Нестеренко Александра Алексеевна

- Родилась я 2 февраля 1925 года в поселке Петропавловка Сталинградской области по старому административному делению. Ныне это город Ахтубинск, но уже Астраханской области.

Мать моя была полной сиротой и жила до замужества у своих дальних родственников в качестве домработницы. Она умерла, когда мне еще не было четырех лет. Остались мы с сестрой, которой в то время было шесть месяцев. Отец, Алексей Васильевич, воевал в Гражданскую, потом долго учился в политшколе, а затем был партийным работником. После смерти матери он долго не женился, а мы с сестрой воспитывались бабушкой – мамой отца. Когда пришло время, я пошла учиться в школу.

В 1941-м году отец, поскольку был коммунистом, добровольцем ушел на фронт. Свое первое ранение он получил под Старой Руссой. А мы с сестрой остались жить с мачехой.

- Так он, все-таки, женился потом?

- Да. После того, как он женился, он нас забрал от бабушки, и мы стали жить вместе. У него с мачехой родились еще два мальчика, так что нас в семье стало четверо детей. А бабушка вскоре умерла.

- Какой партийный пост занимал Ваш отец?

- В 1933-м году, когда формировали колхозы, он был секретарем партийной организации в колхозе села Успенка Владимирского района. Успенка была казачьим поселком, еще Екатерина Вторая выселила туда запорожцев. Это было большое село, со своей церковью, потому что переселенные казаки первым делом стали строить церковь.

Вот этот период, до 1941-го года, я очень хорошо помню. В 1933-м году был большой голод, и в этом же году было большое наводнение. У нас был сад, в котором груши росли, так этот сад весь вымок и не дал плодов. Люди мучились от голода, а мы, дети, спасались свинороем. Рядом было болото, в котором росли черные корневища, которые очень любили есть свиньи. И вот мы этот свинорой тоже вырывали из грязи, омывали их, очищали, сушили и ели. Свинорой – это местное название корневищ, а как они называются по биологии, я не знаю.

- Много народу умирало от голода?

- Много. Сильный голод был. На Верхней Волге соль была на вес золота, а у нас, рядом с Петропавловкой, во Владимировке, были соляные мельницы, на которые подвозили соль с Баскунчака. Эту соль дробили и по лентам транспортерным ссыпали в баржи, а баржи уже увозили ее вверх по Волге. Даже во время войны не переставали мельницы дробить соль, ведь она являлась стратегическим сырьем, ее даже в порох добавляли при производстве.

Женщины часто тоже нагружались этой солью, - ну сколько она могла унести, килограмм десять? – и ездили в верховья и на Среднюю Волгу, для того, чтобы обменять на хлеб, картошку или какую-нибудь крупу. Этим они старались как-то спасти свои семьи.

У нас, на Нижней Волге, была страшная засуха и все горело - три года подряд был неурожай. А раз не было хлеба, то и скотина вся вымерла и люди голодали. И только в 1934-м году случился урожайный год. В этом же, 1934-м году, отца перевели работать во Владимировку в районный земельный отдел.

- Вы сказали, что Ваш отец ушел добровольцем на фронт в первые дни войны. Разве у него не была бронь как партийного работника?

- Может и была, но он решил пойти. Он единственное, что сказал: «Мать, я в плену никогда не буду! Меня не жди. Или я вернусь, или не вернусь». Как я говорила, он получил первое ранение, отбыл в госпитале и его тут же отправили на фронт, в Сталинград. 17 декабря 1942 года, когда в районе Сталинграда соединились два фронта, в этот день он там и погиб.

Я ушла на фронт по призыву комсомола на защиту своего родного города Сталинграда.

- Как запомнился Вам день 22 июня 1941 года?

- Мы узнали о начале войны по радио. Радио было в поселке и сразу весть о начале войны разнеслась по дворам, только и было слышно: «Война, война, война…» Мне тогда было уже шестнадцать лет, школу-семилетку я закончила только через год, в 1942-м году.

После объявления войны мы все сразу побежали в школу. Там нам сказали, что началась война и объяснили, что это фашистская Германия напала на Советский Союз и уже бомбили Киев и другие города.

- С началом войны ваша школьная программа как-то изменилась?

- Да, конечно. К тому же было холодно и было голодно. Тетрадей не было, писали на газетах между строчек.

- У вас появились в программе обучения занятия для девочек по медицинской подготовке?

- Нет, не было у нас таких занятий. Стрелять нас тоже не учили. Вы знаете, я была очень слабенькой, поэтому меня никогда даже к нормам БГТО не привлекали и на «Ворошиловского стрелка» я тоже не сдавала. Меня даже от физкультуры частенько освобождали.

- Вас, школьников, привлекали к работе в колхозе, заменяя ушедших на фронт?

- Мы ездили в степь, собирали после молотилки колосья. Когда проходила молотилка по полю, то потери колосьев были большие и их приходилось собирать вручную. Этим мы занимались практически все лето: как нас увезли на поля, так домой нас не отпускали, мы там жили. Очень многие заболели после этого, получили солнечный удар, потому что жара там была сорок градусов. В том числе и меня оттуда привезли больную домой.

- Кто с вами там был из старших? Кто руководил вами?

- Вы знаете, я пофамильно их уже не помню. Но это были наши учителя. А колхоз нас только снабжал питанием и выделил нам какой-то сарай, в котором мы ночевали.

- Чем кормили вас там?

- Ой! То, что привозили, мы почти и не ели! Тогда уже поспели арбузы на бахчах, и мы сами кормились этими арбузами. Уж чего-чего, а бахчей у нас было много!

- Когда немцы еще не дошли до Сталинграда, а только бомбили его, долетали ли они и до ваших краев?

- У нас над Петропавловкой они не только летали, но и разбили там все. В наш двор попала бомба, но хорошо, что оказалась она не очень большой: у нас из дома вырвало стену и зимовать нам пришлось очень туго. Хоть мы эту стену кое-как и забили, но все равно был холод.

А почему они бомбили Петропавловку? Потому что к нам из Сталинграда поступали раненые. Все школы были переоборудованы под госпитали. Наша мачеха, Мария Петровна, работала там медицинским работником, медсестрой. И еще немцам была нужна железная дорога на Астрахань, которая проходила рядом с нами. Бомбили ее крепко.

В августе у нас в «Клубе речников» была фронтовую лекция. Всем стало интересно, мы собрались и пошли на эту лекцию. Я тоже пошла вместе со всеми. А в этот вечер в клуб было прямое попадание бомбы, видимо кто-то дал наводку. Те, кто сидел на первых рядах, а среди них было много девочек, моих школьных подруг, все погибли. А я сидела на самом заднем ряду, почти у самой кинобудки, поэтому осталась жива. Конечно, тряхнуло нас как следует, на нас посыпались и доски и гвозди, но зато остались живы. Очень много было молодежи на этой лекции и очень много там погибло девушек и ребят.

У нас в школе немецкий язык преподавал немец. Этот учитель всегда ходил в шляпе. Мы ничего толком по-немецки не знали. Помню, когда он входил в класс, то показывал на свою шляпу и говорил: «Вас ист дас?», на что мы дружно отвечали «Дас ист айн шляпа!» Потом уже я анализировала: его жена по-русски практически не говорила, везде, куда нужно было, например, в магазин, ходил он сам. И вскоре после этой бомбардировки он исчез…

- Вы полагаете, что это он навел авиацию?

- Я ничего не могу подозревать, я ведь в то время была еще почти ребенком. Может быть он и уехал куда-то, а может его просто убрали потому что он немец. Мы этого ничего не знали.

Когда немец подходил к Сталинграду со стороны степей, нас пригласили в райком комсомола, где сказали: «Девушки, Сталинград в опасности! Вы нужны фронту!»

- Время на сборы дали или сразу всех забрали?

- Конечно дали. Надо же было предупредить родных.

- В райком пригласили только девушек?

- Да, парней там не было. Приехал капитан Богатырев, фамилию помню, из Сталинградского фронта с заданием доставить нас в штаб фронта. Им нужны были девушки в качестве тыловых разведчиц. Не фронтовых, а тыловых!

Смысл нашей работы должен был заключаться в том, что нас переводили через линию фронта, и мы шли за тридцать километров вглубь территории, занятой противником, с определенным заданием. По пути мы должны были видеть и запоминать: какие войска, какое передвижение техники. Все эти данные нам записывать было нельзя, только запоминать.

- Вы же не были подготовлены для всего этого. С вами проводили какие-то занятия?

- Мы учились примерно три недели, нас усиленно готовили к нашей работе.

- Где проходила подготовка?

- В Красной Слободе. Там мы жили, там нам все и преподавали.

- На чем вы добирались от райцентра до Красной Слободы?

- Нас на грузовой машине повезли. Там в кузове для нас лавочки были, а Богатырев в кабине сидел.

- Сколько вас там училось?

- Сколько нас там было всего – я не знаю. А именно в нашей группе было пять девушек, все из Петропавловки.

Кстати, в эту школу я попала случайно. Почему? А потому что на той улице, где я жила, жила еще одна Нестеренко Александра. Не помню сейчас уже номер дома, но помню, что она старше меня на год была. И, видимо мне принесли ее повестку в райком комсомола. Но я не оспаривала этот факт никогда, потому что об этом я узнала уже гораздо позже. Да и тот факт, что все девушки в нашей группе были немного старше меня, тоже говорит о том, что эта повестка предназначалась, все-таки, моей полной тезке, а не мне.

Нас учили основам тыловой разведки: какие задачи у тыловой разведки, как переходить через линию фронта, как вести себя в тылу среди врага. Даже разыгрывались различные возможные ситуации, чтобы показать, как нужно себя вести в том или ином случае. Нас учили быть незаметными, бесконфликтными и уметь все анализировать. То есть учили всему, что нам помогло бы выполнить задание и выжить.

- Ребята проходили обучение в этой школе?

- Нет, только девушки. Причем других девушек, кроме тех, которые вместе со мной прибыли из Петропавловки, я совершенно не знала. Это нам было не положено. Общаться мы с ними не должны были ни в коем случае. Может они были из каких-нибудь других районов, я не знаю. Мы о них ничего не знали, и они о нас тоже ничего не знали. Нас сразу предупредили, чтобы мы не разговаривали на всякие темы: «Вышли вы, например, из столовой, говорите только о вкусной и здоровой пище».

- Кто руководил вашей школой?

- Военные, разумеется, из штаба фронта. Фамилии я их не знаю.

- Где вы проживали во время обучения в этой школе?

- Мы жили в лесочке. А для занятий у нас было определенное время.

- Кто с вами занимался? Военные или гражданские преподаватели?

- Только военные. Приезжали несколько раз люди в гражданской одежде, но по их выправке и поведению было видно, что они тоже военные.

- В школе-семилетке немецкий язык Вам преподавали плохо, а здесь как обстояло с обучением языку противника?

- Никак. Нам его не преподавали совсем.

- Вас обучали стрельбе из винтовки?

- Нет. У нас в учебе больший упор был на мозговую часть, на развитие памяти. И вот до сих пор у меня отличная зрительная память и память на цифры.

- Вам выдали красноармейскую форму?

- Никакой формы! Как мы из дома прибыли, в том и ходили: телогрейки, плохие платки, опорки на ногах. Перед тем, как меня провожать на задание, старший нашей группы, мы его называли «Отец родной», говорил мне: «Не зыркай! Не смотри на немцев. Глаза всегда держи вниз опущенными и платок опусти почти на нос».

Однажды утром нам объявили: «Завтра мы выезжаем. К такому-то часу собраться и быть готовыми». Ничего нам не объясняли. Пришла машина, нас в нее погрузили, и представители нашей школы сопровождали нас до самой передачи другим военным.

Перевезли нашу группу через Волгу в Сталинград, где мы должны были приступить к выполнению задания. Когда нас привезли в Сталинград, нас сразу разъединили, и мы больше не знали, кто где есть.

Когда нас стали распределять по заданиям, меня отправили самой последней, потому что мне еще не было восемнадцати лет. Я была маленькая, худенькая. Видимо начальство думало-думало, стоит ли меня вообще куда-нибудь отправлять. Но все-таки дали мне задание идти в тыл фронта, к немцам. Причем, у каждого, кого отправляли в тыл, была своя легенда.

- Какая легенда была у Вас?

- Я была жительницей пригорода Сталинграда и ходила, чтобы выменять разные вещи на продукты. «Меняла», одним словом. Мне нужно было найти какую-нибудь группу женщин и с ними слиться. Как двигалась эта группа, так с ними двигалась и я.

- То есть они должны были стать Вашим прикрытием?

- Да. А потом же мне одной, в степи, выжить было бы очень тяжело.

- Где Вы брали вещи для того, чтобы их сменять?

- Перед переходом линии фронта мне не дали никаких продуктов, денег мне тоже не дали. Выдали только кусочек хлеба на первый день, и больше ничего. А из вещей мне дали иголки, керосиновые лампы и стеклянные пузыри к ним. Эти вещи были в то время одним из самых необходимых в хозяйстве. Да, забыла: мне еще несколько коробок спичек дали. Спички тоже были предметом первой необходимости.

- За линию фронта Вы ходили в той самой одежде, в которой приехали из дома, или Вам выдали другую одежду?

- Когда мы шли выполнять задание, было холодно и нас переодели в телогрейки.

- Как Вас переводили через линию фронта?

- Вы знаете, между позициями есть обязательно разрывы шириной от пятидесяти до двухсот метров, в зависимости от местности. И обязательно в этих местах и с нашей стороны, и со стороны немцев, располагались пулеметные гнезда. И кто бы не двигался по нейтральной полосе между позициями, они сразу же стреляли, не спрашивая. Поэтому у них у всех были свои ходы. Вражеских мы, конечно же, не знали. Перевели меня через линию фронта так, что немцы не заметили, показали мне направление и сказали: «Вот по этому тракту и иди». В первую очередь мне нужно было найти женщин, которые ходили по населенным пунктам и с ними начать общаться.

Кроме этого, у меня была основная задача. Нужно было в одном из сел, находящемся в немецком тылу, посадить нашего радиста. Когда наши отступали, они договорились с одним дедушкой, что он у себя спрячет радиостанцию. У него был хороший дом, хорошая летняя кухня, всякие пристройки. И была договоренность с ним, что он у себя поселит радиста, которого пришлют из-за линии фронта. И вот мне нужно было добраться до этого самого дедушки, посмотреть ситуацию и решить, можно ли у него посадить радиста.

А оказалось, что нельзя! Всю семью этого дедушки немцы выселили в кухню, а в его доме разместился немецкий штаб. Как там можно посадить радиста, они же его там сразу запеленгуют!

Вот такое задание было у меня первоочередным. А по пути я должна следить за движением немецких войск. У немцев всегда на машинах были нарисованы какие-нибудь знаки. Вот, к примеру, едет немецкая машина, а на ней нарисована, допустим, летящая птица. Это значит, что где-то рядом аэродром, который эта машина обслуживает.

Я вот это все запоминала и, когда возвращалась обратно, в штабе я подробно рассказывала, какие знаки и где я видела, и в каком количестве примерно.

- В каком районе Вы ходили по немецким тылам?

- Я этого даже не знала. Помню, местность там была очень степная.

- Как Вы обратно переходили линию фронта?

- Когда я уже возвращалась обратно, но еще шла вместе с женщинами-менялами, на нас напали мародеры-румыны. Мы еле-еле уцелели. Мне отдавать было нечего, а женщин, которые шли со мной, они пограбили.

Обратно переходить линию фронта было самым страшным. Чтобы перейти на свои позиции я, наверное, суток двое, сидела в одном рву. Сидела, и не могла понять, где наши, а где немцы.

Может интуиция мне подсказала. Хотя, я тогда совсем молодая была, какая там интуиция! Скорее всего это было дело случая, но мне посчастливилось попасть сразу в пулеметное гнездо наших пулеметчиков. Там сидел какой-то нерусский: не то узбек, не то казах. Скорее всего, все-таки, казах – казахи воевали хорошо.

Я только на бруствер вскарабкалась, как чувствую, он меня за ногу тащит: «Ты чего? Ты куда?» Ой, я так обрадовалась, услышав русскую речь! У меня даже слезы потекли от радости, что я, наконец-то, у своих.

- Как же он не расстрелял Вас на подходе?

- Да мог ведь запросто! Тем более, что я переходила линию фронта не днем, а ночью. Он мог просто на звук выстрелить и все.

Он меня стащил в окоп и там, рядом с этим окопом, была вырыта небольшая земляночка. Вид у меня был, конечно, ужасный: ноги все разбиты, ботинки тоже все развалились, ведь я прошагала километров шестьдесят, наверное, не меньше.

Говорю я этому казаху: «Отведи меня, пожалуйста, отсюда». Ой, глупая я была! А он отвечает: «Да как же я тебя отведу? Я не имею права уходить, у меня же передовое гнездо с пулеметом. Вот сейчас придет разводящий, он принесет мне ужин, а тебя у меня заберет».

- Куда Вы требовали, чтобы Вас отвели?

- В штаб, конечно же. Когда пришел разводящий с ужином и увидел меня, он сказал казаху: «Покорми ее, она совсем голодная». Этот пулеметчик немного поделился со мной своей едой и разводящий повел меня в штаб.

- Разводящий вел Вас под конвоем?

- Да ну, нет. Просто вел и все, даже винтовку на меня не направлял.

А в штабе я начала показывать на карте те места, где я была и что там видела. И уснула я там же, за этой картой. Ведь я долгое время не спала, да и голодная была к тому же.

Но перед этим я рассказала, что радиста нельзя отправлять туда ни в коем случае. Они мне говорят: «О, эта самая главное известие, что Вы нам принесли! А мы уже нацелились туда отправить радиста». Я им говорю: «Нет, не в коем случае нельзя! Дед сказал: «Не губите человека!»» Выходит, я спасла жизнь тому радисту, которого готовили к отправке в тыл. Ведь тогда бы его поймали и расстреляли и его и того деда.

- Так Вы с тем дедом, все-таки, встретились?

- Да, я там, у него, даже переночевала. Он меня покормил, проводил, благословил: «С Богом!» Там долго кружить вокруг хутора нельзя было, кругом были немцы. Да и в самом хуторе сидел староста. Дед рано-рано меня поднял и сказал: «Иди, чтобы ты пораньше ушла за пределы хутора».

- Вы те вещи, которые Вам выдали перед переходом линии фронта, сменяли на что-нибудь?

- Сменяла. Вернее сказать, я сама не меняла. Вот, например, женщина меняла лампу керосиновую или пузырь к лампе, и тут же предлагала мои спички. А мне она потом отдавала часть выменянного. В основном, это был хлеб. Я, например, не брала никакие крупы, ведь в поле не сядешь кашу варить. А среди нас была одна женщина, так она рада была, если удавалось поменять на крупу: «Я если крупу домой принесу, то детям хоть кашу сварю». А хлеб-то ведь не донесешь, обязательно съешь его по дороге.

- Когда Вас отправляли за линию фронта, имелись ли у Вас при себе какие-нибудь документы, удостоверяющие личность?

- Нет, никаких документов. Справку только какую-то дали, что я жительница какой-то деревни и что иду менять вещи на хлебушек.

- Документы у вас по дороге проверяли?

- Нет. Мы старательно избегали этого. Нас еще в школе в Красной Слободе предупреждали, что самые страшные – это местные полицаи.

- Немецкие патрули вас останавливали?

- Нет. Понимаете, мы двигались не по большому тракту, мы обходили эти места, где могли бы встретиться с немцами. Я-то не знала всех этих тонкостей, а женщины, с которыми я шла, они все уже знали, они не впервые там ходили. Они говорили: «Давайте отсидимся вот здесь, а потом пойдем вот туда и туда-то». Им тоже не хотелось встречаться с немцами, у них дома семьи были, надо было детей кормить.

- Как Вы находили общий язык с этой группой женщин, которых Вы нашли и к которым присоединились?

- Господи, да женщина с женщиной всегда найдет общий язык!

- Была с их стороны настороженность по отношению к Вам?

- Нет, в мой адрес никакой настороженности не было. Они меня за дочку принимали: я же была маленькая, худенькая. Они меня еще и подкармливали даже.

- Сколько примерно женщин было в такой группе «меняльщиц»?

- Вот первая группа, с которой я шла туда, была большая, человек, наверное, около десяти. А оттуда уже были просто попутчицы, от села до села, как говорится.

- Вы старались выбирать в попутчики именно женщин? Мужчин сторонились?

- Конечно! К тому же я не была жителем того района и совершенно не знала топографию той местности, а мне нужно было выйти к определенному хутору. Поэтому я женщин расспрашивала потихоньку, чтобы определиться на местности.

- Вам, перед переходом линии фронта, не показывали карту местности, на которой Вам предстояло находиться?

- Ой, карта ни о чем не говорит! Там сегодня на ней одно нарисовано, а на самом деле оказывается, что все по-другому. Только населенные пункты правильно отмечены. Да и домишки в населенных пунктах были, зачастую, разрушены. Оставались целыми только те дома, что в оврагах находились.

- Были ли попытки со стороны женщин ограбить Вас? Украсть у Вас, например, те же спички?

- Нет, не было. Я не знаю, в то время другие люди были, что ли? Об этом даже никто и не думал.

- Когда Вы дошли до нужного пункта, обратно Вы шли с ними же, дождавшись, пока они поменяют все, что им нужно?

- Нет, обратно я шла не с ними. Я с ними распрощались, когда подходила к нужному мне хутору и они пошли дальше своей дорогой. А когда я обратно вышла, то пошла тоже не по тракту и уже шла, самостоятельно озираясь, чтобы снова найти другую группу «меняльщиц». Но если не удавалось их найти, то пристраивалась к кому-нибудь, кто шел их одного хутора в другой. Мне обязательно нужно было найти попутчиков, одной никак нельзя.

- Ночевать вы останавливались вне населенных пунктов?

- Мы ночевали, в октябре месяце, на улице. Прижмемся друг к другу, кто каким платком накроется, кто каким рядном. Да мы долго-то и не ночевали, так, поспим чуток и снова в путь. Как только солнышко встает, мы уже на ногах.

- Сколько рейдов в тыл противника Вы сделали под Сталинградом?

- Только один раз я ходила в тыл к немцам. Больше мне не пришлось. Вы знаете, я думаю, что меня сознательно туда не отпускали, жалели. Другие девушки были более крепкие и видные, чем я. Видимо, на мне здорово сказался этот голод тридцатых годов.

- Вам потом доводилось встречаться с кем-нибудь из девчонок петропавловских, с которыми Вы обучались в Красной Слободе? Их судьба Вам не известна?

- Ни с кем из них мне не довелось встретиться потом. Я только знаю, что одну из них немцы расстреляли. Но об этом я узнала уже после войны.

- Попав на обучение в школу в Красной Слободе, вы ведь были фактически призваны в ряды Красной Армии, так? Каков был ваш статус: вы были военнослужащими или гражданскими?

- Гражданскими, наверное, ведь мы не принимали никакой присяги. У нас не было ни званий, ни красноармейских книжек. Нас только когда демобилизовали, тогда выдали справку, в которой говорилось, что я демобилизована и на этой справке стояла войсковая печать. Получается, что к какой-то части мы все-таки были прикреплены, раз документ о демобилизации я получила военный.

Понимаете, мы настолько были засекречены... Вот, например, я сидела в комнате, а мимо пробежали какие-то люди – я не должна была о них ничего спрашивать. В то время боялись всяких вражеских наводчиков, чтобы авиация не налетела и не разбомбила все тут.

- После возвращения из-за линии фронта Вам дали время на отдых?

- Конечно, ведь психологически вынести это просто тяжело. Когда я, возвратившись, начала в штабе рассказывать все, что видела и узнала, то делала это так эмоционально, что их комиссар меня стал успокаивать: «Ну все, доченька, успокойся. Все уже прошло, все самое страшное ты сделала. Сейчас ты будешь отдыхать».

- Чем занимались во время отдыха?

- Я в лесочке у какого-то хуторка отдыхала. А потом у меня опять была учеба, правда, не такая интенсивная, как перед этим. Мне опять рассказывали различные нюансы разведывательной работы. Но только не боевой, а тыловой, именно той, какая и была нужна. Ведь ходить на передовую за языком – это была не наша работа.

- Где проходила эта учеба? Прямо на передовой?

- Нет, не на передовой. Дело в том, что в начале января 1943-го года, когда уже немцев тут прижали, мы, как тыловые разведчики, оказались не нужны там. И нашу группу из Красной Слободы стали перемещать по направлению к Москве. Мы жили и в Саратове, и в других городах. Там, в Саратове уже была разведшкола, но мы об этом не знали. Нас привезли куда-то, поселили и сказали, что с нами будут жить еще две девушки – Таня и Маня. Потом подселили еще одну. Никого из них я раньше не знала и не знаю до сих пор. С нами постоянно занимался специальный человек из этой разведшколы. Не успели нас переместить в Москву, как немцев разбили и на Курской дуге.

Потом нас привезли в Москву. Видимо, в Саратове уже расформировали эту разведшколу, раз уж нас привезли в столицу. В Москве мы пробыли недолго. В это время в войсках уже отказались от услуг девушек, работавших в тыловой разведке, вместо нас в прифронтовой полосе работали уже серьезные разведгруппы. Там были настоящие строевики, а не то что мы. Поэтому в Москве нашему начальству сказали: «Можете их демобилизовать». Когда меня демобилизовали, мне даже выдали на складе хорошее пальто.

Мне тогда предложили, а это было лето 1944-го года, поехать работать в Брест на Днепро-Бугскую систему водоканалов. Эту водную систему нужно было восстановить для того, чтобы по ней можно было перегонять репатриированные теплоходы. Я согласилась. Меня сделали военной, но вольнонаемной.

Там, недалеко от Бреста, находилась плотина, вот ее мы и восстанавливали. Я там работала до 1946-го года и там же мне была вручена медаль «За победу над Германией».

В это время здесь, в Горьком, было организовано Главное военное речное управление. Вот они и принимали все эти репатриированные суда. В 1947-м году меня направили с документами в город Горький, в это самое управление. Я привезла, а они говорят: «О, еще работник появился! Слава Богу!» Вот так я и осталась тут, в Нижнем Новгороде и живу по сей день.

А возвращаться мне некуда было: отец погиб, а к мачехе ехать мне не хотелось. Осталась в Петропавловке только сестра. Но у меня здесь была приличная работа, город мне понравился. А когда Главное военное речное управление закончило свою работу и было расформировано, вот тут у меня встал вопрос: куда мне пойти работать. Но тут мне помогли устроиться сначала в Коммунальный банк, а потом я закончила Московский финансово-экономический институт. Из банка я перешла работать начальником планового отдела треста «Оргтехстрой» при «ГлавВолго-Вятскстрое», где и проработала до самого выхода на пенсию.

Рассказала Вам все, как на духу. Я же Вас сразу предупредила, что у меня была скромная военная биография, так что не стоило Вам на меня время тратить.