Мантров Петр Артемьевич

- Я родом из Пензенской области, родился там в 1925-м году в селе Потьма Голицынского (а ныне Мокшанского) района. Отец работал на железной дороге, а мама была домохозяйкой и нигде не работала. В семье нас было шестеро детей, что по тем временам и не очень-то много. Среди детворы я был самым средним, старше меня было лишь два брата, двадцать первого и двадцать третьего годов. Другие братья были двадцать шестого года и двадцать восьмого годов, а самой младшей среди нас была сестра.

В школу я пошел там же, в Потьме, правда из-за того, что жили мы очень бедно, учебу мне после второго класса пришлось бросить. Но каким-то образом в моих бумагах появилась запись о том, что я получил полное четырехклассное начальное образование.

- Чем занимались вместо учебы?

- На земле работал, в колхозе.

- Отец к себе Вас не мог взять в помощники?

- Отец сначала поработал немного в колхозе, а потом посмотрел, что там только “палочки” ставят, а деньги не дают, и принял решение уехать на заработки. В Балашове он устроился работать путевым обходчиком, да так и проработал там почти всю жизнь. Даже в войну его не призвали на фронт, потому что на него наложили бронь. Поэтому нам пришлось так и жить: он - в Балашове, а мы у себя в деревне. Каждый месяц отец нам присылал мешок сухарей. Но потом нам всем, вместе с матерью, пришлось уехать из деревни, и мы поселились в Сталинграде, рядом с заводом “Красный октябрь”.

- Где вы там жили?

- Нам дали квартиру сразу, как мы приехали из Пензы.

- Как Вы узнали о начале войны?

- По радио сообщили. Дома у нас своего радиоприемника не было, поэтому мы эту информацию узнали из репродуктора.

Когда началась война, всем стали выдавать продовольственные карточки, а мне, пятнадцатилетнему подростку, их не дают, говорят: “Работать иди”. Поэтому мне пришлось устроиться пружинщиком на заводе “Баррикады”. Никакого обучения в ФЗО я не проходил, меня взяли прямо так, необученного. Мы изготавливали много различных видов пружин для винтовок и для пушек. Делали пружины как “на холодную”, так и “на горячую”. “На холодную” - это когда приходилось гнуть пружину без ее нагрева, достаточно было после лишь заточить края, чтобы она ровно стояла. А когда пружину делали “на горячую”, то прут вставляли в станок, где он электричеством сначала разогревался докрасна, а затем гнулся в спираль между специальными приспособлениями.

- С началом войны на заводе много было работающих детей, заменивших собой ушедших на фронт мужчин?

- Много, конечно. Над нами остались наставники, которые следили за тем, как выполняется работа. Иногда они помогали нам, подсказывая и показывая, как надо делать.

- Старшие братья работали вместе с Вами?

- Их сразу, как только началась война, сразу забрали на фронт. Все живы остались, лишь один получил ранение в глаз. На него сначала пришло извещение, что он пропал без вести, а потом оказалось, что он из-за полученного ранения лежал в госпитале.

На заводе я успел поработать месяца четыре, а затем его стали готовить к эвакуации. Часть оборудования и изделий собрали, погрузили на платформы и куда-то увезли. Рабочие завода тоже подлежали эвакуации, но я решил никуда не ехать, оставшись в Сталинграде. Работать стало негде и мы приняли решение возвратиться обратно, к себе в деревню, где работы всегда хватало. Иди, и работай, сколько хочешь! Поэтому я там косил сено, выращивал рожь. Машин тогда не было, и урожай приходилось убирать вручную, серпом. Я косил, а бабы собирали.

Зимой 1943-го пришла моя очередь идти в армию. Прислали повестку, по которой я должен был явиться в военкомат. Перед тем как отправиться в часть, все призывники прошли медицинскую комиссию. Из нашей деревни нас в тот день забрали в армию только двоих, никого подходящего по возрасту больше не нашлось. Из военкомата нас повезли в Пензу, а оттуда в небольшой городок Селикса, где нам предстояло пройти обучение перед отправкой на фронт. Занятия проходили как на улице, так и в учебных классах.

- Чему Вас там обучали?

- В Селиксе находился учебный полк, и мы проходили там простую стрелковую подготовку. Помимо всех боевых предметов большое внимание уделялось нашей физической подготовке, мы каждый день бегали туда-сюда.

- Как кормили в учебном полку?

- Хоть и плохо было со снабжением, бедно, но кормили нас там вполне сносно.

- В каких условиях жили?

- Нас держали в казарме. Но не в каменном здании, а в вырытой огромной землянке, сверху которой была еще деревянная надстройка с окнами.

- Присягу приняли?

- Нет, присягу в Селиксе я не принимал, я ее позже принял, в Горьком, куда нас отправили после Селиксы. Все это время мы занимались, готовились. Потом среди обучающихся красноармейцев отобрали кого на фронт, а кого в тыл. Несколько человек небольшого роста, в число которых попал и я, и отправили в Ижевск пилить лес. Все, что мы напилили, грузилось в вагоны и отправлялось туда, где требовались дрова. Наша лесозаготовка находилась на пригорке, а железная дорога, по которой подавались вагоны под погрузку, находилась в низине. Поэтому, прежде чем вагон загрузить бревнами, его нужно было вручную затолкать вверх на этот пригорок. Для ускорения погрузки, мы из вагона на землю клали доски, по которым закатывали внутрь напиленные бревна. Чтобы вагон в это время никуда самостоятельно не уехал, ему под колеса клали “шутник” - большой лом, в руку толщиной. А потом, когда вагон был полон, все наваливались на него, его слегка подталкивали плечом и он самостоятельно скатывался вниз, где сначала шел по прямой ветке, а затем останавливался. После того, как загруженные нами вагоны были сцеплены вместе, приходил паровоз, привозил нам новые пустые вагоны, а сам спускался вниз и забирал уже готовый состав.

- Кто руководил вами на лесозаготовках - военные или гражданские?

- Там были только гражданские, военных там не было. Все наши документы были у местного начальства.

- Во что вы были одеты?

- Мы были одеты в военную форму и шинели, а обуты в ботинки с обмотками. Ох, неудобными были эти обмотки! Упустишь ее, она упадет, покатится, а ты за ней бежишь, согнувшись, стараясь ее поймать.

Кормили там очень плохо, люди буквально подыхали от голода. Мы предложили своему начальству: “Дайте нам наши красноармейские книжки, и мы самостоятельно уйдем на фронт”. А они не дают. Тогда мы бросили все, и ушли оттуда. Где-то шли пешком, а где-то ехали на площадках и в тамбурах вагонов. Добраться мы смогли лишь до города Кукмора, но там нас задержал патруль и посадил в КПЗ. Когда нас туда привели, мы поначалу пытались возмущаться, но один мужик сказал: “Да здесь много сидит таких, как вы, беглых”. Каждый день в КПЗ приходил лейтенант из местного военкомата и, открыв окошечко в двери, командовал: “Такие-то и такие-то, на выход!” Забирал очередную партию и отправлял их на фронт. В один из дней среди других фамилий выкрикнули и мою. Пока в Кукморском военкомате на нас выписывали какие-то бумаги, мы поинтересовались: “Куда нас?” - “На пересыльный пункт, а оттуда в армию”. Затем выдали сухой паек, привели нас на вокзал, посадили в вагон и мы поехали сначала в Казань, а оттуда, переночевав, с маршевой ротой отправились на фронт. Едем в вагоне и один парень, достав откуда-то губную гармошку, стал на ней наигрывать какую-то веселую мелодию. Кто-то ему говорит: “Ты чего веселишься? Ты же на смерть едешь”, но из толпы возразили: “Ну и правильно… Играй, играй. Хоть напоследок повеселиться”.

- Сколько времени Вы провели в КПЗ?

- Долго, чуть меньше месяца, пока начальство разбиралось кто мы и откуда.

- Чем все это время занимались?

- Да ничем, сидели и все. В карты играли. Нас даже на работы не водили, наверное боялись, что мы разбежимся.

- Вы самостоятельно оставили воинскую часть. Вас не посчитали дезертирами?

- Нет. Какие же мы дезертиры? Мы сами идем на фронт!

- В военкомате Вам выдали новые документы?

- Нет, ничего нам там не дали. Новые документы я получил уже когда прибыл в часть.

На фронт я попал лишь спустя почти год после призыва, в 1944-м году. Привезли и выгрузили нас где-то в лесу, остальной путь пришлось идти пешком. Ночь, дождь, грязь. Как называлось то место, куда мы пришли к утру, я не знал, да и до сих пор не знаю. Там, в лесу, нас построили и офицеры-”покупатели” и стали всех прибывших разбирать кого куда. Спрашивают: “Кто из вас умеет быстро бегать?” Мой товарищ, удмурт Виктор Порох ответил, что он бегает быстро. Офицер забрал его к себе и поинтересовался: “Кто еще?” Но никто больше не отозвался. Тогда офицер поинтересовался у одного из саратовцев: “Пойдешь ко мне?” Тот отказался и офицер с таким же вопросом обратился ко мне. Я согласился. Он забрал нас двоих и привел в какую-то землянку. Я попал связистом в 5-ю батарею 3-го дивизиона 5-й Гвардейской минометной бригады Второго Белорусского фронта. По расчетам нас сразу не распределяли, нам сначала пришлось немного поучиться под присмотром одного старшего лейтенанта и лишь потом я получил назначение на батарею. Должен сказать, что служба связистом вполне себе нормальная, мне нравилась.

- Как Вас, молодого солдата, приняли старослужащие?

- Да там, в землянке, никого не было, кроме двух сержантов, связистов из дивизиона. Остальных людей не было, их на фронте побило. Один сержант был родом из Горького, Кокшайский его фамилия. Другой сержант был хохлом по фамилии Рудик. Ну, и нас двое новобранцев - я, пензенский, а второй удмурт. В расположении дивизиона еще была одна большая землянка, в которой постоянно находились связисты, телефонисты и водители. Эта землянка в народе называлась “Дом связи”.

- Оружие Вы получили уже на батарее?

- Да, уже на следующее утро нас вооружили, выдали теплую одежду, сапоги, и сказали, что нужно ехать на передовую, к нашим, заодно пожрать им отвезти. Они уехали на ночь туда, подготовиться, землянку вырыть. При этом меня взяли, а моего товарища-удмурта оставили в землянке.

- По какой причине?

- Да он был совсем уж мал ростом, даже меньше меня. Поэтому ему сказали: “Ты дома сиди, а мы поехали постреляем”. Утром сижу недалеко от землянки, дрова рублю. Тут подходит сержант и говорит мне: “Петя, давай, в землянку заходи. А то сейчас стрелять будут”. Не успел я толком закончить работу, как первая же мина угодила прямо в кучу дров, которые от взрыва раскидало в разные стороны. Я со страху быстро бросился в землянку. Хорошо, что рядом ни одной машины не было, а то бы их точно разбило.

- В чем заключалась на передовой позиции Ваша обязанность как связиста?

- Передавать команду на выстрел. Я держал связь командира батареи с командирами расчетов всех четырех установок “Катюш”, поэтому все команды “приготовиться!”, “огонь!” проходили через меня.

- Прокладка проводной связи с дивизионом тоже входила в Вашу обязанность?

- Нет, поскольку батареи находились друг от друга на значительных расстояниях, это была обязанностью дивизионных связистов. Я отвечал лишь за прокладку связи у себя на батарее.

- Каковы были первые впечатления от залпа гвардейского миномета?

- Страшно, конечно, было, когда полетели ракеты. Шумели они здорово - вжжж, вжжж, вжжж! Я даже слегка оглох от такого грохота.

- Машины при выстреле располагались далеко друг от друга?

- Да нет, не очень. Иногда даже всего одна машина выезжала на позицию. Заряжанием орудия занимались огневики и делали они это еще до того, как установка выдвигалась на позиции. На место приедут, поставят буссоль, хорошенько прицелятся и, дав залп, по-быстрому собираются и уезжают подальше в тыл. Поначалу немцы обязательно накрывали то место, откуда мы делали залп, хотя нас там уже не было. Но со временем, когда их уже стали посильнее давить, когда прошли Польшу и вошли на территорию Германии, то быстро уезжать с позиции перестали. Видимо, у немцев уже не было возможности выстрелить в ответ, чтобы уничтожить наши установки. За все то время, что я провел на батарее, у нас не было ни одного случая, чтобы немцы уничтожали хоть одну из наших установок.

- Автомобили, на которых размещались установки, часто ломались?

- Нет. У нас сначала были установки на ЗиСах, а потом мы получили хорошие американские “Студебеккеры”.

- Во время залпа установок Вы были обязаны надевать каску?

- Нет, никто ничего не надевал. За этим даже никто не следил. Все разбегаются перед залпом, а командир расчета, сидя в машине, просто крутил ручку. Крутанул ее - залп! - и полетели снаряды один за другим в сторону немцев.

- Противогазы носили?

- Хоть мне его и выдали, я его не носил. А вот огневики противогазы носили обязательно. С ними даже занятия по химической подготовке проводились, на которых они надевали противогазы и в них выполняли все необходимые действия по заряжанию установок.

В первое время, кроме установок на автомобилях, нам приходилось стрелять и из установок, размещенных в рамах. Там снаряды были совсем другими, не такими, как в “Катюшах” - те были остроносыми, а у этих спереди были большие головки. Их даже как-то шутливо называли в народе, но вот как - уже не помню. Установки вручную выставляли в нужном направлении, придавали им необходимый для стрельбы угол наклона. Все снаряды лежали в специальных деревянных контейнерах, их таким образом и укладывали на направляющие металлические рамы перед залпом. К хвосту каждого снаряда подсоединялись провода, по которым подавалось питание, цепь замыкалась и тот улетал. Снаряды для удобства транспортировки были прикручены к ящику и перед залпом их нужно было от него отсоединить. Если не успел этого сделать перед залпом, то, после выстрела снаряд улетал вместе с ящиком. Наши командиры, смеясь, шутили: “Немцы жалуются, что русские по ним ящиками бросаются”.

- На чем вывозились подобные установки для производства залпа?

- На грузовой машине. Вывезли, разгрузили и стали собирать уже на месте. Пока собираешь раму установки, приходит другая машина, груженная ящиками со снарядами.

- После залпа подобных установок эти рамы увозили или бросали там, откуда был совершен залп?

- Нет, их в обязательном порядке увозили.

- Вы, будучи связистом, передавали команду на открытие огня каждой из установок. А кто там принимал эту команду?

- Водитель машины или тот, кто будет стрелять. Когда приезжали и вставали на позиции, кем-нибудь из состава расчетов в кабины машин протягивались линии телефонного кабеля и подключались телефонные аппараты, по которому они получали команду.

- Были случаи, когда снаряд не улетал, а срабатывал, оставаясь на направляющих установки?

- Нет, таких случаев не было. Снаряд подвешивался к направляющим и фиксировался там, чтобы не упасть на землю. Когда замыкалась цепь, то снаряд уходил вверх безо всяких проблем.

- Доводилось батарее уезжать куда-нибудь далеко от своего места дислокации?

- Нет, мы далеко не ездили. Получили приказ, выдвинулись поближе к передовой, дали залп и быстренько возвращались обратно.

- Где получали снаряды для установок?

- Их привозили со склада, который был оборудован далеко от места нахождения нашей батареи, километрах в пяти. Там они, замаскированные, лежали в ящиках: в каждом ящике по одному снаряду.

- Как часто пополнялся боекомплект?

- Снаряды привозили по мере необходимости. Если нужно было, то машина с батарейцами из огневого взвода отправлялась на склад.

- Вас, связиста, привлекали к подвешиванию снарядов на установки?

- Нет, я не заряжал установки. Этим обычно занимались заряжающие, то есть те, в чью обязанность входило подвешивать снаряды на направляющие установок. Меня обычно вместе с номерами расчетов привлекали нести службу часовым при орудиях, крича всем: “Стой, кто идет”. Для часового обычно рылся небольшой круглый окоп, в котором он сидел, охраняя установки и прячась от немецких обстрелов. Однажды даже на переднем крае сидел наблюдателем, смотрел в бинокль, как немцы себе окопы углубляют.

- Артиллерийская разведка на батарее была?

- Нет, на батарее разведки не было. Координаты целей нам давала дивизионная разведка. Они работали отдельно от нас, определяя цели. А мы лишь приезжали, давали залп, разворачивались и уезжали назад.

- Как была организована служба связи на батарее? Вы ее несли посменно?

- Нет, я вообще один был связист на батарее.

- То место, где в тылу находилась батарея, имело прикрытия с воздуха?

- Это Вы про зенитки что ли? Нет, никто нас не прикрывал.

- Где Вы находились во время совершения маршей?

- Когда нужно было куда-то переехать, например, выдвинуться на передовую, то начальство садилось в кабины установок, а мы, все остальные, ехали в кузове грузовика.

- Как форсировали водные преграды во время маршей?

- А мы их проезжали, как правило, когда на реках уже были налажены мосты. Однажды подъезжаем к мосту через какую-то небольшую речку, а там часовой стоит: “Вы куда едете?” - “Как это куда? В Германию!” - “Да вы чего, тут же немцы рядом прорвались!” В общем, так он нас и не пустил на мост. Другой раз мы на машинах пытались перебраться через разрушенный мост. Одна из машин ехала аккуратно, но все-таки провалилась колесом в дыру и перегородила дорогу остальным. Помню, пока пытались эту машину вытащить и убрать с моста, я успел на рыбалку сходить. Бросил в реку гранату и насобирал немного рыбы для общего котла.

- Бойцы гвардейских частей обязаны были принять особую, гвардейскую присягу. Вы ее принимали?

- А как же. Нас построили, мы произнесли слова гвардейской присяги и после этого целовали знамя. Не помню, где это происходило, но помню, что в тот день шел дождь.

- Ваша батарея участвовала во взятии Берлина?

- Да, мы через Польшу до почти Берлина дошли, но в сам город не входили и в городских боях участия не принимали.

- Какие награды у Вас за участие в боевых действиях?

- За бои в Белоруссии я был награжден медалью. Есть у меня медаль “За взятие Варшавы”.

- С мирным населением в Польше и Германии доводилось иметь дело?

- Наши офицеры у них дома снимали, а мы ни с немцами, ни с поляками вообще не контактировали. Пару раз пытались с ними поговорить, но они говорят - не поймешь ничего, и мы бросили это дело. Главное, что они нам не пакостили. Я одно время выполнял роль адъютанта при офицере и, когда он уехал домой на побывку, ночевал у него на квартире. Там хоть поспал нормально, в кровати.

- Какое оружие было у Вас?

- Автомат ППС со складывающимся прикладом. Не могу сказать, хорошее это оружие или нет, потому что мне очень мало приходилось из него стрелять.

- А из немецкого оружия стрелять довелось?

- Нет, я немецкое оружие даже в руки не брал никогда.

- Как кормили в части?

- Гораздо лучше, чем в Селиксе. У нас свой повар был, хорошо готовил. К концу войны снабжение действующей армии продуктами было очень хорошим. До границы кормили еще плоховато, а вот когда перешли границу с Польшей, тут уже кормежка стала гораздо лучше. В Польше было много живности: коровы, куры, лошади - бери, режь, вари - поэтому мясо всегда было у солдата в котелке. Кухня на батарее у нас была своя, никуда за едой с термосами ходить не приходилось. Размещалась кухня на автомобиле, поэтому повар мог готовить даже во время движения.

- Не поверю, что поляки просто брали и отдавали вам свою птицу и скотину.

- Да куда там! Кто ж просто так отдаст свое добро? Практически всегда отнимать приходилось.

- Женщины на батарее были?

- Одна была, правда, кем она там являлась я не знаю. По-моему, она санинструктором была.

- Командирская ППЖ?

- Нет, она ничья была. Ей при размещении всегда подыскивали отдельную комнату.

- Вы всегда на постой вставали в населенных пунктах?

- Нет, все зависело от обстановки: когда и в землянке разместимся, а когда в хозяйских домах в каком-нибудь хуторе или городишке. Если мы размещались в землянке, то для ночлега санинструктору подыскивали какое-нибудь подходящее место.

- Немецкие продукты приходилось употреблять в пищу?

- Иногда приходилось пробовать немецкую колбасу и сало, а их галеты нам часто выдавали в сухпайке. Вообще у немцев много было хороших продукты. Пойдешь в атаку, захватишь какой-нибудь населенный пункт и начинаешь в поисках продуктов по их позициям шарить. Не брезговали и тем, чтобы у убитых чего-нибудь поискать. Конфеты, галеты или какое-нибудь печенье было почти у каждого немца.

- Как вам это доставалось, ведь первыми через вражеские позиции проходила пехота, у которой было преимущество в трофеях?

- Доставалось и нам. Пехота могла быстро пробить оборону и, не останавливаясь, пойти дальше в прорыв. Куда ей тут до поиска трофеев?

- А кроме продуктов, брали вы себе какие-нибудь трофеи?

- Брали. Например, отрезы тканей, которые можно было домой отправить. Еще среди нас очень ценились часы. Там вообще было так: вокруг все наше, поэтому бери что тебе понравилось. Однажды, в одном из разрушенных домов, я заметил стоящее пианино. Играть я на нем, разумеется, не мог, поэтому просто подошел, поднял крышку и пальцем несколько раз ударил по клавишам. Это увидел один солдат из нашей батареи, родом из Дагестана, и отругал меня: “Ты зачем это сделал? А вдруг это пианино заминировано было? Взорвался бы!” Но уже через полчаса я услышал, как кто-то играл на этом пианино.

- Были случаи, когда кто-то из Ваших сослуживцев подорвался на мине?

- Нет, такого не случалось, но все этого очень боялись. Еще боялись налетов немецкой авиации, которая нас хоть и не очень часто, но бомбила. Иногда вместо бомб с немецких самолетов сбрасывали нам на головы листовки с призывами к тому, чтобы мы сдавались.

- Как с ними поступали?

- Да никак, почитаешь да бросишь.

- Особый отдел и замполиты тех, кто читал, наказывали?

- Нет, им было все равно, читал ты или нет. Наш замполит, который был у нас на батарее, вообще ничем не занимался, лишь изредка читал нам политинформации. А все остальное время ходил, маялся от безделья. А своего особиста я и в глаза не видел ни разу.

- К вам в часть приходило пополнение из тех, кто побывал в плену или в оккупации?

- После нас в часть вообще пополнение не приходило, мы были последними, прибывшими в часть.

- Деньги Вам платили?

- Что-то платили, но вот сколько и за что уже не помню.

- Вы были комсомольцем?

- Нет, в комсомол я так и не вступил. В армии меня на это не агитировали: хочешь вступай, а хочешь - нет. Там среди нас даже верующие были, правда, они это напоказ не выставляли. Замполит знал, что они богу молятся, но никак им в этом не препятствовал.

- Где Вы закончили войну?

- Неподалеку от Берлина, где-то на берегу Одера. О Победе я, как связист, узнал первым на батарее. Хотя и без того эта новость моментально разнеслась по подразделениям, стоило одному сказать - и пошло-поехало.

- Как праздновали Победу?

- Да, не очень-то хорошо, все напились пьяными. У нас было сэкономлено спиртное из того, что выдавали по нормам, а когда этого не хватило, пришлось еще купить самогонки у местного населения. Нам выдавали местные деньги: в Польше польские, а в Германии немецкие. А если денег не было, то просто меняли на что-нибудь.

- Табачное довольствие Вам выдавалось?

- Да, табак мы получали. Правда, я не курил и поэтому все, что получал, отдавал своим ребятам, которые любили покурить. Некоторые, кто не курил, менялись с курящими на сахар, но я этого не делал и просто отдавал, безвозмездно.

- Как на фронте удавалось соблюдать гигиену?

- Обмундирование свое мы иногда сдавали на стирку банно-прачечной службе, но чаще всего приходилось стираться самим, если выпадала такая возможность. В бане мы тоже очень редко мылись, но, несмотря на это, вшей у нас практически не было.

- Из Германии посылки домой посылали?

- Посылал. Целых три посылки с различными тканями. Да оттуда всякое барахло целыми эшелонами вывозили.

- Зимой машины батареи красились в белый цвет?

- Нет, какого цвета они были с завода, такими круглый год и ходили.

- Чем занимались в минуты отдыха?

- Да ничем не занимались, просто отдыхали. Нужно тебе оружие почистить - чисть, хочешь поспать - спи.

- Письма домой часто писали?

- А чего там часто писать-то? Жив-здоров - вот и все новости. Многого все равно не напишешь, военная цензура все письма читала и могла не пропустить. Из дома тоже в письмах ничего особенного не писали, все то же самое - живы и здоровы.

- Награждали в дивизионе часто?

- Нет, очень редко. Получить награду это было целое событие. Чтобы вручить медаль полагалось построить весь личный состав, но у нас подобные построения проходили очень и очень редко. Свои медали я получил уже после окончания войны.

- Ранения у Вас были?

- На фронте не было, я травму уже после войны на заводе получил.

Как только закончилась война, мы переехали в Польшу, где разместились в огромной, четырех- или пятиэтажной, казарме. Видимо, раньше там находилась какая-то кавалерийская часть, поэтому, кроме нас нашлось место и для всей нашей техники. Все машины были размещены в бывших конюшнях с высокими потолками. Вскоре нашу 5-ю бригаду расформировали за ненадобностью и кого по домам отправили, а кого в другие части перевели. Я попал в артиллерийскую часть и оттуда меня, в числе других, отправили на курсы шоферов, сказав, что как только получим права, нас сразу же повысят в звании. Но никто из обучающихся, кроме меня, права так и не получил. Мне говорили: “Как же ты будешь сдавать экзамены? Ты же ничего не соображаешь, у тебя всего два класса образования”. А когда стали сдавать экзамены, то я самым первым их сдал, больше никто не смог. Наверное, поэтому и мне звания присваивать не стали, так я и остался рядовым.

- Много Ваших сослуживцев попало вместе с Вами в новую часть?

- Нет, я там был один, больше никого со мной туда не отправили.

- Новая часть тоже была гвардейской?

- Нет, обычной. Но я там продолжал носить свой гвардейский значок, и никто мне замечаний по этому поводу не делал. А потом, видимо, этот значок кому-то понравился и у меня его украли вместе с медалью “За взятие Варшавы”. За медаль я очень переживал, потому что она мне больше всех нравилась, красивая была.

- После демобилизации Вы возвратились в деревню?

- Мама к этому времени опять жила в Сталинграде, куда она вернулась после освобождения города, поэтому я поехал к маме. По возвращении из армии в мае 1948 году я немного отдохнул и в декабре пошел на работу. Работать шофером я не захотел, потому что зимой лазить под машиной, ремонтируя ее, мне не очень-то хотелось. Подумал снова устроиться пружинщиком на “Баррикады”, но оказалось, что этого цеха нет, он полностью разрушен попавшей в него бомбой. Пришлось работать в другом, сборочном, цехе, где собирали металлоконструкции. Работали по полторы смены каждый божий день: одну свою и еще полсмены оставляли сверхурочно. Я однажды не остался работать дополнительные полсмены, так меня из этого цеха перевели в другой, на более тяжелую работу. Вот так и жили…