам-то я не казак, а хохол, как говорят. Мать у меня - казачка. Она, как говорят, коренная донская казачка. А отец украинец, с Полтавской области.

И.В. Учились вы где до войны?

М.Н. Я начинал учиться в Семикаракорах. Но потом, значит, с этих самых Семикаракор мы переехали в Ростов. Под Ростовом был армянский поселок. Там мать работала уборщицей в школе. А потом сестра кончила техникум когда, ее послали на Кубань. Я на Кубань поехал к ней и там закончил семь классов. А в военное училище я попал уже после войны.

И.В. Что было после того, как вы закончили семь классов?

М.Н. В городе Каменске был химико-технологический техникум. Я туда поступил в 1940 году после семилетки. А поступил я в этот техникум очень просто. Когда формировали этот техникум, я об этом узнал. После этого я пришел в исполком и попросился меня туда направить. И меня взяли и послали в город Каменск Ростовской области. Так что техникум этот был в городе Каменске. И вот я в этом техникуме проучился два года: до ноября 1941 года. Но одновременно я работал на военном заводе в Ростовской области. А потом, когда немцы начали к нам подступать, техникум эвакуировали в Кемерово. Ну и так как там на военном заводе лаборанты были нужны, меня взяли туда работать. Работали мы там на пироксилиновых порохах. Так что техникум я там так и не докончил тогда: стал работать на заводе. А на втором годе меня оттуда уже в армию взяли. И так и начал воевать.

И.В. Войну накануне как-то предчувствовали?

М.Н. Ну я не помню этого. Тогда я еще, как говориться, не соображал ничего.

И.В. Чем начало войны вам запомнилось?

М.Н. Ну когда война 22-го июня началась, то я уже и учился, и работал на военном заводе. Но работа какая была? Я этот порох готовил к анализам. Но начало войны мне чем запомнилось? Я учился в техникуме и работал. И вот тогда, значит, когда я шел на военном завод, утром и слышал передачу, что началась война. А тогда, значит, учились и работали мы. А в октябре этот наш техникум из Ростова эвакуировали в Кемерово. И когда приехали, там увидели, что я год отучился, чего-то там понимаю в химии, и взяли работать на пороховой завод...

И.В. Какую работу вы выполняли на военном заводе в Кемерово?

М.Н. А мы, значит, вот делали там анализы пороха. Надо было же сделать для всего этого анализы. Вот это, значит, и была моя задача как лаборанта. Там, помню, была такая палка, она была длиной 58 сантиметров. Ее надо было распилить. Потом - в колбу. Был, значит, еще и аппарат такой специальный. И через этот аппарат все делали. И вот я там работал, на этом заводе, с ноября 1941 и по июнь 1942 года. В июле меня призвали. Работали мы на заводе по 8 часов. И вот, значит, работал я на этом военном заводе по изготовлению пироксилиновых порохов. Порох делали для «Катюш». И так мое ученье в техникуме закончилось. Стали работать. Помню, лаборантками были девки, а мы, народ, мальчишки были.

И.В. В армию вы добровольцем пошли?

М.Н. Да, добровольцем. Ведь меня сначала не брали в армию. Знаешь, почему? Потому что мне не было еще и 18 лет тогда. И я пошел в горком комсомола и попросился в армию. Они направили к доктору. Вернее, к судмедэксперту. А судмедэксперт мне подписал в справке: столько-то лет. И на основании этой справки меня взяли. Сам я с 1924-го года. А тут по справке написали, что я с 1923-го. И с тех пор я по всем документам числюсь как родившийся в 1923 году. Ну а почему я еще на фронт рвался? Ведь мы приехали с юга в Сибирь. Там были голод и холод с 1941-го на 1942-й год, когда мы как раз туда приехали с юга. А на нас были хэбэшные брюки, рубашки, и нам, значит, поэтому холодно было. Кормили нас плохо. Че делать? Надо идти было на фронт. И всеми правдами и неправдами надо было этого добиться. Кроме того, все еще дело было в том, что в столовой, в которой мы питались, не было никакого порядка в то время. Вот у нас были такие листочки — талоны. Вот придем мы и сядем там за стол. Подойдет официантка, талон заберет у нас, принесет хлеб. Все расхватают этот хлеб. Кому достанется, а кому — и не достанется. И вот после этого я решил, что надо идти на фронт. И когда началось у нас формирование Сибирского корпуса, я пришел в военкомат и сказал: «Возьмите меня!» А никакого документа, кроме комсомольского билета, у меня не было. Так там, на комсомольском билете, комсорг, дружок, исправил мне год рождения. А судмедэксперт подтвердила. И врач дал мне бумагу, что такой-то такой-то 1923-го года октября месяца. Этому комсоргу я имущество оставил свое. Сказал: «Если вернусь — хорошо, а если не вернусь — тогда твое.»

И.В. На вас, как на заводского рабочего, наверное, еще и бронь была?

М.Н. Да, когда на заводе на военном я работал химиком-лаборантом, на нас бронь была. Там взрослые работали, не дети. И вот так получилось, значит, что мы приехали в Кемерево в октябре, а попал я на фронт только в июле. А остальное время все была бронь на меня была такая.

И.В. Как называлась часть, в которую вы попали и в составе которой воевали?

М.Н. У нас был 19-й Сибирский Краснознаменный гвардейский стрелковый корпус. И вот, значит, как раз в этом корпусе и была наша 56-я гвардейская дивизия. Сначала это была 150-я дивизия. А потом, когда дивизии было присвоено гвардейское звание, она стала 56-я. А полк был 258-й, - это я точно я знаю. В этом 258-м полку была 34-я химрота. Так вот, там я был во взводе разведки. А знаешь, почему меня определили во взвод химразведки? Потому что я работал до этого по этой специальности. Я же говорил, что был в Кемерово крупный химический комбинат, на котором я работал химиком-лаборантом. И после того, как нас определили в армию, сразу я попал во взвод разведки поэтому.

И.В. Но вас сначала, наверное, в запасной полк направили, прежде чем вы в часть эту попали?

М.Н. Никакого такого запасного полка не было у нас. У нас была дивизия добровольцев-сибиряков. И меня сразу направили туда, в химроту, потому что я работал на военном заводе химиком-лаборантом и что-то понимал химии. И меня, значит, после этого сразу направили в химроту, а в химроте — во взвод разведки, в химразведку такую. Кстати, сибиряки (так как дивизия была Сибирская, многие ветераны, которые в ее составе воевали, и сейчас живут в Сибири) всё еще присылают мне приглашения, а я приехать уже не могу. Кстати говоря, когда меня направили в химроту, на фронт мы попали через два месяца где-то. А перед этим немного тренировали: заставили делать убежища. И через это убежище, как сейчас помню, пропускали газ. Наполняли, значит, это убежище газом, и солдаты в противогазах должны были в это убежище заходить. Месяца два там мы находились. А в ноябре нас послали уже на фронт.

И.В. Где проходили ваши первые бои?

М.Н. Первые бои, в которых я принимал участие, - это были бои под городом Белым. Там есть такая станица или поселок Клемятино. А рядом с ними находятся деревни: Большое Клемятино и Малое Клемятино. Вот мы под этими деревнями тогда впервые и участвовали в боях. Там, кстати, в боях участвовали и танки. Мне там пришлось выводить наши танки из боя. А было это так. Помню, там бугор был такой. Так вот, на этом бугре стояли немецкие танки, а под бугром — наши танки. И меня, как сейчас помню, командир батальона послал вниз с заданием под бугор — там был наш штаб. В общем, связным послал на гору. Дальше горы было Клемятино. И вот в этот штаб я, значит, должен был прийти вниз и сообщить, что там, на бугре, есть немецкие танки, что немцы нас прижали этими танками. Ну я проскочил прямо около них. Немцы стреляли хорошо, а я все равно так проскочил мимо них. Было два танка немецких и наших тоже около двух. Наши отстреливались и немцы тоже стреляли. И я короткими перебежками перебежал под гору, там был штаб, и там я сообщил, что немцы придавили батальон. Там наш батальон стоял. Два танка наших и два немецких и они стрелялись, а мы около этого под бугром в траншее сидели. И командир сказал, и я проскочил. Это был первое задание у меня. Это было всё в декабре месяце 1942 года. Помню, я еще нашел командира взвода танков — там три или четыре танка ведь было. И мы их вывели. Мы оставили их в овраге, я не помню, а я сам перешел в штаб дивизии. После того, как мы вывели танки, я перешел в этот штаб дивизии там. Вот там я находился. И там же, в этом штабе дивизии, мне поручили, вернее, не мне, а моему отделению поручили выводить из боя окруженных солдат.

И.В. В окружении не пришлось вам быть?

М.Н. Нет, в окружении наша часть не была.

И.В. В каком состоянии был город Белый в 1942-1943 годах?

М.Н. В 1942 году город Белый был сильно разрушен, потому что там немцы наступали на нас сначала. У них был фланг под городом Белым. И они бомбили этот город. А наша там стояла под городом Белым 30-я армия. Вот они с этой 30-й армией и вели бой.

И.В. Что было после боев под городом Белым?

М.Н. Значит, дело было так. Мы прибыли на фронт 19-20 ноября. И были мы там, значит, в боях под городом Белым непосредственно до 6-го января 1943-го года. А 6-го января нас перекинули из под города Белого под Великие Луки. Под Великими Луками есть деревня Чернушка. И вот в этой деревне Чернушка совершил подвиг Александр Матросов. И мы там в этой деревне были.

И.В. Расскажите о том, что за бои происходили под Великими Луками.

М.Н. Ну, знаешь, под Великими Луками, точнее, непосредственно в Великих Луках, я не участвовал в боях, потому что они к тому времени были уже освобождены. А потом, это было уже в феврале месяце 1943 года, нас перебросили из под Великих Лук вот в район деревни Чернушки. Там мы отбили у немцев оборону, захватили там разное их имущество. Но там очень много всего было немцами минировано. И вот мы через эти минные поля проходили. Там, помню, нас здорово бомбили. В общем, немцы нас сильно бомбили. Вот мы, например, захватили ихние блиндажи. А блиндажи же были построены самими немцами. И вот, значит, немецкая авиация по этим блиндажам нас колошматила хорошо. Много у нас там погибло людей.

Кстати, и вот в первом бою, когда мы участвовали в бою под городом Белым, мы потеряли тоже очень много людей. Там, знаешь, разные были у нас подразделения. Так вот, мы в части 150 человек потеряли в этих первых боях. Нас немцы здорово бомбили. Деревня Раменка, помню, там была такая. И вот они по этой деревне Раменка бомбили. А там был штаб корпуса наш. И все машины, которые стояли около сараев, все, что там было, всё было разбито немцами. И после этого мы сразу покинули эту деревню Раменка и забрались в лес, а после прибыли под деревню Клемятино. В деревне Клемятино там тоже немцы много нас бомбили. Там сильные были бои.

Конечно, бои под городом Белым были тяжелыми — тут нечего и говорить. Ведь из всего нашего корпуса осталось по окончании боев только шесть тысяч человек. Да, под Белым, где весь наш корпус там участвовал в боях, мне досталось. Я уже говорил, что там было два таких местечка: Большое и Малое Клемятино, это там, значит, были деревни такие. Они где-то в 30 километрах от Белого были расположены. И вот я там, когда принимал непосредственное участие в боях, выводил солдат из окружения я. Выводили их в лес. Мне это поручили. Но там не отступление было, а немцы там окружили нас. И оставили мы там технику нашу. Сколько их там, этих солдат, было, сейчас я, наверное, уже не помню, но человек сто, наверное, было. Да, человек около ста их было. Они попали в окружение под городом Белым. Но не я один их выводил, а все наше отделение. Значит, мы вышли в Большое и Малое Клемятино, а потом нас переслали из под города Белый под Великие Луки. И там я дальше участвовал в боях... Но я тогда, когда из окружения выводил наших солдат, еще в разведке не был, на задания не ходил. В разведку я попал в 1943-м году. А как? Очень просто: командир послал меня в разведку. Никто не проверял, конечно, нас, когда во взвод разведки брали. Командир сказал: вот иди туда. И все. Командир сказал: иди и все. Так же точно и тогда было. Нашел я этих солдат и провел. Это рота была. Ну и их, конечно, вывели с окружения.

Кстати, когда мы были под Великими Луками, вернее сказать, под деревней Чернушкой, то на поиски мы там не ходили. Там немцы бомбили нас сильно. Там у нас, как я уже сказал, тоже потери были. Помню, был у нас там такой случай. В общем, там прислали к нам командира полка нового. И он был такой, знаешь, храбрый: бежит вперед, а разведка — за ним. Он кричит: «Разведчики, вперед!» Вперед мы выскочили на поляну, а немцы после этого как начали по нам стрелять. Там мы потеряли очень много людей. Осталось у нас там человек семь из взвода. Потом нам пополнение дали. Я уже был командиром отделения.

И.В. То есть, получается, командиром отделения вас не сразу назначили?

М.Н. Нет, не сразу. Сначала меня направили в разведку как химика. Я был в химроте. И меня направили в эту разведку как представителя химслужбы. А потом, когда мы узнали, что у немцев уже нет химического оружия, тогда уже не как химик стал воевать, а просто как разведчик. А командиром отделения меня назначили в октябре 1943 года, когда под Оршей мы стояли. Из под Орши нас направили под Великие Луки. Но мы под Великими Луками не участвовали в боях. Уже Великие Луки были освобождены. Но мы воевали вот деревня Чернушка, где Матросов воевал.

И.В. Под Ельней вы тоже воевали?

М.Н. Да, конечно, - ведь наша дивизия как раз и была Ельнинская. У меня тут в соседнем подъезде ветеран живет. Он в 1941-м году драпал из под Ельни. Мы всегда когда встречаемся с ним, я ему говорю: «Ну, Саня, ты драпал с Ельни, а мы освобождали Ельню.»

И.В. Латвию помните, как освобождали?

М.Н. Да, помню. Ведь я освобождал всю Латвию: от начала и до конца. Я закончил войну в Курляндии под городом Помпали. Но там меня, значит, контузило. Было это так. Один как-то раз возвращались мы с задания. Мы тогда, помню, переходили с одного участка на другой. В это время ударил около нас снаряд, и меня контузило. Оказывается, в это время немцы обстреливали этот участок, который мы переходили. В общем, снаряд ударил, меня засыпало землей и контузило. Вернее, получилось даже так. Один снаряд когда разорвался, образовалась яма. Я упал в эту яму. А после того, когда упал второй снаряд, меня засыпало сверху. А тогда шла с задания вся наша группа: нас было где-то десять человек. Меня отрыли, отыскали. Нашли меня по бушлату. Ребята же видят, что одного человека одного не хватает. По бушлату они меня нашли и откопали. А я не говорю и не слышу. И вот после этого меня, значит, стали лечить. Отнесли меня в медсанбат или куда-то там, значит. Слышать я стал через неделю, а говорить стал месяца через три. Заикался сначала, шепелявил, а потом стал говорить нормально. Ну после того, как меня контузило,я, значит, попал в госпиталь, а из госпиталя меня вот куда направили. Там недалеко от нас был склад химических боеприпасов. И меня послали с этого госпиталя в этот склад противогазы ремонтировать. Была станция Ренге такая. Вот там, рядом с этой станцией, этот склад и находился как раз. И там я в этом складе прослужил два месяца: до апреля 1945 года. А в апреле 1945 года меня освободили с этого склада, и я поехал к себе в подразделение, где я раньше служил. А на складе мы этом, значит, противогазы разбирали. Руки, ноги все-таки здоровые были. Вернее, мы не разбирали, а их красили краской и приводили в порядок. Ведь когда была контузия, я не говорил и не слышал. Потом уже стал говорить, но не слышал. А работу такую, значит, мог делать: все-таки руки здоровые были. Ну мы и работали там.

А потом в Курляндии я так до конца войны и был. И закончили войну мы под городом Ауце. Там нас хорошо пощипали. Со взвода разведки погибло и было ранено девятнадцать человек, и нас осталось в итоге во взводе только пять.

И.В. Окончание войны чем вам запомнилось?

М.Н. Окончание войны мне вот чем запомнилось. Вот я когда ехал тогда, значит, на машине на склад за продовольствием, навстречу мне шла колонна пленных немцев. Они шли после капитуляции. Это я хорошо помню.

И.В. Какие были у вас, разведчиков, потери в годы войны?

М.Н. Очень даже большие потери у нас были. Мы даже в конце войны их несли. У нас было 24 человека во взводе, а к концу войны осталось только шесть. Остальные или убиты были, или ранены. Вообще нашему взводу досталось в конце войны. Помню, был такой случай. Послали нас на поиск, а немцы нас обнаружили. 18 человек у нас тогда тяжело ранило. Произошло все это очень просто обнаружили. Мы же шли в тыл к немцам. Они узнали про это. Это было под деревней Помпали, у города Салдуса. Мы перешли линию фронта, и, значит, они об этом узнали. И по нас с минометов огонь открыли. В общем, досталось нам от минометов. Вообще у нас 24 человека было во взводе разведки. Так вот, из них 17 были и ранены, и убиты. Мы шли на передний край и по дороге на передний край столкнулись вдруг с тем, что немцы обстреляли этот участок. Такая история.

А еще очень большие потери были у нас после того, как мы форсировали реку Великую. Там мы попали под обстрел. Немцы, наверное, увидели, что мы там копошимся и начали обстреливать с минометов. Вот тут потери были у нас хорошие. Начальник штаба мне потом и говорит: «Ты не ходи к командиру полка, а то он сейчас расстреляет!» Осталось всего несколько человек у нас тогда во взводе после этого. Потом, правда, дали пополнение.

И.В. Когда немцев захватывали в плен, как они вели себя?

М.Н. Ну тащили мы их за руки, за ноги. Как себя они вели? Ну захватили их? Ну а че еще?

И.В. В перестрелки попадали?

М.Н. С немцами перестрелки у нас были в конце войны: в самом ее конце. А было это тогда, когда мы были под деревней Помпали, это - под городом Салдусом. Там мы стреляли по немцам, а немцы — по нас.

И.В. Сколько на счету вашей группы было «языков»?

М.Н. Я в шести или девяти удачных поисках участвовал. И в шести или девяти поисках мы приводили пленного немца. Но этих девяти пленных немцев наш взвод приводил в разное время.

И.В. Как это, взятие «языка», происходило на деле?

М.Н. Очень просто. Мы проходили через полосу, через нейтральную такую полосу, и, значит, подкрадывались под эти немецкие окопы. У немцев эти окопы были оборудованы проволокой колючей, а на ней еще банки консервные эти были навешаны. Как только мы неосторожно под эту проволоку заходили, то всё: эти банки звенели и мы уходили снова назад.

И.В. Неудачные походы были?

М.Н. Такое было много раз. Тогда мы возвращались, как говориться, в холостую. Много раз это было. Дважды мы возвратились с задания так из под Новоржева. Есть такой город Новоржев. Там немцы от нас стояли ну в полкилометре, наверное. Мы этот участок к немцам переходили. Там немцы заметили нас и мы вернулись назад ни с чем. А командиры нас ругали за то, что мы пустые пришли. И сколько раз такое было, что мы не приводили пленных!

И.В. Как часто вообще ходили вы на поиски?

М.Н. Нельзя сказать, чтобы часто, но вот, помню, когда мы стояли под Новоржевом, потом - после форсирования реки Великой, ходили особенно... Помню, как-то раз мы под Новоржевом двух немцев захватили. Там передний край был метров 300: между нашим и немецким расположением. Мы полезли и наскочили на немцев. Вот двух взяли.

И.В. В форсировании реки Великой вы тоже участвовали?

М.Н. Да, участвовал. И что интересно: после форсирования реки у нас был такой случай. Это было в июне 1943 года. После того, как форсировали реку Великую, мы захватили немецкого обер-лейтенанта. С машиной. И с ним была русская женщина. Машина стояла на берегу. Как оказалось, в машине был адъютант начальника разведки немецкой дивизии. Мы после того, как переплыли реку, вышли на сухое место. А женщина как только увидела нас, то отбросила ключи от машины в сторону. И один из разведчиков наших заметил, как она отбросила эти ключи. Нашли эти ключи, завели машину. И потом мы передали немецкого обер-ейтенанта, машину и эту женщину в дивизию. Помню, когда мы их захватили, весь наш взвод залез в эту машину. Мы поехали по дороге, выехали из лесу, как вдруг немцы по нам ударили из минометов. Там, оказывается, на горе былв деревня, где были немцы. Они, в общем, и начали нас обстреливать. Мы задним ходом снова в лес поехали. И тут как раз приехали представители дивизии и у нас забрали эту машину и всех этих пленных. Этих пленных отправили, короче говоря, в штаб дивизии. А машину у нас отобрал потом адъютант командира нашего корпуса. Машина была хорошая. Обер-адмирал она называлась. Сиденья в ней были все кожаные. Машина сильная была вообще-то говоря. Уж я, во всяком случае, не знаю, почему машина у них не заводилась, когда мы их брали. Они выбросили ключи. А мы потом нашли их, сами сели на машину и поехали. Но нас за это не наградили. Следующей наградой после этого стал орден Славы, которым меня наградили уже в октябре за Новоржев. Там мы стояли на переднем крае и немца привели. Я был уже командиром отделения тогда. Помкомвзвода был Паша Алексеев. Его орденом Красного Знамени наградили за этого немца, а меня — орденом Славы 3-й степени.

И.В. Какие поиски вам еще запомнились?

М.Н. Ну вот, например, такой поиск я помню. Мы были на переднем крае. В общем, шалаш такой там был. Этот шалаш, значит, немцами был построен. Мы, наша группа, забрались в этот шалаш и наблюдали из него за ними. И когда немцы, которые там рядом были, сели есть, то мы выскочили из этого шалаша и захватили их. Вот и получилось, что немцы строили этот шалаш, а мы, значит, в этом шалаше наблюдали за ними. Они на переднем крае были, короче говоря. И мы когда увидели, что они начали есть, то выскочили с этого шалаша и их взяли. Вообще, знаешь, у нашей группы было девять «языков», а награды давали не за всех пленных...

И.В. Какие задачи помимо того, что вы брали пленных, вы выполняли?

М.Н. Ну вот, например, после Резекне, помню, меня назначили охранять противотанковую пушку. На переднем крае это было.

А еще запомнился мне такой, значит, случай во время войны. Это было в самом конце войны. Под Ригой наш взвод форсировал реку и продвигался. Спасибо, что нас сняли и отправили в другое место. А так бы впереди там немцы устроили нам хороший сабантуй. В общем, нас сняли оттуда. Мы шли, продвигались по земле, но потом командир нас перевел на другое место и мы пошли пешком под Елгаву. Вот там мы тоже воевали, под городом Ауце.

И.В. Как кормили вас? Хорошо?

М.Н. Да, на фронте нас хорошо кормили. Когда мы возвращались с тыла, с немецкого тыла, старшина нам от пуза, как говориться, всего давал: водки и каши. Каша в основном была гороховая с концентратами. То, что кормили нас хорошо, это точно. Как правило, после поисков всегда нас кормили. Так что старшина нас кормил нормально. А с собой ничего не брали. Только патроны, гранаты...

И.В. Как вас награждали во время войны?

М.Н. Ну меня, например, за то, что шесть немцев мы привели в разное время, отметили наградами. Вот награды у меня, значит, такие были. Медаль «За отвагу» я получил за бои под Белым, когда я выводил наших солдат из окружения. Затем орденом Красной Звезды наградили — это, значит, за пленного немца. Но за первое задание, за вывод с окружения наших солдат, мне дали еще и звание ефрейтора. Я был солдат, а стал ефрейтором. За немца дали не только орден Красной Звезды, но и звание младшего сержанта. За другого пленного я получил орден Славы 3-й степени и звание сержанта. А после войны уже я стал помкомвзвода. Ну а войну я закончил в звании старший сержант — я был старшиной роты тогда уже.

И.В. Как пехотинцев не использовали вас?

М.Н. Нет. У нас, значит, рота была, в роте — взвод разведки, во взводе разведки — отделение. Вот я в отделении был сначала рядовым, а потом стал командиром отделения. А потом уже стал помкомвзвода. Но в отделении своем я был все время и с самого начала: меня как в июле месяце 1942 года в армию призвали, так определили сразу в химроту во взвод химразведки.

И.В. Вы были в химразведке. А вот скажите: задачи химразведки чем-то отличались от обычной разведки?

М.Н. Да, отличалась. Прежде всего это отличие состояло в том, что мы должны не только пройти вот в тыл немцев, но и определить, есть ли там химические отравляющие вещества или нет. Вот это наша задача была основная: определить — есть химические вещества у немцев или нет? А в 1944 году уже нас использовали, как говориться, без всякой химразведки. Мы тогда уже просто за немцами ходили. А так сначала, значит, я был командиром отделения химразведки. Это означало, что все мои походы в тыл противника были связаны с обнаружением химических веществ.

И.В. Удавалось обнаруживать химические вещества?

М.Н. Нет, мы не находили химических веществ. У немцев были склады химического оружия, но мы их не находили. Оружие химическое изучали, всё это было. Но один, правда, раз мы обнаружили склад химического оружия под Великими Луками. Один раз только это было. Но потом дали знать хтимической службе, а куда они потом делись, я не знаю. Во время войны мы были полковая разведка. Я, значит, был помощником командира взвода полковой разведки. Но это было уже потом. Так-то я был командиром отделения. А командиром взвода разведки у нас был младший лейтенант Захаров. Сначала помощником у Захарова был старший сержант Салин, а потом - я. Тогда сержант Салин ушел в госпиталь от нас и так мы больше с ним не виделись.

И.В. Кстати, а когда вас зачислили в химроту, вы изучали перед этим дополнительно какие-то вещества?

М.Н. У меня с этим, значит, было дело так. Сначала я был просто солдатом в роте. Потом побыл два месяца на специальных курсах таких — эти курсы армейские были. Они прямо там так на фронте и находились. Вот там, где мы воевали, как раз и были организованы армейские курсы. После окончания этих курсов мне присвоили звание. Сначала они были под городом Белым, был такой, значит, город, где воевали, потом — под Великими Луками.

И.В. В свободное время как-то тренировались дополнительно?

М.Н. Да, тренировались. Когда нам надо было на поиск идти, мы сперва всегда сначала в тылу занимались. Тренировка у нас такая, значит, была.

И.В. А как и чему тренировались? Какие вещи отрабатывали?

М.Н. Тренировались захвату немцев мы в основном. Наши разведчики разыгрывали противника, мы его схватывали. А потом, как надо идти на задание — то мы, значит, пошли, и все. Тогда у нас отбирают все документы и дают хлеба кусок на дорогу. Ну уж когда возвращаемся, старшина нам по 150 грамм водки наливает и кашу. Ну каша в основном была гороховая у нас. Это было такое. Ну мы приносили, бывало, и немецкий трофей. Как-то раз мы, помню, под городом Идрицей захватили одного немца. Это было после того, как мы форсировали реку Великую. Тогда мы захватили одну немецкую деревню. Ну там немцы были. И один, значит, немец вез на фронт повозку с провиантами. Мы захватили этого немца в плен и все его продовольствие. Там были, значит, мед, колбаса, хлеб. Это я помню все очень хорошо. И особенно хорошо помню еще и то, что мы захватили у него 24 банки меду. А потом у нас это все отобрало начальство. Командир взвода сказал: «Веди его в штаб!» Я его отвел. Но он был не важным языком, потому что только вез обед немцам.

И.В. Как поступали у вас с пленными?

М.Н. Я вот что про это могу сказать. Один раз я водил немецкого пленного в штаба. Это было под городом Идрицей. В общем, один раз меня заставили вести его в штаб. В штаб я его сдал. Вот и все, что могу об этом сказать.

И.В. Сопротивление немцы оказывали?

М.Н. Когда захватывали их в плен, то они уже не оказывали сопротивление.

И.В. Кто старшим группы у вас назначался?

М.Н. У нас в разное время были разные старшие группы. Но вот, например, Паша Алексеев был у нас помкомвзвода. Так он как правило возглавлял все время вашу группу. У нас как правило он был во главе отделения.

И.В. А вас не назначали старшим группы? Вы ведь сказали, что были к концу войны помощником командира взвода назначены...

М.Н. Мне — нет, этого не поручали, потому что я был командиром отделения, а Паша Алексеев - помкомвзвода. А я стал помкомвзвода уже тогда, когда война закончилась: мы тогда, помню, переехали из Латвии в Эстонию. Тогда меня и назначили на эту должность. Это было после войны, когда нас сразу после этого отправили в Эстонию. А закончили мы войну под Ауце. Там стояла наша дивизия. А где-то в июне месяце нас перебросили в Эстонию.

И.В. Когда вы уходили на задание, какие-то личные вещи у вас отбирали?

М.Н. Когда мы уходили, то, значит, все ордена, документы, все это мы оставляли старшине.

И.В. Что об особистах можете сказать?

М.Н. А мы ничего не слышали про них. У нас взвод разведки довольно боевой был, нами руководил старшина, командир взвода. Несколько позже пришел младший лейтенант Захаров, у которого я потом помощником был. Так что о них ничего мы не слышали.

И.В. Как разведчику вам платили деньги за награды, за «языков»?

М.Н. Ну мне, например, платили 15 рублей. Я же был командир отделения сразу. Потом я истратил около 900 рублей после того, как нас перебросили из Латвии в Эстонию.

И.В. Вы в партии были во время войны?

М.Н. Я сначала был комсомольцем, потом, в 1944 году, меня приняли в партию: сначала кандидатом, а потом и членом.

И.В. Многие вступали на фронте в партию вообще?

М.Н. Ну нельзя сказать, чтобы многие, но у нас человек пять в подразделении были членами партии. Но, знаешь, комсомольцем я стал еще в техникуме. В партию — на фронте, в 1944 году. Вступил я туда очень просто. Парторг роты сказал мне: «Вступай!» Я и вступил. Сначала был кандидатом, а в члены партии я вступил после войны, в училище.

И.В. Расскажите о вашей послевоенной службе в армии.

Ну после того, как война закончилась, нас перевели в Эстонию. А потом я заканчивал военно-политическое училище в Ленинграде. В общем, послали меня в это в военно-политическое училище. Тогда не увольняли людей с армии и не спрашивали, а направляли. Это был ускоренный курс училища. Кадры нужны были. И послали в Ленинград. Нас выпустили там быстренько младшими лейтенантами. А среднего образования не было. Я уже в Мончегорске, когда нас туда впоследствии перевели, заканчивал среднюю школу. А почему, знаешь, мы так мало учились? Военные кадры нужны были, новые были нужны командиры, - это потому что, значит, многие командиры погибли. И вот, значит, сделали для этого ускоренный курс училища.

Вообще положено два года было учиться, а нас, как хорошо учившихся, досрочно выпустили. Потому что нужны были политработники в частях. И вот, значит, такое двухгодичное было училище. Ну кто отличником, я тебе говорю, там учился, тех закруглили и быстренько выпустили младшими лейтенантами. А друзья, с которыми я учился, они были после этого отправлены на дообучение в Рижское двухгодичное училище и там они его заканчивали. А мы заканчивали училище в Ленинграде. И так я служил после этого в армии до 1960 года. В Мончегорске когда в последнее время служил, то ходил в вечернюю школу. А потом поступил в Ленинградский государственный университет, на истфак. А потом, еще когда на истфаке учился, вот сюда в Нарву приехал.

И.В. На каких должностях вы служили после училища в армии? Какие задачи выполняли?

В 1946 году закончил и направили по распределению в город Пушкин. Вот в этом городе Пушкине я и служил. А там была аэродромно-строительная бригада. Вот в эту бригаду я попал комсоргом батальона. Вот такая история. Ну а как получилось, что я, значит, туда попал? 6-я воздушная армия наша стояла в Ленинграде. Нас выпустили и послали туда. Я попал комсоргом в полк, который строил аэродром в Пушкине. Кстати, там уже по тем временам строили первоклассные аэродромы. Потому что в 50-х годах было-то тогда? Когда появились реактивные самолеты, для них нужен был особый аэродром. Там длина полосы и прочее, - все нужно, значит, было особое. И вот это было в Пушкине. И летчики из Москвы и из других областей приезжали тренироваться на реактивных самолетах к нам на аэродром в Пушкине. Потом мы построили в Горелове и под Выборгом. А потом нас из под Ленинграда перевели в Мончегорск. И так пошла моя служба там. В общем, по всему Кольскому полуострову все аэродромы там мы строили. Вот я служил в Мончегорске, потом в составе этой же бригаде — в Оленегорске (сейчас, кстати, племянник служит на том же самом аэродроме, где когда-то служил и я), Африканде, Волокурте. Служил я там сначала комсоргом, а потом заместителем командира роты по политчасти. Уволился уже майором из армии. А потом, на гражданке, это было в 1976 году, мне присвоили уже звание подполковника. Но это за военно-патриотическую работу, собственно, мне дали. Ведь я был в комитете ветеранов войны, ездил по разным районам, состоял в комитете содействия Нарвскому военкомату,- вот во всем этом я тоже, значит, участвовал.

И.В. В завершение расскажите о том, как сложилась ваша жизнь на гражданке.

Приехал сюда, значит, в Эстонию, в город Нарву, я в 1960-м году. Учился я в это время в университете. И работал пока это время, пока учился, в пионерлагере. Потом, когда университет закончил, стал сначала работать в школе рабочей молодежи № 1. Преподавал там сначала историю, потом стал завучем, потом - директором. Но директором я был всего лишь три года. А потом стал работать в 7-й школе военруком. Там я работал с 1972-го по 1977-й год. А потом работал инструктором гороно по начальной военной подготовке и гражданской обороне, имел дело с военруками, это, значит, моя такая была работа. Был в обществе «Знание». Я был лектор-международник. Я там, конечно, пользовался определенным влиянием и читал лекции о международном положении, то есть, о тех событиях, которые происходили в мире. Заказы на лекции, помню, приходили от Прибалтийской ГРЭС, от кожзавода, но больше всего — от Кренгольма (текстильный комбинат «Кренгольмская мануфактура»). Слушать приходила лекции обычно целая смена. И еще работал в экскурсионном бюро — проводил экскурсии. Кстати, когда в гороно работал, тогда мне подполковника и присвоили. Ведь была секция военруков и мы регулярно проводили секционные там, значит, занятия такие. Еще я был ректором народного университета международных отношений «Мир сегодня», там мы занятия со слушателями тоже проводили. В последнее время я работал вот еще где. Значит, при горбольнице было отделение медсестер. Я там работал преподавателем философии. Это было уже в городе Кохтла-Ярве.

Я, конечно, очень много времени общественной работой занимался. Был заместителем председателя городского Совета ветеранов. А общественной работой я перестал заниматься в 1985 году. Я стал владельцем приусадебного участка за Кингисеппом: в деревне Тикопись такой. И после этого уже, значит, как лето там наступало, так я там все уже уходил в работу. Зимой нас там, правда, людей живет: от силы пять семей. А так в деревне 30 домов. В Нарве сын и внучка живут, а дочь в Ленинграде и там внучка тоже.

И.В. Спасибо, Михаил Данилович, большое за интересную беседу.