Булашевич Виктор Иванович

ОТ АВТОРА

Скоро мы отметим 65-летие окончания Великой Отечественной войны. Время, когда забываются многие события, но есть такие, которые запоминаются на всю жизнь. Мне пришлось пройти все годы войны 1941-1945. О них моя книга.

Я посвящаю свой скромный труд своему отцу Булашевичу Ивану Федоровичу, которого я очень любил. А также всем ветеранам Великой Отечественной войны. Тем, которые погибли в этой войне и которые еще живы.

Я прошел все инстанции войны: от штаба армии до стрелкового полка. Я чувствовал дух и настроение войны. Я был активным участником военных событий.

Эта книга написана спустя 50 лет после войны. Может что-то стерлось из моей памяти, что-то поблекло. Но самое главное, что я ничего не изменял. От начала до конца книга уникальна своей правдивостью.

ДЕТСТВО И ЮНОШЕСКИЕ ГОДЫ

Вспоминая эти годы, которые были и радостными, и тяжелыми, их можно разделить на два периода. Первый период это когда я начал ходить в школу 1929 году, мы тогда жили в Белоруссии, г. Калинковичи. Отец мой Иван Федорович работал преподавателем физики и математики в Калинковичской железнодорожной школе №23. В 1910 году он окончил Киевский университет св. Владимира, работал преподавателем в г. Городня, Черниговской области, где я появился на свет 11 ноября 1922 года. Семья небольшая, четыре че­ловека: отец, мать, я и брат Николай.

Жили мы на частных квартирах некоторое время, затем отец купил дом. Он был большой по сравнению с другими домами.  Дом находился посредине между железнодорожной станцией и городом. В доме у нас было много книг: как научной литературы, так и художественной. Мне запомнился случай, когда мы лежали на печке, это было зимой, отец читал Бернарда Шоу ”Карьера боксера Кешеля Байрощ”, мне тогда было десять лет. Почти все свободное время он проводил за чтением, и я с раннего детства пристрастился к чтению. У нас в доме было много различных книг, отец поощрял мое чтение и всегда помогал в выборе книг. В то время прочитал Джон Рида, Жюль Верна, Вальтера Скота и многих других писателей, в основном это были приключенческие романы.

Все оставшееся время я проводил, играя в футбол. Самое неприятное занятие для меня, это когда мне нужно было пасти корову, я всегда старался отделаться от этого. Один раз в неделю были большие базары, на них съезжались со всей округи, чего там только не было, и мы мальчишки старались не упустить случай, чтобы побывать на базаре. В основном нас интересовали фрукты, которые были в изобилии. Кроме того разные шулера проводили здесь свои игры. Была вертушка, на которой можно было что-то выиграть. Это все происходило до полудня, затем базар разъезжался, и мы начинали играть в футбол. Так как другого места у нас не было, приходилось расчищать поле от навоза и других предметов. И так, продолжалось до позднего вечера. Иногда мы с ребятами направлялись в лес за орехами или ягодами, осенью ходили за грибами. Вот так мне запомнились летние дни, когда мы не ходили в школу. Вот так проходило детство. Зимой было сложнее, так как наш дом был холодным. Мне купили новые коньки, редко у кого были такие коньки, и мне приходилось с братом кататься по очереди. Не всегда это происходило мирно.

В начале мы учились в старой школе. Она размещалась в нескольких барачных помещениях. В 1933 году построили новую школу в два этажа. Эта школа считалась лучшей в городе, кроме неё было ещё три школы, одна из них еврейская. Учился плохо, не потому что было сложно, а потому что никто меня не заставлял и не контролировал. С дисциплиной было плохо всегда, мне приходилось переживать за свои поступки, но они были безобидными как мне сейчас кажется. Я был очень подвижным и задиристым. В школе я прослыл спортсменом. Все спортивные мероприятия не обходились без моего участия. Дружить мне приходилось со старшими товарищами. Самым популярным видом спорта был волейбол и гимнастика. Мои друзья были старшие ребята: Леня Шишонок, Володя Гуц, Жорж Клебанов, Миша Мульменко и другие которых уже не могу вспомнить. Волейбольная команда наша состояла из троих: я, Леня Шишонок, Володя Гуц. Мы были хорошо сыграны и трое играли против команды из шести человек и всегда выигрывали. Такие встречи мы проводили в парке народов. Мы встречались и с другими командами из других городов, куда нас приглашали. В школе на вечерах я выступал по гимнастике.

В новой школе появились новые преподаватели, в основном, это были молодые выпускники Гомельского пединститута. Школа пополнилась многими учениками, которые проживали в городе. Когда мы занимались во вторую смену, я приходил раньше, мы собирались и до уроков играли в футбол, иногда в кустах недалеко от школы играли на деньги «в цок» - так называли мы эту игру.

Уроки, на которых можно было делать что угодно, - это немецкий язык. Учителем был Палей Иосиф Савельевич. Маленького роста, всегда с красным лицом, с портфелем, иногда на уроки приходил выпивши. Во время его урока все почему-то отпрашивались выйти  из класса, он никому не отказывал. Таким образом, организовывалась очередь на выход из класса. Некоторым не было в этом потребности, просто для интереса. Почти весь класс был в движении.

До занятий в школе можно было поиграть в настольный бильярд, который находился в отдельной комнате, где всегда была очередь. В  теплое время у школы была оборудована волейбольная площадка и мы часто играли. В основном, это старшие учащиеся, и, конечно, я всегда участвовал в этих играх. Я очень завидовал одному ученику, у которого был велосипед, тогда это была редкость. Я видел, как одна девочка каталась на велосипеде, но у меня не хватало смелости попросить у нее покататься.  У парня же я иногда имел возможность брать велосипед немного прокатиться.

Во время каникул я проводил свое время с ребятами в железнодорожном клубе. Там можно было послушать как репетирует духовой оркестр, поиграть в шахматы или домино и просто пообщаться с друзьями. При клубе была художественная самодеятельность: струнный оркестр, который иногда выступал по местному радио. К этим выступлениям они очень тщательно готовились. Однажды струнный оркестр, в составе которого был и я, выезжал в город Жлобин с концертом. Главным номером программы была песня  из кинофильма «Три танкиста». Фильм только появился на экранах, и здесь его еще не видели. Но песня эта была воспринята с интересом и большой симпатией, так что приходилось несколько раз повторять этот номер.

Мы проводили также встречи по волейболу и футболу, выезжая в другие населенные пункты: Мозырь, Ельск, где играли с местными командами – это были очень интересные встречи.

Трудные годы, голод, холод не могли не сказаться на здоровье отца: далеко приходилось ходить в школу, особенно зимой он страдал отдышкой, ему приходилось останавливаться передохнуть и продолжать путь.

20 февраля 1934 года после непродолжительной болезни отец умер. Как нам объяснили: воспаление легких. Мне теперь кажется, что в этом есть что-то загадочное. К тому времени отношения с матерью были плохими, они часто ссорились. Мать была намного младше отца, примерно на 35 лет. Она вела свой образ жизни, не считаясь ни с кем. Мне было очень тяжело с ней: вечно возникали конфликты, она была жестокая и несправедливая, что касается моего младшего брата, то ей с ним было легче: он всегда был послушным.

Никогда не забуду похороны отца, тогда в школе отменили занятия, народу было очень много. Это самая тяжелая потеря в моей жизни. Я очень скорбел и это тяжело сказалось на моей жизни в дальнейшем.

За смерть отца на нашу жизнь мы с братом получали пенсию 113 рублей в месяц, мать в это время не работала, на эти деньги прожить было трудно, время было тяжелое. Купить обувь и одежду мы не имели возможности, хлеб я получал по карточкам в школе.

В это время у нас жили на квартире авиамеханики Владимир Гарачун и Жорж Фокин. Они обслуживали самолеты, которые доставляли почту из Минска. Я сразу подружился с ними, часто бывал на аэродроме и помогал им по работе. Иногда, когда были какие-то неисправности или плохая погода и вылет был невозможен, они оставались на ночь.

Школой однажды был организован поход на аэродром, где все могли ознакомиться с самолетом, тогда это была новинка, осмотреть самолет, как производится посадка и полет. Я был очень доволен такой экскурсией, тем более что с нами была моя любимая учительница Елена Григорьевна.

Мой дед, не помню, как его звали, здоровый белобрысый детина, охранял и бензосклад, и тепляк, где зимой производили ремонт самолетов, и все находившееся на аэродроме имущество. Я был частым гостем на аэродроме. Однажды летом, когда прилетел самолет ПО-2, к деду пришел его родственник: нас обоих посадили в заднюю кабину. Это был мой первый полет на самолете.  Я был горд еще и потому, что со мной был парень, с которым мы вместе учились, он, конечно, завидовал мне.

В школе у меня дела шли неважно: у меня не было возможности делать уроки. Из всех предметов, которые мне легко давались, были география, физика, история и особенно русская литература. Я очень любил Пушкина - прочитал почти все его произведения. Письмо Татьяны к Онегину я даже сейчас помню на память. Географию преподавал директор школы Белько. Дразнили его халява, это видимо, потому, что он носил черные хромовые сапоги. Вначале у нас сложились хорошие отношения: я на его уроках преуспевал. У меня была единственная отличная оценка по его предмету.

Через некоторое время наши отношения испортились, все из-за того, что я задал на уроке вопрос, кто такие корсары. Он спутал корсаров с карбонариями, потом он понял, что ошибся и этого он не мог мне простить. В чем я еще преуспевал, так это в спорте, здесь мне не было равных.

В начале, как я помню, наша семья снимала квартиру рядом со школой.  Через дорогу напротив дома находилось одно из помещений школы. Я помню, как мне приходилось брать в библиотеке книги для чтения, и библиотекарша спрашивала меня, прочитал ли я книгу, и просила рассказать содержание.  Домой отец приносил толстую книгу Брема "Мир животных" с цветными рисунками, я с интересом рассматривал эту книгу.

Рядом со школой находилась хлебопекарня, где работал отец одного из наших учеников, на перерыве он подбегал к окну и отец выдавал ему хлеб, который моментально делили между собой, это был свежий вкусный хлеб. Чуть подальше находилась железнодорожная столовая, в которой нам выдавали обед. Как только время подходило к обеду, это после второго урока, мы уже были наготове. Как только звенел звонок, мы срывались со своих мест и бежали в столовую. В том случае мне удавалось бежать одним из первых, это была хорошая тренировка в беге. Рядом со столовой был магазин, где продавали все товары, там был продовольственный отдел и промышленные товары. Недалеко от магазина находился железнодорожный переезд, это место всегда было людное, здесь всегда можно было встретить учеников, которые после школы бродяжничали, курили махорку и проводили своё свободное время.

Многие родители учеников работали на железной дороге и жили в вагонах приспособленных к жилью, таких домиков было немало. Мне приходилось бывать у товарища, с которым учился в одном классе. Когда-то он пригласил к себе домой, после школы и угостил меня соленой рыбой, которую нельзя было кушать. Далее по направлению к железнодорожной станции было еще одно помещение, где были классы, один класс примыкал к бане, и если в классе было тихо, то можно было слышать, как моются в бане. Рядом было еще одно помещение, там находились директор и учительская. В этом помещении был отдельный вход, где было еще три класса, в одном из них был физический кабинет, где мой отец проводил занятия. Иногда на перемене я заходил к нему в кабинет, и рассматривал приборы, которые были там.

Здесь же рядом было железнодорожное депо и маневровые поезда проезжали перед самым окном. Был еще один интересный класс, где проводили собрания, педсоветы и изучали военное дело, материальную часть винтовки, и здесь проводились пионерские сборы. В то время мы изучали столя­рное и слесарное дело, с переездом в новую школу эти пред­меты были исключены из программы обучения. В таких условиях нам приходилось учиться, в 1934 году была построена новая каменная двухэтажная школа на новом месте. И еще, в свободное от учебы время мы собирались группами и уходили в ближайший лес, где играли в военные игры.

Жизнь в то время была тяжёлая, хлеб отпускали по карточкам, одежду для малообеспеченных иногда выдавали в школе. В магазинах купить промышленные товары не представлялось возможным.  Для того чтобы прожить нам приходилось продавать кое-какие домашние вещи. В тридцатые годы начался голод, с Украины потянулись голодные люди целыми семьями искать своё счастье, они предлагали свои услуги. Так однажды к нам пришёл мужчина: он еле двигался и просил помощи. Таких бродячих людей было много, особенно они располагались на железнодорожной станции.

Зарплату учителям не выплачивали по несколько месяцев. В то время в городе были открыты несколько магазинов, которые в обмен на драгоценности выдавали продукты. Таким образом, мой золотой крестик был отдан за мизерные продукты.

Еще одно место, где мне приходилось бывать, и не только мне, многие ребята проводили свободное время у Скотниковых. Это была большая семья, старший был Петя, его почему-то звали Граф, младший Миша и еще были два пацана и девочка, им было 6 и 7 лет. Дом их находился недалеко от станции. Их мать работала на железной дороге и редко бывала дома, и они были предоставлены сами себе. Отца у них не было, он умер.

Петя-Граф сапожничал. Специальность он получил от отца. Ремонтировал обувь и на этом зарабатывал. Брал, конечно, недорого и любил выпить. Он всегда был рад, когда к нему заходили, и тут же задавал вопрос, как сообразить выпить. Мы складывались и Миша быстро бежал в магазин за водкой. После выпивки мы чувствовали себя в веселом настроении и шатались у клуба и станции. Зимой, когда было холодно, мы собирались у Графа. Дом у них небольшой, посредине стояла буржуйка, в правом углу - печь, на которой всегда находились малыши, слева в углу - большая кровать, одно окошко, у которого сапожничал Граф. Когда мы создали футбольную команду, то вратарем был Граф.

Как-то раз Граф предложил поехать на рыбалку. Мы, это я, Граф и его брат Миша, сели на товарняк и доехали до места не далеко от станции Мозырь и начали рыбачить с бредем в этих заболоченных местах. Улов был неплохой: мы разделили его на три ровные кучки. Я был рад такому улову и, когда я принес домой, мать сказала, что у ей не на чем его поджарить, и отдала рыбу коту. Это, конечно, меня огорчило.

Летом днем я обычно находился дома: много читал и играл в волейбол с Николаем. Наш дом состоял из двух половин: там, где мы жили зимой, было три окна, одно окно выходило на запад, а два остальных на юг. В доме при входе справа стояла большая печь, на которой вмещалась вся наша семья, так как в квартире было холодно, то большую часть времени мы проводили на печке. Далее справа стояли две металлические кровати, посреди комнаты стоял большой стол. Иногда к нам приходили директор и завуч школы Кунцевич и Искров: играли в преферанс. Слева у окна стоял большой письменный стол под зеленым сукном, где по обе стороны были сложены книги слева от стола - кушетка и ковер, на ковре лошадь. Далее на этой стороне - кухонный стол и шкаф с посудой. Вот и все, что было в нашем доме. Вторая половина дома была летняя, там находилось всё, что нужно по хозяйству. В летнее время мы обычно находились в летней половине.

На окраине города располагался военный городок 109 кавалерийский полк. У нас были знакомые, которые иногда бывали у нас одно время. Отец преподавал в военном городке для офицеров, за ним присылали повозку, отвозили его туда и обратно. Кроме того, к матери приходила Зина Забуга с дочерью Таней. Здесь она встречалась с лейтенантом Петром Безручко. Это был видный офицер, в то время он был награжден орденом за отличные действия на маневрах БВО (Белорусского военного округа). В это же время многие были арестованы, в газетах писали о троцкистах, врагах народа, в школе были ученики, родители которых были арестованы. Но жизнь шла своим чередом. Мы тогда мало в чем разбирались и многое было неясно.

Окончив 8 классов и поняв, что дальше не смогу продолжать учебу, я принял решение, что так жить нельзя, нужно искать работу. Миша Харлан еще раньше устроился на работу. Мое материальное положение меня обязывало к этому, и я решил искать себе работу.

Еще о чем я вспоминаю, это как мы проводили время в компании, где все ребята были старше меня на два-три года. Мы собирались у Жоржа Клебанова, они жили рядом со школой в большом доме. Его мать работала на дому портнихой. Детей было еще двое, младших – Клава и Венчик. Отец их был осужден, никто не знает за что. В этом доме мы чувствовали себя свободно. У них был патефон, и целый день крутились пластинки. Тогда это были очень модные песни Утесова, Шульженко, Вадима Козина, Изабеллы Юрьевой. Такие песни как «Андрюша», «Саша», «Риорита», почти весь репертуар Леонида Утесова. Мы собирались обычно днем: Леня Шишонок, Бадей, Володя Гуц, Миша Мульменко, Саша Черняк, его почему-то звали Поручик. Здесь мы обсуждали все наши дела, обычно спортивные: как  и с кем организовывать встречу по волейболу или футболу.

Вечерами мы собирались в парке. По сути, это не парк, а сад. Там была волейбольная площадка, беседка, большой летний зал, где по праздникам и выходным дням проводили танцы под оркестр. Еще был киоск, где продавали водку на разлив. Еще там был кегельбан: большой деревянный шар и кегли. Все это находилось в запущенном состоянии, а потом и вовсе пришло в негодность.

Зимой мы проводили время в железнодорожном клубе. Обычно там проводились различные мероприятия, показывались фильмы. В соседнем помещении была библиотека и комнаты для игр.

Время шло, и мои друзья уже окончили школу или поступили в вузы: Леня Шишонок – в  Московский геологоразведочный институт, его брат – в Московский авиационный институт, Жорж Клебанов и Леня Бадей - в Гомельский педагогический. Все разъехались, стало грустно и скучно. В это время вернулся из заключения Поручик – Саша Черняк, и я часто проводил время с ним. Он был осужден за изнасилование на три года, но освободился раньше. Все это происходило в период с 1933 по 1939 год. В это время, по сравнению с 1933 годом, жить стало лучше: были отменены карточки на хлеб, появились промтовары в магазинах. Вышли на экраны фильмы «Цирк», «Веселые ребята», «Волга-Волга». В основном, шли фильмы о войне, о пограничниках. Песни пели «на земле, в небесах и на море», страна готовилась к войне, это чувствовалось во всем.

В военный городок, где раньше стоял 109-й кавалерийский полк, из г.Калинина переведено пехотное училище. В городе появилось много курсантов, поздно вечером спешащих из увольнения в часть, а также много незнакомых девушек.

Мое материальное положение не позволило продолжать учебу в школе, поэтому школу я оставил и устроился на работу. В марте 1939 года я начал свой трудовой путь счетоводом в ДЭУ-707. Контора находилась недалеко от дома, на новом базаре… Главным бухгалтером был Гуринович, высокий, стройный, почти худощавый, малоразговорчивый. Бухгалтером был Рыбалко, человек маленького роста, всегда веселый, любил подшучивать над Любой, которая тоже была счетоводом, сидела в углу напротив меня. Люба вскоре вышла замуж. Ее будущий муж появился у нас недавно в должности инженера по эксплуатации железных дорог, позже он стал секретарем комсомольской организации. В следующей комнате размещался технический отдел, которым руководил инженер Носов. Он был невысокого роста, коренастый, всегда серьезный человек.

После того, как мне исполнилось 16 лет, и я получил паспорт, нам прекратили выплачивать пенсию, и мать вынуждена была найти себе работу. Она устроилась поваром в ресторан в киоске, на железнодорожной станции. Я часто приходил к ней и обедал.

Почту обычно получали после обеда или вечером в киоске на станции. Это были центральные газеты. Выстраивалась небольшая очередь, и, чтобы успеть получить нужные газеты, нужно было приходить раньше. В газетах, в основном, освещали процессы троцкистско-зиновьевского блока. Все страницы были заполнены материалами судебного следствия и суда над ними. В предвоенные годы много вышло на экраны военных фильмов, шла подготовка к войне, в школах обучали военному делу, были учреждены значки ГТО, БГСО, ГСО, Ворошиловский стрелок. Они были стимулом в военной подготовке. Кроме этого, проводились занятия в стрелковых кружках и соревнования по военно-прикладным видам спорта. В 1940 году началась финская компания, и это почувствовалось везде, особенно усилилось движение по железной дороге: воинские эшелоны то и дело продвигались в обоих направлениях, была объявлена дополнительная мобилизация. Владимир Гарачун, который жил у нас, обслуживал самолеты гражданской авиации и перевозил почту, был призван в армию и находился в военном городке Мышенка. После того, как мои друзья поступили в институты и разъехались по стране, у меня не было таких друзей, с которыми я мог бы проводить время.

В стране произошли большие события. Начался освободительный поход Красной Армии в Прибалтику. В результате Эстония, Латвия, Литва стали республиками в составе СССР. Далее освободительный поход в Польшу, Румынию, Венгрию. В результате этих походов Западная Белоруссия и Украина были также присоединены и вошли в состав республик. Таким образом, в состав СССР входило 16 республик. Эти походы широко освещались в прессе. Указывалось, что эти территории ранее входили в состав России. Было необходимо укрепить нашу западную границу. В газетах много писали о мощи Красной Армии и о ее высокой боевой готовности и силе. Большое количество войск сосредотачивалось у западной границы.

В 1938 году я направил документы для поступления в Харьковское летное училище. Я не прошел медицинскую комиссию по зрению и пришлось возвратиться домой. Позднее я написал запрос в Орловское бронетанковое училище, но оттуда ответа не получил. Я устроился на работу и был очень доволен, это продолжалось до войны.

Большое оживление военных можно было видеть на железнодорожной станции, так как она была узловой на направлении Ленинград – Одесса, второе направление – Гомель – Житковичи – западная граница. Уже были присоединены Западная Белоруссия, Западная Украина, потом Прибалтийские республики, Эстония, Латвия и Литва. Наши войска не встретили сопротивления. Война в Финляндии была непродолжительной, но тяжелой для нашего народа. Там велись тяжелые бои с хорошо укрепленной линией обороны Маннергейма в зимних условиях. Там погибло много наших воинов. Я узнал, что там погиб парень, с которым мы вместе учились. Наше правительство заключило договор о ненападении с Германией. Были также заключены и торговые договоры. Но, несмотря на это, немцы нарушили договор и напали на нашу страну. Все это время чувствовалась неопределенность. Проводились большие маневры БВО, подтягивались войска к западной границе, много боевой техники продвигалось по железной дороге.

Однажды на работе меня направили на машине получать оружие, неизвестно кому предназначенное. В эти дни мы с ребятами продолжали встречаться по вечерам, ходили по городу,  встречались со знакомыми, ходили на танцы и беззаботно проводили время. Появилось много новых девчат, не тех, с которыми были знакомы по школе. Хотя к одной из них у меня были нежные чувства, но они так и не сбылись, потому что я был нерешителен и слишком скромен. Мы учились вместе в 8-ом классе. Она была отличница, сидела на первой парте, ее звали Ира. Мне все нравилось в ее поведении, она была спокойная, уверенная в себе. Я сидел на последней парте, все время наблюдал за ней. Иногда, когда она выходила из класса, я брал ее школьный дневник и расписывался там, где была подпись родителей. Но на это никакой реакции не последовало. Помню, я посвятил ей строки из стихотворения, которые Пушкин посвятил Керн.

Я по-прежнему ходил на работу. Во время обеденного перерыва вместе с главбухом ходили обедать в городскую столовую. Там было много народу и заказы принимали официантки. Мы заказали полный обед с пивом. Василий Иванович относился ко мне очень хорошо. По национальности он был грузин. Он был осужден, за что - мне было неизвестно. Он как-то спросил меня, как у меня дома. Я ему ответил, что у меня плохие отношения с матерью, и на этом разговор закончился. Потом я подружился с нашим кассиром Чаюком. Он был старше меня, отслужил в армии, снимал отдельную комнату, иногда приглашал к себе. С каждым днем я все больше приобщался к работе, мне стали давать все более сложную работу. А мою прежнюю выполнял бухгалтер Рыбалко. На одном профсоюзном собрании меня выбрали в состав месткома.

Но меня интересовала армия, мне хотелось быть военным, это было очень престижно. Мои сверстники также стремились к этому. Вся надежда была на то, что меня призовут в армию, и там решится мой вопрос.

НАЧАЛО ВОЙНЫ

22 июня 1941 года в 12 часов по радио объявили, что немецкие войска вторглись на нашу территорию и по всему фронту начали наступление  вглубь нашей страны.

В 6 часов утра бомбили Севастополь, Киев. Все это было так неожиданно и трудно было представить, что кончилась мирная жизнь. Это был последний день мирной жизни. Трудно было представить, как будут дальше развиваться  события. Все последующие дни организации продолжали работать и готовились к войне. По радио каждый день по несколько раз передавали сводки Совинформбюро. Известия были печальные: немецкие войска продолжали наступление, наши войска отступали, оставляя один населенный пункт за другим, двигались на восток. По пыльной дороге, в основном, на конной тяге, замаскированные ветками, двигались артиллерия ан  пехота. Было очень жарко и уставшим от длительного марша солдатам местные жители выносили воду, чтобы утолить жажду и говорили «на кого вы нас оставляете?»

В нашей организации готовились к эвакуации. Оружие было выдано тем, кто собирался оставаться в тылу, создавались отряды, которые должны были вести борьбу в тылу. В городе создавалось народное ополчение на базе городской школы. Появилось сообщение о том, что немцы выбросили десант в лесу: переодетых в красноармейскую форму немцев для ведения борьбы и агитации против Советской власти. По радио все время передавали популярные песни и сводки Совинформбюро. Вести были печальные: наши отступали, попадали в окружение, на некоторых участках  наши войска сдерживали наступление фашистских войск.

Началась эвакуация населения, многие оставляли свои дома, в основном, еврейское население. В городе было объявлено военное положение, не разрешалось собираться  более двух человек, соблюдалась светомаскировка, в городе стало тихо и пустынно. Все это время думали, что будет дальше. Вначале нам казалось, что отступление прекратится, и наши войска остановят немцем и перейдут в наступление. Но этого не произошло.

Как-то вечером, находясь в городе с Мишей Харланом, продавец магазина еврей предложил нам перцовку. Продажа спиртного была запрещена, ему некуда было девать товар, вот он и предложил нам. Секретарь комсомольской организации Пискун показал мне место, где будут спрятаны комсомольские дела. Мы вырыли яму  посредине огорода и закопали, стараясь запомнить это место.

Костя Таларай жил недалеко от нас, они снимали квартиру. Когда умерла его мать, они остались с бабушкой и младшим братиком Валиком. Отец его женился. Его жена работала поваром в железнодорожной столовой. У нее был сын Юра и дочь Эмма. Костя и Юра поступили учиться  в одно из ленинградских ремесленных училищ. Больше никаких новостей от них не было.

Еще раньше со мной произошел такой случай. Это было летом. В летней комнате я полез по стене что-то доставать. В стене торчала иголка, и когда я спускался, иголка сломалась и тупым концом вошла в правую руку. Мать меня повезла в Гомель на операцию. Меня положили на стол. Молодой хирург без анестезии начал резать мою руку в области локтевого сустава. Боль была невыносимая, я кричал и просил оставить меня в покое. Некоторое время мне пришлось ходить с перевязанной рукой. Настроение было жуткое.

На работе мы готовили документы для отправки и эвакуации. Зарплату выдали за несколько месяцев. Мы ждали распоряжения из горвоенкомата. Полным ходом шла мобилизация и отправка в воинские части. Как-то вечером я с Михаилом Харланом пошли в город попить пива, в столовую, где подавали пиво. Михаил заговорил с девушкой, которая стояла недалеко. Он был не прочь с ней прогуляться. Я подключился к их разговору и предложил ей следовать вперед в сторону парка, где было мало народу. Вскоре мы ее догнали и пошли вместе.

По разговору она соглашалась на все. Мы перешли дорогу и через двор пошли в направлении огорода, там, где стояли стога скошенного сена. Когда мы шли, я взял ее за талию, она поднимала юбку выше колена, видно было, что она на все согласна. Не долго думая, когда мы пришли, я предложил ей лечь, она легла и сразу подняла юбку и обнажила свое тело до живота, я поднял юбку еще выше, чтобы видна была грудь. Я снял брюки, лег на нее и почувствовал ее всем телом. По мере моих действий, я чувствовал, как она напрягается, потом она соединила свои ноги сзади, и так мы продолжали. Через некоторое время я спросил ее, не больна ли она, она ничего не ответила. Миша в это время ждал своей очереди и толкал меня в бок. Я понял, что пора кончать и уступить ему место. С натянутым презервативом он полез на нее, он развел ее ноги, которые она свела, и начал работать. Мне только оставалось наблюдать за его работой. Она повторила все то, что делала со мной. Когда он закончил, она внимательно смотрела, как он снимал презерватив, затем встала и направилась к другой копне сена и отдыхала от полученного удовольствия. Затем она встала и направилась вдоль огорода. Мы только смотрели ей вслед.

Время шло очень быстро. Сводки Совинформбюро сообщали нерадостные вести, наши войска по-прежнему отступали. Можно было видеть, как многие гражданские, в основном, семьи военнослужащих передвигались вглубь страны.

Немцы продвигались на мотоциклах далеко впереди своих основных сил, не встречая активного сопротивления. Впервые мне пришлось увидеть раненого немецкого солдата, который лежал в кузове полуторки на соломе и просил воды. Было очень жарко. Люди смотрели на него со злостью. Немецкие мессершмидты на низкой высоте пролетали над городом, сбросили бомбу на железнодорожное депо, сбрасывали бочки, которые издавали страшный звук. Мы сидели на завалинке у Миши Харлана. Мы видели, как кружил над радиостанцией немецкий самолет, он сделал несколько заходов и сбросил бомбу, осколок которой вонзился в стену дома в нескольких сантиметрах от того места, где находился брат Миши. Мы вытащили этот осколок, он еще был горячим. Хорошо, что никто не пострадал.

В городе оставалось мало народа, воинские части ушли, многие были эвакуированы. Осталась молодежь, которая подлежала призыву в армию, со дня на день мы ждали повестки. Ждали, что скажет правительство. И вот 3 июля Сталин выступил по радио и поставил задачу, что делать и как вести себя в дальнейшем. В тылу создавать партизанские отряды, уничтожать все, чем может воспользоваться противник. Лозунг был таков: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами».

В суровые, холодные и голодные годы детства не могу не вспомнить человека, с которым мне пришлось встретиться, это Качановский. Он работал шофером на рейсовом автобусе Калинковичи-Мозырь. Он видел мое тяжелое материальное положение, старался мне помочь, он подарил мне военный шлем с синей звездой. Этот шлем соответствовал кавалерийским войскам, мне это было как раз кстати, зимой в нем было тепло и удобно. Он очень хорошо относился ко мне. Однажды он пригласил меня покататься на машине, купил семечек, посадил рядом с собой в кабину, и мы поехали. Мне хотелось ехать все время. Потом мне мать говорила, что он хотел меня усыновить, он жил с женой, и у них не было детей.

Работая в ДЭУ-707, мне хотелось поступить в военное училище, так как мои сверстники тоже стремились стать офицерами, но на данном этапе этого не произошло.

Уже три недели идет война. В городе стало пусто, войска день и ночь двигаются в глубь страны, угоняют скот, и люди вместе с ним тянутся по проселочным дорогам.

12 июля 1941 года мне и всем ребятам, с которыми учились, необходимо было прибыть на сборный пункт горвоенкомата, который находился в школе, на окраине города, в лесу. В повестке указывалось, что мы должны иметь белье, продукты на несколько суток и необходимые туалетные принадлежности. Мы прибыли как было указано. Целую ночь мы провели в лесу, было очень много народу, были провожающие. Время шло очень быстро, мы даже не успели заснуть утром. Нам объявили, что мы можем пойти домой и еще раз попрощаться с родными.

Позднее я понял, что это было 13 июля и нужно было пережить этот день. На следующий день нас построили по четыре и вечером, с наступлением темноты, мы двинулись в путь. Наша колонна растянулась, что ей не видно было конца. Мы двигались ночью, чтобы не дать себя обнаружить. Было известно, что немецкие войска находятся недалеко, и в каждую минуту могут настичь нас. Итак, мы начали свой путь по песчаным проселочным дорогам Белоруссии. Шли мы через населенные пункты: Юровичи, Хойники, Лоев. Было очень жарко, тяжело было продвигаться по песчаным дорогам, продовольственные запасы кончились, и мы перешли на подножный корм: срывали колоски ржи, хотя говорили, чтобы мы этого не делали. В населенных пунктах нам иногда удавалось покушать или обменять свои вещи на какую-нибудь еду. Так  день за днем, утомленная переходами, наша колонна под руководством военкома Курочкина, если память мне не изменяет, вышла на территорию Украины. Это интересно тем, что я очутился в г. Городня, где я родился. В 12 км от Городни жила моя бабушка. Я вспоминаю, что несколько раз приезжал сюда, в пионерлагерь.

Когда мы находились на станции, я все рассказал командиру, который нас сопровождал, и попросил разрешения навестить бабушку, но он не позволил, объяснил, что скоро будет подан эшелон, нас погрузят, и кончится наш долгий марш, от которого мы очень устали. Вскоре нас погрузили в товарные вагоны, чему мы были очень рады. Мы направились в Гомель.

Не могу не вспомнить такой эпизод. Когда мы пешком по проселочным дорогам Белоруссии, как-то нам встретились цыгане, одна пожилая цыганка предложила погадать, единственное что она у нас попросила - закурить. Она гадала на зеркальце. Вначале она гадала мне. Она сказала, что я буду жить долго и умру своей смертью, у меня будет много женщин, но я буду их отвергать, детей будет один ребенок, что я не буду большим начальником, но буду умным и по характеру добрым. Прошло с тех пор много времени, я вспоминаю и могу сказать: почти всё, что она мне предсказала, так и есть.

Начальник ДЭУ-707 Дорошкевич, где впервые я начал свою трудовую деятельность, был не высокого роста, коренастый, носил кожаное пальто. Он мало находился в конторе: всегда проверял работу дорожных мастеров. Единственное, как мне кажется, ему было неприятным платить алименты уборщице. До войны был такой закон, что женщина, имея одного свидетеля, подавала в суд и, если было доказано, суд присуждал алименты. Тогда на эту "удочку" многие попадались. После войны этот за­кон был отменен.

Нас погрузили в эшелон. Товарные красные вагоны, по обе стороны двойные нары, быстро разобрались и наш эшелон дви­нулся в путь на Гомель. Было очень интересно сидеть перед от­крытыми дверями и наблюдать вокруг. Мы прибыли в Гомель и разме­стились в воинской части. Что запомнилось, так это большая ле­тняя столовая и очень много людей. Впервые за долгое время, что мы были в пути, мы получили горячий обед и помню, что была чечевичная каша, которую я пробовал впервые. Далее наш путь следования в эшелоне лежал на Орел. Двигались мы очень медленно, долго стояли на перегонах, пропуская воинские эшелоны, которые направлялись на запад. Во время таких стоянок мы выхо­дили из вагонов и, если рядом был населенный пункт, некоторые направлялись туда, чтобы добыть пищу.

На пути следования наш эшелон бомбили самолеты, мы покинули вагоны и разбежались в разные стороны, после отбоя воздушной тревоги видны были воронки от бомб. Наш эшелон не останавли­вался на больших станциях, но в г. Орел мы стояли на запасном пути. Не было известно, сколько придётся стоять, мы только знали номер эшелона и, поскольку нужно было добыть пищу, мы направились в город. Пока мы покупали водку, наш эшелон ушел. Нам пришлось обратиться к военному комен­данту. Мы назвали номер эшелона, и он сказал, что отправит нас первым эшелоном, который последует в нашем направлении. Вскоре мы догнали свой эшелон, чему были очень рады и дальше с большими остановками прибыли в г. Елец, наш пока конечный пункт.

В г. Ельце нас определили в воинских казармах, которые были расположены рядом с железнодорожным мостом через реку Сосна. На территории военного городка было размещено много воинских частей, прием пищи проводился в открытом поле, так как столовая не могла всех вместить. Пищу выдавали с утра до позднего вечера. Все, кто прибыл с нашим эшелоном, были определены в 23-й отдельный запасной полк связи. Казармы были размещены на втором этаже. Это было большое помещение: нары в два яруса и рядом отгороженное помещение, которое называлось «Ленкомната». Столовая была внизу, кроме того, там находился военторговский буфет. Кормили неважно, приходилось продавать свои личные вещи, которые еще остались. Один раз в неделю был рыбный день, мы это знали по тому, что у столовой уже играл духовой оркестр, чтобы сгладить наше плохое настроение.

Все мои товарищи, с которыми я учился, были определены в другие подразделения, я же был определен во взвод радистов. Командовал нашим подразделением политрук Лобынцев. Как-то мы с ним разговорились. Он сказал, что он из Орловского бронетанкового училища. Занятия проводили по изучению материальной части радиостанции: ПК и приему на слух. Занятия проводились на открытой площадке, где были оборудованы щели для укрытия на случай бомбежки. Занятия по приему на слух проводил, не помню его фамилии, знаю, что он служил на флоте радистом. Он хорошо владел этой специальностью, передавал знаки и через некоторое время я усвоил, и у меня неплохо получалось. Он на каждом уроке давал контрольные работы  по приему буквенного и цифрового текста. Я всегда получал отличные оценки.

Утром умывались в реке, делали зарядку самостоятельно и далее шли занятия. И так каждый день. Иногда в выходной день с командиром выходили  в поле, проводили соревнования. Возле гарнизонного клуба всегда было много народу: у репродуктора слушают сводки совинформбюро. Вести печальные: наши войска по-прежнему отступали. Уже слышна была артиллерийская канонада, ночью были видны зарева пожаров. Наступал сентябрь. Вся одежда изорвана, ночью было холодно. Свой последний костюм я решил продать.

Я получил военную форму. Это была форма второй категории, БЗУ, но и этому  были рады, наступала осень, и нужно было быть одетым. Мне выдали красноармейскую книжку, в которой написано, что я принял военную присягу, но я не могу припомнить, когда это было и при каких обстоятельствах.

Первый раз в гарнизонном карауле после обеда нас погрузили в полуторку, и мы поехали загород. Пока мы ехали, стало темно. Разместились мы на каких-то складах, никакого караульного помещения не было, я стоял на посту и не знал, что охраняю. Темная холодная ветреная ночь. Ветер срывает металлическую обшивку крыши, вдали на горизонте огненные вспышки – жутко и страшно стоять, ждать, когда произойдет смена.  Утром, когда стало светло, я начал обследовать местность. Вокруг были траншеи, в них сделаны углубления для печки. Костры разводить не разрешалось, было холодно, мы топили эти печи, предварительно надев противогазы. Прошло два месяца, как я оставил дом, и уже столько трудностей пришлось испытать, а еще все впереди.

Находясь в расположении части, я не имел возможности осмотреть город, в котором мы находились уже порядочное время. Как я уже говорил раньше, у меня в руке находится часть иголки, я обратился в санчасть и показал справку, в которой было указано, что в локтевом суставе правой руки находится инородное тело. Меня направили в город на обследование. Таким образом, я имел возможность побывать в городе.

Город мне понравился. Небольшой парк, летняя эстрада, народу почти не было. Прошелся по улицам, побывал в магазинах, отправился на окраину. Мне сказали, там есть музей Кольцова. Когда подошел к музею, увидел, что он не работает. Это небольшой дом с высоким забором, который не отличался от других, на пустой улице, поросшей травой. Возвращаясь обратно, я пошел по центральной улице, как в мирное время, здесь было людно, на эстраде играл оркестр и танцевали. Теперь такого не встретишь. Наша казарма находилась между центральной частью города и железнодорожным вокзалом, в промежутке не было строений. Вокзал. Какой он был в то время? Я не помню.

В военный городок прибывали отступающие воинские части, свободного места почти не было, располагались прямо на земле. По-прежнему много народу стояло у репродуктора, ждали  последних новостей с фронта. Я встретил своих старших товарищей, которые прибыли не с нами. Они собрались на спортивной площадке, и каждый показывал, что он может сделать на турнике. Я тоже постарался показать себя. Что я смог сделать: подъем разгибом (скобку), подъем махом назад – это были мои коронные номера. На волейбольной площадке тоже собралось много народу, играли на выбывание: вместо проигравшей играет следующая команда. В волейбол играли, в основном, офицеры, я включился в команду и играл на распосоке со старшим лейтенантом. Он хорошо гасил, у нас хорошо получалось,  мы все партии выигрывали и продолжали играть. Товарищи из взвода сообщили мне, что в казарме построение и мне нужно было уйти, но офицер сказал продолжать играть, он меня задержал.

Когда я прибыл в казарму, взвод стоял. Я спросил разрешения стать в строй. Командир начал меня отчитывать перед строем, я сказал ему все, как было. В то время через каждый час проводили построение, проверяли, даже в туалет нужно было спрашивать разрешения. Командиром отделения был здоровый детина, ему предстояла демобилизация, но он уже не надеялся, что его демобилизуют. Он обратился ко мне, показал письмо от дувушки и попросил написать ответ. Я, прочитав письмо,  постарался написать в самых добрых чувствах, он был очень доволен. Наши войска отступали. Линия фронта была совсем близко, и нас готовили к эвакуации. Приближалась осень, становилось холоднее, начались дожди, нам предстояло пешком идти на восток.

ГОРОД УРАЛЬСК

Прощание было грустное. Все-таки за прошедшее время мы привыкли к обстановке и не знали, что ждет впереди. Я отправился в путь, до железнодорожной станции шел пешком. Был декабрь-месяц: морозно и солнечно. Накануне мне приснился сон, и я почему-то его запомнил. Я иду по дороге, по твердой, широкой, и почему-то она кончилась очень быстро. Потом я смог определить, к чему это могло быть.

Прибыв в Уральск, я был зачислен в Московскую школу радоиоспециалистов. Школа размещалась в церкви, там стояли двухъярусные койки, все выглядело чисто и опрятно. Это уже было похоже на воинскую часть. Занятия проводились в аудитории, было очень холодно, мы сидели в верхней одежде и все равно дрожали от холода. Единственное, чего хотелось – чтобы скорее наступил обед. По много часов мы занимались приемом на слух. У нас были специалисты, которые за короткое время подготовили нас до первого класса. Мы научились принимать не только буквенный и цифровой текст, но и смешанный. Я чувствовал себя хорошо подготовленным, не делал ошибок в контрольных работах.

Многих курсантов по окончании школы направляли начальниками мощных радиостанций. В это время начиналось великое сражение под Сталинградом. В то время на вооружении в Советской армии были радиостанции РАФ, 11АК, РСБ V. Учеба в школе продолжалась до шести месяцев. Далее присваивали воинское звание младший лейтенант и отправляли на фронт. Меня и еще несколько курсантов по окончании курса направили продолжать учебу в Ленинградское  военное училище связи им. Лен совета. Училище находилось в этом же городе и размещалось в здании педагогического института и прилагающей территории.

Нам устроили экзамен по приему на слух. Текст, который передавали, для нас был слишком легок, и мы без труда справились с этим заданием. Мы уже были классными радистами.

Итак, снова за учебу, но уже на более высоком уровне: нам преподавали основы  электротехники, материальную часть радиостанций с умением читать схемы, основы радиосвязи, практические и лабораторные занятия, топографию и другие общевойсковые дисциплины, предусмотренные для военных училищ. В летний период мы выезжали в летние лагеря в нескольких километрах от города. Жили в палатках, купались в реке Чаган. Я даже пробовал прыгать в воду с моста. Здесь проводились занятия по строевой подготовке и тактические занятия, связанные с развертыванием проволочной радиосвязи. Такие тактические занятия проводились в летнее и зимнее время. Физическая подготовка проводилась по рукопашному бою и, что очень тяжело воспринималось, это кроссы на 3 км.

Зимой - лыжная подготовка. Так не хотелось заниматься: холодно, ветрено в степи, но приходилось -  дисциплина была строгая. В конце обучения ночные дежурства на радиобюро. Нужно было входить в связь и вести радиообмен. Работа была интересная. Помню такой случай. Командир взвода лейтенант Ураинцев втягивал нас в марш-бросок. Он всегда впереди, мы следовали за ним, было тяжело, но мы старались не отставать.

Несколько раз нас курсантов направляли на сельхозработы. Шли мы ночью, так как днем жарко, мы двигались в колонне. Расстояние до места работы составляло до сорока километров. Передвигались по всем воинским уставам: с привалами и отдыхом. К утру мы были на месте назначения. Нас определили по бригадам и мы приступили к работе. Наша бригада занималась строительством дома из самана и подручного материала. Мы сооружали дом, другие бригады работали в поле. Самое главное, что у нас было на уме, это покушать. Пища, которую мы получали в училище, была недостаточной, всегда хотелось кушать. Здесь нас покормили домашней едой, она была вкуснее и обильнее. Во время перехода, лёжа на привале, я смотрел на небо и видел большую медведицу, яркие звезды в безоблачном небе, и теплый степной воздух способствовал отдыху. Было здорово, что мы хоть на несколько дней были отлучены от нашей повседневной рутиной жизни.

Вода, которую употребляли, была белого цвета: в ней быстро оседала соль. Летом в этих краях очень жарко и всегда хотелось утолить жажду, приходилось пить эту воду. Основная пища это пшено. Оно было и на первое и второе, одна плоская алюминиевая тарелка на четырех, кушать хотелось всегда. Очень хотелось попасть в наряд рабочим по кухне, чтобы поесть вволю. Когда такая возможность представлялась, после нее мы несколько дней страдали желудком от переедания. Еще одно место, куда хотелось попасть в наряд - это в прачечную, там можно было запастись несколькими парами портянок, что очень важно зимой. Зимой проводили учение всем батальоном в полевых условиях и спросили, кто может управлять лошадью и запрячь её, я согласился. Я отправился в конюшню, там мне показали, как всё это делается, и на следующий день я уже управлял повозкой, которая предназначалась для комбата. Позднее я прочитал в газете, что Леонову присвоено звание маршала войск связи.

Всё шло хорошо: лошадь слушалась, но где-то было неровное место, под снегом не видно, кибитка чуть не перевернулась, и здесь я не мог справиться. Комбат высказал своё не довольствие моими действиями, но всё закончилось благополучно. В начале лета мы выезжали в лагеря, строили себе палатки, выкапывали землю. Таким образом делали проход - получалась постель, на неё настилали ветки, солому и получалась спальное место, на всё отделение. В столовую ходили только строем и обязательно с песней. Начальник училища генерал Вовк из своего домика смотрел, как мы шли, об этом нам всегда напоминал старшина роты.

Недалеко от нашего расположения находилась дача Шолохова, это был сад, мы бегали туда, когда проводили кросс. В другое время мы выезжали туда на учения с радиостанциями, получали сухой паек, и сами готовили себе пищу и удивлялись, как много можно было приготовить еды.

Город Уральск – центр западного Казахстана. Мне этот город показался уютным. Ленинградское военное училище связи находилось в здании Педагогического института. Это было самое значительное здание в городе на центральной улице в верхней части, ближе к реке Урал. На возвышенности и немного дальше, почти напротив, была видна так называемая Ханская Роща, куда мы ходили на тактические занятия. Река Урал в этом месте довольно широкая и течение быстрое. Это я помню еще из кинофильма «Чапаев», здесь он погиб. Берег реки очень крутой, вода прозрачная и чистая, холодноватая для купания, так мне казалось тогда.

Далее по центральной улице в сторону вокзала справа находилась столовая. В мирное время это здание, видимо, также использовалось как столовая или ресторан. Здесь же рядом находился летний кинотеатр, танцевальная площадка и напротив через улицу находились наши казармы. Это здание не было раньше казармой, оно состояло из маленьких проходных комнат, где стояли двухъярусные койки, и очень трудно было пройти. Из-за множества коек было тесно, но зато мы не ощущали холода.

По левую сторону от вокзала находилась гостиница, где жили преподаватели, еще дальше находился хозяйственный двор, где мне приходилось брать повозку и выезжать на учения, о чем я упоминал раньше. Почти у самого вокзала в стороне находился артиллерийский склад, где произошел несчастный случай: был убит начальник склада. Когда расследовали дело, то нам сообщили, что он не выполнил требование часового.

В весеннее время река Урал разливалась и затапливала часть железной дороги. Это было как стихийное бедствие, и для укрепления железнодорожного полотна привлекали воинские части.

Кроме нашего училища здесь находилось Ворошиловградское  авиационное училище. Комендантом города был офицер из этого училища. Помню такой случай. Я вышел из расположения своей части, это напротив, рядом, вдруг ко мне подошел патруль, не объяснив ничего забрали в комендатуру, поместили в отдельную камеру, где можно было только стоять. Пришлось ждать, пока придет представитель из училища. Как потом выяснили, меня задержали за то, что держал руки в карманах.

Рядом с нашим главным корпусом было Одесское пехотное училище. Офицеров там выпускали через шесть месяцев. Мы мало знали о них, только слышали, как они поют «Махорочку», когда идут строем.

Жизнь у нас шла по распорядку: шесть часов до обеда в аудиториях, холодно, не топили, занимались в верхней одежде и все равно мерзли. После обеда согревались, и до ужина – самоподготовка. Это более интересно: изучали материальную часть радиостанций РАФ, 11АК и американских радиостанций, которые стали поступать к нам на вооружение. Преподаватели были высокой квалификации. Занятия и лабораторные работы проходили интересно. Преподавателем электротехники был инженер второго ранга Данилов. В то время были еще старые воинские звания, в наш выпуск уже были введены погоны. Командиром роты у нас, не помню его воинское звание, был Коткин Яша. Было всегда интересно, когда он проводил построение, он всегда делал это с юмором. Старшина с сиплым голосом заставлял нас ходить строевым шагом в столовую, и мы старались выполнять его требование.

Строгий распорядок дня, занятия и физическая нагрузка, слабое питание – организм истощался, и я заболел малярией. Меня положили в лазарет, меня трясло как осиновый лист. Пролежав некоторое время, почувствовал себя легче, дело пошло на поправку, меня лечили хиной. В городе было много эвакуированных, их можно было видеть на рынке, где они продавали свои вещи, чтобы прокормиться. Мы за мыло могли выменять табак. Каждый день на утреннем осмотре проверяли на форму 29, и если были обнаружены вши, освобождали от занятий и направляли в санпропускник в баню.

Жизнь шла своим чередом. Зима 1943 года была очень холодной и тяжелой, шли бои под Сталинградом. Поступало много раненых, их нужно было разместить, нас переселили в главный корпус, разместили в актовом зале, кроватей не было, были сплошные нары, изготовленные из тонких веток. Помещение не отапливалось, не было света. Мы умудрялись из отработанных батареек БАС-80, расчленять их и делать карманные фонарики. Лампочки приходилось брать из комплекта радиостанций. Помещение, где мы раньше находились, было отдано под госпиталь.

Самое неприятное, когда ночью нужно было идти в туалет. Он находился на улице, метрах в ста от корпуса по темному коридору, спускаясь с этажа бежать до туалета. Он представлял место, огороженное плетенью, без крыши. Спали в верхней одежде, ночью отогревались и с надеждой, что будет завтрак, это так скоро, когда мы проснемся. Мне нравились занятия по радиотехнике, я начал разбираться в сложных схемах. Во время самоподготовки мы собирались в классе и изучали схемы радиостанций РАФ, 11АК, РСБ7. Однажды был культпоход в кино, хотя фильм «Свинарка и пастух» я видел раньше, все равно смотрел его с удовольствием.

Некоторые курсанты не могли выполнить требования по физическим нормативам, в частности, бег на три километра, тогда представлялся выбор: или марш на сорок километров с работой в колхозе, или остаться и пробежать эту дистанцию за тех, которые не выполнили нормативы. Я оставался и бежал, хотя это тоже было тяжело. Из друзей, которых я могу вспомнить – Яша Курац. Это был толковый парень, он хорошо разбирался в радиотехнике, раньше имел подготовку по связи. Он хорошо успевал и по окончании училища его, кажется направили в Омск, там находилась Академия связи им.Буденного. С тех пор мы с ним не встречались.

В апреле 1943 года нам зачитали приказ об окончании училища и присвоении воинского звания «лейтенант». Это торжественное и волнующее событие в моей жизни. Теперь нужно было думать о многом. В это время я подружился с Малаховым, мы с ним часто прогуливались по городу. Теперь мы имели возможность быть в городе и ждали дальнейших распоряжений и скоро они поступили.

НА КУРСКОЙ ДУГЕ

Весна в этих местах не вошла в полную силу. Деревья еще полностью не распустились, земля еще не оттаяла, вокруг было сыро и прохладно.

В этом месте расположился штаб командующего артиллерией 63-й Армии генерал-полковника Колпакчи. Командующий артиллерией Армии был генерал-лейтенант Семенов. Начали строить блиндажи, укрытия, устанавливать палатки. Местность не позволяла окапываться вглубь, близко были грунтовые воды. В лесу было много воинских частей и штабов. К ним были проложены дорожки и указатели.

Я начал готовить радиостанцию к работе. Для этого нужно было получить на армейских складах источники питания, чем я и занимался. Прибыло пополнение из Чебуркуля, и вместе с оперативным работником штаба полковником Плетневым на Виллисе мы отправились к эшелону подбирать кадры. Он подбирал чертежников и писаря, я же – радистов – но таких специальностей не было, и пришлось брать тех, которых можно будет затем подготовить. Жутко было смотреть на этих солдат, когда их построили: они были истощенные, голодные, их в эшелоне не кормили. Они искали в лесу что-нибудь съедобное. Мы отобрали человек 10. Но как их доставить на место? У нас был только Виллис. Кое-как мы погрузились и добрались до места.

Все эти несколько месяцев войска готовились к наступлению. Проводились организационные мероприятия. Вначале фронт именовался Брянским, затем его переименовали в Белорусский. Мы находились в районе Новосиль, Ефремово, Сетунь Становой, Колодец. За время пребывания  мы освоились с местностью, хорошо обустроились блиндажами, укрытиями. Я начал обучать своих подчиненных приему на слух и материальной части радиостанций.

В моем распоряжении была полуторка горьковского автозавода, я решил оборудовать радиостанцию стационарно на машине. Для этого нужно было построить кузов. В тех условиях это было нелегко: во-первых, нужны были доски, гвозди и другой строительный материал и инструменты. В то время начальником штаба был полковник Дейноховский. Нашелся плотник, и мы начали сооружать кузов, достали материал и все необходимое. Вскоре работа была закончена. Машина выглядела отлично: сверху кузов обтянули палаткой, окна были тоже от палатки. Внутри были использованы полотнища белого и синего цвета. Получился очень уютный интерьер. Приемопередатчик был размещен так, как это делалось в заводском варианте. Очень компактно разместили и остальное оборудование: движок, аккумуляторные батареи. Начальство было довольно - машина почти не отличалась от заводского производства.

В период подготовки к наступлению я занимался подготовкой материальной части к работе. Необходимо было получить на армейских складах питание для радиостанции и быть готовым к ведению радиосвязи с корпусами и артбригадами. Мною была разработана схема связи и утверждена начальником штаба. Вокруг командного пункта кипела работа: прокладывались линии связи, все это делалось добротно, закапывалось в землю на случай бомбежки и артиллерийского обстрела. Радиосвязь обеспечивает войска только в наступлении; в обороне используются другие виды связи, в основном, проволочная, так как в обороне возможно запеленговать рацию и, кроме того, легко определить мощность рации, дислокацию род войск, содержание радиограммы возможно раскодировать.    Поэтому радиосвязью в обороне пользуются в исключительных случаях.

Мною были подготовлены все радиоданные и расписание вхождения в связь. Ночью, лежа в блиндаже, мы слышали звуки немецких самолетов, которые шли на бомбежку Москвы. Эта мощная армада наводила ужас. В это время я думал, как там мои родные в Москве. На командном пункте армии велись все необходимые приготовления к наступлению. Огромное количество техники и вооружения было сконцентрировано на небольшом участке фронта, везде, куда ни глянь, находилась техника, замаскированная в капонирах. В период к подготовке в наступление велась разведка. Специальные  разведывательные подразделения вели разведку боем, захватывали «языки» и провоцировали наступление, таким образом вводя врага в заблуждение.

Велась активная оборона. В штабе уточнялись все данные о противнике: и передвижение, и расположение. Все эти данные доводились до конкретных исполнителей. Моральный дух поддерживали политработники и армейская печать. Все мы ждали наступления и были готовы к нему, каждый знал свои обязанности и был готов к выполнению.

Шла тщательная подготовка к наступлению, большое количество артиллерии и самоходных установок сконцентрировано в нашей полосе наступления. Июнь-июль 1943 года были самыми напряженными в подготовке к наступлению. Я выезжал несколько раз на командный пункт для определения места расположения радиостанции и круглосуточное дежурство на рации. Мы не знали точного времени наступления, но знали, что скоро оно наступит. Все было в полной боевой готовности.

Всё началось на рассвете с мощной артиллерийской подготовкой из всех видов оружия. Это была страшная канонада, которая продолжалась более часа, затем в бой вступили танки и самоходные орудия, под прикрытием авиации двинулась вперед пехота. Бои шли жестокие, противник имел сильную линию обороны, большую роль в этом сражении сыграли танковые войска. Находясь на командном пункте, трудно было узнать, как развивались события, но через некоторое время начало проясняться, где наши войска и где противник начал отступать, не выдержав натиска наших войск.

Первые дни наступления тяжело было прорвать сильно укрепленную полосу обороны, поэтому наступление продвигалось медленно с переменным успехом. На некоторых участках немцы переходили в наступление, но мощный ввод дополнительных сил заставил немцев отступить. Прорыв обороны противника стал очевидным. Немецко-фашистские войска начали отступление. Наши перешли к наступлению, начали освобождение территории.

НАСТУПЛЕНИЕ

Прорвав сильно укрепленные позиции немцев, наши войска перешли в наступление. Находясь на командном пункте и поддерживая связь, мне были известны данные оперативной обстановки на каждом этапе ведения боя, так как все средства связи находились на командном пункте. Первые населенные пункты, которые были освобождены, были в полном порядке, немцы здесь ничего не разрушили. В садах начали созревать яблоки, дома были пустыми, местного населения не было видно. Штаб остановился в населенном пункте, жителей здесь не было. Пока я приводил в порядок радиостанцию и работал на прием, услышал свои позывные. Меня вызывала открытым текстом соседняя армия V. Радист сообщал, что не выходил на связь, потому что у него не работал движок. В это время радисты из моей команды обнаружили пасеку и начали вынимать соты с медом, но так как это было нелегко, они одели противогаз, противоипритную накидку и, конечно, разбудоражили пчелиный рой. Пчелы летали вокруг, от них не было спасения, и нам пришлось покинуть это место и переехать на другое. Уже сидя в кабине машины, мы лакомились медом в сотах.

После длительных боев и прорыва обороны наши войска наступали, преследуя противника, и продвинулись на значительное расстояние. Наша армия наступала в направлении Орла. На подступах к городу немцы оказывали упорное сопротивление, там базировалась немецкая авиация. Немцы, потеряв большое количество техники, отступили. На аэродроме были захвачены большие трофеи: много техники и целые штабеля снарядов и авиабомб. Впервые наша 5-я стрелковая дивизия стала именоваться Орловской и в честь победы впервые в Москве прозвучал артиллерийский салют войскам, освободившим город Орел.

Продвигаясь по освобожденной территории, можно было видеть разрушенные и сгоревшие дома и поврежденные мосты и дороги. Здесь шли ожесточенные бои. Немцы на этой территории находились продолжительное время и имели связи с местным населением. Военный трибунал на территории нашей армии проводил суд над полицаем, местным жителем, который служил в немецкой полиции и передавал немцам партизан. Это был показательный суд над изменником Родины, его приговорили к повешению, и здесь же приговор был приведен в исполнение.

Командный пункт 63-й Армии находился в лесу, штаб командующего артиллерией находился недалеко на опушке леса. К нам прибыла радиостанция командующего фронтом. Радиостанция была смонтирована на Виллисе, питание рации производилось от мотора машины, рация была РСБ, т.е. такая, как у меня. Мне очень понравилась компоновка. Единственное, что могло беспокоить, - это пыль, которая легко могла проникать внутрь.

Как-то раз я поинтересовался, как работает радиосвязь командующего и направился на КП, в капонире была машина с металлическим кузовом заводского производства. В середине машины на столе оборудована рация РБ, вокруг чистенько и уютно, на окнах шторки. Дежурила тогда Саша Жандармова. Мы разговаривали о работе связи, в каком режиме работает. Она сказала, что сама она из Ростова.

Продолжая наступление, наши войска освобождали населенные пункты, и нам приходилось часто менять командный пункт, успевая за наступающими передовыми частями. Мощное наступление наших войск вынуждало немцев оставлять технику, самоходные установки, «пантеры», машины и другие виды вооружения.

Мне пришлось приобрести магнето для движка рации телефункен и другие технические материалы, которые можно было использовать в наших условиях. В лесу, где мы остановились, в немецких блиндажах, которые были устроены добротно, отделаны тонкими стволами березы, валялись немецкие иллюстрированные журналы, в которых описывали жизнь РОА (Русская освободительная армия Власова). Кроме того, немцы сбрасывали с самолетов листовки, в которых предлагали  сдаться в плен, эта листовка служила пропуском. На отдельных участках фронта немецкие войска вели оборонительные бои. Тогда наши войска обходили противника с флангов и продолжали наступление.

В моем взводе было несколько москвичей: один из них Волков, который был у меня ординарцем; другой – Авдеев, он говорил, что работал в театре осветителем. С ними приходилось заниматься, обучать их специальности радиста. В августе, продвигаясь по орловщине, видны были разрушенные дома, где торчали одни трубы, пахло горелым, в поле работали женщины, убирали рожь.

В одном из хуторов мне пришлось встретиться с пожилым мужчиной и молодой девушкой, его родственницей. В разговоре я спросил, как им было при немцах. Он сказал, что немцы его не обижали, а девушке, как мне показалось, неплохо было при немцах. Вначале он, конечно, старался не много говорить, но потом понял, что ему не стоит меня бояться. На нашем направлении действовали отборные немецкие дивизии ЗСС - 3 Мертвая голова и другие. Они славились своей жестокостью по отношению к нашим войскам: в плен они не брали, а зверски уничтожали. Наступление шло быстрыми темпами. Уже заканчивался август 1943 года. За эти два месяца наступления многое пришлось увидеть и многое пришлось испытать. На этом главном направлении мы вступали в Брянскую область – центр партизанского движения.

Штаб командующего артиллерией 63 армии находился в деревушке, где все дома были уничтожены, местного населения не было. Деревня называлась Теребушка. Мы расположились в лесу на опушке. После длительного передвижения нужно было проверить работу радиостанции, как это бывало раньше, по бездорожью рация не работала из-за плохих контактов в подсоединении реле к источникам питания. Эту неисправность я научился устранять сам. Трудности были в подзарядке щелочных аккумуляторов. Шофер, который был у меня, в этих вопросах не разбирался. Пришлось самому заниматься схемой зарядки.

Однажды вечером я получил радиограмму, ее нужно было передать начальнику штаба, я послал своего ординарца Волкова с радиограммой в штаб. Прошло некоторое время, но он не появлялся. Я забеспокоился, что могло случиться, ведь штабная палатка была недалеко, и я стал звать его голосом, и он откликнулся где-то рядом. По голосу он начал идти в моем направлении. Я спросил его в чем дело, где он так долго был, он сказал мне, что ничего не видит. Потом мне стало известно, что он страдает «куриной слепотой».

Иногда офицеры штаба при смене командного пункта старались попасть в те места, где до этого вели артиллерийский обстрел, чтобы убедиться в эффекте артналета. Прибыв на новый командный пункт, мы остановились в лесу, уже начало темнеть. Ко мне подошел капитан из контрразведки и спросил работает ли моя станция. Я ответил «да». Он попросил передать радиограмму. Я возразил, что на это нужно разрешение начальника штаба. Через несколько минут он принес записку от начштаба. Я перестроил рацию на его волну и передал радиограмму по указанному адресу. Мне редко приходилось встречаться с командиром батареи, я всегда был при штабе и располагался рядом со штабом. Однажды я остановился и развернул радиостанцию, вдруг появился комбат и приказал мне убраться с этого места. Я сказал, что мне разрешили располагаться здесь, но он настаивал на своем. В конце концов, мне пришлось убраться на новое место, что конечно, стоило мне много. Я не был представлен к награде.

Сентябрь 1943 года. Мы на территории Брянской области. В лесу я начал знакомится с местными партизанами, их блиндажами, местами для лошадей и другими помещениями. У меня появился немецкий пистолет Парабеллум. Кроме того, у меня был ТТ. Я с несколькими радистами начал упражняться  в стрельбе по мишеням. На окраине деревушки стоял полуразрушенный домик. Там у меня состоялся разговор с пожилым жителем. Он рассказал, что немцы уничтожили всю деревню, так как они поддерживали связь с партизанами. Всех партизан затем призывали в армию, здесь были организованы приемные пункты, походные бани и таким образом шло пополнение. За форсирование реки Десна командующему генерал-полковнику Колпакчи присвоено звание Героя Советского Союза.

Войска продвигались вперед с модной тогда песней «С боем взяли город Брест…». Наступая передовыми частями, мы двигались в полосе нашей армии, части переходили из одного фронта в другой, но всегда действовали в составе 1,2,3 Белорусских фронтов. Наши войска начали наступать на территорию Белоруссии. Прошло два с половиной года – и я опять на территории, откуда мне приходилось отступать с войсками. Теперь я скоро буду на своей родной стороне, с этим рождается много воспоминаний. За это время я возмужал, я уже был лейтенантом, много пережил, многое узнал и очень гордился тем, что мне пришлось освобождать родную сторону. Я не мог себе представить, какая будет встреча. Но все это потом.

В полосе наступления армии освобождали населенные пункты Клинцы, Новозыбков и другие, которые не смогу вспомнить. Продвигались довольно быстро и уже вступили в Белоруссию. Здесь все было знакомо. Это уже осень, но еще тепло стояло в деревне, и мои радисты пристроились к местным жителям, которые гнали самогон из буряков. Помогая хозяевам, они прилично наклюкались, и когда мне сказали об этом, я нашел их сидящими с осоловевшими глазами и умиленно улыбающимися.

В это время я занимался с Люсей Сурченко по поручению начальника штаба. Видимо, она была знакома  с начштабом. Как мне стало известно от него, ее отец, генерал, командовал дивизией, и вместе с ним была ее мама. Учил я ее приему на слух, и она довольно успешно усваивала азбуку Морзе. Вскоре войска пошли в наступление, и она уехала к отцу. С тех пор больше я с нею не встречался.

После этой пьянки мне предложили переехать в новое место дислокации, туда, где размещалась наша хозяйственная часть. Мы расположились в двух километрах от штаба в большом сарае, где было сено. Мы спали прямо на сене. Шофер, который был у меня, оказался человеком недобросовестным, мало интересовался своей работой, и мне пришлось с ним расстаться. На его место прибыл Семен Бивол. Это был порядочный, знающий свое дело шофер, он с охотой включился в работу, мне с ним стало легко работать. Помню, как мы следовали за начальником оперативного отдела на Виллисе к новому месту. Единственным ориентиром следования был след от машины, мы передвигались значительно медленнее. Перед нами возник крутой подъем, и я не был уверен, что мы сможем его преодолеть, но другого пути не было, и тогда решили следовать этим путем. Мы вытащили вещи, которые могли мешать, все вышли из машины и наблюдали, как наш шофер справляется с машиной. Машина с трудом взобралась наверх, и мы успокоились и продолжали движение вперед. Только потом мы оценили, какой это был героический поступок. Об этом сказал сам полковник – начальник оперативного отдела. Все это происходило, когда мы двигались в Шебекино.

Штаб разместился в населенном пункте, названия которого я не помню, ибо так часто меняли свои места, что невозможно было помнить все перемещения. Начальником штаба назначен полковник Паппа. Он просил меня посмотреть, что случилось с его приемником: он не мог слушать передачи. Все было просто: нужно было питание, т.е. батареи. Я подсоединял старые отработанные батареи, и это хватало работы на некоторое время. Моя радиостанция стояла в огороде недалеко от дома. Однажды я обратился к начальнику штаба с просьбой, что мне необходимо проверить радиостанцию, как это было положено в связи с регламентными работами в армейских мастерских. Мне начштаба разрешил поехать в мастерские, они  располагались во втором эшелоне в деревне Светиловичи. Начштаба попросил взять с собой одну девицу, которая вдруг появилась в штабе. Утром всем своим штатом мы выехали в мастерские.

БАТАРЕЯ РЕЗЕРВА

Путь в мастерские не занял много времени. Был произведен осмотр радиостанции. Единственная неисправность заключалась в том, что не было отдачи в антенну, и поэтому прибор не показывал. Оказывается был плохой контакт. Неисправность была устранена, рацию проверили во всех режимах, и мы возвращались обратно и застряли в дороге: дорога была размыта. Пробуя выбраться, мы еще больше повязли в грязи и своими силами выбраться не смогли. Наступала темнота, и нам пришлось отказаться от всех попыток выбраться и остаться на ночь, чтобы утром пришла помощь и решила нашу проблему.

Уставших после попыток выбраться, я отправил радистов в населенный пункт, где бы они смогли переночевать. Шофер остался в кабине машины, а я вместе с Люсей – в радиостанции. До этого момента я не был знаком с ней. Мы разговорились, и у нас получилась приятная беседа. Она была очень симпатичная блондинка. Не помню, о чем мы с ней беседовали, но быстро подружились, и у нас получился вполне откровенный разговор. Она мне очень понравилась, она также не скрывала своих чувств. Я понял, что с ней можно делать все, и она не будет возражать… Так оно и получилось. Мы славно провели ночь, и оба были довольны и даже не думали, как дальше сложатся наши отношения. Она была ласкова со мной, когда мы возвращались обратно.

Утром призвали на помощь, и машину вытащили из болота. У нас с Люсей состоялся разговор, как мы будем объяснять все наши приключения. Я, по своей наивности, сказал, что приставал к ней, но она была непоколебима. Мне, конечно, не нужно было так говорить. Не знаю, какой был у нее и с кем разговор, но ясно стало, что меня вызвали в штаб, и со мной вел беседу подполковник оперативного отдела. Этот грубоватый офицер начал вести допрос, где ночевал и с кем. Я рассказал все, как было, но подчеркнул, что между мной и Люсей ничего не было. Но это не удовлетворило его, и после неприятного разговора он предложил мне написать рапорт об уходе с занимаемой должности по собственному желанию, что я и сделал. Я возвратился к себе на радиостанцию, попрощался с ребятами и получил направление в батарею резерва лейтенанта Смолкина. Перед тем, как отправиться к новому месту, я как-то зашел в дом, где жил полковник Паппа, и увидел сквозь штору, как капитан Сопко, офицер оперативного отдела, целовал эту самую Люсю. Я понял, насколько наивно я себя вел: не то мне нужно было говорить. А впрочем все зависело от нее, как она повела себя в таком положении. Я, конечно, не мог рассчитывать на что-то другое, такова судьба, и с этим нужно мириться.

И вот я попал в другой коллектив. Там были, в основном, старшие офицеры, работники штабов. Здесь я подружился со старшим лейтенантом Шустовым, он был начальником связи.

Заканчивался 1943 год. Он ознаменовался важными победами на фронтах Великой Отечественной войны. С Курской дуги наши войска вышли к Днепру. Начинался новый 1944 год. Началась зима, немецкие войска укрепились на правом берегу Днепра и сдерживали наступление наших войск. Нужно было перегруппироваться, подтянуть резервы и готовиться к новому наступлению. 63-я армия действовала в составе 1 Белорусского фронта в направлении г.Рогачева.

Батарея резерва располагалась в районе Буды-Кошелевской. Я вспоминаю об этом потому, что помню, как рассказывала мне мать, что впервые с моим отцом она встретилась именно здесь, когда она работала служанкой в их доме, а потом стала женой, когда умерла первая жена отца. Из личного дела отца я узнал, что она была дворянского сословия Сиротина. Еще, что стало мне известно, что отец был награжден медалью в память 300-летия Дома Романовых, а также нашел копию диплома об окончании Киевского Университета св.Владимира в 1910 году и  другие документы, связанные с прохождением службы.

Батарея расположилась в деревне, жили мы в доме, было темно, и мы смастерили светильник из гильзы. Меня пригласили сыграть в преферанс. В то время играл я плохо, но нужно было составить компанию, и другого партнера не было. Я вспоминаю, как у нас дома отец приглашал директора школы Кунцевича и завуча Скрова, они играли. Однажды отец выиграл какую-то сумму, и деньги вместе с бумажками, когда мать убирала со стола, улетели в печку. Об этом был шумный разговор. Начались унылые дни, большую часть времени находились дома. Я позировал Михаилу Шутову, он рисовал мой портрет. Ходили в баню - нам приготовили ее хозяева.

Левее нас, прорвав оборону противника, наступал 2-й Белорусский фронт. Я все время следил за сводками информбюро, меня интересовало, освобожден ли город Калинковичи, мне хотелось как можно скорее увидеться с родными. Все эти дни я думал о доме. Мой друг Михаил Шутов очень переживал за меня и тоже ждал, когда мне удастся навестить свой дом. Я его оставил два с половиной года назад, за это время очень многое изменилось в моей жизни, я стал офицером, я прошел большую и трудную жизнь, я уже был готов к самостоятельной жизни. Я готовил себя к встрече с матерью и сестренкой Зиной. Я ждал того момента, когда смогу отправиться в путь. К этому моменту я приготовил рапорт с просьбой разрешить мне повидаться с родными. Как только освободили Калинковичи, я с наступающими войсками отправился в путь на попутных машинах. Калинковичи освобождали войска 2-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Рокоссовского. Пробираясь вперед на попутных машинах, мне встречались знакомые населенные пункты, на душе было весело от предстоящей встречи – какая она будет?

Январь 1944 года. Морозно, но не очень холодно. На попутных машинах в кузове, с войсками двигаюсь вперед. Для того, чтобы воспользоваться машиной, нужно найти КПП, там пограничники, регулировщики стоят и обязательно посадят в машину, которая следует в вашем направлении, даже если водители иногда противятся. Мне пришлось сменить много КПП, чтобы выбраться на свой маршрут. Продвигаемся довольно быстро, осматривая поля недавних сражений, немецкие оборонительные сооружения, вот уже и Днепр в районе города Речица, на противоположном берегу – немецкие траншеи, ДОТы, ДЗОТы, немцы тщательно укрепляли этот район, пытались удержать наступление наших войск. Они пытались построить сплошную линию обороны на Днепре.

Я почему-то не помню, как встретили новый год, но помню, что 7 января я уже был дома. Подъезжая ближе к дому, чувствую волнение, мысли в голове кружатся, войска идут, и я с ними. Вот уже появились первые дома, внимательно всматриваюсь вокруг, прошло два с половиной года с тех пор, как я оставил эти места, а мне кажется, что это было давно. У КПП машина остановилась, я вышел и направился к дому. То место, где стоял дом, было пусто, я направился к соседнему дому. Я увидел сестренку Зину, она стояла около дома, я ее окликнул по имени и спросил, помнит ли она меня. Я не помню, что она сказала. Направился в дом. В доме я встретился с офицерами, я представился им, они охотно начали со мной разговор. Они мне сказали, что мать моя уехала в госпиталь, там лежал мой раненый брат Николай. Госпиталь находился в сорока километрах, в Глиной Слободе. Мне ничего не оставалось, как ждать, пока возвратится мать.

Дом, в котором мы жили до войны, мать разобрала на дрова, он был большой и холодный, и поселилась она рядом в соседском доме. Евреи, которые жили в этом доме, эвакуировались и дом был свободен. Я узнал, что в этом доме разместились офицеры военной прокуратуры. Я отправился осмотреть город и железнодорожную станцию в надежде встретить знакомых, но никого не встретил. Произошла очень интересная встреча: я встретил Кости Таларая отца, он был в звании младшего лейтенанта инженерных войск. Мы стояли и смотрели друг другу в лицо, я чувствовал себя как-то растерянно. Я вспоминал, как он был прорабом на строительстве Дома Советов в Мозыре, и давал нам тогда работу. Я спросил у него, где Костя и Юра. Но они еще до войны уехали в Ленинград в ПТУ и от них не было никаких вестей. Он справлялся о своей матери, которая оставалась здесь, но о ней ничего не было известно. Младший брат Кости Валик был расстрелян немцами за связь с партизанами, он работал проводником на поезде Гомель – Калинковичи. Много войск стояло в городе, местное население еще не вернулось в свои дома, поэтому мне не пришлось встретиться со знакомыми. Тайная любовь… я видел, как она шла по улице, я смотрел ей в след, но не решился встретиться с ней. Это была Ира Бурак. Она встречалась с Володей Горбачевым, позднее они поженились.

Мое пребывание подходило к концу, отпуск заканчивался, нужно было возвращаться в часть. Я взял с собой крой на хромовые сапоги, наручные часы – все это было приобретено мной до войны – и отправился в путь. Как я уже говорил, мать уехала навестить брата Николая, его из госпиталя отправили вглубь страны. Потом стало известно, что он был ранен осколком мины в правую руку.

Мое пребывание дома было коротким и печальным потому, что мать не смогла сохранить то, что было добыто отцом. Дом был уничтожен, на что она надеялась и что имела в виду? Но получилось так, что мы остались без дома. Я не стал об этом вести с ней разговор, но еще раз убедился, что она не создана созидать – только разрушать. В городе не было разрушений, почти все дома были целы. Наше расставание было грустным, она и я это хорошо понимали, ибо я очень хорошо помнил свое детство. Теперь мне оставалось отправиться в свою часть, ибо мой краткосрочный отпуск закончился. Опять на попутных машинах я добирался до своей батареи. Наш 1-й Белорусский фронт находился севернее, в районе г. Полоцка. Вскоре я встретился со своими товарищами. Очень рад был моему возвращению Михаил Шутов. Он расспрашивал меня о том, как я провел время и обо всём, что было связано с моим пребыванием дома. Я рассказал все, как было.

Войска нашего фронта перешли в наступление, и мы двинулись вперед, пришлось идти пешком, помню, как почему-то появилась изжога, и Миша мне посоветовал кушать мел и это немного помогло.

После непродолжительного пребывания в резерве я был направлен в 40 СК в батарею управления на должность командира взвода. На новом месте я был разочарован: мощной рации здесь не было, были маломощные рации типа РБМ и 13 СЦР, с которыми поддерживалась связь вниз. Радисты были обучены работать в режиме микрофоном, связь поддерживалась на короткие расстояния. Командир батальона ко мне относился с каким-то подозрением, следил, какие передачи мы принимаем.

Я был не удовлетворен этим назначением, я не имел возможности готовить радистов, кроме того, мои отношения с комбатом сложились без взаимного понимания и доверия. Зимние месяцы находились в обороне, немцы укрепились на правом берегу Днепра, и для того, чтобы прорвать их оборону, нужно было хорошо подготовиться, чем и занимались наши войска. На некоторых участках фронта велась разведка боем с целью захвата «языка», чтобы получить данные о противнике. С вступлением на территорию Белоруссии активизировалось партизанское движение. Партизаны активно действовали в тылу противника, нанося ему значительные потери, уничтожая воинские немецкие эшелоны, вели борьбу с немецкими захватчиками. В это время уже действовал штаб партизанского движения на территории Белоруссии, было много отрядов, и действовали они самостоятельно. Позднее из Москвы было налажено центральное руководство во главе с генералом Ковпаком, который объединил все партизанские отряды под свое руководство. Часть партизанских отрядов влилась в ряды Советской Армии.

ОПЕРАЦИЯ НА БЕРЕЗИНЕ

Местность в направлении наступления наших войск была сильно заболочена, почти непроходима для техники. Дорог почти не было, а те которые были, проселочные, и в весеннее время были непроходимы, поэтому наступление надо было вести в зимнее время, когда мороз сковал землю. Немцы, зная местность, не ожидали, что в этом районе наши войска будут вести наступление. Было произведено несколько ложных передвижений, чтобы ввести в заблуждение противника. Таким образом, факт неожиданности для противника имел решающее значение. Немцы не ожидали наступления наших войск именно в этом районе. По сути дела у немцев здесь не было глубокой обороны - передовые части быстро ворвались в населенные пункты, и немцы начали бежать, оставляя технику и вооружение. Большое количество немцев бежало в лес.

Недалеко от леса была установлена агитмашина с мощным динамиком и, регулярно включаясь, передавала текст на немецком языке: «Вы окружены, сдавайтесь, и вам будет спасена жизнь». Так продолжалось некоторое время и возымело на немцев действие: они начали сдаваться группами в плен. С белым полотнищем на палке они выходили из леса. Когда мы вошли в лес, то обнаружили склады с продовольствием и большое количество техники, в основном, автомашины. Немецкие солдаты охотно нам показывали все, что нас интересовало. Первое время мы использовали немецких водителей в перевозке трофейного имущества, они охотно это делали, это продолжалось недолго, всех забрали от нас, и мы уже обходились без их помощи.

В результате этой операции много немцев попало в плен, были взяты трофеи. Был освобожден г.Бобруйск, и наша 348 стрелковая дивизия стала именоваться Краснознаменной Бобруйской. Когда мне пришлось войти в один из домов, там никого не было, рядом был маленький сарай, куда я  заглянул. Там, прямо у входа, лежала застреленная женщина, это произошло совсем недавно. Когда я вышел во двор, а затем на дорогу, там лежал труп немецкого солдата, прямо на дороге, и по нему проезжали машины и транспорт. Заканчивалось освобождение Белоруссии от немецких захватчиков, наши войска выходили на государственную границу. Мы думали, как пойдут дальше наши войска, но стало ясно, что мы не остановимся, и будем продолжать наступление на территорию фашистской Германии.

Мои отношения с комбатом не сложились благоприятно для меня. С радистами которые были, я тоже не нашел взаимопо­нимания, так что вскоре мне пришлось распрощаться с этой ком­панией. Я помню каждодневные переходы по зимним дорогам от одного на­селённого пункта к другому, и единственной целью было попасть в деревню и найти место, где бы можно было переспать в доме, а не на открытом воздухе. Иногда в такой обстановке удавалось помыться в деревенской баньке. Это были зимние месяцы 1944 года.

Этот период в моей памяти представляется большими неудачами, какой-то необъяснимой деятельностью, я не понимал, что вокруг меня творится, мог только чувствовать свою невостребованность, большую часть времени я был предоставлен сам себе. Были случайные встречи по деревням, где приходилось останавливаться, встречались с местными жителями, которые также скитались. У меня была встреча с одной девицей, которая вместе с матерью искали, сами не зная что. Я интересовался, как они жили при немцах, она отвечала, что боялись их, но в основном ладили. Когда мне пришлось с ней провести время в интимной обстановке, вечером за домом, она мне показалась легко доступной. У меня сложилось такое впечатление, что она и с немцами так же жила, она этого не скрывала. Потом её прибрали офицеры и она ста­ла ППЖ, на фронте многие офицеры от командира батальона и выше обзаводились такими женами. Вспомнился такой случай во время Бобруйской наступательной операции: на обочине до­роги стоял немецкий солдат в сапогах, в головном уборе, но без штанов, что вызывало смех среди проезжавших.

Как-то раз ко мне обратился политрук и предложил мне вступить в партию, он сказал, что может мне помочь. Мне было нео­бходимо собрать три рекомендации. Я оформил все докумен­ты, состоялось такое импровизированное бюро, где мне отказали в приёме. Я уже сейчас не помню, какая была указана причина, но против меня выступил комбат, и этого было достаточно.

Весной как только появилась крапива, наш повар готовил борщ из крапивы. Для меня это было ново, но мне понравилось и ещё он нам готовил пищу с конины, это тоже мне впервые при­шлось испробовать в жизни. Как стало мне известно что конина, это деликатес у татар. В войсках царил наступательный дух: - перелом в ходе войны в ряде больших наступательных операций на юге страны. Фронт постепенно суживался, войска которые сражались в Крыму, закончив освобождения Крыма и Юга Украины, были переброшены на наш участок в состав 1, 2, З Белорусских фронтов. Заканчивалось пребывание на нашей земле. Предстояло вступить на польскую землю.

ФРОНТОВЫЕ БУДНИ

В нескольких словах я хочу описать фронтовую жизнь. В то время, когда не ведутся наступательные операции, с солдатами и офицерами организовываются занятия, осмотр и подготовка  материальной части и, если войска находятся в обороне, то укрепляются оборонительные сооружения. Организовывается  круглосуточное наблюдение за противником. Решаются вопросы санитарной обработки, помывка в походных банях, но это бывает очень редко.

Важным человеком считается письмоносец, его почти всегда ждут с нетерпением, обычно это немолодой солдат, который каждый день направляется на полевую почту на попутных машинах и к обеду возвращается в часть. Такие дни полностью в распоряжении политруков, которые проводят политинформации и стараются вникнуть в быт солдат. Бывают разные встречи, знакомства. Во время длительной обороны приезжают фронтовые бригады артистов, в некоторых дивизиях были свои артисты, которые выступали перед войсками. Но как бы хорошо ни было в обороне, хотелось поскорее покончить с войной и всегда с нетерпением ждали наступления. Еще чем приходилось довольствоваться – это фронтовые 100 грамм. Обычно этим вопросом занимался старшина, приезжая с термосом за плечами. Эти 100 грамм расслабляли солдат от тяжелой походной жизни, некурящим вместо табака выдавали сахар. В основном, вся партийная работа возлагалась на политработников.

В полках была хозяйственная часть, при которой находились сапожная мастерская и мастерская по ремонту одежды. Все их имущество перевозилось в обозе на конной тяге. В одной дивизии в обозе был верблюд. И легко было ориентироваться во время передвижения. Многие пожилые солдаты обычно были ездовыми и перевозили наш легкий скарб на своих повозках. Перед наступлением офицеры получали карту местности, где нам придется наступать, часто карту приходилось уточнять на местности. Перед наступлением проводились собрания офицеров с солдатами, проводились  митинги, где политработники настраивали солдат на предстоящий бой. Обычно перед наступлением делали ложный  маневр, чтоб завести противника в заблуждение, имитировали ложное наступление на второстепенных участках фронта.

Устанавливались сигналы «начало атаки» с помощью световых ракет, также с помощью ракет устанавливались взаимодействия с другими видами войск, начало и конец артиллерийской подготовки, а также сигналы взаимодействия с авиацией. Основным способом поражения переднего края противника была мощная артиллерийская обработка передних траншей противника, а затем танки и самоходные орудия с пехотой переходили в атаку. Но перед этим иногда производилась разведка боем с целью захвата «языка» и выяснения слабых сторон в обороне противника. В каждой дивизии была разведрота, туда набирали наиболее сильных и физически подготовленных солдат. Они пользовались привилегиями перед остальными солдатами. О них часто писали во фронтовых газетах, боевых листках.

ОТКРЫТИЕ ВТОРОГО ФРОНТА

Закончилась весенняя наступательная компания 1944 года. В войска поступало новое пополнение за счет освобожденных территорий и войск, которые закончили боевые действия на юге Украины и Крыма и были дислоцированы в составе Белорусских фронтов. Войска готовились к летней наступательной операции.

Мы с нетерпением ждали открытия второго фронта, которое несколько раз откладывалось. Союзники решали, где будет открыт фронт. Рассматривалось несколько вариантов и несколько сроков. Сталин резко выступал и требовал быстрейшего открытия фронта от союзников Англии и США.

Уже прошли ранее назначенные сроки, о которых мы, конечно, не могли знать. По накоплению войск было ясно, что скоро готовится большое наступление. Это был один из теплых солнечных дней. Я с радиостанцией расположился в лесу, на поляне, высаженной молодой порослью, собрался за все время позагорать. И вдруг по радио было правительственное сообщение от Советского информбюро. Голос Левитана передал, что второй фронт, которого так долго ждали, наконец открыт. Войска союзников высадились в Нормандии, на севере Франции, и успешно продвигаются вперед. Радостная весть всеми была встречена с большим энтузиазмом, теперь стало ясно, что война может скоро закончиться. Повсюду чувствовалось приподнятое настроение и радость. Были проведены собрания, и весь чинный состав настраивали на предстоящие боевые действия. В это время я, кажется, был как никогда активен в своих действиях. Мы еще находились на территории Белоруссии и готовились вступать на территорию Польши. У меня произошел конфликт с радиомастером, который зашел в радиостанцию без разрешения и что-то начал паять. Меня это возмутило, я начал прогонять его, он стал сопротивляться, пришлось его вытолкнуть из машины, и это послужило причиной того, что мне нужно было оставить эту должность. Мне дали свободное направление: по своему выбору искать работу. И я пустился в путь. В то время началось наступление, все пришло в движение, и я оказался в движении и пробовал определить, куда следует обратиться, чтобы определиться в работе. Но это было не так легко, ибо шло наступление, и всем было не до этого.

Я хорошо знал состав воинских частей и соединений, которые входили в состав 63-й Армии. Мне приходилось составлять схему связи, которые входили в командование артиллерией Армии. Продолжая свой путь с наступающими войсками, пришлось искать свои части и направления, так как часто менялось направление и по указателям приходилось определять, где в данный момент находятся нужные части. Отдел кадров дал мне свободу выбора моей дальнейшей работы. Так продолжалось некоторое время, пока я не определился.

НА ПОЛЬСКОЙ ЗЕМЛЕ

Наступление наших войск шло успешно, поэтому мне приходилось едва успевать следовать за наступающими войсками, и трудно было определиться, где я могу быть использованным по своей специальности. Во время движения, встречаясь со многими офицерами, многое узнаешь от них о дислокации частей, и – самое главное- как следовать, чтоб не попасть к немцам.

Так мы вышли на государственную границу, это место почти не выделялось, за исключением пограничного столба. Вдруг в лесу на опушке у  ржаного поля нам встретилась женщина, лежащая на земле, ее лицо было опалено, и смотрела она на нас со страхом. Старший лейтенант-минометчик, с которым мы познакомились в пути, спросил, кто она и что с ней. Она ничего не отвечала и с удивлением смотрела на нас. Я не мог смотреть на эту сцену и удалился. Старший лейтенант мне прокомментировал так: она из Орловской области, отступала вместе с власовцами, была ранена и оставлена в поле. На этом направлении вместе с немцами сражались власовцы, которые были обмундированы в немецкую форму. Единственное, что их отличало, - это нашивка с буквами РОА (русская освободительная армия).

На дорогах войны жизнь сводила меня со многими людьми. И вот – первая встреча в Белостоке с поляками. Нужно отметить, что встретили они нас дружелюбно, пригласили к себе домой. Хозяин и его жена пригласили нас к столу. Офицер, с которым я был, был старше меня и поэтому хозяин чаще всего обращался к нему по всем вопросам. Вскоре чтобы создать более приятную компанию, пригласили соседку по квартире, и молодая полька охотно разделила нашу компанию. Пили мы какой-то спирт или «бимбер», так поляки называют самогон. После того, как мы выпили и поговорили о жизни, мой товарищ отправился спать к соседке, а мне хозяева постелили в их комнате, и я уснул. Спустя несколько дней, когда я встретился с ним вновь, он мне сказал, что она его наградила, как он выразился, это был триппер. Ему пришлось лечиться, но он сказал, что знает, как от этого избавиться.

Не помню при каких обстоятельствах, я был назначен командиром радиовзвода в 34-ю Краснознаменную Бобруйскую стрелковую дивизию, в которой мне пришлось продолжить боевой путь до окончания войны. Командиром 804 ОБС (отдельного батальона связи) был майор Колпащиков, командиром дивизии - полковник Греков. В состав дивизии входили 1170, 1172, 1174 стрелковые полки. Начальником связи дивизии был подполковник Дрючин, его помощником по радиосвязи – майор Коняхин.

Польская земля такая же, как и белорусская: песок, бездорожье, по которому мы двигались. Но дома и быт у них устроен намного выше, чем в Белоруссии. Поляки относились к нам по-разному, порой стараясь не выдавать своих искренних чувств. Общаться с ними не представляло трудности. Проезжая на повозке по улице, возле дома стоял молодой поляк с двумя девушками, они выглядели довольно респектабельно и с интересом рассматривали наш экипаж, не выражая восхищения. Единственное, на что можно было обратить внимание – мои новые хромовые сапоги, которые мне недавно пошили в сапожной мастерской, того кроя, который я взял из дому.

В Польше наши войска продолжали успешные боевые действия, в день иногда приходилось продвинуться на 30-40 километров. Были разные встречи с людьми, они по-разному выказывали свое отношение к нам. Им особенно не нравилось наше сельское хозяйство, наши колхозы. На нашей стороне сражалась 1 Польская Армия, она была сформирована на нашей территории. Кроме поляков, в этой армии были и русские. Командовал армией Ярузельский. Вторая польская армия подчинялась польскому правительству, находящемуся в Лондоне – правительство Миколайчика. Еще в 1941 году польским войскам, которые не на пожелали  участвовать на нашей стороне, было разрешено проследовать по нашей территории в Иран, там находился их лагерь. Мне пришлось проехать с этой армией в эшелоне. Это было осенью 1941 года. Я отстал от эшелона, и мне пришлось нагонять его в районе Бугуруслана, Бузулука.

Поляки меняли свои вещи на продукты, затем поджаривали замороженный хлеб на буржуйке, которая горела весь день. Я с аппетитом смотрел на эту сцену. Потом я догнал свой эшелон и продолжал свой путь. Часть польского населения укрывалась в лесу. Это партизаны. Против кого они воевали? Было не ясно. Они поддерживали польское правительство в эмиграции, к нам они относились враждебно.

Приходилось, в основном, идти пешком. На дорогах встречалось много войск и происходили встречи с офицерами других частей и соединений, с которыми всегда были темы для разговора. От них многое можно было узнать. Всегда была проблема не отстать от своей части, но части, которые продвигались с помощью техники, всегда оказывались впереди. Однажды мне пришлось встретиться с артиллеристом. Мы шли, беседуя о наших делах. Вдруг он увидел оставленное немцами орудие и предложил мне подойти поближе посмотреть. Орудие было в полном порядке, рядом снаряды. Он перестроил прицел, зарядил и начал стрелять в сторону немцев.

Устав от дороги, заходил в дом к полякам. Они с интересом расспрашивали, когда кончится война и как будет после войны. Они выражали недовольство к немцам. Иногда приходилось обращаться к ним за помощью - как пройти в следующий населенный пункт или просто попросить что-нибудь перекусить. Целыми днями мы в пути, не зная, где свои и как быстро можно найти свою часть. Летние месяцы в Польше прошли при быстром продвижении войск, наши тылы отстали. Поэтому приходилось переходить на подножный корм. Немцы, отступая, минировали подступы к населенным пунктам, было очень опасно, можно было подорваться на мине, и таких случаев было много.

ПОЛЬША. ЛЕТО 1944 ГОДА

В этот период наши войска вели успешное наступление по всему фронту. Не помогла немцам тактика закрепления на отдельных военных рубежах. Так они пытались остановить наши войска на Днепре, затем на Березине и, наконец, на Висле. Но преследуя противника, наступая по пятам, немцы не смогли закрепиться. В результате мощного наступления наши войска продвинулись далеко вперед, освободив значительную территорию.

Наступая с передовыми частями, я очутился на берегу Вислы, в подвале совершенного разрушенного здания. Я смотрел на реку, через нее налажен понтонный мост, по которому переправлялась техника, в этом месте река очень широка. На попутной машине я переправился на противоположный берег. В этом районе города сохранилась часть зданий. Улица Маршалковская была заполнена нашими войсками, местного населения не было видно. Дождавшись свободной машины, это был студебекер, мы с несколькими офицерами погрузились в нее. Среди них оказалась также женщина в гражданском. Она представляла одну из центральных газет. Вот такое краткое знакомство состоялось с разрушенной Варшавой. Позднее, когда мне пришлось служить во Львове, я вспоминал, что архитектура в Польше была почти везде одинаковой.

Наше направление на г. Остраленко почему-то звучало по-русски. Подступы к городу были заминированы, несколько солдат подорвалось на минах, и потому идти приходилось очень осторожно, буквально каждый шаг проверяя чтобы не наступить на мину. Рожь уже была сжата и стояла в скирдах.

Время обеденное – мы расположились под скирдой, здесь рядом была вырыта траншея. Старшина привез обед. Я, Лиза Власова, Мария и еще несколько связистов-телефонистов. Вдруг очередь крупнокалиберного пулемета… Я сидел рядом с Лизой, она неожиданно вскрикнула и заплакала: она была ранена в тазобедренный сустав. Мария бросилась оказывать помощь. Нужно было снимать юбку и, конечно, наше присутствие не позволяло это сделать. Нам пришлось уйти, оказывали помощь. Было очень жалко, что такое могло случиться, тем более с Лизой, интересной девушкой, поведение которой было безукоризненным. Многие к ней приставали, но она была на высоте, не позволяла себе то, что позволяли другие девушки из связисток. Конечно, девушкам было трудно, за ними всегда следили, им трудно было укрыться от окружающих, к ним всегда особое внимание. Принято почему-то, увидев женщину, кричать «Воздух!», что подразумевало «ложись».

Лиза Власова оказалась в госпитале, но там она пробыла недолго, опять вернулась в свою роту. Уже после окончания войны, когда мы покидали Польшу, командир 1174 стрелкового полка подполковник Бурилович вместе с Лизой на трофейном опеле направлялся на Родину.

Продолжалось шествие по польской земле. Уже кончалось лето. Мы приближались к Германии. В период наступления меня направили в 1172 стрелковый полк. Командовал полком подполковник Серегин. Мне необходимо было обеспечить командиру радиосвязь. С ним отправились на командный пункт радисты с рацией РБ, его адъютант, симпатичная блондинка, его ППЖ, и несколько автоматчиков из охраны. Я спросил у него, идти ли мне с ним, он ответил, что не надо. Они направились в сторону от дороги. Шли по открытой местности по направлению к домику, вдруг раздалось несколько выстрелов из автомата. Вскоре мы узнали, что командир полка погиб. Это было так неожиданно, что трудно было поверить.

После меня направили продолжать службу в 1174 стрелковый полк, которым командовал подполковник Бурилович. В этом полку я и закончил войну. На территории Польши наша часть оказалась у Мазурских болот и густого леса. Некоторые говорили, что здесь можно погибнуть, не зная, как выбраться. В лесу было много дичи, и солдаты подстреливали зайцев и козлов. Кто-то успокаивал, говорил, что не стоит бояться. Маршал Жуков здесь воевал в Первую Мировую и хорошо знает эти края.

Несколько слов о 804 ОБС. Командовал им майор Колпащиков. Мне мало приходилось с ним общаться, но припоминаю один случай. Как-то сообщили, что в сарае нашли русского, которого привели к нему. Он весь трясся от страха, упал на землю и просил его не убивать. Колпащиков решил, что это власовец, предатель, и выстрелил в него. Через некоторое время стало известно, что он направился в медсанбат и устроил там стрельбу. После этого его забрали, и больше мы его не видели. На его место назначили Ершова, который был начштаба.

Находясь в 1174 полку хочется вспомнить товарищей, с которыми пришлось воевать. Прежде всего, это командир роты связистов (проволочная связь) старший лейтенант Петров-Соколов, москвич. В мирное время он окончил институт связи, отец его был репрессирован: сказал то, что говорить запрещалось, и был осужден. Сын очень переживал. Свое дело знал хорошо и все делал добросовестно, всегда впереди с катушкой он прокладывал связь. Его очень ценили, связь была в порядке. Он был награжден орденом Красной Звезды и орденами Отечественной войны 1 и 2 степеней. Мне пришлось с ним встретиться в Москве после войны, когда я учился в ГПОЛИФКе, несколько раз приезжал к нему на 1-ю Мещанскую, где он жил. Его жена очень симпатичная работала по связи, они вместе учились в институте. Она очень переживала, что он начал выпивать. В последний раз когда я к ним заехал, они сказали, что летом, купаясь на даче, он утонул.

Начальником связи полка был Смирнов с осипшим простуженным горлом. Командиром роты был Пряхин, это пожилой офицер, мой земляк. Командир взвода - Савченко. Попаденко и Бойко – неразлучные друзья. У командира дивизии полковника Грекова радистом был Хренов, который много фотографировал. Из девушек помню Марию и Лизу, о которой я уже упоминал, Варю, мед.фельдшера Десятникова и в полку 1174 мед.фельдшера, с которым мне приходилось много бывать, но никак не могу вспомнить его фамилию. С ним мне приходилось быть в предместье Варшавы, Праге, где мы находились после войны, но об этом позднее.

В результате летнего наступления войска продвинулись глубоко вперед, тылы отстали, затруднено снабжение войск, нужен был перерыв, чтобы подтянуть тылы и привести в порядок технику и личный состав. Наступала осень, и это усложняло работу с обмундированием, за это время многое пришло в негодность. Мне была выдана гимнастерка цвета хаки, английская со стоячим воротником, брюки. Сапоги у меня были свои. В новом обмундировании я чувствовал себя неплохо.

Пойти куда-либо не было возможности. Мы вышли на реку Нарев и начали закрепляться в обороне, впереди начиналась территория Германии – Восточная Пруссия. Осень. Октябрь-ноябрь 1944 года. Приказано оборудовать запасной командный пункт. Опять роем траншеи, зная, что долго не придется сидеть в обороне. Вот почему солдаты не любят сидеть в обороне: всегда найдется, что делать. Живем в блиндажах. Сыро, неуютно и холодно, с нетерпением ждем наступления. Теперь это будет немецкая территория, вот наконец мы добрались до фашистского логова.

Везде есть свои странности. Мне пришлось видеть, как командир роты Пряхин арестовал свою связистку Марию, которая якобы не выполнила его приказ. Отправил в траншею и приставил охрану. Когда я увидел это, стало как-то жутко, неизвестно было, какой она совершила проступок, но у него видимо были свои счеты. Об этом стало известно начальнику связи Смирнову, и он потребовал освободить ее. Еще раньше, как-то ранним утром, я видел, как из палатки, где спали девушки, выходил Смирнов. Потом стало известно, что он имел связь с Марией.

Нам теперь предстояло вести боевые действия на немецкой земле, и это в некоторой степени озадачивало. Как себя будет вести противник на своей территории? Но ясно было одно, что немцы не смогут сдержать наш наступательный дух. Хотелось как можно скорее начать наступление. Велись последние приготовления, проверялась материальная часть, велась активная политическая работа в подразделениях. Усложнялась маскировка, так как начал выпадать снег, а на белом фоне техника ярко выделялась. Приближались Рождественские праздники и Новый год. Думалось, где придется его встретить и как он будет встречен. Эти дни прошли в тоскливой обстановке, в нетерпении скорее выбраться из Наревского оборонительного рубежа, где кроме леса ничего не было. Впереди Восточная Пруссия.

ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ

Наступления в Восточной Пруссии начались в декабре. Мы были рады вырваться из Наревского рубежа. На полуторке в кузове, загруженном разным имуществом, несколько солдат и я ехали по запорошенной снегом равнине, все время уточняя маршрут. Так продолжалось до самого вечера. Когда начало темнеть, видны были огни горящих домов. Это указывало на то, что там наши войска, и мы направлялись туда. Целый день наверху в кузове на морозе мы изрядно промерзли и хотелось скорее прибиться к какому-либо пристанищу. Впереди горело здание в городе. Черепица трескалась, и создавалось впечатление, что рвутся снаряды. Наша машина остановилась у ворот какого-то здания, въехали во двор. Горящее здание освещало нам путь.

Целый день в дороге, продрогшие и голодные, мы вошли в помещение. Было темно, и нельзя было определить назначение этого помещения. Первое, что бросилось в глаза – наши солдаты в подвале вскрывали консервированные продукты, которые были в достаточном количестве; вина и другие спиртные напитки. Мой ординарец принес мне бутылку французского ликера и банку консервированной курятины. Вначале я опасался этих продуктов, думая, что они могут быть отравлены. Когда же я увидел, что все вокруг пьют и закусывают, и что мой ординарец сам к этому присоединился, то все сомнения прошли, и я попробовал. Ликер был густой и сладкий, я его выпил в несколько приемов, закусил курятиной и сразу разомлел. Почувствовалось тепло, и теперь нужно было определить место, где можно лечь спать. Из подвала я направился наверх, чтобы найти место для ночлега. Было темно, и я едва различал двери комнат, я открывал их, но ничего не мог увидеть. Прошел еще, в одной из комнат обнаружил двоих мужчин в гражданских костюмах, которые сидели за столом и что-то пили при горящей свече. Они что-то сказали, но я не понял и поспешил уйти, не зная, куда я попал. Я быстро спустился вниз и решил взять с собой пару солдат, чтобы узнать, кто эти люди. Поднявшись наверх и открыв комнату, мы увидели, что она пуста. В шкафу мы нашли военную немецкую форму. Видимо, эти двое, переодевшись в гражданское, скрылись. Этот город, если мне не изменяет память – Мельзак – первый город на территории Пруссии, с которым мне пришлось встретиться.

Наша 348 стрелковая Краснознаменная Бобруйская продолжала продвижение вглубь Восточной Пруссии в составе 3-го Белорусского фронта под командованием Черняховского. Вскоре мы вошли в Алленштайн. В домах, в которые мы заходили, стояли убранные рождественские елки. Местное население покинуло город. Дома были оставлены жителями, только в одном доме были собраны пожилые люди и дети. Я из окна наблюдал, как один наш офицер наводил порядок: он что-то кричал на них, они что-то просили, слышны были выстрелы, но я так и не понял, что там происходило. Наши солдаты, покидая дома, поджигали их. Округа полыхала. Командование было обеспокоено таким положением дел и провело большую разъяснительную работу по предупреждению подобных действий. Политработники разъясняли, что это наше имущество и не надо его уничтожать, кроме того, применялись меры дисциплинарного воздействия, и это возымело свое действие, пожары прекратились. В это время мы почти перестали питаться на войсковой кухне, перейдя на продукты, находившиеся в домах. Некоторые солдаты доили коров, скот был оставлен, и нужно было его кормить. Некоторые добрались до пасеки. Получалось, что хозяйничали в оставленных домах.

Мой ординарец проявил свои поварские навыки, благо, что продуктов было предостаточно. Он готовил блины, что мне было в диковинку. Я внимательно изучал быт немцев, рассматривал множество книг и фотографий и вообще устройство домашнего быта, все это было интересно.

В этом районе была окружена большая немецкая группировка войск. Их прижали к Балтийскому морю, в частности, к заливам Фришнерунг и Фришгаф. Выход у них был один – в море, и они переправлялись на лодках и других подручных средствах.

Немцы сражались с яростью обреченных. Немецкие снайперы стреляли из отдельных домов и укрытий. Длительная оборона на реке Нарев, долгое время в сыром блиндаже, а потом долгие переходы в преследовании    немцев на первом этапе – все это сказалось на моем здоровье. Я почувствовал себя плохо, поднялась температура, болело и распухло горло, я уже не мог принимать пищу. Когда мой ординарец приносил на завтрак блины и другие вкусные вещи, я мог только смотреть. Меня определили в медсанбат. Я очутился в палатке, на стол мне поставили подогретое красное вино, врач пытался мне помочь. Я пытался сделать несколько глотков, но было ужасно больно. Тогда меня направили в госпиталь. На санитарной машине по проселочным дорогам 80 километров назад, целый день в пути – я оказался на территории Польши.

Ехали мы долго по ухабистой дороге, я все время боялся, что откажет машина, что мы будем тогда делать. Чувствую я себя плохо, температура высокая, еду в сидячем положении, дорога неровная, бросает с боку на бок – к концу пути я окончательно ослаб. К вечеру мы добрались до места назначения. Нас встретила медработник и повела в приемную,  мне было тяжело идти, и она меня поддерживала. Мы вошли в банное отделение, тускло горела лампа, было холодно и сыро. Медсестра попросила раздеться и принять душ. Вода шла чуть теплая, холодно, раздеваться не хотелось, но сестрица настояла, сказав, что здесь такой порядок, пришлось подчиниться. Она мне помогала мыться, так как у меня уже не было сил. После меня определили в палату. Это был большой барак, посредине проход, справа и слева двухъярусные нары.

Меня определили справа от входа на нижнее место рядом с большой металлической печкой, которая все время топилась. Врач осмотрел меня и сказал, что если не станет легче, придется делать операцию. Я спросил, не останется ли шрама. Он улыбнулся: «А как же иначе!», и мне стало грустно. На первый раз он распорядился прислать большой бидон, в которых обычно возят молоко, наполнить его водой и снегом. В печке накалили металлическую болванку, спустили в бидон, мне велели открыть рот и дышать, укутав при этом сверху одеялом. Горячий пар обжигал лицо, дышать было тяжело, но мне ни чего не оставалось, как терпеть. Всю ночь я провел в кошмаре, на утро почувствовал некоторое облегчение. Врач осмотрел меня и сказал: «Подождем немного». Он предложил медсестре повторить эту процедуру несколько раз. Так продолжалось несколько дней, я почувствовал некоторое облегчение, кроме этого принимал лекарства, и дело пошло на поправку. Я начал знакомиться с ранеными из моей палаты.

Фронтовой госпиталь Пшасныш Польша. Я продолжал курс лечения: ингаляции и лекарства. Через некоторое время, почувствовав себя лучше, встал с постели. Меня стали привлекать в помощь медсестрам - приносить пищу больным, так как пищеблок находился в другом помещении. Я уже освоился и ознакомился со здешними порядками, имел возможность обследовать территорию, на которой расположен госпиталь. Территория обнесена колючей проволокой, на ней находилось несколько бараков и административное здание, где размещался клуб, и отдельное здание пищеблока.

Медсестры приглашали в клуб на танцы, я помогал им приносить пищу из столовой. Однажды вечером с медсестрой мы вышли погулять. Март-месяц, снег начал таять. Мы гуляли на территории. Я начал к ней прижиматься, она старалась убежать. Я побежал за ней и в темноте я с разбегу угодил в канаву, по пояс оказался в воде. Увидев это, она испугалась, подбежала ко мне и начала помогать выбраться из воды. После выздоровления я боялся, что могу простудиться, а этого мне очень не хотелось. Она испугалась, что у нее могут быть неприятности, мы быстро отправились в палату через другой вход в служебное помещение. Она быстро сменила мне пижаму и обувь, для согревания дала мне немного спирта, и я отправился в свою палату. Мы постарались, чтобы об этом никто не узнал. Потом она часто справлялась о моем здоровье. Время подходило к выписке. Весна вступала в свои права, выходя на свежий воздух, я видел, как американские самолеты пролетали над территорией Германии на восток. Позднее стало ясно, что они базировались на нашей территории.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В 348 СКБД

После лечения я был направлен в отдел кадров. Мне предложили продолжать службу в 120-й Гвардейской дивизии. Я, недолго думая, решил остаться в 348-й дивизии, там было все знакомо, и меня не стали убеждать. Я отправился на КПП, откуда можно было на попутных машинах направиться в часть. КПП был оборудован в лесу в большом крытом шалаше и напоминал что-то вроде гостиницы, где можно было переночевать, если не представится возможности уехать.

В пути мне встретились две девушки, только что  прибывшие на фронт. По специальности они были медики. Сами они из Оренбургской области, одна была постарше другой. Долго гуляли в окрестностях КПП, дожидаясь попутной машины, но машины не было, и нам пришлось заночевать в этой лесной гостинице. Мы уже настолько хорошо познакомились за это время, что я сумел уговорить этих девушек ехать в нашу дивизию. Они дали согласие и их направили в медсанбат. На ночь мы разместились в этой гостинице, нары были сделаны из веток. Кроме нас четверых, кажется, больше никого не было. Я лежал рядом с девушкой, которая была постарше, а рядом старший лейтенант с ее подружкой. Я им рассказывал о фронтовой службе, их интересовало все. Они попали на фронт впервые, и им хотелось знать все подробности фронтовой жизни. Конечно, было приятно ощущать близость этих симпатичных девушек. Мы лежали рядом, я начал ее обнимать, целовать, как это принято, и она отвечала мне взаимностью. Нам было очень приятно вдвоем. Она не возражала, что я снял с нее трусики, и в дальнейшем все шло, как требовалось. Мой сосед последовал моему примеру и я услышал легкое всхлипывание его подружки. Это была замечательная ночь, и мы пообещали, что будем встречаться.

Я прибыл в свою дивизию. В это время шли ожесточенные бои с окруженной под Кенигсбергом немецкой группировкой. Немцы были окружены со всех сторон, единственный выход у них был к морю. Они предприняли спасение на лодках. Потери наших войск были значительные, немцы сражались до последнего солдата, немецкие снайперы стреляли из укрытий домов и подвалов. На нашем КПУ немецкой больницы был смертельно ранен командующий 3-м Белорусским фронтом маршал Черняховский. В полку оставалось до двадцати трех солдат, снимали ездовых и посылали в бой. Наша авиация наносила бомбовые удары по немецким укреплениям. Немцы преградили путь нашим танкам, оставив на железнодорожных путях вагоны, которые преграждали путь нашим войскам. Мне пришлось видеть, как лежали убитые наши солдаты. Впереди железнодорожная линия, на ней цепь вагонов, а рядом в шахматном порядке лежат убитые солдаты. Можно было видеть, как наши самолеты бомбили Кенигсберг. На всех немецких машинах и повозках были надписи «Жизнь или смерть».

БОИ В ВОСТОЧНОЙ ПРУССИИ

Я уже упоминал, какие тяжелые были бои, но еще раз хочется рассказать об отдельных эпизодах боевых действий. Во-первых, пополнение войск, в основном, проводилось за счет партизан с освобожденных территорий. Они плохо были подготовлены к ведению боевых действий в условиях наступательных боев, и это пополнение не могло укомплектовать хотя бы частично войсковые подразделения. Далее, они были плохо обучены к ведению боевых операций. Была поставлена задача: как можно скорее уничтожить окруженную группировку.

Командиры всех ступеней старались выполнить эту задачу. Командир дивизии приходил на командный пункт одного из полков и требовал от командира полка идти вперед, он шел на командный пункт командира батальона и так далее. Так получилось, что командующий фронтом оказался впереди с наступающими порядками. Обычный разговор по телефону: «Где вы находитесь, почему не продвигаетесь? Не выполняете задачу «немедленно вперед»? Я иду к вам». Примерно такая схема разговора. А продвигаться действительно было тяжело. На маленьком участке скопилось большое количество войск противника.

На узле связи в подвале каменного здания находился начальник связи дивизии и его заместитель по радио майор Коняхин. Рядом телефонисты устанавливали связь с полками. Когда я вошел, они спросили, что там на передовой. Я рассказал все, что было, и предупредил их, что рядом с узлом связи стоит самоходная артиллерийская установка и что это опасно, так как это мишень для немцев, по которой они могут вести огонь, что продвижение войск приостановлено впереди железная дорога, на которой стоят вагоны, поэтому техника не может двигаться вперед. Но наступление уже нельзя было остановить, и войска, хотя и медленно, продвигались вперед. Потери с обеих сторон были значительные.

Апрель-месяц, весна в полном разгаре. Уже тепло светит солнце. По обочинам дороги лежат трупы лошадей со вздутыми животами. В одном подвале немецкого госпиталя ранее, видимо, был немецкий командный пункт. Я нашел карту немецкого офицера, где был начертан путь этой немецкой части, за которой мы наступали по пятам. Я увидел отметки населенных пунктов, по которым следовала эта часть. Это район городов и поселков Белоруссии, где проходило мое детство. Уже рядом залив Балтийского моря, видны отдельные лодки - это немцы переправлялись. Кругом наши войска приветствуют салютом выход к морю, стрельба из всех орудий и оружия. Это победа, хотя и не окончательная, но до нее уже недалеко.

Освобождая населенные пункты в восточной Пруссии, нам не приходилось встречаться с местным населением. Города были пустынны: только поврежденная немецкая техника на улицах, разрушенные здания, запах горелого и открытые двери в домах. В один дом я зашел вместе с офицером-артиллеристом, с которым случайно встретился. Я уже не помню, о чем у нас был разговор, но мы вместе направились в первый попавшийся дом. Было поздно, и нужно было устраиваться где-либо на ночь. Было темно, и мы с трудом различали предметы, войдя в дом. Мы шли, подсвечивая себе путь, и обнаружили, что здесь была какая-то мастерская. Много полок, уставленных различными банками и инструментами. Мой знакомый Иван обнаружил банку с жидкостью и определил, что это древесный спирт. Мы решали, как поступить, у него было страстное желание выпить, но как это сделать?  Вскоре мы нашли воду, посуду, стаканы и закуску, долго думали, как бы ни отравиться. Ваня проявил свое умение, развел спирт в нужной концентрации и предложил тост, он выпил целый стакан, я только половину, мне показалось, что сильно жжет в горле. Закусили тем, что нашли в доме, осмотрели помещение, и начался обычный разговор кто о чем.

Моему товарищу захотелось выпить еще, он приготовил следующий заход, но сказал, что нужно развести спирт покрепче, что он и сделал, мне же эта затея не нравилась. Я почувствовал, что мне это пошло плохо. Он начал уговаривать меня выпить еще, я пробовал отказаться, он настаивал, пришлось выпить второй раз. Я сделал несколько глотков, чтобы только поддержать компанию. Позднее я узнал, что после этого антифриза у него ухудшилось зрение. Он выпил больше, чем ему следовало. С этим спиртом было много неприятностей. Солдаты где-то обнаружили баржу с древесным спиртом и начали пить. Более ста человек отравились, были случаи со смертельным исходом. Последовал приказ командующего о категорическом запрете использования спиртных напитков, многие командиры понесли наказания за отсутствие контроля над подчиненными.

В наших обозах появились немецкие лошади, крупные ломовые лошади везли наше имущество. Я к этому времени приобрел велосипед и передвигался все время на велосипеде. Дороги отличные и легко было преодолевать большие расстояния, так как в день приходилось преодолевать до сорока километров.

Однажды я ехал на велосипеде, справа ехал обоз, запряженный немецкими лошадями. Я был слева от обоза, и лошадь лягнула меня: попала в зубы, губа опухла, кровь полилась, передний большой зуб зашатался, я прижал его кверху. Рядом канава, в которой я умылся. Тут же встретился замполит, спросил у меня, в чем дело и напомнил, какой сегодня день. Я сказал: «22 апреля, родился Ленин». Все это происходило довольно далеко от лошади, она только чуть-чуть коснулась меня, а то могли бы быть большие неприятности.

Продолжалось уничтожение окруженной немецкой группировки, наша дивизия в Вормдите была погружена в эшелон и направлена в неизвестном нам направлении. Через окно в вагоне я увидел еще один рядом стоящий эшелон, из-под брезента выглядывали  деревянные макеты танков и орудий. Мы были совсем близко и страшно было, что немцы могли бомбить, тогда бы нам досталось.

Уничтожение Кенигсбергской группировки еще полностью не было закончено, дивизия направлена в 1-й Белорусский фронт, которым командовал маршал Жуков. Главное направление – Берлин. Уже были захвачены два плацдарма, один из них в направлении на Кюстрин. Велись ожесточенные бои, немцы хотели уничтожить эти плацдармы, но наши воины сопротивлялись. Немцы сильно укрепили свою оборону на левом берегу Одера. Там была создана линия обороны в ширину и в глубину из линии в двенадцать траншей, которые сообщались между собой с таким расчетом, что когда обстреливали первые траншеи, немцы их покидали и переходили в дальние траншеи. Это были не только ходы сообщений, но и мощные ДОТы и ДЗОТы. Немцы рассчитывали не пропустить наши войска, ибо отсюда был прямой выход на Берлин, до которого оставалось семьдесят километров.

К сказанному следует добавить, что они могли просматривать нашу территорию, их оборона расположена на высоком берегу, наши войска находились в заболоченной местности и хорошо просматривались с противоположного берега. Пространство до переднего края составляло до двух километров. Все время велись бои местного значения для защиты наших плацдармов, велась ложная перегруппировка войск, чтобы запутать немцем, с какого плацдарма будет главное наступление.

Наши войска сосредотачивались в лесу: артиллерия всех видов, танки, самоходные установки. Огромное количество войск было сосредоточено для главного прорыва обороны противника. Кроме того, были задействованы все виды авиации: штурмовая, бомбардировочная, истребительная. Саперы наводили переправы через Одер, были использованы все виды подручных средств. В этом районе река достигала пятисот метров, форсирование проходило в сложных условиях, нужно было учесть, что в это время, апрель-месяц, вода в реке холодная.

Прорыв обороны противника начался ночью, а не днем, как это было раньше, при свете двухсот прожекторов, что явилось новинкой в ведении боевых операций. Всем руководил командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Жуков Г.К.

Мощная артиллерийская подготовка всех видов оружия проводилась до рассвета. Затем в бой были введены танки и самоходная артиллерия и авиация, вместе с ними вступили пехотные войска с большими потерями как со стороны немцев, так и наших войск. Была прорвана немецкая оборона. После прорыва мне пришлось пройти через этот укрепленный район и видеть все разрушения. Земля была вспахана снарядами. Мины, которые немцы устанавливали, от разрыва снарядов тоже взрывались. Пленные немцы не могли разговаривать – настолько сильно вся артподготовка действовала на психику человека.

СРАЖЕНИЕ ЗА БЕРЛИН

После длительного ожесточенного боя немецкая оборона была прорвана - войска  двинулись вперед на Берлин. Продвигаясь по позициям, которые раньше удерживали немцы, трудно было найти место, куда не попал снаряд. Проволочные заграждения взорваны, траншеи разрушены, ходы сообщений, укрепленные деревянной обшивкой, полностью разрушены… На поле боя остались подбитые танки, самоходные установки.

Наш путь лежал на Берлин, основное сопротивление сломлено, отдельные группы продолжали оказывать сопротивление. С любого дома или укрытия стреляли немцы. Местное население вначале встречалось редко. Немецкая авиация периодически появлялась, по ней открывали огонь из всех видов орудия. Дороги загружены транспортом всех видов. Трудно было проехать, такого скопления войск не приходилось видеть. Каждая воинская часть стремилась первой ворваться в Берлин. По пути следования немцы кричали: «Гитлер капут!». Навстречу наступающим войскам двигались интернированные иностранцы с повозками и своим небольшим скарбом с надписью «Принадлежности к национальностям». Они весело и радостно встречали наших солдат и офицеров. Были среди них и освобожденные из концентрационных лагерей. Это изможденные, худые, еле двигавшиеся люди, на которых страшно было смотреть.

Мы продвигались вперед, уже появились пригородные зоны. Отдельные почти однотипные дома, ровно выстроенные, в окружении деревьев и кустарников, производили довольно приятное впечатление. Все было сделано с немецкой аккуратностью, рациональностью и удобством. Кто-то мне сказал и указал, что вот это – дача Геббельса. Я с интересом рассматривал эти дома с прилегающими участками. Внутрь не представилось войти, так как двигались очень быстро в составе колонны.

В лесу на дороге, где было много войск, мы продвигались медленно, большое скопление запрудило магистраль. Я пошел вперед, чтобы посмотреть, что делается впереди. Я увидел грузовую машину, а в кузове – своего сокурсника по Ленинградскому военному училищу связи лейтенанта Солдатова. Он без ремня стоял в машине под охраной солдата с оружием. Мне трудно было поверить своим глазам, я заговорил с ним, он рад был встрече. Я попытался узнать, что случилось. Он рассказал, что о чем-то поспорил и выстрелил своему же лейтенанту Шубадерову в живот и вот теперь арестован и ждет своей участи. Он мне сказал, что Шубадеров ему простил, но что было дальше, мне не пришлось узнать.

ПО ПУТИ К БЕРЛИНУ

После прорыва обороны на Одере, немцы не могли оказать организованного сопротивления на подступах к Берлину. Хотя были отдельные группы, которые из укрытий оказывали сопротивление. Продвигаясь вперед по населенным пунктам, в городах были случаи, когда из домов стреляли в наших солдат и офицеров. В одном городе вечером, когда было уже темно, я с группой зашел в один из домов в поисках ночлега. В доме темно, ничего не видно, только по голосу могли определить, что там есть немцы. Услышав, что в доме немцы, мы решили искать другой дом. Когда мы вышли, я подумал, какой опасности мы подвергались.

После длительного перехода к вечеру искали место для ночлега. Это был отдельный дом, и все потянулись к нему. Когда я вошел, то увидел, что все места уже заняты. Я устроился на полу, недалеко от входа, лег и уснул мгновенно. Когда я проснулся, то мне захотелось в туалет, и я долго лежал и обдумывал, как поступить, уж очень не хотелось вставать, хотя слышал, как некоторые выходили из дома. В этот момент раздался взрыв у самого порога и послышался стон и беспорядочное движение вокруг, несколько человек было ранено. Я подумал, что если бы пошел с ними, меня не минула бы эта участь. Оказывается, там недалеко стояло немецкое орудие, и немцы видели, как мы все вошли в дом и ждали, что будет дальше. И вот когда открылась дверь, они произвели выстрел.

Военный факультет, начало учебы. 1946 год, Москва

В дальнейшем я выбрал путь передвижения на велосипеде. Я достал велосипед, и у меня не стало проблем с продвижением. Дороги отличные, и я продвигался быстрее, нежели наша часть. Я выдвигался вперед, было настолько интенсивное движение, что я не мог сразу найти свою часть, и пришлось долго искать, но я хорошо знал все войска, которые входили в наше направление, и знал их название, которое прикреплялось к столбам, деревьям и домам, и поэтому несложно было определить маршрут движения. Недалеко от дороги в лесу я увидел большое скопление войск. Я направился туда. Это был концерт и по репертуару я узнал, что это 5-я Орловская дивизия. Мне раньше приходилось видеть этот концерт со знаменитым Сержем, и я успокоился, что нахожусь в районе действия нашей армии.

В одном городе мы остановились на некоторое время. Немка очень любезно встретила, и когда я с ней заговорил, она подвинула мне маленькую скамеечку под ноги. Я не сразу понял такую любезность. Единственное, чего мне хотелось – это спать. Я ей об этом сказал. Она провела меня в спальню и указала на кровать. Я не долго думая, не раздеваясь, лег. Я уже привык спать так, для меня это было привычно. Немка была удивлена, это было видно по ее лицу. Мои солдаты разместились во дворе. Я их предупредил «если что, будите меня» и указал, где я нахожусь. Я проснулся и увидел, как вошла хозяйка, ей что-то понадобилось, она что-то искала в шкафу.

В другой раз встретился немец, представился, что он портной и предложил свои услуги пошить мне одежду. Но у меня к этому ничего не было. Местные немецкие жители покидали свои дома и располагались в лесу, недалеко от дома. Когда мы ближе подошли к ним, вначале они испугались и удивленно смотрели на нас. Затем, когда они убедились, что у нас мирные намерения, они начали нам объяснять, что они родом с этого места. Они спросили, можно ли им возвращаться в свои дома. Можно, если вам нужно.

2-го мая я был уже в Берлине. Как сейчас помню: было холодновато, солдаты даже жгли костры. Наша дивизия двигалась к центру, войск в этом направлении сосредоточилось много, поэтому двигались мы очень медленно. В последующие дни погода изменилась. Стало тепло и солнечно. Помню, в этот день с утра нам предстояло выехать на узел связи. Идя по улице, я зашел в первый попавшийся дом. Пройдя по дорожке, я открыл двери и вошел внутрь. Там никого не было, был абсолютный порядок. Я открыл шкаф и обнаружил там сложенное чистое белье. Мне захотелось сменить свое грязное белье и облачиться в чистое, что я и сделал. Я почувствовал себя хорошо в этом белье. Мы погрузились на повозку. Старшина вез завтрак на узел связи. Со мной было еще двое солдат. Мы устроились на телеге и по проселочной дороге двинулись вперед.

Погода прекрасная, мы едем и наблюдаем вокруг распускающуюся природу. Мы ехали по дороге. Справа – молодой густой лес, слева – возвышенность, впереди – населенный пункт, где размещался узел связи. Был виден дом, а перед ним – поляна, справа виднелись заросли камыша, там находилась плотина. Я обратил внимание, что справа вдоль дороги к лесу выстроились новенькие свежеокрашенные амфибии американского производства. Шоферы вышли из машин и разговаривали между собой, мне показалось странным, почему они стояли.

Но мы продолжали свой путь. Едва мы выехали на открытое место, как вдруг из-за камышей был открыт огонь из крупнокалиберного пулемета. Мгновение – и мы все оказались на земле. Я лежал на земле, не двигаясь, прижавшись лицом к земле, нервы напряжены. Не помню, сколько времени я пребывал в этом положении. Наконец я осмотрелся и услышал, как пули вонзались впереди меня в землю, в нескольких сантиметрах от меня. Опомнившись, я осмотрелся вокруг и увидел лощину. Не поднимаясь, я начал переворачиваться и очутился в ямке. Во рту песок. Я начал приходить в себя, ибо подобных испытаний мне не приходилось испытывать, когда в тебя прицельно стреляют. Это было большое нервное потрясение. Через некоторое время, когда мы все собрались, то оказалось, что никто из нас не пострадал. Наша лошадь была ранена в живот, но она дошла до дома, и там ей был конец. Тогда я понял, почему эти амфибии не двигались. Они знали, что местность простреливается. Это происходило в пригороде Берлина – Коплениц. Не знаю, точно ли я запомнил название этого места. Вот такой тяжелый случай пришлось пережить.

Еще один случай мне запомнился. Наша дивизия находилась в первом эшелоне. Ей предстояла смена и мы должны были уйти, а наше место занять другая дивизия. Не знаю, как это получилось и откуда немцы могли знать, что у нас должна произойти смена позиций. Только наши подразделения начали производить смену, как немцы предприняли контрнаступление, послышались голоса «немцы идут». Убегать было безрассудно, немцы легко могли расстрелять, я остался в окопе и видел, как слева от меня немцы, наступая сходу вели огонь по нашим позициям. Последовала команда, и наши артиллеристы с  минометчиками открыли огонь по наступающим немцам. Единственное оружие, которое было при мне – пистолет. Как я жалел, что при мне нет автомата.

Весенняя погода, ярко светит солнце. Двигаясь вдоль канала, по обе стороны которого росли ровные деревья. Улицы были пустынны. Я очутился у реки, я узнал, что это Шпрее. И вот тут-то я вспомнил, как два года тому назад я, выпускник Ленинградского военного училища связи, в Саратове на Волге сидел у реки в такие же майские дни и омывал ноги. Теперь я это сделаю в Шпрее. Этот  ритуал я старался соблюсти.

Наша дивизия не принимала непосредственного участия в штурме Рейхстага. Мы подчищали отступающие группы немцев, которые попадались на нашем пути. В Берлине не было как таковой линии фронта, с любой стороны мы могли ожидать противника.

В одном немецком доме, где мне и моим радистам пришлось остановиться, уставший за целый день в пути, я прилег отдохнуть на диване. Вдруг меня разбудили мои радисты и предложили вина и высыпали несколько плиток шоколада на стол. Сами они уже выглядели выпившими. Вначале я подумал, что это может быть отравлено, но мои радисты убедили меня, что не стоит сомневаться, они уже проверили на себе. Когда я спросил, где это они добыли, то они мне сказали, что рядом находится ресторан, и там они разжились и сказали, что они прислали еще, и все это в машине радиостанции. Последующие несколько дней мне пришлось довольствоваться этими продуктами.

Я на велосипеде гонял по всему городу, читая немецкие вывески и определяя, что где находится. В одном немецком доме, где мне пришлось ночевать, я обнаружил, что матрац, на котором я спал, был слишком жестким. Я вспорол матрац и обнаружил там тюки хлопчатобумажной военной ткани, обычно тот материал, из которого нам шили военную одежду. Немцы грабили наши склады и отправляли к себе домой в качестве трофеев. У одного укрытия я увидел пару солдат, которые стояли у входа и что-то требовали от спрятавшихся там женщин. Они требовали, чтобы вышла немка помоложе. Увидев меня, они немного растерялись и не знали, как дальше им действовать. Я понял, в чем дело и шел, как ни в чем не бывало.

Бои за Берлин были ожесточенные, много было техники, танков, орудий, которые прямо на улице прямой наводкой вели огонь по закрепившимся в домах немцам. Центр города, Рейхстаг горел, выходившие из укрытий немцы сдавались в плен. Завершалась операция взятия последнего оплота немцев в Берлине, но еще предстояли бои.

Бои в Берлине продолжались. Наше направление на Бранденбург, мы двигались на запад. По Унтен-ден-Линден, широкой улице, где Гитлер проводил свои парады, к Бранденбургским воротам (мания оставлять после себя память) - я выцарапал металлическим предметом «Мы из Белоруссии». Наш путь лежал навстречу американским и английским войскам, т.е. союзникам. Движение было очень интенсивное, на дороге то и дело возникали пробки. Погода стояла весенняя и теплая, настроение бодрое. Верилось, что война скоро закончится, это уже чувствовалось везде.

Германия, май 1945-го года

8 мая во время движения вдруг появилась агитмашина и остановилась на обочине дороги. Выносные динамики во всю мощь объявили о безоговорочной капитуляции немцев, что подписан договор о прекращении боевых действий на всей территории. Все движение остановилось, солдаты вышли из машин и с криками ура начали поздравлять друг друга. Слезы радости появились на лицах, из всех автоматов и личного оружия производили салют. Солдаты и офицеры обнимались и целовались, это была радость со слезами на глазах. Мы продолжали двигаться вперед, прошли большой путь. Впереди река Эльба. Наша дивизия остановилась в населенном пункте, названия которого не помню. Это была примерно середина мая. Вдруг последовала команда получить дополнительно оружие и быть готовым к обороне. Военная группировка Шредера шла на помощь немцам, окруженным в Берлине. Приказано было окопаться и укрепить оборону. Это вызвало некоторое беспокойство, и мы начали укреплять оборону. Навстречу группировке Шредера, который наступал из Чехословакии, двинулись наши войска. Группировка была окружена, уничтожена и пленена. Это была последняя попытка немцев к сопротивлению.

Начались мирные дни, начали приводить в порядок свою материальную часть, организовывать занятия с подчиненными. Штаб дивизии разместился в парке, это было большое здание, рядом – волейбольная площадка, где играли в волейбол.

Адъютант командира дивизии, сам полковник Греков, крупный мужчина, кажется, что он часто болел и приходилось редко его видеть. Здесь в парке на аллее нас построили и командир дивизии полковник Греков мне и еще одному солдату вручил награды. Я получил орден Красной звезды за боевые действия по уничтожению Кенигсбергской группировки, солдат – медаль.

Вначале нас разместили на частных квартирах. Я поселился с фельдшером. У немцев отдельная комната, двуспальная кровать, перины в нашем распоряжении. Мы мало общались с пожилыми мужем и женой. Иногда я им цитировал Гейне «Лореляйн», что помнил из школьной программы. Но это продолжалось недолго и рядом в доме на втором этаже сделали гостиницу для офицеров. Солдаты располагались в большом помещении, похожем на склад. Несколько раз приходилось видеть высокого немца, который приходил и что-то осматривал, по его выправке можно было определить, что это переодевшийся немецкий офицер.

МИРНЫЕ ДНИ

Закончилась война, начались мирные дни. Все приводили себя в порядок, разрешено посылать домой посылки. Начали собирать, что можно послать. Офицерам было предложено выслать аттестаты на денежное довольствие, что я и сделал.

В свободное время я занялся обследованием нашего месторасположения, бродил вместе с фельдшером по населенному пункту, рассматривал дома, усадьбы. Удивлялся, как немцы могут хорошо устраивать свой быт. На окраине мы забрели в заброшенный стрелковый тир, где немцы упражнялись в стрельбе. Даже в таком маленьком поселке они могли это делать. Жили по-прежнему в офицерской гостинице. Однажды мне фельдшер Десятников, рыжий еврей, который мог говорить по-немецки (евреи почти все знали немецкий и считали его за родной) познакомился с немкой Эльзой, и она пригласила его на день рождения. Не знаю, какой он выбрал подарок, и отправился к ней. Через некоторое время это стало известно контрразведке. С ним вели разговор. Я не знаю о чем и чем всё дело закончилось.

У меня был немецкий велосипед, единственный трофей. Я часто выезжал на прогулки. По отличным дорогам проезжал до 30 километров, изучая местность. Утром наблюдая из окна гостиницы, я видел, как немки выходили из своих домов и строем с песней шли работать в поле. Почти все в одинаковой одежде с косынками, в руках - грабли, лопаты и еще какой-нибудь инструмент для работы. Когда они проходили мимо, мы что-то выкрикивали, а они отвечали «русиш швайн». Однажды проезжая на велосипеде у поля, где они работали, а работали они все вместе дружно, не прерываясь, я остановился и сел отдыхать на обочине дороги. Через некоторое время, они сделали перерыв, и я заговорил с одной из них. Она охотно поддерживала разговор. Единственное, что ее интересовало – когда мы покинем страну.

Я обнаружил большой карьер, где добывали камень. Там был деревянный туалет, исписанный на русском языке. Главным образом писали, откуда они, свои данные.

Штаб дивизии находился в парке. Могучие деревья, ухоженные кустарники, аллеи. Все это, видимо, была отдельная усадьба. По утрам в парке пели соловьи, и я вспомнил песню Соловьева-Седого «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат». Как будто эта песня была посвящена только здесь этим людям и этому месту. Было скучновато. Хотелось скорее домой, хотя мы знали, что может нас ждать на родине, где мы будем размещаться, и все равно хотелось домой. В летние дни можно было видеть, как в свободное время отдыхали немцы у озера, которое находилось недалеко от нашего расположения.

Начальник радиостанции комдива Хренов много фотографировал, часть снимков досталась мне. У него была маломощная рация типа РБМ. Вечером иногда комдив играл в волейбол. Его адъютант и еще некоторые офицеры штаба и я, конечно, принимал участие. Здесь я себя чувствовал на высоте. Эти навыки я приобрел еще в детстве, когда участвовал в соревнованиях, выезжал в другие города.

Когда закончилась война, в штабах был объявлен отбор кандидатов для участия в Параде Победы в Москве. Были условия: кандидат должен иметь здоровый вид и много правительственных наград. С первым у меня было все в порядке, а из наград -  только одна «Красная Звезда».

Рассчитывать на свой успех я не мог. Я видел, передо мной стоял командир, рост за сто восемьдесят сантиметров, вся грудь в орденах, и я подумал, что он наверняка поедет. Я знал его, это был Погребняк. Мне, конечно, очень хотелось поехать в Москву. Я себе представил, как бы меня там встретила тетушка Юлия Павловна и ее семейство. Но моим мечтам не суждено было сбыться. Дни шли в ожидании приказа об эвакуации, определяли, каким транспортом и откуда. Многие части и соединения еще раньше были отправлены на Дальний Восток для участия в боях с японцами. И вот началось движение, мы погрузились в немецкий эшелон из нескольких вагонов. Маломощный паровоз тянул нас через Одер. На небольшой подъем у паровоза не хватило мощи, и мы перестали двигаться. Дали команду выйти из вагонов и толкать состав, что мы дружно и делали, и это помогло. Оказывается, не было угля, и пришлось по пути ломать изгородь, и таким образом продолжать движение. Радостно то, что мы едем домой. Поезд двигался с небольшой скоростью, мы через окно наблюдали, как немцы вдоль дороги провожали нас. В это время, когда я высунул голову из окна, у меня сдуло пилотку. И вот проблема, как быть. Решили солдатскую пилотку разделить пополам. Таким образом, выход из положения найден.

Таким образом очутились в Познани, мощный крытый вокзал, такой, как и во Львове, с которым мне позднее пришлось встретиться. Мы очутились на территории Польши, отсюда двигались пешком. Был сформирован отряд, который должен направиться в Варшаву и охранять скот, который угоняли к себе домой, но на пути поляки загоняли скот в свои дворы, а сопровождали скот из колхозов невооруженные люди, часто старики и женщины. Наша задача заключалась в том, чтобы не дать полякам растаскивать коров. Всю эту группу возглавил комбат, фамилию его я не помню. Я был его заместителем и по радиосвязи должен был вызвать по рации необходимую помощь.

Мы разместились в пригороде Варшавы, Прага. Кроме нас там еще стояли авиаторы и еще какие-то части. Жили мы на квартире у польской семьи, они довольно дружелюбно относились к нам. Я и фельдшер жили в этой семье, нам выделили отдельную комнату. Хозяйка дома арендовала этот дом, у нее были две дочери, одна, постарше, торговала в магазине, младшая – ее звали Костка – была очень интересная девица. Мы все подружились и весело проводили время. Иногда я вместе с ними заходил к ним в магазин. Торговать было почти нечем, в основном, бимбер, польская самогонка… Одежда моя была в грязном виде, много пришлось пройти по пыльным дорогам Польши, прежде чем вернуться к домашним условиям, и поэтому надо было позаботиться о своем внешнем виде. Хозяева нам посоветовали пойти на речку и постирать там свою одежду, что и было сделано.

Вечером там были танцульки, и мы с фельдшером попытались пойти туда, но хозяева нам сказали, что там недавно убили одного русского и посоветовали туда не ходить. Первое время я чувствовал расположение к Костке, она мне нравилась. Мы всегда шутили. Её родственники говорили: «Пан Виктор забере Костку до Москвы». Но, не знаю, как получилось, что мы с ней поссорились, и мой приятель фельдшер начал ухаживать за ней. Мне, конечно, было ревностно, но я не подавал виду и начал ухаживать за соседкой, которая проживала во второй половине дома.

Она была интересная, худенькая, стройная, мы с ней быстро подружились. У неё был старший брат. Мы встречались у нее дома, почему-то я не знал ничего о ее родителях, не приходилось с ними встречаться. Наши встречи заканчивались поцелуями, дальше не доходило. Она подарила мне свою фотокарточку, которую я до сих пор храню.

В предместье Варшавы, Прага, наш отряд находился недолго. Наступало время прощаться, и мы направились пешком на восток. Я наблюдал такую сцену. К одному большому зданию подъехал роскошный лимузин, из него вышел шофер и направился в здание. Я вначале не обратил на это внимания. После я узнал, что шофер ищет свою машину, которую угнали. Позднее стало известно, что это машина польского правительства, и была дана команда оказать помощь в поиске преступника. Неизвестно, чем закончились поиски.

Дальше наш путь лежал домой в Белоруссию. Мы шли по польской земле пешим ходом, за нами следовали повозки, на которых находился наш скромный скарб. Иногда, когда уставали, подсаживались на повозки. Когда приближались к населенному пункту, приводили себя в порядок. Строились, строем проходили: во главе комбат, за ним я с фельдшером. На обочине дороги нас встречали местные жители и иногда девушки вручали цветы.

Последняя остановка в лесу, недалеко маленькая деревенька и один магазин. Нам неизвестно было, какой у нас конечный пункт назначения. Я подумал: если здесь мы остановимся, то будет неприятно жить в таком месте. Несколько дней мы простояли, и это показалось вечностью, никак не хотелось оставаться в этом глухом поселке. Был дан приказ, и мы двинулись на свою белорусскую землю. Наш конечный пункт назначения – Лепель. Середина августа, еще тепло, мы разместились в палатках. Эта территория бывшего военного городка полностью уничтожена, одни руины, вот в таких условиях пришлось жить. Пока прибывали и располагались части, начали проводить спортивные мероприятия, встречи по футболу. Я собрал команду и провел встречу с другой воинской частью. Народ начал собираться на футбольном поле, был и военный оркестр. Всё это выглядело несколько торжественно. В этом вопросе организации и само мое участие было активным, и в ведении игры я выделялся. Эти навыки у меня были с детства, когда мне приходилось играть и организовывать такие встречи.

Меня вызвали в отдел кадров, и Карпенко предложил мне должность начальника физподготовки дивизии. Я не понимал, какую работу я должен выполнять, не представлял себя на этой должности. Я любил свою специальность и был достаточно хорошо подготовлен и не понимал, как я могу оставить свою специальность радиста. Но единственное, что было сказано, что поступила разнарядка на военный факультет ГЦОЛИФК Москва. Это решило мою судьбу. Если я поступлю на военный факультет, я стану слушателем высшего военного заведения, я буду жить в Москве, там моя тетя Юлия Павловна. Конечно. Я стал думать и готовился осуществлять свою мечту.

Играя в футбол, я получил травму правого коленного сустава и сделал все, чтобы залечить до моего отъезда в Минск, в штаб военного округа. Получив в штабе дивизии необходимые документы, в кузове грузовой машины я направился в Минск, в штаб военного округа. По пути встречались знакомые офицеры, прогуливаясь с женщинами. Я подумал, у них своя забота, как устроить свою жизнь. У меня тоже забота, как решить свои дела и, конечно, успешно.

Я увидел Минск разрушенным: улицы пустынны, население проживало только в уцелевших домах. Я видел маленьких детей полураздетыми, стоявших у подъездов домов. Была большая выставка немецкого трофейного оружия и техники в центре города. В доме офицеров я встал на довольствие, сдал свои документы и ждал дальнейших указаний и встречи с представителем из Москвы. Это был полковник Стрельченко, с которым мне предстояла встреча и собеседование. А пока я знакомился с городом. До войны я жил в Белоруссии, но мне не приходилось бывать в Минске, и я с интересом рассматривал город, разрушенный войной.

Я побывал на футбольном матче. Играли Динамо-Минск и ЦСКА-Москва. Это был первый матч после войны. После собеседования с полковником, мне были выписаны документы и направление на военный факультет ГЦОЛИФК – Государственный Центральный ордена Ленина институт физической культуры им.Сталина. Я писал письма в Москву моей тете Юлии Павловне и сообщил, что скоро встретимся в Москве. Все эти дни я был озабочен, как буду сдавать экзамен. Меня предупредили, что экзамен будет по русскому – сочинение, история, физика и практические дисциплины в пределах комплексов ГТО-2. Все это было предметом моих переживаний.

Итак, Москва, новые встречи и переживания, вот чем я жил в эти последние дни.

Война закончилась и можно подвести кое-какие итоги.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Не всё, что можно было описать, в этой книге написано. Лишь то, что осталось в памяти.

На протяжении этих лет разные были отношения к ветеранам войны. Вначале их встретили как героев, особенно гражданское население. Им правительство предоставило бесплатный проезд в общественном транспорте, карточки с 35% скидками при посещении ресторанов, оплачивало награды – ордена и медали. Это было тогда, когда нас было еще много.

А теперь, когда их осталось очень мало, про них мало того, что забыли, так еще и лишили права бесплатно пользоваться городским транспортом. Мы ведь войну прошли пешком, так еще и отобрали проезд железнодорожным транспортом.

Очень приятно, участвуя в колонне ветеранов, видеть как доброжелательно нас встречает народ, видеть благодарность в их глазах. В День Победы, когда проходят эти мероприятия, радостно ощущать, что народ не забыл наших заслуг перед Родиной.

Мы празднуем День Победы 9 мая. Совсем скоро уйдут все ветераны, но я хочу, чтобы этот праздник отмечался всегда. Пусть никогда не забудут люди наш подвиг.

14.11.2009

Виктор Булашевич

МОЯ ВОЙНА. Воспоминания советского солдата.