Родился я в хуторе Кузмичи Городищенского района, 28 февраля 1923 года. Отец проработал в Кузмичах председателем колхоза «Новая жизнь», а мать дояркой была. Школа в хуторе была 4 класса, и в 5-6 классы я ездил в Сталинград в 6-ю школу на Красном Октябре.
Война уже началась, меня призвали, и я попал 384 запасной полк. Маршевые роты провезли через Москву на станцию Русский брод Орловской области. Там я попал в 16-ю литовскую стрелковую дивизию. Командир дивизии был генерал Карвялис, я его очень хорошо запомнил, начальник полит отдела был Мацияускас, начальник артиллерии был Петронис.
Мы только разгрузились, и сразу налетели самолеты, мы по низинке сбежали вниз, там сад был. Уже стемнело, и самолеты улетели. Мы слышим кто-то ходит и не по-нашему балакает, а это, оказывается, были литовцы, которые приехали нас забрать.
Дивизия была многонациональной. Когда перед нами начальник политотдела Мацияускас выступал, он говорил, что в дивизии примерно 40% литовцы, 30% западные и местные евреи, 20% русские, 10% хохлы и другие национальности.
К нам с Володей Мошкиным подошел начштаба 282-го истребительно противотанкового дивизиона капитан Фахуртдинов, и один литовец, фамилию не помню. Начали хвалить артиллерию, что это хорошее дело. Рассказывали про ПТР, противотанковые ружья Дегтярева и Симонова. Ну мы и согласились.
Нас погнали пешком до села Козинки, не далеко была передовая - Курская дуга, не долго мы постояли, и 25 июня 1943 года, не июля, а июня, был первый бой. Разведка боем называлась, чтобы выявить огневые точки немцев. Нас с Володей поставили на правый фланг с противотанковым ружьем, я за ствол его нес, я был 2-й номер, а он за приклад – он 1-й номер расчета, Володя был грамотный парень. С левого фланга тоже были расчеты ПТР. Началось с артподготовки, и мы побежали к укреплениям немцев. Много мы пробежали и Володю ранило в ноги, он не мог идти, я начал тащить его назад, а ружье-то бросать нельзя, и я привязал его к ноге и так полз. Наши тоже начали отступать. Ползли мы всю ночь, и выползли левее к траншеям штрафной роты, это были позиции 156 полка нашей дивизии. Из траншеи мне кричали – правее или левее – там минное поле было.
В окопы к штрафникам спустились, а братва кричит: «Ордена вам точно дадут». Нас особисты к себе: «Где были?» Мы начали объяснять, а один лейтенант особистам сказал, что видел как мы в немецкие окопы прыгали. Но потом разобрались, не помню, кто-то нашу историю подтвердил.
Володю в санбат отправили, а меня взяли в разведчики 282-го ОИПТД. Дивизионом командовал подполковник литовец (фамилия не разборчиво), начштаба Фахуртдинов, я говорил, политотдел возглавлял Коновалов из Оренбурга, пожилой мужик был.
5 июля началась Курская дуга. Я стоял на охране штаба дивизиона. Когда начался обстрел, я знамя скрутил и с ним спрятался в траншею. Рассветать стало, и я глянул на небо, а там самолетов армия целая. Хотел посчитать их, но быстро сбился.
Рядом с деревней Кубань что под Малоархангельском меня ранило. Мы вдвоем сидели в окопе, соседа насмерть, а меня в плечо. Меня вынесли, положили в полуторку, на солому, помню нашего санинструктора Виктора Захарова с Горького. Ранение было касательное от плеча по спине, разодрало осколком. За неделю я в этом кузове оклемался, за мной ухаживал наш фельдшер, лейтенант.
Через некоторое время я вернулся в строй, и стал командиром отделения разведки. Володя тоже вернулся, его определили в писари, в штаб. Как-то у нас исчез заведующий боеприпасами, этим случаем СМЕРШ занимался, и Володю поставили на его должность.
Вот не могу вспомнить, кто командовал взводом управления. Было отделение разведки и отделение связи. Отделением связи командовал Борис Иосифович Коварский, еврей, отличный парень, грамотный, 4 или 5 языков знал.
Дошли мы до какого-то села, и там всю дивизию вывели с передовой и отправили в Тулу на отдых. С месяц мы там побыли, и отправили на Калининский фронт. Еременко командовал, я из далека его видел, он с бадиком ходил. Там пошли по болотам, помню, по гатям кавалерия шла, а у командира уже был ГАЗ-67.
Я с убитого румына снял шапку, а у них были как папахи генеральские, и с Никитенко – украинцем, шофером командира – едем по гатям, дорогу все уступали.
Перешли границу с Белоруссией, Витебск, Полоцк, сильные бои мы приняли за город Городок. Там разведчиков послали вперед, наблюдать. Мы кто на дом, кто на дерево залезли, там убило двух разведчиков, одного помню – Романенко.
Дальше перешли границу с Литвой. Под Шауляем была сильная группировка, когда немцев выбили, нас водили посмотреть на расстрелянных евреев. Там устлана вся земля была, женщины, старики, все евреи лежали расстрелянные.
Через всю Литву мы прошли, и у Тильзита, чтобы отрезать пути отхода немцам, создали передовую группу, командовал группой полковник Матека. Когда перерезали дорогу со стороны Клайпеды показалась человек 100 немцев, они отступали, впереди ехал верховой. Мы выскочили, я схватил лошадь под уздцы, а Боря Коварский закричал им по немецки, и они подняли руки. На седле у лошади я нашел несколько банок консервов. Пленных мы загнали в подвал, и оттуда пошли на Клайпеду.
В Литве я видел командующего фронтом Баграмяна, его человек 10 охраняли, все в белых шубах, все армяне. Дальше нас направили в Латвию, к Курляндской группировке. Там недалеко Екатерина Вторая родилась, про это нам замполит рассказывал.
Там мы много взяли в плен немцев и власовцев, молодые ребята, как сейчас помню. Их много вели, один парень, мой одногодка, подходит и сует мне маленький дамский браунинг, ну я взял. Он спрашивает: «Что же с нами будет?» - «Я откуда знаю? Я такой же как и ты». Мы их отвели дальше, а там уже «особняки» их забрали.
Война кончилась, а мы еще воевали, но и тут потом немцы вытащили белые флаги. Наши все равно продолжали их бомбить, а мы стояли в траншеях и смотрели, и позже только прекратили – все, Победа!
После нас отправили в Вильнюс, там был военный городок, из командира отделения разведки меня перевели в артполк командиром орудия, 76 мм, в противотанковый дивизион.
- Чем были вооружены батареи дивизиона?
- В дивизионе было три батареи. В батареях были все орудия ЗИС-3 противотанковые. В батарее по три взвода. Была рота ПРТ, командовал Попов, в роте были ружья и Симонова, и Дегтярева. До того как меня забрали в разведку, у меня и то и то ружье было. Симонова было полегче таскать. У Дегтярева отдача была посильнее, в плечо сильно било. Патрон весил 200 грамм, 15 штук уже 3 килограмма, плюс каска, шинель, лопатка, противогаз, а фляжки не было. Сначала у меня был карабин, потом автомат.
Дивизион был в распоряжении начальника артиллерии дивизии Петрониса. Мы ему строили НП на передовой, наката в четыре, по-моему, и мы с Мошкиным и еще с кем-то притворились, что у нас куриная слепота, строить-то не охота. Нас к медикам отправили, но все обошлось по-свойски.
Иногда дивизион стрелял с закрытых позиций, командуют: ориентир, прицел, правее столько-то, какой снаряд.
- С ПТР по технике стреляли?
- Нет. Мы до Понырей дошли и нас вернули. Есть станция Поныри, а есть село. Там много видел битых танков, а самому стрелять не пришлось. После того как я ушел в отделение разведки несколько раз видел как рота ПТР стреляла по самолетам. «Рама» прилетит, ребята на колесо ставили ружье и стреляли по ней.
- Батареи дивизиона подбивали танки?
- Не много, но подбивали, обстоятельств уже не помню.
- У отделения разведки был транспорт?
- Мы сначала на полуторке ездили, а потом нам дали додж 3/4, я как командир отделения в кабине сидел, шофером был Адамайтис, здоровый такой парень.
- По-литовски разговаривали?
- (говорит по-литовски) «Я хочу кушать», «Мне нужна водка». Разговаривал я слабо, но понимать научился хорошо.
- А ругались по-русски?
- По-русски, хотя у них тоже слова были, и ребята блатные песни по-литовски пели, и частушки всякие.
- Как кормили на фронте?
- Помню, сухари кучкой сложим, один отвернется и называет имена-фамилии. Неважно сначала кормили. А когда немцев стали прижимать, и Америка стала больше присылать, и колбаса консервированная, яичный порошок, и т.д. Поваром у нас был Стас Суходольский, он до войны в ресторане поваром работал, в Москве. Хороший был повар, но его, не помню когда, от нас забрали.
- 100 грамм давали?
- У нас на отделение был всегда термос с водкой, но любителей пить не было. Так выпьем по 100 грамм, ну когда с задания придем то по 200. Как-то мы заспорили, кто больше наперстков выпьет, 7 человек нас было. Мошкин выпил 17 наперстков, а я девять, и меня стошнило. В затишье то, делать нечего было.
- Вши были?
- Да, одежду приходилось в бочках прожаривать. Санинструктор у нас хороший был, командовал нам: «Форма двадцать».
- Какие задачи ставились разведчикам дивизиона?
- В основном наблюдение. С деревьев наблюдали. Из окопов в стереотрубу. Иногда выползали вперед, к колючей проволоке, но у них она была, такая плоская. Слышно было, как они котелками гремели.
- В атаке, что пехота кричала?
- Под Клайпедой бои были сильные, там я и слышал, и сам кричал – За Родину! За Сталина! Хоть сейчас и отказываются от этого, но тогда такой патриотизм был.
Когда уже в совете ветеранов работал, как сейчас помню, стояли на приступках, и один из наших же говорит: «Захватили бы нас немцы, мы бы лучше сейчас жили». Я на него попёр: «А кто же немцев убивал, да в плен столько брали». Он «Я не убивал». Вот ведь…
- Женщины служили в дивизионе?
- Да, связистки были. Была литовка симпатичная, Мария. Когда война кончилась, наш замполит поехал ее сватать, хотя у него в Оренбурге семья была, дети. Взял Семенова с собой, и еще кого-то. А Семенов был брат Марии. Поехали на додже, и по дороге застряли, хорошо на машине лебедка была, шофер зацепил и вытащил машину. Приехали к её родителям, мы то все молодые, а майор в возрасте. Они думали, что кто-то из нас свататься будет, а когда майора представили, они загалдели (говорит по-литовски) «Старый, старый». Но уговорили, и потом свадьбу играли.
У нас был секретарь парторганизации Шелест, а ППЖ у него была тоже еврейка Роза, она за него потом замуж вышла, не знаю уехали они в Израиль или нет.
Командир первого взвода (фамилия не разборчиво) уехал в Израиль и стал потом правой рукой Голды Меир. Много евреев потом уехало, а Мошкин ездил в Израиль, мы то все хорошо друг к другу относились.
Случай был когда он приехал встретился там с ребятами, а один к нему кинулся благодарить, что откопал его из окопа, когда снарядом его засыпало. А Мошкин сказал, что Панкратов тебя откапывал. Да был такой случай, они там вспоминали.
- После того как вошли в Литву и евреи узнали судьбу своих близких, они стали мстить?
- Когда мы освободили Шауляй, я помню, площадь меж домами вся усыпанная трупами убитых евреев. Страшно было смотреть. Как же тут не мстить? Я до сих пор на их стороне.
Я в немцев стрелял… и если уж на то пошло, то одного убил ножом. Мы вдвоем были, и поймали немца, и поспорили «на слабо» – кто? Ну и я…
А когда с далека стреляешь, ведь не поймешь попал или нет.
- Какой был обязательный уход за личным оружием?
- У меня был и карабин, и автоматы ППШ и ППС, даже был ППД. ППС был легкий и удобный. Был случай, когда один наш чистил карабин, и уж не знаю как так, выстрелил в потолок, но никого не задело. Чистили конечно… но лень-матушка была.
А браунинг, который мне власовец подарил, меня уговорил отдать майор Коновалов: «Сдай его мне, а то возьмешь его с собой после войны - беды наживешь». Ну я и отдал, и хорошо.
- Гранатами пользовались?
- Да, были у нас ГРД, лимонки, были трофейные, французского производства, похожа на РГД, но синего цвета. В тылу кидали гранаты - кто дальше - соревновались. Противотанковые были, они тяжелые, далеко не укинешь. В танк не довелось кидать.
- Трофейным оружием пользовались?
- Почти нет. Хотя их автомат хороший был. В руках держал, а в бою – нет. К танкам подходил, смотрел, «Тигр», «Пантера». Видел маленькие танкетки, они на проводе пускали их на нашу передовую и они взрывались.
- Потери большие были?
- Из отделения разведки Романенко на моих глазах погиб. Еще под деревней Кубань, мы лежали вместе с Зубитским, его убило, а меня ранило. Были потери в общем.
Как-то Мошкин и Порос – еврей был немного заторможенный, попали под бомбежку. У Мошкина 17 осколочных ранений было, мы его погрузили на повозку и отправили в тыл. Он попал в Свердловск, потом демобилизовался, а 70-хх нашел меня, и приехал в Россошку. Я встретил его как полагается, с неделю он пожил у меня, и пригласил к себе, в Тюмень. А на улицах Вильнюса я встретил Пороса, он стал директором кинотеатра.
- Разведчики дивизиона действовали как пехота?
- Под Клайпедой шли в атаку вместе со всеми. Под Богородицким тоже, помню на закате шли в атаку, кричали «Ура!», а после нас в Тулу отправили отдыхать.
- На ваш взгляд Красная Армия умело воевала?
- На мой взгляд, сверх умения. Пехота же с винтовками или карабинами, с противогазом и лопаткой, слабо оснащены были, но воевали нормально.
- Заградотряды видели?
- Видел. Нас как-то собрали, весь дивизион. Приехал начальник политотдела дивизии, полуторка стояла под деревом. Не далеко вырыли яму. Привели трех литовцев, я не помню что они сделали, им петли на шею, поставили в кузов, и машина тронулась и они повисли.
- Надеялись выжить на войне?
- Жить хотелось, чего уж говорить. Как только сядем, все разговоры по жизнь после войны, про родных, как они, где они. Писали письма, а ведь бумаги не было, писали на каких-то обрывках, на газетах, помню, несколько писем я домой отправил.
Из дома мне тоже писали, писали еще женщины, посылки присылали, кто-то прислал мне вязанные перчатки.
- Как мирное население встречало?
- Редко они попадались на пути. В Белоруссии наше отделение поселили в один дом. У хозяйки муж в партизанах был, а она с дочерью дома. Она сильно боялась, говорила, что за то что нас пустила ее могут убить. Там разные банды действовали, и «лесные братья».
«Лесные братья» после войны во всю действовали в Прибалтике. В Вильнюсе был огромный базар, нас поднимали в 4 утра, и мы окружали рынок, и проверяли документы. Подводы едут на базар мы остановим, и требуем деньги, нам дадут, мы пропустим – езжай торгуй. И такое было.
Один раз нашу машину обстреляли из леса, мы кинулись туда, но никого не нашли. Местная молодежь, они же в гражданке, и не поймешь кто он. В Курляндии когда группировку ликвидировали, то много немцев в лесах попряталось, мы прочесывали лес, ловили их, и отбирали часы. Одни позолоченные часы я домой привез.
24 июня 1945 года в Москве был парад, и в Вильнюсе был парад, наша дивизия и еще какие-то части. Прошли, литовцы цветы нам дарили. Вернулись в расположение, а в одном букете записка «Освободили от немцев, освободите от евреев и русских». Мы ее в СМЕРШ отнесли.
- Посылки посылали?
- Нет, посылки я не посылал, но когда первая демобилизация, в конце 1945 отправляли стариков и по ранениям, то им давали с собой подарки. А когда я демобилизовался – 15 февраля 1947 года, нам с собой ничего не давали.
За службу меня наградили знаком отличный разведчик и дали 10 дней отпуска, не считая дороги. Я через Москву приехал в Кузьмичи. Сошел на Конном разъезде пришел домой. У меня был младший брат Сашка 1926 года рождения, и перед моим приходом, домой принесли на него похоронку. Его в 1944 призвали, и на запад он не попал, он поехал на Японскую. Я как-то был в Калачевском доме отдыха, и встретил его одногодку. Разговорились, и оказалось, что он воевал с братом, и даже отсюда на восток они ехали вместе. Где он погиб он не смог уточнить, там говорит, сопки кругом. Саша был пулеметчиком на «максиме».
Хутор был сильно разрушен. У моего отца была бронь. Он был председателем и весь колхоз «Новая жизнь» эвакуировал в Паласовский район, а после Сталинградской битвы, они вернулись и стали все восстанавливать. Вообще, с хутора много погибло, вот помню не вернулись: Чирков, Орлов, Дулин, и еще многие.
- Вы встречались с немецкими ветеранами?
- Не только встречался, два раза я с ними выпивал. В начале девяностых к нам стали приезжать делегации немцев, они приезжали на кладбище в Россошках. Хоть и старые уже были, но шнапс пили - будь здоров. По-русски они не очень разговаривали, я так посидел, и конечно неудобство ощущалось. Тогда мне показалось, что молодежь, которая с ними приехала, настроена против нас еще сильнее стариков. Австрийцы помню тоже приезжали.
- Ваше отношение к Сталину тогда и сейчас как-то изменилось?
- Нет, тогда хорошо относился, и сейчас. Если бы он из Москвы сбежал, России бы не было. Я в 1956 году был в Гори, и как раз, Хрущев развенчал культ личности. Так там грузины восстание подняли, к собакам за хвосты привязывали портреты Булганина и Хрущева и они так по улицам бегали.
- Вы помните как начиналось ветеранское движение?
- По-моему в 1950 году, собрался оргкомитет, Василевский, Рокоссовский, Батов, забыл… без ноги еще был. Они провели пленум и председателем избрали Василевского. А как пришел Хрущев все замолкло, у него же с сыном дело было. И настоящее движение началось с 1965 года.
Со всей страны стали приезжать люди, те кто воевал под Сталинградом, так как я работал в Россошках замом председателя совхоза, с продуктами было попроще, и мы много принимали людей. Четыре человека приехали из 87 стрелковой дивизии искать места где воевали, как бы на разведку. Когда они тут были, лесополос не было, их с 1948 года стали сажать. Я говорю Иванову, который ими занимался: «Отвези их на самый высокий курган». Потом в 1972 году приехали 22 человека, я их размещал, кормили их и поили, все организовывали. Лебедев был, он якобы редактор дивизионной газеты, Антонов начальник политотдела 87 СД, это помню. У одного спросил, где же они служили, говорят, что в роте связи, и проболтались мне, что они свои катушки таскали, аж за Новым Рогачиком. Через три дня приехал командир дивизии, генерал-лейтенант, фамилию забыл. Я с ним общался, и оказалось что этот Лебедев не Лебедев, а Кошкин и он мошенник, в районе Россошек никакой 87 СД не было. А я заказал снаряд с надписью, чтоб заложить его в этот бугор.
Потом приехали осетины, я их возил-возил, лесополосы кругом, пахоты много, привез на этот курган, они вышли, и как на землю легли, кричат: «Мы здесь воевали!» Вот и поди разбери, документов то нет. Люди ехали и ехали, хорошо что в совхозе столовая на 50 человек была. В начале много таких случаев было.
Уже после демобилизации, отец запил, а меня вызвал первый секретарь райкома и говорит: «Давай иди помощником к председателю, вникнешь, и мы тебя потом поставим». Я отказался, думаю, чего мне на отца переть. Потом меня сделали инструктором в райкоме. Председатели менялись, кто-то сильно пил, кто-то гулял, а кто-то работал. В 1947 году была реформа, до этого хлеб по карточкам давали
Помню меня направили в Вертячий и Песковатку. В Песковатке были красные казаки, там Зотов жил, начштаба 1-ой Конной армии Буденного, а в Вертячьем белые, и они все время меж собой ругались.
Работал я на разных должностях. Последние годы директором совхоза в Россошках, и уже 10 лет как стал горожанином.
| Интервью и лит.обработка: | А. Чунихин |
