Соловьев Александр Иванович

Я родился 20 марта 1924 года в городе Балта Одесской области, а в то время эта была столица МАССР. Прожил там неполные восемь лет, пока отец не устроился на строительство военного городка в Котовске (бывшее Бирзула). Семья у нас была большая - восемь детей, правда, четыре младшие сестренки умерли в период тяжелейшего голода 1932-33 годов...

Расскажите, пожалуйста, как ваша семья пережила период "голодомора"? Вообще, как жилось в то время?

Что и говорить, жили мы очень и очень трудно... Я, например, вспоминаю, как мы жили еще в Балте. Отец у меня строитель, но работы в то время почти не было, зато налоговая инспекция просто покою нам не давала. Приходили люди в кожанках, забрали наши единственные "ценности" - несколько маминых золотых колец, сережки, цепочки, и даже забрали за долги наши ковровые дорожки... Мама с нашей старшей сестрой ходила в поля собирать колоски, с таким трудом их насобирали, так нашли на чердаке этот мешок зерна и все отобрали... И вот после этого мы сразу переехали в Котовск.

А тут как раз настал 1932 год, и я вам должен сказать, что это был просто ужас... Люди ели опилки, желуди, траву, листья, да и мне самому довелось есть вишневые листья, виноградные побеги, одуванчики, соцветия акации...

В Котовске мы жили на улице "имени 8-го марта". Помню, выхожу из дома ранней весной 1932 года, и вижу, что люди нагибают ветки у деревьев. Но апрель же еще был, и я все удивлялся, что они там могут есть? Оказывается, листья ели... Я тоже попробовал, ничего, оказывается, кушать можно.

А когда сильно запахло акацией, то я своего приятеля Юру, который был на год старше меня, спросил: - "Откуда так пахнет, на нашей улице вроде бы акаций нет". - "Пойдем, на улице Клары Цеткин есть". Приходим, а там уже ни одной целой ветки не осталось, все соцветия оборваны... И, только на самой верхушке еще немного оставалось. Мне уже шел девятый год, и я полез на дерево. А Юрка мне кричит: "Только потряси вначале розочку". - "Зачем?" - "Внутри цветков букашки, поэтому труси". Я сначала трусил, а потом забыл, и так ел. Которые уже цветут, те повкуснее. Но он меня, правда, сразу предупредил: "Как только начнет тошнить, сразу прекращай есть", потому что потом плохо будет, но пахнет-то оно аппетитно, и остановиться сложно, почти невозможно... И что меня подвело. По улице шли две женщины, обе худые как доски... И я слышу одна из них так еле-еле протяжно говорит: "Мальчик, сломай и мне веточку". Я бросил ей, она стоит и щиплет ее как виноград... А вторая тоже что-то шепчет, но то ли сил нет, то ли что, аж качается от ветра, такая слабая была. Я сломал и ей веточку, но успел бросить или нет, уже не помню.

За руку, которой я держался за ветку меня ужалила пчела, и от боли я разжал руку, и с этой высоты, а там было метров шесть, наверное, упал... Причем дерево было старое, молодых веточек почти не было, а те что и были, были обломаны или оборваны, поэтому я упал почти не притормаживаясь... Очнулся уже в больнице, и пролежал потом дней пятнадцать, но даже плакать не мог, так все болело внутри. У меня опустились почки, потом какое-то время даже и полведра поднять не мог... Поэтому больше уже никуда не лазил, родители мне строго-настрого запретили.

А зимой я стал пухнуть от голода. Правда, у нас в семье опухли только отец, я и младший брат Петр, больше никто. Сразу пришла комиссия - два врача и человек из профсоюза. А у меня лицо так распухло, что глаза были еле видны, прямо Чингиз-хан, поэтому меня сразу положили в больницу. Ничего, правда, не болело, просто распух от голода. И вот в нашем детском отделении я столько всего насмотрелся... Больных было столько, что клали по двое на каждую койку. И очень много было беспризорников. Грязные - чернее негров... Раздетые - зимой ноги обматывали какой-нибудь материей, обвязывали проволокой, и так и ходили... А голодные... Как-то зимой рано утром отец уходил на работу, а возле колодца три трупа валялось... До колодца было недалеко, метров пятьдесят, но меня за водой не пускали, потому что у меня обуви не было. Но в тот раз я выскочил посмотреть на них: один лежал у штакетника, там его и припорошило... Другой подальше, а третий вообще прямо посреди дороги лежал... Правда, по городу ездила подвода с красным крестом, и подбирала этих голодных ребятишек или уже трупы с улиц...

В больнице этих беспризорников наголо стригли, мыли, и в карантин. На всю палату давали пару тапцев, чтобы в туалет ходить, но я до сих пор помню, как один парень лет четырнадцати сказал: "Какой тут туалет? Пей - вода, ешь - вода, в туалете не будешь никогда..."

А когда приходил врач, и эти беспризорники поднимали рубаху... Верите вы или нет, но мало того что все ребра были видны, так между ними было темно, как будто ничего нет... Одни связки, ни мышц, ничего... В глазах безразличие, и в разговоре начинают тормозить... Страшное дело... Тонкие, звонкие и прозрачные... Ушки как у мышонка... Ужас!..

Этих детей смотрели, слушали. А чего их смотреть? Их кормить надо было! Кашами, молоком, но где это было взять?!

Говорят, даже и случаи людоедства были.

Говорят! Да их столько было, что все дети были предупреждены, чтобы с незнакомыми людьми не заговаривали, а сразу убегали. Чтобы пойти в поле поесть травы собирали группы человек по десять-двенадцать со старшим во главе, а по одному никак нельзя, сожрут... Нас, например, водила молодая девушка, наша соседка. Пошли в поле, а там кроме нас такие же группы, будто овцы... И ничего не засеяно, один бурьян... Она показала, как правильно нужно есть одуванчик. Поели, но разве это еда?! На следующий день пошли в заброшенный виноградник. Молодые побеги и листья тоже можно кушать, они такие кисленькие, но самое лучшее это, конечно, акация. А по улице если кто-то шел и ел вишню или абрикос, то за ним шли и подбирали косточки... То же самое и с кукурузой... Этот ужас нельзя словами передать, это можно только самому прочувствовать...

А про людоедство я вам расскажу два случая.

Двоюродный брат отца работал у него в бригаде, а на праздники ездил домой в Балту. И вот как-то раз он приехал, а ему и говорят: "Иван, а ты знаешь, что твой сосед Трофилкин поел всех своих детей?.." И рассказали ему...

В этой семье был сын и три младшие сестры. Сыну было уже чуть за двадцать, и он отцу говорит: "Батя, ты видишь, маме осталось всего ничего, три, максимум четыре дня... Я предлагаю самую маленькую сестру Лушу..." Отец видно от голода тоже умом помутился, поэтому согласился. Пошли они в поле на свой участок, там был овраг, ручей. А снег еще лежал, и то что от нее осталось, они припорошили... Сделали они это черное дело, приходят домой, а старшая дочь спрашивает: "А где же Луша?" - "А мы ее в детдом отдали". Но она же неглупая была, понимала, что врут, ведь никакого детдома в округе не было, а только в Одессе. Но она промолчала, видно тоже уже обессиленная была...

Потом то же самое проделали со средней сестрой... Но тут мать умерла. Старшая пошла к соседям и говорит: "Мама умерла, нужно все организовать, а то у меня сил никаких нет..." Соседи взялись организовать похороны, а она вернулась домой. Когда отец с сыном вернулись и увидели, что мать умерла, то они ее заманили в сарай и прямо там и разделали...

А в это время пришли поп с людьми и видят, что никого нет... Батюшка видно догадался, потому что позвали милицию, и в сарае увидели такую картину... Стол был короткий, они голову ей отрезали, положили отдельно, и распущенные волосы висели до самого пола... Так потом люди рассказывали... Ноги и руки тоже уже разрубили... Их, конечно, сразу арестовали, а мать и дочку похоронили в одном закрытом гробу...

А я ведь этих людей знал, видел их, эти девочки с моей сестрой вместе играли... Когда все это нам рассказали, то у моей мамы был такой ужас, она говорила: "Если бы мы там остались, то и нас бы точно порезали..." Знаю, что суд присудил сыну "высшую меру", а отцу 10 лет... И вот так не стало целой семьи...

И еще была одна история с моим приятелем Юркой. Уже в апреле, помню, когда зацвели сады, мы с этим Юркой играли вместе на улице, и вдруг к нам подходит одна женщина. Даже сейчас помню цвет ее платья. Издалека вроде как черный, а вблизи темно-зеленый. Подвески на ней были, брови черные, губы ярко накрашены, и хищно так на нас смотрит, как сейчас ее вижу... Юрка, видно, все сразу понял, и убежал. Я остался один и она меня спрашивает: "Мальчик, ты, наверное, кушать хочешь?" Я сразу бросился удирать. Нас же родители научили, что это точно тебя зарежут, ведь, сколько было таких случаев...

А потом как-то Юрки не было видно дня три-четыре, и когда он появился, я его спросил: "Где же ты был?" И он мне рассказал... "Помнишь, к нам подходила та тетя?" Прямо на улице к нему подошла та самая женщина, дала ему конверт, и двадцать рублей. - "Мальчик, отнеси, пожалуйста, конверт по этому адресу, а то я уезжаю, и сама не успеваю". - "Хорошо, но я только сумку занесу, и сразу отнесу". Он пришел домой, а там его отец, который работал в милиции, как раз пришел пообедать. И Юра его спросил: "Папа, а, сколько ты зарабатываешь в день?" - "А что?" - "Да вот одна тетя попросила отнести письмо за двадцать рублей". - "Давай его сюда". Отец распечатал конверт, а там всего два слова: "Примите товар"... Конечно, он сразу бросился в милицию.

Пошли за Юрой на ту квартиру, а сами шли чуть позади, страховали его. Но предупредили его: "Как только начнут затягивать в квартиру, громко кричи, мы рядом. Дверь ему открыл такой мордатый мужик, и с ходу начинает ругать: "Где ты столько ходишь? Сколько можно тебя ждать?.." А из-за его спины выглядывает та самая женщина... Даже схватил Юрку за руку, но тот закричал, набежали милиционеры...

Как оказалось, в той квартире была небольшая комнатка. Ребенка туда заталкивали, пол под ним раздвигался, и он падал прямо на стол к мясникам... Фактически там был небольшой цех... Делали колбасу, котлеты, холодец... Но холодец из человечины не застывает, так они достали на бойне желатин. Все это продавали по порциям на рынке, сами не ели. Всего арестовали четыре человека. Наверное, им точно расстрел дали, потому что там нашли целую выварку человеческого жиру... В общем, страшное дело, что тогда творилось... И представьте себе, а если бы Юркин отец пришел домой чуть раньше или позже?..

Но потом вначале появилась перловая крупа, и на нашу семью ее выдавали по два килограмма в день. Тут уже не голодомор, а просто трудный год, но зимой умерла моя трехлетняя сестра Валя... А вслед за ней в период с 1933 по 1935 год и еще три самые младшие сестренки: Зина, Клава и Наташа... Самой старшей из них было всего три годика... Вы поймите, даже если в продаже появился хлеб, то это не значит что и все остальное появилось... Детям же еще нужно молоко, сахар, каши, яйца, но ничего этого не было...

А уже весной начинались перебои с хлебом. Если с утра не купил хлеба, то все, считай остался без него... Тогда ведь урожаи были маленькие, по семь центнеров с гектара всего. Даже знаменитый "Хор Пятницкого" пел про стопудовые урожаи, а ведь это всего шестнадцать центнеров... Сейчас про двадцать три пишут - недород, а тогда про шестнадцать песни пели...

Когда закончили строить военный городок, то нам нужно было выселяться из служебной комнаты, в которой жила вся наша семья, и отца спросили: - "Участок хотите взять?" - "Да у нас же денег нет строиться". - "Ничего, мы поможем". И нам действительно помогли стройматериалами. Вот так у нас впервые появился свой дом, валькованный, т.е. из хвороста обмазанного глиной с соломой. Летом в нем было прохладно, а зимой тепло. Две комнаты и кухня.

А в школу я пошел только в 1934, когда мне уже было десять лет, считай переросток. Пару первых дней вообще не ходил, просто не в чем было. Ни обуться, ни одеться... Помню, уже заморозки были, а я босой в школу иду... Но, правда, я уже умел читать, считать, потому что делал уроки вместе со старшим братом Иваном, и он меня всему этому научил. А четвертый класс я уже окончил на "отлично". Особенно я любил историю, географию и литературу, это было, что называется мое. Вот вспомнился такой случай.

Шестой класс я закончил без троек, и наш сосед уговорил моего отца сходить за компанию на итоговое собрание в школе. Он посмотрел в ведомость, а у меня одни "хор". Приходит домой, посмотрел так на меня сурово, потянул за ухо, дал подзатыльник, и спрашивает: "Ты, почему в школу не ходишь?" А я не понимаю, о чем это он? "Все, раз ты все равно не учишься, завтра же забираю тебя к себе на работу". И говорит маме: "Вот у него в ведомости одни "хор", он вместо уроков оказывается на хор ходит..." Тут наша старшая сестра Дуся, как засмеется: "Хор" - это "хорошо", отметка". Но отец ни в какую: "Хор" - это хор, а "хорошо" - это хорошо!" Но тут за меня заступился старший брат: "Значит так, пойдешь учиться в 7-й класс. Я уже работаю, так что все профинансирую, и кормить тебя сам буду. Все, тема закрыта". Я потом эту ведомость посмотрел, в самом верху: русская литература и язык - "отлично", а до самого низа как мы говорили "хор" Пятницкого. Внизу поведение - "отлично", и написано: переводится в 7-й класс. Если бы он это все прочитал, то, наверное, похвалил бы меня. Но он же и читал-то с трудом, ведь окончил только "ликбез", поэтому чуть меня не отлупил, как он сказал "для профилактики"...

Но вообще мы без дела не сидели. Летом, например, я работал в бригаде у отца, но мне как несовершеннолетнему разрешали только по четыре часа в день. Печку там завалить, или кирпичи почистить - 10 рублей. Надо же было помогать родителям. Ивана, правда, через три месяца забрали в армию, но отец меня не трогал, дал доучиться год.

И вот так, постепенно жить стали все лучше и лучше, а по сравнению с голодными годами - так это вообще рай... Участок у нас был двенадцать соток, и мы посадили много фруктовых деревьев. Даже из самой Одессы к нам специально приезжали покупать абрикосы на семена. Было вначале и полтора гектара виноградника, тогда землю под него всем выдавали. Многие люди ведь даже не представляют, сколько работы и внимания требует виноградник, думают, что он сам хорошо растет. Мы его посадили, обрабатывали, но когда он начал давать урожай, то его обратно забрали в колхоз... А через пару лет, когда его уже полностью загубили, вновь обратились к отцу: "Мы хотим вам опять отдать виноградник". Но он им так сказал: - "Дадите мне 10 000 рублей, тогда я возьму". - "Да ты с ума сошел!" - "Я когда его вырастил, и мы и вы имели, но потом вы его забрали и угробили... И сейчас будет так же, мы все сделаем, а вы потом опять заберете". Отец у меня был очень жесткий и прямой человек, пожалуй, даже чересчур резкий, поэтому он им так напрямую и рубанул, и на том они и разошлись.

Хозяйство у нас было образцовое, все свое, ничего не покупали, и даже немножечко продавали. Корову держали, свиней, куриц, в общем, жили неплохо. А вот те, у кого подсобного хозяйства не было, жили туговато.

Период репрессий вашей семьи как-то коснулся?

Нашей нет, но мне, например, что запомнилось. В школе у нас был краткий курс истории СССР. И вот в 4-м классе, например, бывало так. "Дети, откройте лист такой-то, и на фотографии Косиора нарисуйте решетку, он - враг народа..." Через некоторое время опять - зачеркиваем уже Блюхера... Кто заклеивал, кто закрашивал.

Но у меня даже из знакомых вроде никого не арестовали. Вот рядом с нами было поселение этнических немцев, и люди рассказывали, что по ночам возле их домов дежурил "воронок", и якобы хватали всех подряд, даже тех, кто просто выходил в туалет... Не знаю, правда, насколько это достоверны эти рассказы, но, помню, что к началу войны у них взрослых мужчин почти не осталось, одни дети и подростки... И ведь все равно их колхоз был самый передовой, что и говорить, работают немцы отлично.

В вашем городке ведь находился мавзолей Г.И.Котовского.

Да, и, кстати, уже после войны мой отец участвовал в его реставрации, потому что, во время войны его повредили, и что самое интересное не немцы, а местные отморозки... Во время оккупации его не разрушили, это было капитальное сооружение, но покоцали хорошо. Причем, гроб с телом Котовского даже хотели бросить в выгребную яму, но вмешался местный батюшка. Тогда ночью подпольщики выкопали яму в углу нашего городского стадиона, и там его и закопали. Но что он там лежал, я узнал только после войны, а тогда никто не знал.

А сразу после войны Одесса выделила триста тысяч на восстановление мавзолея. Я уже вернулся из армии, это был 1946 год, и пришел помогать отцу и дяде, которых как хороших строителей позвали восстанавливать мавзолей. Я помогал в подсобных работах, раствор мешал, и все такое, но лично видел эту яму, из которой достали гроб Котовского, а сам открытый гроб лежал рядом... Причем, с самим гробом ничего не случилось, а вот само тело почернело как асфальт, но узнать его было можно... Грудная клетка провалилась, пришлось в нее набить соломы... Орденов на нем уже не было, ромбы тоже кто-то посрывал, яловые сапоги поцвели... Это я не с чьих-то слов рассказываю, а я лично совсем близко подходил к открытому гробу, и все это сам видел. А ведь до войны мавзолей по праздникам открывали на всеобщее обозрение. Я тоже, конечно, там бывал, видел его, и было такое ощущение, будто Котовский умер всего неделю назад... Рядом лежала его фуражка, три ордена "Красного знамени", и наградной клинок.

А родной брат отца, дядя Леня, служил в его бригаде во время гражданской войны. И он всегда отзывался о Григории Ивановиче только хорошо, даже отлично. Котовский был настоящий самородок, прекрасный человек и командир. Дядька, например, рассказывал, как он принимал служить к себе в бригаду. В комнате новенькому говорит: "А ну иди в угол", тот поворачивался, и в этот момент Котовский стрелял из маузера в потолок. И уже смотрел на реакцию человека, если тот не перепугался, то брал служить. И еще смотрел, чтобы человек был физически сильный, ведь он и сам был силач необыкновенный, поэтому и людей старался подбирать таких же. В общем, такой у него был свой "военкомат".

Дядя рассказывал еще такой случай из жизни Котовского. Как-то он с двумя своими телохранителями ехал из Бирзулы в Любомировку, а навстречу им попалось семеро белых. Те, наверное, подумали, что вот она, легкая добыча. А Котовский своим и говорит: "Вы берете по двое, а я троих". Метров десять до белых не доехали, встали треугольником спинами друг к другу, и стали отбиваться. Каждый из них справился с двумя, а седьмой замахнулся на Котовского, тот только успел прикрыться шашкой, беляк ее уже перерубил, но тут подскочили телохранители, и зарубили его... Котовский поднял шашку этого последнего беляка и сказал: "Вот эта шашка могла меня убить..." и забрал ее себе на память. Сел на коня и говорит своим ребятам: "Если я умру или меня убьют, то пусть меня похоронят в этих краях, мне тут очень нравится..." Эти слова оказались навроде завещания, а потом и сам город, и станцию, и улицу переименовали в честь него... Что и говорить, легендарный был герой, ничего не скажешь.

А какой конь у него был... Орликом звали, даже песни про него слагали. Рассказывали, например, такой случай. Котовский как-то приехал в штаб, в Балту, и поводок просто набросил на гриву, а сам на втором этаже проводил совещание. Лошадь ждала, ждала, потом видно ей это надоело, сама поднялась по лестнице на второй этаж, головой открыла дверь кабинета, а Котовский смотрит на карту, и делает вид, что не заметил ее. Она подошла к нему, головой боднула, и вздыхает, пошли мол. И только тут он ее похлопал и вывел...

Было какое-то предчувствие надвигающейся войны?

Все-таки, что-то такое было, как тогда говорили "пахнет керосином"... Старшая сестра вышла замуж за старшину-сверхсрочника, так он прямо говорил, что будет война...

Как вы узнали о начале войны?

Перед войной я успел окончить 7-й класс. Мог бы, конечно, пойти учиться и дальше, но я же был переросток, и сильно переживал: "Как же я, такой здоровый бугай буду учиться, когда у меня отец работает просто на износ..." Он ведь после основной работы шел на частную работу и приходил только часов в одиннадцать вечера. Садился и засыпал прямо в коридоре, мама снимала ему обувь, мыла в тазике ноги, и мы относили его в постель... В такой ситуации мне было бы очень стыдно дальше учиться, поэтому я и пошел работать.

Отец у меня, Иван Евлампиевич, был очень суровый человек. И хотя он был почти неграмотный, окончил только курсы ликбеза, но был отличным специалистом-строителем, поэтому люди рвались к нему в бригаду.

И вот в то лето приехал какой-то вербовщик из Кишинева, и отец набрал бригаду из двадцати человек. Ждем его, ждем, чтобы поехать в Кишинев, а он куда-то пропал. Тогда отец дал мне деньги и говорит: "Сходи на базар, и купи чего-нибудь поесть". Я пошел, а там на столбе висел квадратный такой репродуктор и куча людей вокруг, я тоже начал слушать, а там как раз выступает Молотов... Прихожу к отцу рассказываю ему, а он мне не верит: "Ты что сдурел?!" Но тут еще двое из бригады заходят: "Ребята, расходись по домам - война!"

Никакой радости или подъема я не помню, скорее больше подавленности. А вскоре нас уже оккупировали, причем так быстро, что многих военнообязанных даже не успели забрать в армию. Когда из нашего военгородка съехали все части, то отец всех нас строго-настрого предупредил: "Ничего чужого не брать, а то я вам сам ноги поотрываю. Пусть кто угодно берет, а нам такого греха не нужно, эти слезы потом на нас упадут..." Но некоторые люди ходили по пустым домам, ломали замки, брали одежду, мебель. Я лично видел как одна женщина сама гардероб волокла... Из пекарни всю муку растащили, но это еще ничего, главное что она немцам не досталось. Но мы себе вообще ничего не взяли, единственное, что я прикатил из части одну пустую бочку.

Мыслей уехать не было?

Куда и самое главное на чем? Ведь транспорта никакого не было, все машины и лошадей в армию забрали. А пешком, куда ты уйдешь?!. Но потом я сам ушел к двоюродной сестре в Ананьево, это километров тридцать пять от нас. Даже не спросил разрешения у родителей, не попрощался с ними, а просто сам ушел с соседским парнем и его мамой. Просился даже к пограничникам, которые мимо нас проходили, но они меня не взяли: "Как это так возьми, мы, что на дачу едем? Мы так не можем. Это не так просто, тебя надо оформить, к тому же ты еще несовершеннолетний..."

У мужа моей двоюродной сестры был велосипед, я его выпросил, отремонтировал и поехал. И в районе, кажется, Чернова меня останавливает патруль, и направляют на меня пистолет и винтовку: "Ваши документы". Они подумали, что я шпион, потому что выглядел опрятно, да еще и на велосипеде. А нам всем в нашем военгородке выдали справки, что мы можем уехать в эвакуацию. Они ее посмотрели и отпустили меня.

По дороге немцы не бомбили, но на бреющем полете косили из пулеметов... Причем даже если до леса добежал, казалось бы уже все, спрятался среди деревьев, но нет, они не успокаивались, и даже там косили... И ведь ничего не поделаешь... Такой был переполох, что люди не знали, куда им деваться, везде плохо... И паника тоже была, но это и понятно, ведь все хотели спастись.

Пока я дошел в Ананьево, а немцы уже обошли по флангам, и мы оказались в окружении... Из того периода мне запомнился такой момент. Как-то мы сидели на берегу реки и играли в карты, но комаров было очень много, и мы, естественно, отмахивались от них. И тут к нам идет один крестьянин с ножом. Он, правда, не понял, что нас там много, и начал орать: "Ты чего это руками машешь? Немецким самолетам сигналы подаешь?!" Или как-то я сидел с двоюродными сестрами, они на пеньках, а я на траве лежу. И тут какая-то женщина идет: "Чего это он зубы девкам заговаривает? Шпион, наверное..." В общем, даже такие глупости были.

Побыл там немного у родственников, и хотел еще ненадолго задержаться, потому что немцы собирали людей, чтобы собрать колхозный урожай, и мы надеялись чего-то "перехватить". Но я всего три дня проработал, и когда нас предупредил квартальный: что завтра собраться там, где вырыты окопы: "будем закапывать жидив...", то я подумал, что настала пора идти домой...

Предупредил своих родных, и еще не рассвело, а я уже пешком пошел домой. Это было когда уже где-то три недели, как немцы были. И где-то в обед я уже был дома. В дороге я познакомился с каким-то парнем, мы пошли вместе, и когда присели передохнуть, то из кабины проезжавшей мимо немецкой машины, нам кинули две целые сигареты. Ну, мы им кивнули в ответ, типа спасибо.

Пришел в Котовск, а там уже пригнали из Молдавии евреев. Почему спрашиваем, их к нам гонят? Оказывается, Антонеску приказал расстреливать евреев на "сталинской земле"... Колонны этих несчастных евреев гнали румыны. Причем там была одна беднота, и невозможно было на них смотреть, так их было жалко... Особенно на женщин с маленькими детьми. Видно же, что они голодные, дети неподмытые плачут, а сделать ничего нельзя... Так они, бедные, когда проходили мимо конюшни воинской части, там росла тыква, свекла, кто смог попрятали детей в этих высоких стеблях. И люди начали их подбирать... Но какая-то сволочь донесла и румыны потребовали под угрозой расстрела "сдать всех жидовских детей"... Кто-то принес, а кто-то, как потом говорили, отправили в деревню к родственникам.

Евреев поселили в этих бывших армейских конюшнях, но их же совсем не кормили, и люди, когда узнали об этом, стали варить для них мамалыгу, малаи, давали что-то охраннику, и передавали им эту нехитрую еду. Так эти несчастные евреи даже креститься стали, такие голодные были... Помню, что носили им вареную тыкву, свеклу. Что могли, то делали, но их потом все равно расстреляли...

Получается, что евреев расстреливали в самые первые дни оккупации.

У нас показательных казней в первые дни оккупации немцы не устраивали, но с первых же дней началось гонение на евреев. Останавливали прямо на улице и спрашивали: "Юде?" И если отвечал отрицательно, но у них было сомнение, то требовали снять штаны...

Причем как их расстреливали. У нас, например, румыны выгнали их на полигон и стали по ним стрелять из пулеметов, те начали разбегаться, но пуля же все равно догонит... Мы это все слышали... А когда через пару дней появился сильный запах, то нам приказали собрать и похоронить эти трупы... У нас соседи были этнические немцы, и я помню, как отец им сказал: "Да как же не стыдно невинных людей стрелять, уж лучше заставили бы их работать". А соседка так простодушно отвечала: "Да то ж румыны..."

Между собой вы не обсуждали неудачи начала войны?

Отец мой, участник 1-й Мировой, так говорил: "Вы, сукины сыны, полстраны отдали, а мы воевали на их территории..." Даже старухи тогда говорили: "Отступаете, нас бросаете..." Причем, некоторые вначале думали, что придут немцы и станет как при царе, поэтому и в плен пачками сдавались. Но в основном люди были настроены патриотично, как говорится, хоть и бедно жили, но это наша Родина... А потом как увидели, что оккупанты творят, пошло сопротивление ...

Но вообще, это было очень больно и обидно. Ведь до войны как народ заверяли: "У нас граница на замке, даже птица не пролетит. Наши самолеты летают выше всех, быстрее всех!", а потом к нам румыны на волах приехали... Помню, с младшим братом в овраге в бурьяне сели, и даже заплакали от обиды... А ведь до войны муж сестры все хвалился: "Да дай мне хоть трех германцев, я с ними со всеми один управлюсь", на что ему отец говорил: "Ты думаешь, у немцев силы не найдется?.."

В вашем городке много людей стало сотрудничать с немцами? Были среди них откровенные предатели?

Нас всех отец сразу предупредил: "Если станете предателями, то я вас сам поубиваю..." Но, например, с моей старшей сестрой в классе учился молдаванин Андрей Доба, который записался на службу к румынам. Как-то он остановил меня, показывает мне пистолет, и говорит мне: "Я теперь, что хочу могу делать. Хочу полицая отлуплю, хочу еще что..." А ведь он такой талантливый был парень, отлично танцевал, играл на мандолине, и нельзя было даже подумать, что он такая сволочь... Как-то на танцах он повздорил с одним полицаем, и набил ему морду, и ничего, так его все боялись...

Сколько он людей "закопал" - это ужас... И доносил и лично расстреливал... Я с ним боялся слово лишнее сказать, чтобы не дай бог чего... Он потом и сам говорил: "Я уйду с румынами, а то я тут такого натворил..." Но он, почему-то остался, и не ушел с румынами. Видно, переживал за нажитое при оккупантах "добро", он ведь очень много нахапал... Передовые части нас освободили и ушли, но тылы отстали, и власти почти не было. И когда он шел с баяном по улице, люди доложили, кто это такой, сколько он народу погубил, то его прямо на месте застрелил какой-то офицер... За ним приехала его жена на повозке, и все причитала: "Приехали тут на нашу голову..."

Знаю, что когда немцы только пришли, один тоже решил выслужиться. Сам составил списки комсомольцев и отнес в комендатуру. Переводчица объясняет немецкому офицеру: "Он принес список комсомольцев и активистов советской власти". Немец его спрашивает: - "А ты сам подчинялся советской власти?" - "Нет, я увиливал". - "Значит, и у нас тоже будешь увиливать", и приказал всыпать ему 25 шомполов... Спина у него аж синяя была. Правда, с тех пор мы его больше никогда не видели. Как потом оказалось, эта переводчица работала на немцев по заданию подпольщиков, и может это они его и...

А когда уже приближался фронт, то этнических немцев всех эвакуировали, и никто из них потом так и не вернулся. Говорили, что их перехватили уже где-то в Польше, всех мужчин вроде как расстреляли, а женщин выслали в Казахстан...

А мой двоюродный брат служил пограничником на Дальнем Востоке, и он потом рассказывал, что к ним привезли на работу много арестованных женщин, и так к ним жестоко относились, что люди возмущались и стали их жалеть. Но потом им всем сделали такие таблички на грудь: "Я изменила Родине", и народ от них сразу отвернулся... Измену никому не прощали...

Но, например, начальником полиции у нас был некто Мешечников, и у него был пасынок. Так этот парень даже ушел из дома, не захотел вместе с предателем жить. И когда пришли наши, то его не тронули, а этого Мешечникова поймали аж в Рыбнице, привезли к нам и повесили. Человек двенадцать там висело, причем приказали их не снимать, пусть люди смотрят... Это мне уже родители потом рассказывали.

И вот мне еще вспомнилось, как уже где-то в 50-х что ли, я читал в "Известиях" статью, которая называлась: "Хенде Хох". Где-то на Украине два кума выпили, и один из них в поле случайно нашел немецкий склад с обмундированием и оружием. Недолго думая он переоделся, взял автомат и вернулся к куму. Повел его на этот склад, заставил переодеться. - "А куда мы пойдем, зачем?" - "Сейчас проверим, как работает Советская власть". Оба, конечно, сильно выпимши. Пришли в правление колхоза, а там как раз собрание. Они всем: "Хенде Хох". Построили всех. "Коммунисты выйти из строя". Кто-то вышел, а одного спрашивают: "А ты чего не выходишь?" А он им в ответ: "Я не коммунист, при немцах я этих коммунистов сам лично душил..." Как оказалось, это был большой предатель, который числился в розыске... Конечно, их арестовали, но зато и этого предателя вычислили. Ну, тому, конечно, точно - расстрел, а этим по три года дали. Как говорится, и смех и слезы...

Но у Вас, например, не возникало идеи убить того же Добу?

Понимаете, они же всех строго-настрого предупредили. За смерть каждого своего они расстреливали по тринадцать что ли человек... Поэтому полицаев у нас не убивали, они просто иногда пропадали по тихому, без следов...

Подпольщики или партизаны были в округе?

Знаю, что партизанского отряда у нас в округе не было, зато были подпольщики, правда, к себе они всех подряд не набирали.

Я примерно догадывался, кто из полицаев работал на наших, но меня предупредили: "Языком не ляпай, а то будет плохо". Например, как-то раз меня один полицай остановил, и говорит: "Иди на базар, и предупреди знакомых, что сейчас будет облава, и с базара будут собирать мужиков на работу". И я так и сделал, причем такое часто бывало. Ведь румыны за работу ничего не платили и не кормили даже, поэтому люди старались к ним на работу не попадаться.

В школе я учился с одним парнем, вроде как Чиосан его фамилия. Он, наверное, был из азиатов, потому что глаза у него были немного раскосые. И хотя он был сирота, но учился очень хорошо, и его в школе поддерживали: одевали, кормили. Я помню, что он был очень патриотичный, активный, и вот про него я слышал, что вроде его арестовали за то, что он у румын покупал пистолеты, но потом его товарищи в Одессе его выкупили и куда-то спрятали. И я этому рассказу не удивился, ведь все знали, что румыны продажные были напрочь.

Но в принципе многих подробностей про оккупацию я не знаю, потому что после освобождения меня сразу забрали в армию, а когда я вернулся, то все уже было решено.

Но новости с фронта, например, до вас доходили?

Да, ведь у нас в городе можно было даже купить газету на русском языке "Молва", небольшого формата такая. Вообще, мы, молодежь, старались в город не выходить, а вот женщин они не трогали, поэтому в город чаще всего ходила сестра, и она покупала эту газету. Особенно мне запомнилась одна статья из этой газеты, речь доктора Геббельса. В ней было написано примерно так: "В боях погибло двадцать миллионов русских солдат - это население большого европейского города. И если собрать всю кровь этих погибших, то в этом бассейне можно утопить мавзолей Ленина... А из тел этих убитых солдат можно выложить мост от Москвы до Владивостока..." А в конце такое: "Из тундры движется огромная лавина", я еще подумал, что имеется в виду природная стихия, "и если немецкая армия ее не остановит, то русские танки остановятся в испанских садах..." Ребята, с которыми мы вместе читали, удивились: "Что это значит?" А я им говорю: "Война закончится там, где она начиналась..." - "Да ну?" - "Так ведь это не я, это же сам Геббельс так говорит..."

Помню, что когда мы узнали о победе под Москвой, то этнические немцы только отмахнулись: "Вот лето опять наступит, так наши и Москву возьмут, и Сталинград..."

За счет чего жили в период оккупации?

Мы взяли из колхоза наши полтора гектара земли, которые нам вначале дали, а потом забрали. Отец брался то ремонт сделать, то еще что-нибудь, но это для частников, а не немцам. Я ему, конечно, помогал, но, вообще, работы было мало, поэтому фактически вели натуральное хозяйство.

Румыны иногда привлекали к временным работам: помню, как-то зимой нас привлекли для работ по сужению железной дороги, или если надо что-то разгрузить, дров наколоть, сами-то они не хотели работать. Как-то раз нас поймал один румынский солдат, и отвел чистить их казарму, там были только дневальные, и уйма грязи. Когда начали подметать, то подняли такую пыль, что даже друг друга не видели, но как раз пришел офицер и как начал кричать. Хорошо еще я догадался выйти во двор, а то он начал всех подряд лупить нагайкой.

Помню, что пооткрывались всякие лавочки. Какие деньги были? Оккупационные марки в основном ходили, и леи, но меньше. Помню, что за целый день работы женщинам платили марку, а мужчинам - две. Но вот, кстати, на работу в Германию у нас никого не забирали, я такого не помню.

Вы упомянули об этнических немцах. На каком они были положении?

У них были серьезные права, и они жили значительно лучше нас, потому что им и земли выделили, и лошадей. И хотя они и при советской власти не бедствовали, и передовыми были, и жили наравне со всеми, но вот обрадовались немцам... И очень быстро они нас стали считать за людей второго сорта, хотя еще вчера мы все вместе жили... Так они их быстро настропалили, что вы - "арийцы"... Они носили повязки со свастикой, ходили строем и распевали:

Дойчен - гут! Юде капут!

Русским тоже, а румынам позже!..

А припев был такой:

Смерть жидам, смерть жидовской коммуне!

Потом их молодежь забрали в армию, но не на фронт, а в Германию. Как-то в отпуск приехал один из них, Адлер, причем до войны такой хороший был парень, но уже даже не разговаривал с нами... Кто мы, а кто вы... И посмотрите какая судьба, его старший брат Илья служил в Красной Армии, а этот у немцев...

И квартальный один все меня допекал: "Ты чего это в город на работу не ходишь? А нет, так приходи ко мне, у меня работы много..." Хозяин вдруг нашелся... А ведь раньше он у моего отца в бригаде работал, отец его всему научил, а он вдруг так...

Когда немцы только пришли, то коровы у нас уже не было, но наша единственная свинья была тихая, и ее не заметили и не забрали. Немцы пошли к соседу-немцу, хотели у него отобрать, так он их направил к нам: "У них ведь есть отличная свинья". Отец чуть не плакал, когда ее забирали. Потом этот сосед приходил извиняться: "Вы извините, так уж вышло, но когда у моей будут поросята, я вам обязательно одного дам", но так ничего и не дал... Но его судьба все равно настигла и наказала...

Румыны контролировали территорию, а немцы железную дорогу. И как-то случился конфликт: румыны захотели что-то вывезти, но этнические немцы этому воспротивились. Приехало сначала румынское руководство, причем, претор кричал солдатам: "Пушкаць!" (стреляйте). А у этих же тоже оружие было, в общем, стычка вышла не на шутку, правда стреляли только в воздух. Потом разошлись, но румыны этой обиды не забыли.

Здание столовой немцы заняли под склад, весь его забили моторами, и кушать румыны могли только на кухне. В общем, когда случился пожар, то сразу стало известно, что именно румыны сожгли эту столовую... Говорили, что там пятьсот моторов сгорело. Мы ходили, смотрели, ничего восстановить было нельзя, все поплавилось. А немцы ходили и ругались на чем свет стоит: "Шайсе ромын..."

А вам самому с немцами приходилось общаться?

Как-то к нам на квартиру поселили трех простых солдат, причем один из них оказался австрийцем. Они наклеили на дверь бумажку - "Занято", чтобы больше никто не ходил. Что вам сказать, мне запомнилось, что они любили выпивать, но, когда уезжали, то этот австриец аж плакал и просил у отца прощение: "Я не фашист, а простой человек. Что я здесь ищу? У меня дома семья, дети", даже показывал фотографии своей семьи. Но прожили они у нас недолго, меньше месяца. И насколько я понял, что они ехали с фронта. Как-то на железной дороге разбомбили вагон с сахаром, так они его понабирали, и с нами поделились, и все приговаривали: "Кушай, кушай русский, а то скоро всем капут будет..."

Девушки с ними гуляли?

Сколько угодно. Как потом с ними разбирались, я не знаю, потому что вернулся как раз в разгар голода, все знакомые поразъезжались, и в городе жили уже совсем другие люди.

Вообще молодым парням и мужчинам без опаски ходить в город можно было только на праздник, только тогда на работу не ловили, а так опасно, могли забрать на какую-нибудь работу. Если удерешь, хорошо, а нет, то так и будешь бесплатно работать. Но обычно, когда начиналась облава, то один все равно убегал, или его специально отпускали, и предупреждал всех.

Вы не знаете, из евреев хоть кто-то пережил оккупацию?

У нас в классе было много евреев, но я потом никого не встречал, поэтому их судьбы не знаю. Но вот когда пришли немцы, то мы какое-то время работали в военгородке, оборудовали госпиталь, нам даже что-то заплатили. А переводчицей была одна девушка - Гецис. И немецкий офицер, который с ней работал, ее предупредил: "Когда закончите работу, то больше не работайте, вас всех должны расстрелять... Если хотите спастись, идите в Балту, там евреев пока расстреливать не будут..." Она сразу побледнела, перевела все это моему отцу. И отец их проинструктировал, как им лучше туда дойти: нужно обязательно идти не по дороге, а лесом. И действительно, там они работали, и их не расстреливали. И вот про тех, что были в Балте потом говорили, что некоторые из них пережили оккупацию и спаслись, правда, кто по лесам, кто где...

А кто в Балту не ушел, всех расстреляли... У меня в Балте жила бездетная тетка, так она взяла одну из этих евреек, правда, переодела ее в крестьянскую одежду. Та называла ее мамой, работала, прожила у нее всю войну, и никто не выдал... Так и спасла ее, и потом все говорила: "Это мое счастье, что я в жизни хоть кому-то помогла..."

Можно сказать, что вы тоже пострадали? Может вас били?

Как-то пошли все на праздник, 10 мая у них был какой-то праздник с танцами до самой ночи, и румыны в танце раздухарились, начали кричать: "Ээээй!" Ребята рядом стояли, и, передразнивая их, тоже крикнули: "Эээй!" Но два румына подошли к нам и на румынском спрашивают: "Чего Эээй?" И раз моего приятеля. Меня тоже ударили, и мы побежали. Они за нами, даже сняли ремни, но мы кинулись в овраг, и они за нами уже не побежали, побоялись.

Еще у нас как-то сгорело депо, и нас собрали разгребать мусор после пожара. Вышел какой-то офицер и начал орать, я до сих пор помню отдельные слова: "Арбайтен, сакраменто", что-то еще... И я в шутку тоже крикнул своим: "Арбайтен!" Он подошел ко мне: раз мне по морде, придержал, второй раз. А если бы я ответил, то он бы меня мог и убить... Начал орать на меня: "Тебя надо в полицию, ты работать не хочешь..."

И еще как-то раз дали по морде ни за что... Шли мы с приятелем по улице а навстречу нам румын, заместитель начальника жандармерии, капитан что-ли. Ничего не скажешь, он был интересный мужчина, красивый, холеный такой, но его все старались обходить. Поманил нас пальцем, чего, мол, не здороваетесь? Ударил сначала рукой, а потом нагайкой, мы, конечно, побежали. Потом как-то идем, причем, по такой улице, где вроде бы и румын не должно быть, так он опять нам навстречу. Мы уже его поприветствовали, но он нас спрашивает: "Де че здравствуйте?" (в смысле, почему это мы его поприветствовали?) И нагайкой нас... И так ему плохо, и так... Девушек, правда, не трогали, а нас да.

Но вообще оккупация - это такое время было, что и жили очень бедно, и ни одеться, ни работы, ни учебы, ни в город не выйти, да и пойти некуда... Жизнь как приостановилась...

Как-то чувствовалось, что фронт приближается?

Это чувствовалось, да и румыны особенно не скрывали. Даже в этой газете "Молва" были такие сообщения: "Для сокращения линии фронта - оставлены города такие-то...", а нам все понятно. Потом стали видеть всполохи канонады, хотя звук почти не доходил. Мимо нас стали проезжать целые колонны войск. Как-то в нашем доме остановились на ночь офицеры, так мы ушли ночевать в сарай. А когда в нашем дворе остановилась походная кухня, то отец все сокрушался, что у нас нет знакомого врача, который бы дал яду, причем он был твердо уверен, что смог бы незаметно им подсыпать...

А в первых числах марта 44-го над нами стали пролетать снаряды, а потом и пули... Появился отряд эсэсовцев, которые стали ходить по дворам, и искать молодежь призывного возраста. К нам зашел пожилого вида немец, и спросил меня: "Тебе сколько лет?" А когда я ответил, что шестнадцать, то он с таким недоверием посмотрел на меня. Отец на нас с братом цыкнул: "Не маячьте без дела, идите работать". И, пережидая прохождение фронта, я на пару дней спрятался. У нас за городом был глубокий и очень крутой овраг, в котором была очень ветхая избушка, где жили дед с внуком. Я с этим парнем был знаком с детства, поэтому попросился к ним спрятаться на пару дней. Причем, недалеко немцы поставили свое орудие, которое стреляло по нашим, а наши стали в ответ. Один раз я захотел выйти на улицу, и только открыл дверь, а на меня комья земли от близкого разрыва снаряда... А когда эти артиллеристы уходили, то пришли, и начали просить у деда попить, а еще лучше молока. Да только откуда у них молоку взяться?

А потом ранним утром появились наши разведчики, мой отец показывал им дорогу, но основные войска появились только через пару дней, и боев почти не было. Вот так нас освободили.

Когда вас забрали в армию?

Кажется, 26 марта нас освободили, а уже 28-го меня призвали. Правда, вначале человек пятьдесят пошло в город, и подпольщики нас организовали: раздали оружие, и расставили охранять разные объекты, чтобы люди их не растащили: пекарню, какие-то склады. Я как раз стоял на таком посту, когда пришел мой товарищ и говорит: "Иди, собирайся, нас в армию забирают". И все, никакой повестки, ничего такого не было.

Собрали нас в "Доме Красной Армии" разных возрастов где-то две тысячи человек со всего района, и устроили вначале проверку. Этим занимались подпольщики, они же все про всех знали. И вот перед нашим огромным строем выходит капитан и говорит: "Кто служил в полиции - выходи". Вышли четверо, а один не вышел. Его сосед толкает в бок, выходи, ты же служил. Тот ему: "Отстань". Подозвали этого капитана, он посмотрел в свой блокнот, и говорит громко: "Не беспокойтесь товарищи, он служил в полиции по заданию подпольной организации". Его сразу оставили в покое, а тех четырех увели.

И тогда нас начали разбивать по подразделениям. Вначале объявили: "Нужно сто человек в роту автоматчиков". Кинулось человек триста, наверное. "Нет, нет, товарищи, нужно всего сто". Как-то там отобрали. Вторая рота - бронебойщики. Тоже вышли добровольцы, но уже не так бойко. Набрали. Как сейчас помню, была небольшая пауза, и потом говорят: "А сейчас мы набираем для очень опасной, но и очень почетной роты. Кто хочет в разведчики?" И поверьте, сколько нас там оставалось, но никто не вышел, никто! Тогда капитан повторил: "Я считаю до трех, если сто человек не выйдет, то сам начну выбирать". И все равно никто не вышел... Тогда он начал ходить вдоль строя и выбирать. А я же высокий был, среди сверстников выделялся как корова среди овец, худой, правда. В общем, я стоял третьим в строю по росту, поэтому на меня обратили внимание, выбрали, и так я попал в эти сто человек для разведроты.

Сразу разбили всех на роты, но на пару дней еще распустили по домам, и только потом опять собрали. Когда с родителями прощался, думал, что в последний раз видимся, а что поделать?.. И мы пошли колонной через наш городок... Подвели к казарме и дали нам по снаряду для 76-мм орудий, чтобы мы впустую к фронту не шли.

Из Котовска дошли в Красные Окна, там снаряды оставили, и оттуда в Дубоссары. Но нам ничего не говорили куда, чего. И вот так мы попали на Шерпенский плацдарм. Поздно ночью нас привели во второй эшелон, а в окопах смотрим: тут рука торчит, там нога...

Пришли два командира, и старший лейтенант зачитал фамилии. Из всей нашей сотни выбрали всего четырнадцать человек. Причем, мы еще подумали, что раз выбрали только молодых, то, значит, нас отправят учиться в училище.

Там же приняли присягу, выдали красноармейские книжки, и вот так я оказался в полковой разведроте 960-го полка 299-й стрелковой дивизии. Коллектив был то, что надо. Встретили хорошо, не подковыривали, чем могли, помогали. Людей не хватало, поэтому на отсутствие у нас боевого опыта не смотрели. В этой разведроте я провоевал с 9 апреля по 21 июня, пока меня не ранило.

Расскажите, пожалуйста, о структуре роты. Какие люди там служили?

Всего там служило человек пятьдесят. Точнее сказать не могу, потому что общего построения роты у нас ни разу не было. Командиром роты был старший лейтенант, но его фамилии уже не помню. Рота делилась на два взвода: Зуева и старшего сержанта Плетникова, к которому я и попал. Хотя в поиск набирали смешанно, как-то смотрели, кто им подходит, и тех вызывали.

И был в роте еще один офицер-инструктор, который стал нас обучать. Считаю, что за такой короткий период он нас подготовил довольно неплохо. Помню, как он нас спрашивал: "Что самое опасное в разведке?" Кто что отвечал, но он нам сказал: "Запомните, самое опасное - это нарваться на немецкую разведку! В лучшем случае половина погибнет, а в худшем все... Поэтому всегда нужно быть начеку!" Этот инструктор нас еще так учил: "Самое главное - вы должны ползти тише кошки, а не то, что вы там налетели, пошумели, подвигов наделали... Вы должны тихо взять "языка" и тихо его привести - вот это высшая квалификация для разведчика".

Как тщательно готовился "поиск"?

Четыре опытных человека ходили на передовую, и подбирали место для перехода. Если не находили, то в следующую ночь шли уже в другое место. Место для вылазки подбирали очень тщательно, причем, если немцы нас заметили, то все, в это место даже не суемся.

Но к опытным разведчикам всегда добавляли новичков, чтобы те учились. По возрасту у нас была одна молодежь. Самому старшему - Плетникову было всего двадцать четыре года, но он нам казался взрослым и очень опытным.

Наши офицеры в "поиск" сами никогда не ходили, но авторитет у них был. Как я уже говорил, строгого разделения на группы у нас не было. Старший группы сам подбирал людей и предлагал им пойти, но отказываться было некрасиво, поэтому никто ни разу и не отказывался. Новички начинали с группы прикрытия, опыта же нет еще. Ну и должны были таскать "языка", а если придется, то и раненых или убитых.

Помню, что когда в первый раз пошли, то у меня сердце так стучало, что я его только и слышал. Во второй уже меньше, а в третий я и забыл про сердце, хотя страшно было очень... Когда я слышу, что кто-то бахвалится: "Да я вот так запросто в разведку...", мне просто смешно, ведь ты же сам идешь в лапы к врагу, и с любой стороны тебя могут в любой момент прихлопнуть...

В нашей роте служили только славяне. Причем, если был в оккупации, то вначале чувствовалось некоторое недоверие, правда, только до первого "дела". Рота была очень дружная, но с кем-то особо подружиться я просто не успел, ведь все время постоянно были заняты. Но сплоченность была настоящая, как говорится, один за всех, и все за одного.

Как пехоту нас никогда не использовали, у нас была своя задача, а у них своя. Но от пехоты мы себя и не отделяли, хлебали с ними из одного котла. И оказалось, что в разведке ничуть не почетнее, ничуть... Зато гораздо опаснее... Поверьте мне, после разведки везде легко... Но чтобы кто-то просился из разведки уйти, я такого даже не слышал.

Были ли в роте бывшие уголовники, тоже не знаю, у них ведь на лбу не написано, а так никто не рассказывал, у нас вообще народ был молчаливый и неразговорчивый.

Снаряжение? Про маскхалаты, например, я даже и не слышал. Брали в "поиск" три-четыре плащ-палатки. Половина роты ходила в сапогах, да и то в немецких. А остальные, и я тоже, в ботинках.

Группа захвата у нас были четыре силача. Видно они или бывшие спортсмены или кто, но я когда видел, что они вытворяли на тренировках, как они друг друга кидали! Очень сильные и ловкие. Так вот, в "поиск" они ходили зачастую даже без автоматов, им они были не нужны. Вообще ППШ для разведки не совсем удобный, большой, круглый диск при ползании сильно мешал. Мне, например, очень нравился ППС. Это совсем другое дело, он небольшой, легкий, удобный, и рожок вместо диска. Причем, в "поиск" брали всего один рожок, мы же не в бой идем, и всего по одной гранате. Немецкое оружие никогда не брали, в их форму не переодевались.

Чему вас учил этот инструктор?

Перво-наперво нас научили самому главному закону разведки - никогда не бросать своих! Поэтому мы ни разу никого не оставили и не бросили. Чтобы пришлось выбирать, кого вытаскивать, своего товарища или "языка", у нас таких ситуаций не было, но нас настраивали, что и того и другого нужно вытащить.

И учили, конечно, как обращаться с оружием: огнестрельным и холодным. Ножом учили бить снизу, так опаснее. Инструктор говорил так: "Даже если ты будешь падать, то и снизу сможешь его пырнуть". Как ползать, как правильно маскироваться, много чему.

Никакого ритуала принятия в разведчики у нас не было, это же не игра, а очень опасная работа, фактически идешь на смерть... Одно слово - смертники... Всякий раз уходишь - прощаешься... Хотя больших потерь, или тем более, чтобы целая группа не вернулась, у нас такого не было.

Сколько раз вы ходили в "поиск"?

За те 73 дня, что я пробыл в разведке на передовую мы ходили почти каждую ночь, или наблюдаем, или готовим лазейку или по нейтральной полосе ползаем. Бывало, что часами там лежали и караулили немцев. Думаю, что раз десять я так сходил. В основном возвращались без немцев, но раза три с передовой рядовых все-таки притаскивали. И еще два раза мне пришлось сходить за линию фронта, в ближний тыл к немцам. Уходили, правда, недалеко, километра на два максимум.

Расскажите, пожалуйста, об этом.

В первый мой выход пошли вдевятером. Легко взяли "языка" и легко вышли, особенно даже ничего и не запомнилось.

А вот во второй выход в тыл к немцам меня ранило. Нам тогда поставили задачу - "нужно срочно взять "языка", а не возьмете, так вся ваша рота пойдет в разведку боем..." Но Плетников уверенно пообещал - возьмем.

Он сам отобрал восемнадцать человек, и я попал в их число. Начали готовиться. Плетников лично нас тщательно готовил, даже не забыл напомнить: "И не забудьте по кусочку хлеба". Хлеб брали для того, чтобы если вдруг очень захочется кашлять, то съел кусочек, и горло сразу прочистилось.

Пошли в ночь на 21 июня, тогда до Кишинева оставалось уже всего семнадцать километров по прямой. Удачно перешли линию фронта. Дошли до какой-то деревни. Смотрим, часовой что-то охраняет. Его убили, но появились еще двое, одного убили, а второго взяли в плен. Надели ему колпак на голову, в рот кляп, и потащили. У нас в роте был такой специальный ватный колпак для "языков", как ведро. Причем этот унтер вначале отказывался идти, даже говорил: "Хоть расстреливайте, но не пойду". Но Плетников через нашего переводчика ему сказал: "Поживешь еще". Привязали его за член, и он так побежал... Но смеха это ни у кого не вызвало, тем более у меня, у всех же нервы на пределе...

А на обратном пути меня ранило, зацепило кончик кадыка. Там же пули так и свистят, почти беспрерывно. Меня осмотрели, успокоили, мол, ничего страшного, всего лишь царапина. Вышли на нейтральную территорию, а там низинка была, и пули уже свистели довольно высоко над нами.

Сели передохнуть и подготовиться к последнему броску. И тут сигнал: в нашем направлении движутся немецкие разведчики... И как потом оказалось, они тоже "добычу" несли. А ведь нас инструктор до этого сколько раз предупреждал - самое опасное встретиться разведка на разведку. Там или часть погибнет, или все до единого...

Помню, что там рос виноградник, мы еле успели разделиться на две группы, присели, и как они подошли, мы на них кинулись... Но бросились только с ножами, без выстрелов, но не чтобы не шуметь, а чтобы своих не перестрелять. На меня бросился один здоровый немец, он видно одного нашего убил, развернулся на меня, и я еще подумал, что у него в руке граната. Я успел ногой его в живот толкнуть, он пошатнулся, отступился на шаг, но отмахнулся, и рукой меня зацепил в подбородок. Но я нырнул ему в ноги, наверное, он подумал, что я падаю от его удара, и, поднимаясь, я ударил ему ножом снизу, прямо между ног... Он только крякнул, но не упал сразу, а медленно осел прямо на меня...

Я потом посмотрел, а у него в руке был пистолет... Это правильно говорят, что не каждый может убить ножом, но в критической ситуации когда остается доля секунды и вопрос стоит ребром: или ты или он, то думать особо некогда... Но вообще как это у меня все так удачно получилось, я и сам до сих пор не понимаю...

Пока поднялся, помню, что дрожал весь, а все уже закончено, наши стоят. Меня похвалили, подбодрили. Посчитались, немцев оказалось двенадцать. Дострелили их. Шуметь не боялись, потому что там постоянная стрельба, и на наши выстрелы никто внимания не обратил. Но вообще, конечно, что и говорить, повезло нам сильно. Нас и больше было, и мы их первыми заметили. Нашего пленного освободили, оказался какой-то старшина. Он нам стал помогать, ведь у нас было трое убитых и шесть раненых, из которых двое очень тяжелых, оба без сознания.

Их в первую очередь положили на плащ-палатки и вперед. У самых окопов начали перекликаться: - "Мы свои!" - "Пароль!" - "Котелок". - "Отзыв!" - "На двоих". Подползли к самым окопам, и тут я совершил ошибку. Когда осветительная ракета только погасла, нужно было немного выждать, а не кидаться сразу, потому что когда ракета тухнет, то пулеметчик сразу дает очередь в темноту. Но я сразу поднялся на бруствер, и тут же получил две пули в левую руку... Одна навылет, а другая застряла в кости, чуть повыше кисти. Я упал в окоп, меня перевязали.

Вышли к своим, доложились. Командир роты поблагодарил, и отправил нас, четверых раненых в санроту. Отдали нам документы. А потом в санроту пришли и ротный, и остальные ребята. "Благодарю за службу! Быстрее выздоравливайте, и возвращайтесь к нам". И зачитал нам приказ, что нас всех четверых наградили медалью "За отвагу". Тяжелораненым и убитым дали по "Красной Звезде", а здоровых пообещали наградить позже, потому что наград на всех просто не хватило.

Мы пошли своим ходом в тыл, а там как раз стоял санитарный эшелон, в который нас и приняли. Суток трое, наверное, ехали, но я лежал на верхней полке, меня просквозило, и сильно простыл. Приехали в город Крюков на Днепре, всех разобрали по отделениям, а меня в изолятор, потому что боялись, что это не простуда, а какая-нибудь зараза.

В госпитале меня подлечили, но когда сняли гипс, оказалось, что кость срослась неправильно. Перед самой выпиской меня вдруг вызвали на перевязку. Ребята в палате даже засмеялись, потому что мне выписываться пора, а меня опять на перевязку. Но мне опять поломали руку, и загипсовали заново.

Потом нас отправили в ГЛР (госпиталь легкораненых), который находился на станции Хировка. Причем мы поехали туда прямо в нашем госпитальном нательном белье. Оно было такое старое, уже застиранное совсем, а нам выдали только шинельку, чтобы прикрыться, да ботинки без обмоток. Выглядели мы как настоящие голодранцы... В этом ГЛР мне сделали 7 или 8 сеансов лечебной физкультуры. Я садился за стол, работал пальцами на специальном станочке, а потом мне еще целый час медсестра массажировала руку. Помню, вышел с первой процедуры, а у меня раненная рука работает лучше здоровой, правда, всего на два часа.

А чтобы мы не бездельничали, нас там начали обучать. Отобрали тридцать молодых славян, и начали нас учить станковому пулемету. Тех, кто постарше - на ручной пулемет, а все остальные, в основном нерусские - на ПТР, потому что там и учить нечего. Я все добросовестно выучил, и сдал на "хорошо".

Доехали с этим ГЛР до Жеребково, а это от моего родного Котовска всего 35 километров. Я, конечно, попросился заскочить домой, но мне не разрешили: "Не стоит, вы отстанете, будут проблемы".

А через пару дней началась Ясско-Кишиневская операция. Примерно 26 августа на малом ходу прошел эшелон и из него прямо на ходу для нас выбросили тюки с обмундированием. Нас выписали, и командой где-то из семидесяти человек мы поехали на фронт.

Это была целая эпопея. Добрались до узловой станции Слободка, там сели на угольный эшелон, и на нем доехали до Рыбницы. Грязные были как черти. Потом поехали в Яссы, там сходили посмотреть королевский дворец. Дальше пошли пешком, и везде нас румыны встречали очень хорошо, всегда сами нас угощали. А узбекам там была вообще радость. В одном месте сбежал хозяин большого хозяйства, где было много овец. Так они их резали и эту жирную баранину ели прямо без соли.

На попутных эшелонах, в основном на наливных сцепках, поехали дальше. Как сейчас помню, что когда ссорились с охраной эшелонов, то наши нацмены кричали: "Я тоже должен ехать на фронт! Почему я должен пешком идти, что я тут украду?" Как-то уселись на крышу одного вагона, но в щель увидели, что до самого потолка он заполнен станковыми пулеметами. Нет, думаем, лучше пересесть на другой вагон.

В общем, с такими приключениями, где ехали, а где шли. Помню, что проезжали через Роман, Бакэу, Брашов, Орадя. Нигде ничего мы у людей сами не просили, просто стыдно было просить. Если покормят - спасибо, а нет, так нет. Но почти везде люди нас сами кормили.

И только 5-6 сентября мы добрались в запасной полк 2-го Украинского Фронта, который располагался где-то на Дунае, в Венгрии. Что вам сказать... В этом полку было около тридцати тысяч народу... Нары в четыре ряда. Если пошел в туалет то все, твое место сразу занимали, ведь как селедка в бочке лежали... А когда подъем, то спуститься по лестнице сразу нельзя - внизу пробка, потому что пока все оденутся, выйдут...

Правда, кормили там, в принципе нормально, один котелок на двоих. Это в Молдавии хлеб был из непросеянного ячменя со стюками, а мясо, только если лошадь убило. Его жуешь-жуешь как резину, а потом выплевываешь. Но тогда на это особо никто не смотрел, все думали о том, как бы живым остаться. Матросы Дунайской флотилии помню, с нас все смеялись: "Как утро - так кипучее, как вечер - так могучее", потому что мы все время песни разучивали.

Но проводили и полевые занятия, а по дороге туда и обратно вроде как строевая подготовка. Обучали, как нужно наступать, как обороняться. Сержант у нас был лет тридцати пяти, так он нас так гонял, а когда мы не хотели через грязь ползти, он все приговаривал: "Не хотите ложиться, а на передовой как миленькие ляжете, и еще будете рукой яму копать, чтобы голову в нее спрятать..."

Запомнился еще такой эпизод. Как-то прямо над лагерем пролетел "Мессершмидт" и невдалеке сел. К нему поехала машина, и оказалось, что пилотом там оказался семнадцатилетний пацан. Он рассказал, что только окончил летную школу, но его папа ему сказал: "С русскими воевать не нужно", поэтому он решил сдаться в плен. Его, конечно, приняли, как положено.

Где-то пять дней мы пробыли в этом запасном полку, и взводный говорит: "Пришел сильно богатый "покупатель", ему нужно сразу три тысячи человек". А мы про такое даже и не слышали никогда, это же фактически целая дивизия. И на длинном эшелоне с двумя паровозами мы поехали к фронту. Думали нас везут к Будапешту, но нет, мы проехали мимо него.

Нас привезли в какую-то степь и маршем к месту назначения. Открыли нам склад: "Берите оружие". Кому винтовку - 130 патронов, больше можно, а меньше нельзя. Но старики нам сразу сказали: "Набирайте побольше, а то немец в наступление пойдет, и мы быстро останемся без патронов". Всем выдали по одной гранате, и еще каждому выдали по две бутылки: одна с прозрачной жидкостью, как водка, тоже сургучом запечатанная, а вторая - черная. Белая воспламенялась от соприкосновения с воздухом, а черную нужно было бросать сильно, только тогда разбивалась ампула внутри нее, и огонь от нее тоже уже не потушишь.

Двинулись к передовой, причем, что мне запомнилось. Вдоль дороги из прутьев был сделан специальный забор, чтобы немцы не видели передвижения. Но нас все равно заметили, начался артобстрел, а меня еще отец учил, он же воевал в 1-ю Мировую: "При артобстреле нужно бежать не назад, а вперед". Поэтому я и кинулся вперед, а за мной еще пару человек.

В общем, вот с таким приключениями мы попали в 72-ю Гвардейскую дивизию 7-й Гвардейской Армии. Меня направили в пулеметную роту 2-го батальона 222-го полка. Уже после войны на политзанятиях нам рассказывали, что к нам перебежал один немец, и говорит: "По личному приказу Гитлера, вашу дивизию разобьют", ну якобы за то, что она отлично воевала. Штабные начали смеяться, а он и говорит: "Завтра можете меня расстрелять, если я сказал неправду..." Но факт тот, что когда немцы ударили, от дивизии осталось всего ничего... На семь километров, что держала дивизия пошли 200 танков, а перед этим еще два дня непрерывно работала артиллерия... В этих боях погиб и комдив Лосев, а на его место потом назначили Берестова.

Нашу пулеметную роту тоже формировали заново. Я же в ГЛР окончил курсы пулеметчиков, поэтому и вызвался в пулеметчики, но меня все равно проверили, устроили вроде как экзамен. Поспрашивали немного по теории и все. Набрали много молодых и нацменов, тогда вообще их много пришло. Я уже тогда был нестроевик, но ограничений по службе пока не было, хотя уже и вышел указ, что нестроевиков определять на работы полегче. В роте было четыре расчета "максимов", с командиром и санинструктором, всего двадцать пять человек. Нами командовал необстрелянный младший лейтенант, который по возрасту был даже младше меня. Меня назначили первым номером, а вторым мне дали Лебедева. Он был повыше меня, правда, и потоньше меня, хоть я и сам был "фитиль".

Это уже была вторая половина сентября. Нам поставили задачу - взять высоту и деревню, и таким образом выровнять линию обороны. Названия ее точно не знаю, но между собой эту деревню мы называли Новая Весть. Взяли ее хоть и с боем, но почти без потерь, и встали в оборону.

Но моя рука не то что не заживала, а стало еще хуже. Ребята вначале подумали, что я сачкую, потому что я даже окапываться, не мог, у меня рука до локтя стала темно-лилового цвета. Мне перед ними неудобно, но я им объясняю, ребята извините, ранение. До ноября я еще как-то терпел, но потом рука посинела до самого плеча, и так болела, что меня аж крутило от боли. К тому же по ночам уже стало холодно, и нам начали выдавать по 44 грамма спирта, но мы его пили не разбавляя.

Когда я показал санинструктору руку, то он мне дал направление к врачу нашего полка. Она посмотрела и говорит мне так укоризненно: "Но вы домой не поедете!" - "А я что прошусь что ли?!"

И после этого меня попросили на время стать старшиной моей же пулеметной роты, потому что старшина, которого нам прислали, от жадности нажрался маргарина, запил его водой, и слег с тяжелейшим отравлением. Заменить его было просто некем, но я все равно отказывался, потому что термосы и пустые тяжелые, а уж полные я тем более таскать не мог. Пока ребята по две ходки делают, я, и раза не успевал. Мне говорят: "Пусть тебе больше солдат дают". А кого там брать, если там одна молодежь и нацмены, которые от страха вообще ни на каком языке не разговаривают... В общем, меня просили побыть старшиной роты пятнадцать дней, но я там промучился полтора месяца.

И только после этого меня назначили связным командира моего 2-го батальона. Основная моя обязанность была принести в штаб батальона к восьми утра докладные из рот. Я прятал докладные за пазуху и вперед. И вот так до самой Победы, все три с половиной месяца, я был связным. После разведки, конечно, это был прямо санаторий. В боях я уже не участвовал, но мне ведь даже еще в пулеметной роте после разведки казалось легко, а уж когда я стал связным, то понял, как это можно всю войну прослужить и остаться живым... Хоть я и был все время связан с передовой, и под пулями ходил, и всякое случалось, но все таки это было уже не то...

Наша дивизия освобождала Венгрию, Словакию, а в Австрии, местность, где родился Гитлер... Там немец нам перцу задал. Пустил по нам термитные снаряды, побило много лошадей... Бои до самого конца войны были тяжелые.

Слева направо: к-р 1-го отделения Соловьев А.И.; Киселев - комвзвода; С.Стульник - к-р 2-го отделения (после войны).

Где вы узнали о Победе?

В Чехословакии, чуть не доходя до Праги. Но, кстати, даже митинга, по-моему, у нас не устроили, я не помню. Зато стрельба была дня два, фары на всех машинах повключали... Стол хороший сделали, правда, офицеры сели отдельно, а солдаты отдельно. Можно было много пить, но я же непьющий и даже некурящий.

Причем такой момент. Сразу после войны, когда мы стояли в Чехословакии, то чехи сманивали наших солдат, и знаю, что некоторые к ним так и сбежали, хотя эти данные и были засекречены. И даже мне знакомые чехи тоже предлагали: "Давай к нам, мы тебе сделаем документы". Но мне отец так сказал: "Если предашь Родину - я тебя прокляну..."

Какие у вас боевые награды?

Если я вижу, что у человека мало наград, значит точно пехотинец с передовой. А если наград по пояс, значит точно из тыловиков, "коллекционер"... Помню, был у нас один трусоватый старшина по фамилии Пурич. Пожилой уже, обрюзгший, причем, партийный, так у него только ордена были, и ни одной медали, хотя к фронту он и близко не подходил. Как-то вызвал его капитан к себе, мы шли вместе, и тут начался артобстрел, так я и оглянуться не успел, а он уже в тыл бежит... Все понимали, что он в возрасте, и не трогали его. А я думал, так вот кто, оказывается, ордена получает...

Другой помню, такой невысокий молодой парень, охранял одного политработника и имел шесть медалей "За Отвагу". Шесть!!! Я то прекрасно понимаю, что это за награда, что эта медаль почетнее, чем орден. Спросил его: "Что ты такого совершил? Какие подвиги?" "А что, - говорит, мне выписывают, я и беру"...

Ведь как тогда награждали. Возьмем, например, деревню, и присылают запрос: предоставить списки отличившихся. А отличившиеся знамо где, кто убит, кто ранен, поэтому кого-то из оставшихся награждали, а остальное штабники себе выписывают...

Или, например, сразу после войны у нас был командир роты, татарин. Ничего такой, и справедливый, и боевой, но он не воевал, а ему все равно вручили орден "Красной Звезды" и написали, что он участник войны.

Правда, у нас в батальоне был, даже фамилию его помню, младший лейтенант Пшеничников. Когда брали одну высоту, он себя геройски проявил, но его тяжело ранило, а солдаты вообще посчитали, что его убило. Но похоронная команда его спасла, разглядели, что он еще живой, и отправили в госпиталь. Как потом оказалось, звание ГСС ему присвоили "посмертно", но когда он вернулся, то устроили целый митинг, и звание ему восстановили как живому. Знаю, что у нас в полку ГСС были, но только офицеры, среди солдат не было.

А у меня за войну всего одна награда - та медаль "За Отвагу" за ту разведку. Хотя если бы я был подхалимом, то тоже мог попросить нашего писаря, чтобы он мне навыписывал наград. Ведь у него же бланки были уже подписанные, но мне такого добра не нужно... Я вам так скажу, те, кто ходил под огнем, те, кто каждый день смотрел смерти в глаза, о наградах вообще не думали. Еще живой, не ранен? И, слава Богу!.. Да и не за награды мы воевали...

Кстати, этот наш батальонный писарь Хребко был комсоргом роты, и фактически он меня втихаря и в Комсомол записал. Как-то он меня спросил: "Ты уже смыл свою вину?" - "Какую вину?" - "Ну, ты же был в оккупации". - "Так и не я один, нас там восемьдесят миллионов было..." Больше он ничего не сказал и ушел. И как потом оказалось, он, не спрашивая моего согласия, написал за меня заявление о приеме. Где-то через неделю меня вызвали в штаб, я еще подумал, что кто-то на меня "накапал", но меня начали расспрашивать: "Кто у нас командир полка? А комдив?" Потом уже пошли вопросы посложнее: "Кто председатель Верховного Совета СССР?", и так далее. Я на все вопросы хорошо ответил, но уже сам начал коситься, думал, что это за расспросы такие? Но потом увидел на столе у офицера комсомольские билеты и значки, и сам обо всем догадался. А потом передо мной этот Хребко оправдывался: "Так тебе хорошую рекомендацию дали и комбат и комроты, а сам бы ты стал отказываться, говорить, что, мол, неподготовленный. Ты что обиделся на меня?" - "Я не обиделся, и отказываться бы тоже не стал, просто вы меня даже не спросили, не предупредили, и я потом на приемную комиссию пошел неподготовленный".

Причем сразу после войны, когда уже начали демобилизовывать, то стало не хватать политработников. Тогда замполит нашего полка ГСС майор Михеев стал собирать лучших бойцов. И меня тоже привлекли к этому делу, потому что я им подходил по всем статьям: участник войны, молодой, комсомолец. Михеев лично читал нам политинформации: сколько людей было награждено званием ГСС, сколько награждено орденами Победы, и всякое такое. А я потом приходил в роту и просто читал свой конспект.

А к Сталину, например, вы как сейчас относитесь?

Все таки он очень много хорошего сделал, но с другой стороны все эти недостатки с коллективизацией, голодом... Но чего у него не отнять, это какое при нем было мощнейшее государство, и какой он был трудяга. И всегда стоял за простой народ! Но в Партию я потом так и не вступил, да и в Комсомол получается, случайно попал.

Вот, кстати, вы спросили про Сталина, и вспомнился такой эпизод. У нас в Котовске рядом с городским стадионом стоял горисполком. И у него на козырьке еще до войны установили бюст Сталина. Так, когда пришли румыны они этот бюст не сломали и не сбросили, а набросили ему на шею петлю из веревки, типа повесили его. И так и оставили, смотрите, мол, как мы вашего великого вождя...

Соловьев А.И. (стоит 4-й слева) с сослуживцами сразу после войны.

Как наши войска за границей встречало мирное население?

Лучше всего, конечно, встречали в Чехии. Там девушки даже снимали с нас пилотки и забирали себе на память звездочки. Запомнилось, как в одной деревне чехи нарисовали праздничный транспарант, но серп и молот у них оказались нарисованы наружу. Наделали для нас бутербродов, выкатили бочку вина, и комбат разрешил угостить солдат, но не более чем по одному стакану.

В румынской Молдове люди тоже встречали прекрасно. Там в одном месте мы остановились на двое суток в одном крестьянском доме. Такие хорошие и душевные люди попались, так к нам по-человечески отнеслись, что когда мы уходили, то мне этот старик, хотя какой он старик, просто для меня 20-летнего он мне казался пожилым, сказал мне: "Приезжай к нам потом, примем тебя как родного. У нас сын был точно такой как ты. Погиб под Сталинградом..."

Но не было никаких "эксцессов"?

Как мне показалось, венгры живут побогаче, чем чехи, но те живут культурнее что ли. И даже в Румынии, мне показалось, что люди жили лучше, чем у нас. И даже те, кто работал на хозяев, не жаловались. А в Венгрии вообще было изобилие всего, они жили на широкую ногу, но нас строго предупредили: кушать, если не дают, можете брать насильно, но за грабеж имущества и насилие будет трибунал. Это ни в коем случае! Но у нас в дивизии было много бывших заключенных, и они разное творили, правда, и получали за это...

В Венгрии уже после войны как-то в самоволку ушли трое солдат. Помню, что как раз шла уборка урожая, так они в одном хозяйстве убили крестьянина, а его жену изнасиловали... Их поймали, и устроили трибунал. Построили всю дивизию буквой П, позвали родственников этих венгров, зачитали приговор, награды с них посрывали. Одному дали восемь лет, другому двенадцать, а третьему расстрел... Он встал на колени возле ямы, и его расстреляли... Но это был единственный раз, когда я видел показательный расстр.

Там же в Венгрии мы стояли в одном местечке, и вдруг подходит к нам одна мадьярка, что говорит непонятно, но видно, что жалеется. Оказалось, что один солдат взял беременную девушку, и хотел ее изнасиловать. Я недолго думая доложил офицеру, он пошел, вывел его к калитке, и как дал ему по морде... А я стоял рядом, и думал, что если он на нас направит оружие, то я его точно убью... Но тот молча ушел. Так потом эти венгры нас приветствовали как родных, стол накрыли, и даже руки нам целовали.

Хотя сами венгры еще коварнее, чем немцы. Мы когда у них ночевали, то обязательно кто-то один не спал, потому что знали, что они убивают наших солдат. Ходили разговоры, что спящих убивали шилом в ухо... И без вести солдаты пропадали... После войны мы стояли возле Секешфехервара, так то там солдата убьют, то тут, а один раз у колодца сразу двоих нашли... Что вы, это очень коварный народ... Если нас настойчиво хотели угостить, то мы сначала обязательно просили их самих попробовать, потому что они запросто могли и отравить...

Еще во время войны, когда проходили в Карпатах, то в одном месте нашли три трупа наших девушек-военнослужащих, даже не знаю, кто это были. Перед смертью их страшно пытали: отрезали груди, выкололи глаза, звезды на теле вырезали, ну как так можно... Я лично видел эти растерзанные тела... Причем, точно было известно, что это сделали именно венгерские солдаты. И вскоре после этого в плен взяли четверых венгров, их привел один боец на лошади, и командир его спрашивает: "Где их взяли?" - "Сидели в скирде, стреляли по нашим из пулемета и снайперских винтовок". - "Ну, раз так, отправить их в земотдел..." И тут же их просто расстреляли... Но чтобы у нас кто-то пленных пытал, я про такое даже и не слышал никогда.

Насколько это характерный эпизод?

Вообще-то сразу после боя пленных могли и расстрелять, но просто так их не трогали.

Как вы можете оценить немцев как солдат?

Вообще немцы - это грамотный и умный народ, просто Гитлер их направил не по тому пути. Думаю, что они бы и коммунизм построили быстрее нас, если бы только взялись. Немцы были квалифицированнее, грамотнее нас, тут спору нет. А у нас солдаты зачастую даже по-русски не говорили...

А кстати, с людьми, каких национальностей вам довелось служить вместе?

Самых разных. Вот вспомнился такой случай. Как-то послал меня наш комбат, капитан Дусенбиев, в штаб полка с донесением, и на словах я передал его просьбу: "Прислать четыре пулемета с русскими расчетами". Так тот офицер аж взвился: "Ишь ты, сам казах, а русские расчеты требует", правда, эту просьбу все-таки выполнили.

У нас много было разных нацменов из Азии, и мы знали, что между собой у них ходили такие разговоры: "Мы хотим национальную армию. Что мы тут делаем?" Но этим пацанам рот быстро затыкали. Меня уже после войны назначили командиром первого отделения, и я, например, своим солдатам все разъяснял: "Что все мы братья, что у нас одна цель". И ничего, постепенно они привыкли, песни пели, и очень хорошо ко мне относились. Были у нас и литовцы, и эстонцы. Ничего плохого сказать про них не могу, тоже преданные. Особенно мне запомнилось, как литовцы смешно говорят в нос. Евреев среди солдат не помню, но был у нас один старшина, а когда я еще воевал в разведке, то в пулеметной роте у нас был один еврей, и вроде бы он сам себя ранил, но говорили, что его перевязали, и отправили в тыл.

Вообще самострелов много было?

Про самострелов я только слышал, а в госпитале мне даже такое рассказывали, что если всех самострелов судить, то будет совсем неважная картина... Так что врачи многое мимо ушей пропускали.

Наказ демобилизованному Гвардейцу - 1

А с "особистами" вам приходилось сталкиваться? Про "заградотряды", например, слышали?

Сам я с ними не общался, но как-то слышал такое, что где-то на Украине заградотряд сзади расстрелял взвод или целую роту солдат, которые дрогнули и стали отходить... А уже после войны нам рассказывали про солдата, который раньше служил в нашей дивизии.

На одном притоке Днепра, небольшой такой речке, наши захватили маленький плацдарм, и переправили туда пулеметную роту - 4 пулемета. Немцы начали контратаковать, пару их атак отбили, но комроты был совсем молодой и дрогнул. Дал приказ отойти, причем даже бросили на позициях пулеметы. Правда, одного солдата оставили в арьергарде, но когда он тоже захотел отойти, а мостик уже оказался взорван. И тогда он решил вернуться на позиции. Посносил ленты к пулеметам, приготовился, и когда немцы начинали наступать, слышно же как камыши шуршат, так он туда на звук строчил. Так всю ночь и бегал от одного пулемета к другому. Только утром наши догадались, что на позиции кто-то есть, и направили помощь. И когда он увидел, что подмога идет, то от нервного перенапряжения потерял сознание. Так фактически в одиночку он удержал плацдарм. Ему за это вроде бы дали героя, а провинившихся обещали отправить в штрафную роту.

А лично вы с "штрафниками" не пересекались? Может, общались?

Нет, и я даже не помню, чтобы от нас кого-то хоть раз отправили в "штрафную роту". Правда, как-то один офицер нам рассказывал, что в уличных боях за Будапешт участвовало больше 6000 штрафников, но сам я их ни разу не видел.

Еще вспомнилось, что как-то напился мой командир взвода, и начал по матушке громко склонять и руководство батальона, и полка, но ему за это дали только домашний арест.

Наказ демобилизованному Гвардейцу - 2

Бывали какие-то конфликты между солдатами? Воровство, например, было?

Драк не было, я такого не помню, а вот воровать воровали. У меня были часы "Докса", и я вычислил, что их своровал один из наших солдат-зэков, Шумков. Я его припер доказательствами, и он мне признался: "Ну, вор я, вор! Ну, убей меня теперь за это!" Но он мои часы уже успел продать, да и Бог с ними.

Чтобы кто-то кому-то в спину стрелял, у нас такого не было. Но вот однажды был такой случай в Венгрии, уже после войны. По улице шел один офицер, и сделал замечание какому-то солдату, который в одном дворе стрелял из автомата курей. А тот бандюган этого офицера и застрелил... Четыре пули в грудь... Хотели его, конечно, поймать, но вроде бы тот успел смыться.

Или, например, после войны у нас служил один молодой офицер, не фронтовик. Ночью он ходил и ловил часовых за руку, наверное, хотел выслужиться. Его несколько раз предупреждали, не делай так, это может плохо закончиться. Но он не успокоился, и как-то нарвался на фронтовика, а тот его в упор... Но он же сам виноват, нечего подкрадываться к часовому...

А с "власовцами" вы не сталкивались?

Уже после войны к нам после госпиталя попали служить несколько солдат, которые брали Будапешт. Они нам рассказывали, какие там были страшные бои. По три дня бывало за один дом сражались... И вот они рассказали такой случай. Наши взяли уже вь дом, а подвал не могут, там засели "власовцы", и никак к ним не подберешься. А те еще кричали оттуда: "Мы одесские, мы ростовские, в плен не сдадимся" и матом... Но потом принесли огнемет, и пожгли их...

А после боя построили всех пленных, и к ним обратился какой-то подполковник: "Власовцам выйти из строя". Немцев не трогали, а вот к предателям счет был особый. Вышли несколько человек. Подполковник их спрашивает: "Почему вы изменили Родине?" Так один ему и ответил, мол, плевал я на вас и вашу Родину... Он по другому сказал, гораздо жестче... Ну его, конечно, сразу в земотдел... Причем он даже не разбирался в званиях по погонам, значит давно немцам служил. Расстреляли как собаку, да и остальных, наверное, тоже. Но лично мне их довелось только видеть, причем только на расстоянии, близко к ним не подпускали.

Трофеи у вас были какие-нибудь?

Как-то я помог нашему оружейному мастеру чинить ПТРы, так он мне в благодарность за это подарил маленький немецкий пистолетик, с которым у меня был такой случай. Как-то я шел без винтовки, и вдруг ко мне подходят два солдата: "Мы "власовцы", а ну иди вперед". Но я быстро выхватил этот пистолетик: "Сейчас по пуле получите". Эти "шутники" видно подумали, что я совсем без оружия, и решили меня проучить. Они извинились, что неудачно пошутили, правда, потом я не помню, куда подевал этот пистолет.

Как-то пришло пополнение, и ко мне подходит один солдат: "Слушай, давай махнемся". - "А что на что?" - "Винтовка на винтовку". - "Так какая тебе разница?" - "Да я тебе еще дам часы "Докса", хорошие, немецкие". - "Так твоя же винтовка чистая, а моя грязная. Зачем тебе такой обмен?" Поменялись, причем я у него еще и велосипед выпросил, потому что ему на передовой он явно не нужен. А я ведь связной, и мне разрешалось иметь или лошадь или велосипед. Но потом он мне рассказал, в чем секрет. - "Мою винтовку сперли, но и я для себя тоже украл, поэтому боюсь, чтобы у меня ее не обнаружили". Потом, кстати, на одном мосту стоял генерал с солдатами, и отбирали у солдат, которые ехали к фронту велосипеды. У меня тоже хотели отобрать, но я ему показал документ, что я связной, и мне велосипед вернули.

А посылки домой вы посылали?

Если не ошибаюсь, то рядовым разрешалось послать одну посылку на пять килограммов. Я и послал единственный раз кусок какого-то материала, мыла кусок, и все нормально дошло. Про злоупотребления я ничего рассказать не могу, потому что ничего такого не видел, у нас все офицеры были нормальные. Правда, у нас ходили разговоры, что один генерал до того обнаглел, что отправил в союз из одной церкви фисгармонию, и, что по приказу Сталина его за это разжаловали. Но правда ли это или пустые разговоры, точно вам сказать не могу.

Как вы можете оценить пулемет "максим"?

Я бы назвал его не то что хорошим, а скорее даже стратегическим, ведь из него можно долго стрелять. У немцев пулемет был хоть и скорострельнее нашего, но очень быстро нагревался ствол, и хотя его можно было заменить, но в этом плане "Максим" все равно лучше. Из немецкого стрелять я не пробовал, но говорили, что хороший. Вот из немецкой винтовки я стрелял, мне она показалась лучше нашей. У нашей отдача такая, что потом плечо болит, а у их нет.

Запасных позиций мы никогда не делали, хотя за пулеметчиками идет постоянная охота. В моем щитке, например, было семь вмятин от пуль, хотя у нас уже и особых боев тогда не было. Но я же из разведки попал в пулеметчики, поэтому я там себя чувствовал как в раю. Пулеметчики тоже смертники, это никто не спорит, но разведчики - это сверхсмертники... Я в пулеметной роте так и говорил ребятам: "Вы тут еще более-менее живете"...

Под обстрел своих приходилось попадать?

Такие ошибки случались из-за несогласованности, но это обычное для войны дело. Вот много народу у нас подорвалось на своих минах. Причем, мне запомнилось, что саперы почти всегда минировали не впереди, а позади нас, и только оставляли небольшие проходы.

Как было налажено снабжение? Как одевали, кормили? Как часто удавалось помыться?

Помню, что я с радостью сменил шинель на телогрейку, а к ней ведь еще прилагалась плащ-палатка, вот это скажу я вам вещь! Ватные штаны тоже хорошие, теплые, правда, сохнут долго. И все время я проходил в ботинках. На фронте снимали их раз в десять дней... Портянки мы не стирали, а просто брали в брошенных домах материал, и рвали его на портянки. Ботинки лучше чем, что они не набирали ни воды, ни песка, как сапоги. Запомнилось, что когда мотаешь, обмотки получалось двенадцать оборотов, и мы все смеялись: каждый оборот - вроде как месяц. Начинаешь мотать - январь, а к колену уже декабрь.

В обороне мылись примерно раз в двенадцать дней, а вот в наступлении как придется. С такой помывкой и вши, конечно, были. У нас их называли - "лучшим другом человека". Ведь в самой тяжелой обстановке, вошь всегда с тобой... А если все хорошо, то и вшей нет. Но с вшивостью, конечно, боролись, делали вошебойки, пропаривали белье.

Деньги я получил всего один раз, уже в госпитале. Да и что там на них купишь. Помню когда посчитали, то получалось, что я мог купить на них один килограмм орехов или яблок в Румынии.

Ни концертов, ни кино у нас этого ничего не было. Нашу дивизию, как настоящих гвардейцев, кидали на самые опасные участки фронта, поэтому нам было не до концертов...

Но вообще по сравнению с немцами мы были очень бедные. В их окопах мы находили и масло сливочное, и консервы, и шнапс, не то, что у нас.

С кем-нибудь вы успели сильно подружиться? Чью смерть, например, тяжелее всего переживали?

Нет, друзей завести я просто не успел. И ни по кому я не плакал, но вот этих девчонок, которых венгры растерзали, было очень жалко... И нам было непонятно, зачем они их так пытали, мы же от этого еще злее стали...

Но вам тогда, например, не казалось, что мы воюем с неоправданно большими потерями?

Вы ведь знаете, что у нас даже песня такая есть: "...мы за ценой не постоим..." Но нужно ясно понимать, что необходимо было срочно спасать страну, народ... Вот говорят, мол в Сталинграде была мясорубка. Ну а если другого выхода просто не было?!

Или, например, что у нас было много неподготовленных солдат. Но если не было времени их готовить!!! Война это ведь не работа, когда можно и брак давать, там была совсем другая цена учебе или халатности... Но у нас потом так и говорили: "Немцы нас научили воевать, а мы их отучили..." Но вот когда я уже был связным, и в мои обязанности входило водить на передовую пополнение, то я уже начал понимать какие у нас потери...

Приметы, суеверия у вас были какие-нибудь?

Нет. Я же совсем молодой был, даже не брился еще, поэтому ничего такого у меня не было. Хотелось только остаться живым. Но страшно было очень... Не только мне, все боялись, но страх держали в себе, и старались его не показывать.

Как бы вам это объяснить... Зачастую нейтральная полоса была шириной всего 80-100 метров, т.е. как длина футбольного поля. Ведь иногда мы даже и разговоры слышали в немецких окопах... Это никакой режиссер не прочувствует, если сам этого не пережил... Когда в кино показывают, что солдаты в атаке кричат "Ура" - это все свистеж! Да кто там кричал "Ура"?.. У нас, например, не кричали, зато у нас был такой случай.

Мы стояли на Мораве, и там была такая дамба, за которой залег наш батальон. Я как раз принес пакет, и увид, что командир батальона собрал человек восемьдесят, и на счет "три" все начинали кричать "Ура". Сразу выезжал немецкий бронетранспортер, и по этому месту начинал строчить из крупнокалиберного пулемета. Но мы же лежим за дамбой, и он нас не доставал. Перебежали в сторонку на пятьдесят метров опять кричим. Снова выезжал этот бронетранспортер и опять давай шерстить... Вот так мы им нервы трепали, на психику давили, и должен сказать, что на них это действовало.

А те, кто на себе рвет рубаху: "Да я, да вот", я знаю точно, что он и не воевал...

Из вашей семьи, кто-то еще воевал?

Старший брат Иван уже был в армии девять месяцев, когда началась война. Он служил в тяжелой артиллерии в Белоруссии. Из его рассказов знаю, что их вначале разбили, но он и потом воевал, имел награды. Иван остался жив, но вернулся домой только через шесть лет.

Муж старшей сестры тоже ушел на фронт и пропал безвести... Ни слуху ни духу... Вообще ничего о нем так и не узнали.

Когда вы демобилизовались?

Рука у меня так и болела, я с ней потом еще лет пять мучился, ходил каждый год на медкомиссию. Поэтому меня как нестроевого отправили на армейскую медкомиссию в Веспрем, где окончательно подтверждали, что ты нестроевой, и можешь демобилизоваться.

Приехали, а там уже огромная очередь, а вне очереди пропускали только за взятку... Но мы все таки пробились туда, и мне подтвердили: "годен к нестроевой".

А когда нам настала пора уезжать, мы построились, и вдоль нашего строя прошел командир дивизии генерал-майор Берестов. Посмотрел на нас, как мы одеты, и говорит нашему комполка: "Вот приедут они домой, и что скажут своим родным? Что служили у дураков Берестова и Вербицкого, которые даже одеть их нормально не могли?! Немедленно всех переодеть!" Но там же уже три партии демобилизованных отправили, и все самое хорошее им отдали, даже значки гвардейские мы с себя для них поснимали. Так они что додумались. Вы не поверите, выдали нам новенькую... немецкую форму... Мы против них воевали, а нас в их форме хотели домой отправить... Ну просто не во что было нас переодеть! Так мы и уехали, а по комплекту немецкой формы нам просто подарили.

Отправили нас под Балатон, где был огромный лагерь для демобилизованных, аж на тридцать тысяч. Причем, солдат там разделяли по областям, кто, откуда родом. Но это был сентябрь 1945 и тут вышел приказ правительства: "Вне очереди отправить в СССР 75 000 лошадей", да еще и машины с водителями... Поэтому нас привлекли помогать с отправкой этих лошадей, а выбракованных мы прямо на месте продавали венграм. Помню даже цены на них: одна такая лошадь стоила 100 килограммов свинины или 150 килограммов говядины в живом весе, а у нас даже и весов не было... Вот так я там и застрял, и только за неделю до нового года я приехал домой.

Грамота Гвардейцу

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Приехал домой в Котовск, а там опять голод и работы нет... Моя знакомая была секретарем у председателя горсовета, и она мне устроила с ним встречу. Прихожу, а он весь такой из себя важный, даже не смотрит на меня. И он мне говорит: "Вы воевали - вам за это Слава! Но дальше нужно работать. Стране нужен уголек, поэтому очень нужны работники на Донбасс". Но он же меня не спросил, почему меня так рано демобилизовали, и я ему ответил так: "Хорошо, но с одним условием - если и вы со мной туда поедете..." Он подошел к двери, молча открыл ее и показывает пальцем, я и ушел...

Поработал одно время шофером, но машины все с фронта, еле дышат, так еще и милиционеры останавливали и постоянно придирались по мелочам: или права заберет или тридцатку ему отдай... Я плюнул, и ушел оттуда.

Что делать? Продали мы свой дом. Нам предлагали на выбор: или тридцать тысяч деньгами, или тридцать пудов пшеницы либо кукурузы, они тогда по тысяче стоили. Взяли мы деньгами и приехали в Кишинев, работы тут было навалом. Все устроились работать, так уже было хоть что покушать...

Вначале я работал с отцом на стройке, но потом меня ребята перетянули. В районе старого кожзавода на Измайловской стояли два американских энергопоезда. Электростанций ведь тогда не хватало и на весь СССР закупили сто таких энергопоездов. Прихожу, а начальник поезда мне говорит: "Я бы тебя взял, но тебя же через полгода в армию заберут". - "Так я уже отслужил". Он посмотрел мои документы: "Так ты еще и воевал?!" Назначили меня дежурным по водоснабжению, потом стал помощником машиниста. А когда построили первую ТЭЦ, то мы перешли работать туда.

Что и говорить, тяжелое было время. За хлебом нужно было ходить до обеда, потому что его очень быстро раскупали. Так мы специально ходили в магазин в наших грязных куртках, тогда люди, чтобы не испачкаться, расступались, и пропускали нас без очереди. Купили себе по батону, кружка воды, соль и это весь наш обед... Помню, что даже в 1951 году так было... Восемнадцать лет я проработал машинистом турбины, а потом врач меня предупредил: "Мой вам совет - меняйте работу, у вас вся нервная система разбита..." Конечно, разбита, ведь работа тяжелейшая, даже матросы с флота у нас долго не выдерживали...

Я уже был слесарем по газу 6-го разряда, и перешел на холодильный завод. Потом на стекольном работал, а закончил на экспериментальной мебельной фабрике. Вышел на льготную пенсию в 1979 году, потому что 28 лет отработал в горячих цехах, но и дальше продолжал работать.

Я в жизни сам никогда и никуда не напрашивался, но про меня и в газетах писали, и для киножурнала снимали, и даже в "Клубе кинопутешественников" меня показывали. Раз выдвигали, значит, заслужил, наверное.

Что вам сказать. Детства и юности у меня фактически не было, молодости тоже не было, да и старость вот не очень... Была только одна работа... Всю жизнь работали как проклятые. Выходной всего один, да и тот забирали. В отпуске три дня побудешь, и опять вызывают на работу...

Но я честно отдал все что мог. За пятьдесят лет работы не имел ни одного прогула, ни одного опоздания по моей вине. Это ведь наше поколение и в войне победило, и всю страну восстановили, а сейчас к нам никакого уважения...

Часто войну вспоминаете?

Война не забывается - это рана в сердце на всю жизнь... Я, когда только вернулся домой, то почти каждую ночь война снилась, спать нормально не мог... Часто бывало, что просыпаешься и не можешь сразу понять, где я, что я здесь делаю, я же должен быть в армии...

Но когда вспоминаю войну, то всегда удивляюсь, как это я живой остался... И хоть я и воевал, но как другие себя в грудь никогда не бил. А отец мне даже как-то сказал: "Ну, воевали, так что теперь молиться на вас?!" А еще недавно был случай. Позвали нас, ветеранов, на очередной юбилей, и одна женщина из нас попросила: "Вы бы нас пораньше собирали, пока еще жары нет". Так ее эти чиновники чуть ли не попрекать начали: "Мы тут для вас стараемся, все делаем". Но я им прямо сказал: "Это не вы делаете, а государство! Мы свой долг выполнили, и вы выполняйте. Два раза в год про нас вспоминаете, и то вам тяжело... Но не волнуйтесь, скоро мы все уйдем, и вы заживете спокойно..."

Слева направо: к-р 1-го отделения Соловьев А.И.; Киселев - комвзвода; С.Стульник - к-р 2-го отделения (после войны).

Где вы узнали о Победе?

В Чехословакии, чуть не доходя до Праги. Но, кстати, даже митинга, по-моему, у нас не устроили, я не помню. Зато стрельба была дня два, фары на всех машинах повключали... Стол хороший сделали, правда, офицеры сели отдельно, а солдаты отдельно. Можно было много пить, но я же непьющий и даже некурящий.

Причем такой момент. Сразу после войны, когда мы стояли в Чехословакии, то чехи сманивали наших солдат, и знаю, что некоторые к ним так и сбежали, хотя эти данные и были засекречены. И даже мне знакомые чехи тоже предлагали: "Давай к нам, мы тебе сделаем документы". Но мне отец так сказал: "Если предашь Родину - я тебя прокляну..."

Какие у вас боевые награды?

Если я вижу, что у человека мало наград, значит точно пехотинец с передовой. А если наград по пояс, значит точно из тыловиков, "коллекционер"... Помню, был у нас один трусоватый старшина по фамилии Пурич. Пожилой уже, обрюзгший, причем, партийный, так у не только ордена были, и ни одной медали, хотя к фронту он и близко не подходил. Как-то вызвал его капитан к себе, мы шли вместе, и тут начался артобстрел, так я и оглянуться не успел, а он уже в тыл бежит... Все понимали, что он в возрасте, и не трогали его. А я думал, так вот кто, оказывается, ордена получает...

Другой помню, такой невысокий молодой парень, охранял одного политработника и имел шесть медалей "За Отвагу". Шесть!!! Я то прекрасно понимаю, что это за награда, что эта медаль почетнее, чем орден. Спросил его: "Что ты такого совершил? Какие подвиги?" "А что, - говорит, мне выписывают, я и беру"...

Ведь как тогда награждали. Возьмем, например, деревню, и присылают запрос: предоставить списки отличившихся. А отличившиеся знамо где, кто убит, кто ранен, поэтому кого-то из оставшихся награждали, а остальное штабники себе выписывают...

Или, например, сразу после войны у нас был командир роты, татарин. Ничего такой, и справедливый, и боевой, но он не воевал, а ему все равно вручили орден "Красной Звезды" и написали, что он участник войны.

Правда, у нас в батальоне был, даже фамилию его помню, младший лейтенант Пшеничников. Когда брали одну высоту, он себя геройски проявил, но его тяжело ранило, а солдаты вообще посчитали, что его убило. Но похоронная команда его спасла, разглядели, что он еще живой, и отправили в госпиталь. Как потом оказалось, звание ГСС ему присвоили "посмертно", но когда он вернулся, то устроили целый митинг, и звание ему восстановили как живому. Знаю, что у нас в полку ГСС были, но только офицеры, среди солдат не было.

А у меня за войну всего одна награда - та медаль "За Отвагу" за ту разведку. Хотя если бы я был подхалимом, то тоже мог попросить нашего писаря, чтобы он мне навыписывал наград. Ведь у него же бланки были уже подписанные, но мне такого добра не нужно... Я вам так скажу, те, кто ходил под огнем, те, кто каждый день смотрел смерти в глаза, о наградах вообще не думали. Еще живой, не ранен? И, слава Богу!.. Да и не за награды мы воевали...

Кстати, этот наш батальонный писарь Хребко был комсоргом роты, и фактически он меня втихаря и в Комсомол записал. Как-то он меня спросил: "Ты уже смыл свою вину?" - "Какую вину?" - "Ну, ты же был в оккупации". - "Так и не я один, нас там восемьдесят миллионов было..." Больше он ничего не сказал и ушел. И как потом оказалось, он, не спрашивая моего согласия, написал за меня заявление о приеме. Где-то через неделю меня вызвали в штаб, я еще подумал, что кто-то на меня "накапал", но меня начали расспрашивать: "Кто у нас командир полка? А комдив?" Потом уже пошли вопросы посложнее: "Кто председатель Верховного Совета СССР?", и так далее. Я на все вопросы хорошо ответил, но уже сам начал коситься, думал, что это за расспросы такие? Но потом увидел на столе у офицера комсомольские билеты и значки, и сам обо всем догадался. А потом передо мной этот Хребко оправдывался: "Так тебе хорошую рекомендацию дали и комбат и комроты, а сам бы ты стал отказываться, говорить, что, мол, неподготовленный. Ты что обиделся на меня?" - "Я не обиделся, и отказываться бы тоже не стал, просто вы меня даже не спросили, не предупредили, и я потом на приемную комиссию пошел неподготовленный".

Причем сразу после войны, когда уже начали демобилизовывать, то стало не хватать политработников. Тогда замполит нашего полка ГСС майор Михеев стал собирать лучших бойцов. И меня тоже привлекли к этому делу, потому что я им подходил по всем статьям: участник войны, молодой, комсомолец. Михеев лично читал нам политинформации: сколько людей было награждено званием ГСС, сколько награждено орденами Победы, и всякое такое. А я потом приходил в роту и просто читал свой конспект.

А к Сталину, например, вы как сейчас относитесь?

Все таки он очень много хорошего сделал, но с другой стороны все эти недостатки с коллективизацией, голодом... Но чего у него не отнять, это какое при нем было мощнейшее государство, и какой он был трудяга. И всегда стоял за простой народ! Но в Партию я потом так и не вступил, да и в Комсомол получается, случайно попал.

Вот, кстати, вы спросили про Сталина, и вспомнился такой эпизод. У нас в Котовске рядом с городским стадионом стоял горисполком. И у него на козырьке еще до войны установили бюст Сталина. Так, когда пришли румыны они этот бюст не сломали и не сбросили, а набросили ему на шею петлю из веревки, типа повесили его. И так и оставили, смотрите, мол, как мы вашего великого вождя...

Соловьев А.И. (стоит 4-й слева) с сослуживцами сразу после войны.

Как наши войска за границей встречало мирное население?

Лучше всего, конечно, встречали в Чехии. Там девушки даже снимали с нас пилотки и забирали себе на память звездочки. Запомнилось, как в одной деревне чехи нарисовали праздничный транспарант, но серп и молот у них оказались нарисованы наружу. Наделали для нас бутербродов, выкатили бочку вина, и комбат разрешил угостить солдат, но не более чем по одному стакану.

В румынской Молдове люди тоже встречали прекрасно. Там в одном месте мы остановились на двое суток в одном крестьянском доме. Такие хорошие и душевные люди попались, так к нам по-человечески отнеслись, что когда мы уходили, то мне этот старик, хотя какой он старик, просто для меня 20-летнего он мне казался пожилым, сказал мне: "Приезжай к нам потом, примем тебя как родного. У нас сын был точно такой как ты. Погиб под Сталинградом..."

Но не было никаких "эксцессов"?

Как мне показалось, венгры живут побогаче, чем чехи, но те живут культурнее что ли. И даже в Румынии, мне показалось, что люди жили лучше, чем у нас. И даже те, кто работал на хозяев, не жаловались. А в Венгрии вообще было изобилие всего, они жили на широкую ногу, но нас строго предупредили: кушать, если не дают, можете брать насильно, но за грабеж имущества и насилие будет трибунал. Это ни в коем случае! Но у нас в дивизии было много бывших заключенных, и они разное творили, правда, и получали за это...

В Венгрии уже после войны как-то в самоволку ушли трое солдат. Помню, что как раз шла уборка урожая, так они в одном хозяйстве убили крестьянина, а его жену изнасиловали... Их поймали, и устроили трибунал. Построили всю дивизию буквой П, позвали родственников этих венгров, зачитали приговор, награды с них посрывали. Одному дали восемь лет, другому двенадцать, а третьему расстрел... Он встал на колени возле ямы, и его расстреляли... Но это был единственный раз, когда я видел показательный расстрел.

Там же в Венгрии мы стояли в одном местечке, и вдруг подходит к нам одна мадьярка, что говорит непонятно, но видно, что жалеется. Оказалось, что один солдат взял беременную девушку, и хотел ее изнасиловать. Я недолго думая доложил офицеру, он пошел, вывел его к калитке, и как дал ему по морде... А я стоял рядом, и думал, что если он на нас направит оружие, то я его точно убью... Но тот молча ушел. Так потом эти венгры нас приветствовали как родных, стол накрыли, и даже руки нам целовали.

Хотя сами венгры еще коварнее, чем немцы. Мы когда у них ночевали, то обязательно кто-то один не спал, потому что знали, что они убивают наших солдат. Ходили разговоры, что спящих убивали шилом в ухо... И без вести солдаты пропадали... После войны мы стояли возле Секешфехервара, так то там солдата убьют, то тут, а один раз у колодца сразу двоих нашли... Что вы, это очень коварный народ... Если нас настойчиво хотели угостить, то мы сначала обязательно просили их самих попробовать, потому чтони запросто могли и отравить...

Еще во время войны, когда проходили в Карпатах, то в одном месте нашли три трупа наших девушек-военнослужащих, даже не знаю, кто это были. Перед смертью их страшно пытали: отрезали груди, выкололи глаза, звезды на теле вырезали, ну как так можно... Я лично видел эти растерзанные тела... Причем, точно было известно, что это сделали именно венгерские солдаты. И вскоре после этого в плен взяли четверых венгров, их привел один боец на лошади, и командир его спрашивает: "Где их взяли?" - "Сидели в скирде, стреляли по нашим из пулемета и снайперских винтовок". - "Ну, раз так, отправить их в земотдел..." И тут же их просто расстреляли... Но чтобы у нас кто-то пленных пытал, я про такое даже и не слышал никогда.

Насколько это характерный эпизод?

Вообще-то сразу после боя пленных могли и расстрелять, но просто так их не трогали.

Как вы можете оценить немцев как солдат?

Вообще немцы - это грамотный и умный народ, просто Гитлер их направил не по тому пути. Думаю, что они бы и коммунизм построили быстрее нас, если бы только взялись. Немцы были квалифицированнее, грамотнее нас, тут спору нет. А у нас солдаты зачастую даже по-русски не говорили...

А кстати, с людьми, каких национальностей вам довелось служить вместе?

Самых разных. Вот вспомнился такой случай. Как-то послал меня наш комбат, капитан Дусенбиев, в штаб полка с донесением, и на словах я передал его просьбу: "Прислать четыре пулемета с русскими расчетами". Так тот офицер аж взвился: "Ишь ты, сам казах, а русские расчеты требует", правда, эту просьбу все-таки выполнили.

У нас много было разных нацменов из Азии, и мы знали, что между собой у них ходили такие разговоры: "Мы хотим национальную армию. Что мы тут делаем?" Но этим пацанам рот быстро затыкали. Меня уже после войны назначили командиром первого отделения, и я, например, своим солдатам все разъяснял: "Что все мы братья, что у нас одна цель". И ничего, постепенно они привыкли, песни пели, и очень хорошо ко мне относились. Были у нас и литовцы, и эстонцы. Ничего плохого сказать про них не могу, тоже преданные. Особенно мне запомнилось, как литовцы смешно говорят в нос. Евреев среди солдат не помню, но был у нас один старшина, а когда я еще воевал в разведке, то в пулеметной роте у нас был один еврей, и вроде бы он сам себя ранил, но говорили, что его перевязали, и отправили в тыл.

Вообще самострелов много было?

Про самострелов я только слышал, а в госпитале мне даже такое рассказывали, что если всех самострелов судить, то будет совсем неважная картина... Так что врачи многое мимо ушей пропускали.

Наказ демобилизованному Гвардейцу - 1

А с "особистами" вам приходилось сталкиваться? Про "заградотряды", например, слышали?

Сам я с ними не общался, но как-то слышал такое, что где-то на Украине заградотряд сзади расстрелял взвод или целую роту солдат, которые дрогнули и стали отходить... А уже после войны нам рассказывали про солдата, который раньше служил в нашей дивизии.

На одном притоке Днепра, небольшой такой речке, наши захватили маленький плацдарм, и переправили туда пулеметную роту - 4 пулемета. Немцы начали контратаковать, пару их атак отбили, но комроты был совсем молодой и дрогнул. Дал приказ отойти, причем даже бросили на позициях пулеметы. Правда, одного солдата оставили в арьергарде, но когда он тоже захотел отойти, а мостик уже оказался взорван. И тогда он решил вернуться на позиции. Посносил ленты к пулеметам, приготовился, и когда немцы начинали наступать, слышно же как камыши шуршат, так он туда на звук строчил. Так всю ночь и бегал от одного пулемета к другому. Только утром наши догадались, что на позиции кто-то есть, и направили помощь. И когда он увидел, что подмога идет, то от нервного перенапряжения потерял сознание. Так фактически в одиночку он удержал плацдарм. Ему за это вроде бы дали героя, а провинившихся обещали отправить в штрафную роту.

А лично вы с "штрафниками" не пересекались? Может, общались?

Нет, и я даже не помню, чтобы от нас кого-то хоть раз отправили в "штрафную роту". Правда, как-то один офицер нам рассказывал, что в уличных боях за Будапешт участвовало больше 6000 штрафников, но сам я их ни разу не видел.

Еще вспомнилось, что как-то напился мой командир взвода, и начал по матушке громко склонять и руководство батальона, и полка, но ему за это дали только домашний арест.

Наказ демобилизованному Гвардейцу - 2

Бывали какие-то конфликты между солдатами? Воровство, например, было?

Драк не было, я такого не помню, а вот воровать воровали. У меня были часы "Докса", и я вычислил, что их своровал один из наших солдат-зэков, Шумков. Я его припер доказательствами, и он мне признался: "Ну, вор я, вор! Ну, убей меня теперь за это!" Но он мои часы уже успел продать, да и Бог с ними.

Чтобы кто-то кому-то в спину стрелял, у нас такого не было. Но вот однажды был такой случай в Венгрии, уже после войны. По улице шел один офицер, и сделал замечание какому-то солдату, который в одном дворе стрелял из автомата курей. А тот бандюган этого офицера и застрелил... Четыре пули в грудь... Хотели его, конечно, поймать, но вроде бы тот успел смыться.

Или, например, после войны у нас служил один молодой офицер, не фронтовик. Ночью он ходил и ловил часовых за руку, наверное, хотел выслужиться. Его несколько раз предупреждали, не делай так, это может плохо закончиться. Но он не успокоился, и как-то нарвался на фронтовика, а тот его в упор... Но он же сам виноват, нечего подкрадываться к часовому...

А с "власовцами" вы не сталкивались?

Уже после войны к нам после госпиталя попали служить несколько солдат, которые брали Будапешт. Они нам рассказывали, какие там были страшные бои. По три дня бывало за один дом сражались... И вот они рассказали такой случай. Наши взяли уже весь дом, а подвал не могут, там засели "власовцы", и никак к ним не подберешься. А те еще кричали оттуда: "Мы одесские, мы ростовские, в плен не сдадимся" и матом... Но потом принесли огнемет, и пожгли их...

А после боя построили всех пленных, и к ним обратился какой-то подполковник: "Власовцам выйти из строя". Немцев не трогали, а вот к предателям счет был особый. Вышли несколько человек. Подполковник их спрашивает: "Почему вы изменили Родине?" Так один ему и ответил, мол, плевал я на вас и вашу Родину... Он по другому сказал, гораздо жестче... Ну его, конечно, сразу в земотдел... Причем он даже не разбирался в званиях по погонам, значит давно немцам служил. Расстреляли как собаку, да и остальных, наверное, тоже. Но лично мне их довелось только видеть, причем только на расстоянии, близко к ним не подпускали.

Трофеи у вас были какие-нибудь?

Как-то я помог нашему оружейному мастеру чинить ПТРы, так он мне в благодарность за это подарил малений немецкий пистолетик, с которым у меня был такой случай. Как-то я шел без винтовки, и вдруг ко мне подходят два солдата: "Мы "власовцы", а ну иди вперед". Но я быстро выхватил этот пистолетик: "Сейчас по пуле получите". Эти "шутники" видно подумали, что я совсем без оружия, и решили меня проучить. Они извинились, что неудачно пошутили, правда, потом я не помню, куда подевал этот пистолет.

Как-то пришло пополнение, и ко мне подходит один солдат: "Слушай, давай махнемся". - "А что на что?" - "Винтовка на винтовку". - "Так какая тебе разница?" - "Да я тебе еще дам часы "Докса", хорошие, немецкие". - "Так твоя же винтовка чистая, а моя грязная. Зачем тебе такой обмен?" Поменялись, причем я у него еще и велосипед выпросил, потому что ему на передовой он явно не нужен. А я ведь связной, и мне разрешалось иметь или лошадь или велосипед. Но потом он мне рассказал, в чем секрет. - "Мою винтовку сперли, но и я для себя тоже украл, поэтому боюсь, чтобы у меня ее не обнаружили". Потом, кстати, на одном мосту стоял генерал с солдатами, и отбирали у солдат, которые ехали к фронту велосипеды. У меня тоже хотели отобрать, но я ему показал документ, что я связной, и мне велосипед вернули.

А посылки домой вы посылали?

Если не ошибаюсь, то рядовым разрешалось послать одну посылку на пять килограммов. Я и послал единственный раз кусок какого-то материала, мыла кусок, и все нормально дошло. Про злоупотребления я ничего рассказать не могу, потому что ничего такого не видел, у нас все офицеры были нормальные. Правда, у нас ходили разговоры, что один генерал до того обнаглел, что отправил в союз из одной церкви фисгармонию, и, что по приказу Сталина его за это разжаловали. Но правда ли это или пустые разговоры, точно вам сказать не могу.

Как вы можете оценить пулемет "максим"?

Я бы назвал его не то что хорошим, а скорее даже стратегическим, ведь из него можно долго стрелять. У немцев пулемет был хоть и скорострельнее нашего, но очень быстро нагревался ствол, и хотя его можно было заменить, но в этом плане "Максим" все равно лучше. Из немецкого стрелять я не пробовал, но говорили, что хороший. Вот из немецкой винтовки я стрелял, мне она показалась лучше нашей. У нашей отдача такая, что потом плечо болит, а у их нет.

Запасных позиций мы никогда не делали, хотя за пулеметчиками идет постоянная охота. В моем щитке, например, было семь вмятин от пуль, хотя у нас уже и особых боев тогда не было. Но я же из разведки попал в пулеметчики, поэтому я там себя чувствовал как в раю. Пулеметчики тоже смертники, это никто не спорит, но разведчики - это сверхсмертники... Я в пулеметной роте так и говорил ребятам: "Вы тут еще более-менее живете"...

Под обстрел своих приходилось попадать?

Такие ошибки случались из-за несогласованности, но это обычное для войны дело. Вот много народу у нас подорвалось на своих минах. Причем, мне запомнилось, что саперы почти всегда минировали не впереди, а позади нас, и только оставляли небольшие проходы.

Как было налажено снабжение? Как одевали, кормили? Как часто удавалось помыться?

Помню, что я с радостью сменил шинель на телогрейку, а к ней ведь еще прилагалась плащ-палатка, вот это скажу я вам вещь! Ватные штаны тоже хорошие, теплые, правда, сохнут долго. И все время я проходил в ботинках. На фронте снимали их раз в десять дней... Портянки мы не стирали, а просто брали в брошенных домах материал, и рвали его на портянки. Ботинки лучше чем, что они не набирали ни воды, ни песка, как сапоги. Запомнилось, что когда мотаешь, обмотки получалось двенадцать оборотов, и мы все смеялись: каждый оборот - вроде как месяц. Начинаешь мотать - январь, а к колену уже декабрь.

В обороне мылись примерно раз в двенадцать дней, а вот в наступлении как придется. С такой помывкой и вши, конечно, были. У нас их называли - "лучшим другом человека". Ведь в самой тяжелой обстановке, вошь всегда с тобой... А если все хорошо, то и вшей нет. Но с вшивостью, конечно, боролись, делали вошебойки, пропаривали белье.

Деньги я получил всего один раз, уже в госпитале. Да и что там на них купишь. Помню когда посчитали, то получалось, что я мог купить на них один килограмм орехов или яблок в Румынии.

Ни концертов, ни кино у нас этого ничего не было. Нашу дивизию, как настоящих гвардейцев, кидали на самые опасные участки фронта, поэтому нам было не до концертов...

Но вообще по сравнению с немцами мы были очень бедные. В их окопах мы находили и масло сливочное, и консервы, и шнапс, не то, что у нас.

С кем-нибудь вы успели сильно подружиться? Чью смерть, например, тяжелее всего переживали?

Нет, друзей завести я просто не успел. И ни по кому я не плакал, но вот этих девчонок, которых венгры растерзали, было очень жалко... И нам было непонятно, зачем они их так пытали, мы же от этого еще злее стали...

Но вам тогда, например, не казалось, что мы воюем с неоправданно большими потерями?

Вы ведь знаете, что у нас даже песня такая есть: "...мы за ценой не постоим..." Но нужно ясно понимать, что необходимо было срочно спасать страну, народ... Вот говорят, мол в Сталинграде была мясорубка. Ну а если другого выхода просто не было?!

Или, например, что у нас было много неподготовленных солдат. Но если не было времени их готовить!!! Война это ведь не работа, когда можно и брак давать, там была совсем другая цена учебе или халатности... Но у нас потом так и говорили: "Немцы нас научили воевать, а мы их отучили..." Но вот когда я уже был связным, и в мои обязанности входило водить на передовую пополнение, то я уже начал понимать какие у нас потери...

Приметы, суеверия у вас были какие-нибудь?

Нет. Я же совсем молодой был, даже не брился еще, поэтому ничего такого у меня не было. Хотелось только остаться живым. Но страшно было очень... Не только мне, все боялись, но страх держали в себе, и старались его не показывать.

Как бы вам это объяснить... Зачастую нейтральная полоса была шириной всего 80-100 метров, т.е. как длина футбольного поля. Ведь иногда мы даже и разговоры слышали в немецких окопах... Это никакой режиссер не прочувствует, если сам этого не пережил... Когда в кино показывают, что солдаты в атаке кричат "Ура" - это все свистеж! Да кто там кричал "Ура"?.. У нас, например, не кричали, зато у нас был такой случай.

Мы стояли на Мораве, и там была такая дамба, за которой залег наш батальон. Я как раз принес пакет, и увидел, что командир батальона собрал человек восемьдесят, и на счет "три" все начинали кричать "Ура". Сразу выезжал немецкий бронетранспортер, и по этому месту начинал строчить из крупнокалиберного пулемета. Но мы же лежим за дамбой, и он нас не доставал. Перебежали в сторонку на пятьдесят метров опять кричим. Снова выезжал этот бронетранспортер и опять давай шерстить... Вот так мы им нервы трепали, на психику давили, и должен сказать, что на них это действовало.

А те, кто на себе рвет рубаху: "Да я, да вот", я знаю точно, что он и не воевал...

Из вашей семьи, кто-то еще воевал?

Старший брат Иван уже был в армии девять месяцев, когда началась война. Он служил в тяжелой артиллерии в Белоруссии. Из его рассказов знаю, что их вначале разбили, но он и потом воевал, имел награды. Иван остался жив, но вернулся домой только через шесть лет.

Муж старшей сестры тоже ушел на фронт и пропал безвести... Ни слуху ни духу... Вообще ничего о нем так и не узнали.

Когда вы демобилизовались?

Рука у меня так и болела, я с ней потом еще лет пять мучился, ходил каждый год на медкомиссию. Поэтому меня как нестроевого отправили на армейскую медкомиссию в Веспрем, где окончательно подтверждали, что ты нестроевой, и можешь демобилизоваться.

Приехали, а там уже огромная очередь, а вне очереди пропускали только за взятку... Но мы все таки пробились туда, и мне подтвердили: "годен к нестроевой".

А когда нам настала пора уезжать, мы построились, и вдоль нашего строя прошел командир дивизии генерал-майор Берестов. Посмотрел на нас, как мы одеты, и говорит нашему комполка: "Вот приедут они домой, и что скажут своим родным? Что служили у дураков Берестова и Вербицкого, которые даже одеть их нормально не могли?! Немедленно всех переодеть!" Но там же уже три партии демобилизованных отправили, и все самое хорошее им отдали, даже значки гвардейские мы с себя для них поснимали. Так они что додумались. Вы не поверите, выдали нам новенькую... немецкую форму... Мы против них воевали, а нас в их форме хотели домой отправить... Ну просто не во что было нас переодеть! Так мы и уехали, а по комплекту немецкой формы нам просто подарили.

Отправили нас под Балатон, где был огромный лагерь для демобилизованных, аж на тридцать тысяч. Причем, солдат там разделяли по областям, кто, откуда родом. Но это был сентябрь 1945 и тут вышел приказ правительства: "Вне очереди отправить в СССР 75 000 лошадей", да еще и машины с водителями... Поэтому нас привлекли помогать с отправкой этих лошадей, а выбракованных мы прямо на месте продавали венграм. Помню даже цены на них: одна такая лошадь стоила 100 килограммов свинины или 150 килограммов говядины в живом весе, а у нас даже и весов не было... Вот так я там и застрял, и только за неделю до нового года я приехал домой.

Грамота Гвардейцу

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Приехал домой в Котовск, а там опять голод и работы нет... Моя знакомая была секретарем у председателя горсовета, и она мне устроила с ним встречу. Прихожу, а он весь такой из себя важный, даже не смотрит на меня. И он мне говорит: "Вы воевали - вам за это Слава! Но дальше нужно работать. Стране нужен уголек, поэтому очень нужны работники на Донбасс". Но он же меня не спросил, почему меня так рано демобилизовали, и я ему ответил так: "Хорошо, но с одним условием - если и вы со мной туда поедете..." Он подошел к двери, молча открыл ее и показывает пальцем, я и ушел...

Поработал одно время шофером, но машины все с фронта, еле дышат, так еще и милиционеры останавливали и постоянно придирались по мелочам: или права заберет или тридцатку ему отдай... Я плюнул, и ушел оттуда.

Что делать? Продали мы свой дом. Нам предлагали на выбор: или тридцать тысяч деньгами, или тридцать пудов пшеницы либо кукурузы, они тогда по тысяче стоили. Взяли мы деньгами и приехали в Кишинев, работы тут было навалом. Все устроились работать, так уже было хоть что покушать...

Вначале я работал с отцом на стройке, но потом меня ребята перетянули. В районе старого кожзавода на Измайловской стояли два американских энергопоезда. Электростанций ведь тогда не хватало и на весь СССР закупили сто таких энергопоездов. Прихожу, а начальник поезда мне говорит: "Я бы тебя взял, но тебя же через полгода в армию заберут". - "Так я уже отслужил". Он посмотрел мои документы: "Так ты еще и воевал?!" Назначили меня дежурным по водоснабжению, потом стал помощником машиниста. А когда построили первую ТЭЦ, то мы перешли работать туда.

Что и говорить, тяжелое было время. За хлебом нужно было ходить до обеда, потому что его очень быстро раскупали. Так мы специально ходили в магазин в наших грязных куртках, тогда люди, чтобы не испачкаться, расступались, и пропускали нас без очереди. Купили себе по батону, кружка воды, соль и это весь наш обед... Помню, что даже в 1951 году так было... Восемнадцать лет я проработал машинистом турбины, а потом врач меня предупредил: "Мой вам совет - меняйте работу, у вас вся нервная система разбита..." Конечно, разбита, ведь работа тяжелейшая, даже матросы с флота у нас долго не выдерживали...

Я уже был слесарем по газу 6-го разряда, и перешел на холодильный завод. Потом на стекольном работал, а закончил на экспериментальной мебельной фабрике. Вышел на льготную пенсию в 1979 году, потому что 28 лет отработал в горячих цехах, но и дальше продолжал работать.

Я в жизни сам никогда и никуда не напрашивался, но про меня и в газетах писали, и для киножурнала снимали, и даже в "Клубе кинопутешественников" меня показывали. Раз выдвигали, значит, заслужил, наверное.

Что вам сказать. Детства и юности у меня фактически не было, молодости тоже не было, да и старость вот не очень... Была только одна работа... Всю жизнь работали как проклятые. Выходной всего один, да и тот забирали. В отпуске три дня побудешь, и опять вызывают на работу...

Но я честно отдал все что мог. За пятьдесят лет работы не имел ни одного прогула, ни одного опоздания по моей вине. Это ведь наше поколение и в войне победило, и всю страну восстановили, а сейчас к нам никакого уважения...

Часто войну вспоминаете?

Война не забывается - это рана в сердце на всю жизнь... Я, когда только вернулся домой, то почти каждую ночь война снилась, спать нормально не мог... Часто бывало, что просыпаешься и не можешь сразу понять, где я, что я здесь делаю, я же должен быть в армии...

Но когда вспоминаю войну, то всегда удивляюсь, как это я живой остался... И хоть я и воевал, но как другие себя в грудь никогда не бил. А отец мне даже как-то сказал: "Ну, воевали, так что теперь молиться на вас?!" А еще недавно был случай. Позвали нас, ветеранов, на очередной юбилей, и одна женщина из нас попросила: "Вы бы нас пораньше собирали, пока еще жары нет". Так ее эти чиновники чуть ли не попрекать начали: "Мы тут для вас стараемся, все делаем". Но я им прямо сказал: "Это не вы делаете, а государство! Мы свой долг выполнили, и вы выполняйте. Два раза в год про нас вспоминаете, и то вам тяжело... Но не волнуйтесь, скоро мы все уйдем, и вы заживете спокойно..."