Артемьев Анатолий Петрович

Артемьев Анатолий Петрович воевал с августа 1944г. в составе 3-го дивизиона 313-го гвардейского Бобруйского Краснознаменного орденов Суворова, Кутузова, Александра Невского минометного полка (командир полковник Салитан, командир дивизионной разведки капитан Кальницкий) на должности радиста-корректировщика. Полк воевал на 2-ом Белорусском фронте (командующий фронтом маршал Советского Союза Рокосовский К.К..). Участвовал в освобождении Белостока, Западной Белоруссии, в рейде с конниками 3-го кавалерийского корпуса генерал - лейтенанта Осликовского Н.С. по тылам в Восточной Пруссии с выходом на Кенигсберг, освобождении Варшавы с Наревского плацдарма, взятии Данцига, Гдыни, Кольберга, Козлина, форсировании реки Одер в районе Штетина, встрече с союзниками на реке Эльбе в районе Перленберга (в первых числах мая).

1943 год

Краткое описание периода армейской службы. Решено написать в 1946 году. Октябрь месяц. Переписано с 21 октября 1946 года. Очень сожалею, что не вел дневник этого периода жизни, приходится довольствоваться тем, что осталось в памяти.

Этот год является переломным годом в моей жизни. К этому военному году уже произошли неисправимые несчастья в нашей семье. Убит родной брат, убит двоюродный. Это легло тяжелым бременем на сердца семьи. Казалось, померкла жизнь в нашем доме, все притихло, и уже не нарушается покой веселыми криками играющей детворы, беспрерывно хлопающими дверями. Как неожиданно и быстро пролетело это веселое, беззаботное время, так рано нарушенное войной. Война разогнала всех по разным местам. И вот уже приходят на улицу тяжелые вести о гибели товарищей детства, с которыми, кажется, так недавно сидел по вечерам, мечтая о будущем, гонялся за мячом, ходил в школу. Кажется, приуныл и весь город: народ ходит как-то быстрей, согнувшись, и постоянно чем-то озабоченный. Молодежь еще по вечерам веселится в саду, отгуливая последние дни. Большинство пьяных, часто драки.

В это лето я впервые испытал на себе бомбежку авиацией в Ярославле. Так как я еще ни разу там не был, то решил с отцом съездить, навестить родных, поглядеть город, всего неделю назад подвергшийся налету до сотни самолетов. Вполне ясно становится, какой был у меня интерес к этим новым видам, к еще дымящимся развалинам, рассказам очевидцев, если я еще кроме Москвы, да и то очень давно, не был в других местах; а шестнадцать лет – это возраст, когда начинает проявляться стремление к новому, еще не известному. Судьба заставила меня испытать еще одно ощущение, когда я вечером, перед выходным, прогуливаясь по набережной, услышал сигнал воздушной тревоги. Пришлось укрыться в бомбоубежище, в чем я неоднократно раскаивался впоследствии, ибо зрелище, из рассказов, было красивое: все небо освещено светящимися авиабомбами, лился горящий фосфор и, хотя все это предназначено для смерти, однако не мешало очевидцам восторгаться красотой этого вечера. Я же сидел, немного перепугавшись, в полутемноте убежища, слушая отдаленный гул и грохот, который сопровождался оханьем и плачем окружающих. Едва только стих грохот, как я уже на улице. Налет продолжался около двух часов. Кругом пожары: горит за Волгой, огромный столб дыма с огнем поднимается над Резинокомбинатом, по улицам бегут люди, ревут машины. Я тоже побежал вдоль набережной, затем по каким-то темным улицам, пока не наткнулся на квартал горящих домов, но это зрелище и вид пострадавших отбили у меня интерес к дальнейшему хождению по городу и я, потрясенный и до глубины души, возбужденный, был вынужден отправиться на квартиру дяди, где я жил.

Наутро стали известны подробности, которые я не стану описывать.

Через несколько дней я уже опять в родном городе. Подъезжая к городу, у меня почему-то создалось чувство, что я давно не был в нем, а въехав, я уже чувствовал себя, после этого тяжелого, как мне казалось, испытания, на голову выше любого.

Еще одним событием этого времени была поездка в Москву. По совету родных я, без особого желания, поехал с товарищем по школе Житаревым (убит в 1944году), чтобы поступить учиться в техникум или институт. Много мы ходили по столице, много дверей было открыто перед нами, давалась отсрочка от взятия в армию, путь в жизнь был у наших ног, но мы, еще недопонимая важности этого, мечтали о чем-то лучшем. Специальности, которыми была возможность овладеть, нам не нравились, и мы решили сначала отслужить в армии, а потом уже учиться, тем более надеясь, что удастся окончить 10-ый класс. Основной причиной, заставившей сделать эту ошибку, как я теперь сделал вывод - это возраст. Человек живет в одной обстановке, доживает до юности и его начинает увлекать стремление к чему-то новому. Но когда эта новая жизнь предстанет перед глазами, то требуется усилие и напряжение воли, чтобы сделать шаг к этому, а старая жизнь и привычка к ней тянут назад. Это нелегкая борьба. И тут нужна была поддержка и совет другого лица, а я был предоставлен сам себе, не смог перебороть себя; и эти дни решили судьбу многих лет и даже всей жизни. К неудовольствию родителей, мы вернулись ни с чем.

Прошел курсы всеобуча на снайпера. Предварительные комиссии признали годным, и все же 1-го октября пошел в десятый класс. Из старого состава ребят оказались все. Учителя призвали учиться со всей серьезностью, обещав, что нам дадут возможность закончить учебу. Первый месяц дал хорошие оценки: так все легко усваивалось, откуда только взялось такое стремление к знаниям. Но вот все рухнуло. Нас призывают. Это узнали в конце октября. Еще несколько дней сходили в школу, так, ради баловства, поиграть в волейбол, насолить учителям. Повестка решила дальнейшую судьбу. И вот последняя повестка - явиться на комиссию.

В каком-то приподнятом и даже веселом состоянии, собравшись вместе, пошли в военкомат. Там уже оживление, множество лошадей, приехавших с деревень, родители. В здании, где проходит комиссия, уже толкучка, выходящих забрасывают вопросами: «Куда попал?», «Когда отправка?». Желая скорей узнать судьбу, мы решили не медлить и вот, раздевшись догола, с замиранием сердца открываю дверь. За столом сидят военные, гражданские врачи и еще какие-то люди. К стыду размеры, вес и т.д. снимают знакомые девушки, им тоже неудобно, но иначе нельзя. Меня взвесили, смерили, проверили глаза, и вот я предстал перед столом, по-видимому, главного врача. Прослушав грудь, он что-то нашел неудовлетворительное, но, посмотрев на образование, рост, спросил, чувствую ли я себя здоровым, куда я желаю пойти. Я сказал, что хочу в артиллерию. Еще о чем-то посоветовавшись, они согласились и сказали, что отправка будет второго ноября, а если желаю во флот, то завтра. Но я уже выбрал специальность, тем более, сюда уже попали некоторые знакомые ребята, а Силаеву (товарищу по школе) удалось узнать, что артиллерия эта какого-то особого назначения. Впоследствии выяснилось, что меня по здоровью могли зачислить в пехоту, как это случилось с остальными товарищами, может, еще потому, что я не брал на комиссию удостоверения об окончании курсов снайпера.

Итак, второго… Беспокойны были эти два дня, хлопоты матери об одежде, о продуктах, советы. Уж скорей бы приходил этот день, так все надоело! Да, забыл упомянуть, после комиссии пришлось расстаться с волосами. С бритой головой эти дни еще гуляли по саду, ходили в школу, и все время в каком-то особом, необъяснимом настроении. И вот второе число наступило. По городу, окруженные родителями, провожающими товарищами, с мешками направляются к зданию военкомата толпы отправляющихся; звуки гармошки, кое-где плач. Стараюсь держаться веселым. У здания такая же картина: шум, плач, последние наставления. Из школьных друзей вместе трое: я, Силаев и Дмитриев Сашка, оставили всех на улице, пошли зарегистрировались, но назад уже нас не выпускают, так и просидели весь день, глядя в окна. Оказалось, что отправка завтра, т.е. третьего, и городским можно идти по домам. Все провожающие рады, а я, пожалуй, и нет - опять все сначала. На улице в этот день устроена вечеринка, пришли выпивши, поиграли, погуляли - и спать. Последнюю ночь на койке, где проспал 16 лет в доме, полном воспоминаний веселого и беззаботного детства. А что ждет впереди? Я понимал, что мне эта новая жизнь будет даваться труднее, чем кому-либо. Ведь я еще так мало видел в жизни, особенно, плохих ее сторон. Жизнь моя еще не выходила из-под неустанных забот, так горячо любящей последнего сына, матери. Прямо со школьной скамьи. Поэтому я готовил себя к трудностям, ко всем тяготам службы, и это впоследствии дало положительные результаты.

Настало утро, и опять все сначала. Так и не удалось узнать, куда же мы едем: сопровождающие из части про это молчат, но говорят, что попали хорошо. Настало время отправки. 20 км до станции Берендеево мы должны идти пешком. Хорошо, что я взял маленький вещмешок с продуктами. И вот мы построены на улице и, сопровождаемые толпой провожающих, тронулись в путь. Позже все разбрелись по толпе, и получилась целая процессия. За городом я должен был проститься, т.к. дальше идти незачем, предупредил, чтобы никто не плакал. Все расставание произошло как в тумане. Я стремился скорей уйти от этой тяжелой сцены. Очнулся я уже за городом, в последний раз взглянул на него, на множество церквей и монастырей вокруг города, с блестящими на солнце крестами. Прощай, родной город! Здесь я прожил всю свою еще небольшую жизнь. Город, где все так знакомо и дорого, где каждая тропинка, улица, дом напоминают картины прошедшего детства. Скоро ли я опять увижу тебя? Что готовит мне судьба, быть может, я в последний раз гляжу на тебя и не увижу больше стоявшей на дороге и машущей рукой, со слезами на глазах, матери? Как же ей тяжело, она ведь провожает последнего сына. Какие испытания готовит ему судьба, 16-летнему юноше? Но, чтобы ни ждало, надо смело идти вперед, навстречу трудностям, преодолевать их. Ведь не один я такой, рядом товарищи. И, поправив вещмешок на спине, так заботливо собранный материнскими руками, не оглядываясь и стараясь ни о чем не думать, хотя это и не получалось, пошел вперед.

К вечеру пришли на станцию, но поезда еще не было, и скоро не обещали. Ночь переночевали у знакомых Дмитриева. Есть ничего не хотелось, прогуляли по станции еще день. Поезд обещали к ночи, поэтому станция была полна провожающими из деревень. Ночь была лунная и морозная, и, чтобы разогреться, мы играли в чехарду на перроне. В эту ночь было получено «второе крещение». Неожиданно над станцией послышался гул мотора, а затем с огнями на крыльях показался самолет. Все, конечно, приняли его за своего. Он сделал круг-другой и, вероятно, заметив скопление людей (а летел он очень низко), дал очередь из пулемета. Пули легли на полотно дороги метрах в 5-ти от вокзала. Но паника поднялась огромная, так как народ еще не испытывал этого (наш район авиация еще ни разу не тревожила). Мигом вокзал опустел, все разбежались в разные стороны: кто в поле, а кто еще дальше; крики, плач, хотя не было ни одного убитого или раненого. Я же с товарищами, тоже изрядно испугавшись, но не потеряв рассудка, скрылись за стеной ближнего здания, решив, что будем переходить с одной стороны на другую, скрываясь от самолета. Он сделал еще захода два и переключился на подошедший поезд, которому тоже не причинил вреда. Потом сбросил зажигательную бомбу на торф, поджег его и скрылся.

В подошедший поезд должны были нас посадить, но так как все разбежались, а некоторые даже в свои деревни, то отъезд был отложен. Ночь и день мы помогали сопровождающим собирать людей. На вокзале раздавались крики радости – это провожающие встречались со своими, точно после долгой разлуки. Наконец, собраны все. Подошел поезд. Нас посадили в товарный вагон, спать уже нечего и думать, так как и сидеть было тесно. «Вот- думаю- и началось». Вагон закрыли и повезли в сторону Москвы. Ехали всю ночь и остановились на станции Лосиноостровская. Только тут мы узнали, что едем в Москву, а учиться будем во 2-й гвардейской учебно-минометной бригаде, которая готовит специалистов на прославленную «Катюшу». Все, конечно, очень довольны. Спустя несколько часов сели в электричку до Москвы, а потом пешком до Хорошевского шоссе, где и стояли, ожидая нас, «Октябрьские казармы». Вот и городок показался вдали, обнесенный забором, проволокой, там будет происходить наша новая жизнь. Перед трехэтажными кирпичными казармами большая площадь или плац, затем сараи, где стояли, крытые брезентом, машины. Я сразу обратил на них внимание, решив, что это и есть загадочная «Катюша». Расположились мы на плацу и стали дожидаться своей участи. Едва мы расположились, как подошли солдаты и стали просить хлеба. Вид у них был очень плохой. До этого я и не думал, что придется голодать, значит, еще одна трудность.

Курсант

Начались рассортировки, осмотры. Более грамотные, в том числе я и Дмитриев, попали учиться на радистов, так что с некоторыми друзьями пришлось, к сожалению, расстаться. Это, можно сказать, большой удар: ехали, переживали все вместе, как-то чувствуешь себя по-другому среди своих. Затем повели в баню. Странно первый раз мыться в такой тесноте, без мыла, человек пять из одного таза, смочишь голову- и хорошо. Все это так странно. Неужели теперь и в бане не помоешься по-человечески? После бани стали выдавать военное обмундирование, вот тут поднялась толкучка, кому что достанется: кому шапка «на две головы» больше или ботинки велики. Шум, крик, кругом шевелятся бритые головы. Принесли гражданскую нашу одежду, снова свалка, ищут свое, одно найдут, а другое отдадут. Я нашел свое полностью, т.к. хорошо все связал, и на этом успокоился. Пришли в казарму, расположились на голых нарах, положив гражданское под себя, но, говорят, что скоро и его отберут. Развязали мешки, и каждый старается скорей уничтожить содержимое, надоело уже со всем таскаться. Послал письмо тете Марусе, чтобы пришла, и я бы ей отдал гражданские вещи, так как они у меня были неплохие: новая телогрейка, валенки с галошами и т.д.

Разбили по взводам, отделениям и началась военная муштра. С утра до вечера ходишь строевым шагом под крик, требующий как можно выше поднимать ногу, кричишь песни. С питанием пока ничего, потому что целы еще старые запасы, сложенные в своем классе. Но вот запасы стали иссякать, сначала бралось все лучшее, вот дело дошло до черных сухарей и, наконец, съедены последние крошки. Прибавилась еще одна, даже, пожалуй, самая большая трудность – голод. То, что получаем в столовой, далеко не удовлетворяет наши потребности, потребности молодого, развивающегося организма. Очень тяжелы были эти первые месяцы службы. Часто приходится мыть полы за какую-нибудь совсем небольшую провинность. А утром, когда еще весь находишься в таком сладостном состоянии сна после утомительных и полных всякими неприятностями дней, команда «подъем» кажется каким-то страшным словом. Мгновенно все оживает и, еще сонный, но уже по инстинкту, одеваешься, проклиная все на свете. Уже команда «становись», а ты еще мотаешь столь противные и всеми нелюбимые обмотки. И, еще теплый ото сна, бежишь на улицу, где тебя встречает холод или дождь, или снег. Гражданскую одежду так и не успел передать (отобрали в фонд какой-то помощи), но впоследствии встречал эти вещи на своих командирах. Тетя Маруся пришла, но уже поздно. Все же это большая радость: не чувствовать себя таким одиноким, а это имеет в нашем положении огромное значение. Место, где живет тетя Маруся, видно даже из окна. И странным кажется такое положение: живешь рядом с родными и ходьбы всего 10-15 минут, а проходят месяцы, и ты не имеешь права сходить хотя бы на час.

Выдали одеяла, подушки; под себя кладем бушлаты, но все равно зябнем, так как окна разбиты и забиты неплотно. Так потянулись однообразные дни службы. Поднимешься, ждешь завтрака; еще не вылез из-за стола, а уже думаешь об обеде, а после обеда - об ужине, и все время на ногах, и под страхом наказания за то, что порой сделаешь и неумышленно.

Часто бывают салюты в честь взятия городов. Первый салют я увидел к празднику Октябрьской революции в честь взятия города Киева. Самым радостным днем является выходной и то только потому, что имеешь надежду на то, что придет тетя Маруся и принесет что-нибудь поесть. Это дает возможность почти каждый раз в неделю быть сытым, а также есть надежда в жизни на что-то лучшее. И когда бывает что-либо тяжело, знаешь, что тебя ждет радость в воскресенье, и чувствуешь себя как-то по-другому. Иногда в казарме вечером раздаются звуки баяна и грустно становится на душе, головой овладевают думы, как все это быстро произошло, ведь только совсем недавно жил веселой, беззаботной жизнью, под неустанной заботой матери, в кругу товарищей, делал, что хотел и вдруг сразу такая перемена, и ничего хорошего нет и не предвидится. Из окна видна улица, ходят люди, трамваи, автомашины; там происходит другая жизнь, никто ведь из них не чувствует в этом счастья, что он идет по улице, куда захочет, а тут думаешь дорого бы дал, если бы хоть раз пойти туда, и ведь сам когда-то ходил, и не замечал и не думал, что это может доставить радость. Очень редко дают увольнения. Какая это радость, выйдешь за ворота- и свободен! Летишь по улице к родным, и каким раем кажется домашняя обстановка да плюс к тому можешь покушать в такой обстановке, просто на высоте блаженства.

В декабре принял присягу и теперь уже полноценный солдат. Два раза в неделю бывают политзанятия, но это тоже мучительно, утром в теплоте под однотонный голос руководителя всех так клонит ко сну, что бороться с этим многим не под силу. Смешная картина получается, лейтенант, увлекшись рассказом, и не замечает, как начинают двигаться бритые головы, одни падают назад, другие клюют вперед, третьи уже спят, закрыв лицо руками, пока грозный окрик «Встать!» не выводит из этого состояния, потом снова понемногу такая же картина, и в результате некоторые обеспечивают себя работой на ночь. Изучаем уставы, оружие и основное- рацию и морзянку, а также устройство «Катюши». К удивлению, очень просто. Большой неприятностью, по-прежнему, бывает баня. Ходим ночью. Только уснешь, подъем, и в темноте идешь в строю, а там полно - шум, крик, белье сдаешь пропаривать, крошечный кусочек мыла, немного воды и не успеешь вымыться, уже выходи; потом ходишь по грязи и ищешь свое белье, найдешь, иногда и затопано, и назад, зато утром вставать еще тяжелее. Так проходила зима. Не стану описывать все мелочи этой жизни, трудности, с которыми иногда приходилось получать передачу от родных, были случаи, что даже через забор перекидывали сумку со съестным, так как через будку не разрешали. Приезжала мама, это громадное событие, большая радость. Свидания происходят в небольшом дворике, обнесенным забором с проволокой и переполненным народом. И роскошью бы казалось, если бы это происходило на квартире у тети Маруси: спокойно посидеть, поговорить, уничтожая домашние гостинцы, но эти мечты так и не осуществились. На это время забываешь обо всем, и как не хочется потом идти назад, в казарму, на нары, слышать угрожающие крики и ругань командиров, но и к этому скоро привык, считая что, так и надо.

Ходим на занятия в поле, на окраину города. Заберемся в блиндаж или землянку и, присев вокруг костра, начинаются рассказы, воспоминания, мечты и главная тема, как всегда, разговор о еде. Голод постоянно дает себя чувствовать, где бы ты ни был. Много бывает заболеваний от голода, некоторые не выдерживают и часто падают прямо в строю, окончательно обессилив. Таких собирают в специальную команду, как мы называли, «доходных», и там подкармливают дрожжами. Дни тянутся один похожий на другой: начиная с летящих вверх одеял при подъеме, торопясь, чтобы не опоздать, физзарядка на морозе. Со стороны это, наверное, интересно: минута - и весь огромный плац заполняется людьми в нижних рубашках. От команд стоит такой шум, что слышно далеко за пределами городка. Вся эта масса шевелится, выделывая разные движения и ждет сигнала трубача, извещающего о конце этой неприятной процедуры. Затем туалет, тут же осмотр, завтрак, едва успеваешь поворачиваться. Потом занятия, обед, опять занятия, час личного времени, чистка оружия и, если не заработал за день мытья полов, вечерняя проверка, прогулка или пение гимна. И отбой в 11ч., подъем в 6ч.

Началась весна, но и эта радостная пора не производит впечатления. Не успел сойти снег, а уже некоторые начинают рыться в земле в поисках съедобных корней. В результате чего произошел несчастный случай: один от этих корней сошел с ума и чуть не умер, так что нас почти не выпускали на улицу. Иногда нас используют вместо лошадей - возим на телеге снег, навоз, камни, долбим огород на земле, почти сплошь состоящую из камня. Я забыл упомянуть наряд в караул на кухню. Это тоже неприятное событие. Инструктажи, построения, несколько раз отвечаешь одно и то же. Стоишь ночью на посту, и о чем только не думаешь. А сон клонит, несмотря на холод. Какое, кажется, блаженство было бы лечь в теплую койку, вот ведь, думаешь, жил дома и не замечал, что это может быть так дорого. Два часа зимой кажутся вечностью. Но вот услышал шаги смены, и это счастье. На кухню все ходят в наряд с радостью, верно, последствия с некоторыми бывают не совсем хорошие, выражающиеся в расстройстве желудка. Человек, живя все время впроголодь, не думает о последствиях, когда перед ним есть возможность раз в месяц поесть досыта, да плюс к этому, украдет у повара обязательно.

Вот подкатился и май, месяц цветов, но ничто уже не радует, никакие прелести природы да и негде их наблюдать: плац, кругом забор, проволока.

Первый раз сидел на гауптвахте. Заступили раз в караул, оказалось, что в этот день пришла тетя Маруся, с трудом отпросившись. Я наполнив карманы пищей, вернулся назад. Ночью пошел на пост, настроение хорошее, стоять будет весело, есть чем развлекаться. Шел сильный дождь, и я, решив, что в такую погоду никто не придет, схоронил винтовку и пошел попить в стоящую рядом столовую, это не заняло и 5 минут; но когда я вышел, то увидел на посту разводящего - он искал меня. Сразу же меня сменили ина исповедь к начальнику караула, которым был наш командир взвода. После ругани меня заставили раздеться и, оставив в одних кальсонах, втолкнули в камеру гауптвахты, находящуюся тут же в карауле. Здесь так уж было заведено, вопреки Уставу. Потом налили воды по колено, чтоб не мог сидеть, и на этом успокоились. Мне удалось спустить эту воду в дырку и, несмотря на холод, съежившись в углу, стал дремать. Скоро ко мне втолкнули еще одного - с ним веселей и теплей. Шуметь нельзя, некоторые не могли сдержаться и кричали или стучали, за что их избивали в комнате начальника караула. Так с ночи без пищи и просидели до вечера. Заходил раз начальник караула, грубо обругал, грозясь избить, и ушел. Вечером все же выпустили, и когда я нашел белье, то в карманах ничего не оказалось, исчезли и деньги. Я был очень потрясен таким отношением к людям, но жаловаться было бесполезно, здесь все заодно: солдат правды не найдет, а будешь искать, будет хуже. Пришлось терпеть. Это я привел один случай из своей практики, а ведь сколько различных случаев было со мной и со всеми остальными, верно, и другого вида, но сейчас они уже забыты, да и не стоит о них распространяться.

В конце мая стало известно, что нас выселяют из этих казарм, и мы уезжаем в гор. Покров. Начались работы по погрузке всего имущества в вагоны, грузили все, без исключения, даже кирпичи, которыми украшены дорожки, и все таскали на себе до железной дороги - на счастье, эшелон не так далеко. Наконец, все окончено, забрались в вагоны, и «прощай, Москва». Прежде чем выехать на прямую дорогу, с полдня кружили по окружной дороге. Но все это удовольствие: чувствуешь себя лучше, засиделись полгода за забором, так что рады на все посмотреть. Продукты выдали сухими на руки, но варить в дороге так и не пришлось: шли дожди, да и все время ехали понемногу. Некоторые, верно, не вытерпели и кашеварили под дождем, закоптясь в дыму, чтобы поесть, как попало сготовленного месива, пополам с углями. Приехали на небольшую станцию. Город в стороне от дороги км. в 1,5. Сгрузили свое имущество, и вот задымили костры, интересная картина получилась. Я тоже за 2 дня что-то сготовил, смешав все вместе, что выдали и, кажется, что вкусней нет ничего на свете. Затем пошли до города, но так как были утомлены дорогой, работами, да еще на плечах полное снаряжение, то шли не в ногу, несмотря на требования ком взвода; так что он, отведя нас с дороги, заставил бегать вокруг себя, потом идти в атаку на лес. Сам он отстал, и мы решили все разбежаться. За это пошли опять в атаку на болото, залегли и, в результате мокрые и еще больше уставшие, все же добрались до города. Разместили на окраине города, в школе. Получилось очень тесно, нары трехэтажные. При подъемах получалась большая путаница, прыгали верхние на нижних, путали обмундирование, обмотки, ботинки.

Снова начались работы. В лесу надо было делать поляну для парка машин. Туда гоняли работать каждый день, и инструмент был только лишь малая саперная лопата. Ей вырубали деревья. Сидишь под деревом и долбишь целый день одно, пока упадет. Тяжелая , но бесполезная работа. На счастье у меня болит рука и, чтобы не быть на глазах у старшины, гуляю в лесу на воздухе. Удивительный народ, старшины; не могут спокойно смотреть на солдат: или работу дает, или обругает, хотя ты и больной.

Через небольшое время нас почти всех перевели в 3-й дивизион, это такой дивизион, откуда уже отправляют на фронт. Все, конечно, очень рады, там и служить легче, и командиры- фронтовики и, главное, человечное отношение к тебе. Живем в лесу, в землянках, около города, чувствуем себя вольнее и дисциплина слабее. Сначала были работы по оборудованию дорог, кухни, спортгородка, а после начались занятия: уйдем в лес и наслаждаемся природой, слушая философию, которую любил рассказывать новый ком. взвода. Утром бегаем умываться на озеро, очень красивое место.

Приезжала тетя Маруся, но это было уже ночью, как всегда, был очень рад. Жду каждый день приезда матери, особенно в выходной день, все время поглядывал на дорогу, приезжали ко многим и свободно гуляли по лесу, вот, думаю, было бы удачно - здесь гуляй свободно, хоть целый день. Но все ожидания были напрасны. Уже отправили на фронт первую партию наших ребят. Вот и наша очередь настала. С какой радостью получили известие о направлении на фронт. Как раз чистили картошку, конечно, сразу бросили это дело, стали готовиться. Ночью нас подняли, обыскали и, в темноте, соблюдая тишину, пошли на станцию. Беспокоился, что вдруг мама приедет понапрасну.

Сели на поезд до Москвы; там опустил письмо домой и тете Марусе. Затем доехали до ст. Люберцы, на формировочный пункт. Это было 25 июля 1944 года. Прибыли в Люберцы и разместились в большой казарме. Там уже полно всякого люда ожидало отправки на фронт. Переодели нас во все новое, бывает кино, и даже была прочитана лекция, каким-то, по-видимому, знаменитым человеком, совсем старым, его с трудом довели до трибуны. Рассказал нам о важности для мира того, ради чего мы скоро будем рисковать жизнью. Были возможности остаться здесь, в комендантском взводе, и некоторые с радостью пошли на это, но я во что бы то ни стало решил попасть на фронт. По-прежнему жду приезда кого-либо из родных, хочется на прощанье видеть и слышать напутственный голос близкого. И вот мне повезло. Однажды идем строем из бани и какова же была моя радость, когда увидел, что по улице идут мама и тетя Маруся. Они тоже очень обрадовались, увидев меня еще тут. Первым делом начали как всегда с еды, ибо с пустым желудком разговор плохо клеится. Затем разговоры до вечера, но об основном, что же ожидает меня впереди, молчали, это очень тяжелая тема. Нам повезло и во второй раз. К вечеру на нас обратил внимание кто-то из начальства, который был радостным в этот момент в связи с присвоением звания, и ему, по-видимому, захотелось тоже кому-то доставить радость; поговорив, он обещал отпустить меня в Москву на ночь. Получается неплохо - это последняя встреча и проводы в домашней обстановке. Наконец, преодолев ряд препятствий, которые все же возникли для получения увольнения (по-видимому тот начальник с радости забыл о своем благородном порыве) я очутился на воле. Быстрей в электричку, и вот мы все в прекрасном настроении мчимся в Москву. Как приятно было снова очутиться в кругу родных. Этот вечер, перед теми большими событиями, надолго останется в моей памяти вместе с лучшими воспоминаниями о жизни. Переночевав, а утром, взяв кое-что в дорогу, собираюсь назад. Представляю, как могла чувствовать себя в эту ночь мама, навряд ли она спала, ведь быть, может она в последний раз смотрит на своего последнего сына. Впрочем, на первый взгляд, ничего нельзя в ней заметить. Чего стоило ей это спокойное поведение. Я не хотел, чтобы она присутствовала непосредственно при отправке, ибо получилась бы довольно - таки тяжелая картина и для нее, а также для меня. И вряд ли на это у ней могло хватить силы воли - казаться спокойной, когда чужие люди и то плакали, видя нас, таких молодых, ведь нам только по 17 лет. Все же я уговорил ее, и все будет по моему плану. Меня проводили опять до Люберец, а потом они должны ехать назад. Последний раз простились около казармы и пора назад. Я долго еще смотрел вслед из окошка, махая пилоткой. Не знаю, видела ли она меня. Но тоже часто останавливалась и махала рукой, по всей вероятности слезы мешали ей видеть.

Через несколько часов получили продукты. Собрались в путь, на Москву, на Белорусский вокзал и дальше. Только вышли из казармы, сразу полил сильный дождь, промокли насквозь, и встречающие люди, глядя на нас, плакали, некоторые издалека крестили нас. Довольно - таки тяжелая картина. Приехав на Белорусский вокзал, в ожидании поезда гуляли по площади, прощаясь с ней; быть может, многие из нас уже больше ее не увидят. Это было 1 августа 1944года. Вечером сели в пассажирский поезд, и я, уставши от всех переживаний за день, быстро уснул. Проснулся уже в Смоленске. Впервые вижу город, где прошел фронт. Картина неприглядная . От него почти ничего не осталось, особенно от станции, одни развалины. Вот они чудовищные разрушения войны! Дальше поезд не пойдет: теперь начнутся дорожные мытарства, добираться будем на товарных. Вечером станция покрылась огнями костров - это разные люди, которым война нарушила постоянную жизнь, которых лишила дома, семей, готовили себе ужин в котелках, кастрюлях и т.д. Мы с другом решили отложить ужин до утра - сыты еще с Москвы. Впервые проспали ночь на земле, под открытым небом. Очень странную картину представляла окружающая местность. Луна освещала зловеще-темные развалины, кругом не видно жизни, лишь тускло тлеют угли костров, у которых, согнувшись, без движения сидят или лежат люди. Темными кучками лежат солдаты, положив мешки под головы. Вот она, война, что сделала. Наутро уехать не удалось, эшелоны ходят редко, дорога одноколейная, да и поезда все с военным грузом. Нас не сажают из-за боязни взрыва или пожара, которые мы можем сделать, закурив папиросу. В поисках подходящего эшелона ушел целый день. На другой день все же удалось сесть, и мы снова приближаемся к фронту. На коротких и долгих остановках снова наблюдаю интересные картины. Ведь на эшелонах много людей- на подножках, платформах, крышах; все спешат явиться скорей в часть, много уже бывалых фронтовиков из госпиталей. И вот едва только встанет поезд, как вокруг начинается беготня - надо готовить пищу. А это не так легко. Надо в развалинах найти воды, дров тоже нет, развести костер и, неплохо, найти огород с картошкой, хотя она еще маленькая, но это не беда. Начинается борьба за выживание. Тут нужны и опыт, и смекалка. Часто бывает, что едва после больших трудов разведешь костер и поставишь воду, раздается гудок- остановки большинство короткие. Зато после таких трудов, весь прокоптевший, с большим аппетитом поедаешь плод своего труда, нехитро сготовленный собственными руками, сидя на крыше вагона, ставшего твоим домом. Вот в дороге и пригодились способности домохозяек в необычных условиях. Люди разных профессий испытывают свои качества на этом поприще. Жалко было смотреть на тех людей, у которых не хватало способностей для этой профессии. Я наблюдал за двумя офицерами- летчиками, которые так и не привыкли к этому «искусству» на земле. Первое время они отчаянно боролись, усердно дули в огонь, плача от дыма; едва все соберут, как гудок. После нескольких попыток они вообще отказались и ели концентрат сухим. Мы же объединялись в группы по 2-3 человека, один - за водой, другой - дров, минута - и костер готов, а через десять- уже спокойно сидим на крыше, вполне довольные. По - прежнему с интересом наблюдаю следы войны: разрушенные города, деревни, подбитая техника, траншеи и т.д. С каждым днем эти картины все свежее и свежее. Тревожно сжимается сердце при мысли, что скоро и мы будем вовлечены в эту гигантскую битву, следы урагана которой видны кругом. Все чаще и чаще меняем эшелоны. Проехали Оршу, Минск. Дальше передвигаться организованно было невозможно. Теперь надо группами в несколько человек. Нас распустили и назначили пункт сбора на станции города Барановичи. Варить пищу совсем невозможно: на остановках ищем эшелоны, отправляющиеся в первую очередь. Постепенно движемся вперед то на цистернах с горючим, то на боеприпасах и т.д. Вот уже показались постройки европейского типа с черепичными крышами, проехав ст. Негорелое, бывшая пограничная станция до1939года, дальше едем по бывшей Польше. Наконец, Барановичи. Разместились в разрушенном зале ожидания. Ждем остальных, ходим по городу, едва начинающему оживать. Были на рынке, но покупать опасно, так как есть случаи продажи отравленной пищи. Ночью станцию бомбили, а я так спал, что и не слышал ничего. Наконец, все в сборе. Лейтенант очень удивлен, что никто не потерялся, но разве кто сделает это, ведь мы так все держимся друг за друга, боясь оторваться и затеряться в этой прифронтовой неразберихе. Не доезжая до Белостока, т.к. там еще шли бои, нас на машинах подвезли к какому-то лесу, где помещался, видимо, склад боеприпасов гвардейских минометных частей фронта. Оттуда нас направили в оперативную группу Г.М.Ч. 2-го Белорусского фронта. Верно, на этом складе меня чуть не оставили. Какой-то начальник, слишком гордый собой, надумал найти себе ординарца лет 17 и с голубыми глазами. Мне удалось не попадаться ему на глаза, но кто-то указал на меня, и я, было пал духом, оторвавшись от товарищей. Было отобрано так же несколько шоферов. Но, на мое счастье, среди шоферов тоже разлучили 2-х друзей - его просьбу уважили. Я попросился назад и, видимо, слишком много говорил мой взгляд, просьба моя была исполнена. Когда машина уже тронулась, друзья с радостью втащили меня опять в кузов, в свою семью. В оперативной группе к нам вышел генерал, поговорили о дороге, о задачах, но, видимо, его не особенно интересовали такого вида зеленые юнцы, не совсем-то боевой народ. Но мы горим желанием скорей попасть туда, куда с ревом летят штурмовики, где беспрерывно слышится гул, откуда виднеется зарево и дым. Там - фронт, война. Меня и еще нескольких товарищей, среди которых лучший друг Андреев, назначили в 313 гвардейский Бобруйский Краснознаменный орденов Суворова, Кутузова, Александра Невского минометный полк. Город Белосток уже взят. Но вот за нами пришла машина, и мы едем в штаб полка, через горящий город и в лес, на первый взгляд в котором ничего нет. Подъехали к автобусу, укрытому ветками. Это штаб. Кругом виднеются разнообразные машины, трещит зарядная станция, бегают чем-то сильно занятые люди, слышится голос радиста, кого-то усердно вызывающего. Нас распределили по дивизионам, но меня с Андреевым как радистов оставили пока при штабе привыкать к радиостанции. Провели к палатке радистов, и я увидел рацию и радиста, непрерывно кого-то вызывающего, кого-то ругающего. Глядя на его работу, мне показалось, что я не смогу так работать. Как же можно среди такого шума в телефонах разобраться, найти голос нужной тебе рации и даже узнать его по голосу. Нас окружили разных возрастов и званий люди и стали расспрашивать о жизни в тылу, о дороге. Мы остались вполне довольны приемом. Нас успокоили, что только сначала кажется так трудно, к этому можно быстро привыкнуть. Вперед на наблюдательный пункт (НП) нас пока не посылали, а давали ночью, в период затишья держать связь, конечно, под надзором. В это время шли тяжелые бои. Немцы, сдав г. Белосток, отступали, отчаянно сопротивляясь, особенно в районе города Замбров. Каждый день начинался артподготовкой и кончался продвижением вперед от 2 до 5 км. Дня за три мы уже могли самостоятельно работать, но еще не были обстреляны. Одно дело работать км. за 5 от передовой, сидя в машине, когда при неясности можно позвать знающего человека, другое совсем, когда впереди под огнем, лежа в окопе, где может и старый радист запутаться. Очень часто меняем свое расположение. С жадностью наблюдаю за всем окружающим, ведь мы уже в Польше, идем по следами только что прошедших боев. Интересно сознавать, что в нескольких километрах от меня идет бой, гибнут люди, а ведь скоро и мне туда.

На фронте

Первое крещение получил на границе между СССР и Польшей после 1939 года. Приехав на новое место, мы остановились на высотке. Над этим местом кружили немецкие самолеты и коршуном бросались вниз, увидя добычу. Но нас, к счастью, не заметили и сбросили бомбы где-то недалеко. Но через некоторое время наша высота была обстреляна самоходкой. Я мгновенно очутился в ровике, сжался там в комочек и думал: «теперь – все». Но все обошлось удачно. Я даже плохо полню, что произошло у меня в мозгу в этот момент. Но я был удивлен, что все окружившие меня старые фронтовики испугались не меньше меня. Позже я уже понял, что такое штабные работники и почему они такие трусливые. После обстрела я думал, а сколько же еще таких страстей впереди? Впоследствии оказалось не совсем так, я понял, что и к этому можно привыкнуть и будет гораздо легче; можно даже привыкнуть к постоянно мешающей мысли, быть убитым. Санитарное состояние не внушает радости. Столько появилось насекомых на рубахе, что приходится стряхивать. Ох, и надоедливый же этот противник. В этот день моего товарища отправили вперед на НП, и я держал с ним связь. Ночью спрашивал его: «Как там – впереди, неважно, - говорит, - но жить можно и тут». На другой день, уже на новом месте, нас бомбили свои же штурмовики «Ил»-ы. Продежурив ночь, я лег спать в палатке, проснулся от рева самолетов и сильного грохота. Вылез из палатки, кругом все горит, рвутся снаряды, сыпятся сверху очереди пулеметов. Это по ошибке звено наших самолетов, перепутав рощи, продемонстрировало перед нами мощь техники. Вообще-то, неплохо. Не зря немцы их называют «черной смертью». Да и вооружение сильное: реактивные снаряды нашей же системы «Катюш», пушки, пулеметы. Я, как и все, переживал это, сидя под машиной, хотя и неважное это укрытие. Но некоторым пришлось и хуже. Наш доктор, второпях, прыгнул в ровик, куда ходили оправляться. На него прыгнули сверху еще и еще, и ему невольно пришлось лицом соприкоснуться с содержимым на дне. Этот случай долго служил поводом для шуток в его адрес. После налета оказалось убит наш повар, и троих ранило. Также прямым попаданием снаряда убиты солдат и майор, проезжавшие в это время мимо, на повозке. Наконец, после упорных боев город Замбров был взят. Особенно яростно было сопротивление в военных казармах, так что наши «Катюши» давали несколько раз туда залпы. Это был первый город, взятый при мне. А как странно он выглядит. Бои идут за городом, и мы въехали туда. Кругом развалины, все горит и ни души. Совсем недавно здесь были немцы. Остановились за городом около немецкой батареи, которую наши части неожиданно захватили и заставили повернуть орудия, но немцы отказались, и их расстреляли. Страшная была картина: у орудий в разных позах лежали трупы с огромными ранами на теле, было жарко, и стоял скверный запах. Пришла мысль: «А что если и я буду таким?» Но нет, лучше об этом не думать.

Над нами кружатся «Мессершмиты», стреляем в них из винтовок. Но вот настала очередь и мне ехать на НП. Сели с разведчиками на машину, и на полном газу -вперед. Нас, видно, заметили, обстреляли артиллерией, но неудачно, а мы уже под прикрытием леса. Приехали в деревню, где нас ждали другие разведчики. С ними я должен ехать на берег реки Нарев, где будет НП, так как немцы отступили за реку и там прочно закрепились. Пока живем у поляка. Между прочим, это смелый народ, когда дело идет о его личных интересах. Едва лишь пройдут войска, они уже вылезают из подвалов и ворчат, когда у них что-либо забирают, хотя в деревне еще свистят пули. Мы устроились в сарае, на соломе, питаемся трофеями, разведчик казах- хороший повар, любит жарить баранину, свинину с картошкой. При штабе насчет этого хуже, там за трофеи - строго. А тут в деревне еще полно всего. А поляки пусть шумят, это их дело. У поляка мы прожили дня 2 и даже с паном сдружились, он часто рассказывал нам анекдоты.

Затем поехали на НП. Блиндаж уже готов, вырыл себе еще ровик, на случай неожиданного обстрела, и потянулись однообразные дни затишья. Чтобы наблюдать за передним краем, надо было влезть на дерево, где была сделана площадка для наблюдения и с нее видно на много километров вглубь. Видно, как поляки занимаются уборкой урожая, благо затишье. Варить пищу ходим в деревню км. за 2-а от НП. Питаемся, в основном, картошкой или бульбой, как ее здесь называют которую роем в деревне, ибо лучшую пищу уже поглотил фронт. Сварим ведро с американской тушенкой, приносим, все вылезают на улицу, садимся вокруг и начинается веселье. Ждем начала артподготовки, а пока обе стороны лишь слегка перестреливаются. Постигаю фронтовую науку. Меня учат, когда свой снаряд летит, когда немецкий, где он упадет, какая система стреляет и так далее. Дается хорошо. По ночам бывает концерт, наши в громкоговорители агитируют немцев, а немцы – нас. Включают русскую музыку и песни, верно, не на те слова. Надоест слушать, обе стороны стреляют трассирующими пулями и снарядами, взлетают ракеты. А все же красивы эти смертоносные фейерверки. Я, как самый молодой, чаще других хожу в деревню готовить пищу. Как то раз на эту деревню был артналет. Первый снаряд немного перелетел мой костер, сильно ударило волной взрыва, засвистели осколки, и костер разбросало. Затем еще и еще. Но я успел лечь в щель под сараем. Двое других в это время, обнаружив под копной яму с закопанным добром, разрывали ее, да туда и свалились. Я же не интересовался вещами, ведь впереди еще столько земли, боев и зачем это все сейчас… А картошку все же сварили.

Был еще такой случай, когда мою рацию запеленговали, то есть обнаружили, засекли. Как-то от нечего делать мы стали слушать, что делается в эфире, и совсем близко я услышал голос немецкого радиста, кого-то вызывающего, и стал ему мешать, подстроив передатчик на эту волну. Видя что он повторяет одно и то же, значит помешали, ну все, и давай кричать, что попало, даже и начальник разведки. А у немца, видно, была связь с пеленгатором, ну, нас засекли и пустили несколько снарядов в наш НП, верно, точно не попали. Но недолет был лишь в несколько метров и заставил игравших в карты наверху поспешно убраться, так что в дверях получилась свалка, после долго смеялись. Но я извлек урок, и больше уже не допускал этого. Часто бывают случаи пропажи людей: это немцы таскают наших «языков», каждую ночь кто-нибудь пропадает. Но охранять себя никто не хочет. Отделываются шутками, что, мол, меня не возьмут, я тяжелый и так далее. Так прожили мы тут с неделю, так и не дождавшись начала наступления. А оно начиналось левее, на участке, где наши части сходу захватили маленький плацдарм. Нас отозвали в штаб. Как приятно после всего этого помыться в бане, выпить немного, тишина, спокойствие. Показали кино и даже в лесу смотрели выступления артистов с беспокойством глядевших на пролетающие самолеты. Ночью приходится стоять на посту - тут ведь начальство, хотя и неопасно, ведь немцы далеко. Изредка, через деревню, пролетают снаряды из дальнобойных орудий и рвутся в соседней деревне. Нашу почему-то не трогают, или послышится шум «скрипача» похожий на резкое мычание коровы. Это немецкие реактивные минометы (довольно -таки страшное орудие), после чего слышатся глухие, сотрясающие землю, разрывы. И снова все тихо и мирно, как будто и нет войны. Вечером в деревне образовались танцы совместно с поляками. Гармошка играла польку, а поляки плясали. Сначала плясали мальчик и девочка, совсем маленькие, затем пошли старики и старухи, наши офицеры, и получилось целое массовое гулянье.

Но война требует свое. Получили приказ прибыть в деревню Черново. Почти полдня ехали, а приехав, закопали машины, выбрали сарай, где больше соломы. Поселиться в дом тут не разрешалось - нельзя притеснять союзников, ну, а нам без разницы, можно в период затишья мириться и с этим. Пока опять приходится стоять на посту, охранять комполка и знамя. И опять через деревню метят снаряды, теперь бьют уже по шоссе, если там идут машины со светом. Днем наблюдаю за жизнью поляков. Уже конец августа, и они спокойно занимаются уборкой урожая и другими мирными делами. Они знают, что за них победят русские.

На Наревском плацдарме

Но недолго продолжалось такое положение, вновь получен приказ: с разведчиками выбрать и занять НП на той стороне р.Нарев, на плацдарме, который представлял небольшой клочок земли: километра 3 в глубину и км. 5-6 в ширину. Основная оборона состояла из берега реки, благодаря тому, что он высокий и крутой. Удобство было в том, что снаряды не могли попасть в землянки, в которых расположились, врывшись в берег в несколько этажей, все рода войск. Снаряды или рвались вверху, или летели в реку, снабжая рыбой обороняющихся. Получился целый горный аул, густонаселенный и совсем мирного вида: на кострах варится пища, висит белье, группы играющих. Мы называем это место «Набережной беспризорных». Плохо то, что за картошкой приходится ходить на нейтральную зону, которая простреливается. По ночам беспрерывно летают знаменитые ПО-2 или, как их называют, «кукурузники». Подлетят к реке, выключат мотор, с передовой укажут ракетой, чтобы не спутался, потом бросает сначала осветительную бомбу, потом находит цель и уже слышится сильный взрыв (килограммов на 250 сбросил), а на прощание еще очередь из пулемета. Немцам и ночью нет покоя, стреляют, а он включит мотор и, почти по земле, ускользнет.

Ждем наступления. Это заметно потому, что ночью слышен шум танков, подходит пехота, артиллерия, боеприпасы, уже тесно становится на берегу. Наконец узнаем, что завтра, то есть числа 12 сентября в 10 часов, начнется. Интересно и в то же время жутко. Приехал генерал и комполка. Беспокойно все спали эту ночь, утром бой. В 10 часов все уже готово, все на местах. Но ввиду тумана отложили еще до 12 часов. Время около 12ч. На вышку поднимается генерал, офицеры, корреспондент. Как всегда, началось по сигналу залпа нашего полка, залпа «Катюш». Сразу же начался сплошной, непрерывный гул: с того берега, поднимая облака пыли, огненными стрелами впиваются в небо реактивные мины, глухо бьет тяжелая артиллерия, резко и пронзительно тявкают мелкие орудия. Передний край заволокло дымом. Появляются штурмовики и, несмотря на сильный заградительный огонь, вкладывают свою долю в этот адский концерт. Некоторые из них не возвращаются, их видно, как они падают на территорию врага, некоторые успевают выброситься с парашютом и, конечно, опускаются в руки ошеломленного врага. Вот, получив сигнал в бой, пошли танки, но не совсем удачно, часть из них сразу же подорвалась на минах; двинулись вперед огнеметчики. Вот уже идут первые пленные, идут и наши раненые. Движется группа немцев и, несмотря на то, что сами все раненые, все же несут товарища, у которого танком раздавило ноги. Немцы по всему фронту упорно сопротивляются. Садимся на машину и едем вперед, туда, где была немецкая линия обороны, она вся изрыта воронками, нет нетронутого клочка земли. Лежат наши убитые, за плечами вещмешок с котелком, весь пробитый осколками, их еще и убрать не успели. «Вот ,- думаю, - дома ждут их дети, мать, жена, надеясь, что, они живы; а он лежит серой кучкой, обняв землю, и уже ничто его не интересует». Остановились в поле, нет даже колышка поднять антенну. Пока радист вызывает, нам пришлось взять катушку с кабелем и давать связь в дивизион; так как срочно нужен залп: наступление приостановилось, немцы под защитой танков засели на высоте, требуется наш залп. Все время идет дождь, промокли насквозь, на дорогах по колено грязи. Разматываю катушку ближайшим путем, полем и второпях не заметил, как попал на заминированный участок, хорошо, что товарищ заметил надпись и крикнул. Я посмотрел под ноги и увидел подозрительные кучки, проводки, но раздумывать некогда, осторожно выбрался и опять бегом. Успели вовремя. Пришли обратно, уже темнеет, дождь все идет, наступление затихает, немцы сильно закрепились. Нужно искать место для ночлега. К счастью, поблизости оказался немецкий блиндаж, верно, в него было два попадания, но все же пригодный для жилья. Внесли туда рацию, телефон. Верно, только много ненужных соседей, как мыши и лягушки, лезут прямо в лицо. Ночью получился порыв линии связи, бежать пришлось мне. Вышел на улицу, такая темнота, что, как говорится, « хоть глаз выколи». Воронки наполнились водой, очень свободно можно принять холодную ванну. В конце - концов завалился в грязь, в руке оказалось несколько проводов, потом их потерял. С трудом вернулся назад, но, к счастью, связь уже работала, видно, вздремнул телефонист той станции. К утру стало совсем холодно, блиндаж заполнялся водой, пришлось срочно выбираться. Наша техника уже подтянулась, на всем пространстве видна артиллерия, и чем дальше в тыл, тем больше калибр. Немцы ведут частый обстрел, пришлось лезть в траншею. По дороге подтягиваются войска, утопая в жиже из грязи, буксуют машины. А полем ехать нельзя, есть еще мины. Вот сильный взрыв. Это на мине взорвалась повозка, взлетевшая в воздух с двумя ездовыми. Лошади, оглушенные, умчались вперед, один солдат чудом уцелел, другому оторвало обе ноги. Мы подбежали к нему, он еще был жив и просит его пристрелить, но никто это сделать не решается, так и лежит он, извиваясь в страшных мучениях, пока наконец не подъехала попутная повозка в тыл. В лощине, вокруг костра, сидят солдаты; снаряд угодил прямо в костер, и лишь немногие отбежали после этого. Но вот пришла из штаба машина, нас приехали сменять, взамен приехали новые. Назад проехать невозможно, дорога загружена, делать нечего, решили ехать полем, с риском наехать на мины. Неприятно сидеть в кузове, в этот момент чувствуешь себя «как на иголках». Удачно выехали на другую дорогу, но сразу же пришлось спешно выгружаться, так как вокруг засвистели снаряды и осколки. Переждав налет, снова движемся. Чем дальше отъезжаем, тем лучше себя чувствуешь, как бы весь отдыхаешь от этого постоянного напряжения всех частей тела.

Переехали через реку и снова в той деревне, где мы немного мирно пожили. Нас сразу окружают друзья, заставляют рассказывать, предлагают свои услуги; чувствуешь себя в центре внимания. Прибывшее пополнение с восторгом смотрит на нас, мокрых, грязных, усталых. Кстати, средь них я нашел товарища по службе в Москве, вспомнили мирную службу, рассказал о своей работе, хотя ее еще совсем было мало. С большим удовольствием высушились, умылись, согрелись и надолго уснули. На другой день снимаемся с этого места и едем в военные казармы, расположенные на этом берегу реки, а на том берегу город Рожан, правее – передний край, беспрерывно обрабатываемый нашими самолетами. Держим связь с НП. Ночью с неба неожиданно раздался громкий голос, передававший сводку информбюро. Все были удивлены, так как такая передача с самолета применялась впервые. На следующее утро полк переехал на ту сторону, а нас двоих оставили для поддержки связи с комполка и тылами. Пообещали забрать нас, когда будет уезжать кухня. Но потом про нас, видимо, забыли, так что нам пришлось питаться растущей в огороде морковью и кукурузой. Погода выдалась солнечная, мы, таким образом, получили еще отдых, хотя и были голодны. На ночь забрались в подвал, наладили связь и ночь культурно спали на койках. На следующее утро меня вызвали в штаб, так как один радист пропал без вести (впоследствии выяснилось, что его ранило в горло, и он был подобран санитарами). Но я даже и не представлял, где их искать. Приблизительно мне показали направление, но в основном пришлось разыскивать по расспросам. Прогулка мне тоже доставляла удовольствие: погода держалась хорошая, я шел, наблюдая за картинами войны. Мост через реку был взорван, но саперы уже навели новую понтонную переправу. Для защиты города, у немцев в берег были вделаны бетонные блиндажи, но город был взят с тыла, и немцам не пришлось ими пользоваться. Жизнь в городе представляла обычную картину, свойственную прифронтовому городу. За городом по обе стороны дороги тянутся минные поля, траншеи, проволочные заграждения. Немцы оказывали здесь сильное сопротивление. Бои были жестокие, много подбитой техники, леса вокруг поредевшие, без веток и без вершин. Деревня, встретившаяся на пути, также носила следы войны. Была когда- то мирная польская деревня, но вот пронесся над ней с грохотом ураган войны, развалил дома, разбросал по улице вещи мирной жизни, военную технику, обезобразил деревья, сады, и снова все тихо. В этой деревне я увидел указательный знак полка и уже по ним добрался до места, но там уже никого не было. На счастье осталась еще одна машина связи, сломанная, и я вместе со связистами направился на новое место, куда и прибыли благополучно к исходу дня. Только пришли, как на лес налетели немецкие самолеты и стали обстреливать из пушек и пулеметов. Все попрыгали в ровики, но от авиации они являются плохой защитой, ведь верх все равно открыт. Все обошлось без потерь, налетели наши самолеты, завязался воздушный бой, а мы занялись оборудованием землянки, так как. здесь мы, наверное, будем долго стоять. Наступление прекратилось. С самолетов немцы, видимо, засекли наше расположение и пытались нащупать артиллерией, но снаряды перелетали, не принося вреда.

И вот потянулись дни затишья, на рациях не работаем. Ночью приходится стоять на посту, днем строить землянки и так далее. Так продолжалось до 20 октября 1944г., до того дня, как нам сообщили, что мы уже привыкли и обстреляны и нас переводят по дивизионам, где работа опасней и ответственней. С товарищем пришлось расстаться. Его назначили в первый дивизион, а меня - в третий. Приехали туда вечером. Дивизион расположился в мелком леску, и «Катюши», и машины были уже загнаны в апарели (яма в земле, куда въезжает машина, чтобы предохранить ее от осколков) и хорошо замаскированы; каждый расчет имел себе землянку около установки. Нас (со мной было еще новоприбывших несколько человек) вызвали к командиру дивизиона, который, расспросив, откуда, кто мы, призвав не жалеть силы и жизни для победы, направил по батареям. Меня во взвод управления дивизиона. Был уже вечер, и найти землянку с радистами в лесу оказалось нелегкой задачей. Вдобавок, эти землянки представляли из себя скорее норы, и я заметил ее лишь тогда, когда стоял на ней ногами. Управленцы не имели постоянного жительства, да и условия их работы не позволяли рассчитывать на долгое жительство даже и в обороне. Поэтому мы размещались всегда, как попало. В этой норе спало 7 человек, и трудно было поверить, что они там все размещались. Но спать не пришлось, потому что как новичка сразу же поставили на пост к штабу. Много я передумал за эти часы. Что же меня ожидает впереди? Сменившись, я лег около землянки под деревьями, но отдохнуть так и не пришлось, так как спать на улице было уже холодно. Пришлось согреваться бегом. Утром до завтрака пришлось оборудовать землянку для связистов; кругом все незнакомые, чувствуешь себя одиноким, не знаешь, за что взяться, в общем, положение напряженное. Выходом из положения было то, что за мной пришел начальник разведки и велел собираться с ним на НП, так как. я теперь буду у него радистом. Ребята уже успели проинформировать меня о трудностях этой работы и большой опасности. Однако что же делать, на то война, а она без жертв не бывает, и у меня появилась уверенность, что я теперь буду в числе их. А это очень плохо, когда воюешь с такими мыслями. Начальник разведки, лейтенант был маленького роста, что, однако, не мешало ему очень быстро ходить, чему я удивлялся и был недоволен, потому что я едва поспевал за ним. Идти надо было км. 5. По дороге, в лесах расположились целые селения в земле со своей техникой, и солдаты уже занялись мирными делами: приводят себя в порядок, готовят пищу, чего-нибудь строят.

Все ближе подходим к переднему краю. В небольшой роте на высоте был расположен и наш блиндаж, по соседству виднелись другие. Навстречу из него вылез молодой, небритый и весь закопченный человек, который оказался моим старшим радистом, с ним мне предстоит работать (впоследствии он оказался образованным и скромным парнем с 23-го года рождения). Кое-что расспросив, он пригласив меня в блиндаж, скрылся в нем снова, но там было полно народу, душно и освещение, состоявшее из гильзы от снаряда, обильно снабжало помещение копотью. Здесь же жил и командующий артиллерией дивизии, так что блиндаж был всегда переполнен. Я решил лучше отдохнуть наверху, осмотреться. Верно, мне еще советовали лучше быть в тесноте, но в укрытии, чем здесь наверху, подвергаясь опасности, так как немцы не забывали эту рощу и часто обстреливали ее, в чем я убедился и изменил свое решение, когда проснулся от грохота. После этого меня уже никто не уговаривал спуститься в блиндаж. Тут упрямство ни к чему. Лучше спать где-нибудь в углу, пусть даже на тебя и не раз наступят ногой, но в тепле и безопасности. Народ здесь, как и во всем дивизионе, были уже старые вояки, еще от Сталинграда, и я все время чувствовал себя чужим: у них свои разговоры, воспоминания, шутки, и мне оставалось лучше молчать и слушать. Я понимал, чтобы зарекомендовать себя своим человеком и войти в доверие, надо побывать с ними в бою, в разных переделках и даже был рад, что назначен на самую опасную работу. Уже после я понял, что это действительно так, что все они замечательные ребята и товарищи. Но у фронтовиков, так уже сложилось, такое отношение к людям, еще не видевшим настоящей войны, еще не почерневшим от фронтовой жизни. Что интересного мог я в них возбудить, зеленый юноша 17 лет, еще плохо обстрелян, жизнь тыла тоже не знает. Впоследствии и у меня было такое же мнение и отношение к молодому пополнению.

Начались длинные, скучные дни обороны. После не совсем удачной попытки расширить плацдарм и занять удобные позиции для дальнейшего наступления, командование фронтом принял К.К. Рокосовский, сменив Г.Ф. Захарова; началась подготовка к наступлению, длившаяся около 3-х месяцев. На НП пока дежурили на телефоне, освободив телефонистов, которые ушли в дивизион. Начались уже заморозки, на улице бываем редко, только для того, чтобы сготовить 2 раза в день пищу или сходить в неделю раз за продуктами. С питанием не совсем благополучно, без трофейного плохо. По-прежнему, нажимаем на картошку. Долго на НП не пришлось быть - на огневых много работы. Роем блиндаж командиру дивизиона и другие постройки. Постепенно свыкся со своим положением, привык к товарищам, жизнь на огневой лучше, чем на НП. Питаемся с кухни , получаем бачок на 8 человек, садимся все вокруг под елкой и начинаем работу, которая опять не совсем удовлетворяет, приходится своими силами ежедневно готовить ведро картошки, которую и едим без масла и хлеба.

Готовимся к празднику 7 ноября. Расчищаем дорожки, посыпаем песком, выкладывают битым камнем лозунги и так далее. Баню посещаем регулярно, белье стираем сами на улице, нагрев бочку воды. В праздник дали по 100 граммов спирту, был хороший обед, кино и самодеятельность. Даже был небольшой парад, после речи ком. дива на опушке леса. Начались морозы, хотя снег еще не выпал. Началась и подготовка к зиме: делают печки, утепляют землянки. В нашей землянке радистов было и так тепло. 8 человек в такой конуре, где не только стоять, но и сидя головой потолок достаешь. Нас уже огневики стыдили, что вы культурный народ, а так живете, но мы привыкли, что, кажется, лучше и не надо. Со стороны никто бы не поверил, что тут живет столько народа, солидного роста, с имуществом и даже печкой. По ночам позволяем роскошь - снимаем сапоги и шинели. Плохо дело обстоит с водой, колодец вырыт далеко, но столько кругом живет народу, что ее всю вычерпывают и долго приходится ждать, чтобы зачерпнуть медленно натекающей белой мути. Это тоже вошло в привычку, в порядке очереди приносить ее, а по утрам даже умываемся. Не лучше дело обстоит и с дровами: живем в лесу, но дрова найти трудно. Сырые в печках горят плохо или совсем не горят. Выход был таким, что в лесу были старые пни, их вырывали, разделывали и получались хорошие дрова. Но пней становилось все меньше, а тут еще морозы и выкапывать из мерзлой земли приходилось другим способом. Проделываешь небольшую дырку под него, сунешь туда граммов 200 толу, вставишь запал и подрываешь, пень вылетает, и собираешь готовые дрова. Верно, были и несчастные случаи, раз за такой работой ранило повара. Но вот и пней уже становится невозможно найти, пришлось приспосабливаться к сырым дровам: из толстых деревьев вырубали середки, которые были суше. Много трудностей было и в работе на кухне, картошка мерзлая, чистить ее приходилось в холодной землянке, почти на морозе, при свете зажженного куска кабеля. Дрова добывались таким же путем, как и все. За водой ездили на р. Нарев км., за 10. Почти каждую ночь приходится стоять на посту, у землянки комдива. В тихую, морозную ночь стоишь и снова тысячи разнообразных мыслей лезут в голову, о доме, о том, что ждет впереди и так далее. Иногда, где-то в высоте, завоет немецкий самолет, и сразу же в небо впивается множество трасс от пуль и снарядов, очень красивое зрелище, опасно лишь тем, что может попасть осколком от снаряда. Я не писал здесь еще о том, что в ноябре было выдано теплое обмундирование, валенки, а вместо шапок пока дали подшлемники под каски. Все это было довольно - таки старое, со множеством разноцветных заплат, валенки старые тоже и разные, и то не для всех. Впоследствии уже вместо подшлемников выдали шапки. В общем, вид был, на первый взгляд, смешной, но да ведь это не важно, лишь бы тепло, пусть интенданты наживаются. Баня устроена для всей дивизии на берегу ручья и представляет из себя брезентовую палатку, где установлены печки, воду греют специальные рабочие и подносят ее. Раздеваешься на улице, несмотря на мороз, зато там хорошо и тепло, не мало туда вложено солдатской смекалки и находчивости. Немцы, видимо, узнали о ее месте и часто нащупывают артиллерией. Однажды были организованны занятия, даже подъем и физзарядка, но это все встречало яростное сопротивление всего личного состава, так и не удалось ничего добиться от фронтовиков.

В начале декабря все же решили построить себе большую землянку, уже надоело ютиться в этой конуре. Подвезли бревена и через 2 дня - уже готово. Обделали внутри с любовью, можно стоять в рост, сделали стол, окно , нары из земли покрыли брезентом, и жизнь опять пошла своим чередом. Я не стал здесь описывать события каждого дня, а описал все в общем, так как все эти 3 месяца до 14 января 1945 года были почти однообразны. А если что и было, то при этой мирной жизни, ежедневно немало приходилось проявлять смекалки и находчивости, чтобы выполнить те или иные поручения. Несколько раз приходилось бывать на НП.

Был у нас аккордеон, и мы любили, собравшись в теплой землянке, под треск мороза и приятный шум печки, слушать игру, изредка тихо подпевая. У всех в это время мысли где-то далеко- далеко, а лица задумчивые, каждый о чем-то думает. Иногда под звуки грустной музыки начинают откровенно высказывать свои мысли в большинстве о том , что ждет в скором наступлении на Германию, о том, что под конец войны не хочется умирать на чужой земле. Мною тоже иногда овладевает такая мысль, что тогда будет с родителями? Бывает трудно отогнать эти мысли.

В середине декабря я должен опять идти на НП. Земля почти покрылась снегом, много черных пятен на снегу - это воронки от снарядов. С наступлением холодов жизнь стала очень трудной. Воды найти трудно, дров почти невозможно, пищу варим в траншее, на мелких прутьях березы - это самые лучшие дрова. На НП однажды в сопровождении приехал командующий 2-м Белорусским фронтом Рокосовский К.К. Мы все сразу вылезли из блиндажа, грязные, небритые, закопченные. Я его сразу узнал по высокому росту, он был в кожаной шубе. После этого посещения нам было предложено освободить эту рощу, так как здесь будет командный пункт Рокосовского К.К. в предстоящем наступлении. Пришлось перейти на передовой наблюдательный пункт (ПНП), где жизнь стала еще хуже. Пищу готовить ходили по траншее, км. за 3, пока несешь назад - уже холодная. Днем пройти трудно, местность открытая, стреляют немецкие снайперы, простреливают с пулеметов. В блиндаже очень тесно, так как он очень мал, но зато прочно сделан: весь в земле, с несколькими накатами бревен. Спать приходится свернувшись в комок, вытянуть ноги невозможно. Немцы часто ходят за «языками», охрана очень плохая, а до немцев метров 400-500, пехоты вокруг тоже мало.

К новому году меня сменили, и вот я снова в дивизионе, кажется, нет лучше землянки на свете, можно раздеться и вытянуть ноги, можно умыться. В последнее время музыка стала сильно действовать, становится как-то не по себе, охватывает какое-то оцепенение и, кажется, что сердце разрывается на куски. Ведь сколько в мире существует всего для человека хорошего, сколько можно видеть счастья в такие юные годы. А мы живем, лишенные всего, где-то вдали от родины зарылись живьем в чужой земле, как звери, и считаем роскошью, если спим без шинели и сапог. Поневоле охватывает злоба на тех, кто это все принес нам, но ничего, в Германии будет легче воевать на земле врага. Лишь бы скорей начиналось наступление, надоело ждать. А подготовка к этому заметна с каждым днем, подготовка к решающим боям, граница Германии близка. Мы тоже готовимся, получили приказ вырыть НП в, так называемой, «квадратной роще». Это не легкая задача, бревен подвезти трудно, днем немцы видят, а ночью слышат, и проехать машине трудно. К вечеру пошли копать, работали, конечно, по - ударному, скорее бы вырыть глубже, чтобы можно было укрыться. Только стемнело, немцы стали прочесывать из пулеметов, часто приходится ложиться на дно. Ночью пришла машина с бревнами, решили обратно ехать с ней, уже нервы устали играть со смертью. Немцы, услышав шум, усилили огонь, но вот мы уже благополучно мчимся на полном газу по бездорожью, в темноте, того гляди вылетишь из кузова, но приятно сознавать, что едешь в безопасное место, «домой». Вдогонку метят термитные мины, которые очень красиво рвутся, огненные брызги летят в разные стороны. Наутро опять туда. День прошел спокойно, если не считать нескольких мин, упавших рядом. Чтобы получилось, если бы одна из них упала нам в яму? К вечеру работа была окончена. После этого стали копать запасные огневые позиции. Но земля почти без снега, глубоко промерзла, копать невозможно. Выручает тол, взрываем землю - она трескается и ломом откалываем куски. Так продолжалось несколько дней и эта задача была выполнена.

Наступил Новый год. День прошел почти обыкновенно, зато к вечеру дали по 200 грамм., где-то достали белого хлеба, колбасы и решили ждать 12 часов, чтобы поднять свой скромный тост за наступающий 1945 год. Включили радиостанцию, поймали Москву, ждем поздравлений с прекрасным годом. Каждый думает о том, что же с ним будет в этом Новом году. Но вот сообщают, что в деревне, км. 8 от нас, разбилась наша машина, нам надо ехать туда и привезти ее. Вот все и сорвалось, все злы, такое разочарование. На улице тихо, морозно. Ровно в 12 часов началась стрельба из всех видов оружия, огненные трассы прочерчиваются в сторону немцев, это им подарки от русских на Новый год. Назад приехали уже около часу ночи и все же встретили, хотя и с опозданием, Новый год.

Со дня на день ждем наступления, это чувствуется по всему; построены деревянные дороги, идет артиллерия, пехота, ночью, где-то сзади, шум танков. В качестве связиста помогаю тянуть, проводить постоянную связь на ОП (огневые позиции). Появились слухи, что наш полк войдет в состав рейдовой группы по тылам противника в Германию. Задание очень важное, рейд будет глубоким. Это очень опасное и важное задание - первыми прорваться в Германию к немцам, хотя фронт будет еще в Польше. Интересно, что представляет из себя Германия, как будут относиться к нам немцы. Нам еще перед этим объявили, что скоро мы будем воевать на территории врага, что наступает время мести, нам предоставляется свобода действий, можно даже не считаться с детьми. Так нам рассказывал начальник связи полка, сказав, что так говорили в Военном совете фронта. Перед нами также была поставлена задача, подготовить рации к работе, так как связь будет поддерживаться только радиостанциями.

Наступление с Наревского плацдарма

Началась подготовка к рейду. Берем с собой только необходимое, все остальное в землянках, оставляя охранять 2-х солдат. Подтягиваем связь и катушки с кабелем ближе к передовой, чтобы скорей была обеспечена связь в момент наступления.

И вот, наконец, узнали, что 14.01.45г. начнется общее наступление на всем, уже громадном, плацдарме. 13 января я получил приказ идти на передовой наблюдательный пункт с начальником разведки. Получили продукты, на ноги решили надеть сапоги, так как могла начаться оттепель, да и, если намокнут, сушить негде. Впрочем, это сделали по совету фронтовиков, бывших в наступлении зимой. Проверяем еще раз связь, нажимаем на продукты, ведь неизвестно, что будет с нами завтра, а живы будем, будет и пища. Завтра, то есть 14-го, начинается наступление. Все какие-то задумчивые, что–то нас ждет завтра. Ночь спали беспокойно. Утро выдалось туманным, кругом ничего не видно. Начало артподготовки в 10 часов. Все ближе и ближе решающий час. А пока тишина и спокойствие, как будто и не предвидится того, что через несколько минут, вся земля содрогнется от гула, заработает мясорубка войны, и сотни еще живых людей, мечтающих о жизни, будут перемолоты в этом бою. Лица у всех напряженные, некоторые хотят отвлечься от этих мыслей разговором о чем-то другом, но, не получив поддержки, умолкают. Вот и 10часов. Наступление как всегда начинается с залпа нашего полка, а затем начинается сплошной гул, из которого выделяются резкие выстрелы рядом стоящих на прямой наводке орудий и минометов. Дрожит земля, дрожит блиндаж, нервная дрожь пробегает по телу. Собираем все необходимое, надеваем на себя. Как жалко покидать это безопасное место, но война зовет идти навстречу опасности. Вылезли на улицу, видимость стала еще хуже, к туману прибавился дым. Воздух наполнен пороховым газом. В это время со мной получилась одна неприятность, сильно мешавшая мне в наступлении. Нужно было снять антенну, я поставил упаковку питания, которую я должен нести, на бруствер траншеи, а сам полез на блиндаж ее снимать. Прыгая обратно, я зацепился ногой за линию связи, которая задела за эту упаковку и она упала в окоп, дно выпало, батареи и аккумуляторы вылезли. Ремонтировать было некогда, начальник разведки с разведчиками уже побежали за начавшей наступление пехотой. Пришлось бежать с ней, неся ее на вытянутых руках, а в ней кг. 20. Вместе со всей массой бежим вперед, по траншее. Кругом стрельба, грохот, не поймешь, откуда кто? Все в дыму, бегут сотни людей с безумным выражением лиц. Вот уже и немецкая траншея, в норах лежат убитые. В такой обстановке трудно найти кого-либо. Знаем одно - бежать вперед. Добежали до следующей траншеи, там наткнулись начальник разведки, развернули рацию, вошли в связь. Немцы яростно обстреливают артиллерией. В траншее много наших раненых, все еще, молодые ребята, мои ровесники; с их лиц еще не сошел ужас боя, они только сейчас начинают понимать, что с ними произошло. Это их первое неудачное боевое крещение. Вот снова свертываемся и бежим вперед, и опять мучения: обе руки заняты, а карабин цепляется за провода связи. Выйдя из терпения решил бежать не по траншее, а прямо по полю, так как уже отстал от своих. Туман немного рассеялся, впереди виднеется деревня. Там, наверняка, передохнем. Но немцам видно нас - сильный огонь артиллерии на подступах к деревне. Пришлось идти в обход, да чуть не залезли в минное поле. Много убитых наших и немцев. Вбежав в деревню, развернули рацию, вошли в связь. Приятно несколько минут посидеть спокойно на солнышке.

Перевязал упаковку ремнем, теперь будет легче. Снова двигаемся в путь. Шум боя постепенно утихает, видимо, наша артиллерия подтягивается. Подошли к следующей деревне. Пехота уже опередила нас, мы идем сзади, вслед за командиром пехотного полка, вместе с представителями всех, поддерживающих наступление полка, родов войск. Уже вечереет, разместились в подвале большого каменного дома. Здесь, в безопасном месте, полно представителей всех родов оружия, у каждого своя забота, задача, цель. Один кричит в телефон, другой вызывает кого-то по рации, автоматчики перекуривают, с дремотой, в ожидании приказа. Уютно разместились в углу на сене. В связь не можем войти, видимо, дивизион переезжает на другое место. Вспомнили, что сегодня мы еще не ели, докончили наши небольшие запасы. Трофеев пока нет. Шум в подвале постепенно затихает, после такого дня нервы требуют отдыха. Дремлем и мы. Но не долго. Снова идем вперед в темноте, по полям, лесам, спотыкаясь, падая. Вышли на окраину деревни. От быстрой ходьбы все вспотели. Пока ходили узнавать, кто в этой деревне, если наши – то есть, где переночевать. А пока привалились к стогу сена, плотно прижались друг к другу, и снова уже одолевает сон. Наконец, вошли в деревню, нам велено разместиться в сарае с сеном. В сене были сделаны отверстия, по которым можно пролезть вглубь, в «комнаты», это, видимо, немцы сделали себе. Лучшего найти и нельзя было, и через минуту уже все спали. К счастью, ночью нас никто не потребовал, и мы спокойно спали. Только проснулись, я полез узнавать, светло ли на улице, чтобы войти в связь. Едва вылез, как был оглушен взрывом, все вокруг грохотало, а ведь там, в сене, и не слышно. Выглянул из сарая и увидел неприглядную картину: на улице в панике бегают наши солдаты, скачут на лошадях артиллеристы, бросив орудия, крик, шум, стрельба. Оказывается, ночью немцы подползли к деревне и открыли огонь, совместно с артиллерией и танками пошли в атаку. Разбудил скорее всех своих друзей. Раздумывать некогда, начальство, наверно, уже убежало. Надел рацию на плечи - и на улицу, вслед за бегущими. То здесь, то там разрывы снарядов вырывают из бегущих группы людей. Вот что значит паника, ведь так больше убивают, а если бы оборонялись, меньше бы погибло. Пробежав с полкилометра, залегли, видя что противник не преследует, да и в деревне его еще нет. Решили идти назад, в деревню, может, найдем свое начальство. Немцы ведут по деревне сильный огнь. Добрались до крайнего сарая и залегли, кругом свистят осколки, нельзя и головы поднять. Сарай ходит от взрывов, вот - вот рухнет на нас. Надо искать наальника. разведки. К счастью, разведчик, посланный на поиски, нашел его в другом сарае недалеко от нас. Пробрались к нему. Развернули рацию, но не так-то легко мне поставить антенну на сарай. Думать некогда, вылезай под огонь. Поставил антенну, вошли в связь, просим огня по наступающим и уже вошедшим в деревню немцам. Но нашу просьбу не исполнили, так как снаряды вышли, ничем мы теперь помочь не можем.

Шум боя усиливается, судьбу решают танки, ведущие с немецкими дуэль. Вот плохо, что танки после выстрела маневрируют за нашим сараем. По этому месту сосредоточен весь огонь немцев. В любой момент снаряд влетит в сарай. Люди внутри прижались к стенкам и ждут исхода боя танков. Немцы приближаются, автоматная стрельба уже рядом. Пули летят в сарай, рикошетируют. Наши танки, не выдержав, по одному покидают деревню, по-видимому потому, что пехота давно уже бежит из деревни. Постепенно и наш сарай пустеет. Слышен шум немецких танков. Загорается наш сарай. Теперь поневоле выбегать под бешенный огонь немцев. Рацию на плечи - и наружу. Немцы в белых халатах уже осторожно перебегают от дома к дому. Теперь вся надежда на ноги. Мы остались последние. Все поле усеяно бегущими, танки тоже жмут на полном газу. Бежать тяжело по снегу, да и за плечами 20 кг. Я чувствую, что отстаю и, боясь, что мы потом не найдем друг друга, крикнул убегающим «друзьям», где нам встречаться, но начальник разведки лишь безнадежно махнул рукой и увеличил скорость. Мне за ними не угнаться. Я бегу все медленнее и медленнее, несмотря, на то,что сзади подгоняют пули. И вот я в числе последних, которых все меньше и меньше. Надо что-то соображать, иначе немцы догонят. Слева, поле оканчивалось лесом, туда никто не бежал, я решил туда, там передохнуть и пробираться к нашим. Моему примеру последовало еще несколько человек. Но и тут постигла неудача, лес встретил нас автоматным огнем, некоторых убило сразу, я же успел прыгнуть в ровик и сообразить, что же делать дальше. Другого выхода нет, опять догонять основную массу бегущих, и опять впереди представилась невеселая картина бегущих в панике людей: то тут, то там возникают разрывы, и люди около них падают, некоторые сразу неподвижно, другие еще в горячке бегут, затем падают, протягивают руки, прося помощи. И вот там я должен искать теперь спасения, так как дальнейшее пребывание в ровике может окончиться пленом. Надежда теперь на ноги, я должен догнать их. Весь организм в сильном нервном напряжении, кажется все нервы сжаты в груди в комок. Таким образом, удачно добежали до траншей второго эшелона, на этом рубеже наши временно задержались. Я стал разыскивать своих, но это - трудная задача, они намного обогнали меня. Рядом была деревня, в которой перед этим мы были вечером в подвале. Решил идти туда, может быть, они там. Но подходы к ней непрерывно обстреливались артиллерией, видно, немцы опять готовятся к атаке. Часто приходится ложиться, кругом свистят осколки. Интересно, что, по мере моего продвижения, снаряды летят ко мне, рвутся рядом, не успеешь подняться, снова приходится падать. Так довольно долгое время ушло, чтобы добраться до первых домов. Тут уже пришлось совсем залечь под стену сарая, осколки бьют в стену и падают на меня, потеряв силу. Немного выждав, добрался, наконец, до знакомого дома, но там наших никого не оказалось. Теперь самое главное отдохнуть, а упаковка уже натерла спину. Вот пришел наш разведчик, чему были оба рады, он тоже не знал, где остальные. Теперь вдвоем лучше, решили передохнуть и идти на розыски. Ведь мы же, наверное, нужны там, вторая упаковка рации у меня, а приемопередатчик бегает с другим. Едва лишь присел на упаковку, как сразу потянуло на сон, после столь трудового дня. Сквозь сон слышу работу телефониста, подающего команды для открытия огня. Сначала он говорил спокойно, и стрельба велась одиночными снарядами, голос становился все громче и тревожнее, стрельба идет уже пятью, десятью снарядами. Затем этот голос отчаянно крикнул, что вести огонь беспрерывно и самостоятельно, а сам спешно собрался и убежал. Почувствовав что–то нехорошее, я очнулся и открыл глаза: в подвале уже никого нет, наверху не прекращается грохот. Быстро разбудил разведчика, выбежали наверх, и перед нами опять картина панического отступления. Немцы опять перешли в атаку при поддержке танков, смяв, задержавший на некоторое время их, второй эшелон. По деревне ведется сильный огонь артиллерии и танков. Поле за деревней уже усеяно бегущими. Дороги заполнены машинами с орудиями, некоторые, застрявшие, уже брошены. Странно что-то получается и неорганизованно, ведь если всю бегущую силу, технику организовать для обороны, то немцам никогда не пройти. Но сейчас уже паника, и ее трудно остановить. Это поток обезумевших людей, на их лицах выражение ужаса ; они бросают на ходу оружие, снаряжение, за некоторыми тянутся размотавшиеся обмотки. Мы опять последние. На разрывы снарядов не приходится обращать внимания, бежим напропалую. Стараемся бежать вместе, но разведчику бежать легче, и он уже оставляет меня; упаковка рации опять сильно мешает, но бросать свою технику я не буду, ведь это же позор. Стараюсь не терять своего неустойчивого друга, да и те, раньше убежавшие, плоховато дорожат товариществом или, может, они еще не считают меня своим и поэтому не хотят подвергаться лишнему риску из-за какого-то молодого да и неважно бегающего солдата. Бегал-то я, конечно, не плохо, но моя одежда - шинель, телогрейка и так далее, оружие да тяжелая упаковка, да и силы еще 17-ти летнего юноши - на 50% уменьшали способность бега, а они ведь налегке. Впрочем, они тоже хотят жить, так пусть бегают со скоростью ветра. Напрасно пытались люди заградительного отряда остановить бегущих, стреляя над их головами, некоторые, испугавшись, падали, но, выбрав момент, снова бежали. А танки и немцы уже в деревне, им оттуда прекрасно видно все поле, как на ладони, и они не жалеют огня. Свист снарядов, грохот разрывов, стоны раненых еще больше увеличивают панику. Я уже чувствую, что силы выходят, и я вот- вот упаду. И неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы не обстоятельство, сразу изменившее положение на этом участке фронта. Впереди бегущих был пригорок, а дальше виднелись дома хутора. И вот из-за этого-то пригорка выехал дивизион «Катюш» и дал залп по наступающим немцам. Мгновенно все преобразилось: люди почувствовали силу, стали залегать, окапываться, артиллерия развернулась и открыла огонь. В один миг из людей, охваченных паникой (до такой степени, что если бы сзади и не было уже никого, то они все равно продолжали бы бег), превратились в солдат, готовых стоять насмерть. Для меня это было двойной радостью: можно не опасаться плена, второе - это то, что я теперь найду свой дивизион, ведь на этом участке действует только наш реактивный полк, и это, если не наш дивизион, то все равно нашего полка. Плюс к этому, я снова нашел убежавшего разведчика. Мы сразу пошли туда, надеясь найти там, и пищу, ибо голод, едва лишь нервы успокоились, давал себя знать, ведь уже вторые сутки без пищи. Стало темнеть. Пришли на огневую, но там ждало нас разочарование. Дивизион был 2-й, а наш был 3-й. Где же наш, они не знали и нет связи; ужин приедет не скоро. Немного отдохнули у замаскированного огня, получили приблизительные сведения, что видели где-то км. в 3-х от дороги чьи-то «Катюши». Отправились немедленно на поиски, ведь хоть и маленький я человек, но без меня дивизион временно небоеспособен, часть рации у меня на плечах (кстати, эта часть уже стерла кожу на спине, и она болит); связи нет, и в нужный момент начальник разведки вперед идти не сможет. Было совсем темно, морозно, силы опять без подкрепления стали покидать тело. Часто подскальзываюсь, падаю. По дороге идут обозы, автоматчики. Спрашиваем у них, но они все отвечают разное. Одни видели там, другие тут, третьи только слышали звук. Потеряв всю ориентировку и надежду найти дивизион, а, может быть, и полк, решили идти обратно, на старое место - все же там часть нашего полка. Обратный путь был еще трудней; туда шли нас вдохновляла надежда найти своих, пищу, отдых.

Снова мучительная дорога, ноги еле двигаются. Наконец, добрались к месту, но там уже дивизиона не было, а лишь несколько связистов промежуточного пункта связи. Приняли решение отдохнуть ночь, а утром - на поиски. Место на ночлег искать нет уже сил, рядом была какая-то куча смерзшейся соломы, а, может, навоза, с трудом продолбили ямку, сверху положили палки, набросали этой соломы, и получилась нора. Оружие - под себя, упаковку - в голову, а ноги остались снаружи, и, несмотря на холод, сразу же уснули, прижавшись друг к другу. Была уже глубокая ночь. Спали, наверное, недолго. Проснулся от холода, язык не шевелится, а тело и подавно. После некоторых усилий раскачались и долго бегали, чтобы согреться, но ноги так и не согрелись, пальцы ничего не чувствуют. Ничего, думаю, в дороге согреются. Во всем теле какая-то пустота, все суставы болят после вчерашнего кросса. Наметили план, что искать надо не дивизион, а командира пехотной части, которая действует на нашем участке, и которую мы поддерживаем. По правилам войны начальник разведки должен быть там. По дороге к передовой пришлось приземляться, немцы методически обстреливают артиллерией. Увидев огонек, пошли туда, пришли в хутор, и здесь нашли штаб пехоты, там хорошо знали нашего начальника разведки, но сказали, что его после вчерашнего отступления не было, они решили, что он, может быть, убит или в окружении. Теперь у нас один путь – искать дивизион. До рассвета решили погреться у костра, но только сели, как немцы, видимо, заметили огонь. И вот в морозном воздухе засвистели снаряды, костер погашен; а мы - опять на розыски. И вот снова бродим по полям, лесам, оврагам. И вот после нескольких часов поисков услышали в стороне знакомый звук залпа. Пошли в направлении звука и нашли, но только не наш, а 1-й дивизион нашего полка. Здесь нам наконец-то удалось подкрепиться встречей, нами заинтересовались и посочувствовали. Радисты хотели связаться с нашей рацией, но огневая почему-то молчала. Нам указали место, где вчера стаял наш дивизион и уже оттуда его можно искать по следам. В штабе даже начертили путь. Мы шли теми местами и деревнями, которые раньше, еще в обороне, были видны с наблюдательного пункта. Далеко отступили, значит наступление сорвалось. Дорогой нашли еще «Катюши», но те даже и не нашего полка. Кругом видны следы артподготовки, деревни сплошь разрушены, от деревьев остались лишь стволы, снег почернел, повсюду обломки, воронки. По дорогам подтягиваются войска. Часто отдыхаем. Прошли по дороге км. 5. И вот, наконец, слева от дороги на опушке леса, вдали, увидели установки, это не иначе как наши. В который уже раз сердце радостно бьется при виде знакомых силуэтов. В то же время услышали удивленный оклик по нашему адресу, мы обернулись и увидели сбоку, от леса по полю идут начальник разведки и помкомвзвода. Они, а мы тем более, обрадовались, увидя друг друга живыми и узнав, что все в порядке. Они проводили нас в землянку. Здесь были тылы дивизиона и снаряды, а также все управленцы, отдыхающие в тепле. Навстречу выскочили с радостными возгласами ребята, ведь нас все уже считали погибшими, даже сообщили в штаб полка. Заставляют рассказывать, но нам не до этого. Нас потащили в блиндаж, большой и теплый; по мере сил стали приводить себя в порядок: обязательно заставили умыться, а то мы были совсем черные, стали отогреваться у печки. Только теперь я почувствовал, что ходить очень трудно, снял с помощью ребят сапог и увидел почерневшие кончики пальцев, значит, отморозил. К счастью, доктор был тут же, чем-то намазал, принесли валенки; доктор сказал, что надо в госпиталь, но я отказался. Сказал, что все пройдет, а пока буду дня два с тылами, тем более наша рация пока не нужна.

Вскоре это место пришлось покинуть: огневая переехала, и мы - к ней. В небе показалась большая группа наших самолетов, летящих на большой высоте, видимо, бомбить тылы. Немцы ведут по ним заградительный огонь из зениток, 2 самолета сбиты, а парашюты с выбросившимися летчиками ветер понес в сторону немцев. Каково им теперь приземляться в руки врага? Остановились мы у дома, горит подожженный сарай, опять в тепле.

Снова едем вперед, обосновались в громадном блиндаже во дворе хутора, а невдалеке огневые позиции. Опять работаю на рации. К несчастью, упал сарай, под которым стояли наши машины, их придавило. Стали разбирать сарай, но тут в нас стали стрелять сзади (видимо, по ошибке наша артиллерия), но не метко и не долго. Без особых приключений подошел вечер. Мне еще так и не удалось да и не хотелось поговорить с теми, кто бросил, меня и убежали вперед. Мой старший радист сказал, что сколько он ни воевал, это было для него самое страшное. Вечером блиндаж набивается до отказу, в разных углах приглушенный говор, кто что-то вспоминает, кто читает письмо или пишет на каком-либо предмете и так далее. Я набрался смелости и сказал начальнику разведки, почему он не сказал мне, где надо было собираться, когда они убегали от меня? У него же хватило наглости при всех сказать, что я вру, и сам струсил и убежал. Вот он, оказывается, какой где герой. С тех пор я его ненавидел до конца войны, да и он меня.

В середине ночи приехал комдив и объяснил обстановку: до сих пор наступление велось на всех участках, притом не было цели далеко двигаться вперед, где у немцев сильная оборона, а ввести немцев в заблуждение, чтобы они не догадались, где будет главный удар. Мы же действовали на вспомогательном участке. Теперь все ясно, почему была такая активность наступления.

Рейд в Восточную Пруссию

Наш полк будет входить в состав усиленного 3-го Гродненского кавалерийского корпуса, где командиром генерал-лейтенант Осликовский Н.С. Этот корпус, после прорыва пехотой обороны немцев, прорвется в эту брешь и будет действовать в тылу у немцев, и должен отрезать от Германии Восточную Пруссию. Сзади пойдут другие части, закрепляя прорыв. Интересная война предстоит впереди. Задача очень важная, решается судьба всего фронта. Оборона немцев в Пруссии нарушится, а они ее делали мощной. Сейчас мы должны будем двигаться на пункт сосредоточения в гор.Макув. Не хочется вылезать из теплого блиндажа (а на улице метель), и садиться на холодное железо установки. Но вдохновляют впереди стоящие задачи. Все ненужное мы оставили еще раньше, так что сборы недолги, и вот мы уже мчимся сквозь снег и вьюгу. На коротких остановках все слезают и бегают, но холод сковывает все тело. Некоторые даже дремлют на ходу. К утру прибыли в город, ждем дальнейших указаний, еще раз проверяем оружие, рации, на них теперь вся надежда в связи. Немного удалось позавтракать без хлеба. А от пустого желудка, гораздо холодней. Эта стоянка стоила жизни одному хорошему товарищу – связисту. Он шел вдоль колонны, и что-то радостно нам кричал, направляясь к нашей машине. Но вдруг раздался выстрел, и он упал. Подбежали к нему, доктор поднял его на руки, и мы увидели в груди сквозную рану - пуля была бронебойно-зажигательная, и телогрейка дымилась. Он сразу же скончался, не сказав ни слова. Он был нечаянно убит бойцом, который сидел на установке и проверял ручной пулемет, который внезапно выстрелил. Связиста похоронили на окраине города, в саду хорошего дома и наказали полякам следить за могилой, обещав заехать после войны. Раздался салют, последний долг ушедшему товарищу. Такое начало нашего пути в тыл немцев у многих испортило настроение. Вид убитого человека не в бою, когда думать некогда, а в тишине и вдали от огня, всегда оставляет неприятное чувство, и в голове возникают тяжелые мысли. Наконец, мы увидели густые колонны кавалерии с орудиями, минометами, тачанками, бесчисленными вспомогательными повозками. Этот старый род войск был снабжен современной техникой и даже имел свои танки и поддерживающую авиацию.

Ночью мы минуем передний край и вырываемся на простор. Бойца, убившего нашего связиста, перевели в разведку, нашу семью, искупать вину кровью. У нас так было заведено, и огневиков пугали взводом управления, потому что мы всегда под огнем, на переднем крае, и ходим зачастую пешком, а они км. в 3-5 от передовой и всегда на машинах. Почти полдня двигалась мимо нас кавалерия, а конца не было видно. Наконец, переправляемся вслед за ней на другой берег реки. Двигаемся мало, больше все стоим, уже подтянулись к переднему краю. Стемнело, и мы мчимся вперед - и снова ветер, холод, сковывающий все тело. Вокруг тишина, выстрелы где-то уже сзади, там же и ракеты взлетают в небо, фронт позади, и мы уже в тылу. Наконец, встали у одной деревни, забежали в дом погреться, поляк очень удивлен, увидев русских. Спрашиваем, сколько км. до Германии, говорит, что недалеко, и все еще не верит своим глазам. С мороза, в тепле всегда клонит ко сну, зато, вздремнув в тепле, на улице кажется еще холодней и мерзнешь сразу. Было еще темно, когда прибыли в какой-то небольшой польский городок, стоящий почти на границе с Пруссией. Здесь провели время до рассвета, расположившись в первом попавшемся дому. Для создания тепла в ход пошла мебель, шкафы, столы, двери, стулья. Некоторые жалеют ломать это добро, но их посылают на улицу, на холод за дровами, и они вынуждены поддерживать эти действия. Утром погода улучшилась - и опять в путь. Все дороги забиты войсками, двигаемся очень медленно, с каждым метром все ближе и ближе к берлоге врага; все ждут с нетерпением момента вступления туда, многие хотят отомстить, ведь четыре года ждали этого момента. В воздухе проносится авиация, частям выдали белые полотнища с красными кругами, и на машинах нарисовано то же на кабинах сверху. Это условный знак самолетам, что «свои», а то ведь сверху не поймешь: тут нет переднего края, нападения можно ждать со всех сторон или засаду. Если же на пути немцы успели соорудить оборону, то и тут долго не задерживаются, ищут обходные дороги в тыл этому узлу сопротивления, задние займутся им, а наша задача быстрей и быстрей вперед. Чем ближе к границе, тем чаще приходится натыкаться на сопротивление. И если обхода нет, то идут бои, а кавалерия сдает своих коней коневодам и воюет как пехота. Встречаются пленные, один, хорошо одетый, очень испуган, говорит, что поляк, и немцы насильно его заставили идти против нас, но он не стрелял. А форма на нем «фолькштурма» -заядлые добровольцы, отправили его в тыл, там разберут. На другой день вступили на территорию Польши, захваченную немцами в 1939 году. И с тех пор на ней, видимо, никто не жил, так как. она имеет странный вид: издалека кажется, что нормальная населенная деревня, где есть жители, а въедешь и удивишься - все улицы, дворы, хозяйственные постройки запущены, и из снега торчат сплошь сухие палки сорной травы. А дома хорошие, новые, но и там все заросло. Немцы сделали ни себе ни людям. Граница уже рядом, впереди пограничный город Янов. Здесь предвидится бой, огневую выбрали недалеко от деревни, в низине, и отсюда торжественно дали первый залп по фашисткой территории. Командует сам комполка, настроение у всех повышенное, хотя и ночь будем спать под открытым небом, а мороз сильный. Развели небольшой костер, но в воздухе загудели немецкие самолеты, которые, видимо, прочесывали место, откуда мы стреляли. Через некоторые промежутки сыпят свои гранаты. Одна партия упала рядом, но зато дивизион оказался в промежутке, и следующая партия легла дальше. Вот уже несколько часов бегаем, возимся, но только встанешь и уже замерз. Под утро уже все устали, и я лег в машину на снаряды, под брезент, думаю, отдохну, пока не замерзну как следует, и снова буду бегать. Но я проспал и не слышал, как тронулись, проснулся от шума и качки. Проспал, оказывается, как проезжали границу и проснулся лишь за пограничной деревней, около которой и встали в лесу. Сразу же запылали костры, теперь уже жечь все подряд - жалеть нечего. На дороге валяется убитая, а затем раздавленная чем-то женщина, видно, жертва первой мести, а может, это и полячка, так как немцы, успевают пока убегать, но сходу видно и не разобрались, что и в Германии есть поляки и другие нации. В лесу валяется много вещей (или немцы хотели их схоронить и не успели), все эти виды вызывают радость, теперь они узнают на своей шкуре войну. Нам приказано с командиром батареи выехать вперед с кавалерийской группой. Подъезжаем к другой немецкой деревне, вид издалека - белые дома с красивой черепичной крышей - очень красив, а вблизи еще лучше. Перед деревней в воздухе показались «мессершмитты», летевшие по дороге и заметившие нас, были сброшены бомбы и нас обстреляли из пулеметов Пришлось пересидеть в дорожной канаве. Есть жертвы у кавалеристов. Проезжая мимо, увидели трупы людей и лошадей, еще шевелящихся, со страшными ранами. Быть может, и нам придется так лежать на земле врага; уже никто не будет приходить на могилу, убирать ее, а немцы будут смотреть на это с радостью. Въехали в деревню, тут еще никто не был, мы первые; любуемся хорошими, каменными домами, садами, дорогами, вместо колодцев помпы, кругом чистота и порядок. Вскоре, услышав шум домашних животных, которыми были набиты сараи, почувствовали голод, ведь уже который день почти без пищи. Меня послали принести на машину свинью, я зашел в первый сарай и увидел их в большом количестве, они, видимо, обрадовались живому человеку и бросились ко мне. Я выгнал их на двор и стал выбирать, хотя и мало в них понимал. Несколькими выстрелами убил одну, под визг других, подъехала машина, куда мы ее и положили, так как варить здесь некогда, надо найти тех, с кем мы будем идти вперед и в случае надобности вызывать огонь. В домах тоже полно всего, но порыться в них некогда, а съестное брать страшно: нас предупреждали, что оно может быть отравлено. В это время шум и выстрелы усилились, это в деревне орудовали все новые и новые подходящие части. Расспросив о тех, кого нам надо, мы поехали в следующую указанную деревню. По-прежнему интересует, как же будет вести себя гражданское население, будет ли партизанская война, будут ли травить пищу и минировать вещи. Въехали в деревню, такую же красивую и уютную, как та. Но там уже полно наших войск, и на улицах целый праздник; проходят солдаты с разными трофеями, уже подвыпившие и веселые, и чего только тут нет: кто тащит приемник, кто костюмы, материал, сапоги, велосипеды. Звон разбиваемой посуды, окон, поджигаются дома. Комбат пошел выяснять в штаб, находившийся в большом доме, а мы, пораженные таким радостным видом, некоторое время сидели в машине, но уже через несколько минут и мы среди празднующих. Заходим в дома и опять поражаемся красоте внутри, замечательной обстановке, прекрасной мебели, множеству всяких безделушек на столах, красивым картинам, белоснежным пуховым кроватям и так далее. Специальные кухни с электрическими приспособлениями и другими удобствами, всякая мелочь сделана изящно и красиво; все это вызывает удивление и в то же время злость, все это приобретено за счет других народов. Шкафы набиты красивой посудой, сервизами, все в них блестит. Но злость делает свое дело, все сразу меняется, мебель ломается, шкафы падают, все бросается на пол и топчется. Всюду горят костры: в них варят, жарят, кто на что способен. Вещей брать не стали, надо трезво рассуждать, куда все это девать, ведь впереди еще много ждет всего, а может, и не будет уже ничего нужно, ведь сейчас война. А кто и набрал, так это от того, что инстинкт человека, видишь дорогие вещи, бери, сколько надо, ну а потом все равно выкинет. Решили заняться свиньей, загнали машину во двор (напрасно свинью везли - в деревне полно всего и так). Опалили на костре, разрубили - и в ведро. Еще не дали и довариться как следует, а уже вытаскиваем и едим без хлеба, у немцев брать еще не решаемся. Наполнив желудок, стало еще веселей, на двор солдаты вытащили пианино, и вот русские звуки несутся по немецкой деревне. Вот когда настал и на нашей улице праздник, раздаются песни, пляски. Забыто все плохое, на душе только радостное. Вот бы сюда заглянули из России те, кто испытал на себе ужасы немецкой оккупации, да и другие тоже, они были бы довольны этой картиной. В деревне всего лишь одна одуревшая старая немка в странной одежде, что-то бормочет и собирает по улице разбросанные вещи, опять бросает и опять собирает. Но на нее обращают мало внимания. Появились откуда-то гражданские, но они в страхе говорят, что поляки и их не трогают, а раз союзники, то угощают и нагружают добром. К вечеру взяли муки, масла варенья и стали печь блины, хватит ждать - еще никто не отравился. Получилось замечательно, вот это жизнь пришла! В комнате жарко, принесли сена, это лучше, чем перины, внесли рацию, держали связь с огневой, хорошо в тепле дежурить, а на плите тарелки с блинами, плавающими в масле. Невольно вспоминаются недавние дни, мороз, голод. Но долго блаженствовать не пришлось, надо идти на огневую, так как там нет радистов. Дивизион действует по частям, а радиостанций не хватает, да и притом собираются ехать на другой участок, ведь наша часть самая подвижная и мощная, и где бывает трудно, туда и бросают на поддержку нас. На огневой тоже у всех веселый вид, она в лесу, и каждый что-нибудь принес из деревни, а животных так целое стадо. А ночь все же пришлось мерзнуть: огонь разжечь нельзя, это ведь не деревня, где уже все горит, а на горизонте во многих местах видны такие громадные зарева. Горит Германия, пусть дрожь охватывает немцев, месть пришла! Рацию поставили в кабину, но в темноте ничего не видно, да и она, как назло, отказала, верно, нужды в связи пока нет, но все же канителились почти всю ночь. С утра поехали опять вперед. Замечательные дороги сделали немцы, как знали, что по ним будет проходить русская техника. Все дороги асфальтовые, по бокам обсажены деревьями, а на поворотах сделаны наклоны, шоферу можно и с закрытыми глазами ехать; виды деревень и хуторов похожи на картину. Задача хотя пока и не известна, но судить о ней можно из догадок, то есть вся масса войск двинулась в обход по лесной дороге, свернув с шоссе, видимо, с целью выйти в тыл неожиданно на какой-то город. Движемся очень медленно так как дорога узкая, а войск много, получаются пробки. Обилие дорог в Пруссии позволило войскам хорошо маневрировать и в случае, если на дороге были мины или завалы с целью приостановить стремительное движение вперед, то вся масса войск растекалась по боковым дорогам и опять выходила в тыл. Во время коротких остановок в лесу варим свиней сразу по ведру, это хорошо согревает в такой холод. К вечеру вышли на главную дорогу и подъехали к небольшому, уже горящему, городу. Первый немецкий город. Здесь соединились со стоявшей на окраине батареей, уехавшей раньше. Мы пошли к своей машине связи, там уже целый пир устроили, они уже успели побывать в городе, набрали всего: тут и целый бидон вина, спирт, консервы, мед, варенье и так далее. Нас сходу к машине - и заставили помогать. А из города непрерывно движутся на трофейных велосипедах представители родов войск с трофеями к своим частям. Через некоторое время земля стала нам казаться неустойчивой. Я решил посетить город, взял велосипед, которых уже много валялось на дороге, и виляя поехал почтить этот город. В городе то же, что и в деревне, только в больших масштабах, месть делает свое дело, возникают все новые и новые очаги пожара, на улицах всего навалено, трудно пройти, потекли ручьи от пожаров. Ищу кондитерский магазин, а нашел, видно, хозяйственный, вместо шоколада, мыло, спички и так далее. Боясь заплутаться и отстать, тронулся назад. На улице ночь, но в городе как днем, над гордом кровавое зарево пожара, удивительно, почему нет населения до сих пор, когда и куда они успевают убежать; пусть смотрят на огни, и их пробирает дрожь, скоро и до них доберемся. Кое-как добрался до машины пешком, наши уже лежат без движения, я тоже лег, сквозь сон слышал, как тронулись. Снова лесом едем, уже не сплю, люблю наблюдать. Как всегда наше движение сопровождается ржанием коней и многочисленным топотом, порой при свете мелькнет неподвижное лицо всадника, и снова никого, и только шум напоминает, что движется неудержимая лавина. Съехали с дороги и остановились у горящего дома, постелили соломы вокруг, еще сарай подожгли и спокойно улеглись среди бушующего огня, хорошо, что ветра нет, а то бы погорели. Мигом в тепле все уснули и даже не слышали, как уехали машины, кстати, скоро хватились нас, ведь без взвода управления дивизион без глаз и ушей, за нами прислали машину. Снова мчимся вперед мимо горящих домов, деревни ночью, как маяки на пути. Так в движении нас и застало утро, остановились около дома. Как всегда забегаем поинтересоваться, порыться в вещах. Это самое хорошее времяпрепровождение, кто найдет интересное покажет всем, а потом сломает и бросит - не немцам же все оставлять. В этих домах наши уже побывали, так как от уюта и красы квартиры остались только картины, богатые люстры да занавески. Все остальное на полу топчется ногами, да на столе стоят рюмки и недоеденная пища, следы недавней выпивки. Насчет покушать теперь живем без нужды, немцы запасливы, в каждом доме в подвалах и чуланах на полках много самодельных консервов в стеклянных банках, изготовленных особым способом. Немцы наварят и нажарят мяса или гусей, кур и так далее, кладут в банку, заливают соусом, выкачивают воздух и плотно закупоривают. Также делают и с вареньем, которого много из всех сортов ягод, есть и бутылки, в которых запечатан густой сироп, тоже из ягод. На чердаках, в специальных, приделанных к дымоходу камерах, висят копченые окорока свинины. Вот это и составляло на всем оставшемся протяжении войны нашу основную пищу, главное, что ее не нужно приготавливать, взяли, и сразу можно есть. Немцы как будто учли и это. А отравлять они боялись, наверное, оттого, что им тогда будет всем гибель от мести. Уже умеем в домах ориентироваться, как у себя, чего захотел не ищешь, а пошел и взял; про кухню забыли, лишь изредка для разнообразия зайдешь к повару, попросишь что-нибудь постное сготовить. Верно, хлеб немецкий не едим, так как своего под брезентом полно в машине навалено, а он ведь теперь плохо идет. А у немцев что-то мало готового хлеба. К основной пище можно отнести и чай, так как все едим всухомятку и мало, а чаю или кофе (любимое у немцев) сразу кипятим ведро. О сладком и разговору не может быть - в неограниченном количестве, для разнообразия шли и глюкоза, и мед. Каждый питался по потребности. Эта пища была везде, даже и в городах, но в них мы еще добавляли что-либо из магазинов, более «тонкое». Если где собираемся вместе кушать, то каждый из домов несет свои любимые продукты, и стол буквально всем заваливаем, а по окончании все летит на пол, так как за нами это уже никто есть не будет, все берут сами, нетронутое. Когда время было много, жарим блины, совсем плавающие в масле, и ели, кто с чем любит. Такое изобилие, конечно, можно только на войне видеть. Домашние животные остаются без внимания, на них надо много времени, разве только кто захочет печенки, так убивает громадную свинью, только лишь из-за нее. Это я описал за весь настоящий и последующий периоды моменты о пище. Верно, были дни и сидели голодными, где-нибудь в лесах, когда машина, на которой всегда были продукты, по каким - либо обстоятельствам не могла подойти. Ну, а развлечение пока было одно: в домах каждый от нечего делать ищет себе занятие по душе - кто роется в безделушках, смотрят альбомы, открытки, тут же разрывая их, смотрит книги, примеряет одежду, шляпы, военную форму офицера (а в Пруссии были военные в каждом доме, это их кузница офицерских кадров), другой бьет посуду, зеркала и тому подобное - скучать не приходится, есть где провести время. Карманы нагружаются мелкими вещами и безделушками, ломают пианино в злости, что не умеют играть или пилят что-нибудь на аккордеоне, другие заводят легковую машину или мотоцикл, а то просто подожгут дом и греются.

А события идут своим чередом. Первый дивизион попал на танковую засаду, были убитые, раненые, пострадала часть установок; но они все же не растерялись, развернулись и дали залп, танки ушли. Уже попадаются немцы, но их мало, большинство сразу же убивают передовые части кавалерии, несмотря на возраст и пол. Трупов немцев много теперь валяется по дорогам и в домах. Особенно злы кавалеристы. Препятствий со стороны начальства пока нет, ведь нас же призывали к мести. Один пример могу привести, а остальных лучше не писать, их много. К перекрестку дороги вышла семья: отец, мать и дочь, уже девушка; отца и мать сразу убили, а их дочь заставили на снегу раздеться. Как раз на перекрестке создалась пробка, зрителей скучающих много. Сначала она отказалась, ей стали помогать, она разделась и упала на снег. Ее пожалели и пристрелили, а между ног воткнули свечку и зажгли, приглашая прикуривать. Много и случаев насилия, даже организованным порядком. Ну, а такие вещи не подлежат описанию.

Впереди нас ждет большой город в центре Восточной Пруссии- Аллейштейн. Мы в течении наверно 5 дней зашли км. 200 в тыл немцев. Немцы не знают, что мы тут. Сваливаемся им, как снег, на голову. Едем впереди с разведкой, держим бесперебойную связь. По дорогам уже бредут толпы освобожденного народа, нагруженные добром, расплатившиеся по-своему с хозяевами за работу. Когда мы, неожиданно, появляемся в деревнях, то долго смотрят недоуменно на нас русские, они не знают, что теперь у нас введены погоны; ну, мы им разъясняем - и радости нет конца. Немцы же бредут, низко опустив головы, возвращаясь домой, где ждет их мало хорошего, если даже и удаетстся дойти живым. На дорогах видна работа танков, в кюветах валяются длинные повозки немцев с разным барахлом, с задавленными людьми, лошадьми. Это те. кто считал, что наши танки будут ехать медленнее их лошадей. Когда их нагнали и, чтобы не мешали двигаться остальным, сброшены гусеницами в стороны и после уже, конечно, вообще двигаться не могли. И таких дорог было много по всей Германии. Некоторых русских ждала неприятная участь тех, кто работал на немцев. Верно, разбирались мало. Но если он был ровесник, работал у немцев, а теперь, прекрасно одевшись, идет домой, а мы ведь воюем дальше и рискуем жизнью, таких убивают, особенно, если попадут под пьяную руку. Раз на дороге мы встретили двух парней моего возраста, работавших у немцев. Один - украинец, другой - поляк, оба отлично одеты и в хорошем настроении. А с нами, чтобы быть впереди и набрать более ценных трофеев, ехал старшина походной мастерской дивизиона, как всегда, выпивши. Их посадили в машину и повезли, они рассказали, что работали сапожниками, а теперь очень рады, что их освободили. То, что они шили сапоги, и, наверное, для армии обозлило того старшину. Он остановил машину, поляку велел идти, раз он не нашего государства, а второго заставил снять костюм, хромовые сапоги, вынул револьвер и хотел расстрелять. Тогда вступился за него ехавший в кабине парторг дивизиона, он уговаривал не делать этого. Но тот еще больше разошелся , парень же весь дрожал и, умоляя, хоронился за спиной парторга, но старшина уже несколько раз стрелял, и все получалась осечка. Наконец, парторг велел ему идти, а старшину стал держать, мы же были равнодушными зрителями; мимо шли кавалеристы и, видя, что он уходит, подъехали и старшина им крикнул, чтоб его убили, что они без замедления и сделали, заодно огрев прикладом по голове проходившего немца - старика и убив его тоже. Снова после этого - вперед на город

И вот к рассвету перед нашими глазами предстал большой немецкий город, весь в дыму. Встали пока на окраине, хочется в город, там уже «славяне» удовлетворяют свою злобу различными методами: одни находят удовольствие в грабеже магазинов, другие -в вине, третьи - поджечь дом. У некоторых квартир толпятся, это нашли не успевшую удрать немку, к ней очередь. Город дан на разграбление, много жертв среди гражданских. В ожидании, разбрелись по близлежащим домам, и каждый что-нибудь да несет, навалили уже целую машину, и есть уже никому не хочется. Мне с радистом повезло, нас отправили искать другой дивизион. И мы с радостью окунулись в этот разгул. На улицах полно пьяных, в разные стороны снуют солдаты с ворохами трофеев: кто с продуктами, кто с одеждой, это все сказывается жадность, а куда он это денет, принесет и бросит. На улице от жары горящих домов текут ручьи, даже жарко. Хотели зайти в «очередь», но она слишком большая, да и что достанется, впереди еще все. Вышли на другую окраину города, никого не нашли и решили прочесать одну улицу с целью, как говорится, «пошерудить», двери все заперты, пришлось выбивать. Комнаты еще не тронуты, но все приготовлено было к бегству, а захватить, видно, ничего не пришлось. Распаковываем чемоданы, такие ценности, все лучшее, но брать ведь некуда, пришлось ограничиться пробованием сладостей. Но время уже возвращаться, а то бы не уехали без нас; прибыли, и снова на машине искать, подъехали к магазину, взяли ящик с печеньем и выехали на окраину, где и встали в ожидании дивизиона у столярной мастерской. Расположились в роскошной комнате хозяина-люстры, ковры, картины. От нечего делать шарим по магазинам, роемся по квартирам, нашли мотоцикл, но заводить никто не умеет. Все же, наконец, завели, и тут же изучили и начали кататься. Тут уже много появилось наших: кто с гармонью, кто на велосипеде, кто с чем; съестным уже насытились. Проходящие дали мне большой аккордеон, но игрок я, конечно, не способный, поскрипел да отдал замполиту, у него машина, есть куда положить. Ночь переночевали здесь, а рано утром снова вперед. Немцы воспользовались нашей задержкой в городе, стали оказывать сопротивление, с ходу прорваться попытки не увенчались успехом. Пришла очередь за нашим дивизионом, значит снова нам вперед, на машины, к переднему краю; но, к несчастью, рация попала с огневых без лямок, (находилась все время с машиной), теперь будет трудно ее таскать. Немецкие танки где-то прорвались и с минуты на минуту могут выйти на дорогу; быстрей оставили машину. Уже вечерело, когда отправились на высоту, где находился командир поддерживаемой части, к счастью, недалеко. Вошли в связь, дали залп. Уже стемнело, когда снова надо идти вперед, и опять искать кого-то. Ночь выдалась морозная. К нам еще присоединилось несколько подобных нам, и мы пошли по шоссе вперед, хотя все плохо знали обстановку. Вот мне и пришлось помучиться, неся такую тяжесть на руках, пот катился градом, а отстать нельзя. Миновали разрушенный хуторок и направились к впереди виднеющейся деревне. Кругом так тихо, это всегда не перед добром. И действительно, не доходя до деревни, неожиданно справа из мельницы и слева из двухэтажного дома показались огоньки стреляющих пулеметов. Перекрестный огонь - плохая вещь; кого-то ранило, крики, сразу же залегли в канаву, головы поднять нельзя. Все поползли по канаве назад, но мне такая возможность не представлялась, мешала рация, но не оставаться же; собрав всю силу воли, я вскочил во весь рост и так добежал до хутора, ни на что не обращая внимания. К счастью, все обошлось благополучно. Встали за каменный дом, но немцы этим не ограничились, дом непрерывно «поливался» трассирующими пулями, нельзя высунуть головы, но стену пробить не могли. Тогда стала помогать артиллерия, хотя и не точно. Но долго сидеть нельзя, надо выполнять задание, и снова похождения по бездорожью с так надоевшей упаковкой. Все же, наконец, нашли затерявшийся в снегах, лесах домик, но он был переполнен; залезли в какую-то большую печь, оказавшуюся трубой, сверху сыпал снег, нет так не выгодно, к счастью, некоторые ушли из домика, и мы, наконец, после всех этих мытарств смогли, хотя и не спать, но все же очутиться в тепле, ну а раз в тепле, то сон перебороть трудно. В связь войти не удалось и решили, что лучше будет, если накопим сил для следующего дня, больше будет пользы. Долго раздумывать не пришлось, ибо проснулся утром. Снова вперед, вчерашняя деревня, так недружелюбно встретившая нас, была уже наша. Снова по колено в снегу и, с проклятиями по адресу неудобной упаковки, отправились туда за получением задачи. Пришли в деревню, ждем лейтенанта Филиппова, отправившегося выяснять обстановку, разместились в дому, где при виде кур вспомнили о том, что долго уже не ели. Через несколько времени куры уже на плите, и мы, с еще больше развившимся аппетитом, сидим в ожидании, но планы наши рухнули, надо идти вперед, кавалерия уже там, и снова в путь. В лесу увидели повозки, тачанки, здесь видно КНП (контрольно-наблюдательный пункт). Развернули рацию, но связи почему-то нет, видно, огневые - тоже в движении. Лейтенанту Филиппову надоело исполнять не его работу - ходить впереди, и он решил идти на огневую и велел нам, в случае чего, самим помочь, то есть в нужное время вызвать огонь. Но через некоторое время вернулся с машиной, встретившей его на дороге, и на ней полно связистов, разведчиков, мы сели туда и в путь. Получили, видимо, приказ передвинуться левее, где шел тяжелый бой. Доехали до перекрестка, где стоял подбитый немецкий танк, а также несколько орудий на прямой наводке. Пока смотрели карту один из связистов залез в этот танк и так увлекся , что и не заметил, как мы уехали, и это было впоследствии счастьем для нас, он спас всем жизнь. Мы же, не заметив его отсутствия, поехали вперед на шум идущего вблизи боя. Вот показалась и деревня вся в огне, там автоматная стрельба; подъехав ближе, видим по бокам дороги лежат кавалеристы, делая нам знаки и только, увидя их, перебегающих под огнем и наступающих на деревню поняли, что мы на передовой линии. Услышав свист пуль над головой; все мигом в канаву и лежали там пока шофер разворачивал машину. Обошлось без жертв, снова на машину и назад, отъехали метров 300 и заехали в полусгоревший господский двор, где и остановились. Пока выясняли обстановку решили доесть кур, которых, не знаю когда, успел схватить разведчик и даже тех, что мы уже почти сварили, по-видимому, когда стояли на перекрестке. Так с аппетитом принялись есть почти сырых, но взорвавшийся рядом, горевший сарай чуть не завалил нашу еду. Но все обошлось хорошо. Пришел комбат, и мы почему-то поехали назад, на огневую. Или новая задача? Снова на машину - и в путь. Но, выехав на дорогу и двигаясь от передовой, артиллеристы, стоявшие на прямой наводке у дороги, приняли нас за немцев, прорвавшихся на машине, и одно орудие, стоявшее на повороте, уже готово было разнести нас, как только мы выскочим, почти в упор. Но вот тут-то нас и выручил оставшийся в том сгоревшем танке, он взял там бинокль и, видно, следил за нами, затем, услышав шум у орудия и увидев машину, он узнал нас и закричал артиллеристам в тот момент, когда до исхода оставалось несколько секунд. Все это мы узнали, когда подъехали к орудиям и увидели их встревоженные лица, тут уже и позабыли поругать отставшего. Плохо было бы помереть от своих. Приехали к тому хутору, где вчера пришлось укрыться. До выяснения обстановки решили поспать, спокойно поесть, на другой день тоже куда-то пытались послать, протянули связь и даже нас вперед послали, но с полдороги вернули, видно и там не нужны. К вечеру связисты смотали связь. Ожидается переезд на другой участок, большой марш. Ночью все уже на ногах, по машинам, и снова через горящие деревни (это жгут уже тыловики от холода) под пронизывающий холод к новым трудностям. Но вот, совсем застывшие, въехали опять в г. Алленштайн, первое средство согреться - это порыться в домах, водки уже, конечно, не найдешь. И вот снова, кто что ест; кто варенье, кто консервы, прямо тут же у костра. Затем опять вперед и тут встретили разведчиков, которые, я забыл упомянуть, отстали где-то и потерялись (а как после выяснилось) загуляли и потеряли связь. К утру выехали из города, так как еще ждали выяснения пути. Снова дорога, короткие остановки, во время которых устраивается возня, для того чтобы согреться. Дороги заполнены техникой, видимо, где-то новый удар, а точнее узнал после войны. Это под Морципеном (пригород г. Алленштайна) сложилась тяжелая обстановка, могущая оказать большое влияние на наступавших. Странно видеть деревни, где полно всякого скота, целые дома с прекрасной обстановкой и где нет ни одного человека. Немцы, видно, разбежались, а оставшиеся истреблены. Но вот снова чувствуется близость передовой. Комбат и мы получили приказ добраться до наступающей спешенной кавалерии и в любую минуту поддержать ее. Подъехали еще немного на машине, и вот перед нами панорама боя: впереди большая деревня (там немцы), недалеко лежат наступающие; но бой уже начался, пробрались в недалеко стоящий господский дом, оттуда происходило управление боем, но, видимо, большого наступления здесь не будет, очень мало войск. Дело уже к вечеру, пора подумать и о ночи. Выбрали каменный домишко, развернули рацию, вошли в связь, и из-за ожидавшегося наступления включались через каждые 10 минут. Ночь прошла спокойно. Наутро, едва рассвело, немцы усилили огонь, и из деревни показалась большая группа немцев. Несколько десятков людей, являющихся передним краем, понемногу стали отступать, орудия, а их число было в единицах, опустели. А немцы уже близко, теперь дело за нами, но командир поддерживаемой нами кавалерийской части находится в другом доме, а нам нужно быть у него под рукой, в это время некоторые уже начинают убегать от домов. Пробежали в дом, развернули рацию, встали между двумя окнами, так как в окна уже летят пули и телефонист, не успевший убраться вовремя, уже лежит. В комнату ползут раненые, единственная сестра уже не успевает их перевязывать, и они стонут и кричат, еще больше действуя на нервы. Передал команду нанести удар по этому дому. Так будет лучше, чем плен; будет возможность убежать в подвал и больше шансов на жизнь. Жду, когда немцы будут рядом. Сильно выручает крупнокалиберный пулемет ДШК на повозке, где, видимо, смелый пулеметчик. Некоторые стреляют в окна, но патроны все, я отдал свои (все равно не нужны пока). Вот уже у сарая немцы, еще несколько секунд и все, вдруг раздался грохот. Появляется наш танк, расстреливая и давя наступающих немцев, те сразу обратно. Как приятно, снова возвращается спокойствие, но все еще возбужденно обсуждают эпизоды боя. Мой напарник, за большой рост его звали Фердинанд, пошел обшарить убитых, но, кроме безделушек, ничего не нашел. Зато где-то нашел немецкую повозку и принес съестного, что было как раз не лишним. В это время уже подтянулись силы, приехали и наши связисты и другие. Перешли к ним в дом, там жизнь шла вовсю стряпня, жарят. Спокойно переночевали. Тут что-то обстановка не ясная для меня была, почему-то мы никому не требовались. Потом сели на машину и - вперед, встали под высоткой вместе с огневой, дали залп. Начало темнеть. Решили перейти на ночь на видневшийся впереди хутор. Там уже обосновались конники, но места хватило, согрели чаю, провели связь на огневую. Рано поднялись, дивизион дал залп и - вперед, как раз на то место, куда ударили. Это поле представляло неприятную картину прошедшего боя. Около реки остановились; здесь много убитых наших, в том числе и та медсестра, упоминаемая выше. Она так и осталась как живая, по-видимому, перевязывая раненого. Мина разорвалась около них, оба так и остались сидеть. Около них стоит наш танк, увязнувший. Но почему никого нет? Неужели мы ударили по своим? Огневая остановилась рядом. Так простояли до вечера, без происшествий. Разве только то, что один, балуясь в танке, а пушка была заряжена, выстрелил и перепугал оправляющегося под стволом. К вечеру подъехали связисты на паре лошадей, отпросились с нами переночевать в позади стоящей деревне. Там нашли своих и спокойно переночевали. Наутро к нам они заехали, опять предстоял переезд далеко куда-то. Подробности уже забыл, переезд ничем не отличался от других. Въехали в какую-то деревню. Начали снова стряпню: блины и так далее. Ночь переночевали, а на утро все разбрелись по деревне. Иногда попадаются гражданские немцы, но все старые. Увидели в доме молоко, хотели спросить, но лучше решили взять без спросу и весь бидон.

Это все уже было в начале февраля. Погода наступала весенняя. Появилась вода. Но вот снова на специальное задание. Предстоит большой переезд через Польшу, Данцыгский коридор и в саму Германию. Это, между прочим, неплохая прогулка, посмотреть чужие земли, как там теперь жизнь идет, через много городов и деревень. Запаслись продуктами и - в путь, хорошо пригревает солнце. У всех повышенное настроение. И вот начался переезд, который я охарактеризую в общем, и он продолжался несколько дней. В городах только начинает зарождаться жизнь. Кое-где ходят немцы, убирают трупы, очищают дороги от тех, кто хотел бежать и мешал движению наступающих и их барахла. По дорогам встречаются большие группы молодых и старых немок и немцев; наши их гонят куда-то на работу. Идут, понурив головы, изредка бросая изподлобья взгляд на победителей. Попадаются и другие виды нарада, освобожденной Европы. У них другой вид: набрали добра на лошадей, некоторые приобрели даже трактор, натыкали своих флагов и радостно машут руками, что-то крича, мы отвечаем тем же.

Затем въехали на территорию Польши. Здесь сразу более бедный вид. Если там мы не видели существенной разницы города и деревни, там везде камень, черепица, а в домах - богатая обстановка: пианино, приемники и прочие вещи, то тут уже иначе. Даже есть и крыши соломенные. Да и сами поляки на редкость скупые, ночь не спят, боясь, что мы что-нибудь украдем. По ночам слышится отдаленный грохот боя, это даже кажется страшнее, чем когда сами там. По-пидимому, потому что там об этом меньше думаешь. Едем не одни, с нами опять кавалерия движется, где-то будет новый прорыв.

Ввиду того, что пишу уже в 1948г. подробности забыл, да и выдающегося ничего не было. Вся дорога в заботе о ночлеге, в приготовлении пищи и все. Верно, при переезде через р.Вислу дорога была ужасная, грязь по кузов, так как мост был взорван и пришлось ехать обходом. Во время одного большого крена вывалился в грязь Фердинанд. Долго потом смеялись. Холодно, конечно, не было, ибо набрали перин, одеял. Да и на улице тепло. Потом, перед концом марша, я заболел горлом, не мог глотать, ничего не ел. Так что при наступлении я находился с тылами. Где-то впереди шел бой, я лежал в бывшем доме военнопленных, читая их надписи на стенах, находился в господском доме со спиртзаводом, но спирта нет. На этом участке стояли недолго, видно, пришлось нашим отступать или, как потом со смехом рассказывали, вспоминая ребята, «драп-марш». Это было как раз под городами Концице и Тухоля. После этого продолжительный марш, и опять те же картины следов войны. Остановились в большой деревне, расположились, стали приводить себя в порядок: фронтовая жарилка, баня, снова стряпня и прочие бытовые заботы, как будто ничего и не случалось. Там пробыли, кажется, с неделю, затем снова марш к передовой. Простояв несколько дней в одном господском дому, переехали ночью ближе к передовой и разместились в большой деревне, где пришлось быть до праздника 23 февраля. Напротив был когда-то гостиный двор «Гастхаус» с клубом, вот для нас и было развлечение. Ходят, пересматривают, бьют все, кто чем. Ездили на машине рыть НП. Удивительная обстановка, вокруг никого нет, одни мы; вырыли блиндаж, но несмотря на то, что он был и на высоте, показалась вода, стали вычерпывать ведрами, но не помогло. Переднего края нет, но немцы где-то рядом, ночью видны по дорогам их машины со светом; никто не стреляет, черт знает что. Вечером же принесли ведро свинины, заранее посланные ребята, поели и, не докопав, домой. И почему-то больше не ездили туда. Обратно ехали усталые, но зато веселые с песнями. Занимались еще размоткой несколько жильных проводов в один, куда-то не хватало связи. Во время этой работы низко пролетел «мессер», видно даже летчика, поглядел на нас и улетел, ждали бомбежки, не было. Видно от скуки стали появляться драки, одной из которых я был свидетелем (наши разведчики с какими-то другими), сначала «уговор», ругань, затем выстрелы, крики и мимо меня пробежали. Я узнал наших, стоял в это время на посту. Тяжело был ранен какой-то лейтенант, наших узнали, велось следствие, но до конца не дошло, ибо вскоре мы выехали. Вот тут стали выявляться способности поваров, кто что может : но большинство котлеты и блины шли в ход скоро и хорошо. Праздник прошел неплохо. Хотели отдельно взводом управления справить, так как издавна существуют нехорошие отношения с огневиками: мы на них, они на нас. На них мы за то, что меньше рискуют жизнью, всегда на машине, где есть и запасы, а мы же кто где, связь на линии, на промежуточных станциях, разведчики радисты впереди и, когда случай приведет попасть на огневую не имея продуктов, то приходится просить всегда у них, а они недовольны этим, говоря: - «Вы впереди, у вас все трофеи, а вы не пришлете к нам с попутной машиной». Также и другие мелочи, связанные с условиями вытекающими из задач, выполняемых теми и другими. Но командование решило все же праздник провести вместе, за общим столом, но веселости особой почему-то не чувствовалось, по-видимому, привычка солдата вести себя свободно среди своих, близких товарищей, где можно поговорить обо всем и о командовании, и о грешках, допущенных каждым, наметить путь к немкам и так далее. Поэтому, как только кончились речи, сразу же все мы пошли к себе в дом, тем более, там уже все было готово. Тут дело было лучше, выпили и каждый делает что может, пока под конец все не остались лежать на своих местах. Но вот появились слухи, что скоро опять в рейд с кавалерией, а вскоре этот слух перешел в действительность. Бабушкин с нашей рацией получил задачу ехать в штабной машине, хотя и не пришлось в ней воевать, но и то хорошо, что хотя не пришлось во время марша мокнуть, так как был дождь.

Снова мелькают деревни, города, немцы, а также весь Запад, и вот уже близко передний край. Остановились в большом господском дворе, объяснили задачу: поддерживая наступающую кавалерийскую группу с трех сторон, охватить город Найштетин с юга, правый и левый фланги соединяются, тем самым город окружен, и войска идут дальше по шоссе на север с целью выйти к Балтийскому морю. Машина снова пущена в ход. Передвигаемся ближе к переднему краю куда-то правее города. Ночной марш где-то по бездорожью, затем по шоссе, короткие остановки, во время которых, как уже вошло в привычку, большинство соскакивает и бегут рыться в домах и по вызову бегут назад кто с чем, что впоследствии приходится выкинуть, ведь машина на 30 человек, а на ней связь, рации, лопаты, продукты, о вещах уже и не приходится думать.

Днем вручили комсомольский билет, что позволило теперь вспомнить дату 26-го февраля. Короткие ночные отдыхи, где приходится развертывать рацию, в то время как все аппетитно похрапывают. Пока движемся без приключений. Вот остановились в громадном господском доме. Роскошная обстановка, все разместились так, что и дома, наверное, не снилось, видно, жили богачи. С утра начали обыск, кто варенье, кто сироп какой и другие вкусные вещи, которых в больших количествах в подвалах и на чердаке, и как всегда, насытившись, каждый ищет другое развлечение. Кто катается на детском велосипеде, который гнется от его тяжести, кто разбирает часы, приемник или прибор. Кто находит удовольствие разбить зеркало или уронить зеркальный шкаф с дорогой посудой, однако, последнего и я был любитель, ведь этого не придется испытать где-либо в другом месте. Другие пошли на громадный скотный двор делать «подъем» беспризорным свиньям, выстрелив в них из автомата, получается интересная картина, затем, нагрузив, чтобы не скучно было ехать дорогой , снова в путь, пока война идет хорошо. Уже попадаются пленные. Снова остановка в деревне, и опять в господском дворе недавно занятом. Во дворе немецкие повозки с различными вещами. Опять в дом развлекаться. Оставшиеся старые немцы смотрят со страхом, как русские копаются в барахле, им уже не до жалости. Нашли пирожных, торты, немцы неплохо их готовят. В сарае, в куче амуниции лежит раненый в обе ноги немецкий солдат, еще молодой, и вид его вызывает жалость наших солдат, ему натаскали съедобного да так и оставили, некогда с ним заниматься. В заключении, выполнив несколько приказаний на велосипеде, снова на колеса. Дороги забиты. Снова через деревни. И вот приказ с комдивом вперед. Уже выехали на шоссе, город позади. Бой идет рядом, за бугром, это видно по близкому шуму, скачущим во весь опор из огня связных на лошадях, мотоциклах. На перекрестке командир наступающей кавалерийской части объясняет задачу танкистам. Мы останавливаемся. Входим в связь с огневой, даем залп. Во время которого, как всегда, выражение лица у всех переходит в многозначительную улыбку, вот, мол, «дает», немцу там плохо. Потом снова вперед. Въезжаем в деревню, но она пуста. Встали на окраине, быть может, там немцы, но все тихо. Останавливаемся в центре у магазина, развертываю рацию, вхожу в связь, мой напарник Фердинанд, большой любитель трофеев, исчезает. Видимо, по нам начинает бить самоходка, но снаряды попадают в пруд и рвутся на льду невдалеке, приходится забраться в магазин, и там опять соблазну много. Но, видимо, мы не на эту дорогу попали. Деревня наполняется наступающими, на всех лицах радость, это я стал замечать с первых дней войны на немецкой территории. Но эта часть не та, которую мы поддерживаем, та пошла влево, через лес. Вот, наконец, идет и мой Фердинанд с «добычей». Тут все, начиная от карманного фонарика и кончая аккордеоном. Ведь все равно через день это все выкинут, вот такая у людей жажда. Ежеминутно буксуя, едем через лес, наступающих догнали, но немцев нет. Выехали к отдельному дому, вошли в связь. И тут, видимо, командование решило прекратить наступление. Ибо немцы разбежались по лесам и оттуда нападают на наших. Теперь будет другой вид боя. Ночью едем через лес, едем на огневую. В любую минуту ожидаем нападения. Но все прошло удачно, выехали на шоссе, тут уже спокойнее. Приехали в дивизион, расположенный в господском доме у дороги, там уже полностью устроились наши, со всеми удобствами. Найштетин уже наш, и штаб полка там, держим с ним связь, они хвастаются трофеями. До них километров 15 и слышно плохо, так как питание рации уже подработалось. Поэтому на другой день повезли рацию для промежуточной связи, чтобы она в определенное время дублировала связь. Я поехал для того, чтобы узнать место для промежуточной связи, а когда потребуется их снять снова, приехать за проводника. Квартиру они выбрали неплохую, есть и немочки; будут жить как паны со всеми удобствами. Но им не пришлось там быть (что-то я уже забыл), их, кажется, в тот же день сняли. Ибо их могли заметить немцы.

Погода испортилась, холодно, вьюга. По ночам в лесах стрельба-это «прочесывают». Раз и нам сообщили, чтобы были готовы к тому, что на нас выгонят группу, чтобы встретить вырыли ровики, все наготове, оборона круговая. Плохо по ночам, пурга, ветер, кругом лес. Немцы подойдут и не заметишь. Стрельба в лесу то приближается, то не слышно вовсе. Люди все в напряжении, нервные. Вечером нашему шоферу Иванову, когда вылезал из машины, кто-то ударил по лицу, прибежал в каком-то истерическом плаче, еле унялся. Кто мог ударить, он такой безобидный парень. Так это и осталось загадкой. Утром в сарае, в сене нашли двух немцев. Днем ходили на облаву, поймали тоже двух, они показали, что здесь два батальона и даже с орудиями. Но будто они готовы сдаться в плен. Одного немца послали, чтобы он привел своих. Но он и сам не пришел, видно, обманул, или его за агитацию офицеры убили. Еще больше усилили охрану, он видел, что нас немного, и мог привести точно на нас. Наутро опять к лесу. Комдив на машине по дороге едет один. И вдруг - сильный взрыв, и от легковой машины только остов. Он наскочил на мину, которую мы только теперь заметили на дороге. Подбежали, он еще жив, вынули весь в крови, оборван, но серьезных ранений нет, да и притом у него сильное тело и организм. Все очень жалеют его , свой был человек, с ним воевать хорошо. Комдив вскоре пришел к нам опять. Тех немцев разбили, в общем, навели порядок, конечно, не мы, а пехота, и снова путь к морю. Без особых приключений доехали до города Гросс Тихов. Там постояли несколько дней. Командованием была в подвале сделана гауптвахта, так как было много пьянства и драк. Но там жилось им неплохо, туда и перин принесли, и вина, и еды. Все удобства, они даже по ночам ходили к немкам. Рядом завод с сыром, днем туда - закуска под боком. В общем, неплохо. Верно, там меня начальник связи хотел превратить в ординарца, обещая и награды, и хорошую жизнь, но несмотря ни на что и даже угрозы, я не пошел. Мне эта боевая жизнь была лучше, характер не позволял быть прислугой. Здесь я воздерживаюсь писать о нехороших фактах, без которых не мыслима война. Это, в частности, о насилиях над женщинами, а это заняло бы немало места. Так вот, после всего этого тронулись на город Кезлин. Без происшествий проехали и этот путь; и тут был дан вроде отдых, кавалерийская группа стала на охране с моря, и мы тоже устроились в каком-то доме, видно, бывшая радиостанция на берегу, опять со всеми удобствами и расчетами на хороший отдых.

Наши надежды сначала оправдались. Вдруг у нас появился патефон и несколько немецких пластинок, и среди них даже очень хорошие и веселые. Наверху в прекрасной комнате кругом ковры, картины, дорогая обстановка, едим и пьем из дорогих сервизов, как господа. Варим яйца, которых здесь много, жарим блины, в общем, все удовольствия. Но это, к несчастью, ненадолго, несколько дней. Потом в ночь, снова марш. Обстановка выяснилась после. Не знаю, насколько это точно, но дело было так. Немцы высадили десант в г. Кольберге, в порту, причем очень сильный с моря, и поддерживали его корабли. Так получилось, что они оказались в нашем тылу, туда спешно и были брошены все силы, которые были поблизости. И вот к утру, а мы выехали вперед с разведкой, чтобы найти поддерживаемый полк, перед нашими глазами предстал город с многочисленными остроконечными кирхами, заводами и, как всегда, на окраине поселки стандартные дома с красивыми черепичными крышами. Ярко светило солнце, кругом так красиво. Этот вид поразил нас. Но город зловеще молчит, готовый в любую минуту обрушить на нас массу огня. Над городом видны дымки разрывов шрапнели, это идет пристрелка артиллерии. Свернув с дороги, попали в деревню, здесь расположилось польское соединение, видимо, второй эшелон. Полк, что искали, здесь не оказался. Потом назад шли через лес к большому господскому дому, где как раз был пункт наблюдения командира пехотного полка. Но пункт этот был выбран не совсем удачно. Верно, город рядом, видно все, как на ладони, но и нас оттуда видно хорошо, тем более такое движение. Выехали на опушку леса, дальше на машине нельзя, пришлось идти пешком до того дома, а немцы все видят, и часто бросают туда снаряды, чему мы и были свидетелями, как только стали подходить. Подвал у дома оказался надежный, там и остановились. Комдив оставил бинокль в машине, и мне досталось опять идти назад; когда я шел, по полю над головой просвистела пуля - где-то снайпер. Но, к счастью, он больше не стрелял, и я благополучно добрался назад. Развернули рацию, так потянулись дни подготовки к штурму. На нейтральном поле стояли машины, при обследовании оказались исправными, и мы решили днем их забрать. Сначала проскочили за стог сена, потом до машин, сбросили немецкую амуницию, завели, вытащили их из канавы и почти на глазах у немцев увезли. Затем и легковую замечательную машину. А первая хорошо служила до конца войны.

Иногда пехота отдельными группами ведет штурм, пытаясь зацепиться хоть за край города, но на окраине большие казармы, и там немцы прочно сидят. Иногда немцы ведут обстрел по нам из кораблей. Неважная вещь громоподобные раскаты и потом ходит земля, в это время все уже в подвале. Несколько попаданий в дом, в сарай, но до подвала пока не достало. Верно, и в подвале в это время неприятно. Так один еврей, наш помкомвзвода, как-то случайно очутился у нас, видно, хотел посмотреть, и как раз все это началось, так он все метался и хотел куда-то убежать. После больше уже не приезжал, зато в дивизионе хвастал, что пел в это время песню «черные ресницы, черные глаза». Узнав это, мы сообщили в дивизион и разоблачили его. С того времени он, прежде чем приехать, справлялся насчет артиллерии, танков, авиации, как она ведет себя, но приезжать все же не решался. Километрах в двух была станция, где было много эшелонов с барахлом, беженцев, которые, видно, убежали пустые, с шоколадом, с конфетами. При подходе обстреляли нас из «скрипачей», реактивными большими снарядами. Это вещь неприятная, когда они «промычат». Их выстрел похож на мычание коровы, потом сразу тихо по фронту, затем ходит земля и огненные взрывы, все облегченно вздыхают, мимо. И вот мы у эшелонов. Живописная картина: столько добра валяется, а мы по вагонам ломая чемоданы, узлы, в поисках часов. Я нашел одни, но по этим вагонам чуть не ушли к немцам, ибо вагоны тянутся прямо к ним. Спасибо минометчики предупредили. Нашли эшелон со сладким, но он сильно обстрелян, и все лежит на насыпи. Набрали в наволочки шоколаду, конфет и назад. По дороге увидели полный сарай немцев и немок. Засекли, этой ночью им не будет покоя. Ночью где-то застряла наша машина, так что утром пошли на поиски, но встреченный нами разведчик сказал, что она уже выехала, решили прогуляться по хуторам. Тем более, немцев тут никто не тревожил. Зашли в один дом, а их там полно, в том числе и красивых, молодых. Я как понимающий немецкий язык расспросил, некоторым объяснил, что городу скоро «капут», а они делают вид, что и рады. Но русские «Иваны» знают свое дело, не обошлось и без крика. По дороге обратно еще напали на дом. Там пекут блины, хотели откупиться ими, но пришлось немкам отдать и то, и другое. С таким видом смотрят на это старые. Но это же еще хорошо, они делали у нас хуже, они это понимают и терпят. За эти вещи и за пьянку некоторые были переведены в пехоту. Из наших радистов там оказался Бабушкин, и как пехотинцы принимали участие в штурме, некоторые были убиты. И вообще этот полк нес большие потери. Но все же сил еще хватило на более решительный штурм, в результате которого наши зацепились за окраину и взяли военные казармы, что значительно облегчило последующие действия. Этот штурм начался дней пять спустя нашего прибытия. Сильная артподготовка, техники много, но немцам в подвалах не так уж опасно. Вместе с наступающими бежим вперед по придорожной канаве. Вот уже город близко, успеваем еще на ходу снять с разбитой самоходки хорошую рацию, пригодится. Немцы бьют с моря, авиации трудно действовать, с кораблей и с земли - сплошное огненное кольцо, все же наиболее храбрые прорываются. Прямо на шоссе откуда-то противно тявкает автоматическая зенитка, приходится часто ложиться, бьют снайперы из домов. Но вот, наконец, спасительные казармы, теперь и нас будет трудно достать. Но, видно, потери большие и наступление прекратилось. Да и немцы упорны.

Говорят, что к ним приезжал Гитлер и велел держаться до последнего, так что даже гражданское население им во всем помогало, за пулеметами находили и женщин. Полк, который мы поддерживаем и от которого почти ничего не осталось, отходит на отдых, и на их место прибыли наши союзники - поляки, посмотрим, как они воюют. Живем вместе в подвале. Часто даем залпы - немцам не дают покоя. Среди поляков в большинстве оказываются русские, а командиры все наши дело только в форме. Но воюют все-таки плохо, их гонят на штурм, а они хоронятся по подвалам или собирают съедобные трофеи. Кстати сказать, этих трофеев стало мало. Вначале еще были во дворе повозки, в которых было все, и хотя они были на виду у немцев, все же кое-чего брали. Но в конце все вышло и приходилось отправляться в тыл, в более глубокие поиски. Так мне пришлось однажды. Был теплый, солнечный день, немцы вели себя тихо, и мы пошли по железной дороге на ж/д станцию (где даже были как-то раз), а заодно зашли и на огневую навестить своих. На обратном пути прошли весь эшелон, но нашли немного консервов и все. Кругом уже наши обшарили. Это так всегда бывает, когда идет наступление всем хватает, а стоит постоять несколько дней, как уже все уничтожается. Подходим к городу, опять обстреляны из зениток, перележали за насыпью и снова в казарму. Вчера на этом месте был ранен какой-то наш полковой начальник, помпотех, кажется. Принести воды тоже опасность, колодец один, а немцы его видят, насажали везде пулеметчиков, снайперов и не дают покоя засевшим в этих нескольких домах. Сзади в роще было много немецких «скрипачей», реактивных мин, о которых я упоминал выше. И командование разрешило их изучить, а потом выпустить по немцам и даже обещали наградить за это. Взялся за это дело начальник разведки одного из наших дивизионов. Приспособил взрыватели от наших систем. И даже смогли раз дать залп, от которого и наши поляки перепугались, услышав сзади это грозное мычание, но потом обрадовались, узнав, что свои. Снарядов этих было много, но без взрывателей, а свои - самим нужны, да и притом скоро должен быть штурм. Началась подготовка, два других наших дивизиона вместе с инициатором этого дела уехали почему-то на отдых, да и что им делать: выделенные снаряды и один наш дивизион выпустит за короткое время, если потребуется. Из подвала перешли в переднюю казарму на первый этаж. От немцев отделяет две стены. И они часто стучатся своими снарядами, но стены сделаны ими же, а немцы любят прочность. Единственное развлечение - это патефон и две пластинки, хотя и немецкие, но музыка русская. Все русское теперь так любят, даже если надпись увидят русскую где, читают с удовольствием. Одна пластинка была «Румба», другая на мотив «Ваша записка в несколько строчек», и слова эти же, только по-немецки. Слушаем целый день. И так это въелось в голову, что и сейчас, услышав этот мотив, полностью перед моими глазами представляется эта картина. И вот, кажется, день на девятый в ночь назначено вести огонь методически. Так распланировано по частям каждому: с такого-то и по такое-то время вести огонь, таким образом, беспрерывно до утра. Это так решил польский пан генерал. И вот началось! Особенно красиво, когда ночью стрелял наш дивизион. Из темноты через промежутки времени как будто огромные метеоры, оставляя за собой след, пронзая черное небо, вылетают реактивные снаряды, затем шелест над головой и видно, как рвутся на крышах сотни светящихся осколков, вылетая из общего пламени. Все вышли на улицу и смотрят на эту смертоносную красу. Я тоже успеваю крикнуть в рацию «огонь» и сразу же на улицу. К утру немцы не выдержали и стали гружиться на корабли, оставив заслоны. И при всей нашей жалости часть смогла уйти - их выручили военные корабли. Все оставшиеся почти истреблены, в том числе и гражданские. И вот все стихло, и город, казавшийся столь неприступным, откуда в любой момент ждала смерть, утих, как будто не люди, а он сам, вместе с домами, заводами вел борьбу и теперь смертельно ранен, тяжело дыша дымящими развалинами. Как приятно идти по тем местам, где только вчера еще нельзя было встать во весь рост. И солнце сегодня светит как-то особенно ярко. Наше дело кончено, надо идти назад в дивизион. Решили, не дожидаясь машины, уехавшей в город за трофеями пока мы свертывали рацию, идти пешком, чтоб продолжить это наслаждение тишиной среди природы. Вот и дивизион, нас радостно встретили, вводят в дом, усаживают за стол, угощают. Как это все хорошо, спокойно.

Спокойно переспал ночь, утром стряпня, хорошо все под рукой и в любом количестве. Наготовили, побуянили напоследок, свалив шкаф с посудой, хорошо позавтракали. Приехавшая машина почти пуста, трофеев мало: привезли только бидон со сливочным маслом. Но долго отдохнуть не пришлось. В этот же день снова большой марш, едем на уничтожение окруженных немцев в районе г. Гдыни и г. Данцига, опять такая же война на одном месте. Но настроение хорошее, особенно у меня, любителя смотреть на окружающее, притом в такую солнечную погоду. И снова через города, деревни. Всюду следы войны. В городах уже видны очереди немцев в магазины. Жизнь, видно, уже началась. Спим прямо на машинах, едем спешно день и ночь, останавливаясь только для принятия пищи. На дорогах снова вся Европа, махает разноцветными флагами, и что-то радостно кричит, видя наши «Катюши».

Взятие Данцига

Ну вот начался «польский коридор» (участок Польши между Германией и Восточной Пруссией). Другой вид сразу и домов, и дорог, даже природа и то другая, кажется. Но вот уже начинается фронт, орудия, отдыхающие войска, слышен грохот. Кругом много войск, заняты все поляны, а в лесах размещена техника. Дорога похожа на реку с грязью, а чтобы найти съедобного - нечего и думать. Придется пользоваться только нормой со склада. Огневая установка встала у полуразрушенного домика, здесь мне предстоит работать уже с огневой. Выставили антенну, принесли сена и устроились для дальнейшей работы. Разведка ушла вперед, и мы с ней должны связаться. Сначала они отвечали, а потом пропали совсем, такая же история в других дивизионах. Целыми ночами кричат в микрофон позывные, даже охрипли некоторые. Но тут такая местность: высоты, лес да и питание рации, видно, износилось. Уже и рации старые, и связи нет. В эфире такой шум, ругань, что у человека незнающего сложится впечатление, что так нельзя ни о чем договориться со своим корреспондентом.

Сходил в тылы, принес другую рацию и новое питание, а также питание для себя: выручает бидон масла. Немцы сильно огрызаются, да и сил у них много, притом корабли опять с моря. На обратном пути под ноги со свистом метнулась «болванка», но это уже знакомая вещь не заставила упасть, она же не рвется. Прибыл на огневую. Но тут снова задача идти вперед, найти разведку, дать питание для рации и назад. Но это почти невозможно, где они затерялись в этом огромном океане войны! При этом идти с Кацем, евреем, о котором я писал выше, что был под г. Кольбергом и хвастался, что пел песни под обстрелом. Впереди деревня Клайн Катц, там где-то наши телефонисты, может ,от них, что узнаем, но пройти туда большой риск. Туда часто летят снаряды по всей деревне. Увидев это, Кац стал меня уговаривать, зачем так рисковать, все равно это бесполезно, затея эта как все равно «утопающий за соломинку», ведь их все равно не найдешь, упомянул мою молодость, свою жену, дочь. Я, конечно, сам понимал бесполезный риск этой затеи, и ведь мы сами заплутаемся, тогда совсем будет там плохо без связи, при том, что сделано начальник связи и комдив не знает. Все же я дошел до дивизиона, стоявшего у деревни, узнал, как у них со связью, а разведчики их пошли с нашими (они тоже, оказывается, ничего не знают) и посоветовали нам не ходить. Вернувшись немного назад, решили обдумать это дело у костра, присев со стариком - обозником. Но увидели нашу машину, она направлялась тоже на поиски. Мы пришли обратно, нам сказали хорошо, что вернулись, а вскоре вернулась и машина, бесполезно конечно. Утром пришел разведчик, взял питание, и все уладилось. Потом переехали в ту деревню Клайн Катц. Связь работает. План разгрома предусматривал разбить эту группировку сначала пополам на Гдыньскую и Данцигскую, а затем их уничтожение. Что и было совершено.

Ночью мы опять на колесах по бездорожью, и стоит только засветить фару, как уже летят снаряды. Так потихоньку продолжалось всю ночь, через большие высоты, порой, очень крутые, поросшие лесом. К утру подъехали к только что взятому пригороду Данцига- Цоппот (в н.в.-Сопот). Мы будем действовать на уничтожение этой группировки. Навстречу уже радостные лица с трофеями, играют на гармонях, это еще более усиливает наступательный порыв. Вот и мы переехали через железнодорожный мост, который немцы не успели подорвать, хотя он еще заминирован. Кругом следы упорного сопротивления, на перекрестках немецкие разбитые орудия и так далее. Приехали к баракам, видно бывший немецкий городок. Развернули рацию, тут пока и обосновались. Удивительная погода: солнце уже хорошо греет. Это уже за вторую половину марта. Рядом море. На берегу большая высота, и на ней красивый дом, пошли туда. Перед глазами замечательный вид, все как на ладони. Слева - огромное море, а справа краснеет черепица крыш городов. Сначала пригород Цоппот, затем Олива , Ленгштрисс и, наконец, вдали виднеется громадный город. Это Данциг. Высятся портовые краны, трубы многочисленных заводов. К морю идут немецкие транспорты в сопровождении военных кораблей, но с берега их артиллерией не достать, а авиации не подойти, хотя и пытаются наши самолеты, сильный зенитный огонь. К берегу подвезли большие пушки, но снаряды, хорошо отсюда видно, не долетают. Зато с кораблей тоже отвечают. Какой гул раздается от их выстрелов! Видно, как наступают полки на Оливу, где немецкие орудия. Все поле боя, как на картине. Здесь с нами и наблюдатели. Но немцы, видимо, решили нас спугнуть: из лесу выползла самоходка и стала бить, ну, конечно, с горы бегать хорошо. От нечего делать пошли по городу. Там солдаты забавляются: где-то нашли маленькую лошадку и хотят покататься, видно лошадка из зоопарка. Может, это со стороны и покажется удивительным, когда кругом война, но это так развлекаются. В это время - обстрел наугад по домам, это не страшно. Я больше интересуюсь альбомами, тут на картинках вся жизнь, люблю смотреть журналы. Наглядевшись, вернулись. В это время показались высоко чьи-то самолеты и стали бомбить, попали по нашему переднему краю и по немцам. Это оказывается союзники, англичане «помогли». На другой день переехали на восточную окраину, ибо наступление идет с запада по берегу. Огневая установка в каком-то огороде, а сами - наверху дома в комнате какого-то инженера, видно. Меня послали вечером спать в машину, чтобы чего не украли. Вышел на улицу, ночь темная, кое где выстрелы, затем грохот, свист осколков. Кругом падают сбитые сучки и снова тишина, потом крики. Подошел к установкам, часовой еще в ровике никак не опомнится, а другой уже хрипит. Подбежали другие, доктор, внесли его в дом, но он уже мертв, осколок прямо в сердце. Досталось и машинистам: где стекло разбито, где радиатор, но больших повреждений не было. Жалко товарища, еще днем мы возились дорогой с ним: он шел за машиной, и я хотел схватить его за нос, а он меня за ногу. После этого все перебрались спать в подвал, а я все же полез в машину. Я забыл написать , что у нас радистов, теперь своя радиомашина, маленькая, крытая, конечно, трофейная. Думаю, убьет, так спящим. Но до утра все было спокойно. А утром, придя в комнату, никого не обнаружил, спустился в подвал, а они все спят там на угле. Посмеялся над ними. Убитому был сделан гроб, его похоронили около этого места на бугре, под салют, из своего орудия, а также залп одной «Катюши». Спи, товарищ, теперь ты уже спокоен, так далеко найдя себе смерть.

Потихоньку наши части продвигаются вперед. За ними и мы, вот уже второй пригород-Олива. Очень много подбитых танков, это работа немецких фаустников, которых с их стороны участвует очень много. Одна батарея срочно выдвинута вперед, нам пришлось их искать пешком, так как пока снимали антенну, свертывали ее, они уже уехали. Идем за ними вперед, после некоторых поисков обнаружили их на окраине последнего пригорода Данцига-Ленгштрисс, около отдельного разрушенного дома. В нем и расположились. Данциг уже рядом, там идут бои. Хочется туда, но приказ быть на огневой, приходится выполнять. Даем несколько залпов, бой достиг наивысшего напряжения. Около нас расположились артиллеристы, но, когда давали залп, их осыпало пылью, камнями так что они сразу убрались.

Так проходит несколько дней, немцы уже прижаты совсем к морю, снарядов еще много и, чтобы не везти их с собой обратно, их решили все выпустить, представляю, что там осталось от немцев. По ночам появляются изредка немецкие самолеты, и тогда все небо украшается тысячами огненных трасс - красивое зрелище.

Вот вкратце, пожалуй, и все, что можно написать об этом периоде. Подробности этих боев, я знаю из рассказов, только, которые писать не стоит. Я пишу, что было только со мной, то чему я был очевидец, а с огневой, конечно, много не увидишь, а бои там были трудные. Куда-то теперь направимся? Вскоре узнали, что на реку Одер, а это далеко, большой марш. Помылись в бане, ночь отдохнули, а на другой день прощай - Данциг, пожалуй, уже не увидим больше этих мест. Останавливаемся в какой-то деревушке, находим хороший дом, немцев выгнали наверх, хотя большинство от страха и сами убежали в лес. Тут решаем культурно отдохнуть, у каждого кровать с несколькими перинами, белоснежные простыни, ну и, конечно, белье, которое часто меняем, у немцев этого добра полно. Я как понимающий немецкий язык, хотя и не совсем хорошо, руковожу кухней, командую их же продуктами. Раз даже хотел показать пример, как надо работать: когда старуха медленно ощипывала своих кур, дернул за перья так, что вырвал у курицы бок, чему старуха засмеялась, но работать стала лучше, видя, что ее не обижают. Работа закипела: жарят картошку, кипятят кофе и так далее. По-видимому, в дивизионе рассчитывают стоять долго, чистят машины, моют. Но ожидания не сбылись, дня через два мы уехали, а хорошее было местечко.

К Одеру

И снова многодневный марш. Это было в последних числах марта. Немцы уже занимаются земледелием, приводят в порядок дома, улицы. Снова мелькают города, деревни, хутора. Едем к Одеру. Без приключений доехали до назначенного места, встали в лесу, до Одера км.20-30. Но пошел дождь, да и люди утомились с дороги, и, видимо, командование сжалилось. Проехав еще немного, ночью расположились в господском доме. Видно, здесь жил хозяин спиртового завода, стоящего тут же на берегу озера. Но спирта там уже не было. Здесь встали все дивизионы, а штаб полка там, в деревне, на главной дороге. Окончательно расположились в домике на берегу озера. И тут мы простояли недели две. Отсюда я отправил домой первую посылку. И снова командование организовывает занятия и опять почти безуспешно. Устроили даже клуб в немецкой церкви. Тут в небольшом складе свалено оборудование или с какого-то завода, или из лаборатории; много ценных вещей, вот там и лазают от скуки во время занятий, тем более, что все это русское, даже нашли учебники наши. Ночью иногда приходится стоять на посту. Раз днем пошли с начальником связи в штаб полка с целью обследования местности, чтобы впоследствии как можно прямее провести связь. Идем лесом. Лес очень древний, кругом тишина, много змей, даже есть зайцы, косули; но этим займемся на обратном пути. Дошли до штаба. Пока начальник связи что-то выяснял, я поговорил с ребятами, ведь с ними я начинал свою боевую деятельность. На обратном пути со мной случилась одна неприятность. В лесу нам попалась канавка на полянке. Начальник пошел в обход, а я решил перепрыгнуть. Разбежался, перепрыгнул и - сразу же по пояс в болоте. За канавкой, так естественно замаскированной, была трясина. Спасла шинель и какое-то сверхчеловеческое усилие. До сих пор не представляю, как я сумел повернуться и уцепиться за берег, даже оружие было на мне. Когда начальник связи оглянулся и бросился ко мне на помощь, я уже был на берегу. Потом мы попробовали длинный кол, сунули туда, и он весь ушел в жижу, такая же участь ожидала меня.

Началась весна, уже ожила природа. Столовую устроили прямо на берегу озера под открытым небом. Прямо на землю постелили половики, похожие на ковры, где-то нашли склад, и вот решили использовать, чтобы не ходить по земле (роскошь победителей), натыкали елочек, которые к нашему неудовольствию пришлось таскать из леса, стоящего не совсем близко. Уже апрель месяц, скоро снова к боям, готовимся, проверяем связь, имущество. И вот, наконец, настал этот день. Вперед к Одеру. По дорогам сразу же видим русских, какая разница в одежде, но как приятно их видеть, хотя они и лаптях, и оборваны. Это из России бывших в оккупации прислали для обогащения, они забирают коров, лошадей и прочее. Довольно правильное мероприятие.

К лесу подъезжаем ночью, в воздухе кружатся самолеты, видно, чувствуют, что готовится что-то. Обстреливают из пулеметов. Под этот шум уснул. Проснулся в лесу. Маскируем машины, завтракаем, затем проехали по лесу еще немного и тут устраиваемся: «закапываем» машины в землю, строим палатки. На другой день едем оборудовать НП командиру полка. До реки Одер 5км., дорога асфальтовая, усажена цветущими яблонями, такая красота кругом! Война на природу не влияет. Подъехали к высотам, поросшим лесом. Тут уже идут работы, кругом «зарываются» в землю, таскают бревна, гудят машины, немцы ведут себя спокойно. Недалеко виднеется огромная река, на том берегу город Шведт, шоссе на нашей стороне ведет к деревне, лежащей на берегу Ниппервизе, там наш передний край. Врываемся в высоту, работы много, бревна приходится таскать снизу, быстро устали. К вечеру идем с Фердинандом (напарник имел прозвище за большой рост) в эту деревню, чтобы взять перин на ночь. В деревне пустота, немцы изредка бьют сюда; взяли, что надо, погрузили на детскую коляску и привезли. Ночь спали на перинах. С утра снова за работу. Но с пищей почему-то забыли про нас, и поэтому решили послать нас с утра в деревню. Мы с Фердинандом не против передохнуть от тяжелой работы. Утро солнечное и снова красивый вид озера, сильно разлившегося. По асфальту с горки везем друг друга на этой детской коляске, которая вот-вот развалится, ведь она приспособлена для грудных. Немцы, наблюдающие с того берега, наверно, смеются; они следят за малейшим движением на нашем берегу и, конечно, докладывают выше, представляю, как их развлекало это. Снова в деревне обшариваем дома, но кроме картошки ничего нет. Взяли посуды - и назад. Сварили, все довольны этим, так продолжается несколько дней. Наконец, готово, сделан блиндаж, выкопана траншея к рубке на самой высоте, замаскировано оборудование, и даже, как в квартире мебель, которую привезли из деревни. Домой возвращаемся в бодром настроении, как всегда после тяжелой работы. Сначала к огневой, где должна быть машина, чтобы на ней ехать. Кругом по дороге, где идем, движение, кругом строят, все врывается в землю, везде кипит работа. По дороге встретили нашу машину, доехали до огневой, там работа вовсю: роют окопы для машин, делают подъезды для них же. Оттуда едем на пункт сосредоточения дивизиона, там как раз кино «Сердца четырех», несмотря на усталость, идем смотреть. Утром едем смотреть НП для себя. Место хорошее выбрали, на самом берегу. Наш берег высокий, поросший лесом, у немцев же низкий, виднеется лес, отдельные дома, город. На вид все мирно, на самом деле там скрывается тщательно замаскированная сильная оборона немцев, но они ведут себя смирно, не хотят выказывать свои силы, ведь сзади них Берлин и наша Победа.

Немцы все усеяли листовками и газетами, когда скучно, есть что почитать и посмеяться, они еще зовут к себе в плен, обещая хорошую жизнь, но теперь это вызывает лишь смех. Грозят новым оружием и так далее. Но это уже старо.

Река разлилась км на 2. Это затруднило форсирование. Рядом НП первого дивизиона. Встречаемся с Андреевым, поговорить кое о чем. Погода совсем теплая. Чтобы в момент наступления не тянуть кабель связи, заранее кабелем подошли к самому Одеру, но до него еще метров 300, река весной широко разливается , но неглубоко, по пояс. Нарубили кольев, чтобы подвесить кабель. Работа опасная, как будут вести себя немцы, ведь это у них под носом. Начали с утра. Снова любуемся природой, цветет мать – и - мачеха. Печальные мысли лезут в голову: неужели последний раз вижу эту красоту. Впереди идет связист с катушкой, мы поднимаем кабель на колья и втыкаем в землю. Видя, что немцы спокойны, появляются смех, шутки. Сзади идет начальник связи, он маленький, вода ему выше, он долго бегал по берегу прежде, чем влезть в воду. Настоящий берег виден по кустам, растущим вдоль берега . Вышли к нему, много рыбы, глушенной снарядами. Река идет быстро. Где-то делают в тылу лодки. Кругом водная гладь, дело сделано, идем на НП, сушимся на солнце. Однажды с западного берега показались самолеты, их около десятка «Ю-88» - пикирующих бомбардировщиков. Все смолкли, самолеты делают разворот над рекой и идут на нас. Зенитчики открыли сильный огонь, несколько самолетов кинулось на зенитчиков. После узнаем, что зенитчикам досталось. Все же бомбы сбрасывают в беспорядке, пришлось укрыться, так как уже свистят осколки. Один, видно, подбит, пошел на снижение, повернув к своему берегу. По ночам летают кукурузники «У-2», долетят до реки, служащей для них ориентиром, выключат мотор, бросят осветительные ракеты, так же молча находят цель, сбрасывают свой груз, от которого дрожит земля и на нашем берегу, бомбы кг. на 250, после включают мотор и уже на прощание виднеются трассы пуль, пущенных из пулемета. И так всю ночь, шумят и не дают никакого покоя. Наконец-то привезли лодку, на ней будем форсировать реку. Чувствуется, что скоро настанет момент, и эта последняя водная преграда будет форсирована, а там Победа. И вот наступило 20 число (апрель 45г.). В ночь перед этим отправляем своих разведчиков и радистов через реку, мне же известили, когда я уже садился в лодку, что остаюсь на берегу на НП. Не знаю, как это оценить: хуже это для меня или лучше. Ночь апрельская выдалась темная и теплая, кругом тишина. Немцы беспрерывно освещают реку ракетами, светящимися фонарями, видно, чувствуют что-то. С нашей стороны зенитками и пулеметами сбивают их, простреливая парашюты с фонарями. Стараясь не шуметь, грузим в лодку подводный кабель, рации, лопаты и так далее. Затем прощаемся, забираем документы, чтобы они их не намочили, последние пожелания, и они исчезают в темноте. Их задача добраться до моста или дамбы, идущей через реку, и залитый участок, тут раньше шла дорога, оттуда же будет наступать пехота! Но их что-то мало, по-видимому на нашем участке будет создаваться видимость наступления, а основное будет на другом участке. Впоследствии так и оказалось. Утро, 20 апреля, тишина, время около 10ч., едва рассеялся туман, и появилось солнышко, осветившее западный берег и отдельные домики. Так приветливо заблестели своей красной черепицей крыши, раздался шум залпа наших «Катюш». Как всегда начинали мы первые. Смотрим с НП в бинокль стереотрубы. Дым сразу застелил тот берег. Теперь наш берег уже гудит выстрелами всей артиллерии, и так около часу. Постепенно огонь стихает, и тот берег проясняется, но уже там видны только черные груды развалин. Вперед пошли редкие группы пехоты, прямо по воде, так как реку переехали еще ночью и от того берега отделяет только неглубокая полоса воды, шириной метров 500. Немцы бьют по ним шрапнелью, идет редкая перестрелка из оружия. Но сразу видно, что-то не то: все время, где-то севернее, гул не умолкает, значит там - основное наступление. В конце концов, немцев видно оставили в покое. Нас, оставшихся, вызвали на огневую. Там дали наши еще залп, причем один снаряд задел за ветку и разорвался недалеко в воздухе. Несколько раз меняем огневую позицию, хотя огня больше не вели. После полудня совершили марш туда, на север, где проходит главное наступление и наводится переправа. К ночи уже там. Кругом сосредоточено много войск, переправа уже готова, наши на той стороне. Кружатся немецкие самолеты, в них направлены тысячи разноцветных трасс - красивое зрелище. Разведчики (что уехали на лодке) еще старом месте, уже верно на пути к нам. Им пришлось помокнуть немного, но все обошлось хорошо.

Переспали на какой-то высотке. А утром двинулись вперед. Чем ближе к переправе, тем больше войск. Кого тут только нет, все рода войск, и все спешат, но переправа проходит в полном порядке, руководит генерал. К полудню и нам удалось переправиться. Как приятно ехать, сознавая, что это последняя река, последняя преграда к Победе. Все тело наполняет радостное ощущение, что и я участник этого исторического времени, думал ли я когда-нибудь, что мне придется тут побывать. Кругом вода, широко раскинул Одер свои воды, когда-то это был глубокий тыл Германии, здесь и не думали видеть русские войска, и вот теперь эта серо-зеленая масса войск, техники, охваченная единодушной радостью развязки этой ужасной войны, этим историческим моментом, совершенным ими, этими последними препятствиями на их пути для возвращения к столь долгожданному моменту о котором всегда с удовольствием мечтал каждый воин, подбодряя себя где бы он ни находился в снег, мороз, дождь, ветер. Пройдя с таким трудом, тысячи километров рискуя жизнью. Идут лавиной эти воины, овеянные славой прошедших боев, вдохновленные духом Победы.

Переправа охраняется танками, кругом множество зениток, немцы недалеко, но они не решаются проявить чем-либо себя, их мгновенно уничтожат огнем. От реки много отходят каналов, рукавов, переправа длинная. По воде мчатся амфибии, подбирая рыбу, ее много наглушили наши снаряды. Вот, наконец, и берег. Перед глазами картина борьбы, происходящей здесь. Вдоль берега высокая насыпь, и в ней множество ровиков, ячеек: здесь были немцы. Чрезвычайно удобная позиция, их нельзя было достать ничем, насыпь их прикрывала и перед ними, как на ладони, вся местность. Вполне понятно, что много наших нашли здесь окончание своего пути. Они так и лежат в воде и на берегу, тут же пробитые лодки. Это, конечно, многих оставшихся в живых, наводит на грустные мысли. Обидно погибать перед концом, а многим еще придется не дожить до этой радости. Берег сплошь изрыт воронками, ни одного уцелевшего клочка земли, лес поредел и торчат только стволы. Движемся вперед. Какая здесь красивая природа, и как неуместна в этой красоте разбитая техника, трупы немцев. Цветущие сады, цветники, красивые, аккуратные домики, отличные дороги. Здесь, за Одером, война приняла другой вид. Переднего края нет, пехота где-то сзади, а по дорогам мчатся танки, артиллерия, « Катюши», сметая все на своем пути, оставляя разбегающихся по лесам немцев. Они успевают взрывать мосты, но и это не задерживает эту лавину. Верно, иногда и создают сильные узлы сопротивления. Я нахожусь с огневой, работы днем много. Часто остановки: сразу же - антенну на дерево и в связь; только связался, уже команда «моторы», едва успеваешь свернуть антенну, и на ходу прыгаем на установку, все работают, как часы. Уже научились воевать. Подробности я уже теперь в последовательности написать не могу, забыл, ведь сейчас уже 49год. Постараюсь важное записать, что осталось в памяти. Отношение к населению уже лучше, убийств почти нет, ну, а насилие, конечно, продолжается, несмотря на сильную агитацию перед наступлением.

И какая бы борьба с этим ни велась, это будет продолжаться и продолжалось. Страдали от этого женский пол и хозяева дорогих вещичек, как часы и прочее, не говоря о продуктах. Это продолжалось, несмотря на убеждения, что рядом союзники, и надо показать себя в лучшем виде, а то и немцы большинство, как военные так и гражданские, бегут к союзникам (жаловались). Но мы по-прежнему чувствовали себя хозяевами в любом доме. Ночью обыкновенно удобно устраивались в дому, притесняя немцев, хотя они и сами создавали нам все удобства. Мне ночь дежурить приходилось за рацией, назначали по двое сутками. По ночам, скучать, конечно, не приходилось, если спать не хочется, то развлечений много, роешься по шкафам, смотришь фото и прочие домашние безделушки, журналы, а когда время связи, то зазвенит будильник, и вообще ночью связь была часа через два, а то и вообще до утра. Большое удовольствие и помечтать ночью в тишине, в положении хозяина дома, в центре Германии, помечтать о жизни, о родных, доме, кушая варенье и другую вкусную еду. В первую же ночь на этом берегу я спустился в подвал и там нашел много добра, сапоги хромовые. Все это перебрав, ограничился одним ремнем, так как на мне был хуже. И за этим занятием так незаметно прошло время. А утром снова в путь, стремительно проносясь мимо любопытных немцев, они в страхе смотрят на знаменитую «Катюшу», показывая пальцами. Приехали к огромному господскому дому, тут и остановились. Не прошло и нескольких минут, как этот дом поглотил в себя весь дивизион. Кругом такая роскошь. Каждый находит себе занятие по себе, но оказывается приехали не сюда, мгновенно все по местам и уже на другом месте, где-то около музея. Конечно, пошли посетить этот исторический памятник. Главное тут применяется, как говорится, «русский глазам не верит, дай пощупать», кто наряжается, кто пробует на прочность. Тут и ружья, сабли, черепки, куртки какие-то, кареты и прочее. Все вооружились, насмотрелись и стали саблями рубить, что попадется, смех, шутки, и к вечеру все превращено в хаос. На другой день еще господский дом, еще роскошней. Чего тут только нет, заниматься можно неделю, но живем только сутки, и то погуляли. Нашли двух пацанов немцев, видимо, кто-то их уже напоил, я дал им сабли, нарядили их в каких-то индейцев, и вот я им указываю, что бить, учу ругаться по-русски, что они и выполняют с радостью. Бьют зеркала, окна к удовольствию окружающих. Настоящие арийцы, они сыновья работников , бывших у этих господ в услужении и живущих рядом в домике, дети даже приглашают к всеобщему смеху к матери или сестре, я за переводчика. Внизу дома какое-то учреждение и там погром: кто разбирает пишущую машинку, кто арифмометр и так далее. И так идет день за днем. Потом куда-то южнее проделали большой марш, судя по указателям, Берлин остался южнее км. 60. Зато какие замечательные и такие широкие, как зеркало, блестящие асфальтовые дороги и автострады. Сосредоточились где-то в лесу перед городом, кажется, Виттенберг, к ночи снова марш через город, и так всю ночь по дорогам, много кавалерии. Оказывается, это кавалерия, с которой участвовали в рейдах по Пруссии, приятная встреча и в тоже время надежда, что будем опять с ней в рейдах, почему-то такая война с риском в тылу кажется веселой и заманчива. К утру встали в лесу, окопались, вхожу в связь с разведкой, но они молчат. Впоследствии оказалось, что они гуляли в деревне, стоящей рядом метрах в 500 от нас , а я их вызывал всю ночь.

На другой день, приехали в деревню, на окраине господский дом со спиртзаводом. Рядом на ж/д станции взорвана цистерна со спиртом. Огневая, конечно, около. Там уже хозяйничают, что-то сделали, весь спирт течет по канавам, тут прямо и пьют, как из речки, только встань на колени, движение все встало, кто с чем бегут с машин, танков, веселая картина, несмотря на ругань начальства. Но у меня норма строгая, мне много нельзя при моей работе, ведь заменить некем, набрал фляжку - и бродить по домам, пока связь не нужна, нашел мелкокалиберное ружье, патроны и постреливаю. Ребята навеселе. Потом пошли за медом, закутавшись марлей, в дом, сделанный для пчел, но это занятие прервано сигналом «моторы». Но это дело понравилось и, приехав на другое место, возобновили это занятие. Кто-то сказал, что надо побрызгать водой, притащили какой-то насос и целая струя воды направлена туда, но это почему-то мало действует, пчелы все защищаются (нападают), но, и это занятие было прервано парторгом. Наши уже в саду варят, жарят, выпивают, присоединились к ним. Затем переезд по громадной низине, залитой водой, цела лишь узкая полоска дороги, но на середине она взорвана, к счастью, рядом железная дорога пришлось ехать по ней. Впереди слышатся оглушительные взрывы, после увидели это место. На железнодорожной станции немцы, уходя, взрывали эшелоны с боеприпасами. Зато нам оставили эшелон с сахаром, решили запастись мешочком. Там уже идет работа, подъезжают машины, идет разгрузка. Следующая остановка в деревне, войдя в связь, пошел погулять. Зайдя в первый дом, увидел целое семейство немцев и сразу был окружен ими, что-то возмущенно кричат, понять нельзя, я думал, что убили кого-то, впоследствии понял, что у них наши забрали коней. Это показалось так смешно, пришлось разъяснить, кто мы, и даже пригрозить. Это же ведь нахальство с их стороны, нашли чем возмущаться, что же будет с ними, когда подойдут тыловые части и отберут их начисто? Совсем по-другому ведут себя немцы y нас. На следующей остановке нужно было быстрее связаться, я вбежал в первый дом и там вся семья сразу подняла руки , с трудом заставил их опустить и попросил в соседнюю комнату, ведь, где рация, им нельзя находится, они, конечно, это сделали, не веря все еще, что я им не сделаю ничего плохого. Освободившись от служебных обязанностей, пошел потолковать с ними, по-видимому, культурные, выразили свою благодарность моему поведению, пришлось разъяснить им положительную сторону русского солдата и привести примеры поведения немцев в России. Они, конечно, это знали, поэтому и ожидали чего-то плохого от нас. Все еще не веря в нас, начали заискивающе предлагать услуги вскипятить кофе и так далее. Конечно, не отказываемся. Особенно усердствовала старуха, все время смотря умиленными глазами, удивляясь моей молодости. Потом ее кто-то забрал чистить картошку к комвзвода. Уезжали оттуда и старуха даже прослезилась, и даже выразила пожелание, что если бы у нее была дочь, то только такого мужа она желала бы для нее (конечно, сомнительно, чтобы это было от души). Еще забыл, когда давали залп (а установки как раз у дома и команду я подавал в окошко), они так смертельно перепугались, пришлось объяснить, что это «Катюша» бьет по их войскам. Был конец апреля 1945г. Завтра первое мая, уже начинают показываться пьяненькие, но мне никак нельзя, все время движение вперед с частыми остановками для залпа, так что работы много. Погода стоит замечательная, огневая в поле. Ребята фотографируются, сфотографировали и меня за работой, но проявлять никто не может, и пленки где-то затеряли. Как раз в этот момент наша разведка, выехав из лесу, увидела в деревне много немцев: они там расположились, дымят кухни, отдыхают. Просят огня, но этой огневой не достать, поэтому быстро для этого дела отправляют батарею вперед, быстро подъехали на нужное расстояние, на поляне встали, развернулись. Я сразу как всегда антенну - на сосну, и связь готова. Комбат приготовил данные, команда «огонь», и все столпились около меня в ожидании результата. Результат неплохой - точно по деревне, но немцы в панике бросились в лес, где наши разведчики, быстро нужен еще залп, машина со снарядами уже у установки. Все понимают, что все сейчас зависит от скорости, поэтому даже офицеры помогают. Но вот готово, уменьшив прицел на расстояние, которое они пробежали и еще пробегут до момента залпа, опять залп, тоже удачно, как раз среди впереди бегущих. Остальные бросились назад, еще залп - и оставшиеся в живых единицы скрываются кто куда. Как раз перед вторым залпом проходили мимо какие-то гражданские литовцы или поляки, парни еще молодые, как всегда, заискивающе улыбаются, они знают, что их не уважаем, ведь нам таким молодым приходится освобождать таких здоровых, сильных, а мне еще только недавно исполнилось 18 лет (08.12.44г.) и таких много. И вот как раз, когда они проходили около огневой (а она рядом у дороги), раздалась команда, как всегда пред залпом «расчет в укрытие», видя, что все побежали, они растерялись. Я уже кричу «огонь», и сразу такой гул, огонь, дым и земля, летевшая из-под машин, оглушили их. Они сразу же упали, и долго еще лежали, не приходя в себя, конечно, не пострадали, расстояние было метров 300, но все же надолго запомнят. Нам уже, привыкшим, и то это действует на нервы, а кто видит первый раз, хотя и ожидает залпа, и то затыкает уши и побаивается; а ведь им совсем неожиданно. После посмеялись над ними, когда они убегали с восхищением и страхом оборачиваясь назад. Часто так пугали. После этой удачи, кто выпил, совсем развеселились. Даже пожилой начальник связи, всегда серьезный, неожиданно пошел в пляс, выкидывая коленца под появившуюся гармошку. К вечеру тронулись вперед. И так всю ночь почти ехали. Я дремал на установке, уцепившись за фермы, под шум моторов и плавное покачивание, что так убаюкивает и так приятно. Я и теперь с удовольствием вспоминаю эти моменты, и все так привыкли спать на ходу, что мало было случаев, чтобы кто-нибудь падал при сильном крене. Движение совершалось с включенными фарами, и ночью кругом виднелись тысячи огней в разных направлениях. Оказалось, ночью чуть не заехали к немцам, ввиду того, что офицеры были пьяны. Уже за передним краем задержал один пехотинец. Все же в конце концов еще задолго до рассвета добрались по просеке в какой-то густой лес, там и расположились. Установка на одной стороне просеки, а прочие машины - на другой. Хорошо, что немецкий лес весь разделен просеками так, что можно проехать в любую сторону. На одной стороне просеки, где остановились мы, лес был высокий, а другая же сторона - из молодого, так как в Германии почти весь лес искусственно посаженный. Радиостанцию поставил в легковую машину, залез туда и пытался выйти в связь с комдивом, но на протяжении всего времени безрезультатно, они, видно, отдыхают. Ну, и я решил ждать до утра, так и заснул в машине. Наступило утро 1 мая. Понемногу появилось движение, встают из-под машин, разжигают костры, начинают готовить, у кого есть похмеляются. Чувствуется беспечность, связанная с ожиданием конца войны, оружие где-то валяется в машинах. Но рано почувствовали конец, и этот день праздника надолго останется в памяти многих, чуть не ставший трагическим. Мы не знали этого. В этом лесу остался батальон немцев с вооружением. Едва поднялось солнце, как со стороны низкого леса, по просеке, появился немецкий солдат в полном вооружении: в каске, с автоматом, гранатами. Увидев нас, он сбавил шаг и насторожился, по-видимому разглядывая свои или чужие. Я раньше упомянул о том, что несколько дней назад в одном месте наткнулись на склады с комбинезонами и прочим снаряжением для летнего периода действия летчиков. Нам было разрешено всем одеть их, очень удобны, кругом застежки-молнии и прочее. И это, по-видимому, ввело в заблуждение фрица. Но мы сразу подошли к нему, обезоружили. Он очень перепугался, такой еще молодой, 17 лет. Стали спрашивать, есть ли еще в лесу немцы. Он сказал, что нет, и ему поверили. Повели к костру, стали угощать и снова забыли о бдительности. В это время приехал комдив. Это радость для меня, ведь я его рацию все утро вызывал. Увидев всех за такими мирными занятием, у костра, беседующих с немцем, он, конечно, дал кое-кому нагоняй и сообщил, что этот лес кишит немцами. Неохотно разобрали оружие. В это время из леса вышел показалось, что еще немец, но он оказался поляк и сказал, что тут немцев много, но они, по-видимому, не против сдаться в плен, но боятся нас. В это время заметили еще группы перебегающих через просеку в наш лес, и они во множестве замелькали вдали меж деревьев и кустов. Нас охватил азарт захватить их в плен, но неплохо часы поснимать и прочее. Я схватил оружие, и нас человек восемь пошли к ним, крича, что конец войне, сдавайтесь в плен и так далее, конечно, по-немецки. Подходим к ним все ближе и ближе, они по-прежнему как бы в панике, не зная что делать, бегают из стороны в сторону, когда же подошли еще ближе, то сразу от неожиданности оцепенели. Из канавы, поросшей кустарником, совсем рядом на нас смотрело множество стволов ручных пулеметов, и шеренга касок, еле виднеющаяся из канавы. Все остановились от неожиданности, смерть совсем рядом, мгновение - и огоньки появятся из этих черных точек, и нас не будет! Это продолжалось несколько секунд, такая зловещая тишина, раздался оглушительный треск, и трудно вспомнить, как до залпа мы все одновременно упали. Видимо, мозг успел среагировать, и все остались живы и не ранены. Это можно объяснить только тем, что немцы уже считали нас обреченными, и весь огонь сосредоточили туда по дивизиону, по машинам и людям. С нечеловеческим проворством, по-пластунски, вдавливаясь в землю, поползли к своим, это метров 150. И удачно добрались, тут уже почти паника, бегут за пулеметами, имеющимися в каждой батарее, тащут патроны, кто просто лежит, потеряв рассудок, уже кричат раненые. Я подполз под первую машину, лег за колесо и в дырку колесного диска увидел приближающихся немцев, хоронящихся за деревья, огонь с их стороны не уменьшался, бьют разрывными пулями, которые разрываются об ветки. Первыми на их пути стоят машины взвода управления связи, штаб, транспорты и люди, залегшие за ними. Наиболее обстрелянные связисты, радисты, конечно, нас мало, но наши огневые точки из-под колес, видимо, заставили немцев приостановиться. Конечно, что могли сделать мы, десяток против такого количества, да и патроны у нас на исходе. Но в этот момент уже успели прийти в себя и огневики, конечно, не все, некоторые так и лежат, боясь поднять голову, другие же, особенно новое пополнение, подняли плачь, и даже кричат: «мама, спаси, что делать?». Просто смешно. Комдив бегает и палкой бьет офицеров, тоже залегших, гонит их командовать людьми, выводить установки и бить немцев. Удивительно, как его не берут пули, так густо летящие над головой. Но наиболее храбрые шофера и командиры орудий уже бегут к своим машинам «Катюшам», хорошо, что они стоят немного в тылу, метрах в 20 от наших машин. Я только теперь, истратив патроны, вспомнил про рацию, легковая машина недалеко, ползу туда, чтобы сообщить кому-либо о нашем положении, но в это время пуля оборвала антенну, и уже все, теперь ничего не сделать. Надежда на самих себя. Немцы уже перерезали боковые просеки, отступать некуда. Но вот на просеку выехала первая установка, на снарядах сидит солдат и ввинчивает взрыватели - это очень рискованное дело и почти бессмысленное. Во-первых, немцы рядом, а «Катюша» имеет недостаток при ближней стрельбе, ибо направляющие ниже кабины опускаться не могут, и снаряды пролетают дальше, чем за 500м., и немцы неуязвимы, и притом, разорвавшись об ветки, достанется и нам. Надежда на шум и испуг немцев. И вот шум и снаряды уже сходят, и тот, кто ввертывает взрыватели, едва успевает соскочить с них, но все же ему досталось, сожгло голову, одежду, но все же он спасся. Но немцы, видно, уже обстрелянные, верно, сначала притихли, но потом возобновили огонь с новой силой. А в машину, только что сделавшую залп, попал в мотор фаустпатрон, разворотив весь перед и тяжело ранив шофера, осколок от фауста царапнул и меня за ухо, но это я заметил уже после, вернее у меня заметили кровь. Но вот уже выехала вторая машина и дала залп вдоль просеки. От огня, вылетающего при стрельбе, загорелась продуктовая машина с кухней, но и в эту машину попал фауст. Дает залп и третья установка, от нее загорается машина с боеприпасами, на ней 64 снаряда, это как раз в центре нашей обороны. И эти снаряды «Катюш» от жары загораются, но они без взрывателей и не взрываются, а расползаются с машины в разные стороны, в то же время извергая огонь, из своей ракетной части. Это на обороняющихся действует в плохую сторону, в частности, пришлось и нам из-под передних машин отползти к огневикам, ибо уже стало невозможно: патронов нет, спереди огонь, головы не поднять, и сзади ползут наши снаряды, грозя сжечь. Отползли от этого места назад. Но сзади лежащие тоже не выдержали и во главе с начальником связи (некоторые не выдержав сильного испытания своей психики), бросились в глубину леса. Трудно описать, все что происходило. Горят машины, земля, ползут снаряды, выбрасывая струи огня, стрельба пулеметов, дым, крики раненых. Отдал одному раненому свой индивидуальный медицинский пакет, я еще пока цел, а он истекает кровью. Но вот почему огонь со стороны немцев ослаб, чего они напугались, или тоже нервы не выдержали, или боялись, что к нам придет помощь. Тем более недалеко за лесом проходила дорога, и по ней шли танки, самоходки, артиллерия не обращая внимания на шум боя в лесу, как обыкновенно принимают, что это «выкорчевывают» немцев из леса. Воспользовавшись тем что стрельба стала реже, комдив дал команду выводить машины и раненых. Я побежал к своей рации, схватил и погрузил в машину, теперь душе спокойнее, сам как-нибудь. Комдив приказал ложиться на крыло машины, и в случае чего стрелять, что я и проделал. С другой стороны лег еще один. И вот едем по просеке, пристально смотря по сторонам, но никого нет, и мы благополучно выехали на поляну к дому стоящему тут. Положили раненых на траву, из дома выбежали немки, хотели помочь, но один в злобе крикнул на них, чуть не ударив, и они поспешно скрылись в доме. Выехавшие установки снова зарядили и снова туда, может, немцы снова пойдут на оставшихся. В это время показались «виллис» командира полка и машина разведчиков. Увидев такую картину, раненых, простреленные машины с разбитыми стеклами и нас, видимо, имевших неважный вид, он вскочил в машину и с матерными ругательствами и криком: «Вперед, за мной!»- помчались туда, откуда из леса поднимался огонь. Мы за ним, приехали, но там все уже спокойно: заводят машины, тушат огонь. Мы сразу пошли на облаву по следам. И что удивительно, убитых немцев оказалось только двое. Но это, по-видимому, потому, что они убитых и раненых забирают всегда с собой. Сначала шли, узнавая их путь по брошенным противогазам, флягам и прочему, но постепенно все это исчезло, прошли еще - и никаких следов, по-видимому, спешно скрылись, пришлось вернуться назад. Там уже увезли погоревшие машины, раненых. И поехали в ближайший населенный пункт. Нам сутки дали на отдых, отправить раненых, их было человек 10. Убитым, к несчастью оказался один, мой земляк Артюшев, из г.Ярославля, хороший парень и давно воюет. И вот перед концом войны погиб, жалко человека, мы были друзьями. Впоследствии скончался еще тяжело раненый, старшина ГСМ Ляхов. О нем напишу дальше. Остановились у большого дома с садом. Приводим в порядок себя, оружие, в доме собрались русские, сочувствуют нам. Сделали гроб и хороним земляка в этом саду. Сфотографировали в гробу. Прощай, боевой товарищ, ты не дожил до счастливого дня Победы, но ты ради нее отдал свою жизнь, оставшись здесь за тысячи километров в далекой чужой Германии. Закопали, дали салют из оружия, поставили столбик с надписью. Но не успели справиться, как уже снова в путь, война зовет вперед.

Остановка в деревне, нашел гусиных яиц, набрал в портфель, потом снова вперед, остановка в деревне на ночь. Дали немке поджарить эти яйца, но она в ужасе прибежала назад, оказалось, они из-под наседки, и оттуда, когда она разбивала, вываливались цыплята. Пришлось ей самой уже из своих ресурсов кормить нас. Наутро опять вперед, и снова остановка в большой деревне. Расположились в одном из домов. Там жили немка с сыном и старуха, которая была очень недовольна нами, особенно, когда мы в шутку сказали, что будем спать на белых пуховых перинах, а самих выгоним на кухню, старуха что-то кричит по-своему, нам весело, когда уже сказали, что не будем, то она начинает усиленно хлопотать, готовить кофе. И стоит снова припугнуть, что останемся, а их выгоним, отважная старушка начинает опять бодро ругаться. Я обратил внимание на немку, ее дочь: она очень похожа на русскую (как лицом, так и платок повязан по-нашему). Я высказал ей свои подозрения, она отрицает, потом она случайно крикнула сына и назвала Вано, тут я совсем заинтересовался, но несмотря на это, старуха и она в один голос твердили, что нет. Наконец, после споров и доказательств, я оказался прав. Она русская и увезена в Германию в 8 лет еще в гражданскую войну.

Встреча с союзниками

Теперь уже близка встреча с союзниками, до р. Эльбы недалеко. Так без приключений доехали до очень красивого города Перленберг. Верно, дорогой на одной из коротких остановок я запасся пуховым одеялом, которое в 1946г. отправил домой в посылке. Встали на окраине города, в каком-то бывшем немецком учреждении. Стоят огромные сейфы, которые так и не удалось сломать, на полу множество бумаг, папок и прочей канцелярии. Пошли бродить по городу, мы с одним зашли в подвал и обнаружили винный склад, тысячи различных бутылок. Взяли мешок и набрали от каждого сорта по одной и в мешок. Получился почти полный, потом взяли велосипеды и привезли к себе. Вечером пригласили еще несколько человек и стали пробовать. Одна красивей другой и так заинтересовались вкусом каждой, что даже вошедшего начальника связи тоже увлекли в эту затею, в результате так все тут и свалились, через некоторое время с трудом поднялись, разбудили остальных и пошли гулять в город, кто куда на велосипедах. Я нашел место в канаве, куда свалился с велосипедом, а остальные похуже – пошли к немкам через реку, а мост взорван, так что все мокрые пришли назад, на этом и закончили свой ночной поход. На утро отдыхают все: кто чем занимается - кто велосипедом, кто играет на музыке, кто слушает песни русских девушек. Две из них живут в соседнем доме и забавляют солдат не совсем цензурными песнями, кто заставляет немок шить мешки для посылок. Немки жалуются, что плохо шить, нет света, газа, водопровода, им это кажется совсем плохо, а ведь в России этого мало у кого есть и не жалуются. К полудню команда «к бою», по дороге скачут к нам кавалеристы, говорят, что по шоссе к городу мчатся вырвавшиеся из окружения танки с пехотой. Пришлось дать по ним залп. Это был последний залп в эту войну, немцы повернули. Побродив по домам, нашел подвал, в котором много упакованных вещей, увлекся этой работой. В одной шкатулке я нашел часы очень маленькие и очень красивые, оказались женские с браслетом. Уставши от этой работы, не пошли больше никуда. Наутро выехали и прибыли к очень красивому городишку на р. Эльбе, еще целому никем не тронутому. Остановились в громадном доме, и до вечера - по домам, ведь уже конец войны на днях, и каждый запасается. Я тоже нашел маленький чемоданчик, положил туда необходимых мелочей, нашел гармошку, которую и сломал со злостью, что играть не умеем. Но эти действия были строго запрещены, потому что вот-вот появятся союзники. Но они появились только на следующий день. Приехала разведка на бронетранспортере. Хорошо одетые, в касках, при всем оружии, рослые. Они по-видимому, немного удивились нашему виду. Мы без касок в пилотках, в громадных сапогах и вот такие маленькие. Они, видимо, другими предполагали встретить воинов сильнейшей армии. Но это не помешало стать сразу же друзьями. У некоторых из них на голове даже было по две каски. Любят всякие сувениры, просят военные пуговицы, звездочки с пилоток, хотя они и сделаны из банок их же свиной тушонки, а на некоторых даже видны американские надписи. Меняются по привычке существующей в обоих армиях, это «часами не глядя». Новая фронтовая игра, собирается круг и начинают: кто даст хорошие и получит назад один корпус, а кто и разбитый под смех окружающих. Американцам большинство досталось хуже, «Иван» обдурит. Разговорным языком служит немецкий. Кое-как договариваются, все уже друзья, несмотря на запреты начальства, вместе пьют, идут к немкам, солдат везде одинаков. Некоторые заявляют, что для нас война кончена, а для них еще с Японией. Но получилось, как увидели, наоборот. Потом приехали их офицеры, их встретил комдив. Угостил их там и вышли на улицу. Их тут качали, фотографировали, смешные такие, жуют резинку, что-то радостно крича, уехали довольные.

Послесловие

На этом месте дневник заканчивается. Анатолий Петрович неоднократно при жизни пытался дописать его и опубликовать. Известно, что Победу он встретил на севере Германии, в Померании.

Воспоминания прислал Алексей Артемьев