57142
Танкисты

Баданес Михаил Кусилевич

- Я родился в 1918 году в городе Елисаветграде (Кировоград) на Украине. В 1919 году, спасаясь от кровавых петлюровских погромов, наша семья бежала в Белоруссию.В Минске прошли мое детство и юность.

В 1937 году я поступил на механический факультет Минского политехнического института. Через год, сидя за конспектами в институтской библиотеке, я случайно увидел в одном из технических журналов объявление о наборе слушателей в Военную академию механизации и моторизации Р.К.К.А. имени Сталина. В академию набирали только студентов, окончивших один-два курса обучения в гражданских технических вузах, а также шел целевой набор непосредственно из Красной Армии, но из "войсковиков" зачисляли после всевозможных экзаменов, комиссий и проверок, только тех, кто успел закончить до поступления в академию полный курс военного училища. Я послал документы в приемную комиссию с просьбой о зачислении на инженерно-танковый факультет и вскоре получил вызов в Москву. Сначала меня зачислили на первый курс, но уже через неделю, после проверки уровня знаний, перевели сразу на второй курс.

- Что представляла из себя Академия механизации и моторизации - ВАММ? Как и где жили курсанты?

- Академия состояла из трех факультетов: командного, со сроком обучения 3 года, и инженерно-танкового, со сроком обучения 5 лет. В 1939 году в Академии открыли новый факультет - автотракторный. Помимо основного набора на этот факультет, туда отчисляли слушателей, слабо успевающих по профильным предметам, с командного и c инженерного факультетов.

На наш курс набрали 200 человек. Слушатели размещались в общежитии, расположенном на территории Академии. Жили в комнатах по 6 человек. Нам платили стипендию: 425 рублей, - но на 3-м курсе всем слушателям присвоили звание младших воентехников, и мы уже получали командирскую зарплату, примерно 600 рублей. При выпуске из Академии слушателям факультета присваивалось звание воентехника 1-го ранга - три "кубика" в петлицах - и всем засчитывался один год армейской выслуги. Отличники учебы получали звание военинженер 3-го ранга. Питались слушатели в столовой на территории ВАММ. На курс старше меня у нас в Академии учился приемный сын Ворошилова. Летом нас вывозили в военные лагеря в Солнечногорск, там мы занимались общевойсковой подготовкой. Довелось раз 6-7 участвовать в довоенных парадах на Красной площади. На парад шли без оружия. Перед выходом на парад с территории Академии, в пять часов утра из Лефортово, нас тщательно обыскивали, и чекисты прощупывали каждую складку на одежде. Учеба была очень напряженной, свободного времени фактически не было. Слушатели нашего факультета основной упор в учебе делали на занятиях на кафедрах: двигателей, эксплуатации, тактики танкового боя, брони, восстановления машин, электрооборудования, спецоборудования, деталей машин. Всего у нас было свыше двадцати только основных кафедр.

Перед самой войной я должен был начать работу над своим дипломным проектом - "Корпус и ходовая часть тяжелого танка прорыва весом более 100 тонн". На таких "монстрах" мы собирались воевать.

- В 1938 году ВАММ фактически восстанавливали из руин после "чекистского погрома" тридцать седьмого года, устроенного органами НКВД на пике волны арестов "врагов народа". Репрессии комсостава в Академии ММ продолжались и после периода 1937-1938?

- Слушателей почти не арестовывали, а из преподавательского состава периодически сажали то одного, то другого, но это было уже весьма редко, а может, мы просто ничего не знали. Убывает человек на новое место службы, а что там произойдет по дороге... Но основной вал арестов и расстрелов уже шел на спад.

Сильно пострадали выпуски 1934-1936 годов. Мой близкий друг, полковник Зарецкий, был уволен из армии сразу после выпуска из Академии в 1934 году, за "непролетарское социальное происхождение", и это увольнение из РККА фактически спасло ему жизнь. Из 36 его товарищей по учебе в 1937 году и после Испании были арестованы, посажены или расстреляны 33 человека . Страшное было времечко...

- Летом 41-го года Вы заканчивали учебу в Академии. Скажите честно, Вы и Ваши товарищи чувствовали, что скоро начнется война?

- Мы не просто чувствовали, мы знали точно, что летом будет война. Сейчас вам объясню. В мае 1941 года наш выпускной курс проходил последнюю преддипломную практику. Практика делилась на два цикла: 15 дней в Харькове - на паровозостроительном заводе №183 и на заводе №75, выпускавшем дизельные моторы. Вторая часть практики проходила на Ленинградском Кировском заводе, выпускавшем танки КВ и на заводе №174 имени Ворошилова, где осваивался выпуск нового секретного танка Т-50. Прекрасная должна была быть машина и полностью заменить в войсках танк Т-26. Что за танк, спрашиваете?

Как мне рассказывали, в сороковом году немцы привезли в Союз на испытания свой танк PZ-111, и когда наши конструкторы посмотрели, на что способна немецкая машина, то решили в срочном порядке сконструировать свой новый аналог. Танк Т-50 создавался в качестве легкого танка для сопровождения пехоты. Машина весом 14 тонн, экипаж из трех человек, танк был вооружен 45-мм пушкой и имел один дизельный шестицилиндровый мотор. До начала войны на заводе выпустили всего три таких машины, а вообще до конца 1941 года - меньше пятидесяти танков Т-50, и вскоре, после эвакуации танковых заводов в тыл, линия по производству этой модели была свернута.

Так вот, когда в мае 41-го личный состав курса выстроили на плацу Академии перед отправкой на месячную практику, к нашему строю обратился начальник курса. Приведу его фразу дословно: "Хорошо экипируйтесь, возьмите с собой все нужное для войны. Вероятнее всего, вы, еще будучи на практике, не возвращаясь в академию, получите назначения на фронт!". На Кировском заводе военный представитель по приемке, имевший высочайший секретный допуск, обронил в беседе со мной и с начальником экспериментального цеха следующую фразу: "Все госпиталя забиты ранеными с прибалтийской и финской границы. Немцы прощупывают заставы и нашу линию обороны. Через пару недель действительно начнется... Без сомнений..".. 21 июня 1941 года слушатели ВАММ возвращались в Москву из Ленинграда на поезде. Обычно, когда мы ехали с практики, в вагонах стояло веселье: кто-то выпивал, кто-то играл в преферанс, кто-то песни пел под гитару, а тогда... Жуткая тишина в вагоне, у всех были такие лица, будто мы с похорон или на похороны едем. Все молча курили... Мы четко осознавали, что наша мирная жизнь закончилась!

После войны, когда я прочел первое издание книги маршала Жукова "Воспоминания и размышления", то был очень удивлен, что Жуков прямо признался и написал о том, что немецкий план "Барбаросса" еще весной 41-го лежал на столе у Сталина и у начальника Генштаба. О чем же они думали?! То, что случилось с Красной Армией летом сорок первого года, является самым тягчайшим преступлением Сталина против своего народа. Знал ведь "любимый вождь народов" даже точный день немецкого вторжения и палец об палец не ударил! Такого преступления простить нельзя! - это мое личное убеждение. Когда книгу Жукова переиздали, то ретивые цензоры так его мемуары подчистили, что, наверное, сами себе диву давались. И выхолостили из нее самые главные крупинки правды, которые были в первом издании. Подогнали воспоминания под стандарты своего времени. Да о чем вообще говорить... Когда бывший командарм генерал Горбатов отдал на проверку цензорам-редакторам в Главное политуправление СА рукопись своей мемуарной книги "Люди, годы, жизнь", так из 1600 страниц рукописи ему разрешили к публикации всего 400 страниц! Какие тут нужны еще комментарии...

 

- День начала войны - каким он остался в Вашей памяти?

- Уже ранним утром в общежитии пополз слух, что на западной границе начались военные действия. В полдень нас собрали на митинг. Заместитель начальника Академии по строевой части, Герой Советского Союза генерал Кашуба, потерявший на финской войне ногу, поднялся на трибуну и сказал пламенную, проникновенную и сильную речь. Помню его яркое выступление почти дословно. Главный лейтмотив его речи: "Уничтожим врага от мала до велика!".

Утром 23 июня 1941 года нас вывезли в Солнечногорск, в лагеря, где слушатели продолжили обычные учения по плану. 16 июля 1941 года слушателей-выпускников вернули в Академию и мы получили направления на фронт. По дороге на Белорусский вокзал, мы, три офицера: Гордеев, Воронченко, Баданес - заехали на такси на Красную площадь, вышли из машины, встали по стойке "смирно", и отдали честь Кремлю. На главной площади страны мы поклялись друг другу достойно и смело сражаться и, если потребуется, умереть в бою за Родину.

Мы получили направление в 109-ю танковую дивизию, переброшенную весной сорок первого в Подмосковье с Дальнего Востока. Части дивизии располагались в Кубинке, Наро-Фоминске и в других местах. В дивизии насчитывалось свыше 10 000 солдат и командиров и примерно 400 танков разных типов. Я попал служить в батальон тяжелых танков КВ, входивший в состав 218-го танкового полка, на должность помпотеха - помощника командира по технической части. В батальоне по штату числилось 517 человек. Тяжелых танков в полку не было и наш батальон был вооружен огнеметными танками на базе танка Т-26.

22 июля 1941 года полк совершил марш на Можайск, там нас погрузили в эшелоны, и уже через два дня мы заняли оборону под Ельней, в районе Рославля.

- Как сложилась судьба вашей дивизии в ельнинских боях? В составе какой части Вы приняли участие в битве под Москвой?

- Как сложилась?.. За месяц боев дивизия была полностью выбита. В сентябре, когда нас вывели на переформировку, так из оставшихся в живых с трудом набрали людей для формирования новой 148-й танковой бригады. За считанные дни мы получили новые танки и бригаду бросили на фронт, на линию Черные Грязи-Угодский завод. Через несколько дней от бригады мало что осталось. Нас снова вывели в тыл. Из добровольцев сформировали сводный батальон, и я оказался в боях под Малоярославцем.

В начале ноября остатки личного состава батальона отвели в тыл. Была короткая передышка, нас направили на переформировку в город Дзержинск Горьковской области. Создавался 165-й отдельный танковый батальон, в который меня назначили на должность зампотеха. Уже в декабре мы получали танки в Москве. Батальон состоял из роты танков КВ, в которой было всего пять машин, и роты из десяти танков Т-26. Перед отправкой на фронт в батальоне были созданы три дополнительные роты танков Т-40, по семнадцать машин в каждой роте.

26 декабря 1941 мы разгрузились на станции Торжок, и сходу, перейдя Волгу по льду, начали наступление на город Зубцов Калининской области. Так закончился для меня 41-й год.

- Прошло 65 лет со дня начала войны. Но почему до сих пор ветераны, принявшие первый удар врага на себя, неохотно рассказывают подробности о боях 41-го?

- Сами подумайте, за пять месяцев сорок первого года я был на трех переформировках... Представляете, какими были наши потери... Об этом очень трудно говорить, даже сейчас, через столько лет...

В августе, под Ельней немецких танков я почти не видел. Носился со своими ремонтниками на "летучках"-ГАЗ по полям и ремонтировал подбитые танки. Тягачей или тракторов тогда у нас не было. Я не переставал восхищаться нашим танком КВ. На одном из танков я насчитал 78 вмятин от попадания немецких снарядов, но пробоин в башне не было!

Там же, под Ельней, на целые сутки я стал командиром стрелковой роты. Вез в полк цистерны с дизельным топливом. Была бомбежка, и мой шофер с перепугу слетел вместе с машиной с моста. Вылезли с ним из машины, подсчитали синяки и ушибы. Я знал, что рядом стоит гаубичный артполк. Пошел к ним попросить тягач на время. Через километр на дороге встретил какого-то полковника-артиллериста в сопровождении адъютанта. Он спросил меня, кто я такой и куда иду. Все ему объяснил. Полковник заявил, что он командует обороной на этом участке, и приказал принять под командование стрелковую роту, наскоро сбитую из отступавших красноармейцев. Показал рукой участок обороны для роты и добавил: "Отступишь - расстреляю!". Мы окопались, а потом началось... Отбились, выдержали две атаки. На следующий день нам передали приказ на отход. Полковник не забыл обо мне: прислал "сменщика" и даже на словах передал свою благодарность за выполнение приказа. Когда я вернулся в свой батальон, то меня уже считали "пропавшим без вести".

Бои под Москвой были очень тяжелыми. Героизм танкистов был массовый, люди шли на смерть с верой в нашу победу. Осенью и зимой 41-го никто из нас не надеялся выжить, шансов уцелеть у танкистов не было, но экипажи не шли в атаку с отчаянием обреченных. Самопожертвование было сознательным. Люди знали, что защищают сердце своей страны - Москву, и себя не щадили. Нас еще очень выручила суровая зима. У немцев не было топлива, рассчитанного на такие морозы. Я сам лично видел замерзшие немецкие танковые и автомобильные колонны, стоявшие целехонькими. У немцев просто не было адаптированного к нашим зимним условиям горючего.

- По прибытию на Калининский фронт куда был брошен ваш отдельный танковый батальон?

- Первая атака была под Новый 1942 год на село Рябиниха, в направлении на Сычевку. Там был немцами создан очень сильный артиллерийский заслон. Впереди шел танк Т-34 комбата майора Ионина. Танк провалился в огромный погреб, в котором размещался штаб немецкого батальона. Штабных немцев он раздавил своей массой, но и сам застрял на четырехметровой глубине. Немцы окружили танк комбата и пытались его сжечь, но не смогли! Ночью механик-водитель и стрелок попытались выползти из танка через нижний люк и вылезти наверх по стенке погреба. Ионин машину не покинул. Немцы были начеку. Когда утром мы отбили танк, то я увидел следующую картину. Убитый механик-водитель был виден по пояс из ямы. Его труп вмерз в землю, и его обледеневшие руки, вскинутые к небу, как бы взывали к небесам о помощи. Уже через 10-12 дней в батальоне остались на ходу один танк Т-34 и три танка Т-40.

Мы были в составе 3-й гвардейской танковой бригады под командованием полковника Ротмистрова, моего бывшего преподавателя в Академии ММ. 15 января 1942 года вместе со всей 39-й армией генерал-лейтенанта Масленникова мы оказались в полуокружении, хоть и продолжали упорно продвигаться вперед. Штаб бригады находился в селе Свиноройка, поехали туда с докладом на санях вдвоем, вместе с комиссаром батальона Ветровым. Когда мы подъехали к Свиноройке, село было подвергнуто сильнейшей бомбежке. На наших глазах произошел уникальный случай. За какие-то считанные минуты, боец-зенитчик из счетверенного пулемета "максим" сбил три немецких бомбардировщика! После бомбежки добрались до избы, где располагался штаб. На ступеньках стоял расстроенный Ротмистров: при бомбежке задело осколком его ППЖ. Доложили ему, что кончился наш батальон...

Нас передали в пехоту. В кольце окружения нас постоянно перебрасывали с одного участка на другой, от обороны на Петропавловском шоссе до села Родимцево, которое немцы захватили 29 января 1942 года, полностью замкнув окружение. Один раз удалось восстановить четыре танка Т-34 - сняли моторы с подбитых машин, но и этой "четверки" хватило всего лишь на сутки. Стрелкового оружия у нас не было, только "наганы" у танкистов и единственный автомат у комбата. Начали подбирать винтовки у убитых пехотинцев. Патронов нет, снарядов нет, жрать нечего. Ни хлеба, ни сухарей, хоть кору с деревьев обгладывай!.. Холода стояли лютые, а у танкистов только ватники. Напяливали на себя все что могли, сняв с убитых стрелков.

До сих пор помню день 22 января 42-го года. Немцы стояли от нас в 150 метрах, накапливались для атаки. Комбат спросил меня: "Что делать будем?". Я ответил на полном серьезе: "Стреляться будем из револьвера под пение "Интернационала!". Отошли к деревне Сверкушино, в которой нас за день пробомбили пятнадцать раз! Меня послали с докладом в штаб армии к генералу Масленникову. Ехал на лошади. Несколько раз немецкие летчики гонялись за мной, одиночным всадником. Немецкие самолеты летали так низко, что я даже видел, как германский пилот грозит мне кулаком! Там я научился, как надо прятаться от пуль за круп лошади...

В конце января, когда немцы захватили Родимцево и переправу через Волгу в районе деревень Ножкино-Кокошкино, нам объявили, что отход будет разрешен только по приказу командарма, так что выбора нет, и от нас требуется только одно - стоять насмерть!.

3 февраля 1942 года наш танковый батальон занял оборону рядом с деревней Старое Яцишино. Нас оставалось примерно восемьдесят человек, и мы получили прозвание Черная пехота. У убитых лыжбатовцев взяли лыжи и передвигались на них. Помню, как пошли на рекогносцировку: Ионин, капитан Авраменко и я. Больше комсостава в батальоне не осталось... Нас беспрерывно бомбили. Все время из вышестоящих штабов через связных передавали тупые и противоречащие друг другу приказы. Например: "Срочно отбить у немцев деревню Макарово!". Мы туда, уже изготовились к штыковой атаке, а там давным-давно стоит без дела батальон нашей 252-й СД. Материм друг друга, а толку...

Немцы ждали, пока мы передохнем с голоду. В окружении единственным источником питания были трупы павших или убитых коней. Стоим в какой-то деревушке, маемся от безделья, знаем, что немцы находятся в паре километров от нас, а поделать ничего не можем. Не было патронов! Нас можно было брать голыми руками...16 февраля 1942 года мы умудрились восстановить несколько подбитых танков, но горючего для них не было.
Только в марте мы вышли из окружения. От батальона вышло тридцать человек.

Не все вынесли этот трехмесячный кошмар. Вдруг у нас исчез комиссар батальона. Его тела так и не нашли... Появились первые перебежчики, в пехоте начались переходы к немцам. Один случай был просто вопиющий. Восстановили танк, собрали для него два десятка снарядов, слили с подбитых машин горючее. На танке пошел наш командир роты, коммунист, кадровый командир. Выехал танк на заснеженное поле... и ушел к немцам сдаваться без единого выстрела.

Мы выходили из окружения на линии Белый-Нелидово. Наших самолетов в воздухе я за все это время так и не увидел. Небо было полностью немецким.

Нас отправили на формировку в Иваново. Остатки батальона влили в 185-ю танковую бригаду. Майор Ионин принял под командование 403-й танковый батальон, состоявший из танков Т-34, а я продолжил служить вместе со своим "старым" комбатом в привычной для меня должности помпотеха. В мае сорок второго мы уже были на Волховском фронте.

- У фалеристов есть выражение "кавалер Южного Банта". Так называются воины, удостоенные за время ВОВ трех медалей: "За оборону Одессы", "За оборону Севастополя" и "За оборону Кавказа". Таких солдат и матросов было, наверное, несколько тысяч, но в основном такой набор имели моряки с кораблей ЧФ, принявшие участие в трех упомянутых оборонительных операциях. Но фактически не было людей имевших следующий набор: медали за оборону Москвы, Ленинграда и Сталинграда. Вроде только личный состав пяти бомбардировочных и двух транспортных полков ГВФ и двух истребительных полков успел принять участие в этих трех главных битвах ВОВ. Встретить такое сочетание медалей у человека, воевавшего на суше, мне всегда казалось маловероятным, хотя о таких людях я слышал и читал. Такой редчайший набор я вижу и на Вашем мундире. Расскажите подробно про бои под Ленинградом и о том, как Вы оказались после Волховских болот в Сталинградских степях.

- В мае прибыли в 4-ю Армию, как раз был период, что часть Волховского фронта была передана под командование Ленфронта. В нескольких десятках километрах от нас загибалась в окружении 2-я Ударная Армия. 5 июня 42-го года была проведена массированная танковая атака с целью отбить станцию Кириши. Атака закончилась для нас неудачно. Пустили нас в атаку сходу, прямо в лоб, через минное поле, без какой-либо разведки или проведенного саперами разминирования. Приказ командарма! В бой бригаду повел на танке лично комбриг - подполковник Юрович. В этот день тяжело ранило моего верного товарища комбата Александра Ивановича Ионина. Его уносили в тыл, я простился с ним. После войны узнал, что Ионин сгорел в танке через полгода, там же на Волхове. Говорили, что его представили посмертно к званию Героя Союза, но он это звание так и не получил. Ионин был мне настоящим другом, мы прошли с ним вместе страшные и кровавые испытания. Я всегда старался не оставлять его одного. Помню его слова перед атаками: "Миша, не ходи со мной. Ты еще совсем молодой, ты жить должен!". А на следующий день меня тоже ранило. Был момент, что мы занялись ремонтом танка прямо на поле боя. Была короткая передышка, никто не стрелял. Пехотинцы вели двух пленных немцев. Остановились рядом. Появился незнакомый пьяный старшина и начал рыться у немцев в карманах. Один из пленных сказал ему: "Руссише швайн!". Старшина достал пистолет и выстрелил немцу в голову... А через пару минут рядом с нами разорвался снаряд, и меня посекло осколками. Получил осколки в руку, в ноги, в спину. Кости на ногах перебило.

Оказался в госпитале в Златоусте, но оклемался на удивление быстро, и уже в начале сентября получил направление в Ногинск в 20-й танковый полк, а оттуда полк перебросили под Сталинград в 59-ю механизированную бригаду подполковника Литвинова, входившую в состав 4-го механизированного корпуса под командованием генерала Вольского. Кстати, до войны Вольский был моим преподавателем в ВА ММ, а перед самой войной был заместителем начальника Академии. 19 ноября 1942 года с линии озер Цаца-Барманцак мы ушли в прорыв в направлении станции Кривомузгинская.

Наш полк шел в авангарде, командовал передовым отрядом полковник Белый. Ночью переправились через Волгу, закопали танки в землю, тщательно замаскировали машины. В полку ожидали, что немцы встретят нас убийственным огнем и были готовы к серьезным потерям, но утром после нашей сильнейшей, поражающей людское воображение артподготовки мы двинулись вперед, не встретив яростного сопротивления. Стояла дикая канонада, наши артиллеристы своим огнем просто раскалывали степь. Комполка приказал мне подтянуть тылы к танкам. Поехал назад на БТР. Добрался до тыла бригады и передал зампотылу Быкову приказ комполка. Быков до войны был заместителем директора завода ГАЗ. За полчаса все были готовы к движению. Мы не могли догнать свои танки! Настолько стремительно бригада ушла в прорыв, что все наши поиски в сальской степи были напрасны. Вечером колонна остановилась, выставили боевое охранение. Я решил проехать вперед и продолжить поиск танков. Поехали вместе с командиром автороты Курбатовым и в темноте наскочили на минное поле. Машина подорвалась. Нас взрывом выбросило из машины, хорошо хоть дверцы были брезентовые. Отполз в сторону, вроде руки и ноги целы, а голова страшно гудит. Курбатов тоже счастливо отделался только контузией. Всю ночь шли назад к своим, поддерживая другу друга. Утром поехала машина снять запчасти с подорвавшегося грузовика и тоже налетела на мину. Проклятое место... Прошел месяц с небольшим, я ехал в тыл за моторами, и на моих глазах в том же самом месте, наехав на мину, взлетела на воздух легковушка. А до этого, саперы там все тщательно проверяли...

Через два дня мы нагнали полк. В полку было 4 танковых роты, всего 41 танк. Но вскоре на Чире, в районе села Мариновка, полк потерял много танков. Немцы стянули к Мариновке тучу артиллерии и встретили нас стеной огня. Наши потери были страшными. Осталось на ходу всего десять машин. Каждый день на линии Платоновка-Мариновка на немцев шел в атаку свежий полк или бригада, от которых к вечеру ничего не оставалось. А 14-го декабря развернулось страшное побоище под Верхне-Кумской. Там корпус потерял последние танки, но остановил немецкие соединения Гота, пытавшиеся разорвать кольцо окружения под Сталинградом.

О тех боях даже рассказывать тяжело. Жуткие были денечки... Бригада превратилась в стрелковый батальон. Из Котельниково на нас пошла дивизия СС "Мертвая голова". Постоянно, сменяя одну волну за другой, нас бомбили по 25-30 немецких пикировщиков. Вся степь была закрыта дымом от горящих танков. Мы сидели в окопах, уже не надеясь выйти из этого пекла живыми. Приказ на отход к Нижне-Кумской нам не дали. По рации передали: "Сутки продержитесь - корпус получит звание гвардейского!" Сутки продержались. Снова сообщают, что если еще сутки простоим на позициях, то корпус получит наименование Сталинградского. Мы выдержали. Воодушевление наше было очень сильным. Тех, кто выжил, отвели в тыл. Наш полк стал наименоваться 44-м гвардейским танковым полком.

В феврале 1943 года, после переформировки и получения матчасти на станции Ряжск, полк уже снова воевал под Новочеркасском и дальше - по линии железной дороги Таганрог-Сталино. В апреле полк снова почти полностью потерял в боях материальную часть и почти весь личный состав. У нас оставалось всего 3-4 танка, которые были переданы в соседнюю бригаду на пополнение. Такие у нас были потери, что... Сколько народу сгорело в танках... В мае снова получали танки, уже на заводе в Свердловске.

- Личный состав частей, в которых Вам довелось воевать в первые два года войны, поменялся фактически полностью неоднократно. Был ли тогда вообще шанс выжить у танкистов?

- Уцелеть не было шансов... Разве что судьба смилостивится, и танкист в бою только обгорит или тяжело поранится. Потери в танковых экипажах на том этапе войны - 100% за год боевых действий. Исключений не было. У ремонтников в танковых батальонах уровень потерь тогда был идентичным.

У нас в 20-м ТП служил один старшина, который уже три раза горел в танках и чудом спасался. Счастливчик. Комполка мне говорит: "Давай его сохраним!". Перевели этого старшину на кухню, невзирая на его протесты. Но от судьбы не убежишь. Перед Курской дугой он трагически погиб. В тылах полка шастал пьяный "особист" из чужой части и сдуру угрожал солдатам пистолетом. Один старшина из наших тыловиков был парень крутого нрава, он этого "гостя-особиста" лично разоружил, вытащил обойму из пистолета и начал этот пистолет "изучать", забыв про патрон в стволе. Случайный выстрел - и все... Пуля попала в нашего старшину-танкиста, стоявшего напротив. Смерть нелепая, трагическая... Судьба такая...

Среди ремонтников полка был прекрасный человек и отличный специалист, слесарь, сержант по фамилии Софронов, с которым мы были друзьями. Софронов воевал с первых дней войны и был отмечен несколькими боевыми медалями. Когда я уходил из полка на службу на передвижной танко-агрегатный ремонтный завод - ПТАРЗ, то пытался забрать Софронова с собой, чтобы дать шанс ему уцелеть на войне. Софронова из полка не отпустили. Но своего ординарца Максимова я смог взять с собой. Максимов уже столько успел хлебнуть фронтового лиха, что имел полное право "отдохнуть от войны".

- Читал Ваши фронтовые характеристики, заметки из газет военных лет и заметил повторяющиеся с завидным упорством факты: "воентехник 1-го ранга Баданес принял под командование танковую роту и повел в атаку…", далее - "инженер-капитан Баданес, командуя батальоном, захватил…", и так далее в том же духе. На Днепре Вы уже были исполняющим обязанности командира танкового полка. Ваша должность - заместитель командира батальона, а в дальнейшем командира полка по технической части. В силу каких обстоятельств Вам приходилось вступать в командование танковыми подразделениями? Это был добровольный порыв или убыль командного состава не оставляла для Вас выбора? Насколько тяжело было "технарю", например, командовать батальоном?

- Проблем принять под командование танковую роту или танковый батальон и руководить ими у меня не было: нас очень хорошо подготовили в Академии в плане тактики ведения танкового боя, да еще война очень многому научила. Любой выпускник инженерного факультета ВА ММ мог спокойно повести двадцать танков в бой. Говорю это без преувеличения.

А по поводу обстоятельств... Когда как... То всех командиров выведет из строя и выбора не остается, то сам в танк добровольно лезешь и идешь в атаку. Из-за высоких потерь у нас часто не хватало людей в экипажах. Никаких запретов на участие "технарей" в танковых боях в первые два года войны не существовало, и практика замены выбывших танкистов из строя техсоставом была повсеместной.

Не хочется себя излишне хвалить, но я рвался добровольно в бой, поскольку был фанатиком-коммунистом и убежденным сторонником Советской власти. Даже в самые трудные дни в 1941 году я верил в нашу победу над врагом. Я уже не говорю о том, что я должен был за свою уничтоженную немцами в Минске семью отомстить. Я был обязан лично убивать врагов. Понимаете, обязан! Лично!

Есть еще один фактор, который стимулировал меня всегда быть на передовой, в самом пекле ... Пресловутый "национальный вопрос". На фронте, в танковых частях он почти не чувствовался, а окажешься в тыловом госпитале, а там ... Лежу в госпитале без движения, все тело заковано в гипсе, и тут, в палате иногда начинаются выступления какой-то очередной убогой гниды на любимую тему для диспута - "жиды, жиды, жиды". А я даже ударить его не могу. Как в гипсе до него доползти? Когда с меня гипс сняли, один такой командир РККА и по совместительству "гебельсовский агитатор", еще находился в нашей командирской палате, готовился к выписке. Тогда я с ним и поквитался... Надавал ему по харе. Давайте не будем углубляться в эту тему. Добавлю только одну деталь. Я закончил войну с четырьмя орденами на кителе. Три из них получены непосредственно за личное участие в конкретной танковой атаке в составе экипажа танка.

- Какое-то время на Курской дуге Вы были ВРИО командира танкового полка. Как это случилось?

- Полк оказался на Степном фронте. Из района Кантемировки мы проделали ночной марш на Россошь. Ночью в кромешной мгле головная рота сбилась с маршрута, и три первых танка упали в темноте в глубокий противотанковый ров. Доложили об этом происшествии в корпус. Из корпуса посыпались угрозы наказать командный состав полка за это ЧП. Но уже на следующий день во время рекогносцировки командир полка и наш замполит по фамилии Борисов были застрелены немецким снайпером. Начштаба ранило. Заместителя по строевой у нас в полку не было. Мне пришлось принять командование.

Полк держал оборону в районе Корочи. Накал боевых действий был очень интенсивным. В пяти километрах от Корочи собрали со всех бригад и полков оставшиеся на ходу танки и выставили в заслон на направлении ожидаемой немецкой танковой атаки. Когда появились "тигры", был открыт такой ураганный заградительный огонь, что немцы не решились на штурм и отошли. А мы пошли вперед, преодолели с боями свыше 600 километров.

После взятия Золотоноши 22 сентября 1943 года мы вышли к Днепру. В полку оставалось всего три танка. Я получил приказ переправить танки на плацдарм. Танки стояли у кромки берега и ждали, когда большой паром, забитый пехотой, сделает рейс на тот берег Днепра и вернется за нами. Моста для переправы на нашем участке не было, только паром и баржи. На середине реки паром был потоплен немецкими пикировщиками. Сотни людей погибли... Когда остатки полка все же переправились через Днепр, то мы зарыли танки в землю на линии обороны. А через месяц я стал "тыловиком".

- Что произошло ?

- Меня вызвали в штаб БТ и МВ фронта прямо с Каневского плацдарма. Сказали, что я еду получать орден Боевого Красного Знамени за Курскую дугу. А в штабе приказали передать полк какому-то подполковнику, прибывшему на фронт с преподавательской работы из танкового училища. Объявили, что создано ГУРТКА (Главное управление ремонта танков Красной армии), которое занимается созданием фронтовых заводов ПТРЗ. Мне сообщили, что я перевожусь на службу в формирующийся на фронте 116-й ПТАРЗ, на должность начальника первого (моторного) отдела и велели прибыть для предварительной практики и ознакомления с будущей работой на уже действующий ПТАРЗ (подвижной танко-агрегатный ремонтный завод) под командованием полковника Пономарева. Настроение у меня стало препоганейшее, ведь получил я тыловое назначение. Прибыл вскоре в 116-й ПТАРЗ, посмотрел, чем мне предстоит заниматься... и отказался служить на заводе, к исполнению своих обязанностей я не приступил.

Мне грозили очень крупные неприятности за невыполнение приказа. Меня спасло только то, что многие танковые командиры меня знали по совместной боевой службе и решили меня, простого майора, вытащить из этой сложной ситуации. Распорядились "спустить дело на тормозах" и закончить конфликт полюбовно. Если бы не мои бывшие сослуживцы, то загремел бы я в штрафной батальон, как миленький. Мне пообещали в штабе БТ и МВ фронта при первой же возможности направить вновь на передовую на должность зампотеха бригады.

Вернулся в ПТАРЗ. Командир завода полковник Епифанцев повторил мне, что все обещания остаются в силе, и он берет на себя ответственность за их выполнение. Но вскоре Епифанцев ушел на повышение и к нам прибыл новый начальник инженер-полковник Мальцев, который подтвердил, что я буду отпущен на фронт при первой возможности. Но в мае 1944 года перед моим возвращением на передовую Мальцева с треском сняли с должности, и я остался только с пустыми обещаниями на словах, а не на бумаге.

- За что Мальцева сняли с должности?

- 20 мая 1944 года наш завод находился в районе Шепетовки. Была сильнейшая ночная бомбежка, на территорию моего моторного цеха было сброшено 29 фугасов. Мы вместе с сержантом Максимовым и солдатом по фамилии Навражных стали втроем тушить пожары. Послал сержанта Агабаева доложить о пожаре в отделе, но Агабаева убило осколками бомбы. Пожары мы потушили. Утром приехало на завод на своих машинах командование ПТАРЗа. Они ночевали отдельно от личного состава, все начальство уже выписало к себе семьи из тыла и жило по-барски. И решил Мальцев немножко схимичить, чтобы добыть побольше продуктов для семей начальства. В штаб был подан рапорт о том, что бомбы противника начисто уничтожили заводской продуктовый склад. Весь "уничтоженный" провиант Мальцев загрузил в грузовики, и якобы продал в Киеве. Но дело не ограничилось только "списыванием продуктов". Мальцев собрался подать в штаб БТ и МВ наградные реляции на десять человек из своей челяди и придворной псарни, которых и в помине не было при тушении пожара. На тех же людей были выписаны денежные вознаграждения "за героизм" и все полученные дензнаки должны были перекочевать в карманы "мальцевской гвардии". Я понятия не имею, как была раскрыта эта махинация, но все начальство ПТАРЗа было снято с должностей и отправлено в тыловые округа для прохождения дальнейшей службы. В штрафбат из них никто не попал. К нам прибыл новый командир, майор Зарецкий.

- Зарецкий был против Вашего ухода в передовые части?

- Зарецкий сломал меня. Когда наши освободили Минск, мне Зарецкий дал отпуск и машину с водителем. Я добрался до Минска и узнал, что моя мать, три моих сестры с детьми и все остальные родственники расстреляны немцами в гетто. Вернулся на завод и сказал: пошли вы все нахрен, я требую направления на фронт. Одним словом, объявил забастовку, к работе не прикасался. Приехал снова в штаб фронта и просил начальников: "Мне не нужно никакого повышения. Пошлите на передовую хоть пехотинцем!". Мне предложили службу в полке резерва, но такой вариант меня не устраивал. Тыл тяготил меня.

Ушел с ординарцем Максимовым в село, расположенное рядом с заводом. Поселились в каком-то доме у старого поляка, на чердаке. Мне было очень тяжело на сердце, после того как я узнал о смерти своих родных. Сидели с Максимовым и пили. Мне было все равно, где и кем воевать, но я хотел на передовую, и меня все эти угрозы, что я будут разжалован и послан рядовым в штрафную часть, не трогали и не пугали...

Но Зарецкого я уважал. Он пришел ко мне и сказал: "У меня к тебе огромная личная просьба. Завод должен срочно перебазироваться к польской границе. У тебя есть опыт, как такую махину форсированным маршем провести за сотни километров. Помоги мне, а дальше на твое усмотрение". И я согласился провести заводские колонны. А в Польше меня Зарецкий "добил" - он был хорошим психологом, и знал, на каких струнах играть. Мне до сих пор неловко, что я так и не вернулся на передовую...

- Мне кажется, что Вы несколько сгущаете краски. Я неоднократно встречался с танкистами, и ни у кого из них не было претензий в служившим на танко-ремонтных заводах. Солдаты и офицеры ПТАРЗ делали очень важное и нужное дело, вернули в строй многие тысячи восстановленных и отремонтированных танков. Тем более, Вы в ПТАРЗе успешно занимались своим профессиональным делом, которому столько лет учились.

- Сама мысль о том, что меня "сломали" и не дали, неважно, какой ценой, довести принятое мной решение до логического завершения, - не дает мне покоя и по сей день. Считаю, что находясь на передовой, я мог бы принести Родине больше пользы.

- На днях прочитал книгу бывшего танкоремонтника генерала Федора Ивановича Галкина "Танки возвращались в строй". Она есть в интернете. Там подробно описана деятельность ПТАРЗов и очень хорошо освещены все профессиональные аспекты танкоремонтной службы. Не буду долго расспрашивать Вас о ПТРАЗе, меня только интересуют несколько деталей. Численный состав, вооружение солдат завода, и приходилось ли солдатам ПТАРЗ принимать непосредственное участие в боевых действиях?

- В ПТАРЗе служило 800 человек, из них 78 офицеров. Подавляющее большинство солдат, служивших в ПТАРЗе, до войны были квалифицированными заводскими рабочими. Рядовые солдаты ПТАРЗа были вооружены винтовками и карабинами, но, как и у любой армейской части, на заводе в заначке были пулеметы и автоматы, так сказать, на всякий случай. Отношение танкистов к солдатам-ремонтникам, служившим в ПТАРЗах, было доброжелательным, тыловыми крысами танкисты их не считали. Я не помню, чтобы солдаты завода принимали стрелковый бой с окруженными немцами, бандеровцами или польскими партизанами Армии Крайовой. Наверное, такие случаи были, просто память их не удержала. Завод находился обычно в 15-20 километрах от линии передовой. На 1-м Украинском фронте было три таких завода ПТАРЗ и один танко-ремонтный поезд.

- Комиссары нужны были в танковых частях?

- От них никакого толку не было, а пустая и брехливая болтовня политруков только раздражала танкистов. В танковые части всегда шел специальный отбор. Брали в танкисты молодых людей, грамотных, физически крепких и сознательных. В танкисты "с улицы" не набирали, были жесткие критерии. Начиная с середины сорок второго на пополнение приходили уже маршевые танковые роты, со своей техникой и уже со сформированными и притершимися к друг другу в тылу экипажами. Почти все экипажи состояли из коммунистов и комсомольцев, из людей, которые мужественно и бесстрашно шли в бой, и беспрекословно подчиняясь приказу, жертвовали свои жизни в атаках на алтарь борьбы с врагом. "Случайных людей" среди танкистов было очень мало. Зачем таким бойцам комиссары? С политруками старались не связываться, среди них нередко попадались недостойные люди, способные на подлость. Один раз комиссар бригады увидел у меня новый "виллис" и в мое отсутствие, конфисковал машину в свою пользу, оставив взамен старую раздолбанную "эмку". Мол, Баданесу по чину и такой хватит. Комиссар бригады считал себя вправе распределять, кому что, а кому... Партия что ли дала ему такое право? Я вернулся, увидел такое дело, и сильно у меня руки зачесались. Командир полка остановил меня и сказал: "Не связывайся с этим г•••••".

- Вы оправдываете создание так называемых троек в каждом танковом полку или бригаде?

- "Тройки" в танковых частях были созданы в 42-м году не от хорошей жизни. Эта была вынужденная мера. Решалась судьба страны. Что такое "тройка"? В ее состав входили три человека: помпотех, особист и замполит. "Тройка" всегда шла на "эмке" сразу за последним танком, идущим в атаку или находящимся в полковой колонне на марше к передовой. Предназначение "троек" было предельно ясным: не дать возможность сачкам увильнуть от боя. Причины отказа техники выяснялись на месте.

Под Сталинградом были случаи, когда экипажи с места, специально, с дальней дистанции расстреливали боезапас в белый свет, как в копеечку, чтобы не идти в атаку по причине отсутствия снарядов. Бывало и механики-водители намеренно гробили танк перед боем. Всякое случалось... Но в своей подавляющей массе танкисты были истинными патриотами, проявляли массовый героизм, и случаи уклонения от боя по той или иной причине были в нашем полку крайне редки. Несколько человек, попавшихся на такой попытке сачкануть, пошли в штрафные роты. Один раз, разбираясь с экипажем танка, отставшим от колонны при весьма странных обстоятельствах, случайно опознали в танкисте, недавно прибывшем к нам с пополнением, бывшего предателя-перебежчика, перешедшего к немцам во время отступления в 1941 году. И такое бывало... Правом расстрела на месте такие "тройки" не обладали.

- Как Вы оцениваете подготовку немецких танкистов и немецкую танковую технику?

- Меня трудно заподозрить в излишнем ура-патриотизме, но отвечу честно: я не в восторге от подготовки немецких танкистов. Наши танкисты были к середине войны подготовлены ничем не хуже немцев, и у нас было немало танковых комбригов и комкоров, способных заткнуть за пояс того же немецкого танкового генерала Дитриха или какого-нибудь Гепнера. И когда с легкой руки очередного историка-исследователя в прессе заявляют в качестве "бесспорного исторического факта", что наш танкист до гибели успевал сходить только в три атаки, а немецкого танкиста хватало на одиннадцать атак, то мне для начала хочется спросить один вопрос: это с учетом 41-го года или нет? Если без учета потерь 1941 года - то я не верю в эти цифры.

Начиная со Сталинграда наши танкисты воевали с немцами почти на равных, и когда кто-то из историков "новой волны" сейчас пытается выставить бой под Прохоровкой как пример нашей плохой боевой и тактической подготовки, то мне хочется выругаться от негодования. Что эти люди понимают в танковом бое? Соотношение потерь не всегда является показателем успеха в бою. Многие немецкие танковые командиры учились военному искусству у нас в СССР, в Казанской бронетанковой школе, вот мы и выучили на свои головы достойных апологетов и адептов советской танковой тактики.

По поводу техники. Ответ однозначный: танк Т-34 - лучший танк Второй мировой войны во всех тактико-технических аспектах. И это не газетный штамп. Мне приходилось видеть колонну хваленых немецких танков "тигр", брошенную в чистом поле из-за технических неполадок. "Тигр", невзирая на хорошую броневую защиту, - вообще была очень "сырая" машина, ход войны не позволил немецким конструкторам довести эту машину до ума и достойных кондиций. Так и остался этот танк сырым конструкторским материалом.

 

- Г.К. Вам приходилось на фронте сталкиваться с использованием немцами наших трофейных танков? Мне один ветеран-моряк рассказал о немцах, воевавших на советских танках в Крыму в 1941 году. Марку танка простому матросу-севастопольцу из морской пехоты было трудно точно определить - он больше в кораблях разбирался, - но сказал, что вроде это был танк КВ. В больших исторических исследованиях этот случай не подтверждается. Вроде все понятно и нет другой информации, за исключением одной газетной статьи, которую недавно мне довелось прочитать. В этой статье утверждается, что свыше двадцати трофейных советских танков немцы перебросили в Крым из Запорожья и удачно применили их в боях. Но так ли это...

- Под Курском я видел в бою немецкую танковую роту на Т-34. На башнях была нарисована свастика. Больше таких случаев я не видел. Слышал информацию от товарищей, воевавших под Воронежем, под Любанью и в самом Сталинграде о подобных "трофейных" немецких танковых частях. Но лично такую картину наблюдал только один раз. Кстати, я слышал, что в конце войны и у нас в Красной армии были батальоны, сформированные из трофейных немецких тяжелых танков.

- В Вашем танковом полку у танкистов были какие-то общие приметы или суеверия?

- Я такого не помню. Скорее всего, нет. Танкистская судьба на фронте предопределена выбором рода войск. На бога или на приметы надеяться не было смысла. Рано или поздно все горели в танках живыми факелами...

- Где Вас застало известие об окончании войны?

- Весной 1945 наш завод дислоцировался в районе Ченстохова. У немцев там располагались пять огромных снарядных и патронных заводов, на которых работали узники-военнопленые. Перед нашим наступлением немцы успели уничтожить заключенных узников на четырех заводах, и только стремительный прорыв наших войск спас от неминуемой смерти работавших на пятом заводе. ПТАРЗ разместился на территории одного из этих бывших заводов. Но вскоре нас перебросили в район города Каценау, что находится возле Бунцлау. Ночью 8 мая 1945 года приехал начальник завода, поднял личный состав и крикнул: "Победа!!! Конец войне!!!". Мы такой салют устроили на радостях! Все небо было в огне, в ракетах и трассирах. Самый счастливый день в моей жизни!

- Вижу на Вашем рабочем столе статью, написанную Вами и рассказывающую о знаменитом конструкторе танков КВ, ИС и самоходок ИСУ генерал-полковнике, Герое Социалистического Труда Жозефе Яковлевиче Котине. Вы знали его лично?

- С генерал-полковником Котиным я впервые познакомился во время войны. Он приезжал к нам на завод, расположенный в то время в Ченстохове. Котин хотел лично увидеть слабые уязвимые места подбитых в боях тяжелых танков. Мой командир Зарецкий и Жозеф Котин были друзьями детства, а потом вместе учились в Академии. В какой-то момент Котин поменял имя Зелик на Жозеф и стал в документах и в анкетах в графе "национальность" писать "русский", или иногда записывался поляком. Зарецкий об этом узнал, сильно возмутился, не смог понять и простить подобный поступок, и отношения между ними стали сугубо официальными. Поэтому когда Котин прибыл к нам на завод, то ночевал он у меня, а не у Зарецкого. Так я с Котиным познакомился. В следующий раз довелось его увидеть через многие годы. Я служил главным военным представителем по приемке танковой техники, и Котин, будучи первым заместителем министра вооружений, часто прилетал к нам на заводы, и мы с ним стали товарищами.

Жозеф Яковлевич Котин был блестящим конструктором, прекрасным, искренним человеком, внимательным ко всем людям - от простого рабочего в цеху до полковника в штабе, всегда старался бескорыстно помочь в любой просьбе, несмотря на статус и ранги. Он был умнейшим и достойнейшим человеком, и знакомством с ним я горжусь. Я считаю, что личный вклад Котина и Зальцмана в нашу Победу до сих пор не оценен по достоинству. Это были великие люди.

- Но вождь народов ценил Зальцмана. Сталин не согласился расстрелять бывшего директора Кировского завода и Челябинского танкограда генерала Зальцмана, хотя Берия и хотел пристегнуть Зальцмана к "ленинградскому делу" в 1949 году, и включить красного наркома в список кандидатов на расстрел.

- Но то, что сделали с Зальцманом во время "борьбы с космополитами" - это отдельный разговор. Когда бывшего наркома танковой промышленности, Героя Социалистического Труда, генерала, руководителя крупнейшего завода страны исключили из партии, сняли с должности директора ЧТЗ и сослали работать сменным мастером маленького цеха на машиностроительный завод в Муром на ММЗ, то директор в Муроме требовал от Зальцмана, чтобы он не смел одевать на первомайский парад свои награды и не принижал своими орденами в глазах рабочих личность директора ММЗ... А дальше генерал Зальцман работал мастером на заводе в Орле. Но он не сломался и не застрелился, достойно выдержал все удары судьбы. Это был порядочный человек, обладавший железной волей, и благодаря его волевым и профессиональным качествам организатора и руководителя мы всю войну имели танки Т-34 в нужном количестве. О Котине и Зальцмане надо книги писать.

- Задам одни вопросик, отвечать на него или нет - на Ваше усмотрение. В 60-е годы Вы восемь лет служили районным инженером-представителем МО по приемке военной продукции и под Вашим руководством и в зоне Вашей ответственности находилось восемь головных представительств МО и десятки больших секретных военных предприятий и цехов. Это - генеральская должность. Почему Вы так и остались в полковничьем звании? Генерал-полковника Котина Вы знали очень хорошо, а Главный маршал бронетанковых войск Амазасп Бабаджанян был Вашим командармом 8-й ТА во время Вашей службы в Бердичевской гвардейской танковой дивизии после войны. Почему Бабаджанян так и не смог своему товарищу и зампотеху его дивизии полковнику Баданесу выбить заслуженное генеральское звание?

- Во время службы районным инженером я курировал Омский танковый завод, Омское танковое КБ, Новокузнецкий и Магнитогорский металлургические комбинаты, Томский подшипниковый завод, Омский шинный и Томский электроламповый заводы, Зеленодольский судостроительный завод, выпускавший плавсредства для танков для десантирования с кораблей и ведения морского боя. Этот список заводов можно продолжать еще долго. Все, что производилось на этих предприятиях для армии, начиная от запрещенных международными конвенциями огнеметных танков на базе модели Т-55 и заканчивая такой продукцией, которая до сегодняшнего дня попадает под определение "... и так далее", - проходило госприемку и военные испытания на заводах и в округе. Из-за этой ответственной должности мне действительно очень часто приходилось общаться с "сильными мира сего". Я к этому привык, и звонок по спецсвязи от командующего бронетанковыми силами страны не заставлял меня инстинктивно вытянуться в струнку. Но я для себя генеральского звания ни у кого не просил. Утверждения на генеральские и адмиральские звания проходили в военном отделе ЦК КПСС, а при постоянной и традиционной антисемитской послевоенной политике КПСС мне не стоило даже мечтать о генеральских погонах.

Когда израильтяне в 1967 году от души начистили чавку арабам, то товарищ Брежнев, обидевшись за своих арабских друзей, заявил на заседании Политбюро: "Мы жидам в следующий раз покажем!", - быстро подсуетился и дал указание своему другу-министру обороны Гречко выгнать всех евреев-старших офицеров в армии и на флоте со строевых командных должностей. И началась "зачистка"... Только у нас в округе было снято с должностей командиров танковых и прочих полков человек десять-пятнадцать полковников с фамилиями Лахманский, Барский... Все бывшие фронтовики, заслуженные и опытные командиры, в возрасте 43-45 лет. Кого-то из них отправили на пенсию по выслуге лет, других - преподавать на военные кафедры в различные институты. Я тоже ждал подобной участи и пинка из армии. Но меня почему-то не тронули в тот момент. Здесь, видимо, вмешался Бабаджанян и не дал меня скушать. Хотя я особых иллюзий по этому поводу не питал.

Я хорошо помню, сколько раз я получал ничем не мотивированный отказ на представление к званию полковника и как приехал после войны поступать на заочное отделение Академии имени Фрунзе с личным письмом маршала Конева, рекомендовавшим меня на учебу на командный факультет. Но на рекомендации Конева даже не взглянули. Мне открытым текстом заявили, что с таким пятым пунктом анкеты мне в Академии делать нечего. Таковы были правила игры в то непростое время. Из песни слов не выкинешь...

Интервью: Григорий Койфман

Лит. обработка: Григорий Койфман

Наградные листы

Рекомендуем

«Из адов ад». А мы с тобой, брат, из пехоты...

«Война – ад. А пехота – из адов ад. Ведь на расстрел же идешь все время! Первым идешь!» Именно о таких книгах говорят: написано кровью. Такое не прочитаешь ни в одном романе, не увидишь в кино. Это – настоящая «окопная правда» Великой Отечественной. Настолько откровенно, так исповедально, пронзительно и достоверно о войне могут рассказать лишь ветераны…

22 июня 1941 г. А было ли внезапное нападение?

Уникальная книжная коллекция "Память Победы. Люди, события, битвы", приуроченная к 75-летию Победы в Великой Отечественной войне, адресована молодому поколению и всем интересующимся славным прошлым нашей страны. Выпуски серии рассказывают о знаменитых полководцах, крупнейших сражениях и различных фактах и явлениях Великой Отечественной войны. В доступной и занимательной форме рассказывается о сложнейшем и героическом периоде в истории нашей страны. Уникальные фотографии, рисунки и инфо...

Ильинский рубеж. Подвиг подольских курсантов

Фотоальбом, рассказывающий об одном из ключевых эпизодов обороны Москвы в октябре 1941 года, когда на пути надвигающийся на столицу фашистской армады живым щитом встали курсанты Подольских военных училищ. Уникальные снимки, сделанные фронтовыми корреспондентами на месте боев, а также рассекреченные архивные документы детально воспроизводят сражение на Ильинском рубеже. Автор, известный историк и публицист Артем Драбкин подробно восстанавливает хронологию тех дней, вызывает к жизни имена забытых ...

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus