Шишков Николай Михайлович

Я родился в 1926 году в поселке Новошумный Федоровского района Кустанайской области. Село большое было, 360 дворов, земли много, а вот леса не было, только, кое-где, березовые рощи.

В сентябре 1943 года я пошел в 9 класс, а в октябре меня призвали в армию. От моего села до призывного пункта 40 км было, так что я туда только вечером добрался. Только приехал, сразу же составили списки, после чего нас погрузили в эшелон и отправили в Челябинскую область, в Чеборкульские лагеря.

Ночью приехали на станцию, и пошли в эти лагеря, они километрах в 3 от станции находились. Пришли, нас в землянки завели: «Ложитесь спать, утром с вами разбираться будем». Утром нас подняли, построили, стали распределять кого куда. Меня направили в учебный батальон по подготовке младших командиров пехоты. Стали учиться. На улице морозы, а нас все время в лес на марши гоняли, изучали винтовку, занимались штыковым боем, преодолевали полосу препятствий.

До обеда все время в лесу или поле. Зима, холодно. У младших командиров бушлаты и ушанки, а у нас шинель и буденовка, да на ногах ботинки с обмотками. Но замерзнуть нам не давали – все время на ходу. В обеденный перерыв шли в столовую. Столовая – обычная конюшня, вместо столов доски прибиты, миски сделаны из консервных банок. Садимся по 12 человек, на эти двенадцать человек приносят ведро борща. Жижу по мискам разливаем, а на дне – вилок капусты, он еще и не сварился. Его тоже на двенадцать частей порежем и каждому в мисочку. И хлебушка 200 грамм, жиденький такой хлебушек… Все это съели – строиться. А еда-то слабая, есть все время хочется, так некоторые ребята на помойку бегали. Найдут там мерзлую картошку или кусочек капусты, и в карман. Вечером, после занятий, возвращались в землянку, там буржуйка топится. Так эту картошку или капусту на проволочку и над буржуйкой готовят.

После отбоя на нары ляжешь – подушек не было, белья не было – одно байковое одеяло как матрас прибито. Шапку под голову, шинелью накроешься и так спишь.

Вообще – страшное это место, Чеборкульские лагеря, хуже войны. К марту в нашей роте 12 человек умерли, а еще 150 человек из батальона лежали, как дистрофики, даже до туалета не могли дойти.

В марте нас погрузили в эшелоны и отправили на фронт. По пути встретились с ребятами из Гороховецких лагерей, это под Горьким. Чеборкулькие и Гороховецкие лагеря – это два самых тяжелых лагеря было, отвратительные условия, кормили кое-как.

Когда поехали на фронт, нам выдали сухпаек – прессованный концентрат и сухарики. Едешь, грызешь. Ближе к фронту нас высадили и мы пошли пешком. Днем спали, а ночью шли. Колонна – ни начала ни конца не было видно, тьма народа. Бывало, смотришь – крайний оторвался и упал, заснул.

Прибыл на фронт, где меня распределили в 9-ю стрелковую роту 609-го стрелкового полка 139-й стрелковой дивизии, которая в 1939 году участвовала в походе в Западную Белоруссию.

Как только прибыли в полк, нам сразу выдали 800 грамм белого хлеба, котелок супа, кашу. Мы не сразу съели, часть отложили. Старики это увидели и смеются: «Ешьте все, в обед мы вам еще дадим, после боя меньше народа остается».

В роте с нами начали заниматься, в лагерях-то мы всего один раз стреляли. Выдали винтовку, патроны, в патронташе 20, наверное, обойм, да еще пол вещмешка патронами забито. Начали учиться наступать. 45-мм пушки вели огонь, а мы должны были идти за взрывами. Причем, в кустиках поставили мишени, по которым мы должны были вести огонь, но нам про это никто ничего не сказал.

Прошло первое тренировочное занятие. Стали подводить итоги: «Тут мишени мало поражены, тогда-то было отставание от разрыва снарядов, надо ближе подходить». И потом опять обучение.

В апреле мы пошли бой под Чаусами, это в Белоруссии. После артиллерийской подготовки: «Встать! Ура!» Наша 9-я рота наступала несколько правее города, а остальные прямо на город. Масса народа идет, несколько цепей. Из города слышны автоматные очереди, но автомат метров на 300 бьет, а винтовка метров на 800-900, хорошо подготовленный стрелок может заставить залечь автоматчика. Идем вперед – никаких мыслей нет, просто стреляешь и стреляешь. Увидел немца, не увидел – все равно стреляешь.

С нами пулеметчики шли, так, в одном месте немцы нас заставили залечь, пошли в атаку, и тут их пулеметы как начали косить. Фрицы на землю падают. Тут же командир роты кричит: «Вперед! Вперед!» Прошли Чаусы. За городом лес был, в котором скрывались немцы, так командование несколько рот на его зачистку направило.

В пехоте я был около месяца, собственно, бой за Чаусы для меня был единственным боем в пехоте. После Чаусов у нас были большие потери, много погибло разведчиков и связистов. К нам в роту пришел старший лейтенант-разведчик, и стал отбирать ребят. Я ему говорю: «Возьмите меня в разведку. Я маленький, везде пролезу», – во мне роста полтора метра было. А старший лейтенант говорит: «Мне надо, чтобы ты пленного фрица нес», – так что меня не взяли. Потом к нам пришел старшина-связист, который взял к себе в роту связи, во взвод линейщиков.

Моей задачей было прокладка связи от полка к батальону. Связь, как правило, прокладывали ночью – впереди командир отделения, а ты, за ним след в след идешь, чтобы на мину не наступить. А то был у нас случай – прокладывали связь, шли через редкий лесок, первый прошел, а замыкающийся наступил на мину и ему полноги оторвало. Проложил линию до батальона и дежурю на телефоне. Потом батальону поступает команда сняться, и мы кабель сразу сматываем и идем дальше.

Наша дивизия участвовала в операции «Багратион», вела бои за Гродно, Новогрудок, Могилев. Под Могилевом КП полка находилось в двухэтажном кирпичном здании. Перед наступлением комполка разведчики докладывают, саперы, артиллеристы. Со второго этажа вниз побежал, а немцы, видимо, поняли, что это командный пункт, и открыли огонь. Я из здания выбежал, встал за угол, тут второй залп. Ко мне подбежал сержант, присел и говорит: «Ну что, здесь нас не убьют?» Тут снаряд зацепился за угол, меня отбросило и я потерял сознание. Очнулся в метрах пяти от дома. Встаю – сержант весь черный лежит, насмерть… Забежал в блиндаж, там сержант нашей роты, Сапегин, сидит. Увидел меня, говорит: «Тебя что, ранило? Давай перебинтую». Перебинтовал. Потом пришел командир полка, и Сапегин с ним куда-то ушел, а я остался с аппаратом.

За Новогрудок тяжелые бои были, а в Гродно – туши свет, столько наших войск было. Пехота, артиллерия, даже кавалерия.

За Гродно, ближе к польской границе, прокладываем связь, а немцы по нам огонь открыли. Мы с напарником в разные стороны расползлись. Потом притихло, слышим, кто-то кричит: «Помогите»! Я говорю: «Пойдем, поможем». Мой напарник говорит: «Ты что? Твое дело идти вперед, прокладывать связь. Подбирать раненых есть специальная команда санитаров, вот это их работа. Пока ты будешь к нему ползти, тебя могут застрелить».

Форсировали Неман, там две переправы было, одну немцы разбомбили, а по другой мы сумели пройти. Но, как только переправились, немцы нам засаду устроили, и наш полк сел – солдат-то мало, потери. У немцев четыре самоходки, пехота, мы даже голову поднять не могли. Потом наши артиллеристы подъехали, пять пушек. Но, только установили орудия, как налетели немцы и разбомбили все пушки. В конце концов командир полка собрал свою роту автоматчиков, которая охраняла штаб и знамя полка, связистов, повозочных – всех собрал, чтобы пополнить роты. Сбили немцев и пошли вперед.

Шли по Польше, дошли до Восточной Пруссии. Тут нашу армию начали пополнять, чтобы уже с полными силами в Германию войти.

Я дошел только до Восточной Пруссии. Там встали в оборону, стали рыть блиндажи. Тут меня командир роты вызывает и спрашивает: «Поедешь учиться на офицера? Учти, потом 25 лет служить надо». Я говорю: «Не знаю». «Иди, посоветуйся с друзьями».

Пришел в роту, рассказал о предложении. Сапегин, сержант из Москвы, обстрелянный боец, говорит: «Иди, скажи, что поедешь учиться. А там будешь учиться – нет, будет видно, зато жив будешь». Я к командиру роты пришел и говорю: «Согласен».

Командир роты старшину вызывает, говорит: «Оформляйте, пусть идет в штаб дивизии». Я автомат и гранаты сдал и спрашиваю: «А где штаб дивизии-то?» «Войдешь в лес, иди в том направлении».

Это уже вечером было, темнело. Я через лес пробежал, когда из леса вышел – уже темно. Иду по дороге, боюсь, не дай бог на мину наступлю. Вдруг слышу: «Стой, стрелять буду!» «Где ваши командиры? Куда мне идти?» «Иди правее». Смотрю, правее огонек мелькнул, я бегом на огонек. Добежал до землянки, там сидят, ужинают, а я голодный, мне никакого сухпайка не выдали. Проверили мои документы, говорят: «Иди на соломе поспи. Утром повозочный в штаб дивизии поедет, подвезет». Я только уснул, меня тормошат, поехали.

Приехали в штаб дивизии, там майор как раз умывался, спрашивает: «С какого полка?» «С 609-го». «Сейчас из другого полка приедет еще один боец приедет, с ним поедете в штаб армии, пакет уже заготовлен». Пришел еще один боец. Нам пакет дают: «Выйдите на центральную дорогу, а там спросите».

Вышли на дорогу, там сержант и два солдата войск НКВД. Останавливают нас: «Вы куда?» «Вот наши документы, идем в штаб армии». «Садитесь, отдыхайте. Идти далеко. Сейчас попутка пойдет, мы вас посадим».

Час посидели, подремали. НКВДшники остановили полуторку, посадили нас и мы приехали в штаб армии. В штабе нам сказали, что надо сдать русский язык, диктант, и алгебру. Написали. Меня вызывают, говорят: «Поедешь в танковое училище». А потом посмотрели: «Нет, какой из тебя танкист? Ты даже трак не поднимешь. Поедешь в пехотное». Я говорю: «Не пойду в пехотное!» – я ж сам из пехоты, видел что это такое… Сейчас среди ветеранов кого из пехоты найдешь?! Мне повезло – учиться направили, еще раненные, а так…

Говорю: «Направляйте в артиллерию». «Там все занято. В автомобильном тоже все занято. Вот, в связисты нужны восемь человек», – оформили в Грозненское училище связи.

До Грозного добирались своим ходом. Пришли на железнодорожную станцию, поезда раненных с фронта везут, но не останавливаются. Так мы на ходу цеплялись и так ехали. Или на товарняке, который уголь везет. Приехали в Грозный, грязные, оборванные, голодные. Начальник училища нас как увидел: «Это что за банда?! Помыть их, накормить». Так я попал в училище.

- Спасибо, Николай Михайлович. Еще несколько вопросов. В 1939 году между СССР и Германией был подписан пакт о ненападении. Как его оценивали?

- Отец постоянно выписывал газету «Красная Звезда» и вот я прочитал об этом договоре. Прочитал и говорю отцу: «Это мне придется воевать». Отец говорит: «Молчи, а то тебя в тюрьму посадят. Что ты болтаешь!»

- Вы говорили, что в Чеборкульских лагерях был отвратительные условия. Дезертиры были?

- Нет. В этих лагерях была невероятная дисциплина. В столовую строем, из столовой строем в туалет, в казарму тоже строем. Такого понятия как самоволка, дезертирство у нас вообще не было.

- Клуб был?

- Был. За 5 месяцев нас два раза в клуб водили, кино показывали. Но, мы в клуб придем – какое там кино, за весь день намерзнешься, набегаешься, в клуб пришел, сел и заснул. Или в казарме сядешь на табуретку и спишь, пока отбоя нет – ложиться нельзя.

- Какое оружие изучали?

- Винтовку, станковый пулемет «максим», ручной пулемет. Кроме того, изучали противогаз, отравляющие вещества.

- Стреляли?

- Один раз. А я хорошо стрелял, еще в школе стал «Ворошиловским стрелком». Отстрелялся, командир мишень смотрит: «Где научился?» «В школе».

Больше мы в лагерях не стреляли.

- Кем были командиры?

- Фронтовики. Все после ранений. Командир взвода, младший лейтенант Степанов – у него пятка раздроблена была, командир роты лейтенант Огурцов тоже хромал. Сержанты с дальнего Востока были.

- Как они себя вели? Говорят, что люди хотели удержаться на этих позициях и вели себя, как звери.

- Нет. Офицеры к нам так тепло относились, как будто сына воспитывали. Сержанты – добросовестные, умные люди. Они уже пожилые были, до этого на Дальнем Востоке служили, так они все рвались на фронт.

- В марте вы были направлены на фронт. Звание вам присвоили?

- Нет. Направили рядовым. Чтобы стать сержантом надо было учиться шесть месяцев, а нас раньше направили.

- Когда ехали на фронт, какое было настроение?

- Нормальное. Молодежь была воспитана на советском патриотизме. Какая была дисциплина, скомандуют: «Песню запевай», – все поют. Умывались на улице мерзлой водой. Патриотизм – есть патриотизм.

- Какой возрастной состав в стрелковой роте?

- В основном, пацаны. Редко встречались обстрелянные солдаты, мало, кто был с наградами. Командирам рот некогда было писать наградные списки.

- Какой национальный состав в стрелковой роте?

- Все национальности. И казахи, и латыши, и кавказцы, даже тувинцы были, а Тува присоединилась к СССР только в 1939 году. Они совершенно не знали русский, командир взвода изучал с ними азбуку. Но какие они были крепыши, какие дисциплинированные.

- Как относились к среднеазиатам?

- Мы все были друзьями.

- Какое стрелковое вооружение в роте?

- Винтовки, 4-5 ручных пулеметов на взвод, станковые пулеметы в специальном взводе.

- Гранаты были?

- В основном, лимонки. Были еще РГД, это с ручкой, но, в больше лимонок.

- Противотанковые гранаты?

- Нет.

- Противогаз был?

- Да. Перед боем противогазы сдавали старшине.

- Что было в вещмешке?

- Немецкий котелок, ложка и патроны.

- Окапывались?

- Обязательно. Только встали – сразу окапываемся. Сначала для себя окопчик выроешь, потом соединяешь с соседними окопчиками, получается траншея.

- Копали малой пехотной лопаткой?

- Да. Но в Белоруссии земля мягкая, копать удобно.

- Лопатку всегда с собой носили?

- Конечно. Только залег – сразу бруствер набрасываешь. Чуть пострелял – перешел на другое место, и там бруствер роешь.

- В атаке стреляли?

- А как же, постоянно. Нам сразу приказали – стрелять. Не важно, видишь – не видишь цель – стрелять! Так стреляешь – аж цевье нагревается.

- Винтовку к плечу прикладывали или из-под мышки?

- Просто взял, поднял, нажал, пошел. К плечу не прикладывали, стреляли на весу.

- До того, когда пошли в наступление под Чаусами, где жили?

- В своем гнезде, в стрелковом окопе.

- После освобождения Чаус вас взяли в роту связи. Какова была ее структура?

- Взвод радистов, взвод линейной связи и взвод почтовой связи.

- Катушка с кабелем весила 16 килограмм. Не сложно ее таскать было?

- Одну катушку – нормально, а вот две – это уже труднее, особенно когда через траншею перепрыгиваешь.

- Катушка сколько метров?

- Обычно, 250.

- Трофейным кабелем пользовались?

- Да. Трофейный был красного цвета.

- Кабель заизолированный?

- Да. В случае обрыва планкой прицела зачищаешь, или зубами, ножей не было. Зачистишь, свяжешь, если есть изолента заизолируешь.

- Как прокладывали кабель?

- Обычно, кабель прокладывали левее или правее дороги, а если есть кювет, то по кювету.

Если надо проложить через дорогу – быстро ямку вырыл, прокинул кабель, а ямку дерном заложил, чтобы танк не зацепил. А то, бывало, танк пройдет, повернется – и сразу обрыв.

- На ветках не прокладывали?

- Нет.

- Как действовали при обрыве?

- Ищешь место обрыва, соединяешь. Так какая сложность – это только говорят: «Полк занимает километр», – а, на самом деле, там и полк, и саперы, и другие части – пучок кабелей.

Разрыв, обнаружил место разрыва, а там уже другие связисты. Тот кричит – мой, этот – мой. Пока созвонятся, узнают чей кабель…

Ну и немцы… Они наш провод обнаружат, перережут и остаются в засаде. Связисты пошли на устранение неполадки, так немцы их или в плен брали, или расстреливали.

- Какое у вас было личное оружие?

- В стрелковой роте винтовка. В роте связи я уже маленький карабин приобрел, а винтовку бросил. Потом разведчика убило, так я у него автомат взял.

- Когда были связистом, приходилось пользоваться личным оружием? Встречи с немцами в боевой обстановке были?

- Вблизи с немцами не сталкивался.

Когда форсировали Березину, нас другая часть сменила. Мы пошли к реке помыться, а тут стрельба из леса, там немцы остались. Но командир предусмотрительным был – он 5 пулеметов поставил, и как дал в сторону немцев. Те сразу руки подняли. Взяли пленных, человек 20. Солдаты их тут же расстрелять хотел, но офицер не дал.

- На фронте что самое страшное было?

- Самое страшное – когда перед наступление играли «катюши» и «ванюши». Первый раз смотрю, буквально в 500 метрах от нашего полка железные рамы ставят. Думаю что такое? Так-то катюши на машинах мы видели, а тут рамы.

Они залп дали – чушки как поросята полетели, аж окопы осыпались.

- «Ванюши» «Лука Мудищев» называли?

- Да. Было у них такое прозвище.

- Потери были большие?

- Наступление – это всегда потери, но при отступлении потери больше. Наступают-то все вместе – пехота, танки, артиллерия, а при отступлении – одна часть наступает, другая нет.

Надо сказать – людей не берегли. Помню, перед наступлением приехал командующий, построил нас, говорит: «Товарищи, не жалейте патронов, не давайте противнику поднять голову, это будет вашим успехом».

Еще перед наступлением были показательные казни. Полк построили, приказ зачитали и: «Бах!» А за что? В бою струсил, побежал…

- Как кормили на фронте?

- Нормально. Нерегулярно, конечно, кухня все время отставала.

- 100 грамм давали?

- Я первые 100 грамм в 23 года выпил. Старики и водку и табачное довольствие брали.

- Зарплату получали?

- Нет. Все деньги шли в Фонд обороны.

- Вши были?

- А как же. Но не сказал бы, что много.

- Как мылись?

- Первый раз мылся, как пришли в полк. Второй раз, когда форсировали Березину. Потом прошли Белоруссию, к нам пришла вошебойка. У нас форму собрали, в машины загрузили, а мы в каком-то ручейке моемся. Немцы заметили скопление, прилетели, стали бомбить, а мы голые. Бежим к вошебойке – нам форму не дают, надо время, чтобы вши погибли. Но самолеты быстро отбомбились и улетели.

Потом еще раз помылись – поставили большую палатку, холодной водой помылись.

А так – есть передых и вода – помылся.

- Зубы чистили?

- Нет.

- Письма домой писали?

- Только один раз. Когда меня ранило, сержант дал листочек бумаги и карандаш. А так – где я карандаш и бумагу возьму?

- Женщины в подразделении были?

- Взвод снайперов. Мы связисты, а они снайпера. На остановках вместе ели. Такие молодые девчушки-снайпера. У них задание – выбирали для себя днем позиции, стемнеет, займут эту позицию и лежат, стреляют.

- Какое было к ним отношение?

- Нормальное. Сидим, кушаем с котелками, у них свои разговоры, у нас свои.

- О чем шли разговоры в солдатской среде?

- Появился какой-то эпизод, рассказывают.

- Надеялись выжить?

- Даже не думал об этом. Воевал и воевал.

Помню, в Гродно, прокладывал кабель, а тут раненных везут. Один меня увидел, кричит: «Шишков, я жив!» – а у него руки нет…

Я чисто случайно выжил…

- Часы с немцев снимали?

- Нет. Это мародерство было, за это расстреливали. Вот помню, в Гомеле случай был, сматываю кабель, смотрю – ящик с деньгами, красные тридцатки. Ящик метрах в 100 от меня был. Думаете я пошел туда? Нет. Нельзя.

- Когда вас направили в училище?

- Я в него ноябре прибыл.

- Спасибо, Николай Михайлович.

Награжден орденом Отечественной войны II степени в честь 40-летия Победы. № наградного документа 75.