Толмачев Николай Ефимович

- Здравствуйте. Меня зовут Толмачев Николай Ефимович. Родился я 19 декабря 1922 года в селе Вышние Пены Ракитянского района тогда еще Курской области. Воевал сапером в составе 237 отдельного саперного батальона 232 стрелковой дивизии 38-ой армии.

- Когда узнали, что началась война?

- 22 июня. Уже, по-моему, в восемь утра по репродуктору в колхозе сказали.

- Итак, вы были призваны 20 февраля 1943 года штабом 232 стрелковой дивизии. По донесениям, где составлялись списки на безвозвратные потери бойцов сказано, что несколько бойцов убиты и похоронены в Вышних Пенах. Я предполагаю, что в эти числа был бой в Вышних Пенах. Помните подробности?

- Да нет, вроде ничего такого не было, ну, или из памяти стерлось. Я то сам не из Вышних Пен, а из Красного, что в нескольких километрах от Пен. У нас то и немцев только не было при оккупации. Так, заезжали пару раз на машине, и все (смеется). Один раз несколько немцев, перевозивших солярку, останавливались на ночлег у нашего старосты. А староста у нас был из Бобравы. Село Красное, которое находилось рядом с Вышнеми Пенами, было маленькое и все друг друга знали. В один день приехал немец с отрядом, который очень хорошо говорил по-русски, собрал сельчан и сказал, что он будет старостой. У него еще два помощника было. Двое молодых, сейчас и не вспомню их уже. Они ничем таким не занимались. А вот двоих наших в конце 45-ого или в начале 46-ого взяли чекисты прямо на собрании в сельсовете. У нас до войны был председателем Иван Егорович. Он призвался в 41-ом в Красную Армию. Попал в плен и на территории Белоруссии был карателем, участвовал в убийствах мирного населения. Вот его и взяли. Приехали, зашли в дом, спросили:‹‹Такие-то присутствуют?» А у нас такого не было. У большинства вообще было настроение, что немцы уже никуда не уйдут, и надо было привыкать к новой власти. Сейчас смешно об этом говорить.… После войны Егоровича судили и дали 25 лет. Сидел он в лагере где-то на Енисее. Вскоре у нас в колхозе, всвязи с хищениями зерна, взяли троих молодцов. И, представляешь, один из них попал в тот же лагерь, где сидел Егорыч. Если председатель так и не вернулся в Красное, то тот молодчик отсидел, по-моему, 6 лет, вернулся, и все рассказывал, как его, голодного и больного, выручил Егорыч… У меня в 37-ом из-за Егорыча тесть пострадал, хотели его с председательства скинуть. А у того связи в районе были. Вот и взяли их. Не, боев не помню. В памяти осталось, что в 41-ом или, может быть, в 42-ом, пришли уставшие красноармейцы. Не знаю, может из-под Харькова отходили. Оставили много раненых у нас, и пошли дальше. Вернулись, забрали еще двоих и ушли. А остальные умерли. Вот так! Оставили схрон оружия и запасов, о котором знали старики. Дескать, придет немец, появятся партизаны, будут пользоваться этим оружием. Я у отца потом спрашивал, он мне все отвечал: «Кто же знает?» Но он знал, я в этом уверен. Был у нас активист дед Язим, который еще в Гражданскую партизанил. Так вот, поговаривали, что он этот схрон и присвоил. Помню, что как нас призвали, стрелковые роты дальше пошли на Бобраву и на Белую. Вот там бои были большие. Призвали меня, а дома жена с маленькими дочурками осталась. Младшая Саша и старшая Таня. Когда село эвакуировали летом 43-го перед боями, старшая заболела какой-то инфекцией и умерла. Я об этом еще не знал. В медсанбате в августе я поел яблок, позже мне приснился сон, что моя дочурка говорит мне, мол, папа, зачем ты съел мое яблоко. Рассказал сон соседу. Он и говорил: «Братец, не хочу тебя огорчать, но она умерла». Дней через пять письмо приходит, где супруга написала, что Танюша затемпературила и умерла в эвакуации. Врачей там не было. С тех пор я новый урожай яблок в году ем только после 19 августа (Яблочный Спас). Когда жители ушли, то в селе разместился госпиталь, туда свозили раненых во время Курской битвы. Свозили из-под Коровино, Дмитриевки и других сел. Много их там умерло. Братских могил пять штук было. После войны я участвовал в перезахоронении одной могилы, в которой лежало пятнадцать человек. Приехала с Ракитного делегация, набросали в ящик косточек, и повезли в район в общую братскую могилу. А остальные могилы так и остались нетронутыми. Еще рядом с Вышними Пенами аэродром был, там Ил-2 находились. Вот там то и воевал, по-моему, Герой советского Союза Береговой Георгий Тимофеевич.

- Партизаны были?

- У нас не было партизан. Но в Ракитном, на сахарном заводе, был небольшой отряд. И в нем, если мне не изменяет память, и воевал дед Язим. Там стоял небольшой немецкий гарнизон. Когда пришли немцы, они повесили четверых активистов на воротах сахарного завода. Одними из них был мальчик с отцом. Когда вешали мальчика, веревка порвалась, он побежал к пруду, но его застрелили. Похоронили этих активистов односельчане. После войны на том месте стоял обелиск, а сейчас там школа, а обелиск перенесли. Вот этот вот отряд не давал покоя немцам и старосте.

- После призыва вас обучали?

- Да. Конечно, обучали. Комроты, очень хороший мужик, все рассказывал и показывал, как ставить мины. Много уделял внимания нам. Вообще, я запомнил своего командира роты, Щедрина Павла Ивановича, и комбата нашего, Беринского, как хороших, добрых мужиков. Бывало подойдет к нам кто-нибудь из них, поговорят с нами, расспросят о доме, о чем-нибудь еще. Комбат, Беринский, вообще был евреем со связями с вышестоящим начальством или с кем-то там. Мы были всегда хорошо накормлены и обогреты. В отличие от пехоты с передка, куда и харчи не всегда приносили то. Помню, нам раза три навали НЗ. Берите, мол, а то вдруг в окружение попадете (смеется). Сухари, сало и американская колбаска в баночках запомнилась. Естественно, солдаты съедали все это дело сразу. Потом перестали давать НЗ. Налегали много на картошку. Но в пехоте было намного хуже, чем в саперных войсках.

- Бои за Мирополье помните? Судя по сводкам потерь, немцы хорошо там окопались. А в наградном листе на Щедрина прямо так и сказано, что бойцы первой роты под его командованием вошли в Мирополье первыми.

- Да (смеется). Ну, я бы не сказал, что немцы там хорошо окопались и оказали ожесточенное сопротивление. У меня вообще воспоминания о тех боях остались такие, что мы, когда вошли на территорию Сумской области и шли вперед, то немец все откатывался назад, не знаю, заманивал ли о нас или нет. Но хорошо помню, что штурмовали Мирополье с одним стрелковым вооружением, без танков и авиации. Это уже летом потом на наш участок пригнали самоходки и «катюши». Мы их маскировали в лесу еще. Под Миропольем погиб мой двоюродный брат, с которым нас вместе призывали – Трунов Петр. Еще там остался лежать Звягинцев Федор, с которым я очень дружил.

- В те дни, когда вы вошли на территорию Сумской области, немцы уже отбили Харьков и были под Белгородом.

- Да, под Белгородом были тяжелые бои, мы слышали об этом. После Мирополья мы пошли вперед, к Сумам. Но потом, в середине марта, дали приказ отходить назад. Мы по оттепели, по колено в воде, за ночь, прошли больше 30 километров. Были бои за Сыроватку, Самотеевку, еще населенные пункты, названий я не помню уже. Отошли мы на границу Курской и Сумской области.

Толмачев Н.Е. с сыном на руках, конец 50-х годов

- Ваш 237 отдельный саперный батальон готовил рубежи на этом участке перед летними боями. Расскажи о работе сапера.

- Да что рассказывать. Ставили мины, разминировали. Строили дзоты, доты. Мин поставили столько, что не сосчитать. И кто их потом только снимал, ума не приложу? На рытье траншей и одиночных ячеек нам помогало местное население. В основном это были женщины из близлежащих сел. Да и мой отец строил оборонительные линии, только на Северном фасе, под Понырями. На 50 мирных выделяли одного-двух саперов, которые контролировали работу. Вот как раз при строительстве рубежей я и получил ранение в коленный сустав. Мы тогда делали лесной завал около железной дороги при Рыбице (??), которая была в руках немцев. Они тогда частенько постреливали оттуда артиллерией. Мой товарищ подорвался на мине, осколок отлетел мне в колено. Я попал в санбат, в Угроеды, оттуда в госпиталь, а с госпиталя – демобилизовали домой. Потом я 10 лет проходил с палочкой. И сейчас мне легче ходить, чем стоять на одном месте. Еще скажу, что когда мы находились в Сумской области, то знали, что комдив Улитин все рвался на юг, туда, к Белгороду. Его пыл сумело понизить начальство. Потом я узнал, что творилось на Белгородском направлении позднее. Также в обязанности саперов было сопровождение разведки. Выползали вместе с ними на нейтралку, очищали от мин, резали проволоку. А немец делал как, на эту проволоку вешал разный хлам, чтоб при касании раздавался звон. В разведку мне ходить не довелось, но я скажу, что если саперы возвращались в после разведки в батальон в полном составе, то это было большим счастьем. Очень часто несли потери, как и саперы, так и разведчики. Еще я одно время был связным штаба нашего батальона. Беринский выдал мне пропуск, с которым я ходил по дивизии.

- Вши были?

- Мы посыпались американским «Дустом», поэтому у нас их не было.

- А у пехоты?

- Насчет них не знаю, но наверняка тоже не было. Кроме американской колбасы, как видишь, был еще и их порошок против паразитов.

- За форсирование Днепра в вашем батальоне было награждено Звездой Героя сразу шесть человек. Трое из них – Евдошенко, Саков и Роменко – ваши земляки, из Бобравы и из под Красной Яруги. Были ли вы лично знакомы с ними?

- Не, это были бобравские, они из второй роты. Я с ними знаком не был. Запомнился эпизод, когда их командир роты по пьянке сильно повздорил с комбатом и начал стрелять с автомата в воздух и по окнам с криками «Убью!». Потом его отправили в штрафроту. Евдошенко и других героев я не знал. Но с ними во второй роте служил мой родной брат, Василий. Он погиб в сентябре под Броварами. Похоронка на него сейчас лежит у меня. Вася был, как говорят, рубаха-парень, и я уверен, что он полез на рожон, вот и погиб. Он мне сейчас очень часто снится, зовет, спрашивает, когда ты придешь ко мне? В госпитале я узнал, что многие за Днепр были отмечены орденами и медалями. Глядишь, и меня бы к чему-нибудь представили бы. Щедрин то уважал меня (смеется).

- Отношение к алкоголю на передовой какое было?

- В молодости я не пил, на фронте тоже. Наши командиры следили за этим. Выпивать саперу нельзя. Доходило до того, что если кого-то видели расхаживающего в пьяном виде, то отправляли сразу в пехоту.

- Пополнение приходило? Обучали их?

- Ну а как же? Весной, из какого-то Омского училища нам прислали много ребят-сибиряков со своим капитаном. Что мы только не слышали о нем от них. Он их там крепко муштровал – то на мороз выведет с казарм, то еще что-нибудь. Они на него зуб имели. Наш комдив Улитин сразу сказал Беринскому, что он отобрал себе в сапбат несколько самых крепких сибирячков, а взамен дал ему старичков-саперов. Так в пехоту попали мои соседи по улице Бороденко Филипп и Михаська Трунов. Этот самый капитан принял в командование стрелковую роту, где было много его же сибиряков. Улитин так сказал ему: «Ты их учил, вот ими и командуй». Капитан погиб через три дня. Поговаривали, что этого капитана убили свои же сибирячки.

Толмачев Н.Е. на вручении медали

- Помните еще кого-нибудь? Я имею в виду фамилии, имена. Сейчас просто можно через интернет отыскать некоторую информацию.

- Ну, Щедрина, комроты нашего, Беринского, комбата помню. Я уже сказал, что они запомнились мне хорошими людьми. Щедрин, по-моему, до войны работал на какой-то Всесоюзной стройке, мосты возводил. Так что опыт по инженерии у него был. Беринский тоже был грамотный мужик. Его потом повысили до уровня дивизии. Взводного своего помню. Фамилия Димитров, по-моему. До него взводным был еврей, хороший парень. Ему под Миропольем оторвало голень, и я его сопровождал на машине в санбат. Разговорились. Он работал до войны на Харьковском заводе. Вот, говорит, повезло мне, говорит. Пол ноги нет, а он радовался, что теперь домой вернется и заживет прежней жизнью. Вот так!.. Ну особиста помню, майора. Фамилию его не помню, но кажись на букву «к». Вызывает он меня однажды и заставляет писать автобиографию. Я написал и поставил роспись. Он мне и говорит, пиши не фамилию, а псевдоним. Будешь слушать, что говорят солдаты. Только, смотри, говорит, чтобы никто этого не знал. Я сразу побежал к Щедрину жаловаться, так и так, говорю. Он отвечает, что особист попросил найти осведомителя из 1-ой роты, ну я тебя и посоветовал, ты у нас, тем более, про особый отдел ничего и не знал, теперь будешь знать. И смеется! Вот оно как! А ты говоришь, как к Сталину относились. Да никто и не думал об этом. Конечно, может, кто и думал, но вслух лишний раз пытались не говорить, особист за этим всем следил. Еще запомнился эпизод с гибелью нашего начальника штаба. Мы его называли «старичок». Это был тучный, добрый мужичок лет сорока пяти. В один прекрасный солнечный день он вышел из избушки и рядом с ним разорвалась немецкая мина. И откуда она только прилетела. Было тихо-тихо, и тут раз, мина, и нет больше начальника штаба. Довелось мне побыть знакомым и с нашим комдивом Улитиным. Про него ничего плохо я не тоже не скажу. Один раз я с капитаном из Омска возвращался из штаба дивизии, прошли километра два, а тут нам навстречу Улитин на машине выруливает. Останавливается, выходит из машины и подходит к капитану. «Ты, - говорит, - почему без противогаза? Значит твои все с противогазами ходят, ты их заставляешь! А сам!? А ну, марш за противогазом!» Капитан побежал и вернулся через некоторое время, весь запыханный, тяжело дышит, но с противогазом. Когда переходили на погоны, то еврейские офицеры взбунтовались, мол «не хотим пережитки царизма носить!» На что Улитин ответил, что по его приказу они и кресты нацепят, если так надо будет. Про особый отдел я уже сказал. Вот вспомнил эпизод еще один. Один из омского пополнения надумал в партию вступать, а Щедрин ему и говорит, типа, тебе, что, делать нечего? Это все услышал замполит, тоже еврей, настучал в особый отдел. Щедрина вызвали и продержали там три дня. Скандал! Как так, командир, а агитирует бойцов против вступления в партию!!!! Сидел он там, пока за ним лично Улитин не приехал. Забрал он его оттуда, отругал Щедрина, замполита и особняка. Без его приказа такого командира взяли! Ротный стоит и размышляет: «И образование есть, и проработал сколько. А дурак дураком же, так и помру им». Юмористы.

- Немцы часто производили минометные обстрелы позиций?

- Не знаю, часто это или нет, но то, что стреляли чем-то и побольше, чем минометы, это уж точно. Это очень страшно, обстрел. Хотя несли мы потери и на минировании. У нас один сибиряк, из «старичков», кстати, поставил мину, сидя на коленках, вкрутил капсюль, и… поднимаясь, облокотился на нее двумя руками. Ему оторвало обои кисти. Он и сейчас передо мной стоит, на всю жизнь я запомнил его страдание и призывы убить его. Но никто не хотел брать на душу такой грех. Его отправили в медсанбат.

- Скажите, рады были, когда узнали что вас все-таки наградят медалью по истечение такого срока? (дедушка был в 47 году местным РВК к 7 ноября представлен к «Отваге», но ничего об этом не знал. Только в январе я с женой (собственно, с его внучкой), обнаружил на «Подвиг народа» его наградной лист. Обратился к знакомым, они посоветовали обратиться в военкомат. С помощью хорошего человека все получилось и деду была вручена медаль)

- Ну, рад, конечно. Спасибо большое внукам. Рад, конечно, что не забыты, что интерес у молодых есть к тому, что было раньше. Внукам я желаю, чтобы им никогда не довелось воевать. Война – это самое страшное…