Родился 1 января 1926 года в деревне Гришино Таборинского района Свердловской области. С 1937 г. проживал в Тюменской области, окончил 3 класса школы, затем, с 1941 г., в течение трех лет работал в рыболовецкой артели. В мае 1944 года был призван в ряды Красной Армии. Службу проходил в качестве связиста-телефониста минометной батареи в составе 22-й воздушно-десантной бригады на территории Ивановской области. С марта по май 1945 года участвовал в боях на территории Венгрии, Австрии, Чехословакии в составе 194-го отдельного гвардейского батальона связи 114-й гвардейской стрелковой дивизии в качестве связиста-телефониста. Был награжден медалями «За отвагу», «За взятие Вены», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» Демобилизовался в 1950 г. Рядовой. После демобилизации работал на родине в военизированной пожарной охране, после окончания курсов машинистов — на локомотиве в колхозе, затем — на Серовской ГЭС. Впоследствии оказался в г.Нарва Эстонской ССР. Работал на строительстве Прибалтийской ГРЭС, на железобетонном заводе, в высоковольтных сетях, в последнее время — в «Водоканале» (на фильтровальной станции).
И.Вершинин. Для начала, Степан Павлович, расскажите о том, где и когда вы родились, что была у вас за семья?
С.Чернавский. Адрес того места, где я родился, полностью назвать? Свердловская область, Таборинский район, Чернавский сельсовет, деревня Гришино. Вот там я и появился на свет в 1926 году. Деревня наша небольшая была, домов так тридцать, наверное. Рядом с деревней протекала река такая Тавда, большая, надо сказать, была эта река. Рядом с нами была деревня Чернавка. Там почти все жители носили фамилию Чернавские. И в нашей Гришино тоже почти все по фамилии Чернавские были. Только приезжие некоторые были с другими фамилиями. Но сколько нас в семье было человек? Сейчас вспомню. Нас было пятеро детей. У меня брат сейчас живет в Томске, а сестра — на Украине. А вторая сестра живет в какой-то области, название которой я позабыл. У меня память-то ведь в последнее время очень плохая стала. Хозяйство наше было - как обычно. Отец большинство занимался в осеннее время охотой, а в остальное время работал в колхозе. Какой-то заработок от этой охоты был. Потому что с деньгами в колхозе все-таки плохо бывало. А так сходишь на охоту, месяц или полтора там пробудешь, и будет тебе с этого некоторый заработок. Шкурки сдавали, их принимали, и за это давали какие-то деньги. Какие были в то время цены на эти шкурки — я не знаю, потому что совсем маленьким был тогда.
И.Вершинин. Помните, как проводилась в вашей местности коллективизация?
С.Чернавский. Ну, когда коллективизация у нас проводилась, я был совсем маленьким тогда, я этого даже и не помню. Но мать рассказывала, как проходило все это. А рассказывала она мне следующее. Сначала, когда все это дело началось, их скот просто стали обобществлять: сгоняли в один двор и там держали. А потом кормить этот скот стало нечем. И тогда, говорила мама, начали строить коммунию такую. Так мне объясняли и другие, которые эти события пережили. Коммуна, значит, сначала должна была быть. И она и была. А уже потом организовали колхоз. Это быстрое такое было объединение. Кормов не было. Так мать говорила: эти коровы там постояли какое-то время, потом их обратно развели по хозяевам. Но как оно дальше пошло — не знаю. Потом вторично стали все это хозяйство объединять в колхозы. Вот так это происходило, мне об этом рассказывали. Но я о довоенной жизни Свердловской области мало что помню. Начал сначала я там учиться в школе. А в 1936 году у нас началась сильная засуха в Свердловской области. Урожай засох, хлеба было мало. А у нас в Тюменской области проживали одни знакомые. Мы с ними переписывались. И отец с матерью, когда началась эта засуха, решили туда уехать, потому что здесь должен был быть голод. И мы после Нового года, по-моему, в феврале 1937 года, уехали в Тюменскую область. Тогда эта область называлась Омской областью. Мы переехали в Остяко-Вогульский округ. Потом он уже был переименован в Ханты-Мансийский округ. На новом месте по-иному жизнь, конечно, стала. Там нас все-таки снабжали хлебом. Там, кроме того, можно было тоже, как это было и в Свердловской области, и охотой заниматься. В общем, мяса на новом месте было много. Бывало, в иной раз лося охотники убивали. Все ж таки жить можно было! Когда мы туда уехали, мне было 11 лет только всего. И я там чем занимался? Раз отец охотился, мне тоже стало интересно этим заниматься, ну охотиться. Но как можно мне было охотиться? У меня и ружья-то не было. Но 11 лет всеж таки, все-таки пацан был. Ну и я, значит, решил попробовать зайцев ловить. Зайцы тогда бегали прямо за рекой. И вот, я, помню, пошел как-то туда, смотрю: там зайцы бегают. Тропки они сделали. Ну и я начал ставить петельки на этих зайцев. Ну так охотились люди тоже! Так занятие все ж таки было. В школу меня не возили, учиться я перестал. Да и далеко от нас располагалась эта школа: километров в 60 или даже больше от нас. Но там, где мы жили, было всего четыре дома. И никого из пацанов не было в нашей местности, которые в школу бы уезжали учиться. Я так и остался. А на второй чтоли год у нас пришло такое время, что всех как бы стали заставлять обучать своих детей. Меня поэтому отец увез в школу. Там меня в третий класс посадили. А я там, в Свердловской области, уже в четвертом классе учился. Я подумал: «А че я буду заниматься в этом третьем классе?» Ну и с одним парнем мы договорились: убежим отсюда, ну эту школу к шуту! И так мы школу бросили и ушли домой. Ну и отец уже второй раз не повез меня в школу. Сказал он мне тогда так: «Ну тогда будешь работать!» И так я там остался, а продолжать учиться не стал. В основном занимался рыбалкой. Там у нас хлебопашеством почти не занимались. Может быть, овес сеяли или еще чего-то, не знаю, но в основном занимались охотой и рыбалкой. Рыбы, конечно, сетями ловили сколько угодно. И так продолжалось до самого начала войны.
И.Вершинин. Было ли у вас перед войной предчувствие, что очень скоро начнется война?
С.Чернавский. Нет, ничего такого мы не слышали. Но там, в нашей местности-то, и радио у нас не было.
И.Вершинин. А как непосредственно узнали о войне?
С.Чернавский. А у нас километрах в 60 от нас находился сельсовет. Там при сельсовете и школа была. Может быть, и были случаи такие, что предчувствовали. Но не у нас, потому что у нас глухая местность была. Потом, 22 июня 1941 года, там в сельсовете сообщили по радио об этой войне. К нам-то не сообщали, у нас никаких приемников и не было. А там в сельсовет пришло сообщение: началась война. А раз началась война, то люди, которые на лодках к нам ездили, оттуда к нам как раз и принесли это печальное известие: что началась война.
И.Вершинин. Как восприняли это известие у вас?
С.Чернавский. Ну, конечно, восприняли мы его как большую неприятность. Загоревали, что опять настала тяжелая жизнь, что, возможно, будет еще хуже. Но сначала по-другому все представляли, говорили: «Ну у нас армия сильная!» Тогда везде пропагандировали, что армия у нас сильная, что мы, мол, очень скоро справимся с немцами. А потом, когда затянулась эта война, известия стали приходить плохие, говорилось все только одно: что наши все отступают-отступают-отступают.
И.Вершинин. Значит, известия с фронта доходили до вас?
С.Чернавский. Да, они все оттуда же, с сельсовета, к нам приходили. Люди, бывало, ездили туда, слушали известия, а когда возвращались, нам их передавали. По рассказам разным до нас доходили новости, что отступают-отступают наши войска.
Ну а потом стали и наших мужиков забирать в армию и отправлять на фронт. Их собирали в армию по определенному возрасту для мобилизации и потом на фронт и отправляли. Ну и меня взяли работать рыбаком тогда. Тогда нас, молодежь, всех стали брать на места мужиков-рыбаков, которых забирали на войну. Большой невод там у нас был, мы все на озере рыбачили. Было такое озеро — Туман оно называлось. В нем рыба всегда была, и мы там ловили эту рыбу неводом. И до самого, так сказать, времени призыва в армию мы там работали.
И.Вершинин. Рыбу куда отправляли?
С.Чернавский. А с рыбой у нас все в основном, значит, так было. Ну вот, к примеру, съездишь днем или ночью на рыбалку. В основном-то мы, конечно, по ночам рыбачили. Невод на рыбалке несколько раз закинешь, то сколько-нибудь рыбы поймаешь. И отвозишь все это «добро» на засолочную. Там у нас была организована специальная такая засолка. Туда мы привозили рыбу в лодке и выгружали. На засолочной, куда мы приезжали, тогда уже стояли такие большие баки. Носилками мы носили рыбу и в эти чаны высыпали. Так вот проходило все это дело.
И.Вершинин. Вы работали в артели?
С.Чернавский. Да, у нас действительно была такая артель. Она относилась к местному рыболовецкому колхозу. Нас человек десять, наверное, было колхозных рыбаков в этой артели. Ну а что была за работа? С неводом постепенно вместе справлялись. На лодках были якоря. Бывает, якорь кинешь и садишься за ворот и накручиваешь вот так вот.
И.Вершинин. Какая рыба в основном попадалась?
С.Чернавский. Рыба-то обыкновенная была. Из таких более крупных: щука, язь. А если говорить вообще о рыбах, то были окунь, плотва, налим.
И.Вершинин. Много вы вылавливали рыбы?
С.Чернавский. Так дело в том, что нашему колхозу преподносили определенный план по добыче рыбы. И вот нам, значит, надо было выполнять этот план. Ну если рыба ловилась, так его, этот, значит, план, запросто перевыполняли. Еще говорили тогда при этом так: когда перевыполняем план — нам план добавляют. Но это было естественно: чтобы рыбы побольше ловилось — нам план и добавляли. Но такой, как сейчас рыбы, как эта красная, в то время в наших озерах не водилось.
И.Вершинин. Степан Павлович, а как, собственно, началась ваша служба в армии?
С.Чернавский. В армию меня взяли только весной 1944 года. Вообще-то наш год, ну призывников 1926 года рождения, брали в армию еще осенью 1943 года. Так было везде. А в нашей глухой местности железных дорог не было, и почему-то, видимо, из-за этого, нас продержали до весны следующего года. Ведь поскольку не было железной дороги, то доставить нас было не на чем. А весной открывалась река, и нас по ней доставить можно было куда угодно. И вот, в мае месяце 1944 года, нас забрали и повезли в армию. Сначала мы ехали пароходом. Когда до Ханты-Мансийска таким путем нас довезли, к нам добавили пополнение. До этого же, когда нас везли, нас, призывников, было совсем немного. Пополнение, которое к нам добавили, - это были такие серые, как мы их называли, которые и по-русски-то говорить толком не умели. Какие это были национальности, я не знаю. В общем, были они такими, что с ним, с этой национальностью, бывало, начнешь разговаривать, а он, поскольку всего несколько слов по-русски только знает, начнет по своему, балакать, и ты так и не поймешь, что он тебе сказал. По-моему, они свой город все время называли: Салехард. Видимо, оттуда родом они и были. После этого нас на другой пароход погрузили и повезли. Назывался он, если не ошибаюсь, «Карл Либкнехт». Он по реке Тавде тогда ходил. И нас довезли на этом пароходе до Омска.
В Омске нас уже переодели в военную форму. Там мы вроде бы перед этим еще какую-то комиссию проходили. После этого нас повезли уже в вагонах по железной дороге. Везли куда-то, а куда — было непонятно. Когда мы спрашивали и интересовались об этом, нам так говорили: «Мы на Восток направили вас!» Провозили нас, помню, мимо Ачинска, Новосибирска. В одном месте для какого-то колхоза нас подвозили и выводили картошку окучивать. Потом опять посадили в эшелоны и повезли опять. В итоге привезли нас в город Канск Красноярского края. Там, в одном лесочке, были построены какие-то палатки. Нас там выгрузили, туда в лесок вывели и сказали: «Здесь вы будете находиться до осени! А возможно — и зимовать будем.» Так нам сказали. Ну, мы и решили: зимовать так зимовать. Но там мы ничем как следует и не успели позаниматься. Но, по-моему, нас тогда с пушками какими-то успели познакомить. Говорили, что вот, мол, 76-миллиметровая пушка такая есть. Мы там вроде бы как на артиллеристов готовились.
Но не успели мы там, как говорят, как следует побыть, как приехали к нам, как их тогда называли, покупатели. Покупателями у нас называли офицеров, которые приезжали забирать пополнение для своих войсковых частей. Эти офицеры-покупатели были погонах с голубыми просветами. Ну и мы, поскольку на офицерах были эти погоны с голубыми просветами, решили, что это летная часть какая-нибудь приехала за нами. Ну мы и решили: летчики приехали за нами — так летчики. И нам тогда устроили комиссию. На комиссии спрашивали примерно так: здоров или не здоров, больной или не больной. Ну, в общем, так все и было. Меня спросили: «Здоров?» Я сказал: «Здоров. Вроде не жалуюсь ни на что.» Тогда мне сказали: «В правую сторону иди.» Тем же, кто на что-то жаловался и кто говорил, что у него что-то болит, говорили: «В левую сторону иди!» Вот так нас и рассортировали. Я прошел, значит, поскольку здоровый был, эту комиссию. После этого нас опять погрузили в эшелоны и повезли. Спрашиваем у кого следует: «Куда нас везут?» Нам отвечают: «А в обратную сторону везут.» Но куда именно нас повезли — это нам было неизвестно. Везли, везли. Кстати говоря, перед тем, как нас погрузить, нам выдали сухой паек такой. Нам, помню, тогда выдали котелки и сказали: «Будете готовить себе еду сами!» Короче говоря, мы питались этим сухим пайком. А как это происходило? А вот так. Если где объявлялась подольше остановка, так мы свои котелки сухим пайком наполняли, разжигали по-быстрому костер и варили себе еду. Но питаться этим сухим пайком нам приходилось опять же по-разному. Ну как то есть? Бывает, конечно, что успеешь сварить себе еду. Это когда, значит, остановка долгая. А в иной раз и не успеешь доварить, как услышишь сигнал об отправлении. И тогда, конечно, бросаешь все и садишься в эшелон. А это значит: раз на этой остановке не доварил, значит, будешь доваривать на следующей. Ну и чтобы знать наверняка, в другой раз, когда эшелон останавливался, спрашивали у машиниста: «Долго ли стоять будем?» Он отвечал: «Не знаю, неизвестно.» Это значит, что ничего неизвестно было. А в иной раз машинист отвечал: «Да, здесь стоять будем долго.» Это означало, что мы можем доварить себе еду в котелках. Вот так с остановками к новому месту мы и двигались.
И таким путем доехали мы до Ивановской области. Там мы остановились, и нам тогда сказали: «Здесь мы будем выгружаться.» А что и как будет дальше — этого мы не знали. В общем, выгрузились мы. И вдруг, когда мы из эшелона вышли, увидели, как поднимаются в воздух гондолы. Гондолы — это так мы называли аэростаты. И с этого аэростата, который поднимался в воздух, на наших глазах стали спрыгивать люди. Я подумал: «Боже мой, так вот куда нас привезли! Прыгать. Наверное, и мы будем прыгать.» И так действительно произошло. Но это случилось не сразу. Нас привели в лес, где были вырыты старые такие землянки. Некоторые из этих землянок уже крышами в землю проваливались. До нас в этих землянках, видимо, еще в мирное время, какие-то части стояли. А дело было к осени как раз. Когда нас туда привели, пошел дождь. И нам на новом месте сказали: «Вот здесь мы ночевать будем!» А землянки-то провалились! Но нам тогда сказали: «Ищите себе место, где можно ночевать!» Все это дело было совершенно неорганизованно. Ведь у нас не было даже и никаких командиров, которые могли бы нас, как и положено, организовать. В общем, разместились мы кое-как.
А утром к нам пришли какие-то офицеры, построили нас и начали распределять по каким-то частям. Но там, куда мы прибыли, тогда только артиллерийские части стояли. В общем, были какие-то дивизионы. Нам сказали, что мы будем в такой-то такой-то батарее такого-то такого-то дивизиона такой-то воздушно-десантной бригады. Одним словом, зачислили нас в артиллерию. После этого нас привели на то место, где были уже целые землянки. От того места, где мы до этого были, ну где были эти провалившиеся землянки, это было совсем недалеко. По всему было видно, что там были люди заняты какой-то деятельностью. Там уже было все организовано. И там я попал в батарею минометчиков. Это была батарея 122-миллиметровых орудий. А минометы 122-миллиметровые, - это были такие большие орудия. Нас распределили по разным землянкам, там, значит, мы и стали находиться.
А потом нам сказали: «Сейчас вот здесь мы будем совершать парашютные прыжки!» После этого привели нас на какую-то площадку. Там мы увидели, что поднимаются в небо аэростаты и оттуда прыгают солдаты. Но мы туда уже с готовыми парашютами пришли. Специально даже уложили перед этим эти парашюты. Стали ждать очереди. Уже стемнело. «Вот черт-то возьми! - говорим. - В светлое время было бы так лучше прыгать. А ночью то как?» А другие с шуткой говорят: «А ночью-то еще лучше. Земли не видно!» Потом подошла наша очередь прыгать. Было уже темно, и на земле тем временем костры зажигали. Нас подняли, и дали команду загружаться, ну, как в армии это было положено: пошел туда, раз-раз-раз. Я не помню, сколько точно именно, но, по-моему, нас по пять или по шесть человек с этой корзиной в воздух поднимали. Ну а потом, когда в воздух поднялись, нас оттуда по одному скидывали. Ну а как нас скидывали? Дело было так. Ты подходил к краю, и тебе говорили: «Пошел!» И ты падал. Но это было так на первый раз.
Какое-то время прошло, и нам сказали: «Первый раз вы прыгали с аэростата, а теперь с самолета будем прыгать.» Мы на это ответили : «Ну давайте с самолета тогда, с самолета так с самолета....» И второй раз мы прыгали с самолета. Для этого к нам прилетели самолеты. А в то время недалеко от нас находился аэродромчик небольшой. Там мы садились в самолеты и с них прыгали. По-моему, это были наши транспортные самолеты Ли-2. Прыгали мы так же, как и с аэростатов. Нас человек по тридцать туда запускали, отвозили. Потом инструктор открывал дверь, и мы, цепляя за трос карабинчик, подходили к двери по одному. Инструктор тогда говорил: «Первый пошел!» «Первый» готовился к прыжку, потом выпрыгивал, а в это время за ним уже стоял «второй». Потом инструктор давал команду: «Второй пошел!» И так нас всех по одному с самолета высаживали. Когда приземлялись, каждый сматывал купол парашюта и тащил его на сборный пункт. Вот так все это проделывалось. А потом нам дали для прыжков какие-то другие самолеты. Каждый такой самолет брал по 25 человек. Мы спрашивали: «Что это за самолеты?» «А это, - отвечали нам, - американские, самолеты наших союзников.» «Дугласами» эти самолеты по-моему назывались. С них мы тоже, значит, прыгали. Потом, когда мы так с самолетов попрыгали, нам сказали: «А сейчас вы будете готовиться.» Мы спрашиваем: «Куда это готовиться?» «Для выброски в тыл», - отвечали нам. Ну и мы начали готовиться.
В то время наше житье в этой минометной батарее, конечно, совсем никакое было. Помню, холода пошли. Нам в землянки поставили заместо печек такие железные бочки, которые были переоборудованы под печки. Сверху этих бочек прорубались дырки: через них дым в потолок выходил. И вот эти печки топились и все время нас грели. А уже осень прошла, потом пошли октябрь, ноябрь и декабрь месяцы. Если дневальный забывал топить, у нас кричали: «Холодно! Топи печку!» А если топил здорово, кричали: «Дымит!» Условия такие были нехорошие. Что было делать нам в этих прифронтовых условиях? Так и приходилось выживать, как-то так. В общем, из-за этого болели все: когда утром выходили на улицу, то плевались и сморкались. Желание у нас в таких условиях было только одно: как бы поспать. Воды тоже не было. Столовки у нас не было. Столовку для себя мы сами строили: таскали для ее строительства из лесу по бревнышку. А так, пока столовка строилась, ходили питаться в маленькую будку. В этой будке стоял котел, в котором варили еду, и ее-то мы и ели. Чашек не было. Но нам, когда мы этим возмущались, на это говорили: «Чашек нет, приобретайте банки!» А банки заместо чашек мы использовались из под консервов, литровых таких, которые оставались из-под американских посылок. Повар эти банки, когда они к нам поступали, после оприходования выбрасывал, а мы их подбирали и шли с ними за супом. Тарелок, даже котелков тоже почему-то у нас не было. Когда мы ехали, котелки были, а потом куда-то девались. Или не хватало их, или еще что-то, в общем, не знаю. Но я помню, что ходили мы на обед вот с этими банками за супом. А как было со вторым — я даже не помню.
И.Вершинин. А что было после всего этого?
С.Чернавский. Мы все ждали самолет, который должен был выбросить нас в тыл к немцам. У нас было все уложено, боеприпасы находились в наших мешках, и мы все ждали приказа с Москвы на выброску. Но этого не произошло.
И.Вершинин. О задаче, которая перед вами стоит, вам говорили?
С.Чернавский. Да нет, ничего такого особенного нам не сообщалось. Но, видимо, было решено, что объяснения будут потом, непосредственно перед самой, так сказать, высадкой. Единственное, что нам тогда сказали, это то, что нас в тыл должны куда-то направить. А куда? Это нам было совершенно неизвестно. У нас ведь даже оружия не было. Вернее сказать, мы его не видели. Оно, видимо, было в этих мягких мешках, которые нам выдали, упаковано. А потом, где-то перед Новым годом, к нам пришел приказ об отмене высадки. Нам сообщили этот приказ, сказали: «Десант не нужен! У нас переформировка.» Когда здесь мы служили, название части у нас было такое: 22-я воздушно-десантная бригада. А потом нас переформировали в дивизию. И мы стали называться 114-й гвардейской стрелковой дивизией. И после того, как нам об этом сообщили, нас погрузили в эшелоны и повезли в Венгрию под Будапешт. Там в то время шли тяжелые бои. Ну мы и решили: Будапешт — так Будапешт, будем воевать под Будапештом. Это дело было к весне. Там остановились. Там, значит, бои уже шли. Но нас сразу в бой не пустили, сказали: «Эшелоны с боеприпасами должны еще подойти.» А когда только они подошли, нас уже туда на фронт подвели. Это было уже в марте месяце 1945 года. Я не знаю, какого именно числа. И там мы вступили в бой.
И.Вершинин. А каким был первый бой?
С.Чернавский. Ты знаешь, если бы я ходил бы в наступление, тогда, может быть, что-то и запомнил бы. Просто в атаку, как говорят. А я попал в связь. Когда я был в батарее, меня определили связистом. А когда в дивизию нас переформировали, я попал в 104-й отдельный гвардейский батальон связи. В этом батальоне были роты радистов и кабельщиков. Наша связь была кабельная. В общем, занимались мы тем, что кабель прокладывали, подключали аппарат и держали таким образом связь. Но я что-то не помню, как мы вступили в бой. Но я помню, что потом где-то была танковая группировка немцев. Там наша дивизия в бой с ней вступила. И еще мы благодарность получили за помощь что-то сделать. В общем, благодарность выносили нам. Нам, главное, дали задачу такую: обеспечить связью дивизию. В управлении дивизии мы находились, так сказать. Нам все время говорили: «Любой ценой дать связь!» И мы такие задачи в основном и выполняли.
И.Вершинин. Как связиста вас прямо на фронте готовили?
С.Чернавский. Нет, это было еще тогда, когда мы числились в воздушно-десантной бригаде. Нас тогда построили, и там нам сообщили: «Нужны связисты!» Я помню, что с этого, собственно говоря, все начиналось. Потом стали спрашивать: «Кого связистом избрать из вас, кто знаком со связью?» Оказывается, что среди нас не нашлось такого солдата, который был бы знаком со связью. Тогда предложили стать связистом мне. Я на это было сказал: «Я же не знаю, как быть связистом.» «Ничего, - ответили мне, - мы тебе объясним, расскажем, как есть.» «Ну ладно», - согласился я, и решил: связистом быть - так быть связистом. Но в батарее оказались у меня хорошие знакомые, которые стали объяснять мне, что и к чему, стали рассказывать, как нужно обращаться с аппаратом, как он устраивается, как нужно работать с телефонной трубкой. Особенно здорово помогал один старший товарищ. Первые аппараты у нас, помню, были, как они в то время назывались, зуммерные. Работал такой аппарат по следующему принципу. Ты нажимал кнопку, подавал сигнал, и следующая станция получала сигнал этим, так сказать, зуммером. Бывало, включишь аппарат, а он так пищит. В иной раз получаешь сигналы, берешь трубку, отвечаешь. Такие аппараты были у нас, когда я находился в батарее. А когда мы прибыли на фронт, там уже нам выдали индукторные аппараты. Работали уже они по принципу того, что у аппарата ручка была, ты ее крутил и подавал сигнал на следующую станцию.
И.Вершинин. Ваш батальон именно дивизию обслуживал?
С.Чернавский. Да, дивизию. Мы в основном связывали штабы полков с дивизией.
И.Вершинин. Насколько часто связь прерывалась?
С.Чернавский. У нас был батальон связи. Там были рота кабельщиков и рота радистов. Я был кабельным, телефонистом. Таскал катушки и аппараты. Бывало такое, что связь и прерывалась.
И.Вершинин. Стычки или перестрелки с немцами были у вас?
С.Чернавский. Нет, так-то я не помню случаев, чтобы у нас перестрелки какие-нибудь бы были. Но, тем не менее, все же был один такой эпизод, что когда мы зашли в Альпы, там одного нашего связиста немцы убили. А дело произошло так. Они, ну эти наши связисты то есть, ночью пошли искать штаб дивизии. Но мы, как сейчас помню, на фронте все время двигались вперед, мы ни разу нигде не отступали и особенно не останавливались. Только вперед-вперед все и передвигались. И там в Альпах штаб дивизии как раз в то время передвинулся. Надо было дать связь и найти штаб дивизии. Наш связист пошел разыскивать этот штаб и случайно напоролся на немцев. Там его они и укокошили. Ну а так на фронте еще были артиллерийские обстрелы, из-за этого наши связисты тоже погибали. Немцы также нас еще и бомбили. Было такое. Но под бомбежку мы еще попадали, когда нас подвозили к фронту. Тогда, пока мы двигались к фронту, немцы частенько нас бомбили. Помню, ехали мы, значит, двигались тогда на своих повозках, везли на них катушки, рации и прочее-прочее. Там нам, по-моему, одна машина была выделена. Но машин не хватало. И поэтому мы на повозках больше передвигались. И вот, значит, когда двигались, вдруг раздался сигнал: «Немцы!» И мы увидели, что в воздухе летят немецкие самолеты. Это означало, что надо куда-то разбегаться. А если были кюветы? Ведь лошадей тоже надо было куда-то в сторону отводить! А с кюветами сделать это было непросто. Обычно, если обоз по дороге ехал, то немцы, если его обнаруживали, сбрасывали бомбы по дороге. Мы во время бомбежек или разбегались по лесам, или же в кюветы падали. А потом, когда бомбежка заканчивалась, возвращались на старое место и восклицали, конечно, примерно так: Боже мой, попали же, заразы, по дороге! А там картина была, значит, примерно следующая: допустим, тут повозку перевернуло, тут кого-то, значит, убило. Ну так и было у нас. И так несколько раз бомбили нас немцы, пока мы приближались к фронту. А в одной из бомбежек, помнится, было даже такое. В общем, тогда мы подъезжали к одному поселочку. А мы, пока к фронту ехали, довольно часто останавливались: вдруг получался затор, впереди случалась, видимо, какая-то неурядица. Так же произошло у нас и тогда: опять получился затор, мы остановились, и в это же время из-за этого начала скапливаться колонна из машин и повозок. Мы стали ждать продвижения: мол, что же будет дальше-то? И в это время к нам успели подойти немецкие самолеты: раз, и налетели на нас. И так начали они нас «обрабатывать». А куда нам было деваться? Кто куда мог, тот туда и бежал. Сидеть и ждать чего-то на повозке никто не хотел. Разбегались кто вправо, кто — влево. Искали какой-нибудь канавы, где было бы можно прилечь. А потом, когда бомбежка закончилась и мы начали сходиться, стали искать тех, кого не оказалось на месте после бомбежки этой самой. И вот, значит, говорят: того-то нет, того-то нет. Так однажды после бомбежки у нас сказали: «Нашего командира батальона нет!» «А куда он делся?» - спрашиваем. Никто ничего не знает. Начали после этого выяснять, куда мог пропасть командир батальона. Потом кто-то, значит, нам сказал: «А он забегал туда в домик, вот вроде в тот дом он должен был забегать.» Начали кричать, искать, а все нет его. А дом-то этот, на который нам показали, собственно говоря, провалился, видимо, бомба попала в него. И тогда у нас решили, что он, этот командир батальона, видимо, там погиб. Стали или не стали расследовать это дело, я не знаю, но факт тот, что у нас решили, что командир погиб там. А может, и убежал. Кто его знает? В общем, не знаю. Нам тогда на замену дали другого командира и мы пошли, как говориться, дальше.
И.Вершинин. В каких местах в составе батальона связи проходил ваш боевой путь?
С. Чернавский. Начали мы воевать, я уже говорил, на территории Венгрии. Но какие в Венгрии мы проходили города? Помнится, какой-то город Паап был там такой. Там в этом городе один наш батальон занял место, а потом его ночью немцы шуранули. Говорили так: наши солдаты напились пьяные, видать, поэтому немцы их и шуранули. Во всяком случае, так говорили у нас. Потом мы в Австрию зашли. И в Чехословакии тоже немного повоевали. Но там больше немцы бежали, чем воевали.
И.Вершинин. На какое расстояние вы устанавливали связь на фронте?
С.Чернавский. Да по-разному приходилось. Иногда связь недалеко налаживали, иногда — бывало и такое, что все время приходилось тянуть-тянуть связь. Все дело в том, что когда мы стояли в обороне, то тогда нам было хорошо: тянуть далеко связь было не нужно, мы просто ее поддерживали. А когда все двигалось и продвигалось вперед-вперед, то было тяжеловато. Ведь если мы передвигались, связь, как правило, растягивалась. Мы останавливали в таких случаях контрольный где-то посередине. Все, стало быть, становилось в порядке, все было нормально. Потом что-нибудь случалось, и оп: связи нет. Потом уже нам сообщали о причине: «Штаб перешел.» И уже оттуда наш командир кричал нам: «Начинайте сматывать.»Вот мы и брали аппарат, вскидывали его на плечо и начинали сматывать катушки. Сматывали катушки, дожидались чего-то, шли туда, куда штаб пошел, и шли туда устанавливать конечную станцию. Приходили, разматывали и делали все это дело. Часто надоедало сматывать и разматывать провода. А во время наступления это было довольно часто. А вот когда стояли «в обороне», то были практически свободными: только контролировали телефонный кабель, чтобы он был целый и чтобы связь была. Когда связь терялась, то нам, конечно, нагоняй большой давали, говорили: «Немедленно дать связь!» Даже командир дивизии иногда нам по таким случаям звонил. В таких случаях в любое время, ночью или днем, приходилось бегать исправлять неисправности в связи. Бывало, что где-нибудь танковыми гусеницами зацепляло связь. А провод же не был закопан или замаскирован. Так гусеницей танка провод в иной раз далеко уволакивало. А что приходилось в таких случаях делать? Вот и ищешь концы тогда опять. Это было, конечно, плохо.
И.Вершинин. Потери какие были у вас?
С.Чернавский. Сколько погибло во всей дивизии, я не могу точно сказать, но погибло подходяще, наверное. Но у нас, у связистов, много погибших не было.
И.Вершинин. Окончание войны помните?
С.Чернавский. Это было уже в Австрии. Значит, дело происходило так. Вену, автрийскую-столицу-то, мы брали сколько-то суток, это все, стало быть, бои шли. Потом вдруг ночью нам сообщили, что немцев оттуда выгнали. Тогда прямо на повозках мы и въехали туда, в пределы Вены этой самой. Потом через какое-то время начали бить наши «Катюши». Ночью это дело происходило. Через наши головы снаряды этих «Катюш» пролетали, сверкали так своими залпами один за одним. В общем, в результате всего этого выбили мы немцев поблизости. Мы тут еще утром стояли, ходили. Искали, помню, ручные часы. Тогда часы в моде были. Говорили еще так: «У всех есть ручные часы, а у нас их нет. Пойдемте искать себе часы.» Ходили-ходили, искали часы, но не нашли их. Потом начали двигаться дальше. Нас вскоре завели в какие-то Альпы. На месте, куда нас привели, располагались действительно какие-то горы. Стояли, значит, горы, рядом с ними была низина, по которой речушка такая маленькая протекала, а с той стороны — были опять горы. И там вот шли наши последние бои. Потом мы поехали дальше. И вдруг нам сообщают: «На границе немцы устроили оборону!» Ну мы и поехали в заданном направлении, все проверили, но никаких выстрелов не было. Немцы, видимо, к тому времени оттуда отступили. Собственно говоря, окопы там были, мы рядом с ними проехали. Но немцы, несмотря на это, ну на то, что у них были окопы, все равно отступили. А потом была опять остановка, опять затор какой-то случился. И мы в результате всего этого от своих отстали. Но понимаешь, как это получилось? Впереди были машины, какая-то загвоздка опять началась. Что-то с мостом, говорили, случилось. Почему этот затор получился? Дело было так. Мы ждали-ждали, пока была остановка, и в это время наши уехали вперед на машинах. А мы отстали, так как были не на машинах, а на лошадях с повозками. У нас, связистов, всего две повозки, по-моему, было. На этих повозках мы везли разные катушки да аппараты. Таким путем мы подъехали к границе Австрии с Чехословакией. Когда уже объявили, что война закончилась и немцы подписали капитуляцию, для нас это было очень радостное событие. Так и встретили День Победы. После этого мы двинулись через Чехословакию на Прагу, но там нам сказали, что там, в Праге, какие-то отдельные батальоны немцев не сдаются в плен и что надо их выбить оттуда. Нас двинули туда. Но до Чехословакии доехать мы не успели, мы там где-то поблизости остановились. И нам объявили о том, что вперед нас на подавление этих отдельных группировок немцев, которые не сдавались в плен, пошли наши войска с Германии, так что теперь нам там делать было нечего. Сказали нам так только тогда: «Сейчас будем вшей прожаривать.» Это как сейчас помню. У какого-то озерка после этого мы остановились, притащили какие-то бочки. Сказали: «Здесь костры будем жечь и в бочках вшей прожаривать.» Какое-то время мы там постояли, этих вшей уничтожили.
Но мы по-прежнему еще не нашли своего подразделения. Нас было человек шесть-восемь с двумя повозками. В общем, было одно только наше отделение. Десяток человек, не больше того. И вдруг, как сейчас помню, происходит следующее. Прибегает к нам чешка и кричит: «Камрад! Камрад! Там Германы!» Тогда чехи нас почему-то камрадами называли. И стала она нам что-то показывать. «А как они, - кое-как спрашивали мы ее, потому что ничего не понимали по-ихнему, - винтовка, автомат, или ружье у них?» Подумали-подумали, потом сказали: «Ладно, ребята, сейчас берите автомат или карабин и пошли, посмотрим, что за Германы там у них.» Германами оказались немцы. Они вышли из лесу. А там получилось что? Они, эти немцы, видимо, почуяли, что скоро сдаваться в плен все равно придется, а они жрать, к тому же, очень хотели, и решили сдаться в плен прямо сейчас. Мы когда увидели их, закричали: «Хенде хох!» Тогда мы сначала подумали, что они будут сейчас сопротивляться. Но они не стали сопротивляться. У одного из них автомат был. Так он сразу свой автомат положил и руки кверху поднял. Группа ихняя была небольшая, человек пять, наверное, не больше. Мы их вывели, обшарили и повели в тыл. Командир отделения еще тогда спросил: «А куда их девать-то будем?» «А мы их в комендатуру сдадим, - сказали ему. - Где-нибудь впереди комендатура будет.» Ну и повезли мы на своих повозках этих немцев в комендатуру. Потом около одного домика с открытыми дверями сделали небольшую остановку. Тогда мы этим немцам говорим: «Заходите в домик-то этот, остановимся!» В это время нам что-то узнавать надо было, и наш командир отделения пошел узнавать: мол, где-нибудь наши есть или нет? Ну а узнавать он ходил, что и как, к австрийцам и чехам. Мне он тогда сказал: «А ты пока покарауль их.» Я сказал ему: «Ладно, давай. Идите.» Я остался стоять на улице и караулить этих немцев. Потом один немец из дому что-то вышил, маячил-маячил, говорил все «камрад-камрад», потом стал показывать на патрон. «Что это?» - спрашиваю его. «Камрад-камрад. - говорит он. - Вы нас пук-пук?» Я все понял и успокоил его: «Не-не, не будем мы вас пук-пук.» Он помаячил-помаячил и ушел к своим. Оказывается, что немцы эти боялись, что мы, может быть, расстреливать их будем. Ну их куда-то там подвели и сдали мы. В комендатуру сдали мы их. Мы подошли к одному зданию какому-то, и командир нам сказал: «Здесь располагается комендатура.»
Когда же мы нашли комендатуру, то какой-то наш офицер, с которым мы встретились там, ну и рассказали ему, что так и так, отстали от своих, начертил нам все на бумаге и сказал: вот по такой-то дороге должны двигаться наши, туда вы и езжайте, по этому вот чертежу. Мы так поехали и приехали точно к своему месту. В общем, нашли мы то место, где наши остановились. До этого места, надо сказать, по следам долго двигались. А когда, стало быть, наших нашли, то и сказали: «Мы вас искали-искали. Там своих-то нигде нет, все ушли, все впереди.»
И.Вершинин. Какими наградами вы были отмечены?
С.Чернавский. Ну у меня есть медали «За отвагу» и «За взятие Вены».
И.Вершинин. Медаль «За отвагу» вам дали за какой-то конкретный эпизод?
С.Чернавский. Да просто за хорошую работу дали чтоли. Мне эту медаль прямо генерал, командир нашей дивизии, вручал. А почему мне ее дали? Потому что мы близко были к генералу: держали связь со штабами, ну и с генералом имели дело. Помню, под Веной мы связь давали в бункер. Там был такой генерал-майор Иванов (Генерал-майор Иванов Василий Поликарпович вступил в командование 114-й гвардейской СД 25 декабря 1944 г. - Примечание И.В.). И там он оттуда, из бункера, давал приказания по связи, что и куда. Бункер этот что-то вроде землянки был. Домов никаких не было поблизости. Это был командир дивизии.
И.Вершинин. С мирным населением в Венгрии и в Австрии сталкивались?
С.Чернавский. Ну, бывало и такое. Но мы с ними разговаривать-то не могли, так как ихнего языка совершенно не понимали. Они, правда, хорошо к нам относились. Если мы где-нибудь проезжали, то молодежь, женщины особенно, видя, что русские приехали, кричали: «Камрад надар! Камрад надар!» Бежали, встречали, а те, которые маленько по-русски могли разговаривать, даже к нам на повозку садились.
И.Вершинин. Как вас кормили на фронте?
С.Чернавский. А на фронте с этим делом было как? Хорошо, если был какой-нибудь свой запас. В таких случаях жрать если захочешь — то поешь. Мы, помню, как-то однажды окорок нашли на чердаке. И пока на повозке ехали, отрезали и ели его. Честно сказать, кухня не всегда к нам подходила. Бывало: ждешь, ждешь, а ее все не было. И в таких случаях доставали чего-нибудь своего и ели.
И.Вершинин. А сто грамм полагалось вам?
С.Чернавский. Нам не давали. Мы в атаку-то не ходили. Может, стрелкам-то и давали, но я не знаю.
И.Вершинин. Трофейными продуктами питались?
С.Чернавский. Было такое дело, помню, в Венгрии. Как-то раз ехали мы по дороге, значит, двигались, как вдруг обратили внимание на железную дорогу, которая рядом с нами проходила. Там мы увидели, что наши солдаты бегут-бегут в железнодорожные вагоны какие-то, а потом обратно оттуда возвращаются. Мы сразу закричали: «Что там такое?» «А там продукты немцы оставили», - ответили нам солдаты. «Какие продукты?» - спрашивали мы их. «А там консервы есть, и вот это сыр в тюбиках», - говорили они. В общем, был там плавленный сыр такой. «А не отравленный сыр-то?» - спрашивали мы их. «А они целые, - объясняли они нам. - Нет.» «А попробовать можно?», - это мы их все спрашивали. Солдат выдавил, дал нам этого сыра попробовать. «Хороший, - сказали мы тогда. - А если хороший, ребята, побежали. Что-нибудь есть там ведь в этих вагонах такого.» Я помню, что тогда мы притащили этого сыра и ели его. Еще что-то притаскивали, но сейчас я этого точно не помню. Но мы, конечно, побаивались тогда, что отравиться можно. Об этом уже предупреждали нас: говорили, что продукты могут быть немцами специально отравлены. Но ничего такого не происходило. А там с этими вагонами случилось такое, что то ли рельсы были порваны, то ли еще что-нибудь такое, но факт тот, что немцы бросили этот состав, в котором они везли продукты к своим на фронт. И так получилось, что мы немного попользовались этими немецкими продуктами. Ну а так, бывало, в Австрии или Венгрии, ходишь по домам и найдешь чего-нибудь съестного. В Австрии, помню, нашли мы как-то варенье. Зашли мы тогда в один дом, смотрим: варенье на полочках стоит. Говорю: «Ребята, хорошее варенье или нет? А если оно опять же отравленное?» «А попробуй, - говорят меня ребята, - давай попробуем.» «Давай», - говорю им. Распечатали мы это варенье. «А кто первый будет?» - снова спрашиваем у друг друга. «Ну давай я, - говорит кто-нибудь, - первым буду.» Ложкой черпнул, попробовал. «Ну как?» - из любопытства спрашиваем его. «Ничего», - отвечает. «Не чувствуешь ничего?» - спрашиваем его. «Ничего», - говорит. «Ну давай, - говорю я, - попробую тогда и я.» Попробовал. «Они же закупорены, - говорю потом. - Чего? Не отравленные.» Так и попробовали варенье.
И.Вершинин. Посылки отправляли из Германии? Я слышал о том, что многие фронтовики трофеи отправляли.
С.Чернавский. И я тоже слыхал о том, что были такие, которые отправляли посылки домой. Даже мы готовились кое-что отправить. Но так и не пришлось нам этого отправить, не сумели. Ну там, видишь ли, у нас одна такая история получилась. Заехали мы в одно место, зашли в дом, а там хозяев нет, людей вообще — тоже нет, и висели хорошие костюмы. Ну я сразу и прикинул: «Боже мой, какие же хорошие костюмы висят.» А там, у нас где-то в России, не было всего этого. Ходили в деревнях в рубашках и телогрейках. А костюмов не было! Ну и некоторые поэтому к себе костюмы домой посылали. Ну и мы поговорили между собой и сказали: «Давай возьмем по костюму хотя бы!» Я помню, что взял костюм и положил в повозку. Там еще ребята некоторые взяли тоже костюмы. «Где-нибудь отправим, - решили мы, - найдем для этого только ящик.» Ну где там? Нам все некогда было этим заниматься. Потом как-то командир роты начал шмон у нас проводить. Стал спрашивать: «Лишнее у вас что-нибудь есть?» Ну а в армии когда говорят слово «лишнее» — под этим имеется в виду водка. Водку, бывало, в то время бутылками прятали. Короче говоря, начал он шмон у нас наводить. И когда его наводил, обнаружил эти костюмы. Он и спросил нас: «А для чего у вас эти гражданские костюмы-то?» «Товарищ лейтенант, - сказали мы ему, - это мы послать хочем.» «Не положено!» - сказал он нам. И выбросил после этого эти костюмы. Так что отправить костюмы нам не пришлось.
И.Вершинин. Посылки от союзников приходили?
С.Чернавский. А это было. Тушенка, помню, была. Потом, я запомнил, к нам американцы присылали что-то вроде муки. Здесь у нас не сеют эту штуку, хотя она полезная. Вот ее Америка к нам и присылала. Я позабыл ее название. Тушенку, значит, тоже Америка присылала. Приходилось нам с этим иметь дело.
И.Вершинин. А что у вас за обмундирование было на фронте?
С.Чернавский. А что в нем было хорошего? Мы приехали уже к весне. Шинель, больше-то ничего и не было. Были ботинки. Ноги наши, значит, были в этих ботинках. Гимнастерка была обыкновенная, зеленоватая такая.
И.Вершинин. Что можете сказать о деятельности политработников на фронте?
С.Чернавский. Не знаю, не помню, ничего не могу о них сказать.
И.Вершинин. А с особистами не приходилось сталкиваться на фронте?
С.Чернавский. Этого не было. Сейчас вот показывают по телевизору в каких-то фильмах этих особистов. У нас не было их. У нас были начальник штаба, командир, все, больше других не было.
И.Вершинин. А вши на фронте были?
С.Чернавский. Ой, этого хватало навалом. Вшивости у нас было до черта. Из-за этого на фронте мы сами меняли себе белье. Так толку от этого все равно не было. Бывало, чувствуешь, что вши кусают и кусают. Тогда говоришь своим друзьям: «Ну, ребята, надо белье менять.» А как его менять? «Во, - говорит кто-то там, - ребята, которые все время впереди нас идут, эти солдаты из стрелковых батальонов, они меняют белье в домах.» Ну и мы шли по их пути: заходили в комнаты домов, где частенько не бывало на месте хозяев (они или прятались где-нибудь, сидели в подвалах, а может — и убегали куда-нибудь), где двери были открытыми. А там в этих квартирах были ящики с разделенным бельем. Выброшено все откуда-то. Вот искали и забирали мы там подходящее какое-нибудь нижнее белье или просто рубаху какую-нибудь. Свое сбрасывали, а это надевали. День-другой походишь, потом смотришь: опять грызут, заразы, опять взялись за свое. Быстро снова заводились вши.
И.Вершинин. Другие национальности воевали вместе с вами?
С.Чернавский. Да вроде были какие-то другие национальности. Командир один у нас грузин — фамилия его была Ватуридзе. Какие еще были национальности? Но, собственно говоря, у нас больше русских было.
И.Вершинин. Отношения как складывались среди личного состава?
С.Чернавский. А какие могут быть отношения? Плохими? Не знаю, мы не скандалили вроде ни с кем.
И.Вершинин. Возраста какого были ваши сослуживцы?
С.Чернавский. Были и постарше меня, но все были молодые в основном.
И.Вершинин. А как к Сталину на фронте относились?
С.Чернавский. Ну как к Сталину относиться? В то время мы считали, что он хороший, чтоли сказать, руководитель. В то время, когда одерживали какую-то победу в операции, говорили так, что это, мол, большая победа Сталина. А Сталина ли это была победа? Скорее всего вот таких преданных генералов и Маршалов, как Жуков. Скорее от них зависела эта победа. От таких людей, как Рокоссовский, Малиновский, Жуков, Василевский, а не от Сталина.
И.Вершинин. А жили вы в каких условиях на фронте?
С.Чернавский. Жили? Мы не жили в одном месте. Все время передвигались с места на место.
И.Вершинин. Места дислокации часто меняли?
С.Чернавский. Это, конечно, часто происходило. Из-за этого не хватало времени, чтобы хорошенько поспать. Если устанавливали связь и находилось сколько-то свободного времени, то кемарили. А спать-то хотелось все время. Правда, большинство из нас все время были заняты и спать было некогда. Бывало, найдется минутка свободная, где-нибудь приткнешься — подремлешь-подремлешь, а потом — снова за работу.
И.Вершинин. А на марше не спали?
С.Чернавский. Если работаешь, какой может быть сон? А что касается того, чтобы спать на марше... У нас бывало, что на учениях засыпали ребята. Вот ведут их, к примеру, строем. Это было, когда мы служили еще здесь, в России, готовились, так сказать, к жизни на фронте. Нас тогда тренировали, к разным трудностям приучали. И ночью нам нужно было обязательно какую-нибудь дистанцию проходить. Так вот, помню, идем-идем... Смотришь: кто-нибудь идет, в сторону отходит, потом очухивается — и обратно в строй встает. Спрашивают его: что такое? А я, говорит, заснул. Мне, конечно, не приходилось во время передвижения засыпать, я говорил: «Как это на ходу можно уснуть?» А ребята некоторые мне на это говорили: «Запросто засыпаешь.»
И.Вершинин. Чем в свободное время занимались?
С.Чернавский. Я уже говорил. Только если можно было поспать. А так все время были заняты работой.
И.Вершинин. Письма писали домой с фронта?
С.Чернавский. Когда находилось немного свободное время, у нас некоторые к этому приспосабливались и писали домой письма. Но для этого надо было иметь карандаш, ручку и бумагу. Некоторые писали. А я помню, что за все то время, как я оказался в армии, ни одного письма не написал родным. Когда мы уже стояли в Чехословакии и остановились там на какое-то время, то начальник штаба вызвал меня и сказал: «У тебя мать есть?» Я ответил: «Есть». «А ты писал письма?» - спросил он меня. «Нет», - сказал ему. «А почему? - говорил он. - Надо сообщать.» Вот такое помню. Сказал он мне еще тогда: «Напиши письмо матери.»
И.Вершинин. Связь с однополчанами поддерживали после войны?
С.Чекнавский. Ой, этого делать не пришлось. В другой раз были друзья. Все разъехались и не было ни от кого известий.
И.Вершинин. Из командиров кто-то вам запомнился?
С.Чернавский. А лейтенант Зайцев — командир роты. Потом лейтенант-грузин Ватерлидзе — хороший был командир.
И.Вершинин. Из вашей семьи кто-нибудь, кроме вас, воевал?
С.Чернавский. Отец был взят на войну, но его призвали раньше и взяли не на передний край, а на такой трудовой фронт, как это тогда называлось. Призвали его туда из Тюменской области, когда уже там мы проживали. На фронт же его не взяли по той простой прочине, поскольку он нездоровым был: у него язва желудка чтоли была тогда. Сейчас говорят, что такие заболевания, как язва желудка, лечат да запросто вылечивают. А тогда ничего такого не было. Да он и не обращался ни к кому по поводу своего заболевания. Ведь для того, чтобы язву вылечить, в то время нужно было ехать куда-то в город в больницу, чтобы сделать лечение. А где деньги было на это брать? А тогда его еще председателем поставили. Но первое время, когда всех способных воевать мужчин забирали на фронт, отца не брали по болезни. А потом, уже в 1943 году, перед самым Новым годом, началась снова мобилизация. Отца хотя и признали негодным к строевой службе, но в то же время признали годным для призыва в трудармию. И его туда и взяли. И он в Омск прибыл. Какие там у него работы были, чем они занимались, я не знаю. По-моему, на завод они какой-то ходили, какие-то работы там выполняли. Но сколько там он успел пожить-поработать? Наверное, не больше трех-четырех месяцев. И там он и кончился из-за болезни своей.
И.Вершинин. Расскажите о вашей службе в армии после войны.
С.Чернавский. После того, как закончилась война, я в армии еще пять лет служил. Только в 1950 году демобилизовался. Сразу после войны, когда мы находились в Чехословакии, нам сказали, что мы поедем обратно. Но потом прошло какое-то время, и нам неожиданно объявили: «Не поедем! Будем двигаться пешком до места назначения.» «А почему?» - стали мы спрашивать. «А потому, говорили нам на это, - что мосты порваны, по железной дороге ехать невозможно.» И вот поэтому двигались так: ночью пешедралом шли, а днем отдыхали. Так мы пришли через Венгрию, в том числе и через Будапешт. Около Будапешта, помню, находился такой поселок Карапитха. Так вот, нас там на время остановили. Палатки еще тогда установили. Потом нас привели ближе к городу Сальнок такому. Помню, там хорошие сады были, в которых росли фрукты, и мы бегали туда и ими пользовались. Когда подошла осень, то нас свернули, посадили в вагон и повезли. Привезли нас в местечко Циглетли, там нас, значит, остановили. И сказали нам там: «Здесь вы будете зимовать.» Ну, мы решили: зимовать так зимовать. Нашей роте отвели дом, где мы должны были жить. Помню, первым делом мы сходили в ихнюю венгерскую баню. Когда сходили, то с восторгом об этом говорили: «Ой, какая баня хорошая!» У нас в России таких отменных бань не было. Там, в этйо венгерской бане, было где погреться, были и душевые, и даже бассейн. Как погреешься — прыгаешь в бассейне в холодную воду купаться, а потом греешься снова. В общем, понравилась нам венгерская баня. Стояли мы в Циглетли до весны следующего года. В марте месяце 1946 года нас погрузили в вагоны и сказали: «Сейчас вы поедете в Россию.» Ну мы решили: в Россию так в Россию. Мы, впрочем, даже и рады были, что поедем в Россию. Конечно, и в Венгрии жизнь была неплохая. Но там проблема была вся в том, что с венграми поговорить было невозможно. Ты венгру говоришь по-русски, а он отвечает что-то по-своему. Они знали только слово-два. Венгерка, бывало, подходит и говорит: «Не понимаю! Нентуда! Неймон!» Так, знали кое-какие слова по-русски, а потом по-венгерски говорили, что не понимают нас. Так что в Венгрии мы только между собой могли говорить.
С Венгрии нас, стало быть, повезли в Россию. Но как только заехали мы в Россию, то далеко опять нас не повезли: на Украине где-то остановили нас. В общем, предстала перед нами золотая Украина! Так тогда говорили. Сначала нас остановили и разместили в каких-то домах. Сначала мы там пожили, потом — в землянках в каком-то лесочке. Землянки были старые, они, видимо, еще задолго до нас там строились. Наша часть располагалась в 40 километров от города Белая церковь, мы еще потом туда ездили на машине. Потом нас опять погрузили в вагон и куда-то повезли. И привезли, как оказалось, в Белоруссию. В общем, перед нами была Белоруссия родная! Ну чтож: Белоруссия так Белоруссия, решили мы. Нам сказали: «Здесь вы будете долго служить!» И здесь, недалеко от города Полоцка, там, где протекает река Двина, мы разместились. Там совсем недалеко находилась станция такая Бапрнауха. Вернее сказать, называлась она Барнауха вторая. В километре или полукилометре от нее, от этой станции, находились воинские казармы, в которых давно еще российские солдаты жили. И нас в эти четырехэтажные здания поселили. В общем, наш батальон связи сначала там был. Потом нас в полк перевели. Не помню, то ли это был 150-й, то ли 57-й полк. Мы названия точно не помнили. Я помнил, что полевая почта была с таким-то номером. В общем, оказавшись в полку, мы стали делать парашютные прыжки. Аэродром находился в Полоцке. Мы укладывали парашюты и с ними шли туда. Нас увозили куда-то на самолетах за город, мы спрыгивали и шли с парашютами обратно. Тогда там такие учения проводились, так сказать. Возвращались мы пешком. Но были такие, которые убегали и уезжали на поезде. Но езда по железной дороге причиняла нам неудобства одни. Напротив тех зданий, где нам нужно было выходить, поезд не делал остановок. Поезд шел до Барнаухи. Так наши солдаты, когда им надо было выходить, прыгали с этих вагонов. Так рассказывали: бывает, неудачно спрыгнешь, и автомат тебя так по голове шибанет, что еле очухаешься. Прыгали мы и с колбасы, ну с аэростатов этих, и с самолета. До конца службы на этом месте мы совершили немало парашютных прыжков. И отсюда же осенью 1950 года из армии демобилизовались.
И.Вершинин. А как сложилась ваша судьба «на гражданке» после демобилизации?
С.Чернавский. После того, как из армии я демобилизовался, то приехал к себе на родину в деревню. К тому времени моя мать уже уехала с Тюменской области к себе в Гришино. В общем, стали мы опять жить в деревне Гришино Чернавского сельсовета. Свой дом у нас там был. И там она стала проживать со своими дочерьми, моими сестрами. И с братом с моим, которого еще не успели забрать в армию. Но когда я к матери приехал, мать и другие родственники в деревне стали так меня спрашивать: «Ты снова работать в колхоз приехал?» Я говорил: «Да я не знаю, пока еще не решил.» «Не дай Бог тебе идти в колхоз, - сказали они мне. - Сейчас есть такая возможность — получить паспорт. Люди, говорят, ходят в район и получают там паспорта.» Представляешь, что это тогда такое было? Ведь в то время наша местность не была паспортизована. И поэтому до этого в колхозе тем, кто хотел куда-нибудь уехать, говорили так: у нас местность не паспортизована, а раз не паспортизована — из деревни ты не имеешь никакого права уезжать. И меня вовремя предупредили в деревне: если паспорт сейчас не получишь, тогда ты колхозником будешь всю жизнь. И я решил получить паспорт. Еще спросил, помню, тогда своих земляков: «А как можно где-нибудь поблизости устроиться на работу?» «А можно, - сказали мне, - устроиться в ВОБ.» ВОБ — это так называлась организация одна такая, в которой работало много заключенных. Но принимали туда и вольнонаемных. Эта организация в 100 километрах от нас находилась, туда нужно было плыть по Черной речке. В общем приехал я в районный центр Таборы, что в 60 километрах от нашей деревни, за получением паспорта. Дело было осенью. Зашел, значит, в отдел милиции и написал заявление о том, что хочу получить паспорт. Я сказал начальнику милиции, что демобилизовался с армии, что есть документы. Начальник милиции мне без всяких яких это дело сделал, сказал: «Хорошо! Получай паспорт.»
В общем, получив в районе паспорт, приехал я в свою деревню. К тому времени лед на реке Тавде, которая рядом с нами протекала, уже застыл. Река была большая. И я решил поехать работать вольнонаемным в ВОБ. Там, в этой такой организации, эти заключенные лес валили и сплавляли на Тавду по Черной речке. Это было в одном городе. Но около Тавды тоже была ВОБ, и там, на бирже, как это тогда называлось, лес вылавливали, вытаскивали и разрабатывали. Потом пилили. Куда потом все это девалось — я не знаю. И я решил поехать в тот самый город устраиваться на работу. Но как было доехать? Все ж таки расстояние было порядочное. И вдруг я узнал, что в Чернавке организуется баржа, которую катер потащит в этот самый город. Дело в том, что в этом городе кони были, их надо было кормить, и эта баржа должна была повезти для них сено. В общем, баржу эту полностью заполнили сеном. Тогда подошел я к хозяевам этой баржи и спросил: ««Как там у вас, на барже наверху можно ухать? « «Можно!» - ответили мне. Я договорился с ними, залез на верх баржи, укрылся сеном этим, и так по Черной речке доехал до этого города. В общем, довезли меня до места. И я пошел, значит, туда устраиваться на работу. А там в городе проживал один мой знакомый. И вот я к нему пришел и обратился: вот так и так, пришел на работу устраиваться, а квартиры пока еще никакой нет. Он мне сказал на это: «Ой, знаешь? У меня пожить можешь.» Я сказал: «Хорошо!» А по поводу работы сказал он мне следующее: «Ты знаешь, сейчас, по-моему, очень сплавщики нужны. Сплав леса здесь какой-то делают. Строят плоты. Они их скрепляют и ставят прямо на льду. А когда весной лед растаивает, их на воде по речке и сплавляют. Там, по-моему, им мастер нужен какой-то.»
Тогда я пришел к начальнику этих сплавщиков и сказал: так и так, пришел к вам устраиваться на работу, недавно демобилизовался с армии. «Давай, давай, - сказал мне ихний начальник. - Ты знаком с этой работой?» Я ответил: «Да так, видать видал, чуть чуть, но сам этой работой не занимался...» «Но ничего, - успокоил он меня, - научишься.» А тогда, как я узнал, им как раз нужен был вольнонаемный человек. Заключенных там у них было много, но они из их числа не хотели мастера ставить, а именно что из вольнонаемных. В общем, вроде мы договорились с этим начальником. Он мне сказал: приходи тогда-то и тогда-то, оформим тебя на работу. Но тут произошла чистая случайность! Когда я пришел на квартиру, то мне встретился один местный начальничек. Он был начальником пожарки. Я его знал. Как только меня он увидел, стал меня спрашивать: «Ты демобилизовался?» Я ему ответил: «Да. Хочу, вот, на работу устроиться.» Тогда он мне сказал: «Ты знаешь, как раз нам нужен пожарник.» «Ой, Боже мой! - возразил было я ему. - Я уже договорился идти к сплавщикам.» «Ой, ты знаешь, - стал уговаривать он меня, - мы тебе, если ты к нам пойдешь, выдадим теплую одежду и прочее. А там, если ты туда устроишься, ее тебе не дадут. Там тебе будут выдавать только зарплату, и — все! А остальное, это спецодежду, шубу, валенки, приобретать тебе нужно будет самому. А мы тебе сразу выдадим все обмундирование. Валенки — так сразу.»
А уже была осень, начались, к тому же, холода. А я все терялся, не знал, какое принять решение: на эту или на ту работу идти устраиваться? Иван, мой знакомый, у которого я на квартире жил, мне так сказал: «Да иди в пожарку! Здесь тебе и валенки, и шубу какую-то дадут. Да и паек еще, кроме зарплаты, будут давать, ну продуктами....» Я тогда подумал-подумал, и, наконец, решил: ладно, пойду в пожарку вольнонаемным работать. А почему вольнонаемным — это потому что пожарная охрана была военизированной, как она тогда называлась — военизированная пожарная охрана. Пришел я, значит, к начальнику пожарной охраны, раз он меня приглашал, и сказал: «Я пришел устраиваться!» Он мне сказал: «Пожалуйста, пожалуйста! Нам нужен вольнонаемный.» И так я устроился работать в пожарку. Поработал там я с год. Когда я туда устроился, там как раз не хватало вольнонаемных работников. Два или три человека, например, там было из заключенных. Но они были бесконвойниками, как они тогда назывались. То есть, у них заканчивался срок заключения, который они получили за воровство или за какую-то мелочь, и они были расконвоированы. И они по поселку могли свободно ходить! Со мной работал еще один вольнонаемный, как и я, боец. Но он был постарше меня. В общем, около года я там поработал. Потом подумал: «Скучно так работать. Все ж таки, может быть, есть места, где повеселее.» И поехал в Тавду.
Пришел я к начальнику управления, пожаловался ему, сказал: так и так, меня не устраивает жизнь такая в лесу да в лесу. Может, спросил я его, здесь где-нибудь, в районе, в пожарку можно устроиться? Тогда он меня спросил: «Знаешь, а сколько-классов то у тебя образования?» Я честно ему признался: «Да три класса всего.» «Да, маловато, маловато, - сказал он мне. -А то бы я тебя на курсы офицеров послал бы. А вот маловато у тебя образования. Тогда давай так: мужик ты, я вижу, хороший попал, я могу позвонить куда надо и тебя здесь в пожарку устроят.» Ну он тогда позвонил в пожарную охрану, которая была в Тавде, и меня туда устроили на работу. Там, в пожарке, как и на старом месте, тоже заключенные работали, но среди них не хватало работников, и поэтому набирали также и вольнонаемных бойцов.
Но на новом месте я совсем недолго проработал. Потом у нас открылись курсы машинистов. И один парень, который работал со мной и был тоже из числа вольнонаемных, мне и предложил: «Знаешь что? У нас профессии путевой нет, пожарка и все тут, давай пойдем на курсы машинистов учиться.» А это были как раз курсы машинистов локомобиля. А как раз на бирже, где была пожарка, стояли такие большие локомобили. Один из локомобилей был марки ЛМ, он был нашего советского производства. И стояли еще два локомобиля чехословацкого производства, большие такие, укрепленные, они крутили генератор и давали городу свет. В общем, оформился я на курсы машинистов. Сколько там они проходили, я не помню точно. Курсы я эти окончил и устроился на биржу работать на этот локомобиль. Проработал я там какое-то время.
А потом приехал к нам в Тавду какой-то мой земляк, в общем, встретился он со мной. И он вдруг мне и говорит: «Знаешь что? Я имею право или задание такое, чтоли сказать, от председателя, попросить тебя в наш колхоз поработать.» Я говорю: «А куда? Как и кем поработать?» «А ты же вроде, - говорит он мне, - мать твоя говорит, кончил курсы локомобиля. У нас как раз локомобиль в колхозе есть. Мы приглашали к нам какого-то заключенного, а он, видать, не понимает в этом деле. И он довел этот локомобиль, он не тянет ни черта. Так вот: ты можешь устроиться в колхозе, тебе зарплату дадут. В общем, какую, я не знаю, но зарплату дадут. И трудодни будут начислять еще.» Я подумал-подумал и решил: действительно, поеду к матери, буду работать в колхозе на локомобиле. А этот земляк мне еще сказал тогда: мать твоя говорит, что тоже хочет, чтоб ты пожил с нею в деревне. Тогда я уволился с биржи по собственному желанию и поехал в деревню и там устроился работать вольнонаемным. Сколько там мне давали зарплаты деньгами — не помню точно, да и сколько мне трудодней начисляли, тоже не помню. Память, видишь ли, у меня стала такая забывчивая. В общем, устроился я работать на локомобиль. Работать он у меня стал лучше. Там, когда я работать пришел, водоподогреватель начал выходить из строя, а он без водоподогревателя не держал пар. А пар электричество и вырабатывал. Когда я приступил к своей работе, то водоподогреватель починил, и локомобиль стал работать значительно лучше. И я и дрова на пило раме в иной раз пилил, и на мельнице подключал жернова. А им в деревне этого и нужно было: чтоб муку можно было молоть и доски пилить. В деревне я проработал где-то два года. А там, видишь ли, получилась такая ситуация. В зимний период работы у меня было много, а в летнее время, месяца на три, наверное, я был свободен совсем. Первое время мне, как мы и договорились, начисляли зарплату как в зимнее, так и в летнее время, когда я был свободен. А потом однажды в колхозе мне сказали: «Мы тебе начислять в свободное время, когда ты свободен и не работаешь, то есть, в летний период, не будем.» Я на это им сказал: «Ну так я могу и уйти.» Мне сказали: «Как хочешь.» А дело в том, что к тому времени со мной работал на локомобиле один ихний деревенский парень. За это время, пока мы с ним работали, он в этом деле поднаторел, и они надеялись, что он и без меня в случае чего сможет работать. Ну я им и сказал: «Тогда я увольняюсь. Выпишите мне справку, что я с такого-то по такое-то число работал у вас.» «А ты не потребуешь летний период?» - спросили они меня. Я сказал: «Ничего я требовать у вас не буду, а только выпишите, что с такого-то по такое-то число я работал, и тогда-то уволился.» «Ну хорошо», - сказали они мне. Так и договорились. Они выписали мне справочку такую, заверили, и я стал снова свободен.
В то же самое время, когда я уволился из колхоза в своей деревне, уехал в город Серов мой брат. Там, около одного поселка, находилась электростанция, которая на угле работала, - Серовская ГЭС такая. Кем он там работал, я не знаю. Мы с ним переписывались. И вот, когда о своих бедах я ему рассказал, он мне написал: «Так приезжай ко мне, здесь и на работу устроишься.» Я написал ему: «Хорошо!» И вскоре после этого отчалил на Серовскую ГЭС, устроился, значит, там на работу. А там дело было такое. На станции были строители, и были те, кто работал в эксплуатации. Брат работал эксплуатационником. А я, стало быть, строителем устроился работать туда. Станция работала, строители продолжали что-то там дополнительно строить. Пока строители были на станции, работа у меня все время была. А потом, когда строители уехали, работы там для меня стало мало. Моим начальником был один прораб. Я его фамилии не помню. Но он хороший оказался мужик. Деньги мы получали с Ленинграда. Ну а прораб занимался тем, что утром походит по станции, запишет, какие работы сделать нужно, то есть, какую работу должны сделать такие специалисты, как мы, строители. И вот, после того, как все посмотрит, он нам дает задание. Мы работу свою выполняем, потом приходим к этому прорабу и говорим: мы все закончили. Но остается много свободного времени. Тогда мы спрашиваем его: «А что мы должны сейчас делать?» «Вот знаете, ребята, - говорит нам прораб, - нет работы больше. Ну нет, я ходил, что можно было сделать для станции, вы сделали.» Ну ладно, сидим без дела. И так продолжалось несколько дней подряд. Таким образом, появилось много свободного времени. А получка стала меньше. И однажды когда с теми же вопросами мы пришли к прорабу, он нам сказал: «А где я возьму вам работу? Ну нет работы. Ребята, мне еще сказали, что сокращать вас будут.» «А кого сокращать-то?» - спрашивали его. «А вот, - говорил он, - надо кого-нибудь да сокращать.» А у меня в этой же организации родная сестра работала. Я тогда сказал этому прорабу: «Знаешь что? Сокращай меня, а она, сестра моя, пускай остается.» Сестра у меня работала, кажется, по монтажной автоматике. Так я уволился, и работы не стало.
Хочу сказать, что в то время строители работали по такому, значит, принципу: пока стрйока шла — строители работали, как стройка проходила - строители ехали строить какую-нибудь новую ГЭС или ГРЭС. Так вот, когда строительство Серовской ГЭС закончилось, многие ее строители подались строить электростанции в Эстонию. Они получали подъемные, переезжали туда с семьями. Брат уехал в Эстонию и устроился там на строительство станции по специальности. Но он, правда, тогда был холостой, семьи у него не было. Мы с ним переписывались. Он у меня поинтересовался: «Ты все там без работы?» Я написал все, как было: «Да. Пока подрабатываю, хожу, фотодело изучаю, купил для этого себе аппарат, детишек по фотографировал.» «Приезжай сюда», - написал он мне и сказал, что будет работа. «Ну хорошо», - согласился я. «Общежитие есть, - писал брат, - на мое место тебя возьмут, а я уезжаю: решил порыбачить на Балтике». Так он мне написал. И вот так я и подался сюда, в город Нарву. А он, значит, уехал в Таллин, там у него был заключен договор и все это дело. Сказал еще: может, там денег подзаработаю.
А я тогда устроился в Нарве на Прибалтийскую ГРЭС. Эстонской ГРЭС тогда там еще не было, а Нарвская ГЭС уже была построена. Прибалтийская же электростанция только еще строилась, там были построены только две или три турбины, остальные — это уже потом строили. Я, стало быть, устроился туда. Но что-то зарплата там была мне назначена маленькая, и я поэтому немного там поработал. Меня там устроили учеником слесаря. Я подумал: а на хрена я буду учеником? Ну я и решил уйти оттуда.
С этого места я ушел работать на железобетонный завод, там мы разные перекрытия домов пускали, потолков этих. Но там тоже появилась какая-то причина, и я оттуда тоже уволился. По-моему, какие-то непорядки там были. И тут появилась возможность устроиться в высоковольтные сети. Начальником этих сетей был такой Миша, Михаил Петрович Янголенко, он, значит, был начальником этой организации. Я решил туда к нему податься. «Ой, - сказал он мне, когда я к нему пришел, - пожалуйста, нам как раз нужны электрики.» Устроился я туда к нему электриком. Чем занималась эта организация? По городу шли воздушные линии. Потом стали переделывать в кабельные. Всем этим мы, как специалисты, занимались. Мы еще, помню, рыли канавы и по этим, значит, канавам прокладывали кабеля. Помнится, нам еще давались нормы, чтобы мы больше рыли этих канав. Каждому в то время для этого отводился определенный участок. В общем, меняли мы линии воздушные на кабельные. Ну и кроме этого, у нас все высоковольтные линии находились под нашим, так сказать, наблюдением. В общем, все эти высоковольтные линии, которые проходили в районе Нарвы и в самом городе, вплоть до Силламяэ, мы и контролировали, и ремонтировали. Но тут получилась такая вещь. Мастером у нас был такой Маннас, эстонец по национальности. В общем, начальником нашим он был. И что-то с этим Маннасом мы все время не ладили. Дело доходило до того, что он не только грубо отчитывал своих подчиненных, но и дрался. Бывает, отлупит он кого-нибудь по-тихому. Если делал кто-то что-нибудь неправильно или его не слушался — он того наказывал. Ну в общем, с ним все не ладили. Я тогда прикинул себе: на хрен ты нужен, чтоб я с тобой скандалил? А он еще тут что-то такое устроил. А тогда в городе несложно было найти работу. Тогда я решил бросить свою работу в высоковольтных сетях. Уволился я оттуда и перешел работать на «Водоканал». Главным электриком там работал такой Петроев. Когда я к нему пришел проситься устроиться на работу, он мне сказал: «Давай, давай, приходи к нам.» Ну и я начал работать.
На улице Козе у нас была старая фильтровальная станция. Там мы устраняли разные неполадки и прочее-прочее. А потом меня на эту фильтровальную станцию перевели работать непосредственно. Там я работал сколько-то лет. Не помню, с какого по какое время точно. Но потом рядом с нами построили новую фильтровальную станцию. Но в каком году было — точно не помню. В общем, поставили там новые фильтры. Старую фильтровальную станцию к тому времени уже закрыли. Начальником у нас, электриков, стал такой Иванов. Начальником этой новой фильтровальной станции стал такой Потапов. Ну и меня потом перевели к нему. А там получилось так, что что-то плохо станция стала работать. Она, эта новая станция, находилась у Черной речки. И вот она, значит, плохо включалась что-то там. Одного послали исправлять положение: дак он не смог ее включить. Этот Иванов вызывает меня и говорит: «Этот человек не мог включить. Чего? Почему?» Я говорю: «А почему он не мог включить? Должно включаться.» «Ну езжай, включи», - сказал он мне. Я поехал туда, посмотрел: действительно, не включается. Но не включалось это дело автоматически. Я начал делать вручную. Потом включился насос. Все заработало. Этот Иванов мне сказал: «Там и останешься работать.» Я согласился: ладно, буду там работать. И так на этой новой фильтровальной станции я трудился до конца увольнения на пенсию.
И.Вершинин. Трудовыми какими-нибудь наградами были отмечены за свою работу?
С.Чернавский. Михаил Петрович Янголенко, когда я у него работал в высоковольтных сетях, много писал разных награждений. Деньгами иногда меня премировали, так что такое дело было.
Интервью и лит.обработка: И. Вершинин
