Я родился 22 июля 1923 года в селе Михайловка Саратского района Одесской области. Тогда это были бессарабские земли, относившиеся к Румынии. Отец имел клочок земли, на котором сеял и пахал. Был гектар винограда, десять гектар земли. Когда взял маму в жену, ей в приданое добавили десять десятин. Так что жили хорошо. В хозяйстве имелась корова, лошадь, свиньи и куры. Был свой плуг, трехлемешный. С детства водил его на прореживание винограда и кукурузы. Батько немножко выпивал, имел от царя Георгиевский Крест за оборону Порт-Артура.
Я ходил в румынскую школу. Относились к нам, украинцам, негативно. Бывало, что за незнание румынского языка учитель бил линейкой по протянутой руке или за ухо крутил. Всего три класса высидел. Дальше пошла работа: то коровы, то гуси. На учебу нет времени. Кроме того, не любил румынский язык. Мама мне на бумажке написала русскую азбуку, а я рядом поставил румынские буквы и складывал слова. Стол, к примеру, назывался «маса». По ночам ходили военные патрули. За невыплаты налогов у нас в семье забрали швейную машинку и ковер сдерли со стены. Тогда их ткали хорошо, у мамы даже имелся специальный верстат. Она прекрасная рукодельница была.
При румынах в районе подпольно действовали коммунисты. Мне особенно врезался в память мужчина по фамилии Мишуня, большой мужик. Он по ночам ходил в Одессу и приносил оттуда газеты и листовки. Переправлялся через реку Днестр по лиману. Что интересно, делал это с помощью двух связанных тыкв. Как переплывал, то прятал их с той стороны, потом шел в город за листовками и газетами, после обратно приходил к тыквам и переправляется назад. С помощью моего отца раздавал их по селу. Мишуня держал забегаловку, которая называлась шинком. Торговал вином. Самое забавное, что когда пришли Советы, то они его посадили. Дали за что-то десять лет. За что именно, не знаю.
В 1939 году по радио сообщили о начале Второй Мировой войны. Был у нас в селе моторист, работавший на мельнице. Он в открытом окне поставил радио, и когда я проходил мимо, то сообщил, что немцы ворвались в Польшу. Через несколько дней стало известно, что фашисты вплотную подошли к России. Пришел я к тете с дядей, сообщил им, что мировая война разгорается.
В 1940 году к нам зашли советские войска. Я к тому времени уже работал у немца, женатого на маминой двоюродной сестре. Он был великолепный специалист. Взял меня подручным. Вместе разливали в графины с ручкой ситро и лимонад. Когда по дороге шли русские войска, стояла страшная жара. Мы старались ящиками воду выставлять на обочинах, чтобы они попили. Что запомнилось: хотя все солдаты были в гимнастерках, многие через плечо несли скатки с шинелями. Я еще пацаном был, интересно. Румыны тикали и забирали с собой все, до чего только дотягивались. Брали скот, барашек. Но советы высадили на Дунае десант с транспортных самолетов. В районе города Килия остановили румын. Стали спрашивать, где они взяли коров. Разоружили их и отправили скот назад. Вот так освободили Бессарабию.
Пошли колхозы. Отец вступил. Куда все, туда и он. Хочешь, не хочешь. Избрали на сходе председателя и писаря в правление. Но я туда не ходил по малолетству. Открыли магазин, где продавали спички, табак и прочие товары. К сожалению, вскоре отец умер из-за пьянства.
Мама стала работать в военкомате уборщицей. Там услышала информацию о том, что желающим выехать в Россию будут организовывать подводы. А меня буквально накануне освобождения побили этнические немцы. Домой принесли всего избитого в одеяле. Я погнал пасти дядькину корову, а другой товарищ имел много коров, пять или десять штук, во главе с быком. Рядом с пастбищем находилось скошенное поле пшеницы или ячменя. Бык пошел туда стога разбрасывать, немцы поймали его, а тот в ответ поднял мужика на рога и перекинул через себя. За другим стал бегать. Эти этнические немцы затаили зло. Быка не поймали, а меня словили и страшно избили. Так что на фронте я был такой злой, что в плен немцев не брал. Еле спасли. Соседи помогали. Потом суд был, присудили им большой штраф. Дали каждому из нападавших по пять лет.
Так что мы с мамой решили поехать в Россию. Прибыли на Кубань в станицу Павловская, что неподалеку от Ростова. Здесь 22 июня 1941 года сообщили по радио о начале Великой Отечественной войны. Работал в колхозе. Прямо в поле получил повестку. Отправился в военкомат, оттуда 18 октября 1941-го в числе четырех тысяч призывников попал на обучение в запасной полк под Сталинград. К лету 1942 года стал рядовым бойцом в 777-м стрелковом полку 227-й стрелковой дивизии. Первый бой приняли в районе Харькова. Еле вырвались из «котла». Отступили небольшой группой. Начал воевать под Сталинградом. Копали противотанковый ров. Внезапно начался налет. Я как раз наполовину вырыл противовоздушную щель. Смог только ногами залезть, а голова осталась наверху. И меня осколком в макушку ранило.
Отправили катером через Волгу. Вокруг полным-полно раненых. Куда хочешь, туда и иди. Ни деревни, ни станции. Сплошная степь. Вдвоем с товарищем кое-как добрались до железнодорожной станции. Идет санитарный поезд с Красным Крестом. Машинист видит нас, перевязанных бинтами. Остановился, санитары подобрали. Отвезли сперва в Челябинск. Там не принимают, госпиталя все забиты. Отправили по деревням по два человека. Долго лечили.
После выздоровления попал в Уфу, оттуда после обучения на связиста отправляют на фронт. В мае 1944 года стал связистом в 9-м гвардейском стрелковом полку 3-й гвардейской стрелковой Волновахской Краснознаменной ордена Суворова дивизии. Гоняли повсюду как телефониста. Катушку на плечи, аппарат под мышку и наводил связь. Освобождали различные страны.
Воевали в белорусских болотах. Стелили гать, иначе только «бульк», и все. Не вылезешь. Делали настил из досок. Причем такой крепкий, что можно было даже пулемет перетягивать. Солдаты проходили цепочкой. Мы вышли в тыл к немцам и перекрыли важную дорогу. Потом наши начали наступать, а мы тут как тут. И многих врагов взяли в плен. Потом двинулись в Польшу и Прибалтику. Здесь я увидел польские войска в бою. Не впечатлили.
Однажды к нам во взвод пришел командир полковой разведки. Стал приглядываться. После подошел к нашему взводному. Дело было к вечеру, уже стемнело. Немцы начали выпускать осветительные ракеты на парашютах. А у меня карабин хорошо пристрелянный. Я ложусь на спину, жду, когда ракета загорится и выпустит парашют. Стреляю и пробиваю парашютный шелк. Ракета валится на землю. Командир разведки, видя такое дело, говорит: «Я этого солдата к себе забираю». И мне приказывает с ним идти. А командиру связи за меня двоих новобранцев прислал. Как попал к разведчикам, стал учить немецкий язык. С этим строго было. Надо хоть что-то понимать. Выходили по ночам. Ни шума, ни скрипа. Когда ракета взлетает, светло так, что хоть иголки собирай. И немцы в это время хорошо трепали разведчиков. Моя задача заключалась в том, чтобы пробивать парашюты. Метко стрелял, всегда «пятерки» получал по стрельбе. Пули ложились одна к другой на мишени. Другие говорили, мол, у меня карабин хороший. Всегда давал его любому желающему, но тот не мог попасть.
Форсировали множество рек. В том числе по льду переправлялись. При форсировании Немана командир меня вызывает и говорит: «Бери две катушки и с группой разведчиков идите к мосту. Форсируйте по нему реку и там окопайтесь». Мы все сделали, разведчики, человек восемь или десять, шли впереди. Сзади мы вдвоем, связисты. Только перешли мост, как раздался взрыв, середина моста упала в воду. Мы остались на той стороне. По счастью, кабель уцелел. У разведчиков автоматы, а у нас карабины. Но что он сделает, сколько ты убьешь. И патронов с собой мало. Вызвал артиллерию, просил огонь по нашим координатам. Но мне ответили, что надо потерпеть до утра. Тогда к нам придет помощь, потому что реку станут форсировать все части полка. Отбили ночную атаку врага. Они наступали вперед сломя голову. Били как сумасшедшие из автоматов. По всей видимости, шнапсу напились. Их тоже перед атакой поили. Как звери рвались. Кое-как отбились. Спасло то, что враги также смерти боялись, а мы хорошо окопались. Тщательно целился и стрелял из карабина. Утром подоспело подкрепление. За этот бой мне вручили Орден Славы III-й степени.
27 февраля 1945 года меня ранило. При интереснейших обстоятельствах. Выдали нам красные ленд-лизовские английские ботинки, сделанные из свинячьей шкуры. Подошва плохая, пропускала воду внутрь. У меня на марше нога спарилась, пошли пузыри, огромные, как черешня. Я докладываю командиру, что не могу дальше идти. Тот отвечает, что это не его дело. Надо наступать. Я остался, все-таки. Сел на обочину, скидываю портянки, достал булавку, с ее помощью проколол пузыри и спустил воду. Помазал каким-то кремом, и снова ботинки одел. Надо своих догонять, иначе сочтут дезертиром. Иду по дороге, там сидит такой же бедолага, как и я. Выручил его, потом третьего. Втроем дальше пошли. Смотрим, что что-то чернеет. Это стоят наши танки. Окрик: «Стой! Кто идет?» Отвечает, что свои. Командир танкистов приходит, расспрашивает, откуда мы. Все докладываем. Он нас отправил на кухню с приказом поужинать и заваливаться на сеновал. А утром он покажет нам, куда идти к родной дивизии. Горячо его поблагодарили.
Утром приходим в часть. Взводный подзывает старшину и говорит: «Дезертиры пришли». Собрался нас отправлять в штрафную роту. Никаких возражений слышать не желает. Тут шальной снаряд падает неподалеку от нас. Осколками убивает на месте командира и старшину. Меня легко ранит в нос, остальным тоже досталось. Отправили нас в медсанбат, а потом в госпиталь. Так получилось, что снаряд спас меня от штрафной роты. В целом, хочу сказать, что на фронте марши были очень длинными и изматывающими. Тяжело приходилось.
На Эльбе встретились с американскими войсками. Напились на радостях и по старому славянскому обычаю начали драться. Разняли. На следующий день помирились и менялись. Я свою ложку отдал, а союзники мне портсигар, в котором при открытии зажигалась лампочка. Красиво. Здесь же встретили 9 мая 1945-го, День Победы. Сильно радовался. Живой остался. Смерть прошла мимо.
- Как часто рвалась связь?
- Практически во время каждого артналета. Надо было ремонтировать. Посылает командир ликвидировать порыв. Клянет при этом всех кого может. Хочешь, не хочешь, есть налет или нет, но надо идти. Выскочил, а снайпер прицелился, и ты готов. В первый выход двух связистов убило передо мной. Подошла моя очередь. Лихорадочно размышляю, как же мне спастись. И при этом еще и задание выполнить. Вокруг один мат. Мешает сосредоточиться. А при выходе из блиндажа связисты как на ладони видны. Тогда я стал бежать зигзагами. И помогло: ушел от пули. Когда до кустов осталось совсем немного, прямо передо мной чиркнула пуля. Тут же падаю на землю. Лицом в грязь. Зато убежал. Лежу, не дышу. Снайпер наблюдает. Пополз, нашел порыв. Со мной был запасной кабель, метров 50. Прикрутил один конец, теперь надо найти второй. Руками грязь переворачиваю. Нахожу второй конец. Соединил их. Присоединился, по телефону командир приказал возвращаться назад. Но я отказался, немецкий снайпер бы меня точно убил. В итоге отправился в штаб батальона. Через бугорок перебрался, и среди своих. Там переночевал, на следующий день рано утром пошел на НП.
- Как вскрывали оболочку проводов?
- Чем приходилось. Она была тряпичная, ее вскрывали то зубами, то ножом. Но все-таки зубами было проще работать. Разжевал оболочку, и все. Голову не поднимаешь – убьют. Пули мимо головы часто свистели.
- Сколько связистов выходило на ликвидацию порывов?
- В одиночку. Хотя было страшновато. Однажды довелось столкнуться с немецкой разведкой. Устроили засаду на проводе. Хорошо, что я их раньше приметил. Снял с пояса «лимонку», кинул к ним, потом с карабина пострелял. Их двое было. В итоге – медаль «За отвагу». Во время выхода на устранение порывов всегда за местностью следил. Те, кто не замечал происходящего вокруг, гибли.
 |
Феоктист Макарович Хоницкий, с. Новоандреевка Симферопольского района Республики Крым, 26 марта 2014 года |
- Трофейное снаряжение использовали?
- Немецкие трофейные провода мы никогда не брали. Вот телефонные аппараты – те да, хорошие машинки. И звонок имелся, не то, что у наших. Кроме того, советскую трубку, в которой в холодную погоду замерзала угольная пыль, приходилось держать под мышкой для согрева. Иначе ничего не услышишь. Отдачи не будет.
- Большие потери несли связисты?
- А как же. Из десяти ребят в отделении до Победы дошел я один. Остальные кто убит, кто ранен.
- Как бы вы оценили карабин Мосина?
- Хорошее оружие. Но тут надо знать, как стрелять. Очень важно задерживать дыхание, когда спускаешь курок. Иначе не попадешь, ведь при вдохе или выдохе руки всегда дрожат. Из немецкого карабина даже и не пробовал стрелять. Не интересно. А вот автоматы у врага подбирал. Очень удобные, короткие и с откидным прикладом. Носил «шмайссер» какое-то время. Только патронов к нему не хватало. Выбросил в итоге к чертовой матери.
- Как относились в войсках к партии, Сталину?
- Особых разговоров вести на передовой не разрешалось. Даже курили с опаской. Немцы на огонек тут же мины бросали. Самокрутки в кулаке зажимали, и при этом до земли пригибались. Так что разговоров, а тем более на политическую тему, никто не вел.
- Как к пленным немцам относились?
- Я лично не брал. Стрелял на месте. Злость внутри сидела. Если много сдавались, тогда не убивал. Если же два или три – пускал в расход.
- Как вас встречало мирное население в освобождаемых странах?
- Белорусы сидели в лесу, как партизаны. Бульбу выносили. Поляки побаивались нас. С опаской смотрели на оружие. Мирные немцы от нас убегали. Эвакуировались. Первое время мы заходили в подвалы и пробовали припасы и закатки. Но вскоре один из наших ребят отравился после визита туда. После чего доктор категорически запретил всем ходить на поиски трофеев. Нельзя ничего трогать. Даже такое бывало, что настенные часы минировали. Мы старались ничего не брать в руки. Разве что штыком проверяли. Я лично как-то под часами нашел мину-ловушку, которая с хлопком разорвалась. Если бы руками взял – по локоть оторвало бы.
- Посылали ли посылки домой из Германии?
- Нет, я таким не занимался. Командир строгий был. Хотя сам что-то отправлял.
- Как кормили на фронте?
- Другой раз придем на раздачу, а полевая кухня полетела вверх при обстреле. Перебивались сухарями. Пробовал американскую тушенку. Все вкусное было голодному. Всегда искали, чего бы поесть. Мне кажется, что и собаку бы съели, будь такая возможность. От сухарей на деснах постоянно кровь выступала.
- Со вшами как боролись?
- Загрызали они нас страшно. Чесался постоянно. Жуть. И прожарку негде устроить. Постоянно на передовой.
- Женщины у вас в части служили?
- Да. Я к ним хорошо относился, хотя многие их называли «рама».
- Как к замполитам относились?
- Хорошо, послушать их было интересно.
- С власовцами сталкивались?
- Было дело. Как-то сели мы в лесу у небольшой дорожки. Только бричка может проехать. Курим. Вдруг из кустов вылезают двое. Мы их тут же схватили. В немецкой форме. Оказались бывшие наши. Советские. Один и з них оказался родом из Баку. С нами также кавказец был, он не стал дальше слушать, только крикнул: «Ах ты падла!» Расстрелял их на месте. У них были немецкие автоматы. Попали к нам нечаянно. Напоролись себе на голову. Власовцев не брали в плен. Расстреливали.
- С особым отделом довелось иметь дело?
- Нет, с ними не приходилось общаться. Никаких грехов за мной не водилось.
- Что было самым страшным на фронте?
- Идти в разведку. Боишься страшно, а идти все равно надо. Приказ есть приказ.
После окончания войны мы стояли на Эльбе, меня послали учиться в школу младших командиров. Ходили строем в столовую. Стали нормально и регулярно питаться. Отдыхали после фронта. И тут приказали нам собираться на войну с Японией. Из Германии прибыли в Варшаву, там нашу дивизию погрузили в три эшелона и повезли на Дальний Восток. Доехали до озера Байкал, и война закончилась. Вернулись назад. В мае 1946-го меня перевели в 6-й отдельный батальон связи. 21 апреля 1947 года демобилизовался. Отправился в Одесскую область.
Пошел в район. На мельницу охранником. Меня сразу приняли. Время голодное, получаю на руки 360 рублей в месяц. Собаки со мной бегают. Железная дорога к складам ведет. Все надо проверять. Однажды на смене увидел у одного из складов какой-то темный силуэт. Подбираюсь поближе, карабин в руках. Пригляделся: женщина горстями пшеницу в мешок собирает из жерновов. Я ей прикладом по спине бацнул. С ног упала, и высыпалось все. Кричу напарнику, который на воротах стоял. Тот прибегает. Вдвоем оттащили ее в каптерку. Вызвали по телефону начальника караула. Ей впаяли три года. Она оказалась родом из болгарского села. И рабочие на мельнице меня предупредили, что ее родичи будут мстить. Убьют еще. На следующий день обнаружил дырку в помещении, через которую тянули мешками пшеницу. Я это увидел, а если бы не поймал, то сам получил бы десять лет срока. Карабин в руки, выстрелил вверх. Неподалеку находилась милиция, подбежали. Арестовали нарушителя. Ему десять лет присудили. Вижу такое дурное дело. Меня точно пристрелят, тем более, что в свою деревню надо через болгарское село идти.
Снимаюсь с учета, получаю паспорт и военный билет. Приезжает двоюродный брат, и с ним поехал в Одессу, где устроился в геолого-разведывательную партию. Там зарабатывал хорошие деньги. В Крым, в село Новоандреевку переехал в 1950 году. Женился, отстроил хату родителей супруги. Леса накупил и камня, капитально отремонтировал и расстроил дом. В колхозе имени Андрея Александровича Жданова трудился штукатуром, затем каменщиком, печником. Был на все руки мастером. В 1983 году вышел на заслуженный отдых.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
