Фельман Леонид Михайлович

Леонид Михайлович Фельман: я родился 3 февраля 1920 года в городе Петербурге. Так написано в моей метрике, могу показать. Не в Петрограде, и не в Ленинграде, а - в Петербурге. Безграмотные чиновники и тогда были. Бланк отпечатан в 1919 году, цифра "19" зачеркнута и написано наверху “20”, и написано, что я родился на Петербургской стороне, в родильном доме имени Шредера, бывший Мариинский.

Родители мои: отец - Фельман Мендель Нахмович, мать - Фекла Яковлевна. Отец был бухгалтер, а мать - домашней хозяйкой. Отец умер в блокаду 25 февраля 1942 года, похоронен на Пискаревском кладбище. А мама блокаду пережила, умерла в 1968 году.

Еще могу добавить, что отец мой родился в 1884 году в Риге, переехал в Петроград в марте 1917 году, потом приехала мать… У меня брат был 1909 года рождения, он участвовал в Отечественной войне, был инвалидом, умер в 1967 году.

- А вы не расскажете, почему родители так далеко переехали?

Немцы наступали, они и в Первую Мировую евреев не жаловали, поэтому мама с папой переехали в Петербург…

В школу я поступил с восьми лет, в 1928 году, эта школа, на Плуталова улице, была семилетка. Затем меня перевели в 10-ю школу, это на углу Веденской и Большого проспекта, там я проучился 8-9-й класс. Потом она стала спецшколой, и я перешел в 11-ю школу. Закончив её в 1938 году, я поступил в политехнический институт. В октябре 1939 года меня призвали в армию. Попал в 605-й стрелковый полк 132-й стрелковой дивизии. Есть на Украине город такой Павлоград…

Это был учебный пехотный полк, состав менялся раз в месяц или раз в два месяца. В декабре 1939 года собирались этот состав послать на финский фронт. Всем выдали ватники и ватные штаны, но потом зачитали приказ перед строем, и десять человек, в их числе оказался и я, оставили. Я продолжил службу, как бы сказать, в роли более опытного, помогающего вновь прибывшим. А состав менялся: то белорусы, то узбеки, таджики, грузины.

Летом 1940 года наш полк перебазировался из Павлограда в Полтаву. А оттуда мы ушли в летние лагеря. В Ерески, есть такое место…

- А связистом Вы где стали?

В пехотном полку была рота связи, где я прошел обучение. Кроме двух пудов: лопата, граната, ранец и так далее, я носил за плечами еще и шести килограммовую радиостанцию У-6 ПК.

Затем осенью 1940 года меня перевели в авиацию…

Командование решило, что нужно усилить авиацию: летный состав увеличился, и, соответственно, обслуживающий персонал нужен был в больших количествах… И я как радиотелеграфист потребовался в авиации. В сентябре 1940 года меня перевели в ВВС Харьковского военного округа, в 49-ю отдельную роту связи. А в марте 1941 года в городе Кременчуге организовывался 691-й батальон аэродромного обслуживания, и меня туда перевели.

- А что в состав батальона БАО входило?

Кроме штаба, автомобильная рота, рота связи и метеостанция...

Игнатий Семенович Солдатенко, майор. Погиб при налете вражеской авиации 12.4.43 на аэродроме Уразово Курская область. Но в начале войны он не был командиром полка

- А рота охраны? Кто охранял аэродром, стоянки?

Аэродромная рота, по-моему, охраняла. Честно говоря, никогда не задавался этим вопросом… Никакой специальной роты охраны я не знаю.

Сначала я был просто радистом-связистом, дежурил в штабе… Кроме того я был, так сказать, фельдъегерем, возил почту, секретную и открытую каждый день…

21-го июня я пошел в Красный уголок на лекцию "Война и мир", и, как всегда, заснул. Когда встаешь в семь часов, ложишься в одиннадцать, и целый день бегаешь… Короче говоря, я вдруг проснулся и слышу, что говорят совсем не о "Войне и мир" Толстого. А о том, что отменили увольнительные на завтрашний день.

А в 3 часа ночи была объявлена тревога и мы все побежали на аэродром. Командиром полка был Солдатенко, имя отчество я не помню, но помню, что это был ветеран испанской войны, он был весь обгоревший с изуродованными руками. Вот под его руководством значит, мы бежали на аэродром, чтобы рассредоточить самолеты.

( )

- А какие это были самолеты?

Бипланы - "И-15 бис". Говорили, что они хорошо показали себя в сражениях с японцами. Но этот самолет ни "Мессершмидт", ни "Дорнье-113" догнать не мог…

Я летчиков спрашивал:

- Ну как же можно сбить самолет, если даже догнать его нельзя?

Они говорили:

- Надо попытаться забраться наверх и сверху с набором скорости сразить этот самолет.

Но это, к сожалению, не получалось.

- А как организовывалось отступление БАО?

Полки перелетали на самолетах, если у них они были. А технический состав отдельно переезжал. Причем не все сразу.

Именно тогда, при переездах по грязи, по распутью, я узнал пользу русского мата. Когда все крикнут матом, то машина выходит из грязи. А без мата не получается…

При отступлении часть персонала терялась. Были у нас такие украинцы, которые считали, что они воюют только на территории Украины. И оставались к оккупации…

- А много таких было?

Я знаю таких двоих, оставшихся у немцев.

Честно говоря, это наше отступление для меня не было чем-то неожиданным. Дело в том, что еще в 1938 году я читал книгу Эрнста Генри. Это псевдоним, по-моему, Николая Семеновича Ростовского. Он со своим отцом был в Германии во время Первой Мировой войны, а потом он работал в Коммунистическом Интернационале Молодежи, жил в Германии, печатался в германских газетах, и когда Гитлер пришел к власти, он уехал в Англию, там взял псевдоним Эрнст Генри. Он написал две книги - одна называлась "Гитлер над Европой", а вторая - "Гитлер над СССР". У нас она была издана под названием "Гитлер против СССР".

Я эти книги читал, скажем точнее, просматривал. Брал я её в библиотеке Дома культуры Промкооперации в 1938 году. В этой книге был приведен план Гофмана… Ну, потом я, будучи уже в армии, так как я с почтой был связан, то каждый день читал газету "Красная звезда". Там перепечатали изложения статей такого журнала "Геополитика". В журнале говорилось, что сроки нападения Германии на СССР будут пересмотрены и будем воевать летом 41 года.

Когда писатель Борис Полевой на Нюрнбергском процессе узнал о плане "Барбаросса", то позвонил в Москву, что бы ему прислали книгу Эрнста Генри, в которой был изложен план Гофмана. По этому плану были расписаны все походы на Киев, на Ленинград, на Москву…

Короче говоря, мы оказались в Бутурлиновке в марте 1942 года…

- В Бутурлиновке вы были на аэродроме или как?

Мы обслуживали самолеты "СБ" - бомбардировщики. А какой полк не помню.

- А было какое-то отличие в обслуживании истребительных полков и бомбардировочных?

Для меня не принципиально.

- А в чем ваше обслуживание заключалось?

Ну, мое личное участие заключалось в том, что или я работал на штабной радиостанции, или каждый день доставлял почту в свою вышестоящую организацию. Вроде дело простое, но бывали и неожиданные сюжеты. Например, в начале войны. Повез почту в какой-то особый отдел, мне даже название не сказали, просто где находится.

Был такой порядок. У меня была тетрадь, в которой я записывал, когда я вручаю пакет, а те, кто получал, ставили роспись и свою печать.

Начальник, которому я в этот раз привез пакет, носил такую же форму, как и комиссары - у него была звезда вот здесь на рукаве…

Я ему подал пакет, он расписался, я напоминаю:

- А печать?

Он важно говорит:

- Если есть моя подпись - печать не нужна.

Я был молодой, горячий, пытался по телефону звонить, стал хвататься за пистолет. В конце концов, он нажал кнопку, мне принесли и поставили печать.

- У вас какой был пистолет?

"ТТ". Нет, сначала был "Наган".

Еще сюжет про почту: была такая фронтовая газета "Красное знамя". Эта газета вышла со статьей, о том, почему не удалось весеннее наступление немцев 1942 года. Самолет, который вез эту газету, разбился на нашем аэродроме. И аэродромная команда растащила эти газеты, потом делала скрутки с махоркой из всяких статей "Под Сталинградом…".

- Связывались с самолетами в воздухе?

Да, согласовывали время взлета истребителей, сопровождающих бомбардировщики. С Бутурлиновки летали бомбардировщики, это было далеко от фронта. А вообще, наш БАО почти всю войну обслуживал фронтовые аэродромы. Я помню, что мы в Бутурлиновке были как раз 7 ноября 1941 года и слушали речь Сталина.

Потом Волохоновка. В Волохоновке мы обслуживали полк, который летал на английских самолетах "Харрикейн". Это были очень неудачные самолеты. Я, конечно, плохо разбирался, они были блестящие, наверно алюминиевые, в отличие от наших самолетов, которые чаще делались из дерева и обтягивались перкалью, но, к сожалению, и они не имели скорости. Я на всю жизнь запомнил печальные глаза летчика, который садился в кабину этого самолета, потому что при встрече с "Мессершмидтом", он оказывался не в равных условиях, и "Мессершмидт" его сбивал.

Затем мы снова стали отступать и оказались под Сталинградом.

- В самом или где-то рядом?

Есть в Сталинграде такой район РынОк. РынОк, ну так называют сталинградцы, такое ударение у них… Сейчас в этом месте находится Волгоградская электростанция, а тогда это был район Сталинграда. Сталинград же тянется на 60 км в длину, и вот 23 августа 1942 года немцы стали прорываться в Сталинграде. Я болел в это время и лежал в лазарете. И в тот день, когда я вышел из лазарета, увидел - стоят недалеко немецкие танки.

У немцев дисциплина, вот им скажут: "Вот до сих наступать", и вот они встали у нас на виду. И мы на машине штаба дали от них деру, отправились на переправу, и благодаря начальнику штаба, переправились, по-моему, на последнем пароме. Переправились на другой берег Волги, там стали обслуживать полк, который прилетел из Москвы на американских самолетах "Киттихаук". Но эти самолеты были негодные с точки зрения соревнования с немецкой авиацией, воевали они только два дня. Через два дня осталось только половина летного состава и половина самолетов.

Затем мы стояли под Сталинградом… Полевой аэродром этот был рядом с фронтом. Я дежурил на радиостанции. Там было две скирды. Мы и спали под скирдой, и там же стояла радиостанция. А ночью прилетали самолеты "У-2" и бомбили немцев. "У-2" с выключенными моторами барражировали над немецкими окопами. Ну, там я опять заболел и опять лежал в лазарете.

- А в каком местечке вы там базировались?

Колхоз "Борьба с засУхой", так говорили местные, официально - "Борьба с засухой", вот там стоял наш батальон 691-й батальон, который входил в 27-й район авиационного базирования. Это наша вышестоящая организация. Батальон стоял в районе соленых озер Эльтон и Баскунчак. Значит, это примерно где-то 70 км от "Борьбы с засухой".

К ноябрю месяцу наш батальон обслуживал несколько авиационных полков, а на самом деле было всего несколько самолетов. Потому, что пополнения самолетов не давали… Я помню, у одного самолета пытались отремонтировать мотор. Самолет после ремонта должен был испытывать Решетов, который потом стал Героем Советского Союза. В полку был летающий комиссар. Комиссары обычно находились на земле, но это был летчик-комиссар.

- Решетов - известная личность, он в 31 полку был…

Номер полка, честно говоря, не помню…

Про Решетова я помню такой сюжет: он прилетел на аэродром, и пришел в землянку, я там дежурил, и принес лебедя. У него спрашивают:

- Где ты взял?

- А я, - говорит, - высунул руку и поймал.

Ну, наверное, где-то там, на аэродроме подцепил…

Так вот, комиссар сказал:

- Я буду испытывать самолет.

К сожалению, самолет не вышел из пике, комиссар погиб.

Тогда самолеты впервые оборудовались фотоаппаратами. Впервые вылетали и снимали Сталинград. Потом летчики рассказывали как это страшно. Однажды, Решетов еще с одним летчиком вылетели на разведку, у них был запрет вступать в бой с бомбардировщиками, но они решили их атаковать - кончилось тем, что они столкнулись друг с другом. К счастью оба на парашютах спустились на землю.

- А зенитные средства у вас были в батальоне?

К сожалению, специальных зенитных средств не было. Пулемет, обычный пулемет ставили на колесо от телеги и пытались сбивать самолеты.

Мне запомнились зенитчицы на переправе через Волгу, когда мы пытались переправиться. Там высокий берег Волги и там стояла зенитная батарея, которой управляли девушки. И вот, на моих глазах, они сбили "Мессершмидт", и он горел ярким пламенем, почти без дыма. В отличие от наших самолетов, когда наши горят, дыма очень много. Сбили этот "Мессершмидт", и тут же повернули орудие на прямую наводку - били по танкам, которые наступали к переправе…

Вот когда мы стали наступать, то мы обслуживали "Як-9", но только "Як-3" мог уже догнать "Мессершмидта"…

Мы уже дошли до Днепра и стали наступать. Затем наша часть перебазировалась, есть такое место Костогрызово - заячий хуторок, это около Стодоска. Вот в этих заячьих хуторах мы стояли и обслуживали самолеты. А наш БАО находился в Аскания-Нова. Вот каждую ночь, когда подмерзал грунт, то по стерне я с шофером ездил в этот самый БАО, и там получал свою почту.

Начиная с Донецка, я ездил с шофером на трофейной машине "Форд-8".

- Так на трофейном или на ленд-лизовском "Форде"?

Нет, трофейном, у немцев забрали. На ленд-лизовском я не ездил. Ленд-лизовские, были, а "Доджи" и "Шевроле".

- Еще трофейные машины у вас в БАО много было?

Были "Эмки", были полуторки, которые побывали у немцев и немцами были отремонтированы. Вот такие…

- А топливозаправщики?

Только наше все было.

Да, теперь значит дальше. Вот когда в Крыму война кончилась, то мы стали перебазироваться через Украину. Тогда наш 27-й район был в составе 8-й воздушной армии, на территории Украины. По-моему, это было в Белой Церкви. Хотя в публикациях упоминают Полтаву. Мне запомнилось в Белой Церкви. Я не могу утверждать. Но, по-моему, под Белой Церковью мы обслуживали американские челночные операции.

Я записи мест базирования не вел. У меня был друг, помощник начальника финансовой части Фельдман, с Украины. Но он был лет на двадцать меня старше

Моя фамилия Фельман, без буквы "Д". Фамилия Фельдман происходит от немецкого слова "фельд" - это значит поле, а "фель" - это значит мех или кожа. Вот, значит, короче говоря, этот Фельдман вместе с моим начальником строевой части Мишей Дмитриевым вели запись всех мест базирования. И, по-моему, это было именно под Белой Церковью.

К нам на аэродром привезли металлические плиты, решетчатые, которыми покрыли летное поле, существенно его удлинили и расширили.

Американцы летали на самолетах "Б-17", что я запомнил по этому поводу…

- Вы тогда и называли "Б-17"? Или "Б-29"?

Тогда их называли "Боинги".

А какой там марки, это потом выяснилось. Тогда - просто "Боинги". Я запомнил еще, что заправлялись эти самолеты бензином "Б-100". Вот был такой бензин "Б-100" высокооктановый.

Ну, а больше, так сказать, в памяти ничего особенного не удержалось…

- А как вам этот самолет вообще так показался? Он же больше наших…

Ну, я видел и здоровые, у нас были и "ТБ-3"… Мы же не только истребители обслуживали…

И "Пе-2", он, правда, не особенно большой бомбардировщик. Значит, я вам забыл рассказать такой случай, когда это было, даже не помню. Наверно, в 1942 году, а может даже в 43 году. Дело в том, что, никто у нас не видел очертания наших самолетов. Альбомы с нашими самолетами отсутствовали. Вот я, например, альбом наших самолетов видел только после Сталинграда в немецких журналах. И случился такой случай: в аэродромной роте пулемет поставили на колесо от телеги и увидели, летит "Пе-2", и стали по нему стрелять. Не знали, что у нас самолет с таким хвостовым оперением.

- А на немецких аэродромах вы стояли под Сталинградом?

Я, честно говоря, не помню. Я нашел фотографии наших новых самолетов в каком-то окопе, может это была какая-то часть какого-то немецкого аэродрома…

- Когда Вы перебазировались на новый аэродром там самолеты уже стояли?

Чаще всего мы раньше были. Потому что самолеты должны быть на подготовленный аэродром перебазироваться.

- На аэродромах, на которых вы базировались, следов присутствия на них немцев, или остатки наших самолетов еще с 1941 года не было?

Нет, этого я не помню. Но наш начальник маскировочной службы Миша Резник организовывал ложные аэродромы из деревянных макетов и поврежденных самолетов. И немцы бомбили эти аэродромы.

- Вернемся к челночным полетам. А когда был налет немцев на эти аэродромы?

Я этого не помню. Не могу ничего сказать. Возможно, был не один аэродром…

На том аэродроме, где я был, этого не было.

Затем наш 27-й район авиационного базирования оказался под Смоленском, и от Смоленска мы начали наступать на Белоруссию.

Сначала в местечке около Борисова. Затем западная Белоруссия. Где-то около Луцка. Потом мы перешли в Литву. Каунас оказался почти неразбитым городом, почти целым городом. Мы там обслуживали полк "Нормандия-Неман". Я с летчиками не контактировал, только с техниками-французами. Это было в Алитусе. Они были очень веселые ребята… Кстати, в Восточной Пруссии я видел и освобожденных из плена французов, они тоже были веселые… Это наши шли замордованные, а эти ничего такие.

Был у нас начальник финчасти Огарков. Он побывал в плену во Франции. В 1942 году, когда мы стояли в Волоконовке, он поехал на полуторке получать партийный билет. А в это время немцы наступали. По пути машина сделала остановку, Огарков вышел из машины, но в этот момент из ржи вышли немцы, и его взяли в плен. А шофер успел уехать, но его трибунал приговорил к расстрелу за то, что бросил командира.

Кончилась война, мы стояли в Барановичах, и вдруг, на каких-то танцах, я увидел этого Огаркова. Оказывается, он был в плену во Франции, его освободили; и теперь он строил дороги какие-то. Я не знаю, что с ним дальше случилось…

- Французы-техники, а много их было? Пишут, вроде наши техники обслуживали французов?

Ну, я видел только двух.

- Леонид Михайлович, Вы - еврей, а были ли в отношении Вас во время войны проявления антисемитизма?

Не было. До войны, еще в школе, был случай. Учительницей первого класса у нас была бывшая графиня Наталия Григорьевна Разумовская. Мой одноклассник Тимофеев однажды меня обозвал, я пожаловался учительнице. Не знаю, о чем она с ним говорила, но он не только больше этого не делал, но более того, я даже сдружился с Тимофеевым, он даже приходил ко мне домой. Вот и все, что вспомнил.

- Сейчас в Израиле ветераны войны, наши бывшие соотечественники пишут воспоминания. И часто вспоминают проявления антисемитизма. А я сколько не спрашиваю, все, и Вы, в том числе говорите: "Не было".

Вы понимаете, я не могу сказать, что что-то было. Ну, не было…

Проявления антисемитизма я встречал после войны, вот это действительно было. Вот, к примеру, этот Фельдман с Украины, жил в Харькове, и когда я уже учился в политехническом институте, то он прислал мне письмо, что его не принимают на работу, и просил чтобы я ему отослал характеристику. Я ему написал, я был членом партии, иа подписывал эту характеристику секретарь парткома политехнического института по фамилии Французов. По-моему, он потом занимал должность секретарь петроградского района.

Французов сомневается, что это поможет, но подписал, и Фельдману помогло. И когда я ехал с женой на юг на поезде, Фельдман встречал нас на вокзале в Харькове с самогоном и мы выпивали.

- Какие отношения складывались у Вас с местным населением, например, были конфликты в восточной Пруссии?

Поляки стреляли нам в спину, но немцы этого не делали. Может они и затаили обиду, но не проявляли ее… Немцы уважали силу.

А что касается конфликтов с местным населением Кенигсберга, то еще и война продолжалась, а их насильно выселяли… Какие уж тут отношения…

- Где Вы войну закончили? И как это было?

Ночью вдруг началась бесконечная стрельба трассирующими пулями. Все мы выбежали на улицу и кто плакал, кто смеялся…

Начальник штаба зазвал меня выпить капельку французского вина. Мы выпили с ним, он предупредил, чтобы я не напивался. Я почти не пил, но в этот день я здорово напился, так как я служил в этой части всю войну, то все меня знали, я всех знал…

Короче, я напился, как следует..