Макаров Анатолий Александрович

И.В. Для начала расскажите, Анатолий Александрович, о вашей довоенной жизни.

А.М. Вас интересует вопрос, где я родился, где крестился и так далее? Хорошо! Значит, я, Макаров Анатолий Александрович, родился 2-го сентября 1925-го года в городе Уфе. Отец у меня был служащий, трудился бухгалтером, а мать вообще нигде не работала. Но я плохо отца помню. Вскоре после моего рождения родители развелись.

И.В. Семья была у вас большая?

А.М. Нас у отца с матерью было восемь человек — четыре сестры и четыре брата. После школы я поступил учиться в железнодорожное училище, тоже в Уфе. Это произошло еще в 1940-м году. Там я, как говорят, осваивал специальность котельщика. Но после того, как мне во время учебы попала в глаз стружка, я это училище бросил и сбежал оттуда на завод. Нам всем приходилось в то трудное время работать. Один брат всю жизнь проработал фрезеровщиком горного оборудования. Другой брат Костя работал связистом на телефонной связи. Младший брат был в то время еще пацаном. А так-то он вообще — шофер. Ну а я в итоге стал радистом.

И.В. Голод испытывали перед войной?

А.М. Ну как мы могли его не испытывать? Уже начиная с 1939 года у нас начался голод. Ничего хорошего не было. Ведь, как известно, уже в то время шла Вторая мировая война.

И.В. Начало войны помните?

А.М. Конечно, помню. Запомнилось очень памятное обращение Сталина к народу по радио.

И.В. Что вы делали до призыва в армию?

А.М. Собственно говоря, я так и продолжал работать на заводе пишущих машин в Уфе, на котором, правда, в связи с начавшейся войной стали производить 120-миллиметровые мины. Туда я, как уже тебе сказал, сбежал из железнодорожного училища.

И.В. Какой у вас был график работ?

А.М. 12 через 12. Работали мы, кстати говоря, без выходных.

И.В. Вместе с вами работала в основном несовершеннолетняя молодежь или взрослых было тоже немало?

А.М. Ну с нами работали не только молодые. Ведь не всех мужчин у нас забрали в ряды Красной Армии. Были и те, которые имели на предприятии бронь. Несмотря на то, что мне было тогда 15 лет, работали мы наравне со взрослыми мужчинами. Я до сих пор помню свою работу: корпус мины — это была чугунная такая болванка. За смену мне нужно было собрать пятнадцать таких штук. На заводе все шло операциям. Так, например, в одной операции я выполнял, предположим, такую работу: обрезал хвостовик, который шел с литейки. Оттуда же шло чугунное литье, которое я просверливал, потом нарезал на нем резьбу и сбрасывал. В следующей операции у меня была уже другая работа. Например, я вырезал полностью снаряд и так далее. Сам я по своей должности был токарем.

И.В. Когда вас призвали в армию?

А.М. Меня призвали в армию в мае 1943-го года.

И.В. В качестве кого вы служили?

А.М. Сначала я был радистом, а потом нас направили на «передок». Там уже я стал разведчиком.

И.В. Где вы обучались своей специальности?

А.М. Сразу после того, как меня призвали в армию, я попал на Ростовские радиокурсы. Фактически это была военная часть, которая имела такое название. Размещались они, правда, не в Ростове, а в Казахстане.

И.В. Чему вам там обучали?

А.М. Мы изучали все радиостанции. Потом, это случилось уже весной 1944-го года, нас погрузили в эшелон и отправили на фронт, но в Москве нас остановили и частично выгрузили. Несколько человек были взяты в какой-то учебный отдел при Главном Управлении Красной Армии. Там нас уже доучивали как радистов для разведки. Мы изучали уже все радиостанции: и английские, и немецкие, и наши отечественные. Короче говоря, мы на них работали. И там мы пробыли несколько месяцев.

И.В. Вас готовили для выброски в тыл?

А.М. Нас готовили кого куда. Я вот, например, попал в группу, которая пошла прямо и непосредственно на фронт. Мы входили в состав 2-й Ударной армии под командованием генерала Федюнинского. Должен сказать, что в то время мы в основном работали в лесу. Как это происходило? Вот, скажем, у нас начинаются занятия. Мы не сидим в классе, а сразу уходим на практические занятия в лес. Одна группа направляется в одну сторону леса, а другая — в другую. Затем мы начинаем друг с другом связываться. Причем работали мы на самых разных радиостанциях: на американских радиостанциях с мотором, на маленьких английских радиостанциях, на наших больших радиостанциях «Север-БИС», на немецких радиостанциях.

И.В. А рукопашному бою вас обучали?

А.М. Рукопашному бою обучают сразу при призыве в армию. А для нас, будущих связистов, пусть и в разведке, основной обязанностью, как я уже сказал, основой основ были радиостанции. Мы должны были в совершенстве знать те радиостанции, на котором в будущем нам предстояло работать. Это была наша специальность. А заниматься изучением рукопашного боя нам было некогда.

И.В. Как так получилось, что вы попали в обычную разведку?

А.М. Знаешь, когда мы эту «учебку» закончили, нас не сразу еще взяли в разведку. Я по распределению, которое у нас тогда шло, получил направление в 103-й Отдельный полк связи 2-й Ударной армии. Мы обеспечивали связью армию. Но нельзя сказать, что я все время находился именно при штабе армии. Я состоял при штабе многих всяких подразделений. Такова была специфика нашего полка. В нем служили и просто связисты, и радисты, и все-все-все, которые непрерывно обеспечивали связью 2-ю Уданую армию. Мы работали на «морзянке» на станции РСБ, которая размещалась в машине. Там был дежурный, и так далее.

После этого прошло какое-то время, как меня перевели в другой полк. Там вдруг весь наш состав построили. Вдоль рядов стал проходить командир полка. Он подходит к одному, к другому, и все говорит: «В разведку, в разведку!» Подходит ко мне и говорит то же самое: «В разведку!» «Товарищ гвардии полковник! - обратился я к нему. - Я на самом деле ничего не умею делать». «Как не умеете?» - спрашивает тот. «В основном мы учили радиодело: изучали радиостанции и прочее. И работал я радистом». «В разведку, - сказал он и обратился к кому-то из своих: - Старший лейтенант такой-то, вот с ним пойдите и позанимайтесь». Мы с ним пошли и стали отдельно заниматься. Он с собой взял гранаты. Мы прямо на переднем крае, в окопах, их покидали, после чего он сказал: «Все нормально, будешь разведчиком». Так я попал во взвод разведки. Там же меня ранило.

И.В. Как вы считаете, по какой причине вас перевели из отдельного полка связи в полковую разведку?

А.М. Это в 1944-м году вышел такой специальный приказ Сталина — отправить всех радистов мужского полка на передний край, а на их место поставить женщин. Так нас убрали из штабной, по сути дела, части. Тогда уже вовсю шел фронт. Правда, Прибалтика особенных боевых действий в то время не вела. Основные сражения все-таки разворачивались в направлении на Варшаву и так далее. Наши все силы перебрасывали туда. А здесь просто, так сказать, держали направление. Правда, мы все же продвигались. Я прошел путь от Пскова через Ригу. Проходили мы, помнится, через такие города, как Валга. После взятия Риги у нас был небольшой отдых. Сколько-то мы, помню, простояли на одном месте. А затем нас двинули уже дальше за Ригу. Мы прошли через города Вальмиер и Цесис. А когда нас повернули правее к морю в марте месяце 1945-го года, то меня ранило.

И.В. В какой группе вы находились?

А.М. Я был в группе захвата, которая состояла из пяти человек.

И.В. Какие задачи вы выполняли?

А.М. Задача у нас была одна — взять пленного. Ведь мы считались не дивизионной и не армейской разведкой, а полковой. Причем пленного нужно следовало брать прямо на переднем крае. Сначала мы шли по нейтральной полосе, ну а после выходили в расположение немцев. Мы брали «языка», больше ничего не делали. Прикрывала нас такая группа прикрытия.

И.В. Часто ли ходили на «поиски»?

А.М. Нет, на «поиски» мы ходили не так уж и часто: вот, бывает, сходим на них, возьмем «языка», и нам на какое-то время предоставляется отдых. Но ведь прежде, чем взять «языка», мы все время ходим на территорию, на которой просматриваем район, про который нам сообщили: здесь, мол, выдвинута точка, и вы должны в этом месте взять «языка». Это уже потом мы ждем, как говорят, конкретного сигнала.

И.В. Среди ваших наград есть медаль «За отвагу». За что ее вам дали?

А.М. За «языка».

И.В. Вы помните, как его брали?

А.М. Милый мой, мне кажется, что эту медаль мне дали за конкретное дело. Ведь кроме взятия «языка» у нас состоялся бой, во время которого погиб наш офицер, лейтенант. Получилось это так. Кругом проходила какая-то лесистая местность. И вдруг мы наткнулись на немецкие блиндажи. В то время шел сильный снег и из-за этого получалась плохая видимость. Как только немцы нас заметили, то открыли ураганный огонь из пулеметов и тем самым преградили нам отход. Несколько наших ребят погибло. А этот лейтенант оказался в пятидесяти метрах в чем-то типа воронки. Его там тоже убили. В тот день мы вернулись с «языком». Нам дали задание этого лейтенанта оттуда вытащить. Вот мы его и вытаскивали, как говорят. Все это происходило уже в марте месяце 1945-го года. Погода была хорошая, светила луна. Тогда, помню, мы носили американские ботинки с подковами. Такие же ботинки носили, между прочим, и офицеры. Так вот мы его волокли и слышали, как рядом разговаривают немцы. Они находились от нас примерно в пятидесяти метрах. Но никому и в голову не приходило мысли бежать. Вот за это мне эту награду и дали. Правда, она потом затерялась. Мне ее вручили уже после войны. Но мне запомнился и еще один случай из моей жизни в разведке. Значит, когда я в другой раз пошел вместе со своими товарищами на задание, выяснилось, что наши саперы плохо разминировали нашу дорогу. И уже при подходе непосредственно к оборонительной линии немцев мы наткнулись на мины. Одного из моих товарищей ранило, другому что-то оторвало, третьему угодил осколок в живот. Меня тоже ударило комком земли. Я подумал, что тоже ранен. Но когда ощупал себя, понял, что все цело.

И.В. Сколько на вашем счету было «языков».

А.М. Понимаешь, я долго в разведке не был. Мы успели взять только одного «языка». А потом меня ранило. Наша 123-я стрелковая дивизия должна была осуществить какую-то переправу. Потом нас собирались отправить на войну с японцами на Дальний Восток. Получается, что тогда, еще в марте 1945 года, обсуждался этот вопрос. Нас собрали, я имею в виду разведчиков, поваров и прочую шушеру, и послали в бой. От части уже почти ничего не осталось. Грубо говоря, осталось знамя полка, остался штаб полка и остальные службы вроде поваров и прочих. Всех их отправили на передний край. В этом-то бою меня как раз и ранило в ногу. В пехоте, как говориться, долго не держат. Ранение оказалось пулевое. Мы просто пошли в наступление, считай. Я шел в цепи из нескольких человек. Вдруг, шик — и у меня нога долой. Можно сказать, мы прошли всего 30-40 метров от наших окопов, как внезапно были атакованы фашистами. Я, естественно, кинулся обратно в окоп. Я там, конечно, все себе распорол. Когда все снял, у меня выступило белое мясо. Пошла кровь. Я сам себе все забинтовал. Потом пришла медсестра и отправила меня санроту. Оттуда меня доставили в медико-санитарный батальон. В медсанбате я пролежал два или три дня. Точно этого я уже сейчас и не помню. В основном я там отсыпался. Ведь когда мы находились на переднем крае, то там, как говориться, особенно и не поспишь. Затем попал в госпиталь в город Добеле (он находился далеко от переднего края) и уже оттуда, буквально через несколько дней — в другой госпиталь, расположенный примерно в районе города Клайпеды или, по-моему, Даугавпилса. Там же меня застало и окончание войны. Радовались все: и те, кто был с ногами, и те, кто их уже и не имел. А в конце мая меня из госпиталя уже выписали.

Впоследствии меня признали инвалидом Отечественной войны. Затем я около пяти лет, до 1950 года, продолжал свою службу в армии.

И.В. Почему вас как инвалида не демобилизовали?

А.М. Ну инвалидом меня признали не во время войны. Хотя нога у меня была перебита основательно. После того, как меня из госпиталя выписали, то направили в другую часть — в 29-ю гвардейскую стрелковую дивизию, и назначили опять на должность радиста. Я находился все время в подчинении у командующего артиллерией дивизии.

И.В. Если не ошибаюсь, в вашей дивизии был знаменитый «матросовский» полк?

А.М. Нет, в то время «матросовский» полк уже не входил в состав нашей 29-й гвардейской стрелковой дивизии. В то время вовсю шла демобилизация. Нас переформировали. Была сделана перенумерация, в результате которой «матросовский» полк перешел в другую дивизию — в 36-ю гвардейскую механизированную дивизию. Прежней 29-й гвардейской дивизии, таким образом, не стало. Но мы являлись соседями, мы внизу находились, а они — наверху. И вот я все время состоял во взводе управления командующего артиллерией дивизии. В подчинении этого взвода находились разведчики, мотоциклисты и радисты. В общем, существовала своего рода абсурдность. Я там был начальником радиостанции — помощником командира взвода. Работали мы в основном на радиостанциях РБМ. Это были такие переносные радиостанции. В одном ящике находились батареи, а в другом — сама радиостанция. Но я работал на радиостанциях еще до того, как стал разведчиком. Ведь в самом начале получил направление в штаб армии. Это уже потом я оказался непосредственно на переднем крае.

И.В. Вас берегли как разведчиков?

А.М. Конечно, берегли. Мы в атаку почти и не ходили, а занимались исключительно и только взятием «языка». Наш взвод совершенно отдельно жил от других солдат.

И.В. Большие перемещения на фронте часто делали?

А.М. Часто. Ведь передислокация частей шла все время. Дело доходило до того, что если сегодня, скажем, мы находимся в одной армии, то завтра могли оказаться в другой. Случалось, что нас постоянно перебрасывали.