Демура Василий Петрович

Я родился в декабре 1922 года в Тамбовском районе Амурской области. Местом моего появления на свет стала деревня Козьмодемьяновка, которая была основана в конце XIX века переселенцами из Тамбовской и Воронежской областей. В 1924-м году мой отец был расстрелян, в 1938-м – расстреляли брата. Мы стали семьей врагов народа. Было тяжело, но это мне не мешало оставаться патриотом своей Родины.

- Было ли в стране ощущение надвигающейся войны?

- Да, что было – то было. При этом я, хоть и был молод, но очень активно читал газеты. В каждой организации проводились лекции, в советское время этому уделялось большое внимание. И мне врезался в память один момент - в 1940-м году я поехал Хабаровск, чтобы поступить в городе на фабрично-заводское обучение. Здесь жила моя сестра, 1918 года рождения, и вечером у нас как-то сам собой зашел разговор касательно договора о ненападении между Германией и Советским Союзом, его еще часто называют пакт Риббентропа – Молотова. Так вот, я начал рассказывать о том, что это серьезный международный документ, а мне сестра и говорит: «Вот посмотришь Васенька, война обязательно будет!» Такая вот штука.

Уже в июне 1941 года меня призвали в Красную армию. Окончил я к тому времени полных шесть классов. Попал в г. Зима Иркутской области, и не куда-нибудь, а в 40-ю стрелковую дивизию им. С. Орджоникидзе. По прибытии в часть нам рассказали, что летом 1938-го года дивизия в составе 39-го стрелкового корпуса 1-й Приморской армии участвовала в боевых действиях в районе озера Хасан, где была награждена Орденом Ленина. Так что довелось начинать службу в боевой части. После учебки меня направили в 107-й гаубичный артиллерийский полк. Но я стал проситься на фронт, и меня перевели в запасной полк, где стали готовить на сапера.

В итоге, после 6 месяцев обучения, я попал в 276-й отдельный инженерно-саперный батальон, впоследствии (в марте 1944 года) наша часть была переименована в 929-й отдельный саперный батальон. В ходе учебы нас в первую очередь готовили минному делу и рассказывали о том, как правильно наводить переправы для форсирования водных преград.

На Дальнем Востоке наш батальон находился до октября 1943 года, после чего его перевели на фронт, где он был придан 70-му стрелковому корпусу. Добрались мы туда к ноябрю, и в составе батальона я прошел, начиная от подступов к Днепру, такие города, как Смоленск, Рудня, Орша, Горки, Могилев, Борисов, Минск, Новогрудок. Затем мы освобождали Беломостье, польские города, дошли до г. Шведт (Одер), подошли к р.  Эльба, и закончили войну в г. Висмар. Во время войны нам довелось  форсировать такие серьезные реки, как Днепр, Висла и Одер.

- Вы помните свой первый бой?

- Как в таковом я в бою не участвовал. Понимаете, саперный батальон не предназначен для боя, мы же не пехота. Мы занимались минированием, разминированием и форсированием водных преград. А что такое передовая, где постоянно находились пехотинцы, я знаю - мне дважды пришлось быть на нейтральной полосе, расположенной между советскими и немецкими войсками. В первый раз расстояние составляло между нашими траншеями и немцами составляло около 800 метров, во второй – 500 метров. Впервые мы разминировали полосу во время стояния наших войск на р. Проне, а во второй раз – перед наступлением 22 июня 1944 года, т.е. прямо перед началом знаменитой операции «Багратион». Тут было такое дело - немцы минируют полосу, и мы минируем, потом нужно войскам пойти в наступление, необходимо подготовить проходы. Естественно, в дневное время невозможно заниматься таким делом, враг засечет и либо откроет по саперам огонь, либо после того, как ты уйдешь, снова заминирует подготовленные проходы. Поэтому мы занимались разминированием исключительно в ночное время. На подготовку каждого прохода выходило отделение в составе 6-7 саперов. Где ползком, где пригибаясь к земле,  мы разминировали нейтральную полосу. После того, как найдены все мины и обозначен безопасный проход, ты идешь в штаб батальона, все докладываешь и расписываешься в специальной книге о том, что все разминировано. Если там осталась хотя бы одна мина – то мы виноваты. К счастью, у меня в обоих случаях мин не нашлось, а ведь проверяли мои проходы – по ним проходила или батальонная, или полковая разведка.

- Какие мины чаще всего использовали немцы?

- Противопехотные и противотанковые. Наиболее опасная немецкая мина – это S 35, «шпринг-мина», или «мина-лягушка», имевшая мощность в 500 грамм тротила. Она была очень опасна, так как действовала на принципе нажимного действия, кроме того, уже в 1943-м году немцы активно использовали принцип натяжки, т.е. мина срабатывала после того, как солдат отходил от нее на 1-1,5 метра. Об опасности «мины-лягушки» судите сами - е поражающая возможность составляла примерно до 40 метров в каждую сторону, т.е. радиус поражения был около 80 метров. Мина S 35 представляла собой массивный гладкий цилиндр, внутри которого находился заряд, а взрыватель состоял из трех зубчиков, закрывающих капсюль-детонатор. При активизации заряд выбрасывал мину на высоту примерно в 1,5 метра от земли, и она разрывалась, при этом во все стороны летели металлические шарики. Такие мины погубили много наших солдат, в том числе и саперов. Но и противотанковые немецкие мины были опасны – они имели мощность 4-5 кг тротила и представляли собой вытянутые блины примерно 50 см в длину. Для того, чтобы такая мина взорвалась, нужно давление на взрыватель не менее 150-200 кг, при другом давлении, например, от солдатского сапога, она не взорвется. А если пройдет машина или танк – то обязательно взрывается. Поэтому нас всегда предупреждали о том, чтобы мы очень внимательно осматривали проселочные дороги, где немцы любили ставить противотанковые мины. Во время одного из таких заданий я и был ранен осколком в первый раз.

14 сентября 1944-го года наши части расположились около г. Новогрудок – был очень хороший и ясный день, на передовой стояло затишье, я и подумать не мог, что в такой прекрасный день буду ранен. Утром в штабе батальона дали задание разминировать проселочную дорогу, потому что на подступах к городу шли бои, и пехота нуждалась в танковой поддержке. А для этого нужно было срочно разминировать все дороги, ведущие к реке. Мы подошли к опасному участку и начали довольно быстро находить немецкие мины, как тут нас заметили вражеские корректировщики, и начался сильный минометный обстрел. Среди саперов появились раненные. Меня тогда вот что спасло – рядом с тем местом, где мы проводили работы, росло картофельное поле, очень сильно окученное. Поэтому, когда обстрел только начался, я упал между грядок - и у меня было только касательное ранение в правое колено и голову, а осколками срезало со спины и автомат, и щуп, и плащ-палатку. Кстати, там же, в картофельных грядках, я потерял медаль и орден Славы третьей степени. Обычно перед боем или заданием мы снимали свои награды – а тут было обычное разминирование, поэтому я поленился сдавать награды и пошел с ними. Одно радует – записи о награждении остались в солдатской книжке, так что и орден и медаль мне восстановили еще во время войны.

Личный состав роты 929-го отдельного саперного батальона, в которой служил в которой служил В.П. Демура, июнь 1945 г.

После ранения я попал в госпиталь, вылечился, и был направлен снова в свою часть. Правда, перед этим я съездил в отпуск домой на Дальний Восток. Мама, естественно, пыталась меня оставить в деревне, тем более, что и местный врач был готов выдать мне справку об инвалидности после ранения, я ведь прихрамывал. Но я служивый человек и не мог оставить свой батальон во время войны. Мама все причитала: «Что ты снова поедешь, уже ранен, и опять на фронт!» Но я твердо отвечал: «Мама, надо, значит, надо!»

В январе я отправился из деревни обратно на фронт и 22 января 1945 года был в Москве, где видел салют. Оказалось, что салютовали в честь следующего события - войска 2-го Белорусского фронта овладели городами Алленштейн и Дейч-Эйлау. А уже где-то около 30 января я догнал свою часть. Кстати, мне попался в Москве попутчик, он служил в батальонной хозчасти баянистом. И из Москвы я с этим товарищем на р. Висла догнал наш 929-й отдельный саперный батальон. Только прибыл в роту - здесь снова нужно идти в бой – необходимо было построить переправу. Точнее – в зимних условиях укрепить лед настилом, чтобы могли пройти наши танки. Поэтому мы разбирали близлежащие дома, и усиливали лед, т.е. клали настил, который мог выдержать вес танка. Во время наведения переправы немцы нас сильно обстреливали, даже не меньше, чем на Днепре, а там обстрел был сильнейший, только в нашем взводе было разбито несколько плоскодонных лодок. Впрочем, я об этом подробно не рассказываю, ведь при обстреле запоминается одно – внутри всегда страшно и стремишься как можно скорее окончить работу, но при этом сделать ее качественно. Сколько было убитых саперов при наведении переправы через Вислу – страшно вспоминать.

- Среди саперов были большие потери?

- Конечно. Сейчас многие знают такую присказку: «Сапер ошибается только один раз». И я полностью согласен с данным утверждением – раз я сейчас рассказываю о своем боевом пути, это значит, что в ходе войны не ошибся. А вообще у нас многие гибли, в том числе и по неосторожности. Бывало, солдат возьмет мину, особенно противотанковую, что-то неправильно сделает – и ничего не оставалось от человека. Особенно в Белоруссии нам было очень трудно – там болота, леса и пески. Трудно приходилось, ведь перед генеральным наступлением в 1944-м году наш батальон два месяца делал лыжневую дорогу – для этого мы заранее заготавливали лес, и делали две колеи, чтобы можно было на автомобилях подвозить различные грузы, в первую очередь снаряжение и боеприпасы, прямо к передовой. Это тоже саперные работы. А так, чтобы в атаку ходить, нам не доводилось. Правда, когда немец прорывал нашу оборону, то мы минировали танкоопасные направления и места, где могли наступать немцы.

- Как часто доводилось бывать на передовой?

- Не так, чтобы часто, но доводилось. Мы приходили на передовую чаще всего в двух случаях. Во-первых, как я уже рассказывал, когда надо было разминировать нейтральную полосу и сделать проходы. Во-вторых, когда наша пехота заняла вражеские траншеи – тут нужно много разминировать. В основном же у нас было очень и очень много работы при освобождении городов – немцы при отступлении никогда просто так не отходили. Они всегда минировали важные промышленные или стратегические объекты. Помню, зачастую целые здания были полностью заминированы. Или подготовлены к подрыву, да и в обычных жилых домах стояло много мин-ловушек, мы их называли «фрицевыми сюрпризами», они их и на передовой разбрасывали, и в городах. По сути, как только освобождался город, мы обязательно должны его быстро проверить. Причем проверяли каждое строение, даже сараи, и после проверки писали на фанере или картонке, которые устанавливали рядом со зданием – «Проверено. Мин нет» Эти моменты в кинофильмах часто показывают. Правда, сейчас смотришь фильмы о войне, а они какие-то нарисованные. Единственный настоящий фильм о Великой Отечественной войне, который мне действительно понравился – «Шел солдат». Это документальный фильм Константина Симонова, посвященный бессмертным подвигам советских воинов-освободителей.

- Использовали ли немцы мины, поставленные на неизвлекаемость?

- Да, но мне не доводилось с ними сталкиваться. Гораздо чаще я сталкивался с минами-сюрпризами, которые немецкие саперы зачастую ставили под трупами своих же солдат. Тут фрицы пользовались простой жадностью наших ребят – ведь советские солдаты часто обшаривали трупы врагов, особенно чтобы найти часы, и снять их с руки. Честно признаюсь, мы ведь были настоящей голытьбой. Тут надо отметить, что немецкое снаряжение было намного лучше советского – если у нас, к примеру, был простой вещмешок, то у них – ранец с несколькими отделениями.

- Чем вы были вооружены и снаряжены?

- Автомат ППШ или винтовка, точнее, карабин. Когда я призывался, то мне выдали очень длинную винтовку Мосина образца 1891 года со штыком. Кстати, в наших частях на Дальнем Востоке почему-то вообще не было автоматов, только на фронте нам выдали автоматы и карабины. Кроме того, как у саперов у нас были миноискатели, кусачки, и обязательно у каждого щуп – это деревянная палка с металлическим стержнем, с помощью которой можно находить в земле мины. Кстати, мы скоро стали брать с собой в основном щупы, а не миноискатели, потому что немцы часто использовали мины в деревянных оболочках или в коробках из папье-маше, которые трудно найти советским миноискателем. Там ведь было очень мало металла - только взрывчатка и взрыватель. Так что немцы, по сути, к концу войны переняли наш опыт в производстве мин в неметаллических оболочках.

- Как бы вы оценили советские мины?

- Неплохие. Они имели в основном деревянный или картонный корпус, правда, противопехотных мин почему-то было очень мало, нам выдавали в основном деревянные противотанковые мины надавливающего действия. Хотя тут надо отметить, что в отличие от дивизионных батальонов мы как саперы корпусного подчинения работали в основном на танкоопасных направлениях. При этом я как командир отделения обязательно составлял минные карты. Что это такое? Нужно с местности на бумагу перенести расположение мин. На планшете закрепляешь лист бумаги, и привязываешь мины к ориентирам на местности, например, к кустам, деревьям или холмам. Зачем нужна такая карта? Ведь после того, как немцы отброшены назад на свои позиции, надо разминировать дороги, и без такой карты ты свои же мины никогда быстро не найдешь. В основном мы привязывали такую карту к азимуту, очень удобно при разминировании, от ориентира прямо идешь и сразу их снимаешь. В соответствии с требованиями мы противотанковые мины располагали обязательно в шахматном порядке. Ну а противопехотные ставили беспорядочно, преимущественно в таких местах, где человек может свободно пройти.

Бойцы и командиры, сражавшиеся в составе 929-го саперного батальона с первых дней его пребывания на фронте, июнь 1945 г

- Какие еще задания вы выполняли как батальон корпусного подчинения?

- В основном мы для корпусного начальства строили блиндажи, это тоже входило в наши обязанности как части корпусного подчинения. Мы делали очень крепкие блиндажи и наблюдательные пункты, преимущественно на опушке, или на том месте, где имеется хорошая видимость. Причем нельзя сказать, что такие вот небоевые задания были простыми и неопасными. Как-то я даже безымянный палец на левой руке повредил. Мы как раз делали третий накат бревен, и мне между бревнами защемило палец. Два дня пробыл в санчасти, а потом бросил это дело и пошел в свой батальон, где принял участие в форсировании очередной водной преграды.

- Как вы получили Орден Славы 3-й степени?

- За форсирование Днепра и освобождение Могилева. Тогда при форсировании немцы открыли очень сильный огонь, и я понял, что если мы будем медлить и прятаться по укрытиям, то переправу никогда не наладим, и враг нас постепенно всех выбьет. Поэтому я как помощник командира отделения приказал своим саперам работать быстро и слаженно. В итоге мы оперативно навели переправу, а мне вручили Орден Славы. Затем я был награжден медалью «За боевые заслуги» - это за выполнение задания особой важности. Тогда  нейтральная полоса проходила по р. Проня, и мне пришлось со своим отделением разведывать местность перед тем, как строить мост, ведь надо было узнать, какие нужны сваи и все такое. А потом необходимо приготовить нужные стройматериалы, и я разведку делал для того, чтобы уточнить на карте рельеф местности и глубину реки. Задание мы выполнили успешно, несмотря на сильный обстрел противника, и все данные, что были нами собраны, полностью подтвердились. Орден Славы II-й степени я получил за форсирование реки севернее деревни Одри в марте 1945 года. Тут тяжело пришлось, там была запруда, и немцы спустили из нее всю воду, в итоге получилась непролазная грязь, поэтому моему отделению было поручено сделать специальный настил грузоподъемностью до 16 тонн, чтобы могли пройти автомашины 238-й стрелковой дивизии, потому что близлежащий мост был взорван. Здесь немецкий обстрел напомнил мне Днепр – немцы постоянно били по нам в основном из минометов. Вообще минометы – это очень удобное оружие для обстрела саперов, наводящих переправы, ведь снаряд мог врываться в землю на берегу, а мина только коснется поверхности -  и сразу же взрывается. Кстати, здесь я был легко ранен осколком во второй раз.

- Какова была штатная структура саперного взвода?

- 3 отделения по 6-7 саперов в каждом, т.е. вместе со взводным было до 22 человек. А в роте служило около ста человек. У нас ротным всю войну был Александр Павлович Чепурик, а вот взводных поменялось двое или трое – они шли на повышение, или на ротного, или в штаб, вместо них присылали новых офицеров. Я, кстати, в 1944-м году окончил полковую саперную школу и получил сначала звание ефрейтора, затем младшего сержанта, принял командование отделением и закончил войну старшим сержантом.

Парад в 929-м отдельном саперном батальоне, посвященный Дню Победы

- Как бы вы оценили уровень подготовки комсостава вашей роты?

- Мне сложно судить об этом, ведь рота как таковая вместе крайне редко работала – только на больших объектах, а в основном работал максимально взвод. К примеру, при наведении переправы работала рота, ротный участвовал, но непосредственно моему отделению все приказы отдавал взводный. К примеру, на Одере это был Дроздов, учитель с Волги, кстати, он в нашем взводе демобилизовался раньше всех, ведь как только закончилась война, всех учителей сразу же отправили обратно в школы. Мы с ним сдружились, Дроздов даже уговаривал меня переехать с ним на Волгу, все приговаривал: «Приезжай к нам, Вася! У нас хорошие девчонки!» Он, кстати, был очень грамотным офицером, и никогда не чурался солдатской работы – всегда был вместе с нами при разминировании и минировании. А уже я, как командир отделения, формировал при разминировании команды по три человека – один проверяет землю щупом, второй ставит флажки, а третий разминирует. В саперной работе самое главное – внимательность и аккуратность. Если хочешь жить – ты быстро учишься. Так что, в целом, командиры находились на своих местах и дураков среди них не было.

- Под авианалеты довелось попасть?

- Было дело. Трижды немецкие самолеты налетали прямо на нашу роту – это действительно страшно, ты вжимаешься в землю, а вокруг беспрерывно падают бомбы. Такое ощущение, что каждая бомба летит прямо на тебя. А вообще на фронте я больше всего боялся тяжелых ранений, ведь в этом случае люди часто оставались инвалидами без руки или ноги. Сейчас некоторые знакомые ветераны рассказывают мне, что им не было страшно на войне, но я так не думаю – на фронте всем страшно. Я вот дважды был на нейтральной полосе, или делал замеры реки – все время страх был, ведь в любую минуту тебя может найти смерть. И это при условии, что нам было намного легче, чем пехоте. Честно говоря, я очень боялся попасть в пехоту после госпиталя – ведь там нужно было идти в атаку. И наступать надо постоянно, причем не просто так, а на обороняющегося врага. Так что пехотинцем я не стал, но, считаю, что исполнил свою роль на войне, и отдал Родине свой долг.

- Как мылись, стирались?

- На Дальнем Востоке мы регулярно ходили в баню, а также мылись в специальных помывочных, которые передвигались на конной тяге. А на фронте за гигиеной солдат должен был следить старшина и ротный, которые не меньше чем раз в месяц организовывали помывку. Но тут такое дело – помывка, это, конечно же, хорошо, но больше всего нам нужна была не столько чистота, сколько обеззараживание одежды от вшей, ведь бывало, что мы не раздевались неделями. Делалось это просто – где-то находили бочку, чаще всего пустую, из-под топлива, под ней разводили костер. После этого в бочку наливалась вода, и как только она вскипала, то над ней вешали две-три шинели. Особенно такие прожарки помогали весной или летом, вши прямо гроздьями сыпались в воду от пара. Надо отдать должное, за регулярной организацией прожарки у нас постоянно следил старшина. Он вообще строго подходил к подобным вещам. И все-таки, вещевую прожарку для нас организовывали не так часто, как хотелось бы. Вшей было ужасно много, ведь тело постоянно запаривалось, и паразиты заводились после прожарки буквально на следующую неделю, если не раньше.

- Как кормили саперов?

- Весьма неплохо. Главная проблема заключалась не в том, как кормили, а в том, насколько регулярно мы ели. Так как саперы часто шли в наступлении вслед за пехотой, то тылы частенько запаздывали, и в кормежке обязательно бывали задержки. Приходилось терпеть голод и есть сухпаек, так что в наступлении в основном перекусывали сухариками.

Демура Василий Петрович, 2011 год

- Как вы встретили Победу?

- Это было в семнадцати километрах от Эльбы, на саму реку я так и не попал. Дело в том, что непосредственно к Эльбе вышли только передовые части, а наш саперный батальон остановился в одной деревне. После того, как узнали о капитуляции Германии, был организован корпусной парад – но какой это был парад, ведь все обмундирование на нас было оборвано, смех сквозь слезы. Но, конечно, шагом мы прошли, до парада тренировали нас несколько дней, так как на фронте строевой не было. Сейчас в фильмах показывают, что во время войны все солдаты, даже на передовой, были прекрасно одеты, ходили в форме с иголочки – естественно, на самом деле все было далеко не так. Чем нам больше всего запомнилась Победа - после парада был накрыт обед и всех покормили на славу.

- С американцами довелось встречаться?

- Нет, мне не довелось. Единственное, уже в августе 1945 года мы входили в г. Висмар, который незадолго до этого покинули американцы и англичане в связи с тем, что по договору город отходил в советскую зону. И тут я впервые увидел нетронутый европейский город – все магазины работали, на прилавках стояли хлеб, масло и сыр, даже колбасу можно было купить. А мы получали на руки марки, и, конечно же, быстро приобрели себе продукты. За все время войны я не видел таких прекрасных и чистых населенных пунктов, а ведь немцам понадобилось только два месяца – и они полностью восстановили порядок у себя в городе. Кстати, мы расположились на постой в прекрасных немецких казармах, где вплоть до ноября 1945 года занимались строевой и спортом.

- Как вас встречало мирное население?

- По сути дела, не особо радостно, я не видел, чтобы кто-то из немцев выходил к нашим солдатам с цветами. Но, в то же время, они никогда не покушались на жизнь солдат – немцы считали себя побежденными. А вот в Польше у нас столько погибало людей, что ужас. Их и травили, и расстреливали из засады. По Польше вообще было опасно передвигаться в ночное время. А про немцев расскажу такой наглядный случай – в свое время я остался на ночь с боевым оружием в доме у немца. Мы тогда стояли на Балтике, и время от времени ходили на катере на о. Рюген, я хорошо стрелял, поэтому корпусное начальство время от времени брало меня на охоту, и недаром – я подстрелил двух оленей. Добычу мы погрузили на катер, и морем добрались до г. Штральзунд. Здесь мы сошли с катера, погрузили туши животных на полуторку и поехали через дамбу в расположение части. Но тут машина, как назло, поломалась, нужно было идти пешком. В охоте же принимало участие три офицера: полковник, майор и капитан, и я. Но во время пути у меня разыгралась ангина. Дело в том, что за несколько дней до охоты я как-то опоздал на обед, и поел снега, чтобы дотерпеть до ужина. Результат не заставил себя ждать – при переходе по дамбе я почувствовал, что у меня сильная температура, и я еле шел. А уже стемнело, впереди еще 12 километров, нужно переходить дамбу. Все, чувствую, что не перейду. И тут мы на счастье увидели, что невдалеке огонь горит – там стоял домик, в котором жили немолодые немец и немка. Меня у них оставили, я к тому времени немного научился говорить по-немецки, попросил горячей воды, сделал себе компресс, после чего приставил карабин к кровати и прилег. Я не думал спать, но чувствую, что засыпаю, и помню последнее – показал немцу на циферблат часов, мол, разбуди меня утром в шесть. Просыпаюсь, а немец меня будит, приговаривая: «Камрад! Камрад!» И только тут до меня дошло – ведь мой карабин был полностью заряжен, да что там, бери и прикладом одним убивай. У меня было с собой 10 рублей с портретом Ленина, я им отдал купюру на память, они только и приговаривали: «О, Ленин, Ленин». А вообще, немцы жили лучше нас – дисциплина у них была на высоте. К примеру, им также ввели карточную систему, но никаких эксцессов у них не случалось: что положено, то по карточке каждый получал, и больше никто из них не попытается получить дополнительный паек. Что меня больше всего удивляло по время службы в г. Висмар: к примеру, идешь рано утром по штрассе после войны – бидоны стоят у домов, едет машина и забирает их. И никто никогда даже не попытался их украсть,  а у нас бы и десяти минут без присмотра такой бидон не простоял бы! В садах тоже был образцовый порядок. Очень дисциплинированная нация. И все-таки мы их победили!

В заключение хотел бы сказать несколько слов. Военная работа - это самая трудная и опасная работа. Я был на фронте с конца 1943-го по май 1945-го года. Конечно, это было тяжело. За весь период войны я ни разу не выспался нормально, простыней даже и не видел, кроме как в госпитале. Но я не считаю себя каким-то героем, просто выполнял свой долг, долг солдата и гражданина. А сейчас я жив и радуюсь жизни – построил в Алуште дом и посадил деревья, пусть сына нет, зато у меня две дочери, уже есть и внуки, и даже правнуки.

Сейчас читаю дневник Павла Пущина с говорящим названием: «1812-1814 годы». Автор подробно описал весь путь Лейб-гвардии Семеновского полка, его участие в важнейших сражениях Отечественной войны и заграничных походах. Там прямо по числам указано, где русские войска проходили во время войны с Наполеоном. И указаны те самые польские и немецкие города, которые освобождал, в том числе и наш саперный батальон в ходе Великой Отечественной войны. Так что наши солдаты дважды были в этих местах – и оба раза с победой!