Родился я на Украине в 1920 году. Село Великий Бурлук, сейчас это Харьковская область. После окончания школы поступил в Ленинградское военно-инженерное училище. На курсе было три батальона: сапёрный, инженерный и понтонный, я как раз учился в понтонном.
Через пару недель после начала войны, училище эвакуировали в Кострому. Мне, кстати, очень понравилась Костромская область. Красивая природа, дома, как мне казалось, напоминающие древнюю Россию. Проучились там почти год, уже готовились к выпуску, и вдруг, весной, наверное, нас поднимают по тревоге. Ни приказа не объявили, ни званий не присвоили, сказали только: «На месте уже получите!» Просто подняли, быстро собрались и погрузились на корабль. Причём корабль оказался древний, колёсный ещё, так мы на нём аж девять суток плыли до Камышина. Лопотал там себе, а мы мучились. Нам же выдали сухой паёк всего на двое суток. Доехали до Куйбышева, там обратились в комендатуру, и нам выдали ещё. В общем, доехали.
В Камышине как раз началось формирование инженерных частей, и меня назначили командиром сапёрной роты в один из батальонов. Только сформировали, начали строить укрепления по берегам Хопра, как вдруг получаем приказ – прекратить работы и расформировать некоторые батальоны! Наш батальон тоже попал под расформирование.
Приехали в Сталинград, и в штабе инженерного управления Округа, меня назначили командиром понтонного взвода в 6-й Отдельный Моторизованный Понтонно-Мостовой Батальон. Перед отъездом успел встретиться в городе со старшим братом, он служил в рабочем батальоне. Сказал, что получил назначение и еду воевать. И он мне потом рассказывал, что был уверен, что я не доехал живым до батальона. Потому что уезжал я 23-го августа – в день, когда состоялся первый массированный налёт на Сталинград. Казалось, что в тот день горел весь город: дома, заводы, нефтяные хранилища… Даже Волга горела от разлившейся нефти…
Но я всё-таки добрался. Представился начальству. Они посмотрели, а я одет не по уставу – один сапог хромовый, другой – яловый. А это когда мы отступали с Хопра, то мой товарищ по училищу очень сильно натёр ноги, и прямо мучился. В одном месте присели, и я ему предложил: «Обувай мои!» Только он один надел, как машина поехала, он сел и уехал. А вторыми мы так и не успели поменяться. Вот так я и приехал оборванцем. Командир строго так спрашивает: «Почему партизанская форма одежды?» Так и так, говорю. Он тут же приказывает старшине: «Переодеть!»
|
|
Сталинградская битва. Из альбома Калиберды |
Свой первый бой помните?
Ночью с командиром роты пошли на переправу. Мы там через какую-то небольшую речушку, приток Дона, переправляли десанты. Полностью загрузимся, причалим к берегу. Пехота выскочила, а мы, сапёры, разгружаем боеприпасы. А там же стреляют, снаряды, мины рвутся… Вот это было моё боевое крещение.
Потом наш батальон перебросили в станицу Трёхостровская, это чуть севернее Калача-на-Дону. Там начали строительство низководного моста через Дон. Вскоре нас перевели на какой-то хутор, в 4-5 километрах выше по Дону, и приступили к строительству нового моста. Но не успели достроить, как тут немцы напирают. Пришлось его заминировать, и мне начальник инженерного управления фронта приказал – «Не допустить немца на мост! Взорвать!»
Жду от него команды, тут налетают два «мессершмидта», бросают бомбу, и часть моста взрывается, а часть нет. Причем, целой осталась та часть, что со стороны противника. Видимо пехота, когда переходила, повредила какую-то сеть. То ли огневую, то ли электрическую. И примерно 15-17 пролётов остались невзорванными. Комиссар начал кричать «У-у, такой-сякой, не взорвал!» - «Сами, - говорю, - попробуйте!» Комиссар приказывает: «Взорвать!» А у нас даже не на чем поплыть на ту сторону, чтобы довезти спички или подрывную машинку.
Ходим с сержантом Поповым по берегу, среди деталей взорванного моста ищем, из чего можно сколотить плотик. Немец это заметил и давай стрелять. Первая мина – перелёт, вторая недолёт, а одна из последующих угодила в оставшуюся часть моста, и он взорвался. Говорю Попову: «Ну что, Павел, поехали докладывать комиссару, что выполнили задание!»
Там на берегу стояла бесхозная лошадь, сели на нее вдвоём и поехали докладывать. Доложили, но не рассказали, как всё получилось на самом деле. Потому что он был противный человек. Неприятная личность...
|
|
Художественная самодеятельность |
Потом получили новое задание - совместно с другими батальонами построить в районе Камышина понтонный наплавной мост через Волгу. Только построили, закрепили на якорях. Вроде всё отлично, обрадовались. А уже октябрь что ли, ночью разразился ураган, поднялись волны, и часть моста унесло по течению…
После этого наш батальон опять отправили в район Трёхостровской – обслуживать переправу. Там стоял мост – с одной стороны эстакада, с другой, а между ними ходил паром. Но на светлое время суток, чтобы не попасть под бомбёжку, его уводили в заводь и маскировали.
И как-то утром, в шесть часов утра, как раз я был дежурным на переправе, подаю команду: «Вывести паром!» Вдруг подходит высокий человек в кожаном пальто: «Сынок, отставить!» Я удивился: «В чём дело?» - «Мне надо переправиться, я - генерал Крючёнкин!» (На тот момент генерал-майор Крючёнкин Василий Дмитриевич командовал 24-й Армией – прим.ред.) - «Товарищ генерал, мы днём не переправляем!» – «А сегодня будете переправлять! Доложи своему командиру!»
Это было утро 19-го ноября 1942 года. Как раз тот день, когда началось наше контрнаступление. Стали переправлять пехоту, машины, повозки. А уже с вечера по нашей переправе в обратную сторону пошли большие колонны пленных. Не только немцы, но и румыны, мадьяры. Все грязные, оборванные, несчастные… На нас это произвело очень сильное впечатление – вселило уверенность в скорой победе.
После завершения Сталинградской битвы нас направили на Курскую Дугу. Стояли чуть южнее Белгорода. Перед нами Северский Донец шириной пятьдесят метров, не больше. И нам приказали сделать переправу через него, прямо под носом у противника. Мы приняли решение – из верхнего строения переправочного парка, это такие металлические балки шесть метров длинной, 250 килограммов весом, выложить их поперёк реки. И мы на этой переправе в одну ночь потеряли целую роту… Наутро подошёл танк, ударил по колокольне в селе Топлинка, и сбил корректировщика. Но в итоге оказалось, что мы сооружали не действительную переправу, а ложную. Для обмана противника. А войска переправлялись по другим переправам, ближе к Белгороду. (На сайте http://podvignaroda.mil.ru есть наградной лист, по которому командир взвода 6-го ОМПМБ лейтенант Калиберда И.А. был награждён орденом «Красной Звезды»: «2.8.43 при выполнении боевого задания по устройству брода через р.Северский Донец в районе с.Топлинка тов.Калиберда, под сильным ружейно-пулеметным и минометным огнем, производил работу взводом по подноске и укладке лесоматериала на дно реки.
Находясь в воде в течение четырех часов, лейтенант Калиберда лично руководил каждым отделением, и не ушел оттуда, до полного завершения работы. Задание было выполнено в срок.
7.8.43 во время строительства моста, под ураганным огнем противника, презирая смерть, находясь все время в воде, тов.Калиберда со своим взводом устанавливал и укреплял рамные опоры, руководил укладкой прогонов и настила. Благодаря самоотверженной и героической работе л-та Калиберда, задание по постройке моста было выполнено в срок»).
|
|
Офицеры 6-го ОМПМБ |
После Курской битвы постоянно двигались вперед. В наступлении нашей главной целью было обеспечение переправы войск через водные преграды. При этом мы постоянно находились в самом авангарде. Также приходилось заниматься и минированием, разминированием местности, но основная задача – сооружение переправ.
К Днепру мы вышли чуть южнее Кременчуга. На правом берегу уже было захвачено около двадцати плацдармов. И когда настал и наш черед выполнить боевую задачу, возглавить первый десант поручили мне. Приказали переправить разведчиков, и установить связь. Причём, сделать всё это не дожидаясь темноты, днём. Обычно ведь переправу проводят ночью, под прикрытием тумана или дымовой завесы, под прикрытием авиации и артиллерии, а мы без ничего… Ну, приказ есть приказ…
А еще под Сталинградом мы подобрали себе трофейные понтоны. Приезжал Жуков смотреть, и сказал: «Ребята, берите, понадобится!» Они были грузоподъемностью 16 тонн, но на Северском Донце мы из этого парка сконструировали мост грузоподъемностью 30 тонн.
В общем, 29-го сентября в четыре часа дня мы загрузились на четыре понтона и поплыли. Они с моторами были, но чаще всего мы на солдатском пару шли (смеется). В смысле, сами гребли.
Отплыли на сколько-то, а в том месте Днепр был метров 800-900. Далеко… Вначале тихо было, никто не стрелял. Как будто мы на прогулку вышли… Но ближе к середине неподалеку разорвался первый снаряд. После этого начался ураганный огонь. Разрывы мин и снарядов швыряли понтон из стороны в сторону. Огневая стена казалась непреодолимой… В итоге до берега добрался только наш понтон…
Я стоял на носу, стрелял из пулемета, когда меня прошило насквозь… Последнее что помню, мне один солдат махнул: «Товарищ лейтенант, я ранен!» - «Я тоже», и свалился без сознания… Меня заменил сержант Фадеев, он и выполнил задание до конца: разведчиков высадили, связь установили. (Красноармейская газета 2-го Украинского Фронта «Суворовский натиск» № 257 за 1943 год в заметке фронтового корреспондента «Под ливнем огня» писала: «Командир вызвал лейтенанта Ивана Калиберда и приказал: «Вы - командир первого десанта! Вам надо первыми переправиться на правый берег!» Лейтенант коротко ответил: «Есть, будет выполнено!» Ливень огня обрушивался на первый паром, но он шёл по намеченному курсу. И достиг берега. Только не довелось ступить на правый берег командиру десанта. Его боевые друзья, вступив на правобережье, похоронили тело своего командира на заветном берегу. Героя нет в живых…» - https://ru.wikipedia.org/wiki )
А когда стемнело, меня переправили на наш берег. Помню, так хотелось пить, а врач кричит: «Не давать ему воды! Не давать!»
В госпитале я лежал в Харькове. Видишь, сейчас на груди только царапинка, а вот на спине след побольше. Меня даже не оперировали, ранение-то сквозное, и быстро пошёл на поправку.
Вернулся в батальон уже через несколько месяцев, но меня назначили в другой взвод – технический. Отвечал за всякие машины: мостостроительные, лесопильные, камнедробильные и прочие.
|
|
Удостоверение ГСС |
А как узнали, что Героя получили?
Из Харькова нас повезли на лечение куда-то в Россию. Но проезжали через Купянск, а от него километрах в пятидесяти моё родное село. Где я жил, десятилетку кончал. И я обратился к начальнику поезда: «Не хочу ехать в глубокий тыл, а тут недалеко моя родина. У нас и больница есть, и условия дома, так что сам долечусь. Дайте мне историю болезни, я выйду!» Думал, откажет, а он вдруг согласился: «Пожалуйста!»
А дома приходит как-то председатель колхоза – мой двоюродный брат, правда, старше раза в два. Принёс с собой газету: «Тут про тебя что-то пишут!» Даёт прочитать, а там Указ Верховного Совета СССР. Моя фамилия под номером 59, а Фадеев Алексей - № 164. Так и узнал.
А вручал мне награду начальник инженерных войск 2-го Украинского Фронта генерал Цирлин, который был у меня начальником училища. (Цирлин Александр Данилович (1902-76) - советский военный деятель, генерал-полковник инженерных войск (1945), доктор военных наук (1956), профессор. С 1946 года - начальник военно-инженерной кафедры Академии Генштаба, с 1961 года – начальник Военно-инженерной Академии имени Куйбышева - https://ru.wikipedia.org/wiki )
А всего у нас батальоне было пять Героев. Четыре живых: Фадеев, катерист Климов, я, кто-то ещё, и Погосян посмертно.
Техническим взводом я где-то с год командовал, а потом меня назначили помошником командира мостовой роты. Перевозили понтонные парки. И закончил войну старшим лейтенантом.
|
|
Техника 6-го ОМПМБ, 1943 г. |
Как сложилась ваша послевоенная жизнь?
Ещё война не кончилась, а меня с Ваней Козловым направили в Высшую инженерную офицерскую школу. Приехали в Нахабино, тут как раз война кончилась, и я ему говорю: «Ваня, это нам ничего не даёт. Чтобы получить высшее образование всё равно придется учиться в Академии или в институте. Я буду просить, чтобы меня отпустили!» Он согласился: «А ты знаешь, я тоже!» И нас из школы отпустили.
|
|
Калиберда и Козлов Иван Андреевич, 1945 г. |
Но потом я не стал поступать в Инженерную Академию, потому что здоровье стало подводить. Поступил в юридическую. После Академии меня направили в Житомирскую область. Прослужил там год, только освоился, приходит телеграмма – «откамандировать Калиберду в штаб Округа!» С тех пор живу во Львове. Много лет проработал в военной прокуратуре. Здесь, кстати, мы вместе работали с моим товарищем, который принял мой взвод, когда меня ранило на Днепре. Потом под Житомиром при разминировании ему оторвали правую кисть. Так он научился левой писать, окончил юридический институт.
Потом меня назначили помошником прокурора Прикарпатского Военного Округа по делам о государственных преступлениях. Много занимался реабилитацией репрессированных. И оуновцев, которые случайно попали.
И много таких было?
Много. Например, та молодежь, которую бандеровцы заставляли грипсы носить. А что ему остается? Отказаться?
А до какого года оуновцы себя проявляли?
Так они и сейчас, только что не стреляют (интервью состоялось в 2013 году – прим.ред.) Сейчас у нас во Львове есть и улица Мельника, и Бандеры и кого хочешь. Даже памятник Бандере поставили. А в войну они нам в спину стреляли.
После форсирования Днепра наш комбат Потопольский ушел на повышение на бригаду. От него командование принял Маркарян. И уже в Карпатах он вместе с Белоглазовым поехал в штаб Округа и пропали. Так и не нашли. Не для того их бандеровцы взяли, чтобы нашли…
|
|
Белоглазов Иван Васильевич |
Сейчас все жалуются на трудную жизнь, экономические проблемы. Как живется вам?
В своём родном селе я пережил Голодомор. Разве после этого меня может что-то напугать? Есть хлеб, есть молоко, что ещё нужно старому человеку? Был бы покой…
Но я прожил счастливую жизнь. То, что остался жив, это моё первое счастье. То, что получил такую награду, это второе счастье. Что всю жизнь прожил с любимой женой, есть дети, внуки, правнуки, это тоже счастье…
|
| Интервью: | С. Смоляков |
| Лит. обработка: | Н.Чобану |
