Родился я 22 июня 1922 года в с. Кислово теперь Быковского района Волгоградской области в большой семье «крепкого» крестьянина. В раннем детском возрасте был свидетелем коренных преобразований, проводивших в селе. Военного коммунизма я не застал, плохо помню и НЭП, но уже хорошо помню борьбу с кулачеством, организацию колхозов, охрану урожая от хищений, образование пионерских отрядов и т.д.
В 1930 году поступил в первый класс Кисловской начальной школы, а окончил уже неполную среднюю школу в 1937 году. В августе этого же года поступил на первый курс Николаевского педагогического училища им. Крупской. Вместе со мною в училище поступил и мой одноклассник Дмитрий Киселёв. В этом педучилище уже учились многие выпускники нашей школы: Георгий Руденко, сёстры Триголос. Учитель была престижной профессией в то время.
В педучилище был свой учхоз с набором сельхозтехники, а выращенные овощи, зерно, даже мясо поступали в нашу столовую. На летние каникулы желающие работали в нашем учхозе, денег, правда, не получали, но к осени в учхозе они отъедались. А это дорогого стоило в голодные и не слишком голодные годы. Нам с Димой так и не пришлось работать летом в учхозе, но в сентябре и октябре наша группа выезжали на полевые работы, заготавливали овощи, тыквы, арбузы, копали картошку. Работали и на складах нашей столовой.
Мы участвовали в художественной самодеятельности. С нашим струнным оркестром играли в народном театре. Это было на первых выборах в Верховный Совет СССР на основе новой Конституции (1936г.). Было народное гуляние, какое было ликование, все надеялись на лучшее. Но… шёл 1937 год… Именно в этом году не стало моей матери, освободили и буквально на следующий день вновь арестовали отца и о нём ничего не было известно целых 25 лет. Хотя его расстреляли в том же 1937 году.
Учёба в педучилище тогда была платная, в год надо было платить 150 рублей. Родителей у меня уже не стало, за меня платили моя старшая сестра Оля и её муж. Моя старшая сестра Оля стала для всех нас матерью, всю жизнь мы её звали мамочкой, а наши дети – бабушкой. Она не училась ни в церковно-приходской, ни в земской школе, но знала очень много стихотворений, прочитала много книг и делала всё, что бы младшие сёстры и братья получили образование. Именно благодаря её настойчивости, её материальной поддержке мы смогли стать учителями, инженерами, медиками.
Зимой 1937 года пришёл приказ о переводе нашего Николаевского педагогического техникума в город Серафимович Сталинградской области. Для нас – учащихся это был неприятный новогодний «подарок». Здесь мы почти каждое воскресенье ходили, а когда повезёт, то и ездили на попутных подводах домой, привозили на неделю нехитрых домашних продуктов. А Серафимович далеко, автобусы не ходят, пешком не дойдёшь. Надо было пароходом ехать в Сталинград, затем поездом, а там ещё добираться и на попутке или пешком. Некоторые из учащихся перевелись в камышинские техникумы. А мы с Димой Киселёвым решились ехать с техникумом в Серафимович. Очень уж нам хотелось выучиться и работать учителями.
В Серафимовиче нам, николаевцам, дали места в общежитии, правда, в больших комнатах мы жили по 8-10 человек, зато скучать было некогда. Мы с Димой всё так же занимались в струнном оркестре. На каждом субботнем вечере мы играли, под нашу музыку танцевали наши ребята и девчата. Местные ребята старались всеми правдами и неправдами попасть на наши вечера.
С оркестром выступали в клубах не только Серафимовича, но и в станицах и хуторах района перед донскими казаками.
Зимой 1938 года меня и Диму комсомольская организация педтехникума приняла в ряды ВЛКСМ. Жизнь стала ещё интересней, мы участвовали в бурных комсомольских собраниях. До хрипоты, до позднего вечера спорили о роли учительства в построении нового общества, воспитании нового человека.
Постепенно мы начали приобщаться к общественной работе, мне доверили проводить политинформацию в младших классах педучилища, Дима был ответственным за курсовую стенгазету. Мы стали выступать с сообщениями, докладами перед студентами, на страницах стенгазеты. На втором курсе меня избрали профоргом курса, а на третьем комсоргом класса и членом бюро комсомольской организации техникума.
Конечно, жить было трудно, материально ни я, ни Дима не были обеспечены. Приходилось иногда, если удавалось, и подрабатывать. Вскопать огород, колоть дрова, пришлось однажды перекрывать крышу старикам. За работу давали хлеб, яйца, молоко, мы ни от чего не отказывались. Нам с Димой почти всегда хотелось есть.
Из одежды у нас чаще всего были перешитые, перелицованные из родительских или старших членов семьи вещи. У меня, например, мои знаменитые на весь техникум брюки были перешиты из стареньких брюк мужа моей старшей сестры Оли. На коленях для укрепления материала в виде аппликаций были нашиты большие ромбы, сзади были такие же аппликации в виде больших карманов. По моим брюкам меня узнавали и, не видя ещё моего лица. Их я носил все три курса, продолжал носить и после учёбы.
Вскоре, через два года, в Серафимовический педтехникум приехала учиться и моя младшая сестра Мария. Сестра Оля хотела, чтобы младшие учились, они с мужем старались выкраивать из скудного семейного бюджета немалые по тем временам деньги за нашу учёбу, к осени готовили нам целый мешок сухарей. Это благодаря ей и её мужу Николаю четверо младших, уже потерявших родителей, смогли закончить техникумы.
И всё же жить было интересно. С футбольной и волейбольной командой выезжали в район и везде побеждали. Что особо нам нравилось, так это то, что после соревнований нас сытно кормили в столовой.
Шло время, неприятно поразил наше сознание советско-финский военный инцидент 1939 – 1940 годов. Думаю, что эта военная неудача подтолкнула, ускорила нападение Германии на СССР.
Вот и выпускные экзамены! Мы учителя! Ура-а! Прощальный вечер и мы, выпускники разъезжаемся по распределению в школы области «…сеять доброе, вечное…».
Мы с Димой, а теперь он уже Дмитрий Васильевич, получили направление в одну начальную школу – Ярская-1 Кумылженского района Сталинградской области.
В школе нас встретили хорошо, распределили по домам на жительство. Мне дали сразу третий класс, а Диме, теперь Дмитрию Васильевичу второй класс. Мы сразу стали готовить классы к началу учебного года, ездили на лошадях заготавливать дрова для отопления школы. В школе обрадовались, что в школу пришли сразу два мужчины, ведь до этого были одни женщины. Нам с Димой пришлось даже чистить дымоход у одной печки, уж очень она дымила прошлой зимой. Ничего, справились, зимой эта печка не дымила.
Вот и первый урок, страшно было заходить первый раз в класс.
Этот первый мой рабочий день запомнился на всю жизнь. Интересные были ребята в моём классе, особенно запомнились мне Рудакова Оля, Косова Люба, Антонов Павел, которому ничего не стоило ответить у доски на «отлично» и тут же закукарекать звонким петушиным криком здесь же у доски. Но я не очень сердился на него и не наказывал его за это, я понимал, что это находят выход его детские эмоции.
Работать было интересно, но по сравнению с педучилищем всё же было скучновато. А время было очень тревожное, в воздухе пахло войной, но для нас с Димой вопрос был ясен. Мы фанатично верили в мощь нашего государства и Красной армии, наши старшие товарищи твердили нам, что наша армия при нападении быстро справится с захватчиком, как это было на Хасане, Халхин–Голе.
Дима был 1921 года рождения и его по достижению 19 лет призвали на службу в Красную Армию в октябре 1940 года. Так что учительствовать я стал без друга, стало ещё скучнее. Я стал больше заниматься со своими третьеклассниками.
А вскоре получил от Димы письмо. Попал он в кавалерию, учится управляться и с конём, и с шашкой. Его призыв с Дона весь направили в кавалерийский полк.
В Ярскую-1 возвратился из армии местный житель, награждённый медалью «За отвагу» в боях на Халхин – Голе. Как его встречали односельчане, молодёжь. Для нас, юношества, он был живым героем, первым парнем на селе.
В работе незаметно и прошёл учебный год, все мои воспитанники повзрослели, перешли в четвёртый, выпускной класс. Павлик Антонов уже не кукарекал у доски, хотя так же получал пятёрки.
Вот и первый трудовой отпуск 1941 года. 15 июня я выехал в Сталинград, купил себе красивые и блестящие ботинки, первый в жизни костюм, даже галстук. Два дня я гостил у родственников в Сталинграде. Знакомился с городом, ходил в кинотеатр, ел мороженое, покупал подарки сестрёнкам и родственникам. Словом отдыхал. Городская жизнь мне не очень понравилась, слишком суетно и жарко.
21 июня я купил билет на местный пароход в каюте третьего класса под напутствие родственников уехал домой, в Кислово.
Вечером прогуливался по верхней палубе в новеньком костюме, с галстуком. Я частенько поглядывал на себя в огромные зеркала, установленных в больших проходах с одного борта на другой. Вокруг были нарядно одетые красивые женщины, солидные мужчины, работал ресторан, играла музыка. За бортом мимо медленно двигались белые плёсы, обрамлённые тёмной зеленью, кое-где одинокий рыбачёк, видно, оставшийся на ночёвку, жёг небольшой костерок, готовя нехитрый рыбацкий ужин и дымом отпугивая наседающих комаров. А на другой стороне Волги сменяли друг друга обрывистые берега и маленькие речушки в глубоких заросших большими дубами балках. Разбегающиеся от носа парохода волны бежали к берегам, а два пенистых следа от пароходных колёс, ещё долго виднелись далеко позади за кормой. Иногда пароход давал гудок, приветствуя встречное судно, а рулевой с бокового мостика флажком давал отмашку, указывая с какой стороны должен проходить встречный транспорт. Матросы на нижней палубе перекатывали большие деревянные бочки с одного борта на другой, выравнивая крен парохода в ожидании боковой волны встречного парохода.
Бакенщики уже на своих весельных лодках плавали от бакена к бакену, зажигая на них керосиновые лампы, обозначая пароходам фарватер реки в ночной темноте.
Полная, пока ещё бледная Луна появилась высоко в вечернем небе, вот-вот появятся первые звёздочки.
Вот оно счастье! Я – учитель, о чём мечтал с детства, работа в школе, есть свой класс с двумя десятками учеников, мечтающих быть похожими на меня. В душе был уверен, жизнь прекрасна, всё у меня в жизни идёт так, как надо.
Впереди более месяца отпуска. Впереди месяц общения со своими сестрёнками и младшим братом. В новеньком чемодане лежат для всех подарки. Там меня ждут, там мне будут очень рады.
Вскоре под мерное шлёпанье пароходных колес я спал в каюте спокойным сном счастливого человека.
Утром проснулся всё под то же мерное шлёпанье колёсных плиц о воду, но в каюте из восьми человек был один только я. Оделся, вышел на палубу. Мне показалось, что я не на том пароходе, на котором был вчера. Сегодня чувствовалось какое-то нервное движение, женщины, держа в руках платочки, всхлипывали, кое-где слышался женский плач в голос, громкие мужские разговоры. Предчувствие чего-то тревожного охватило меня.
Один высокий, лысоватый мужчина уверенным голосом говорил, что война долго продолжаться не будет, армия у нас сильная, и мы очень скоро разобьём фашистов. Вначале мне показалось, что идут обычные для того времени разговоры о войне. У меня и мысли не возникло о наступившей войне. Я увидел знакомую женщину по каюте и спросил у неё, в чём дело?
- Война, Петя, война, будь она неладна.
- Какая война? С кем?
- Немцы сегодня рано утром напали на нашу страну, - и она, достав из рукава, приложила маленький кружевной платочек к покрасневшим глазам. Немного помолчав, продолжила:
- Мой муж военный отправил меня погостевать к родителям в Камышин, но думаю сегодня же возвращаться домой в Сталинград. Боюсь, что его часть отправят на фронт, и я не смогу его проводить.
Хорошее отпускное настроение улетучилось, в душе поселилась тревога, неопределённость. Я вчера был отпускником мирного времени, всё было ясно. А сегодня уже идёт война, и я не знаю, что мне делать, возвращаться назад в свой район, где я приписан в военкомате, или продолжать отпуск?
Пароход уже подходил к Быково, мне нужно было сходить, ведь в Кислово тогда ещё пристани не было. Тридцать километров пешком и я буду дома. Я уже стоял с чемоданчиком в проходе ожидая подачи трапа, когда ко мне подошёл Мытрусь с большим зембелем в руках, поздоровался со мной, а я его даже и не узнал. Он был значительно старше меня и жил на Песках, на противоположной стороне села.
- О-о, здорово Петро. А ты чего цэ в Быково сходишь, не жалко тоби ботиночек, они он яки у тебя новэньки, тай ще й блестящи?
- А что, в Кисловке пристань поставили?
- Та ни-и, Кисляны сходят в Антиповки, а там с рыбаками на лодке переправляются в Раздолье. А уж от Раздолья до Кисловки рукой подать, всего семь километров. Так это же не тридцать. К обеду будем дома, а если сойдёшь в Быково, то доберёшься не раньше вечера, с разбитыми ботинками. Так что присоединяйся к нам, во-он наши Кисляны стоят.
Только теперь я стал узнавать своих земляков. Лица их так же были угрюмыми, страшная новость уже наложила на них свою печать. Среди них с вещами стояла Катя Соколова, она жила на нашей улице недалеко от нас. Оказывается она только что закончила Дубовское педучилище и то же ехала домой отдыхать перед учебным годом.
Пришлось идти к помощнику капитана выправлять билет до Антиповки.
К обеду я был дома. Что тут творилось невозможно описать однозначно. Радость от приезда брата после двухгодового отсутствия омрачилась пришедшей страшной бедой. Плач стоял не только в нашем доме, а в каждом доме села. Все понимали, что германец воин сильный. Война не будет лёгкой и скоротечной, она коснётся всех семей, крути не крути, а надо затягивать потуже пояса.
Уже 23 июля военкоматы стали призывать в армию. Я не знаю, что мне делать, ведь я состою на воинском учёте в Кумылженском райвоенкомате, и перед отъездом в отпуск я отмечался там с указанием адреса, где буду находиться в отпуске. Там же расписался, что по первому зову я должен немедленно явиться в военкомат. Мне должны прислать вызов или повестку сюда в Кислово. Но ведь идёт война, страшная неразбериха повсюду, почта и телефон перегружены.
Какой же отпуск, какой же отдых, если идёт война, немцы уже захватывают город за городом, бомбят города и сёла.
Прожив у сестры неделю, стал собираться в обратный путь, на место своей работы. На десятый день я выехал пароходом к себе на работу. Я не узнал парохода, как будто это совсем не он. Весь он был забит спешащими куда-то людьми с большими багажами, зембелями, мешками. Тех отдыхающих, нарядно одетых женщин, мужчин в костюмах, любовавшихся природой, уже не было. Не было и музыки на верхней палубе, ресторан не работал, был занят какими-то ящиками, у которых сидел военный человек.
По пути на Ярскую зашёл в военкомат, а там столпотворение, в то время призывали сразу двадцать возрастов с 19 до 40 лет. Коридоры забиты, весь двор был полным, призывники стояли, сидели, а кто и лежал прямо на земле, ожидая вызова. На крыльцо выходит сержант и выкрикивает осипшим голосом очередную фамилию.
- Младший сержант Конюхов.
- Я, - и из толпы к крыльцу пробирается Конюхов, становится внизу перед крыльцом с котомкой у ног.
- Рядовой Небигайло, - ответа нет.
- Небигайло,- повторяет кто-то в толпе.
- Рядовой Небигай…, - уже громче кричит сержант, и голос его застряёт в горле.
- Тутечки я, тутечки.
- Не тутечки, а отвечай по уставу, рядовой Небигайло.
- Я, - уже по военному отвечает Небигайло и становится рядом с Конюховым в строй.
- Рядовой Лаптев.
- Я.
- Рядовой Парфенов.
- Я.
- Рядовой Непогодин.
-Я.
Перед сержантом стоит строй очередной пятёрки на приём к начальнику по личному составу.
- Справа по одному в кабинет номер два шагом марш, - он закрывает папку и уходит за ними внутрь здания.
Позади строя стоит, сидит, гудит гражданская толпа, а на крыльцо заходит пятёрка уже военных людей, хоть и в гражданской одежде.
Кое-как пробился к военкому (он немного знал меня), и он буквально обрушился на меня:
- Кто тебя вызывал? Почему сам явился? Нужен был бы – тебя вызвали, а сейчас марш домой и жди своей очереди, видишь, не до тебя сейчас. Езжай в свою Ярскую и без нашего разрешения никуда, слышишь, ни-ку-да не выезжай.
Что ж, делать нечего, я поехал в «свою Ярскую-1».
Близилась середина июля, до начала школьных занятий было ещё далеко, мне делать было нечего, и я пошёл работать в колхоз на уборку урожая.
Стали прибывать эвакуированные, рассказывали ужасы об эвакуации, о положении в прифронтовой зоне. Постоянные бомбёжки городов, сел, железнодорожных станций и идущих составов. Заброска немецких десантов в тыл нашей армии, появились диверсанты. Наша армия всё отступала и отступала. Начало меняться представление о войне, куда-то отступила уверенность о том, что разобьём агрессора на его же территории, о скоротечности военных действий и скором окончании войны. А фашисты всё захватывали города, территории нашей страны.
Мне исполнилось девятнадцать лет, и я ещё раз ездил с колхозной попуткой в военкомат, и опять ни с чем вернулся.
- Жди, надо будет, сами вызовем.
В середине августа меня вызвали в РайОНО, заведующий РайОНО, сообщил мне, что меня ещё не скоро призовут в армию, и вручил мне приказ о моём назначении заведующим начальной школы в село Сарычи. Там неделю назад уже старенькая заведующая школой умерла.
Мне очень неохота было переезжать в другую школу, оставлять своих учеников, да и с учителями я уже сдружился.
- Пётр Дмитриевич, ты сам знаешь, время военное, надо работать на победу там, где ты необходим для страны. Это приказ.
С 25 августа я был в Сарычах, принял школу, там работала ещё одна учительница Лида Степаненко, она окончила наш техникум двумя годами раньше меня.
А положение на фронтах тяжёлое. К нам беспрерывно прибывают эвакуированные, пригоняют скот, везут сельхозтехнику. Мы размещаем, устраиваем, организуем питание, жильё. Из двух классных комнат одну отдали под жильё, сами стали заниматься в три смены.
В свободное от занятий время работали в колхозе, косили всякую траву, резали ветки, камыш на корм скоту. Была уже поздняя осень, наступала зима, больно было смотреть на голодный скот, помещений так же не хватало. На ночь скотина ложится под забором или плетнём, а к утру самостоятельно встать не может.
Стали ходить слухи о фашистских десантах. Организовали молодёжный отряд по борьбе с диверсантами, дали каждому охотничье ружьё, а командиру - председателю сельсовета – настоящий наган. Но ни десанта, ни диверсантов мы так и не увидели.
Я ещё два раза обращался в военкомат с просьбой о призыве, на что военком меня выгнал, и сказал, что в следующий раз посадит в милиции на трое суток.
Наконец 16 декабря 1941 года я получил повестку из РВК о явке на призыв 17 декабря. Провожать меня из родственников было некому, вещей особых у меня так же не было, новый костюм я ещё в Кислово оставил.
Председатель колхоза выписал мне со склада продуктов в счёт оплаты моего труда в колхозе. Я принёс домой в мешке 2 килограмма сухарей, 5 килограмм муки, 3 килограмм мяса, 1 килограмм сухих яблок. Моя квартирная хозяйка за ночь напекла пышек, сварила мясо и сложила всё это в заплечный мешок.
Утром подъехали пароконные сани, простился с хозяйкой с Лидой Степаненко, которой и сдал школу, сел в сани на солому… и в путь. Так началась моя служба.
К 9 часам 17 декабря 1941 года я уже стоял на том же дворе в военкомате. Призывников было всё так же много, примерно моего возраста. Все мы оказались учителями, агрономами, зоотехниками, медицинскими и ветеринарными фельдшерами со всего района. В десять часов нас построили, сделали перекличку. Затем военком вызвал меня из строя, перед всеми вручил мне огромный пакет с нашими личными делами и назначил меня старшим по команде. В команде было 17 человек местных и 13 человек из эвакуированных.
После уже в кабинете военком дал мне подробный инструктаж двухдневного движения команды. Конечным пунктом был посёлок Перелазовский, где формируется инженерная бригада. К вечеру завтрашнего дня команду и пакет я должен сдать в штаб бригады. Следовать мы должны на конных повозках через Серафимович (это в 60 км. от Кумылги), там я должен отметиться в военкомате и нас разместят на ночлег.
Так всё и было, только когда я собирал свою команду утром в Серафимовиче, я недосчитался двоих призывников из эвакуированных с Украины. Я немного испугался, предполагая, что за них придётся отвечать мне, как старшему по команде. Военком меня успокоил, сказав, что они никуда не денутся, пойдут следующей командой. Записал их фамилии и отправил нас дальше в путь. В Перелазовский мы прибыли уже поздно ночью. Вручил в штабе пакет и нас старшина развел по квартирам на ночёвку у жителей. В каждом доме было битком набито постояльцев. Крики, ругань, но всё же разместились.
Утром мы были уже у штаба бригады, я пересчитал свою команду и снова не хватает теперь ещё одного призывника. Майор приказал мне построить команду прямо в помещении клуба, бывшей церкви. Когда уже построились в клубе, влетает наш потерянный призывник и бегом в строй. Оказывается он встретил своего родственника и загостился у него. Майор посмотрел на меня, а я сказал, что это наш недостающий. Он сделал перекличку, вызвал лейтенанта и представил его как нашего командира роты.
Нас разместили в переоборудованном под казарму коровнике, там уже было много людей и почти все они были пока ещё в гражданской одежде. Вначале нас определили в сапёры, до обеда нас разделили по отделениям, меня назначили командиром первого отделения. Мы начали учиться рыть окопы противотанковые рвы, грызли кайлом мёрзлую землю, а рядом с нами занимались минёры. Их командир узнав, что мы все со среднетехническим образованием предложил нам сходить к начальнику штаба, к тому самому майору и попроситься в минёры. Если в штабе разрешат, то он готов взять нас к себе в роту минёров. Я и мой знакомый по Кумылге учитель, его назначили командиром второго отделения, набрались смелости и пошли в штаб бригады, были мы ещё в гражданской одежде, поэтому и попали к заместителю командира бригады по политчасти. Он внимательно нас выслушал и сказал:
- Да, негоже образованную молодёжь так неэффективно использовать. С лопатой работать у нас хватает и малограмотных.
Он записал наши фамилии, количество человек в нашей прибывшей из Кумылги команде.
- Решение по вашему вопросы вам завтра сообщат, а сейчас возвращайтесь в свою роту.
На следующий день, 22 декабря, после подъёма всю нашу команду перевели в роту минёров, которая располагалась недалеко в землянках. Так мы стали сапёрами-минёрами. Забегая вперёд скажу, что мл. лейтенант, наш командир взвода Георгий Иванович Крюков инженер – строитель из Киева закончил войну майором, командиром этого же батальона. И я с ним прошёл всю войну до Победы, хороший, строгий, но душевный был человек.
Началась учёба. Мы изучали минно-подрывное дело. Сначала страшно было даже смотреть на мину – ведь в ней пять килограмм тола, рванёт – ничего не останется. Но постепенно привыкли брать с собой, работать с капсюлями – детонаторами, бикфордовым шнуром, детонирующим устройством. Учились снаряжать и разряжать мины, взрывать их. Нас давно уже обмундировали и мы уже становились настоящими солдатами.
Вскоре нашему 1448 отдельному минно-подрывному батальону вручили знамя, и мы стали боевой частью Красной Армии.
Днём мы изучали минное дело, а по ночам несли охрану своей части. Наш первый взвод первой роты нёс охрану склада взрывчатых веществ. На пост выделяли тулуп, валенки, конечно же, винтовку с магазином боевых патронов. Стоишь в ночь: ветер, снег, темно, плохо видно, а тут ещё разные слухи о диверсантах. Ну, просто жуть.
Однажды стоял на посту в 4 часа ночи, самое тяжёлое время, глаза слипаются, спать хочется. Вдруг краем глаза увидел, что в метрах 15 – 20 что-то шевельнулось, затем вроде как прыгнуло в мою сторону. Не долго думая, я, забыв, что надо спросить «стой, кто идёт», потом выстрелить в воздух, а уж потом стрелять прицельно, я сразу прицелился и выстрелил, тут же и второй раз, и опять прицельно.
На выстрелы прибежали бойцы из караульного помещения.
- Почему стрелял?
- Кажется диверсант вон там.
Нигде ничего не видно, пошли в ту сторону, оказалось, что я убил волка. Как я в него попал и сейчас не знаю, но война тогда нагнала много волков, как будто, они в эвакуацию бежали от войны.
Наша ускоренная учёба подошла к концу, на фронте срочно требовалось разминирование больших площадей. Доучиваться будем в деле.
29 декабря 1941 года наш батальон подняли по тревоге в 4 часов утра, уже был готов завтрак для нас, а в 5 часов забрав все свои немудреные солдатские пожитки, с развёрнутым знаменем батальон пешим строем выступил в поход. Приказано к 8 часам вечера быть на станции Суровикино, это в 65 километрах.
Провожали нас очень трогательно, особенно взволнованно говорила одна девушка из РК ВЛКСМ. Говорила с трибуны уверенно, красиво, а у самой слёзы из глаз катятся.
В походе нашему отделению, как самому лучшему поручили нести и охранять знамя батальона. До станции Суровикино дошли уже затемно, усталость страшная. Нас сразу разместили в вагоны, и что приятно поразило, так это то, что в вагонах были нары с соломой, топились печки, было тепло. Мы валились с ног, как снопы, едва добравшись до нар. К нашему приходу в одном из вагонов был готов ужин. Ходят, зовут на ужин, но все отказываются, двигаться уже не было сил. Тогда появились женщины, стали собирать у нас котелки и приносить ужин прямо в вагон. Но некоторые солдаты не могли даже подняться поесть, такая была усталость.
Не знаю, когда тронулся эшелон, куда нас везли, но только проснулся я ночью от холода. Поезд шёл, мерно отстукивая на стыках, было ещё темно и очень холодно. Дневальный уснул возле печки, печка потухла. Я оттащил дневального на нары, он даже и не шевельнулся. Растопил печку, стало теплее, кое-кто из солдат стал просыпаться. Поезд стал тормозить и совсем остановился. В вагон вошёл командир нашего взвода и предупредил, что скоро будем выгружаться. Поезд снова тронулся, у печки меня сменили, и я уснул на нарах. Разбудил стук в дверь, поезд стоял, на улице было уже светло. Мы стояли у Сталинградского вокзала. Город и вокзал военного времени было не узнать, людей мало, чувствовалась какая-то напряжённость, суровая настороженность. Потом поступила команда повзводно идти с котелками на завтрак к третьему вагону. Перед обедом наш состав подхватил паровоз, и мы опять стали дремать под мерный стук колёс. Почти без остановок проскочили станции Арчада, Себряково, Филоново. Стало ясно, что двигаемся в сторону Москвы. Днём 31 декабря прибыли на Красную Пресню. Нас сразу же повели в баню, выдали свежее бельё, а потом накормили в столовой. Вечером снова двинулись, теперь на запад. Ночью поступила команда разгружаться. Выгрузились. Кругом всё разбито, одни печные трубы стоят, нет ни одного целого дома. Наш комвзвода сказал, что выгрузились в Волоколамске и дал команду приготовиться к маршу.
Построились. Верхом на лошади строй объехал командир батальона интендант 3-го ранга Майоров. Он нас поздравил с новым 1942 годом и прибытием на фронт. Но мы не слышали ни стрельбы, ни разрывов, потому что фашистов отогнали уже далеко от Москвы. Поставил задачу к утру совершить марш-бросок в 30 километров и прибыть на место назначения.
Двинулись. Зима 1941-1942 годов была суровой, снега под Москвой было очень много. Дороги чистили и по сторонам от дороги были горы снега, мы шли как по тоннелю. Ночью двигались по дороге не только мы, навстречу шли машины с ранеными, нас обгоняли машины накрытые брезентом с характерными очертаниями – так мы впервые увидели знаменитые наши «Катюши».
Стало веселее идти нам, в стороне от дороги была масса разбитой немецкой техники. Здесь были пушки, танки, машины и очень много трупов немцев. Сначала на них было жутко смотреть – ведь убит человек, да ещё лежат в самых страшных позах, с открытыми глазами, перекошенными лицами, ртами, но потом привыкли и уже не обращали внимания. Оказывается, человек привыкает ко всему.
К утру, мы были на месте будущей дислокации батальона. В деревне, где расположился наш взвод, дома не были разрушены, как в Волоколамске, мы жили в домах вместе с хозяевами. Моё отделение в 12 человек разместилось на окраине в довольно большом доме. Хозяева приняли нас радушно. Ведь нам предстояло разминировать вокруг деревни минные поля, а на них уже подрывались местные жители.
1 января мы отдыхали, обустраивали жильё, работа предстояла большая и кропотливая. Немцы мины устанавливали осенью, зачастую прямо в грязь, там они и вмёрзли, зимой снегом их завалило до метра глубиной. Мину надо будет обнаружить, откопать, а затем уже обезвредить.
Начали работать. Вначале боялись, а потом привыкли и стали нарушать инструкцию по обезвреживанию мин. Мины надо было срывать с места установки тросом, проволокой или верёвкой, а мы, что бы ускорить работу, стали срывать просто руками. И уже на второй день подорвались два сапёра из третьего взвода, то ли немецкие мины были с секретами, а скорее всего из-за нашего русского «авось».
Действительно минёрам технику безопасности нарушать никак нельзя. Минёр ошибается только один раз. Так начались для нас военные будни.
Разминировали и наоборот минировали, подрывали мосты, объекты, делали проходы в немецких минных полях для фронтовых разведчиков. Теряли боевых друзей, встречали и учили новых. Наш батальон перебрасывали с одного фронта на другой. Были на Кавказе, в Крыму, в Беларуси.
Шли долгие, тяжёлые годы войны. И вот она, Победа, одна на всех мы за ценой не постояли. Из моего первого отделения, Кумылженского набора в 12 человек в живых осталось четверо.
Последнее боевое задание наш батальон получил 10 апреля 1945 года, когда Белорусский фронт штурмом взял Кёнигсберг. Этот город-крепость был сплошь заминирован. Мин немцы не жалели, минировали всё, дома в подвалах, на чердаках и крышах, в водопроводных колодцах, а на подступах к городу установлены сплошные минные поля.
Этой работой мы занимались до конца войны, и даже после её окончания.
9 мая в два часа ночи вдруг раздались крики, непрекращающаяся стрельба, мы выскочили из дома с мыслью – немецкий десант. Но наши радисты кричат нам, чтобы слушали радио. А по радио уже повторяли сообщение о том, что в Берлине 8 мая подписан акт о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии.
Что тут началось твориться!
В чём были, не одеваясь похватали оружие стали стрелять вверх, наш пулемётчик залез на чердак дома, выставил пулемёт в окно крыши и стал строчить вверх. Недалеко стояла зенитная артиллерия она также открыла огонь. По всему городу гремели выстрелы. Офицеры пытались навести порядок, но это трудно было сделать, да и не особенно они старались. Понимали радость и общее ликование фронтовиков, доживших до такого праздника. Оставшиеся в городе мирные немцы пугливо жались к домам. Наконец постепенно всё стихло. До утра, конечно, никто не уснул, даже завтракать никто не хотел.
ПОБЕДА! Это сладкое и долгожданное слово, ПОБЕДА!
Душа пела: «ПОБЕДА! ПОБЕДА! ПОБЕДА-А!»
Что делали после Победы? Продолжали разминировать, но теперь стали работать очень осторожно, никто не хотел рисковать своей жизнью после победы. Каждый хотел теперь вернуться домой живым.
В конце мая наш батальон погрузился в эшелон, ходили слухи, что нас перебросят на Дальний Восток, на войну с Японией. Туда уже шли эшелоны с танками, пушками, с солдатами. Но нас выгрузили в г. Бобруйске, разместили в бывшей крепости. Там было размещено много войск. Началась демобилизация старших возрастов и переформирование войск. В июле был издан Указ о демобилизации из армии гражданских специалистов всех возрастов: агрономов, учителей, зоотехников, ветеринаров и так далее. В ноябре подошла моя очередь. 19 ноября 1945 года с оформленными демобилизационными документами я покидал свою часть, свой батальон 1448, с которым прошёл всю войну. Находил и терял боевых друзей, делил с ними радости и горести, сколько раз друзья спасали мне жизнь, и я не жалел своей жизни в трудные моменты. На войне так, если ты стал бояться смерти, бегать или прятаться от неё за чужие спины, значит она уже у тебя за плечами.
На душе было и радостно, и грустно, но домой тянуло больше всего. Сердце стучало: домой, живой, домой, живой…
В поезде на Сталинград много ехало демобилизованных, на груди у каждого целый «иконостас» из орденов, медалей. Во время войны мало кто носил ордена и медали, а вот теперь можно и надеть, показать, что ты воевал, а не прятался по тылам. И я на груди гордо нёс заслуженные медали «За отвагу», «За оборону Кавказа», «За взятие Кёнигсберга», «За победу над Германией», орден «Красной Звезды». Особо приколот знак «Почётный минёр», у нас в батальоне награждены были за время войны всего несколько человек. Смотрите, идёт советский солдат, идёт домой с войны, с Победой.
В конце ноября прибыл на родину – в село Кислово. Как было невыразимо радостно на душе, когда увидел родной лес, луга, родные дома, лица своих земляков, услышал свой такой знакомый хохлацкий говорок.
Так случилось, что домой пришёл, когда уже стало темнеть. Я телеграмму нарочно не давал. Захожу в дом – буквально все остолбенели, как раз топили печь соломой. Крики, слёзы, набилось соседей полный дом, откуда только и узнали? Многие радуются, сосед пришёл с войны – значит, скоро и их солдаты вернутся, а кто навзрыд плачет – их солдаты уже никогда не вернутся домой.
Целый месяц я наслаждался мирной жизнью, встречался с родственниками, соседями, знакомыми. В конце декабря собрался ехать в Сарычи, в свою довоенную школу. Там меня уже ждали. Перед демобилизацией я писал к ним письмо, и мне ответили, что меня ждут, место заведующего школой в Сарычах забронировано за мной.
Старшая сестра Ольга, которая стала настоящей мамой для всех наших братьев и сестёр, оставшихся без родителей ещё в 1937 году, была категорически против моего отъезда.
- Петя, твои сёстры все здесь, Ванечка уехал в Сталинград, но он же работает в институте, помогает нам из города. Зачем тебе ехать из одного села в другое, ещё меньшее, чем Кисловка? Посмотри у нас уже семилетняя школа, может скоро будет и десятилетняя. И Маруся переезжает из Александровки в Кисловку. Оставайся, нам мужская рука и поддержка здесь, в Кисловке нужна. Оставайся, Христом Богом тебя прошу, оставайся.
А я всё не соглашался, вскоре на нервной почве наша мама-Оля слегла. Несколько дней с ней творилось что-то невообразимое, и только, когда я согласился остаться, съездил в РОНО и привёз приказ о моем назначении в Кисловскую неполную среднюю школу (КНС), она пошла на поправку.
С 1 января 1946 года начал работать в родной Кисловской школе и проработал до января 1983 года. Мой общий стаж работы в народном образовании 42,5 года.
Вскоре после войны женился на Морозовой Рае, её семья жила неподалёку от нас. Семья, дети… Вырастили трёх прекрасных сыновей, которыми можно гордиться.
Уже открылось заочное отделение Сталинградского пединститута, я в 1946 году поступил заочно учиться на литературный факультет. Я понимал, что нельзя стоять на месте, надо развиваться, повышать свой уровень, надо идти в ногу со временем. В нашей школе учителей с высшим образованием было крайне мало, поэтому направляли учиться заочно своих учителей. Кроме меня учились Киселёв Дмитрий Васильевич, позже - Триголос Нина Александровна, ещё позже - Солодовников Николай Иванович, Олейникова Мария Сергеевна.
Страна восстанавливалась, строилась, развивалась. Стране нужны грамотные высокообразованные специалисты. Учились ученики в школе, учились и мы, их учителя.
В 1952 году меня назначили завучем школы, а в 1960 году я стал директором Кисловской средней школы. Предсказание мамы-Ольги сбылось, наша школа стала десятилеткой с 1953 года.
Много позже, в конце пятидесятых годов, стали присылать в школу молодых специалистов выпускников Сталинградского пединститута. У нас в школе работали: Голубятников Анастас Александрович, Навроцкий Борис Александрович, Комарова Алевтина Васильевна, Коробов Владимира Егорович, Марченко Людмила Александровна, Мусорина Раиса Ивановна, Глушко Таисия Владимировна.
Знания, получаемые выпускниками нашей школы, заметно поднялись, многие из выпускников стали успешно сдавать вступительные экзамены в институты Волгограда, Саратова и Москвы. Уже стали работать в школе наши выпускники, закончившие пединститут. А в свою очередь и Кисловская школа, её ученики благотворно повлияли на судьбы своих молодых учителей – многие из них продолжили своё обучение в аспирантурах и в настоящее время имеют кандидатские, докторские степени, работают в университетах Волгограда.
И всё же молодые специалисты, отработав два года в школе, уезжали. Село не могло предоставить молодым учителям достойного жилья, «ненавязчивый» сельский быт, разбросанные по всему селу классы нашей школы, всё это, а особенно в распутицу создавали большие проблемы для наших городских учителей.
Обстановка в школе после войны с каждым годом усложнялась. Детей послевоенных лет стало резко прибавляться, начальные (чаще всего это были малокомплектные школы) работали почти во всех хуторах. С открытием в нашей школе 8 – 10 классов в 1953 году ситуация ещё больше усложнилась. Теперь в восьмой класс приходили учиться ученики со всех близлежащих деревень и хуторов: Александровки, Раздолья, Краснощёковки. Под интернат приходилось отдавать целое здание, и всё же многие ученики жили на съёмных квартирах. Стало не хватать классных комнат, а после затопления поймы и открытием строительства Кисловской гидромелиоративной системы в 1958 году положение стало просто катастрофическим. Школа всё так же занимала помещения дореволюционных школ. Церковно-приходская школа (Физзал, это очень «громко» сказано – физзал, скорее комната для хранения спортивного инвентаря), земской школы (Бырчина школа в две классных комнаты, у почты в одну классную комнату – их занимали начальные классы), и министерская школа с пятью классными комнатами для старших классов. До революции в этих трёх школах число учащихся редко когда превышало 100 человек. Выделили нам ещё четыре купеческие дома, но число учеников в школе уже доходило до тысячи, 24 классокомплекта, а кроме этого нужно помещение для интерната, для кабинета трудового обучения, комната для учебных пособий, для библиотеки, для учительской. Школа занимала девять небольших зданий, разбросанных по всему селу. Расстояние между крайними зданиями было около 3 километров. Во всех зданиях занятия велись в две смены, а в центральном - даже в три. В третью смену занималась школа сельской молодёжи. Работать дополнительно с детьми было негде, не было условий для работы кружков, не было никаких учебных кабинетов, по сути, у нас не было и физзала.
А дети всё прибывали, они приезжали с родителями на стройку мелиорации, на освоение наших залежных земель.
О таком положении школы знали все, не раз выносились решения о строительстве новой школы на сессиях райсовета, на партийных конференциях, но своими силами район не мог справиться с таким строительством, а вышестоящие органы не выделяли на это средств.
Что делать?
Я, как директор, должен работать на перспективу. Осенью 1961 года пароходом я поехал в обком партии на приём к первому секретарю. Записался на приём, записал по какому вопросу приехал. Секретарша велела завтра утром зайти узнать о времени приёма.
Вечером мы с братом Иваном Дмитриевичем сидели на кухне и обсуждали мой вопрос.
- Ничего у тебя брат не выйдет. Сейчас надо орошаемые гектары давать, кукурузу сеять, Америку догонять, а ты со своей школой под ногами у больших начальников путаешься.
- Иван, что же делать? Ведь школа нашему селу позарез нужна.
- Нужна, не спорю, завтра я кое с кем посоветуюсь, а вечером скажу. Ты ведь не уедешь до вечера?
- Да я и неделю подожду, лишь бы было в толк
Утром в обкоме секретарша мне объявляет:
- Вас примут в школьном отделе сегодня в пятнадцать часов заведующая отделом товарищ Калинина. Не опаздывайте.
- Как в школьном отделе? Мне необходимо к первому секретарю.
- Он занят, принять не может. Идите, товарищ, не мешайте работать.
Чем может помочь школьный отдел? Хотя бы в отдел капитального строительства, а то в школьный отдел.
В школьном отделе симпатичная дама записала наши проблемы, заглянула в синюю папку и сказала, что строительство новой школы в вашем селе намечено на следующую пятилетку. Ждите, а пока немного потерпите.
Вечером опять на кухне на четвертом этаже.
- Ну что, брат, выбил деньги на строительство школы?
- Э-эх, Иван, не терзай мою душу, - попросил я брата, ставя на стол бутылку водки.
- Я же тебе говорил, не так надо.
- А как? – спросил я, уже разливая водку в стопки.
- Ты думаешь, тебе одному нужна новая школа. А по области ведь школы строятся, а у вас не будут строить.
- Это почему же?
- Не в те двери стучитесь, брат, заходить надо с другой стороны.
В тот вечер мы, братья, долго разговаривали, о Кисловке, о Кисловской школе, о наших выпускниках учившихся и закончивших уже институты, и той бутылки оказалось нам тогда мало.
А когда Кислово наравне с Быковыми хуторами, слободой Николаевской стало волостью, в 1884 году жители Кислово на сходе постановили организовать на свои средства земское двухклассное училище. Это потом уже в начале двадцатого века была специально построена Министерством Народного Просвещения министерская четырёхклассная школа. Учеников в этих трёх школах было по сегодняшним меркам немного, всего около ста человек, но эти школы многое сделали. До революции наше село по грамотности стояло на уровне Николаевки. Немного, но выпускники министерской школы учились в гимназиях Камышина, Астрахани. Это они были нашими ломоносовыми, маяками для наших детей.
Вот в этих зданиях, которым исполнилось уже ого-го сколько лет, и учатся наши ученики, которых сейчас насчитывается без малого тысячу человек.
Не нравилось мне, что надо стучать не в те двери, заходить не с той стороны, но школа нужна была не лично мне, а моему родному селу. Затолкаю свою принципиальность куда подальше, лишь бы в моей Кисловке была новая школа.
Приехав домой, я начал действовать по разработанному плану.
Перед концом декабря, я в совхозной МТМ разговаривал с глазу на глаз с серьёзными рабочими – родителями старших школьников. С каждым в отдельности объяснял ситуацию, сложившуюся в школе. Рассказывал о своей поездке в обком партии, о полученном ответе и об отсутствии перспективы строительства в селе школы. Если видел в глазах сочувствие и решимость что-то делать, рассказывал о плане и просил на собрании выступить и поддержать инициативу. Ни один не отказался поддержать эту задумку, все были согласны подписать письмо в верха.
Затем был педсовет по состоянию дисциплины в школе. Выступал я резко, ругал классных руководителей за грязь в школе, низкую дисциплину на уроках и слабую успеваемость по предметам, слабую внеклассную работу. Досталось всем, но мне нужно было создать атмосферу неудовлетворённости. Возможно, я и обидел излишне кое-кого, но это было нужно по разработанному плану, а в конце предложил вопрос дисциплины обсудить на общешкольном родительском собрании отцов. Обычно на родительские собрания ходят матери, отцов бывает очень и очень мало, а тут собрание одних отцов. Матерей вообще не приглашали. Многие учителя сильно сомневались, что мы соберём отцов.
Собрание назначили на выходной день в начале января 1962 года. В повестке дня стоял один вопрос « О дисциплине и успеваемости за первое полугодие».
К удивлению наших учителей отцов собралось так много, что сесть было негде, из самого большого класса были вынесены все парты. Все собравшиеся, а вместе с ними и учителя, стояли в классе и в двух коридорах «Большой» школы. Учителя предлагали перенести собрание в клуб, но я не согласился, собрание школьное, значит, и проводить его будем в школе.
С докладом выступал я, состояние дисциплины, учебного процесса подспудно связывалось мною с нехваткой и ветхостью помещений школы. Весь доклад построен именно так, что наталкивал именно на эту мысль, но ни одного слова о строительстве новой школы я не сказал. Мне надо было, чтобы это прозвучало из уст родителей, простых жителей села. Даже теснота и нехватка мест для родительского собрания играло на это.
После моего доклада поступил вопрос так ожидаемый мною:
- А что слышно о строительстве новой школы?
Я подробно объяснил ситуацию, что в районе не хватает средств на строительство школы, а вышестоящие организации ничего не обещают. Средств нет, и неизвестно когда будут, предложили ещё пятилетку, а возможно и две потерпеть. Зал недовольно зашумел. Послышались недовольные реплики:
- Що цэ такэ, соби ПМК-21 он яки контору и клуб строе, а на школу средствов нэ хватае?
- На мелиорацию у них е гроши, а на наших дитэй немае?
- Дэ тут справедливость?
- Шо вы нэ знаетэ, шо до Бога высоко, а до начальства далэко!
Шум в классе и коридорах стоял минут пять, а то и все десять. Вот на этой волне слово берёт рабочий МТМ совхоза «Волжский» Руденко Илья Сергеевич и предлагает:
- Мужики, так дело не пойдёт, надо написать письмо самому Хрущёву, в Центральный Комитет Партии с просьбой вникнуть в положение дел в народном образовании на селе и решении вопроса о строительстве нового здания для нашего села. Ну что это такое, при царе строили школы, неужто сейчас нельзя построить современную школу? Все дружно зашумели.
- Правильно. Надо написать.
- Мы все подпишемся.
- Поручить учителям школы написать письмо, а мы подпишем.
- Нехай директор школы напышэ черновик, ознакомэ с ним усих рабочих, а мы ще помаракуем и подпышим.
На следующий день я позвонил первому секретарю Быковскому РК КПСС тов. Степанову Василию Ивановичу, сообщил ему, что народ шумит, недоволен, собирается писать письмо в ЦК, и, что удивительно, неожиданно получил от него «добро».
- Пусть пишут, ты, Пётр Дмитриевич, помоги им правильно написать. Может быть, что и получится, чем чёрт не шутит. Я же прекрасно знаю, что селу школа нужна.
Письмо было составлено в два адреса: в ЦК КПСС на имя Генерального Секретаря ЦК КПСС Хрущева Н.С. и Председателя Совета Министров РСФСР. Под письмом прямо на рабочих местах поставили свои подписи более 400 человек. В тот же день письма были направлены по адресам.
Буквально через 10 дней в школе раздался звонок из Волгоградского обкома КПСС.
- Петр Дмитриевич, писали ли рабочие совхоза письмо в ЦК?
- Да, писали.
- Ждите представителей из обкома КПСС.
И трубка загудела короткими гудками.
На второй день приехали заведующий отдела школы и науки всё та же Калинина, инструктор отдела обкома КПСС и первый секретарь Быковского РК КПСС Степанов В.И. Я думал, что будут ругать меня, что мы действовали через голову обкома партии, но – нет. Я специально провёл их пешком по всем девяти зданиям, что заняло по времени более двух часов.
Зав отделом обкома Калинина сказала нам, что вопрос о строительстве нового здания будет рассмотрен на заседании бюро обкома КПСС и будет решён уже в этом 1962 году. Примерно через месяц сообщили из обкома партии, что строительство школы утверждено, деньги выделены из средств областного управления сельского хозяйства, а строительство поручено солидному подрядчику управлению «Волгоградгэсстрою», и в ноябре – декабре 1962 года будет осуществлён задел школы.
Неужели сработало? Стало веселее на сердце, легче работать, все мы и учителя и жители села радовались, что наконец-то в селе будет современная школа. Строительство здания новой школы должны были закончить к сентябрю 1963 года. Ещё один учебный год и мы будем учиться в новой школе!
И действительно в ноябре 1962 года строители начали организовывать строительство. Начали завозить технику, механизмы, строительные вагончики, материалы, начали рыть котлован. Руководство «Волгоградгэсстроя» твёрдо обещало закончить строительство к сентябрю 1963 года.
На строительную площадку приходили смотреть многие жители Кислово. Интересовались ходом строительства
С весны 1963 года строительство шло полным ходом. К первому мая выложили подвалы, начали возводить первый этаж, и сразу же шла внутренняя отделка. Это вселяло большие надежды и у учителей, и у учащихся, и у всех жителей села. Люди специально делали крюк, чтобы пройти мимо стройплощадки, посмотреть, насколько продвинулось строительство. Школьники после уроков с удовольствием помогали строителям убирать мусор, складывать кирпичи.
Однако летом начались сбои в работе строителей, то не хватало строительных материалов, то людей снимут на другой объект. В таких условиях очень часто приходилось мне или директору совхоза (он был заказчиком и платил строителям за выполненные работы и материалы) обращаться в различные вышестоящие органы вплоть до обкома партии. Нажмут на строителей – движутся работы, как ослабили нажим, так работы сокращаются. За 1963 год были возведены только стены и простенки. И только к середине 1964 года школа в основном была готова.
В 1963 -1964 годах пришлось очень много поездить и мне и завхозу за оборудованием для новой школы. Но больше всего пришлось ездить самому, «выбивал» наряды, получал на различных базах то в Волгограде, то в Камышине, то в Палласовке, то в Волжском. Хорошо, что в школе тогда было два грузовика. А где хранить оборудование? Приходилось хранить на складах совхоза, ПМК-21, даже в личных дворах учителей. А сохранность?
Почти год я курировал, подгонял строительство, завозил оборудование, школьными делами занимался меньше. Понимая, что я постоянно занят на новой школе и все без исключения учителя свои обязанности выполняли ответственно. Особенно надо отметить Руденко Георгия Сергеевича.
В сентябре 1965 года строители вызвали рабочую комиссию для сдачи здания в эксплуатацию. Однако выявилась масса недоделок и таких, которые мешали бы учебному процессу и нормальной эксплуатации здания. Комиссия предложила строителям устранить недоделки к концу ноября. Но строители сняли всех рабочих и прекратили работы, видимо решили завершить строительство следующим летом. Настроение было паршивое, недоделки ведь можно устранить и школу откроют. Так надеялись, что хотя бы во втором полугодии занятия начнутся в новой школе. Возможно, было бы лучше для меня подождать бы эти полгода, отзаниматься этот учебный год в старых зданиях. Возможно. Но за мною были 1000 учеников, двадцать учителей, 400 человек, подписавшихся под письмом в ЦК, они верили в меня, и победа была так близка. Моё состояние было знакомо мне, так я себя чувствовал, когда приступал к снятию незнакомой мины, мины с секретом. Снова я чувствовал себя солдатом. И я решился!
Написал письмо в областное телевидение о несостоявшемся празднике для детей, для села.
Приехал корреспондент с телевидения, и мы с ним облазили всю школу и котельную от подвала до крыши. Он сделал фотографии всех недоделок, а я сделал описание этих недоделок. Через два дня Волгоградское телевидение рассказало о строительстве нашей школы с показом этих фотографий, с указанием фамилий руководителей управления «Волгоградгэсстрой».
Строители опять зашевелились, основные недоделки к концу декабря были устранены, а вот такие, как обустройство территории, бетонирования подъездных путей и пешеходных дорожек были отложены на лето 1966 года.
Снова вызвали приёмную комиссию, комиссия сочла возможным принять в эксплуатацию с недоделками, перечисленных в 82 пунктах. Со строителей взяли письменное обязательство об устранении этих недоделок весной, по теплу. Я абсолютно не верил, что строители действительно устранят весной недоделки в полном объёме. Я наотрез отказался подписывать акт приёмки, надеясь, что они хотя бы половину ещё устранят до конца этого года. Ведь время ещё было для устранения.
Но, бывший в комиссии второй секретарь РК КПСС Ендовицкий стал грозить вызвать меня на бюро райкома за отказ подписать акт. По его мнению, это я срываю выполнение годового плана строителям. Получалось, не строители виноваты в допущенном ими строительного брака, а я виноват, требуя устранения этих недоделок.
Секретарь райкома опять стал грозить наказать меня за строптивость по партийной линии, не получив поддержки у членов комиссии, поняв, что я воюю с ветряными мельницами, и… подписал этот акт.
Большую часть этих недоделок, как я и предполагал, устраняли потом уже мы сами с совхозными строителями, с работниками и учащимися школы.
А моё желание принять школу без недоделок, моя принципиальность, как Ендовицкий сказал - строптивость, впоследствии сказалась, Ендовицкий припомнил её мне, не откладывая в «долгий ящик». Но это будет потом, а пока в селе был праздник.
Школа была принята, мы стали стаскивать новое школьное оборудование со всех складов. Принимали участие учителя, ученики, родители. Этими приятными хлопотами занимались все зимние каникулы 1966 года. Сколько было радости, в новой школе было почти всё новое оборудование кабинетов физики, химии, биологии, географии, мастерских. Во всех классах новая мебель. Теперь в школе был свой просторный спортивный зал, актовый зал, кухня.
11 января 1966 года Кисловская средняя школа начала заниматься в новом просторном и светлом трёхэтажном здании. Было сухо, тепло и светло. Такого здания не было ни в одной школе района, поэтому районные семинары, сборы проводились в нашей школе. А в нашем спортивном зале проводились почти все районные спортивные мероприятия.
По успеваемости наша школа и до этого была одной из первых в районе, в нашей школе был самый большой процент поступления выпускников в ВУЗы, а с получением новой школы, мы выходили на первое место.
Строительство школы для меня стало самым ярким и самым важным делом в моей жизни, и было большим вкладом в развитие народного образования нашего родного села Кислово.
За 43 года работы в школе у меня учились тысячи учеников, сотни из них закончили институты, университеты, академии. Они работают по всей необъятной нашей Родине учителями и инженерами, врачами и военными, учёными и руководителями. И в этом имеется мой, надеюсь, весомый вклад.
И всё же главное дело моей жизни это мои сыновья. Старший сын Слава - закончил политехнический институт, работает в Камышине на крановом заводе инженером-конструктором. Средний сын Володя закончил институт инженеров городского хозяйства, работал в строительстве в настоящее время работает в Дубовском РК КПСС. Младший Пётр закончил институт инженеров городского хозяйства и работает там же преподавателем.
Думается, что моя жизнь прожита с достаточной отдачей для села, для страны, что, конечно, наполняет меня гордостью и сознанием того, что я был полезен людям, нашей школе. В основу рассказа положена мысль: - «…Где родился – там и пригодился…». Взывает к совести крестьянина, хлебороба, должность которого важнее всех должностей на свете. Кто бы спорил, но крестьяне, колхозники были поставлены в такие условия после революции, коллективизации, что к лучшей жизни был один путь - учёба. Это поняла в голодном 1932 году моя бабушка Олейникова Пелагея Матвеевна, когда её раскулаченная семья, лишённая на 10 лет кормильца – мужа, отправляла своих детей учиться в пятый класс семилетней Кисловской школы. Поняла это и в сентябре 1937 года, отправляя в Николаевский педтехникум моего отца. Поняли это и старшие сестры моего отца Ольга Дмитриевна и Анна Дмитриевна, собирая по крохам плату за учёбу брата, когда зимой страшного 1937 года шесть детей почти в один месяц остались сиротами на их иждивении.
Когда я заканчивал десятый класс в это время в Нечерноземье и был брошен клич: «десятиклассники на поля и фермы! Ищите свою долю на земле, где вы родились!». У нас в Кислово это, слава Богу, не развилось, и нам дали спокойно поступать в институты. Я думаю, что если бы я остался работать в селе по полученной в школе специальности тракториста, я бы принёс государству намного меньше.
Военный дневник Олейникова Петра Дмитриевича
 |
Напись на обложке: СССР – …. |
1940-1942 гг.
|
|
22.VI.1940 г. Последний экзамен. Из 21 – 14 отлично. |
 |
|
18-20.VI.1941 г. Сталинград. Родственники. |
 |
|
16.XII.1941 г. Наконец – армия. Проводы. |
 |
|
5.3.42 г. Путь на Сталинград. |
 |
|
17-18.III. Кобылино. Грязи. Глушь. |
 |
|
20-25.VI.42. Маршрут Дзержинск- Рязань – Селецкие военные лагеря /на Оке/. |
 |
|
8.VIII.42. Танкер. «Молотов» и в Махач-Кала. |
 |
|
16.IX.42. На станцию, через Грозный, на фронт. |
 |
|
28.IX.42. Марш Нижний Черек – Нальчик. /Столица Кабардино-Балкарии/. Красивый городок. Превращен в крепость. |
 |
|
23.X.42. Немцы наступают. Нас отвели в горы. |
 |
|
9.XI.42. Перевал под Эльбрусом высотой 3600 м. Скользкая тропинка. В ущелье летят лошади и ишаки; иногда люди. Спуск с перевала. |
1943 г.
 |
25.XI – 27.XII.42. Мцхети. 13 ОЗИП. Подъем в 5.00, отбой в 23.00. Маршировка, занятия. Трудно без привычки. |
 |
|
27.I.43 г. Сформированный батальон ввели в действующую армию. |
26.III. В только что освобожденной ст. Абинская. На улицах пусто. Выглядывают жители. Как-то пустынно. |
 |
7 сентября 1943 г. Получили приказ о выступлении на исходные позиции. Прибыли в ст. Крымская. Расположились у речки. В ожидании наступления усиленно готовимся. |
 |
5.10.43 г. Станица Вышестеблиевская. Захватили пленных. Много винограда, а так же вина. Часто выпиваем. Знакомство с Тосей Поташан. На Тамани добивают остатки фрицев. |
1944 г.
 |
|
3.11. В районе Эльтиген противник перерезал пролив. Сообщения с десантом нет. Все время атаки и атаки противника. Под Керчью идут бои. Наши расширили плацдарм. |
 |
III-44 г. В письмах пишут, что холодно, а у нас тепло. Пролив не замерзал. Редко выпадает снег, но не лежит. Кругом чувствуется весна. Солнышко уже хорошо пригревает. В конце месяца вновь штурм Керчи. Но безрезультатно. Большие потери. Наши части вышли в город. Видел на машине Ворошилова. Эльтгенская группировка частью уничтожена, а частью прорвалась к своим. Из 19 человек наших пришел раненым 1 боец. Т. Все время пишет письма. Я ей отвечаю. После наступления идет все время усиленная подготовка к новому наступлению. Сам Еременко присутствует на занятиях. Так до 10 апреля. |
 |
11.4.44 г. Получили приказ всему батальону сосредоточиться в катакомбах (каменоломни) в с. Аджит-Ушкай. Большие каменоломни. Много трупов еще с 42 года. Утром началось наступление. Наши саперы на танках 63 таманской танковой бригады. Противник бежит в полном смысле этого слова. По дорогам – разбитые танки и орудия, трупы. Большая масса пленных. Румыны сами идут в плен, да еще приветствуют нас. И так движемся по Крыму. Керчь – Чистополье – Семь колодезей. Противник остановился на Ак-Манайском рубеже. Саперы быстро сделали мосты для танков через противотанковый ров. Короткий, жестокий бой в ночь на 13 апреля. Немцы выбиты с рубежа. Опять вперед. Мы вместе с танками. Пехота отстала; идут танки и саперы. Опять та же картина. Едем без задержки на г. Карасубазар. Под городом встретили колонну пленных немцев (4-4,5 тыс). Захватили и ведут партизаны (они крепко солят немцам). |
 |
|
15.4. В Карасубазаре. Городок чистый. Мало разрушен. Танки стоят в свх. Бурчек (5 км. южнее). Бригада в резерве командующего Армией. |
 |
|
22.4 Активно действует авиация противника. Мессера беспрерывно обстреливают и бомбят. В один из таких налетов убит наш комбат майор Сидоров Ив. Вас., майор Мищенко ранено 16 чел. в том числе мой друг – Цыбин М.А. Из командования остался один начальник штаба. |
 |
7.5. Штурм начался. Такой канонады по бомбежки я не видел. Наши части медленно, но упорно продвигаются вперед. |
 |
12.5. Получили приказание отойти на отдых и пополнение в район гор. Симферополь. Город немного разрушен, но красив. Много зелени. |
 |
13-24 июня 1944 г. В поезде по маршруту: Симферополь – Сарабуз – Перекоп – Мелитополь – Запорожье – Синельниково – Чаплино – Ново-Горловка – Есиноватая – Дебальцево – Лисичанск – Сватово Купянск – Белгород – Курск – Свобода – Орел – Мценск – Скуратово – Горбачево – Козельск – Сухиничи – Смоленск. |
 |
25.6. – 2.7. Разминировали автомагистраль Москва – Минск. Широкое асфальтированное шоссе. Движение беспрерывное в 2 ряда. Много мин под полотном. Часто останавливаемся в белорусских деревнях. Грязи, неуютно. Картошку «скородят», а когда полют ее говорят: «Бульбу гоняют». |
 |
 |
1.8.44. В только что освобожденном городе Каунас. Город цел, но повреждены здания. Магазины разбиты, в больших домах окна выбиты. Приехали рано утром. Улицы пустынны. Только советские патрули расхаживают по городу. |
 |
15.9. Переехали в район Эйрагола. Готовили к взрыву дороги и мосты на случай отхода наших частей. |
 |
17.10.-18.10. Началось наступление. Наши части после авиационной подготовки перешли в наступление. Продвинулись вперед и вплотную подошли к границе с восточной Пруссией. |
 |
20-31 окт. 1944 г. 1 – 5 ноября Стоим в Вирбалисе. Наши части ведут бои на территории Восточной Пруссии. |
 |
Тося Аверина и Валя Кухалева в 1941 году. С Валей имел тесную связь еще в 1942 году. С Тосей познакомился в январе 1942 года письменной перепиской по рекомендации Дуси Андреевой. Уйдя в армию, переписку продолжал, находясь в армии. Сначала этому не придавал особого значения. Переписка оборвалась с сентября 42 г. когда был на Кавказе. |
 |
<Фото справа утеряно> |
 |
Брат, Иван Дмитриевич, во время учебы в железнодорожном училище в 1943 году. |
 |
С тех пор ведет себя как всякая военная девушка, но искусно скрывает это. |
 |
Но заметное предпочитание оказывала мне оказывала мне, чего я не замечал, и тем более, не предавал этому значение, а поэтому близко с ней не сходился. Так продолжалось до начала нашего путешествия в поезде в июне месяце 1944 года. |
<фото на всю страницу утеряно>
 |
<Фото сверху утеряно> |
 |
Боевые командиры и товарищи: |
 |
3. Ст. лейтенант Зиракошвили Владимир Алексеевич- командир роты. Погиб смертью героя 7 мая 1944 года во время штурма города Севастополя. Погиб, но отстояли роту танков, окруженную немцами в глубине его обороны. Похоронен в гор. Симферополе возле своих командиров – Сидорова и Мищенко. |
 |
<Фото. На обороте: На память старшему сержанту Олейникову П. Д. от В/фельдшера Москвиченко М. А. 16.9.43 г. ст. Крымская> |
<Пустая страница>
<Страницы с 3 фото, утеряны>
 |
Семейная фотография. |
 |
Наши части заняли гор. Шталлупёнен. Был в нем 2 ноября. Дома разбиты во время уличных боев. Жителей – ни одного. Около комендатуры видел, повидимому задержаны, семья немцев. Сидят на подводе на своем барахле и никому не смотрят в глаза. |
 |
И вот поэтому к Тосе, к Тосе, которую раньше уважал больше кого-либо в своей жизни, хотя и мало знаком с ней, появилось чувство досады за этот поступок и вместе с тем, хотя и незаметно для самого себя, упадок нравственного к ней отношения. Наверно, это приведет к разрыву. Жаль, так я привязался к ней. |
 |
Александр Семенович Радченко. |
 |
До 25 ноября занимались боевой подготовкой. А потом снова на задание в Сувалки. Теперь на польской земле. Бедность поляков сразу бросается в глаза. Не те постройки и хозяйство, что в Германии. |
 |
Над нашей территорией стали редко появляться немецкие самолеты. До этого их совсем не видели. И то спешат быстрее укрыться восвояси, опасаясь быть сбитыми. Город не обстреливает, хотя ж.д. станцию достает. |
1945 г.
 |
У поляков самые отсталые понятия о Советской России. Сибирь, например, знают такой, какой она была при царе. |
 |
День и ночь гремит канонада, противник сильно сопротивляется, но не может сдержать натиск наших частей. Взяты уже Тильзит. И, наконец, 20 января взят город Гумбинек, который наш батальон должен разминировать. В 6 часов утра 21.1 мы были уже в городе. Город горит весь, жителей никого нет. Но остались в подвалах и на чердаках немецкие солдаты и офицеры, которые из-за угла, по-бандитски стреляли в наших солдат и офицеров. Город заминирован не сильно. |
 |
Русские, литовцы, поляки, освобожденные Красной Армией, спешат на Родину. Часто происходят трогательные сцены воинов со своими братьями, сестрами, отцами, матерями или просто знакомыми. |
 |
Из-под Эльбинга перебросили нас на автомашинах под Кенингсберг, где минировали передний край. Живем вот уже полмесяца на одном месяце в Вайсенлинтайн. Скучно и нечего делать. |
 |
Весь март провели в путешествиях по Восточной Пруссии. Из Гумбинена через Таннау, где простоял дней 8, на автомашинах переехали в южную часть Пруссии под г. Эльбинг. Восточнее этого города много останется в памяти немецких семей, т.к. из одного на другой день перебрасывали в другое, для минирования танкоопасных направлений. |
 |
Продвигаясь вслед за наступающей пехотой батальон сразу же разминировал дороги для пропуска танков, артиллерии и боевых обозов. |
 |
На улице редко встретишь солдата и офицера, которые были бы не пьяны. Винные склады открывались и брали вино все, кто хотел и сколько хотел Бутылки и целые бочки разбивали и в подвалах образовывались целые винные озера, в которых по колено в вине ходили люди. Каждый был хозяином себе и попытка навести порядок ни к чему бы ни привила. |
 |
Собственно город весь разрушен еще английскими бомбардировками. Цитадель, (крепость) вся разрушена. В центре города не встретишь ни одного целого здания. Груды камня, кучи арматуры завалили улицы и когда пробираешься по улицам, впечатление такое, что попал в город, который ураганом снесен с земли. |
 |
8 мая прошел слух, что в 3 часа дня будет передано сообщение об окончании войны. Напрасно дали. Разочарованные этим легли спать. |
 |
 |
В связи с этим появились какие-то новые чувства у человека. Каждый стал чувствовать хозяином своей жизни. Так длилось несколько дней, пока люди не привыкли к мысли, что война действительно кончилась. |
 |
