Рубанов Павел Максимович

Родился я в 1924 году в селе Мариновка Калачевского района Сталинградской области. Родители мои были колхозниками колхоза «Красный партизан». Отца звали Максим Михайлович, а маму Анна Васильевна. Отец работал в колхозе восемнадцать лет: зимой он возил молоко, а летом в бригаде на телеге возил сено. Мама в колхозе работала только летом, в поле вязала снопы.

- Вы были единственный ребенок в семье?

- Нет, нас, детей, было много. До меня было две старших сестры. Самая старшая из них, Мария Максимовна, здесь на кладбище похоронена, Новикова она, по фамилии мужа, который погиб на фронте. Потом была сестра 1921 года рождения, потом я, потом брат 1927 года, потом две сестры 1936 и 1938 года рождения. Отец наш прожил всего-навсего 50 лет. 

- В Великую Отечественную войну он воевал?

- Он в Гражданскую воевал. Сначала в кавалерии, а потом его перевели в кузнецы. Он ковал лошадей в прифронтовой полосе. 

- Когда Вас призвали в армию?

- Меня призвали в армию 17 июля 1942 года, перед самым началом Сталинградской битвы. Летом меня в армию призвали, а немец сюда пришел в ноябре месяце. 

Свой боевой путь я начал в инженерно-саперной роте 159-й Отдельной стрелковой бригады 28-й Армии. В ее составе мы дошли до Ростова. Когда освободили Ростов, две стрелковые бригады, 159-ю и 156-ю слили в одну и стала она называться 130-я стрелковая дивизия. При этой дивизии был сформирован 192-й отдельный инженерно-саперный батальон, численностью около 200 человек. После сформирования дивизии, мы три месяца стояли в обороне на Миус-фронте. До июля 1943 года мы располагались в поселке Криничный на реке Миус. Все это время мы ходили на передний край, устанавливали противопехотные и противотанковые мины. Обычно на передний край уходили часов в десять ночи и часа в три уже снимались и возвращались обратно к себе. Наша саперная группа состояла, как правило, из пяти – шести человек. 

- Куда Вас направили сразу по призыву в армию?

- Сначала мы пешком ушли из Мариновки в район, в Калач-на-Дону. После того как там прошли медицинскую комиссию, ночью вернулись обратно. Нас было тринадцать человек из Мариновки. Потом так же пешком мы отправились в Сталинград. Прибыли в Сталинград в горвоенкомат, а оттуда пароходом нас отправили в город Дубовку. В Дубовке нас распределили по подразделениям. Я попал в химроту. Вскоре поступил приказ нам идти на Астрахань. И мы пошли через город Ленинск, по калмыцким степям. К этому времени нас переквалифицировали из химиков в саперы. После того, как прибыли в Астрахань, у нас начались занятия по инженерному делу. Мы изучали мины противотанковые, противопехотные, наши и немецкие.

- Это Вы попали в учебный полк?

- Нет, это был запасный полк. Но запасным он побыл немного – до 6 августа 1942 года. А уже 6 августа, в Калмыкии, в поселке Хулхута недалеко от Элисты, мы вели боевые действия. И дальше пошло: 4-й Украинский фронт, 3-й Белорусский фронт, 2-й Белорусский фронт. В Литве, как сейчас помню, в районе города Волковыск мы прорвали оборону и пошли на город Кенигсберг. Прошли несколько километров и остановились. А четвертого числа 1944 года меня и еще одного товарища со Смоленска приглашают в штаб и направляют учиться на ускоренных курсах в Московское инженерное училище. Уже 7 ноября 1944 года я был в Москве. 

1 мая 1945 года я участвовал в военном параде на Красной площади от Московского военно-инженерного училища. После прохождения по площади, мы продолжили движение к Ярославскому вокзалу для отправки на станцию Болшево, где находилось наше училище. На всем движении нашего училища на улице народ нас провожал со слезами на глазах. А мы шли стройно, с песнями. Учебу я окончил уже в мае 1945 года. Со 2 по 5 мая мы сдавали экзамены по пройденной программе. 5 мая 1945 года, в 17-00, было построение личного состава училища, где нам вручили офицерские погоны младших лейтенантов. Кроме погон нам были выданы удостоверения личности и другие денежные документы. С 20 часов 5 мая 1945 года нам было предоставлено увольнение до 9 мая 1945 года. О Дне Победы нам объявили в ночь с 8 на 9 мая. Меня, в числе двухсот выпускников ускоренных курсов, направили служить на 2-й Прибалтийский фронт, которыми командовал маршал Рокоссовский. На этот фронт со мной попали два моих товарища – Чуриков Лев Николаевич и Шелегов Герман Александрович. 

Служить нам, трем младшим лейтенантам, пришлось в 72-м отдельном инженерно-саперном батальоне 44 Армии на должности командиров взводов. Я попал в роту, которой командовал капитан Кузнецов. Командиром дивизии у нас был генерал-майор Якушев. В этом батальоне я пробыл до апреля 1946 года, когда вышел приказ И.В. Сталина о том, что нашим войскам необходимо оставить датский остров Борнхольм. По прибытию на материк, я пробыл на должности командира взвода недолго. После приказа Верховного Главнокомандующего о демобилизации, солдат в части осталось очень мало. Во взводах было порой по восемь – десять человек. А потом пришел приказ и о демобилизации в запас офицерского состава: от младшего лейтенанта до полковника. В июле 1946 года нам, демобилизованным офицерам, был приготовлен состав из грузовых вагонов, в которые погрузились как одиночные офицеры, так и вместе с семьями. И уже 17 июля 1946 года я прибыл в родные края. 

Отца я уже не застал в живых, он умер в 1943 году. Мать жила с моими сестрами, а брат работал в Сталинграде на 91-м заводе. По моему возвращению на меня возложили общественную нагрузку – занятия с допризывниками. И я с 1947 по 1951 год занимался с ними, готовя их к службе в армии, а также преподавал военное дело в 9 – 10 классах Новорогачиковской средней школы. В 1953 году был призван на 42-дневные военные сборы в г. Урюпинск на реку Хопер в должности командира взвода инженерной разведки. В 1957 году, по болезни, был снят с военного учета и признан негодным к военной службе. В 1981 году болезнь приковала меня к постели и я ослеп.

- Расскажите про Ваше участие в форсировании Днепра.

- Когда мы прибыли на опушку леса у села Нижний Рогачик, в наш батальон прибыл дивизионный инженер, который был при штабе дивизии. Видимо ему надоело быть при штабе, и он упросил командира дивизии, чтоб ему выделили людей. Наш командир батальона выделяет ему нашу вторую роту. Мы отправились на берег Днепра. 

Не доходя около километра до берега, рота остановилась. Командир роты, старший лейтенант, зачитал список: «Рядовой Рубанов и рядовой Чередниченко (мне тогда двадцатый год был, а Чередниченко было сорок три года), пойдете связными туда, на берег. На берегу найдете замаскированный окоп. В этом окопе находится майор». Ну, мы подошли туда, встали между деревьями. Деревья были большими, плакучая ива, наверное. Майор сам к нам подошел, но не близко. Я доложил ему о прибытии. Майор приказал сорокатрехлетнему Чередниченко, у которого были жена и двое детей, переправиться через Днепр: «Там, внизу, метрах в десяти, стоит малая надувная лодка. На ней перевезете связь на тот берег Днепра». День был, светло. А я должен был доложить своему командиру роты, чтобы личный состав переправлялся на другой берег Днепра с помощью лодок. Мы некоторое время стояли, как вкопанные. Затем, как положено при получении приказа, я сказал: «Есть доложить командиру роты о немедленной доставке личного состава роты и переправить роту на лодках «А-3»!», и отправился за своей ротой. Прошло не более тридцати секунд, как по тому месту, где я раньше стоял, ударила одна пуля, за ней вторая. Майор в это время от меня находился метрах в пятидесяти, наблюдая за лодкой. Немного времени прошло, как я услышал треск на воде. Лодку, на которой переправлялся Чередниченко, пробило пулей и все, кто был в лодке, оказались в воде. «Прощай, друг!», - подумал я. Секунд пятнадцать еще торчал над водой нос лодки. Связист как сидел сзади с тяжелой катушкой, так и ушел на дно. Связиста я, к сожалению, даже и в лицо не видел. 

Когда я прибежал с докладом к командиру роты, до захода солнца оставалось еще около часа: «Товарищ старший лейтенант, разрешите доложить обстановку!», - и стал я ему рассказывать, так мол и так. Он мне говорит: «Ты уже знаешь дорогу, поэтому иди обратно и скажи майору, что рота прибудет к месту спуска лодок на воду для переправки личного состава с наступлением темноты. Покуда не наступит темнота, немцы нас всех постреляют». 

Когда наступила темнота, я вышел навстречу своей роте. Рота шла по полевой дороге, которая направлялась прямо к реке. Если бы мы прибыли к реке днем, то мы все были бы у берега расстреляны немцами. Они бы одну пулеметную очередь дали бы и наших много пострадало бы. 

С наступлением темноты были спущены на воду шесть лодок «А-3», в которых разместилось по пятнадцать человек, и одна малая надувная лодка. На этих лодках мы двинулись вперед.

А потом я получаю письмо из дома, пишут: «мы так ликовали о тебе, что ты совершил героический подвиг». А меня за эту переправу отметили только благодарственным письмом и все. 

- Когда проходила эта переправа, о которой Вы только что рассказали?

- Это было в первой декаде, 5 марта 1944 года. 

- Медаль «За боевые заслуги» Вы когда получили?

- Одновременно с этой медалью, во время боев, я получал комсомольский билет и принял повторно военную присягу. Нас было пять человек, а медаль дали только мне. Я так понял, что мне должны были дать награду другую, а дали эту медаль.

- Да, в наградном листе, командир батальона майор Калыгин, писал на Вас представление к ордену «Красная звезда». Однако командир дивизии полковник Сычев вместо ордена поставил резолюцию «Наградить медалью «За боевые заслуги»». В этом наградном листе указано, что Вы принимали участие в высадке десанта у города Николаева. Расскажите, пожалуйста об этом событии.

- После форсирования Днепра мы подняли лодки и вышли на его пологий берег. Вскоре нам на пути встретилась река Ингул, недалеко от города Николаев, который расположен на левом берегу реки Буг. К реке Бугу мы когда подошли, нас было не больше взвода. На реке мы увидели лишь железобетонные сваи разбитого моста. Мы пошли обратно от берега. Навстречу нам шла колонна машин, их было больше десятка. Машины были гружены строительным материалом. В кузове сидели солдаты. Видимо они шли на город Николаев, чтобы восстановить там мост.

А Ингул мы когда форсировали, он же там рядом был, переправилась первая партия, шестьдесят человек, а вторая осталась еще на берегу. Меня командир взвода посылает к берегу. А там, не доходя до берега, стоял маленький домик, каркасный. Захожу туда: «Товарищ майор, так, мол, и так!». А майор в это время на телефоне: «Товарищ тридцать второй, товарищ тридцать второй!», - это он звонил командиру дивизии, - «Я нахожусь там, где творятся большие дела!». Ну, конечно, он на берегу не был. Начали мы переправу. А я смотрю, две лодки уже подошли к берегу, а наша, третья, еще на воде была. И в это время немец как выстрелил ракетами из временного деревянного ДЗОТа! Ракеты все вокруг осветили. А немец в это время тут же дал пулеметную очередь по нашим. Если бы мы замедлили движение лодки хоть на полминуты, то очередь бы прошла по нам и пострадали бы многие. Очередь пулеметная прошла метрах в трех позади лодки.

- Кто переправлялся с вами на лодках?

- Там были два взвода дивизионной разведки и взвод нашей батальонной разведки. Мы там столкнулись с немцем, который сидел во временном ДЗОТе. Он по-немецки умолял, чтобы его не убивали. Для него, конечно, неожиданно было, что в два часа ночи русские оказались на его берегу. Но он попал под нашу горячую руку и пристрелили его. Рослый такой был, потом так и лежал там, на берегу. Почему он один находился, в этом ДЗОТе, я не знаю. После того, как мы высадились на берегу, был приказ идти на город Николаев. 

После того, как мы освободили этот город, нас отвели назад километров на двадцать, и тут же, через сутки, мы пошли к железной дороге, которая находилась километрах в двадцати. Там нам предоставили пятьдесят или шестьдесят вагонов и открытых платформ и эшелоном мы отправились на 3-й Украинский фронт. Ехали мы, наверное, больше суток. Привезли нас к берегам Западного Буга. Затем, с 3-го Украинского фронта мы попали на 2-й Белорусский фронт. Наш батальон двигался в сторону Каунаса. В городе Волковыск, который только что перенес бомбардировку, наши саперы проводили разминирование: снимали немецкие противотанковые мины Т-35, Т-42, Т-43. За день снимали до шестидесяти мин. Мы их потом укладывали в ДОТы и взрывали. Впоследствии мы, вместе с пехотными частями, продвигались вперед в сторону Кенигсберга. Когда уже до Кенигсберга оставалось меньше ста километров, батальон остановился. Это было 3 или 4 ноября 1944 года.

И тут, нежданно-негаданно меня и еще одного товарища штаб дивизии направил на учебу в Московское Краснознаменное военное инженерное училище.

- Павел Максимович, давайте немного вернемся в самое начало. Где Вы проходили учебу в запасном полку?

- Поселок Трусово Астраханской области.

- Расскажите, пожалуйста, как у вас там проходило обучение? Чему вас там учили?

- Командир взвода выводил нас на тактические занятия. На этих занятиях мы в полевых условиях изучали мины. Наши то мины мы прощупали хорошо. Изучали и немецкие противотанковые мины: Т-35, Т-42, Pilz-43 – три вида противотанковых «тарелок», такие круглые железные. Обучали нас, как их разминировать.

- Какие виды противопехотных мин изучали?

- Из противопехотных изучали мину SMi-35, это прыгающая мина, «шпринг-мина». Ее закапывают в землю и только усики взрывателя оттуда торчат. От этих усиков иногда натягивали провода. Когда задеваешь этот усик, то вышибным зарядом мину подбрасывает на полтора метра и там она взрывается. В каждой такой мине 350 металлических шариков, которые поражают все вокруг на высоте полтора метра над землей.

- Занятия проходили с учебными минами или использовали и боевые?

- С боевыми. Но они были обезврежены, к примеру, сняты были донные взрыватели. 

- Случаи самоподрыва во время занятий были?

- Нет, не было. 

- Обучали вас различным типам подрывов: механическому, электроподрыву?

- Да, все это мы изучали. Кроме того, мы изучали фортификационные сооружения – ДОТы, ДЗОТы, блиндажи. Даже мостовое дело и дорожное дело изучали.

- Вас обучали ДОТы и ДЗОТы строить или взрывать их тоже обучали?

- Этому нас уже в Москве хорошо обучали. А ДОТы, как я говорил, мы в Волковыске взрывали.

В Москву нас отправили на ускоренные курсы. А кроме нас, «фронтовиков», там проходили обучения полтора- и двухгодичники из тех, кто закончил «десятилетку». Их потом выпускали лейтенантами и направляли на восстановление военных аэродромов. А нас, «фронтовиков», возвращали на фронт. Подогнали для нас четыре пассажирских вагона с паровозом и мы поехали через Вязьму, Брест, мимо Варшавы, через Штеттин в город Гдыня. А потом оттуда переправили нас на датский остров Борнхольм. Переправляли сухогрузом. Туда регулярно ходили наши сухогрузы «Мга», «Зоя Космодемьянская» и «Тура», водоизмещением до 10 тысяч тонн. Уходили мы из порта где-то в районе полудня и в следующий полдень уже были на острове, в порту города Рене. Островок был не очень большой, примерно шестьдесят километров на сорок. На нем располагались города Рене, Хасле, Аллинге. С острова хорошо были видны берега Швеции.

1945-1946 годы, Дания, остров Борнхольм

- Чем Вы занимались на острове Борнхольм?

- Я занимался со взводом, который состоял из 10 – 12 человек, подрывами под водой и на воде, изучали минно-подрывное дело. Попутно расчищали подрывами берег от остатков железа. Мне предварительно приходилось тщательно все проверять, чтобы случайно не пострадали солдаты моего взвода. 

Однажды, после проведенных подрывов, я отошел от берега, чтобы продолжить занятия со взводом. Смотрю, выплывает на лодке датчанка, предлагает мне рыбу. Я немного знал по-немецки, отвечаю ей «найн».

Кроме тех городов, что я назвал, на острове был еще курортный городок Окиркебю. Рене был главным, портовым городом. Из него в город Хасле ходил электрический вагончик, типа нашего «мотовоза». Там все городки чуть ли не из пары улиц всего состояли, да к тому же эти улочки были очень узкими. На этих улицах не всегда удавалось разъехаться двум легковым автомобилям.

1945-1946 годы, Дания, остров Борнхольм

- Как относилось к вам местное население?

- Я бы сказал, что очень неплохо. 

За все одиннадцать месяцев, что я находился на острове, меня однажды, на два месяца, отправляли в командировку. По приказу дивизионного инженера мне выделили машину, и я поехал к генералу Якушеву. Тот приказал мне отправиться на материк, получить в свое распоряжение 6 роту карантина, которая находилась в лесу, в количестве 120 человек. Там мы проводили разборку щитовых бараков и отправляли их на остров. А уже на острове, из порта, на «студебеккерах», их развозили по назначению.

А потом пришел приказ Сталина срочно вывести советские войска с острова Борнхольм. В мое распоряжение было семь человек, и мы занимались погрузкой инженерного имущества и отправляли его в порт. Начфин дивизии, майор, моему командиру батальона капитану Кузнецову, выдал датские кроны. Мы получали ими жалованье и «полевые». Я, например, получал 650 крон жалованья и 325 крон «полевых». Когда я только инженерное имущество загрузил, со мной было семь человек моего отделения и двенадцать человек из прачечного комбината. А там двадцатикилограммовый бочонок маринованной селедки стоил по 50 крон и в ящичках продавали селедку холодного и горячего копчения. Ну и мы, на эти, выданные начфином датские кроны, много закупили рыбы. Командир батальона приказал нам, после прибытия баржи на материк, немедленно выгрузить все инженерное имущество – миноискатели, взрывчатку, бикфордовы шнуры, малые надувные лодки, и поставить часового. Но, когда мы причалили на материке, подъехал на машине начфин с комендантским взводом, они помогли нам разгрузить баржу и перегрузить все имущество в машину. Мы немного поужинали той селедкой и во втором часу ночи водитель отвез меня туда, где расположился наш батальон. Я о его местоположении на «большой земле» еще не знал, а водитель уже был в курсе. Дежурный по батальону, лейтенант Дук приказал поднять личный состав дежурного взвода для разгрузки машины с инженерным имуществом, а мне передал приказ в семь часов утра явиться с докладом к командиру батальона, который жил на частной квартире. 

- С немецкими минами-ловушками приходилось иметь дело? «Сюрпризы» немцы оставляли, когда минировали?

- Да. Чаще ставили донные взрыватели. Вот мина круглая противотанковая, весом 5 килограмм, приподнимаешь ее, тут же срабатывает взрыватель, мина взрывается и куда косточки, куда ребрышки. Для того, чтобы такого не случалось, нам давали «кошки» с крючьями. Мы «кошкой» зацепляли мину и, стараясь, чтобы никого поблизости не было, стягивали ее. Если она была с донным взрывателем, то она обязательно взрывалась. 

Мой односельчанин, Заичко Алексей Лукич так погиб, правда, он служил в другой дивизии. Он сначала служил в тылу, в стройбате, но потом написал рапорт, чтобы его отправили в действующую армию. Вот он производил разминирование противотанковой мины, мина взорвалась, и Алексей погиб. 

- Доводилось ли встречать на фронте собак, специально обученных для минирования или разминирования?

- Нет, я об этом только слышал из рассказов товарищей. Один, уже в училище, говорил мне, что он служил в запасном полку и учил собаку бросаться под танк.

- Трофейное саперное оборудование использовали?

- Мы старались его уничтожать. 

Когда мы освободили Ростов в феврале месяце, нас с Северного поселка послали к железной дороге. Сказали, что там на путях стоит то ли тридцать, то ли сорок заминированных товарных вагонов. Наше отделение, семь человек, послали разминировать эти вагоны. Мы бикфордов шнур обрезали, остался детонирующий шнур. Бикфордов шнур горит со скоростью один сантиметр в секунду, а детонирующий - семь метров в секунду. Работали мы быстро. Сняли из-под каждого вагона килограмм по четыре – пять взрывчатки. Странно, но почему-то немцы не взорвали эти вагоны. 

В это время в Ростове находился Гукас Карапетович Мадоян. Он вошел туда с двумястами нашими автоматчиками в звании старшего лейтенанта, а уже после освобождения 14 февраля Ростов-на-Дону, ему присвоили звание майора и дали Героя Советского Союза. Он был из нашей 159-й бригады, но командовал отдельным взводом автоматчиков.

После боев за Ростов у меня появился товарищ, Фоминых Иван Гурьянович. Он после госпиталя попал в наш батальон и мы с ним крепко сдружились. 

- Вы, как сапер, нож всегда носили при себе?

- Нож? Нет, у меня ножа не было. Финки, конечно, были в батальоне, но мы их мало использовали. Мы всегда с собой носили только оружие. У меня был ППС с рожковым магазином. А для нас ППШ с круглым семидесятидвухзарядным магазином были очень тяжелыми и неудобными. Поэтому саперы предпочитали больше ППС.

- Когда саперам приходилось работать на переднем крае, ставить или снимать мины, было ли у них какое-нибудь прикрытие? Снайпер, к примеру, прикрывал или автоматчик?

- Нет. Мы работали только ночью. Как разминировали, так и минировали. Работать начинали часов с десяти ночи. Один раз на реке Миус решили работать днем. Правый берег реки Миус был очень высоким, с его высоты все просматривалось. И там пулеметчик немецкий сидел. Мы с ребятами из дивизионной разведки решили тихонечко к немецким траншеям пробраться. Немцы как раз были у себя в блиндаже, наверное, смена отдыхала. А часовой около блиндажа был выставлен. Разведчики подскочили к нему, но немец оказался такой крепкий мужик. Он схватил двух наших разведчиков, прижал. Но у разведчиков был офицер, командир взвода, младший лейтенант, сейчас фамилию его уже не вспомню. Так он того немца по башке как шарахнет прикладом! И потащили его к себе. Немец как очнулся и мы, не доползая до своего переднего края, попали под немецкий обстрел.

- То есть Вы, как сапер, пошли в разведку с разведгруппой, разминировали, расчистили им проход, дождались их, поставили мины на место и отошли вместе с группой?

- Да, так и есть. Только мины я обратно не ставил, мы сразу отходили поскорей. Мы вражеские мины старались выбросить подальше. А свои мины снимать не нужно было, поскольку мы и так знали, где они лежат. Где ставились минные поля, там составлялись «формуляры минных полей». Все это выполнялось. Стояли мы на Миусе три месяца, а затем прорвали оборону в районе Саур-могилы. Там еще бой был большой, кавалерийский корпус спешился и вступил в бой. Под Таганрогом 180 человек немцев сдались нам в плен. А дальше Мариуполь, Мелитополь… В Мелитополь мы в двенадцать ночи заехали. По приказу командира дивизии, там был сформирован штурмовой противотанковый дивизион.

- Вы тоже в этот дивизион попали?

- Да. 

- Какие задачи выполнял этот дивизион?

- В случае прорыва немцев на каком-либо участке фронта, нас на машинах срочно бросали туда, мы устанавливали минные поля. Нас, саперов, в этом дивизионе было двенадцать человек. Кроме нас в том дивизионе были артиллеристы и другие рода войск, всего было 160 человек. 

А под Мелитополем, в селе Надеждино, жили болгары. Им там еще Екатерина разрешила поселиться. Жили они в саманных домах. Один из жителей этого села хорошо знал немецкий и отлично владел радиостанцией. Он уходил на опушку леса и передавал немцам по рации информацию. Вот этот вот житель передал сведения о нас немцам, что мы находимся в северо-западной части села, и немцы отбомбились именно по этой части, остальное село осталось целым. Когда мы туда вошли, остались там ночевать. Я утром, часа в четыре, выхожу на улицу, смотрю, солнце встает. А на фоне этого красного солнца птицы летают. А потом прислушался: гул идет «уууууууу». Понял сразу, что это уже не птицы. Бросился к хатам, кричу: «Ребята, воздух!». Куда там прятаться то? Там вместо оград между хатами канавки неглубокие, сантиметров 50. Спрятался в эту канавку. Первая партия самолетов отбомбилась. Думаю, надо бы мне место сменить. Перебежал на несколько метров, лег опять. Тут вторая партия начала бомбить. Три партии по нам отбомбились. Лежу, слышу, как бомба на меня летит. Лети и шипит. Через секунду слышу взрыв. Меня засыпало черноземом. Я после бомбежки поднялся, проверил, целы ли ноги и руки, потому что в горячке мог и не ощутить ранения. А на том месте, где я первый раз находился, большая воронка. Громадная такая воронка, наверное от полутонной бомбы. Смотрю, бежит рядовой Данилюк, окликает меня по фамилии: «Рубанов! Рубанов! Вон там сержант Панасюк просит оказать ему помощь. Он там раненый сидит с автоматом». А меня тоже оглушило взрывом. Подходим к сержанту, он ранен в ногу. Я перебинтовал его, у меня с собой было два перевязочных пакета. Значит, выводим мы раненого в ногу сержанта на дорогу, чтобы отправить его в госпиталь. На наше счастье из поселка выскакивает наша санитарная машина с крестом. Из машины вылез водитель, совсем мальчишка, с карабином. Я ему говорю: «Положи карабин, он тебе сейчас не нужен». А в машине еще женщина сидела, то ли врач, то ли медсестра. Он открыла борт, достала оттуда носилки. Мы нашего раненого положили на носилки, погрузили в кузов и отправили в госпиталь.

- Как Вы считаете, какое самое опасное для Вас оружие было у немцев?

- Немец, когда начинал стрелять, он патронов не жалел. У него стреляло все – и автоматы и пулеметы и все остальное. Но, когда ему надо отходить, он оружие бросает. Стреляли немцы часто бесприцельно. Но скорострельность их пулеметов была, конечно, выше, чем у наших пулеметов. Поэтому их пулеметы были опасной штукой. И хода сообщения начинались чуть ли не за километр от переднего края. Я не знаю, кто уж им там копал, но, скорее всего, гражданские лица и наши военнопленные. 

- Спиртное вам выдавали?

- В недельку раз по сто грамм, бывало, нальют и все. А когда мы шли по калмыцким степям, то вместо воды нам давали тараньку, рыба такая. А чтоб попить, надо было воду найти. Она была в колодцах на глубине метров сорок, наверное. Вытащишь ее оттуда, а она горько-соленая, невозможно ее пить. В ночное время, когда шли и выпадал снежок, его набирали и ели. Мы потом шли через Элисту по направлению к Пролетарску. 

Там, недалеко от Пролетарска, на Маныче, мы чуть не в штыки однажды с немцами сошлись. Немцы в сараях поставили свои легкие танки. А на улице был туман. Мы сквозь туман видим, что стоит дом или сарай, а что там шесть танков, замаскированных, стоят - не видим. Нам приказали немедленно окопаться и приготовить противотанковые ружья. И тут выскакивают немецкие танки. Началась пальба. Получилось так, что из противотанковых ружей подстрелили два танка, которые взорвались, а четыре танка вернулись к реке Маныч. После Пролетарска мы пошли на Сальск, Трубецкую, Батайск, а потом и в Ростов. Когда подошли к Батайску, то из города по железной дороге выехал один состав и пошел в сторону Ростова. Но не успел он проехать и половину пути, как раздался мощный взрыв – это взорвали железнодорожный мост через Дон. Но на станции Батайск немцы бросили два состава, на которых стояли танки. Открыли мы люк у одного из танков, влезли внутрь. Смотрим, там килограмм на десять бочоночек сливочного масла лежит, сало свиное полукопченое, хлеб, сигареты, шоколад. Наверное, все это было для танковых экипажей. Все эти продукты мы, конечно же, забрали. Сала там было четыре кусочка. А кроме этих двух составов с танками, там стояло вагонов тридцать с продовольствием: с крупами, мукой, консервами. Гражданское население бросилось туда, стало все тащить.  На двух составах были немецкие штабные крытые автомашины. А рядом с этими машинами находилось шесть цистерн технического спирта. Их немец специально держал для сильных морозов, а мороз, когда мы вошли в Батайск в ноябре месяце, был уже 25-градусный. 

- Народ, наверное, напился технического спирта и ослеп?

- Да. Мы уже, когда были в Ростове, в Северном поселке, ходили слухи, что на одной из улиц около двухсот человек погибло от этого технического спирта. Я со всеми вместе себе фляжку этого спирта тогда тоже налил. Но попробовал его без закуски и он мне показался каким-то подозрительным. Я его вылил. А потом уже, спустя время, вспомнил, что у меня в сумке полоска трофейного полукопченого сала, толщиной в два пальца. А когда еще под Хулхутой, в первых боях, противогаз мне помешал, то я его там и выбросил. А в противогазной сумке я постоянно носил две толовые шашки, гранату РГД или противотанковую гранату для борьбы с танками. И колбасу в эту сумку тоже положил. В квартире одной, где мы стояли, я бабушке одной предложил этот кусочек сала. Но мне показалось, что этот кусочек горький, а выбрасывать его было жалко. Оказалось, что этот кусочек сала терся о стенки толовой шашки, а тол он горький, поэтому и сало стало горчить.

Когда мы выходили из Ростова и перешли по мосту через речку, которая разделяла город, в канаве, рядом с грейдерной дорогой, увидели лежавшую обгоревшую женщину. А с левой стороны от дороги был фруктовый сад. А когда нас послали разминировать состав на железной дороге, мы встретили по пути наш конвой, который вел пять человек в немецкой офицерской форме. Но эти офицеры по виду были калмыки. В общем, когда мы, спустя некоторое время вернулись к тому месту, где лежала женщина, то ее тела у дороги уже не было, а в саду, что рядом был, лежат пять тел этих калмыков, абсолютно обнаженные. То ли те, кто их расстрелял, забрали одежду, то ли гражданские их уже раздели. А эту женщину, оказалось, казнили за то, что у нее муж офицер в Красной Армии. На нее плеснули бензина, подожгли и она заживо сгорела. 

Мы с калмыками, которые служили немцам, уже сталкивались, когда у совхоза №4 на калмыцкой ферме хотели взять барана и плиточного калмыцкого чая. Наши пошли на ферму за чаем, а, видать, недалеко, в засаде были человек двадцать кавалеристов-калмыков. Все они были в немецкой форме. Двенадцать человек из взвода уже почти отбили с полсотни голов овец, как они налетели, стрельбу открыли, наших бойцов поизрубили. 

Вышли мы за Ростов и там недельку нас подержали без боев. За это время на нас опустилась вша. Это ужасно! Бочки делали, в которых жарили обмундирование. Но это совсем не помогало. Пригнали две машины, нас всех постригли, побрили, чтоб волоса нигде не оставалось. Дали нам белье свежее. Ту одежду, что была на нас, начиная от портянок и кончая шинелями и фуфайками, вешали на специальные вешалки, которые отдавали в эти машины и оттуда их отдавали нам уже обработанными. А мы в это время сидели голыми на расстеленных плащпалатках, четверо на одной.

- Случаи дезертирства, самострелы и переходы на сторону немцев в Ваших подразделениях были?

- Нет, такого у нас не было. 

- Спасибо большое, Павел Максимович, за Ваш рассказ!

- Я вам еще напоследок расскажу случай. Я его раньше школьникам не рассказывал. 21 мая 1945 года солдаты 18 дивизии переправлялись на датском пароходе. И не дошли они 20 миль до острова, как пароход оказался под водой. Из 250 человек были спасены только 50 человек, остальные погибли. Это была работа немецкой подводной лодки, которая, несмотря на окончание войны, все блуждала в глубине.

Автор выражает глубокую признательность директору музея поселка Новый Рогачик Городищенского района Волгоградской области Харитонкиной Надежде Михайловне за помощь в организации интервью.