Белов Юрий Георгиевич

Я, Белов Юрий Георгиевич, родился 23 августа 1923 года в Ярославле. Мои родители коренные питерцы. В 1921-23 годах Петроград был охвачен голодом. Родственники отца жили в Ярославской губернии. Сюда семья временно переехала, спасаясь от голода. В 1926 году мы вернулись в Ленинград. Отец, Георгий Павлович, работал начальником пожарной охраны на различных предприятиях. До войны каждое предприятие имело свою пожарную охрану с необходимым оборудованием. Довоенная пожарная охрана значительно отличалась от современной и в лучшую сторону. В детстве я стал свидетелем только двух крупных пожаров: горел Госнардом и сгорела автобаза НКВД (теперь выставочный зал Манежа). Мама, Нина Ивановна, окончила до революции гимназию, работала машинисткой.

Было ли в обществе ощущение приближающейся войны?

В середине 1939 года в Эрмитаже открылась выставка, посвященная русскому оружию, где ярко показывалось, что Германия – вечный и злейший враг России. Неожиданно выставка закрывается, и тут узнаем, что мы веками дружили с немцами.

Вместе с тем население было морально готово к войне: периодическая печать все время освещала вопросы военной подготовки, в городе проводились учения МПВО. От нас не скрывали, что мы собираемся воевать.

Серьезная военная подготовка велась в школе. В нашем классе ее преподавал Эпштейн Самуил Шмеркович. Он был энтузиастом своего дела: построил в школе тир, проводил дополнительные занятия. Мы изучали отравляющие вещества, на уроках сидели в противогазах. В программу обучения входила топография, строевая подготовка, проводились политзанятия, соревнования, учения МПВО.

В 1941 году я окончил 9-й класс 241-й школы города Ленинграда. Параллельно занимался в двух изостудиях, при дворцах культуры Копранова и Кирова. После окончания десятилетки собирался поступать в Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры (при Академии художеств).

Как Вы узнали о начале войны?

21 июня поздно вечером мы с отцом гуляли по городу. Не прошла еще и неделя, как я сдал экзамены за 9-й класс. Над городом висели аэростаты заграждения. Никто не знал, почему они висят. Но видимо, командование уже сделало первую попытку защитить Ленинград.

Утром отец позвонил мне. Я был еще в постели.

- Началась война. Сиди дома.

Вечером 22 июня я написал заявление в военкомат, отправил его по почте. На следующий день нас, школьников, мобилизовали на оборонные работы. В Пушкине мы строили аэродром, сами того не подозревая, для немцев. Во время блокады немецкие самолеты летали оттуда на Ленинград. Нормы были жуткие, в первый же день мы набили огромные мозоли на руках. Через несколько дней нас вернули в город.

Я получил повестку и пришел в военкомат. Он временно разместился в Доме Архитектора на улице Герцена 51. Зал, где мы ждали вызов к военкому, был набит вплотную. Очередь стояла на улице, вызывали по алфавиту. Мне повезло, моя фамилия на букву ”Б” в начале списка. Я пришел в 9 утра, а ушел в 18 вечера. Военкоматы работали круглосуточно. Началась всеобщая военная подготовка. Добровольцев обучали … преимущественно штыковому бою.

Какое впечатление на Вас произвела речь Сталина?

Она не произвела особого впечатления. Она не была убедительна и не проясняла ту ситуацию, которая начинала волновать население: постоянное отступление наших частей. Распространялись различные слухи, подчас самые нелепые. Напр. в типографии, где мой отец служил, на собрании сотрудница взяла слово. К ней недавно приезжал муж, и она рассказала, какие немцы звери. Напр. они кладут мины в навоз. При ранении человек получает заражение. Такого не могло быть в принципе. При разрыве осколки нагреваются, и все микробы погибают.

Не убедительными были доводы относительно неудач Красной армии. В газетах писали, говорили на политзанятиях о причинах временных неудач: внезапное коварное нападение, техническое отставание, численное превосходство немецкой армии, преимущества промышленности Германии. Все это было ложью.

Меня зачислили в стрелковую дивизию народного ополчения Октябрьского района. Она была уже сформирована, нас одели. Но вышел приказ всех несовершеннолетних не принимать. Нас тут же раздели, хорошо, что еще наша гражданская одежда была при нас, и отправили в военкомат Васильевского острова. Там не хватало людей. Я рассказал комиссии, что закончил десятилетку, умеют стрелять, прыгать с парашютом. 5-го июля 1941 года меня зачислили во 2-ю гвардейскую дивизию ЛАНО (Ленинградская армии народного ополчения). Так я стал связистом.

Месяц мы жили в общежитии института связи на Среднем пр. 46. В Летнем саду проходила стрелковая подготовка, разумеется, кололи чучело штыком. Телефонисты тянули провода, радисты учились работать на рации. Нас сводили в тир и выдали по 4 боевых патрона. Постреляли в тире всего один раз, отбили плечи. Стрелять боевыми патронами никто не умел, в школе мы стреляли только учебными. Командный состав был из лиц гражданских профессий. Политработники – из партийных работников.

Моя первый бой был в районе Красногвардейска (Гатчина) в августе. В этом направлении основные силы немцев двигались на Ленинград. Здесь я увидел первого немца. Это был летчик, рыжий баварец, который был готов принять капитуляцию у нашей дивизии. Он так и сказал, на полном серьезе:

- Везите меня к командующему. Гитлер уполномочил меня принять вашу капитуляцию.

Его тут же расстреляли.

В задачу связистов входило обслуживание наблюдательных пунктов (НП). На НП создавался небольшой узел связи, обычно на 5-6 номеров. На нем несли круглосуточные дежурства. НП, как правило, находится в первом или втором ряду траншей переднего края. До немцев оставалось 100 – 300 метров.

Особенно сильные бои были в районе Пижмы. Под Онтолово меня послали передать донесение командиру артиллерийского подразделения в соседнюю деревню Романовка. Связи не было, послали меня одного. Остатки батальона приняли решение занять оборону в районе Онтолово и хотели, чтобы артиллеристы поддержали их огнем. Мне нужно было выяснить, находится ли там артиллерийская часть и вручить донесение ее командиру.

Под Пушкином в одной траншее со мной был боец, который не находил места от страха, хотя он пришел в армию добровольно. Хотелось избить его. Нервы и так на пределе, а он бегал по траншее. Он был уверен, что именно сейчас он погибнет. Женщины страх воспринимали меньше. Я заметил, что страх зависит от эрудиции: чем человек образованнее, тем ему страшнее, у него более развита фантазия.

Немцы прекрасно видели нас с Вороньей горы и расстреляли. Когда мы выходили из окружения, нас остановила группа офицеров. Они стали выяснять, кто мы такие. Среди офицеров был Ворошилов в шинели старшего лейтенанта. Он с пограничниками и войсками НКВД останавливал бегущие части. Он был смелым человеком, но то, что он делал на дороге, не уровень маршала. Останавливать войска - не ему. Его вина в том, что Ленинград оказался в окружении - огромная. Позднее рядом с землянкой командующего на Коркинском озере часто стояла его ”Эмка”. Он ездил по всему фронту. Во всяком случае до дивизий он добирался.

Перед первым боем дивизия состояла из 11 тыс. человек. В конце августа – начале сентября через деревни Онтолово, Кондокопшино командующий дивизией Трубачев вывел оставшихся в живых 500 человек. Остальные были либо убиты, либо попали в плен. 12 сентября оставшиеся 500 человек влились в 70-ю дивизию. Остатки батальона связи были переданы стрелковому батальону. Батальон дислоцировался на нейтральной полосе в районе Кузьмино под Пушкином, где мы пробыли около двух недель. При расформировании дивизии я попал в пехоту как стрелок. Связь была плохая, связистов не хватало. Потом спохватились, и нас, связистов, вернули из пехоты.

Из-под Пушкина через Ленинград наш взвод был переведен в Колтуши. Здесь мы расквартировались в бывшем барском доме. Я был зачислен в 386-й отдельный батальон связи под командование майора Ралина Генриха Алексеевича. Личный состав усиленно готовился к предстоящей боевой работе на берегу Невы. Основательно была пополнена и укомплектована материально-техническая база. На вооружение батальона поступило новое и современное по тому времени оборудование. Особенно это почувствовали радисты, получившие мощную армейскую радиостанцию АК-11, способную обеспечить связь с Москвой. Кабельно-шестовые роты пополнили запасы кабеля, телефонисты вооружились индукторными телефонными аппаратами УНФ-31 взамен фонических. Пополнился автопарк.

Помимо линейных рот батальон получил подразделения, способные обеспечить связью штаб крупного воинского соединения. Работали все виды телеграфа: Бодо, СТ-35, Морзе, телефонный коммутатор Р-60 на 60 абонентов, Кросс, зарядная и осветительная электростанция, фельдегерная связь, на вооружении которой были мотоциклы и даже броневик. Капитан Ралин сам вникал во все, он не спускал глаз ни с одного участка своего ”хозяйства”

В Невскую Дубровку мы попали 20 октября, когда сформировалась Невская оперативная группа. Это произошло прямо на моих глазах. Я сидел в землянке командующего, где находился оперативный отдел. В ней же присутствовал и генерал Коньков, командующий Невской оперативной группой, и генерал Городецкий, начальник штаба.

В Невской Дубровке мы пробыли два месяца, батальон обслуживал Невскую оперативную группу. Шли бесконечные атаки левого берега, бессмысленные и никому не нужные. Убитых не вывозили – они продолжали выполнять свой воинский долг там, где их настигла смерть. Их складывали на брустверы неглубоких траншей, и мертвые спасали живых.

Даже тёмные осенние ночи не в силах были укрыть переправляющиеся войска – над Невой непрерывно висели осветительные ракеты, озарявшие реку мерцающим голубым светом. К этому следует прибавить быстрое течение реки и отсутствие в достаточном количестве надежных и подвижных плавсредств – на большей части переправ имелись лишь тяжелые, неповоротливые лодки с надписью ”Госнардом”.

Бездарность командования наиболее ярко проявилась в расположении наших позиций. Немцы сидят на эстакаде 8-й ГЭС, просматривают Неву до Шлиссельбурга. Мы сидим в болоте, и нас видно, как на ладони. Группа связистов переправлялась на левый берег под минометным огнем, разматывая в воду полевой телефонный кабель, который совершенно не был предназначен для прокладки в воде. Несмотря на это, он работал несколько часов. Затем он намокал или его перебивало осколками мин и снарядов. Связь с левым берегом обрывалась, и кабель надо было прокладывать снова. Пробовали прокладывать через Неву свинцовый кабель, но он тоже часто выходил из строя и требовал замены.

Капитан Ралин всегда находился на берегу среди своих подчиненных, подвергаясь опасности наравне со всеми, хотя по статусу мог и не рисковать. Выспаться, отогреться, высушить одежду было негде. Мы тогда еще не умели строить быстро и надежно. Это пришло со временем.

Узел связи командного пункта (КП) представлял собой телефонную станцию. В маленькой землянке стоял коммутатор на 60 номеров. В землянку обычно набивалось много штабных офицеров для доклада, что происходит на Неве. Идти до места минимум полчаса по холоду и под обстрелом. Каждый звонит и докладывает начальству то, что он видит на потолке. И так было постоянно в течение всей войны.

Немцы знали о существовании КП на Коркинском озере, видели его, но не пытались уничтожить. Почему – мне это непонятно. У немцев была радиолокация, они засекали наши радиостанции, которые работали непосредственно на КП. В радиостанции они дважды попадали. Один раз это было, когда генерал Духанов был ранен в районе Малого Манушкино. Второй раз на левом берегу снаряд угодил в машину связи НКВД. Телефонистка Кузьмина погибла, начальник этой станции спал за коммутатором и остался жив.

На Невском Пятачке были заградотряды?

Мы постоянно находились под их бдительным надзором. Это были отряды войск НКВД. Их все ненавидели, называли между собой ”собачниками”. Они носили форму пограничников, зеленые фуражки, хотя они не были пограничниками. Они проявляли жестокость, пытаясь сдержать отступающие части. Человек ранен и еле переправился с Московской Дубровки в Невскую Дубровку, ему надо в госпиталь, а его задерживает заградотряд. Проверяет, ранен ли он на самом деле. Это были шкурники, которые боялись попасть на фронт. Им надо было проявить себя, поэтому они свирепствовали.

Глубокой осенью и зимой 1942 года на Невском Пятачке вела боевые действия 168-я стрелковая дивизия генерала-майора Бонарева А.Л. (тогда еще полковника), умелого, решительного, волевого и весьма популярного на Ленинградском фронте командира. Дивизия прославилась своими успешными боевыми действиями. Но одной из составляющих её успеха были выборочные расстрелы, применявшиеся в подразделениях, не выполнивших задачу, отступивших без приказа.

Самодурства среди офицеров на Невском Пятачке было достаточно. Напр. начальник разведотдела 2-й гвардейский дивизии расстрелял своего ординарца за то, что он принес ему холодный суп. Это видели мои товарищи, которые были в одной землянке с ним. Расстрелы своих провинившихся военнослужащих применялись в начале войны. По мере ее затягивания наказание менялось: понижали в звании, отправляли в штрафные батальоны. Поняли, что людей надо беречь.

В концe 1941 года была попытка применить подводников-диверсантов. Из них был сформирован батальон. Сильное течение Невы сносило. Они ныряли в одном месте, а выныривали там, где не планировалось. Стали применять тяжелые водолазные костюмы. Немцы, находившиеся на 8-й ГРЭС, видели, как водолазы выбрасывают пузыри воздуха, и отстреливали их. Водолазы пытались вытащить танк из Невы, но и это не удалось. Долго этот батальон не просуществовал, его расформировали.

Вы знали о положении на других фронтах?

Очень смутно. Мы не представляли, что делается в Ленинграде, пока были на Невском Пятачке, не знали, что город вымирает. Почта проходила военную цензуру. Между тылом и фронтом существовал негласный уговор: люди старались не тревожить друг друга. Человеку, который воюет на передовой, не надо было знать, что его семья умирает от голода.

Нас сменила 8-я армия, Невскую оперативную группу 1-го состава расформировали. 20 декабря наш батальон перекинули на Большую землю через Ладогу под Тихвин во 54-ю ударную армию в состав Синявинской оперативной группы, которая отбивала Тихвин. Там мы провоевали примерно 2 месяца до 23 февраля 1942 года. На Большой земле сразу ощутили увеличение пайка: 900 гр. хлеба и доппаек. В Невской Дубровке получали по 600 гр. хлеба, тыловые части на Коркинском озере 400 гр.

В Вашей части служили женщины?

20 января 1942 года в наш батальон пришло пополнение – гражданские телефонистки. Они были одеты легко не по погоде, замерзшие после трех часовой езды по льду Ладожского озера, выглядели старше своего возраста.

- Ну и старух набрал комбат, - говорили между собой солдаты, - где только нашел таких?

Самой старшей ”старухе” не исполнилось и 30-ти. Они прибыли из блокады, когда смертность в Ленинграде достигла своего апогея. Их приходу никто не радовался. Пополнение из женщин означало, что мужчины скоро попадут на передовую.

Многие сразу выходили замуж. Отдежурив смену, они уходили к своим мужьям-офицерам. У них были отдельные землянки и денщики. За этих женщин кто-то должен быть стоять часовым в наряде, работать на кухне. У них были привилегии. Ребята, которые тянули на передовую линию провод под обстрелом, получали в лучшем случае медальку, а она, сидя за коммутатором, получала орден, потому что она была женой командира батальона или командира роты.

Когда они выходили замуж за офицеров, у некоторых изменялась тональность голоса, явственно звучали командирские нотки. Появление женщин в армии не дало ничего хорошо армии. Женщины, конечно, в этом не были виноваты. Причина лежала в армейской системе, которая породила эти порядки. Уверен, что многим из тех, кто удостоился подобных ”льгот” они были также неприятны, как и тем, кому они не полагались. На фронте распадались многие довоенные семьи.

В феврале нас вернули в кольцо блокады по льду Дороги Жизни. Я не в восторге от союзников, очень критически к ним отношусь, но они сумели организовать поставки грузов по Северным морям в более тяжелых условиях, чем Дорога Жизни. Немцы господствовали там, их подводки топили транспортные и военные суда. Катастрофическое положение с продовольствием во многом было следствием халатной организации. Никто не снимает ответственности с немцев, но и со стороны советского руководства не было сделано все для решения продовольственной проблемы. Высокая смертность была связана также и с иерархией потребления. Кормили в первую очередь тех, кто был нужен фронту: военных, рабочих.

23 февраля 1942 года 386-й отдельный батальон связи вернулся в кольцо блокады в район Озерков. Мы обслуживали Невскую оперативную группу второго состава, которая просуществовала до мая 1942 года. Вот еще случай, который говорит о профессионализме командования. Начальство дало команду, и мы начали тянуть на деревья телефонные провода из латунной проволоки. К дереву прибивался деревянный траверс на высоте 5 - 6 метров. По нему тянулись провода. Такая гитара пересекала весь участок Коркинского озера и ярко блестела на солнце. Немцы прекрасно видели эту конструкцию сверху. Не прошло и недели, нам дали приказ это снять, выкопать траншеи и проложить провода под землей.

Как сложилась судьба Ваших родителей?

Всю блокаду они были в Ленинграде и выжили. Отец продолжал работать начальником пожарной охраны в одной из типографий Октябрьского района, мама - машинисткой в этой же типографии.

Во время войны значительная часть пожарных по недальновидности командования ушла в армию, а город тушили мальчики и девочки из комсомольских полков. Руководили им старые опытные пожарные, поэтому город не сгорел, хотя не было ни воды, ни техники. В послевоенные годы пожарная охрана продолжала работать хорошо. Сейчас пожары в Питере происходят каждый день.

Крышу нашего дома пробило осколками, родители переехали по другому адресу. Отец вел дневник. Дневник был бы интересен в первую очередь врачу, в нем описана психология голодающего человека, очень много говорится о еде: что ели, как достали, как приготовили.

Многие мои одноклассники продолжали ходить в школу, но не для занятий, а потому что в школе кормили обедом. Кто-то придумал развлечение. Он приносил в школу кулинарную книгу, листал ее, сидя на задней парте, рассматривал картинки. Это его сгубило, он не пережил блокаду. На фронте и в тылу выживали те, кто смог подчиниться жесткой самодисциплине. Напр. один мой однополчанин, какой бы скудный паек нам не выдавали, всегда делили на три части и съедал завтрак, обед, ужин, и чувствовал он себя значительно бодрее, чем остальные.

В особняке Кшесинской располагался Городской комитет комсомола. Мне приходилось бывать там, заходить с черного хода. При комитете была столовая, из которой пахло деликатесами. Запах был такой, что с ума можно было сойти в самые страшные дни блокады. Можно спрятать продукты, но спрятать запах нельзя.

Были люди, которые приветствовали вторжение немцев?

Моя двоюродная тетушка, немка по паспорту и рождению, говорила, что скоро придут немцы и наведут порядок. Она так говорила, пока не умерла от голода. Перед смертью она уже так не думала.

Какую агитацию применяли немцы?

В 1941 году вражеская листовка дополнял ужас, который переживала страна. Первую немецкую листовку я увидел в Усть-Ижоре 12 сентября. Наша колонна пересекала поле, в это время появился немецкий самолет. Низко на бреющем полете он выбросил бумажки. Там был пропуск со свастикой: «Предъявитель сего имеет право сдаться в плен немцам». У меня сложилось впечатление, что листовки первых месяцев войны написаны эмигрантами со старыми понятиями и терминами. Они были просто глупые по своему содержанию. Их использовали на растопку.

Содержание листовки менялось. Вместо «бей ж…-политрука» немцы стали говорить о своей освободительной миссии. Я первые узнал о существовали ГУЛАГа. Об арестах мы знали, но были уверены, что это ”враги народа”. Осторожно, оглядываясь, я читал листовку, где от имени сына Сталина, снятого с немецкими офицерами во Франции, призывали сдаваться в плен.

В конце зимы 1942 мы узнали, что наш командир, майор Ралин, ”немецкий шпион”. Шел кинофильм в сарае, сделанном из веток, ”Серенада солнечной долины”. В середине фильма дневальный кричит:

- Майор Ралин, на выход.

Дальше мы слышим, что за дверью идет спор. После окончания фильма узнаем, что Ралин арестован, а вместе с ним начальник радиостанции старший лейтенант Галкин и помощник начальника связи Невской оперативной группы майор Родионов. Ралин был обрусевшим немцем. Родионов - бывшим царским офицером, подпоручиком, участвовал в первой мировой и гражданской. В начале войны на фронт ушло много людей, у которых по понятиям сталинского времени была ”плохая анкета”. Война давала им возможность ”реабилитировать” себя, очиститься от ”темного прошлого”.

Галкин командовал радиостанцией АК 11. Эта радиостанция работала в диапазоне более 600 км т.е она работала с Москвой. Если бы он был шпионом, он мог бы воспользоваться этим обстоятельством. Но это едва ли возможно. В эфире существовал очень жесткий контроль. Если бы передача шла по другим кодам, по другой волне, в неустановленное по расписанию время, ее тут же засекли бы. Работа такого нелегального передатчика была бы обнаружена. Но никто в этом особо не разбирался. Ралин обвинялся в том, что собирал немецкие листовки. К жертвам надо причислить и друга Родионова, капитана Молоткова. Его не тронули, он выпал из поля зрения. Но он не дожил до конца войны. Все случившееся было для него сильным ударом.

Арест был произведен публично, на виду всего батальона. Слух о том, что командир батальона арестован и он шпион, тут же облетел не только наш батальон, но и соседние части. Все видели арестантов без ремней и звездочек на шапках. Следствие велось недолго, они подписали то, что от них потребовалось. Расстреляли их тоже показательно. В том месте, где сейчас бензоколонка АЗС ”Лукойл” на Мурманском шоссе километр М 18. Там они в одном в одном нательном белье рыли себе могилу.

В начале перестройки совет ветеранов 67-й армии направил запрос в прокуратуру, мы получили ответ. Он подтвердил, что дело Ралина, Родионова, Галкина - это фальсификация, и их реабилитировали. В личном разговоре сотрудница сообщила, что тогда это практиковалось, надо было искать шпионов. Капитан Дианов, руководивший этим делом, хорошо знал Ралина. Они жили в одной землянке, они вместе эвакуировали свои семьи из Ленинграда на одной машине. За сутки до ареста Дианов ушел из землянки Ралина, по-видимому, ему было стыдно. После войны один из ветеранов встретил Дианова и после нескольких рюмок спросил:

- Николай Иванович, ты смотри мне в глаза и скажи, были ли Ралин шпион?

Тот ничего не ответил.

Во время блокады НКВД оказалось перед дилеммой: либо искать и обязательно находить шпионов, либо попасть под сокращение, что означало отправку на фронт. Никто бы их в тылу просто так хлебом не кормил. Надо было проявлять активность, и они фабриковали дела, вместо того, чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями.

Войска НКВД обязаны принять меры для предотвращения утечки информации, дезориентировать противника, ввести его в заблуждение. С этой задачей они, очевидно, не справлялись. За месяц до начала операции ”Искра” я жил в Ленинграде. Приехав в начале ноября в город, я узнал, от гражданских лиц, в т.ч. от матери, что готовится новая операция. Город говорил о наступлении наших войск, о прорыве блокады.

По городу ходили слухи о ракетчиках. Я довольно часто бывал в Ленинграде и видел ракеты в ночное время. Их запускало само НКВД. В моей школе два парня пострадали как ракетчики. У одного отец был репрессирован, и ему состряпали ”ракетное дело”. В настоящее время опубликованы многие рассекреченные документы, в т.ч. немецкой разведки. Согласно им немецкое командование удивлялось, зачем запускаются ракеты, о которых они ничего не знают.

Меня посылали в командировки. Я ездил учиться работать на новом аппарате, в это время жил дома у родителей. В ноябре 1942 года мне дали командировочное предписание ехать в Ленинград на месяц. Это был очень большой срок. До этого у меня были кратковременные командировки. Целый месяц я жил у себя дома, с родными. Мы встретили Новый год.

Я работал на заводе Егорова и в мастерских связи Ленфронта в Петропавловской крепости. Мы переоборудовали бортовые грузовые машины под подвижной узел связи на пяти машинах, который должен был обеспечивать связь во время прорыва блокады.

Операция ”Искра” была задумана как большая операция, которая должна была развиваться. Для этого был необходим подвижный узел связи. Мы переделали 5 грузовиков в телефонную, радио-, зарядную станцию, КРОСС и телеграф. Все это участвовало в прорыве блокады, но далеко не уехало.

Перед операцией ”Искра”

Операция Искра была засекречена, но многие догадывались, для чего идет интенсивная подготовка. Подвижной узел связи готовится не для того, чтобы сидеть на берегу Невы, а чтобы далеко ехать. Как я уже говорил, гражданское население знало о готовящемся наступлении. Информация просачивалась.

Я служил в 97-м отдельном полку связи, созданного на основе 386-го отдельного батальона связи. Ралин создал все предпосылки для формирования полка из батальона, а его расстреляли. 97-й ОПС подчинялся непосредственно начальнику связи 67-й армии, часто обеспечивал связью наблюдательные пункты. Я работал также механиком телефонной станции, т.е. обеспечивал внутреннюю связь штаба армии. На телефонном узле стояло два коммутатора на 200 номеров. Высокая частота давала возможность по одному проводу вести два разговора одновременно. Была специальная машина для обслуживания НКВД. Это была спецсвязь ВЧ. Она работала с Москвой. Там работали сотрудники НКВД.

Накануне 12 января, ночью мы выехали из Петропавловской крепости на пяти машинах в Коркино. Там уже не было выносного штаба, людей осталось немного. Основная масса штаба армии была переброшена в Березовку, на Черную речку, где был временный командный пункт, с которого началась операция ”Искра”. Из Коркино нас сразу направили в Березовку, а дальше на берег Невы.

Утром, к моменту атаки, мы были на берегу. С атакующими частями по бревенчатому настилу, по которому шли танки, перебрались на левый берег в районе нынешней диорамы ”Прорыв блокады”. Берег был взорван и усыпан ярким оранжевым песком. Саперы сняли верхний слой грунта, путь на тот берег был пробит. День был морозный.

Левее того места, где сейчас диорама, располагался 229-й немецкий пехотный полк - одна из его рот. Эта рота занимала довольно большой участок. Берег был крутой, 3 землянки, 2 из которых были солдатские, одна - офицерская. Временный командный пункт 67-й армии расположился в этих немецких землянках. Предварительно оттуда выкинули мусор. У немцев оказалось много винным бутылок с датами на этикетках ”урожай 1893 года”. Валялись немецкие карты, которые отличались от наших. Я нашел фотографию, где немцы стояли строем в касках.

В землянках этой роты я прожил несколько дней. У них были хорошие землянки, но у немцев не было мощных фортификационных сооружений. Я не видел никаких дотов и дзотов, хотя прошел все побережье Невы от Шлиссельбурга до Невского Пятачка ни один раз пешком. Этого требовала моя работа. Читая после войны немецкую военную литературу, я узнал, что у немцев в боевом уставе было записано: «Не строить дотов и дзотов». Это приводит к ”сидячке” (немецкое выражение).

В мою задачу входило обеспечение связи командного пункта. Я знал командование 67-й армии в лицо и всех отлично узнавал по голосам. На второй или третий день боев я сидел в землянке. Вдруг буквально врывается генерал Ковалев, начальник связи Ленфронта:

- Кто тут есть? Давай сюда быстрее.

Нужно дать шлейф как можно скорее на ”постоянку”, потому что через 15 минут должен состояться разговор по прямому проводу Сталина с генералом Духановым. Я схватил катушку, и мы с генералом побежали к Неве, где стоял телеграфный столб.

- Как ты туда заберешься? Когти есть?

Я туда забрался без всяких когтей, подсоединил провод, кричу:

- Готово!

Генерал подхватил катушку и на рысях побежал на станцию.

Я ему вслед:

- Товарищ генерал, подождите!

Я отнял от него катушку, мы пришли на станцию. Так мы с генералом Ковалевым обеспечили товарища Сталина связью.

А вечером, уже в сумерках произошла встреча с двумя немцами в форме разведчиков. Я шел за командным пунктом немецкой роты по узкой тропинке. Двое в маскхалатах прутся на меня, но я не уступил дорогу. Они обошли меня, когда мы поравнялись. Через 100 м бежит солдат:

- Ты тут немцев не видел? Двое шли.

Немцы сдались в плен, солдат их вел, но отвлекся, и они ушли вперед.

Многим ленинградцам день прорыва блокады запомнился ярче, чем день полного освобождения и день Победы. Как он запомнился Вам?

Во время операции ”Искра” я выполнял свою работу. Нас постоянно преследовали голод, мороз, страшная усталость и постоянное желание спать. Землянок на всех не хватает. Мне и моим товарищам пришлось трое суток жить в кабине машины ЗИС. Кабина железная, ветер свистит. А я еще оставил валенки в тылу, мне было тяжело тащить их, и оказался на этом морозе в хромовых сапожках. Мы менялись каждый полчаса: один посередине, двое с краю. Нас спасала пшенная каша, ее было много. Мы брали на троих 12 литровое ведро и варили на костре. Пока оно было горячее, мы грелись.

В такой обстановке надо было жить и работать. Забываешь, какой день и какой час, когда обедал и завтракал, не известно. Все сбито во времени и пространстве. Мы не знали, чем все это кончится, нас никто не информировал, какова конечная цель. Мы видели огромно зарево, постоянную стрельбу, налеты авиации. На нас висят служебные обязанности, которые надо было выполнять. Я никогда не верил, что можно спать и видеть сны на ходу, пока сам это не пережил.

67-я армия наступала тремя дивизиями: генерал Симоняк наступал на центральном направлении. Генерал Трубачев, 86-я дивизия, наступал на левом фланге. Ему надо было брать Шлиссельбург, который был очень укреплен. Войска Симоняка пропустили через себя дивизию Трубачева, она зашла в тыл немцев и выбила их. Шлиссельбург был взят без особых потерь. Дальше мы продвинулись к Черной речке, прошли деревню Пильная Мельница, где произошла встреча двух фронтов. Фотография этой встречи – инсценировка, срежиссированная довольно примитивно. На этом месте стоял дом, валялась техника. Примерно в 2-3 км от Пильной Мельницы у немцев был командный дивизионный пункт. В этом командном пункте разместился наш армейский командный пункт.

Немцы не хотели держаться за этот участок и отступили. Обычно после боя лежат трупы, валяется различное снаряжение, боеприпасы. Здесь такой удручающей картины не было. А вот за Синявинские высоты немцы держались, причем одним батальоном. Мы их так и не взяли. Немцы ушли сами.

В конце января активная наступательная фаза операции ”Искра” закончилась. До апреля 1943 месяца длилась позиционная война. Время от времени посылали разведчиков, лениво стреляли. В апреле 1943 мы вернулись на Коркинское озеро со штабом армии в свои старые землянки. Какой-то период было затишье, шла подготовка. Проходило пополнение и переформирование. Мы в это время купались на озере, смотрели кинофильмы. Местное население распахивало землю и сажало картошку. Оно охраняло свои огороды, потому что солдаты хотели есть и могли вырыть из земли.

Воровство случалось и в самой армии.Я хорошо знал этого бойца еще со 2-й гвардейской дивизии. Некто Мишуткин стоял на посту, охранял фургон с продуктами. Прошло некоторое время, и кладовщик обнаружил, что половина мешка риса испарилась, хотя фургон был опечатан. Оказалось, что ночью во время дежурства боец снял штык с винтовки, просверлил дырочку там, где был мешок. Посыпался рисовый дождь, и он подставил свой вещь-мешок. В кустах его припрятал. В следующий раз он украл 20 кг масла, его вычислили. В дело вмешалось НКВД, в части была поднята тревога. Через полчаса Мишуткина арестовали и отправили в штрафную роту. Как сложилась его судьба дальше, я не знаю. За воровство могли и расстрелять.

С Коркинского озера осуществлялось руководство cинявинскими операциями. После неудачных операций осенью 1943 штаб армии перебрасывают на левый берег под Шлиссельбург. Землянки были вырыты в откосах Старо-Ладожского канала. Над нами проходила высоковольтная линия 3 000 В. А мы, чтобы осветить, жгли в землянках телефонный кабель, отрывали кусок и вешали под потолком. Он горел и коптил. Утром мы были все в саже.

Догадливые связисты взяли железный лом, привязали его к шесту, намотали на него телефонный кабель. Кабель вывели на электрическую лампочку, второй конец воткнули в землю. Они внесли это сооружение в магнитное поле высоковольтки. Лампочка загорелась, но тускло. Поняли конструкцию выше и раздался гром. 3000 вольт рванули искрой по всем трём. Один умер от 90% ожога, другому обожгло голову, и он остался психически нездоровым, третьему, который держал шест, сожгло пальцы на ногах.

В 1943 году было заметно, что психология немцев изменилась. Я возвращался с наблюдательного пункта в районе Старо-ладожского канала. Два солдата тащили пленного немца, который сам сдался. Когда он меня увидел, он заорал:

- Гитлер, капут!

Перед снятием блокады 97-й ОПС был расформирован на батальоны связи, и эти батальоны были переданы стрелковым корпусам. Моя дальнейшая служба проходила в 108-м стрелковом корпусе, батальон связи получил номер 10-13. 108-й стрелковый корпус вошел в состав 2-й ударной армии.

В январе 1944 года мы были переведены на Ораниенбаумский Пятачок. Наблюдательный пункт корпуса разместился на Колокольной горе. До этого на ней находился немецкий командный пункт. Его переоборудовали под наш командный пункт. Здесь также был наблюдательный пункт генерала Федюнинского, командующего 2-й ударной армией. С высоты Колокольной горы открывалась картина боя. Особенно мне запомнился молодой немецкий солдат. Рядом с ним валялись акварельные краски очень хорошего качества. Он носил с собой эти акварели, и они ему не понадобились. С Колокольной горы я наблюдал, как наши балтийские моряки шли в атаку. Зрелище жалкое. Состояние человека выдает его поза. У них были опущенные плечи, никаких ”ура!”.

Федюнинский пригласил Говорова к себе. Я в это время ставил телефонный аппарат. Через несколько минут тяжелый снаряд угодил в землянку наблюдательного пункт Говорова.

Мой сослуживец Веряйский после наступления в районе Ораниенбаума оказался у себя дома. Он жил до войны в деревне Гостилицы. Наша часть туда не попала, но до Гостилиц оставалось 2-3 км. Веряйский отпросился у начальства, он пришел к себе домой. Гражданское население немцы угнали в Германию во время оккупации. Его дом уцелел, он оставил там записку: «Жив, здоров, служу в такой-то части». Прошло некоторое время, и он встретился со своей семьей, женой и дочерью, в Германии.

С Ораниенбаумского Пятачка мы наступали на Ропшу, началось освобождение Ленинградской области. В Псковской области весной 1944 началась распутица. Склады с продовольствием отстали от боевых частей на 50 км. Утром воинская часть собирает команду, и они идут 50 км за продуктами. Под Псковом я разговаривал с двумя русскими парнями. Немцы их мобилизовали во время оккупации. Когда красноармейцы взяли их в плен, они были в немецком обмундировании. Эти ребята не понимали, что их ожидает. Их расстреляли.

В районе Коромышено дороги грунтовые, даже американские ”Виллисы” застревали. Я просидел неделю на наблюдательном пункте. В траншее кроме меня больше никого не было, а немцы - в 50–100 м. Напарник в это время спал за 1 км от меня. Из-за распутицы военные действия остановились с обеих сторон. Воевать было нечем, ни нам, ни немцам. До железной дороги от переднего края более 50 км. Солдаты на себе таскали снаряды. Двое принесли один снаряд, пушка выстрелила, можешь идти опять 50 км.

Два связиста из нашего батальона тянули линию в лесу. Они были без оружия. Из-за поворота навстречу вышли два немца с автоматами. Пока наши ребята совещались, как сдаваться в плен, из-за поворота вышли наши солдаты. Немцы оказались пленными, а автоматы у них были разряжены. Один из этих связистов не поленился и стукнул на товарища, что тот хотел сдаться в плен немцам.

По дороге к Пскову у нас сломалась машина. Пока водитель ее чинил, мы остановились в одной избе. Хозяйка, женщина с тремя детьми, встретила нас неприветливо. Нас набилось много, мы ходим, дверь открываем, а там проблемы с дровами. Она выжила нас на веранду. Стены веранды были оклеены газетой ”Северная правда”, которую немцы издавали во время оккупации. В ней я впервые прочитал статью о кремлевских застенках и решил, что это фантазия. Как сложилась судьба этой женщины, я не знаю, но если она не сообразила эти газеты содрать, то думаю, что печально…

В Псковской области существовал Партизанский край, где продолжали работать колхозы, сохранялись советские порядки, даже немного лучше, не было такой драконовской системы. Партизаны контролировали эти районы, доили колхозников, уводили последнюю корову, вне зависимости от того, сколько детей в семье и что муж на фронте. В мирное время в Новгородской области мы купили дачу. Местные жители рассказывали, как действовали партизаны. Все было нормально, до тех пор, пока были немцы. Когда немцев выбили, пришли партизаны и сожгли деревню, потому что им надо было сжечь для отчета.

Летом 1944 началось наступление на Белоостров и Выборг. Наш 108-й стрелковый корпус перебросили на Карельский перешеек. Я оказался на наблюдательном пункте в районе ДОТа ”Миллионер”. Я не видел ни одного финна, гражданского или военного, ни живого, ни убитого. Финны берегли людей, вовремя отступили и заключили мир. Финны воевали решительнее немцев. Они воевали за свою страну, война была им понятна.

В августе 1944 нас передислоцировали в Усть-Лугу, где прошло переформирование. Через Псковское озеро был построен наплавной мост. По нему войска были переброшены в тыл немецкой армии в районе деревни Выру. Наступление шло на Таллин, но до Таллина мы не дошли.

Я видел близко Говорова в Пярну. Спускаюсь с Солодовой башни пивоваренного завода. Вдруг крик:

- Дорогу маршалу Советского Союза!

Впереди бежит сержант СМЕРШа с автоматом, а за ним поднимается Говоров на наблюдательный пункт. Я не знаю, какие нервы надо иметь, чтобы сидеть у стереотрубы за 1-2 км от того места, где происходит бой и наблюдать, как гибнуть настоящие люди, а не массовка в кино.

Какие отношения были с комиссарами и политруками?

Комиссары и политруки были разные. Если умные – мы их уважали, над глупыми – смеялись. Во Пскове у нас был политрук, который ”мстил”, у него были на то основания. Его никогда нельзя было застать в части. Он вставал раньше всех, получал своей паек и шел на дорогу. Там поджидал колонну пленных немцев и начинал бить их по морде. Его списали. У нас был умный командир части, он избавлялся от таких. Другой политрук поставил на мотоцикл ручной пулемет Дягтярева, выехал на дорогу, дождался, когда по дороге поведут пленных немцев и расстрелял эту колонну.

А c особистами?

Особисты как метастаза пронизывали все снизу донизу. С нас брали подписку, и мы должны были информировать обо всем, что знали. Это система приводила к печальным последствиям. Иногда люди так мстили. Отделаться от особистов было сложно. Они знали слабые места человека, которые давали возможность вербовать. Армия была пропитана ”ушами”.

В декабре 1944 года мы вступили в Польшу в город Острув Мазовецка, оттуда примерно 15 – 17 января 1945 после мощной артподготовки началось наступление на Германию. Альтштадт был первый немецкий город, который мы заняли. Все население ушло. Немцы под действием собственной пропаганды боялись нас. Остался только один человек, глухой и слепой старик. Видимо он был одиноким, никто о нем не позаботился. Он не понимал, что происходит. Все было брошено: сахарные заводы, пекарни и пр. Пока мы не дошли до Кенигсберга, мы не видели немецкого населения. В городе Цеханув, где был винный завод, две наши дивизии были совершенно пьяными. Если бы немцы догадались, что все пьяные, они могли бы нас разбить без особых потерь.

В районе Прауста Федюнинский застал 5 наших солдат. Они уговорили комбата, он дал им машину. Они поехали за трофеями. Остановили колонну немцев-беженцев, и стали снимать часы. Федюнинский увидел это, приказал арестовать и отправил в штрафной батальон. Командир батальона дал машину не случайно, он надеялся, что перепадет и ему. Он их спас и послал не в штрафной батальон, а в дивизионный батальон связи. Там они пробыли месяц и вернулись назад.

На территории Германии повара выливала в канавы обеды, завтраки, ужины. Все прекрасно питались за счет трофейных продуктов. Командир моего батальона очень любил печенку. Ему забивали корову, печень вырезали, корову выбрасывали в канаву. Брошенные коровы ходили не доенные по улицам деревень.

Почта была завалена посылками. Мародерство было узаконено, существовали определенные квоты. Офицерам разрешалось посылать 15 кг, солдатам - 5 кг. Самые большие льготы были у погибших - 70 кг. Вещи убитого посылали его сослуживцы. Из Германии днем и ночью шли эшелоны, груженые трофеями.

Эти посылки могли собираться и ”с участием” немцев. Напр. идет колонна по дороге. Советские военные ее останавливают, начинается шмон. У немцев снимают то, что представляет ценность, в первую очередь часы. В Советском Союзе наручные часы были большой редкостью. Между советскими военными идет обмен по системе ”ход на ход” и ”не глядя”. ”Ход на ход” подразумевает, что часы обмениваются, но должны работать. При ”не глядя” один боец запускает руку в карман:

- Меняемся?

- Меняемся.

Один вытаскивает часы, а другой ложку или патрон. Это было просто развлечение, но многие им увлекались. Был такой анекдот. Солдат останавливает старика и спрашивает:

- Сколько времени?

Старик втыкает палку в землю, смотрит на тень и говорит:

- Час дня.

- Давай сюда! Пойдут, хорошие часы.

Американцы вывозят в основном документы, архивы, музейные ценности. Наши везут старые немецкие станки, оборудование демонтированных заводов. Но для нас они еще не очень старые. Я привез из Германии литературу на немецком языке по искусству.

Расскажите об обстоятельствах боя, за который Вы были награждены медалью ”За боевые заслуги”.

Ничего героического я тогда не совершил. Это была моя обычная работа, я ее выполнял каждый день в течение всей войны. На войне не проявляют героизм, а работают. Это тяжелая неблагодарная работа. Чаще всего она является расплатой за чью-то некомпетентность, а часто и глупость.

В базе данных ”Подвиг народа” можно заметить, что многие наградные листы написаны по стандартному шаблону: «Первым ворвался в траншею». Хочется спросить, как штабной писарь мог это видеть? «Убил столько-то немцев». Кто-то специально считал, сколько?

Я встретил наградные листы моих знакомых, награжденных орденами во время войны. В них описаны подвиги, которых не было и не могло быть. Потому что эти люди не воевали, они служили в армии. В армии есть большое количество военнослужащих, которые создают условия для проведения военных операций: интенданты, техники, обслуживающий персонал штабов и др. Без них армия не может существовать и воевать, но они сами не воюют.

Например, читаю в одном наградном листе: «Во время прорыва блокады…». Он вообще никогда не участвовал в боях. Но он действительно потерял ногу у меня на глазах. Летом 1943 года мы возвращались из командировки в Ленинград. В районе пос. им. Морозова он подорвался на мине. Все понимали, что дальше его ждет тяжелая судьба, и чтобы помочь ему, было решено наградить орденом. А писарю дано задание сочинить его подвиг.

Ордена давались и тем, кто расстреливал своих, и тем, кто воевал на переднем крае. Но те, кто расстреливал, получали больше. В армии был обычай отмывать ордена. Бросать к кружку с водкой, чтобы отмыть всю ”грязь”, наверное.

Я никогда не надеваю ордена и медали. Они у меня лежат просто как коллекция. Для меня наиболее дороги значки: нагрудный знак Армии народного ополчения, ветеран Невской Дубровки, участник операции на Ораниенбаумском Пятачке. Они свидетельствуют не том, что было сделано, а о том, где, в каких операциях участвовал. А делать можно, что угодно, и при этом быть награжденным.

Вам приходилось воевать с власовцами?

В конце марта 1945 года мы взяли город Эльбинг с большими потерями. Его защищали власовцы, они бились отчаянно. Здесь я жил во власовских казармах. В казарме все надписи были на русском языке. В библиотеке были книги Тургенева, Толстого.

На острове Рюген перед нами была поставлена задача организовать узел связи. В это время остров капитулировал. Нам на встречу шли вооруженные немецкие части, строем, с оружием, под командованием офицера. Они доходили до берега, сбрасывали свое оружие и сдавались в плен. Дата ”взятия” острова была указана в газетах неправильно. Остров брать не надо было, он капитулировал без боев, но за его взятие надавали горы наград.

27 апреля нам, пятерым связистам, надо было организовать узел связи в центре острова, для чего предстояло преодолеть значительную дистанцию с оборудованием. Мы зашли во двор фермы, там стояли першероны – прекрасные сильные лошади. Запрягли их в телегу, сели.

- Но!

Лошади не двигаются, они не понимали по-русски.

Где Вы встретили день Победы?

На острове Рюген в госпитале с фурункулезом и температурой под 40⁰. Война была тяжелейшим стрессом. Во время войны люди не болели, не позволяли себе такую роскошь. Когда напряжение спало, уменьшилась моральная, психологическая нагрузка, организм начал сдавать, несмотря на то, что питание было хорошим. Фурункулез особенно был распространен.

На о. Рюген располагался пансионат для пожилых женщин, а на берегу находился второй пансионат для слепых девушек. Начальницей была русская аристократка. Возглавлявший 2-й ударную армию генерал Федюнинскийвсегда очень внимательно относился к тому, что делала его армия и ездил по всему острову. Случайно он заехал в этот пансионат. Графиня попросила охрану, т.е беспокоилась за девушек. Федюнинский приказал разместить роту для охраны побережья и пансионата. В это время разбитая немецкая курляндская группировка проплывала морем около о. Рюген.

В пансионат явился танкист, командир подразделения, совершенно пьяный. Его намерения были очевидны. Его арестовали, дали возможность проспаться и отпустили. Он вернулся в свой батальон, рассказал, что в пансионате засели власовцы и скомандовал идти на них боем. Танки ринулись на пансионат. Рота, охранявшая пансионат, вступила в бой. В это время проходил немецкий транспорт. Немцы высадились на берег. Руководительница пансионата объяснила им ситуацию. Немцы вместе с русской ротой вступили в бой против советских танков. Получилось, что советские солдаты подбили несколько своих же советских танков. Если СМЕРШ раскопал бы это дело, им грозил расстрел. Советским солдатам пришлось уехать с немцами.

Я этого боя не видел, т.к. лежал в это время в госпитале, но стрельбу слышал, могу подтвердить, что бой был. Несколько человек независимо друг от друга рассказали мне о подробностях этих событий.

На острове Рюген в Германии. 1945 год

У Вас были контакты с союзниками?

В районе Гамбурга мы поменялись территорией с англичанами и американцами. Они не прокладывали линии связи вручную, а ставили на джип катушку. С этой катушкой джип ехал и разматывал кабель в толстой изоляции. Когда кончалась одна катушка, подключалась вторая. Они не снимали потом кабель, а пользовались им один раз. Мы подбирали этот кабель и использовали его.

С союзниками общались мало, но у меня все-таки сложилось о них некоторое впечатление. Американцы – простые, хорошие парни, с которыми можно было разговаривать, даже не владея языком. Англичане мне не понравились, они были заносчивы и держались индифферентно.

Мы передислоцировались в город Хагенов, где расположился командный пункт 108-го корпуса, затем нас переводят в город Варан. Я продолжал выполнять свои обязанности по обслуживанию узла связи. В сентябре 1946 получил отпуск и поехал в Ленинград. Добирался 15 суток, дома пробыл меньше месяца, вернулся в свою часть.

У Вас были встречи с ветеранами вермахта?

Я возвращался с однополчанином на службу в Германию. От Берлина добираться надо было пешком, впереди еще 50 км. На лошади едет немец, он поздоровался с нами.

- Куда идете?

Мы нехотя ответили:

- Далеко.

- Садитесь, повезу.

Мы подумали, что, наверное, он хочет курить, просто так он не стал бы нас подвозить. Предложили закурить. Немец не курит. Начался обычный солдатский разговор:

- Откуда?

- Из Ленинграда.

- Я Ленинград знаю, я служил там артиллеристом. Потерял руку.

Я подумал: «Сукин сын, ты стрелял по Ленинграду! Нет никакого желания ехать с тобой, но идти уже очень далеко. Ладно, потерплю».

Вдруг он мне говорит:

- Ты знаешь, что я думаю. В следующий раз, когда начнется война, пусть твой Сталин дерется с моим Гитлером. А мы посмотрим, что из этого выйдет…

Какие отношения были с немецким населением?

Мне было жалко немцев, особенно гражданское население. Как-то помог раненому немцу, ненависти к немцам у меня не было. Я подсознательно понимал, что они оказались в таком же положении, как и я. Мужского населения было мало, были в основном женщины, дети и старики. В целом, контактов с населением было мало.

Были и забавные случаи. Советский солдат напился и забрался в немецкий дом, где были девушки. И там оказался жених одной их них. Наш солдат удрал на чердак, оставив автомат внизу, закрылся на крючок и просидел там трое суток. Немец пошел в комендатуру и сказал:

- Там на чердаке ваш солдат сидит третьи сутки. Он хочет есть и пить.

Во время войны у меня сложилось чувство собственного превосходства по отношению к гражданскому населению. Гражданские казались мне расхлябанными. Мы грязные, вшивые, но мы были в шинели, в форме, подтянутые. Когда мы видели гражданского в пальто, мы смотрели с недоумением. Он веревочкой подвязывает, надо же ремень носить! Аккуратный человек должен быть подтянут. Пилотка должна быть на два пальца от переносицы с наклоном влево. Иначе жить нельзя.

Я уже прослужил 6 лет, находясь постоянно под сильным психологическим воздействием армейских порядков. У меня выработался стандарт восприятия человека. Я принял армию, как норму жизни, поведения, которую нельзя нарушать. Все, что было вне этой системы, мне казалось чуждым и непонятным. Мои мозги еще долго после войны оставались армейскими, понадобилось много времени, чтобы освободиться от стереотипов.

В феврале 1946 года нас перевели в Сталинград. Город весь был в руинах. В апреле 1947 года я был демобилизован и вернулся в Ленинград. В том же году поступил в художественно-промышленное училище им. Мухиной. Туда принимали после 8-ми классов и предоставлялись государственное обеспечение. Три года нас кормили и одевали, оплачивали проезд. В 1955 году после окончания училища я получил хорошее направление на Балтийский завод в кораблестроительное бюро ЦКБ 17, которое строило крейсера. Участвовал в проектировании первого атомного крейсера 64 БИС. Официально я занимал должность конструктора 2-й категории, другой штатной должности в расписании не было, но по факту я выполнял работу дизайнера.

Американцы и англичане на корабле воюют. Когда корабль стоит на приколе, то команда, кроме дежурных, живет в казарме. На корабле делать нечего. Там тесно, душно, холодно. У нас на корабле команда живет постоянно. На каждом крейсере у командующего эскадрой есть спальня, кабинет, гостиная с белым роялем и картинами-подлинниками. Суда строили дорого, на них списывали большие деньги. Я оформлял парадные помещения и отработал по направлению 4 года, а затем занимался преподавательской работой в Архитектурно-строительном техникуме – заведовал отделением архитектуры.

Юрий Георгиевич с супругой Ингой Наумовной. 18 января 2015 года. Музей-диорама ”Прорыв блокады Ленинграда”