Кашицын Лев Петрович

- Я, Кашицын Лев Петрович, родился в 1926 году в городе Ульяновске.

Дед мой Иван Егорович Кашицын где-то 1870 года рождения был наполовину мордвин. Работал в селе Алатырь в Мордовии учителем в церковно-приходской школе. В 1905 году, когда произошла революция, в школе был ремонт. А раз ремонт всё вынесли на чердак. И вот кто-то сказал батюшке приходской школы: «Иван Егорович не оказывает подобающего уважения к царской особе – портрет Николая II забросил на чердак». И всё – деда моего выгоняют. И он со своей семьей переезжает в Ульяновск, устраивается на работу в Крестьянский банк, где трудится до 1943-го года.

Отец у меня с 1904 года, гимназию окончил. В 1923-м году вступил в партию, окончил совпартшколу в Ульяновске. Преподавал в школах, техникумах. В 1941-м году ушел на фронт, а в 1943-м, в ноябре, от него перестали приходить письма. И уже только в декабре пришло извещение - письмо в конверте не из военкомата, написанное на русско-украинском языке.

Читаем: «На наше село наступали немцы. Капитан с солдатами в сарае отстреливались. Немцы после боя обезображивали трупы танками. Нам удалось его труп и еще нескольких солдат спрятать в навоз…». Вот он при таких обстоятельствах погиб.

Потом, когда немцев выбили, местные их откопали. У каждого военного в нагрудном кармане была капсула с личными данными. Когда они их нашли, сообщили родным. А написал письмо священнослужитель этого села. Я потом, в 1970-е годы, когда уже служил в Москве, приезжал туда. Житомирская область, Черняховский район. Когда приехал, священник уже умер, но его сыновья служили в Советской Армии. Я их тоже нашел.

Там братская могила есть. Капитан, мой отец, похоронен и 16 солдат…

- Кстати, насчет этих капсул, медальонов. Мне ветераны рассказывали, что многие не носили, а многим даже и не выдавали. А вы сами-то носили?

- У меня уже не было. Дело в том, что в 1943-1944-м годах уже, и связь наладилась, и учёт личного состава, не было уже такой необходимости.

- Лев Петрович, а каким было ваше детство?

- В школу, в подготовительный класс, я пошел в 1933-ом году, когда мне было шесть с половиной лет. Там учили арифметике в основном так – два прихлопа, три притопа, как в детском саду. Я до 1 января 1934-го проучился, поехал на каникулы домой. Возвращаюсь обратно, а мне говорят: «А нулевого класса больше не будет, и ходить в школу не надо». Я устроил скандал: «Как это так?!». Я хорошо читал, способный был, и меня взяли сразу в первый класс. У меня мать-то была библиотекаршей, так что я, можно сказать, вырос на книжной полке. Никаких трудностей в обучении в первом классе у меня не было. Ну, немножко там по математике были, но я быстро разобрался и начал хорошо учиться, так что год сэкономил.

У нас очень хорошо была поставлена физкультура, с первого класса. Кидали гранату, на лыжах ходили. Я вот, например, с пяти лет. Когда были подростками, каждое воскресенье в лес на лыжах отправлялись вместе с врачом, у которого слушали радио. Он у нас старший, а мы, пацаны, вокруг него. Мы там часа три катались.

Было и военное дело в школе. Мы знали, что такое пулемет, винтовка и до войны. Собирали и разбирали. Пулемет «Максим» был. Очень хорошо было налажено шефство войсковых частей. В школы они приходили, к себе приглашали. На заводе Володарского был батальон охраны, который охранял завод и мост. Там был командиром капитан Устинов. А сын его учился со мной. Только он на год моложе был. И мы ходили в этот батальон. Нам показывали, рассказывали.

А когда началась война, стали учиться и стрелять из винтовки. С боеприпасами было сложно, но два раз в год стреляли – весной и осенью. Стреляли все – и девочки, и мальчики. Значки «Ворошиловский стрелок» и ГТО – готов к труду и обороне – давали.

Девочки и женщины вместе ходили на подготовку к санитарному делу… Мать моя, сестренка, старше меня на год, тетка – все ходили. Всех обязательно учили перевязку делать. Тренировались. Это обучение было поставлено очень хорошо.

- Школьников в то время привлекали к работе на производстве?

- Да. В том числе и к работе на патронном заводе имени Володарского. Завод с поселком – пригородом Ульяновска организовался в 1918 году, после революции. Сюда был эвакуирован из Петербурга один из цехов Путиловского патронного завода, потом производство многократно выросло. Всю войну наш завод держал переходящее знамя Комитета труда и обороны.

Зимой на каникулах и в свободное от занятий время нас привлекали к работе на заводе. К станкам нас не подпускали, считали, сортировали и укладывали патроны в железные коробки. Мы работали, по-моему, в субботу и воскресенье по 2, иногда и по 4 часа.

В 1941-м году ввели сельскохозяйственные предметы, трактор колесный изучали. Летом был колхоз – прополка картошки, уборка урожая. Сначала убирали вручную, а в 1942-м году весной работали уже прицепщиками, потому что это тоже мужская работа. Деревни же опустели. Были такие, в которых остался один мужчина-калека, вернувшийся с фронта.

Ульяновское танковое училище тоже привлекали к сельскохозяйственным работам. В селе, где тогда работали, были двое мужчин: 17-летний юноша, который женился, и еще один калека. Всё! Мужиков больше нет. Всех поголовно брали.

- А обычные предметы – историю, литературу, русский язык как в школе преподавали?

- Блестящие преподаватели были. Математик Софья Яковлевна Бондарчук, по литературе Кашко Екатерина Павловна. Её уроки интересные были. Читали много. Короче говоря, основу воспитания и нравственности закладывала литература. Учили не просто так. Куда он пошел, Печорин. Вот он совершил поступок. Оцените его. Литературу изучали с точки зрения нравственной позиции литературного героя. Нравственные начала, которых я придерживаюсь, заложены были литературой.

- Что говорили на уроках истории про Петра I, Ивана Грозного? Мне рассказывали, что про Николая II в основном негатив шел. А про других только хорошее.

- Не только хорошее, изучали факты. Подавление восстания Пугачева тоже описывалось. Николай II, конечно, котировался ниже всех. Честно говоря, я, верующий человек, не понимаю причисления Николая II к лику святых. Он и как человек, и как царь совсем никакой был.

Подавление шествия в 1905 году, когда люди шли к Николаю Второму, а царские войска их перестреляли, - это вообще позорная страница истории всегда была. Она везде описана. Это слабоволие его. Дальше царь потерял авторитет из-за Распутина. Про царицу ничего плохого никогда, нигде не говорили. Она женщина, была обеспокоена болезнью сына. А Распутин – авантюрист.

Первым отвернулась от царя знать, офицеры военно-морского флота. Российский флот со времен Петра I был местом почетной службы. Представители большинства российских знатных родов князей, дворян шли куда? - На флот! И флот был самой образованной частью русской армии. И он себя оправдывала везде.

Поражение в Крымской войне кончилось тем, что России на Черном море потеряла флот. А потом флот-то появился. Почему? Это же непростое дело! И проигрыш в Цусимском сражении офицеры флота восприняли как позор, в котором виноват был, прежде всего, царь. Они отвернулись от него. И когда над царем стали сгущаться тучи, ни один флотский офицер палец о палец не ударил, чтобы спасти его, то есть царь потерял авторитет среди тех кругов, которые его раньше поддерживали. От царя отвернулась и буржуазия. А то, что трудовые слои населения царя не любили, так это очевидно. Он был никчемный человек.

И кстати, все должны знать, что царя-то свергли не коммунисты. К нему пришли генералы и сказали: «Ваше величество, вам нужно уйти!».

- Интересно, а что рассказывали про Александра III? Во время революции 1917-го года его очень сильно недолюбливали, вспоминали плохо, насколько я знаю.

- Правильно, потому что первые организованные ростки революционной борьбы появились при Александре III. Он был очень жесток в плане подавления революционного движения. Александр III был царь, враг трудового народа. Все цари были враги трудового народа. И даже военные заслуги Петра I не делали его другим. Он был жесток с уральскими рабочими. Цари были классовые враги. Никакого снисхождения к ним нигде и никогда не делалось.

- Лев Петрович, а что вы чувствовали, думали в 1941-м году, 22 июня, когда объявили войну?

- Было так. У меня приятель был, дипломатом стал потом. Мы в воскресенье любили слушать приёмник СВД-9, игру на аккордеоне на болгарском радио. Транслировали часто. Собрались, сидим, слушаем. И вдруг передача прерывается – важное правительственное сообщение. Ну, всё! Война! Сразу по местному радио объявляется, что то ли в 12 часов, то ли в 13 часов дня на стадионе митинг. Пришли. Там военный представитель выступает и говорит: «Товарищи! Вот началась война. Мобилизация. Военное положение».

Все конечно понимали, что это будет трудная война. Но никто не ожидал, конечно, такого провала. И самая радостная весть была – это наступление под Москвой. Здесь уже все сразу: «Войну мы выиграем!». И все понимали, что Сталинград – это последнее немецкое испытание. И потом, когда я уже учился в академии, мы это всё изучали по первоисточникам. Если бы наши войска были в должном положении, в 1941-м году немцы не дошли бы и до Смоленска. Войска Западного фронта были дезорганизованы. Это хорошо и в кино показано. А оборону немцев под Москвой прорвали войска Сибирского военного округа. С первого же дня войны сразу пошли эшелоны с войсками с востока. Я видел это в Ульяновске.

- Кстати, над Ульяновском вы не видели немецких самолетов-разведчиков? Тревоги воздушной не было?

- Мост в Ульяновске имел стратегическое значение – самый короткий путь из Владивостока до Москвы. Во время войны для его охраны были присланы зенитные части. Разведчик пролетел над мостом в 1941-м году в декабре. Один ночной налет немцы пытались совершить, но был такой сильный заградительный огонь, что они больше не рискнули. Ни одной бомбы немцы так и не сбросили!

- Как вы, мальчишки 15-16 лет, объясняли наше поражение в 1941-1942 гг.?

- Ну как?! Мы верили, что это из-за того, что напали неожиданно, а потом распространялись слухи и говорили, что командование Западного фронта не справилось с задачей. Всех тонкостей мы тогда не знали. Позже стало известно, что генерал Павлов не причем. Что эта вина целиком ложится на Сталина. Кто же тогда мог знать и говорить. Потом стало ясно.

- А как вы вообще относитесь к Сталину?

- Сталина нельзя описывать одной краской. Он был великий и в положительных делах, и в прегрешениях. 27 миллионов потерь в войне это целиком на совести Сталина. И в то же время Сталин взял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой. Это его заслуга.

Авторитет Сталина в армии всегда было очень высоким. Его могли любить или не любить, но одно могу сказать: его уважали. А после победы под Москвой, после Сталинградской битвы и особенно после Курской авторитет Сталина был непререкаем.

- Там, где вы жили, были люди, которых репрессировали?

- В нашем доме, на одной с нами лестничной площадке, жил скромный такой бухгалтер Мицкевич, поляк. В 1941-м году его арестовали. И в то же время на заводе Володарского до 1934-го года очень много немцев работало, из Германии. Это были грамотные инженеры, помогавшие налаживать производство. Я жил в доме, который назывался «немецким». Почему? – Потому что там, в основном, эти немцы жили. И у нас в подъезде жила немецкая семья, старуха-немка. У нее было две дочери: Эмма Яковлевна, которая учила нас немецкому языку, и… А другую вот не помню, как звали. Она тоже преподавала немецкий. А сын был в Красной армии. Потом в начале войны они куда-то уехали.

- Вы хорошо знали немецкий язык?

- Когда был в Германии, я разговаривал.

- В годы войны чувствовалась помощь союзников?

- Роль союзников нельзя отрицать. Я на заводе Володарского (завод №3) рос. Это был самый крупный после Тульского патронный завод. Понимаете, что такое пули? – Их миллионы штук надо. А их делают из металла и меди. Но поскольку у нас в основном металлургические заводы были на Украине, захваченной немцами в 1941-м году, наладили быстро американскую поставку латуни для проката металла. Мы и школьниками, и курсантами ходили на Волгу. Помогали разгружать баржи для завода Володарского. Завод работал круглые сутки без выходных. Вот так вот. У меня тетка работала там. Отпускали женщин только на воскресенье помыться. Питание там скудное было. Хлеб только.

- Почему решили поступить в танковое училище?

- Воспитание было такое в школе. Нашими героями кто были – Чапаев, Карацупа, пограничник такой был, Чкалов. Мы с приятелем хотели быть летчиками. Купили книгу «Ваши крылья», где в популярной форме описываются все принципы пилотирования. Мы изучали её, но по зрению ни я, ни он не могли попасть в авиацию – у меня от рождения был астигматизм, у него – близорукость. Приятеля взяли 23 февраля 1942-го года в училище связи, а мне связистом быть не хотелось.

В мае 1943-го года после окончания десятого класса, аттестат получил в школе и сразу пришел в Ульяновское танковое училище вместе с пятью одноклассниками. Начальником училища был прославленный генерал Кашуба. В Финляндии он потерял ногу. Замечательный человек. Герой Советского Союза. С первого раза никого не взял. Потом при втором заходе к нему пятерых взял, а меня не берет, потому что мне только 16 лет. Ну, какой я солдат! А ребята за меня заступились. Я ростом повыше остальных, был командиром класса по военной подготовке. Физически был хорош и учился хорошо. Помог адъютант генерала. Приняли меня.

Вместе со мной сюда поступили и мои одноклассники – Лёва Серебряков, Юра Жидков, Паша Зимин, Коля Сафронов и Захаров. С Серебряковым мы после училища попали в один полк. Они были с 1925-го года, а я с 1926-го, трое в 1945-м году погибли на фронте, а трое остались живы, окончили академию.

- Я общался с танкистами, которые учились в 1941-1942-м годах. И они рассказывали, что даже ни одного снаряда не выпустили, а их учили на командиров! Только теория. А интересно как учили в конце войны?

- Учились мы на КВ-1С, на командира танка, все шестеро были в одном учебном танковом экипаже. На первых же экзаменах наш экипаж занял первое место в училище. Хотя здесь в основном были фронтовики, школьники – это редкий случай. Преподаватели же все были пожилые люди, не воевали. А когда позже я учился в академии, там уже преподавали молодые люди – фронтовики.

И когда я пришел в танковое училище, нас каждое воскресенье с первым снегом на лыжи ставили. Сначала преодолевали дистанцию на километр, потом на три, пять, десять... и так до 20 километров. Некоторым было тяжело, а мне это в удовольствие. Мы, шесть человек из нашего класса, сразу заняли первые места по всем видам спорта.

Ульяновское гвардейское танковое училище было образцовым, ведущим танковым училищем. Принцип обучения состоял в том, чтобы после учебы человек не только знал, но и умел. Даже командиров танков обучали разбирать и собирать все агрегаты ходовой части, заменять торсион, балансир, на всех видах танков. Заменить гусеницу, каток, отрегулировать зажигание, топливный насос – такие вопросы были и на государственных экзаменах. Мы всё это могли сделать своими руками. Поэтому эксплуатация танков во время войны никаких трудностей для нас не представляла. Изучали и немецкую бронетехнику.

Водили очень много. И не только танки КВ, а все танки, которые были в училище: Т-26, БТ-7 и немецкие Т-3 и Т-4. Так что с техникой мы обращались на «ты».

- Куда вас отправили после окончания танкового училища?

- Мы должны были закончить в мае 1944-го. Но в декабре 1943-го – начале 1944-го года выпускают танки ИС-2, и нам добавили еще два месяца для того, чтобы мы их изучили, поэтому закончили только в сентябре 1944-го года. 18 октября мне, несовершеннолетнему, присвоили звание младшего лейтенанта. Я был самым молодым офицером.

В октябре в Челябинске сформировали экипажи, и каждый получил танк ИС-2. И тут же выехали под Москву. Прибыли, и здесь организовали 89-й отдельный гвардейский танковый полк с четырьмя ротами по пять танков, я попал во вторую. Неделю мы там были, стреляли из ИС-2. Потом нас отправили в распоряжение Первого Белорусского фронта.

Когда ехали на фронт, была своя, полковая охрана – сидели в начале эшелона и в конце, и всё было организовано, как положено, на всех железнодорожных станциях. Когда перевозили технику зачехленной брезентом, никто не сидел в танках. В середине был вагон, где сидели экипажи.

7 ноября проехали Киев и дальше в леса Белоруссии. И там уже наш танковый полк вошёл в состав 5-й ударной армии. Нас приняли очень хорошо, потому что мы были одними из первых, прибывших на ИС-2.

- А у вас ИС-2 был с лобовой броней под уклоном? Ствол пушки на марше закрепляли?

- Под уклоном это танк ИС-3. Их мы получили в Германии уже в 1946-м. А в 1945-м году мы еще были на ИС-2 с зенитным крупнокалиберным пулемётом ДШК. Во время войны было боевое перемещение, и пушку не закрепляли. Даже на стоянке никогда не фиксировали. Танк же беспомощным тогда становится, а мало ли какая обстановка бывает!

- И когда был ваш первый бой?

- Первый бой мы приняли в январе 1945-го года. Мы в обороне стояли еще. Честно говоря, никого не боялись. А вот интересный случай был. Я в числе первых переходил польско-немецкую границу. И в это время приехал корреспондент. Исторический момент, говорит: немецкую границу перешли. И фотографирует. Подходит начальник особого отдела, капитан и говорит: «Лев (меня всегда везде звали Львом), я тебя сегодня в бою видел. Давай сфотографируемся на память. Ты молодой, генералом будешь…» И сфотографировались. Еще рядом стояли Зуев Коля и советский поляк Матиаш. Со мной учился. И вот мы – три младших лейтенанта и начальник особого отдела сфотографировались.

Особист по фамилии Данилюк был мужик хороший, справедливый и умный.

- А что можете сказать о политработнике?

- Заместитель командира полка по политической части хороший был. Еще был агитатор полка. Вот два человека, которые рассказывали, что там, как. Мы же газеты не читали!

- Лев Петрович, как проходило продвижение наших войск по территории Польши и Германии?

- Только мы перешли границу нам задача – на Одер. И вот мы по Польше шли, как немцы в 1941-м году. Махина танков идет. Наши танки дивизия не удержит. Ни в какие бои не ввязываемся – некогда! Нас боялись. У Жукова написано, что проходили за сутки до семидесяти километров. И 29 января 1945-го года мы вышли к реке Одер. Подошли, а переправы-то нет.

Немцы всё время бомбили возводившуюся переправу на Одере. И мы, чтобы не было прицельного бомбометания, поставили дымовую завесу. Там действительно ничего не было видно. А строителям как работать? Это был тяжелейший труд – забивать сваи в дно реки вручную. Построили первый мост. Десять Т-34 прошли. ИС-2 тяжелее. Но мы, пять танков, переправились. Создали плацдарм, а буквально через три дня лед тронулся и мост снесло. А снаряды-то каждый день надо. И начали строить второй. А немцы не прекращали бомбить. Это стоило жизни целой бригаде саперов.

А плацдарм-то полтора километра в ширину. Мы там несколько домов заняли. Затем начались бои по расширению плацдарма. После одного боя, который закончился ночью, приехала кухня, стоит. И вдруг в эту очередь подходит немецкий солдат с котелком. Когда бой был, он, видимо, где-то прятался. А тут слышит шум-гам и сам пришел. Потом отправили его в тыл.

При расширении плацдарма погиб мой командир роты. А получилось так. Значит, пять Т-34 из 220-й отдельной танковой бригады и наших пять танков по дороге решили наступать. А немецкие дороги, знаете, какие? – Никуда – ни вправо, ни влево не свернешь. Связь невозможная. Из-за этого авиация не поддерживала. А в январе вся Польша – сплошное болото. И вот мы по дороге, значит, наступаем, а немцы передний танк подбили и колонна встала. И всё! Дальше никуда. А старшим группы был командир роты Николай Максимов, старый прокурор из Смоленской области. Хороший мужик был. Он мне говорит: «Лев, на рации сиди. Давай я пойду, посмотрю!». Пошел и его убили.

Передним танком Т-34 управляла механик-водитель Валя Грибалёва. И ей оторвало ногу. Она, когда увидела это, – застрелилась на сиденье. А впереди немцы. Ну, кое-как ее вытащили. Вот такой вот случай.

Прорвались потом. Пехота помогла. И на немецкой территории командира роты похоронили, на кладбище. А потом пришла команда перезахоронить на польском берегу, где организовали специальное кладбище. Вот сейчас поляки его и ликвидируют.

- Сколько снарядов вы брали в танк?

- Двадцать восемь положено, но я брал сорок, каждый по двадцать пять с лишним килограммов. Свое сидение выкидывал, сиденье заряжающего – снаряды-то нужны. Если израсходовал половину боевого запаса, нужно сообщать командиру роты и действовать в зависимости от обстановки. В основном мы штурмовали. Раз штурмуешь, он говорит: «Подожди». Он же знает, когда могут подвести боеприпасы! Если ты контратаку отбиваешь, то тут, конечно, никаких ограничений.

Катера идут к плацдарму, но к берегу-то не подходят. У них осадка метр-полтора минимум. И они останавливаются в тридцати метрах от берега. Одеваешь комбинезон, ватник и в воду. Таскали все, кроме механиков-водителей. Их никогда к работе не привлекали.

Придешь, вся одежда мокрая. Но никто не болел. Хоть бы насморк был у кого! Никто даже не чихнул, потому что сильное напряжение было на фронте. Выпьешь спирта трофейного, сколько есть, и всё. А его было сколько хочешь. Когда пошли в наступление, это уже был не вопрос. Единственное, чего всегда боялись, - отравы. Обходилось! Медики там помогали.

Вот был случай тяжелого заболевания, когда мы сфотографировались с начальником особого отдела. Нас из города сразу вывели в лес. И в лесу стояла немецкая бочка на колесах с вином, не замерзшим до льда, но температура-то наверняка нулевая! И Коля Зуев выпил сгоряча стакан этого вина, и ему стало плохо.

- А вы как считаете, водка на войне это хорошо или плохо?

- Из всего можно сделать хорошо, из всего можно сделать плохо. Водка не должна быть самоцелью. Это средство поддержания физической кондиции. Во всяком случае, у танкистов было не принято идти в бой пьяным. А в гвардейских стрелковых полках это приравнивалось к дезертирству. У меня наводчик Седых, с 1925-го года, ни капли не пил. Потом, когда мой танк подорвался, дали другой и новый экипаж получил. Тогда наводчиком у меня был узбек Мухамед Карабаев.

А моего механика-водителя Ваню Львовского из Ивантеевки, что на Дальнем Востоке, командир полка забрал, на свой танк. Когда мы приехали в Челябинск получать танки, Ваня там был инструктором по вождению.

- Чем еще вам запомнились бои в Германии?

- А еще я был свидетелем применения немцами зараженных пуль. Начальник разведки полка у нас был капитан Николай Огурцов. Подорвались танки. И командир полка ему говорит: «Давай, узнай. Сказали, что вроде поле разминировано, а танки наши подорвались». И капитан мне: «Лев, давай!» и меня взял. Я был молодой, шустрый. Мы по полю идем и вдруг самолет немецкий появился и начал стрелять. Колю ранило в ногу, он упал и сразу как-то побледнел. Старшина-санитар говорит: «Пуля только задела. Ранение легкое». Кровь идет, а он посинел. Ну, короче говоря, на бронетранспортер его и на тот берег Немана. Я один пошел выполнять задание.

А на следующий день говорят: «Огурцов-то умер». Как умер?! От такого ранения?! И командир полка посылает начальника особого отдела Данилюка разобраться. Тот возвращается и говорит: «Умер от заражения отравленной пулей!».

- Кстати, в основном использовали бронебойные снаряды или осколочно-фугасные? Или 50 на 50?

- Наполовину. Фугасные снаряды были двух типов: осколочный с колпачком и осколочный без колпачка. Смысл в чем. На конце снаряда колпачок. Если его отвернуть, то при ударе снаряд взрывается сразу. Его применяли против живой силы, потому что бронебойным снарядом по дому стрелять бессмысленно. Он его прошьет насквозь и всё. А осколочный без колпачка ударился и снаружи взорвался. А чтобы снаряд взорвался внутри здания, колпачок оставляют на месте.

- Приходилось уничтожать бетонные дзоты?

- Да. Когда брали Кюстрин в Германии, там дзоты были. Там только бронебойные снаряды использовали.

- Применяли ДШК против воздушных целей?

- Нет, не применяли. Чтобы использовать ДШК против воздушных целей, нужно заранее подготовиться. Когда самолет уже появился, не успеешь прицелиться, а он уже пролетел. А против пехоты использовали три пулемета. Один был у командира танка сзади.

- С немецкими танками, самоходками часто сталкивались?

Когда мы были в Германии, немцы уже не имели большого количества танков. Был такой случай. Мы держали оборону. Пехота говорит, что у немцев танк иногда стреляет, а где именно – не видно. И получилось так, что пехотинцы увидели, где стоит этот танк, и говорят: «Вот танк стоит!». Я посмотрел в прицел – хорошо видно. Танк стоит. Что он там делает? Я прицелился и выстрелил. Оказывается, это был тяжелый танк. Попал я ему в борт, взорвалось внутри и башню снесло. Вот такой был случай.

А в другом бою мы подбили две немецкие самоходки. Получилось так, что после ночного боя плацдарм расширили и танк поставили в саду. И всё, спать легли. А утром туман как раз растаял и совсем близко, в метрах пятистах, увидели немецкие самоходки. Мы сразу две подбили, и они загорелись, а у третьей пушку повредили, но она до этого успела мой танк подбить, и он сгорел. Мы вовремя успели выбраться из него. А после боя дали другой танк. Не новый, конечно.

- В наградном листе написано, что вы ещё уничтожили девять противотанковых пушек…

- Я прошел боевой путь от Польши до Берлина. Сколько чего подбили, разве кто-то считал?! Записали в штабе, что подбил 9 немецких пушек, а сколько их было на самом деле кто знает?!

- А вы помните примеры героизма? Как пример: танк горит, а наводчик продолжает стрелять.

- Когда танк горит, куда стрелять-то можно? Там ничего не видно и дышать невозможно. Если танк боеспособен, ты бросать его не имеешь права, а если бросил, то ты дезертир. Но у нас в полку таких случаев не было. А если танк горит, то имеешь право его покинуть. Для этого приказ не нужен.

- Немцы часто в ваши танки попадали? Большие были потери в роте из пяти танков?

- Попадали, но броню не пробили. А в меня осколок попал – пробил ватник, и у меня шрам остался. Но в медсанбат не пошел. Стыдно было. Какое это ранение?! Перебинтовали и всё. Да и не хотелось из полка уходить. Война-то заканчивалась, на Берлин шли.

В общем, у меня один танк сгорел, другой подорвался. В полку всего были уничтожены четыре танка, по-моему, и гусеницы снарядом не срывало, стреляли в лоб. Вообще, тяжелые танки редко подбивали. Тяжело. Вот Т-34 подбивали значительно чаще.

Один нелепый случай произошёл. Был у нас парень-еврей из Киева. Хороший. Когда мы к границе подошли, обстановка была неясной. Никого нет, пехоты нет. Куда идти? Впереди горы. Стоим, ждем.

В нашем полку была рота автоматчиков. В роте было четыре взвода. И вот на каждую танковую роту давали взвод. Короче говоря, 4-5 солдат на танке сидели. Они во время боя спрыгивали. Солдат за танком прячется сбоку, а на танке во время боя сидеть опасно.

Я двоим солдатам сопровождения говорю: «Пойдем, посмотрим, что там». Пошли в поле. Смотрим, а там три солдата немецких спят пьяные. Забрали их. Возвращаемся к танкам, а там киевлянин погиб, когда немецкий «Мессершмитт» вдоль колонны пролетел и очередь дал. Он сидел на месте командира в танке. Через люк его убило. Вот такой нелепый случай… Жалко было.

А вообще потерь личного состава в полку почти не было и поэтому пополнение не присылали.

- В конце войны у пехоты были большие потери?

- По-всякому было. 13 января 1945 года у нас была произведена разведка боем на плацдарме. Разведка боем имеет одну главную цель: вызвать огонь на себя и выявить огневые точки врага. Пустили роту штрафников. Задачей отряда, как всегда, являлся выход на переднюю позицию. В окоп наши прыгнули, а выпрыгнуть не могут, потому что он выше нормы – глубокий был, и, оказалось, все было пристреляно. Немцы открыли огонь из минометов.

Мы на следующий день пошли в наступление. Я на своем танке проезжал через этот край и видел эту ужасную картину, разорванные тела…

- В 1945-м году немцы уже были не те, что в начале войны?

- Нет, немцы были все те же. Про солдата немецкого сказать, что он плохо воевал, нельзя. Они были верны присяге до последнего.

- А были немецкие листовки, сбрасывали с самолетов? И что там было написано?

- Были, но мы их не читали. Ну, зачем смаковать это д*рьмо?! Вот листовка лежит. «Смерть, кровь, преступление – вот путь, по которому вас ведет Сталин». Сдавайтесь и всё такое. Ну, кому это нужно?!

- С власовцами приходилось встречаться во время войны?

- Нет.

- Лев Петрович, вы как командир танка закрывали люк или он был у вас всегда открыт? Высовывались вообще?

- Да, только всё это кончилось, когда я подорвался на мине. Мы ещё не дошли до Берлина. Приказали наступать по полю. Я говорю: «Оно же заминировано!» Майор был такой: «Что? Боитесь?!». Стали наступать. Я вышел на дорогу между двумя озерами. Только туда хотел спуститься, а СУ-76 впереди меня метров, наверное, на десять обогнал. Как грохнет взрыв, и от этого СУ-76 только куча лома осталась. Оказалось, этот проход был заложен фугасными бомбами.

Я сразу командую: «Назад!» Куда идти? Справа – поле чистое, а слева – болото. А впереди метрах в восьмистах, наверное, видна железная дорога. И вдоль неё вырыто ограждение. И немцы нахально бегают и показывают кулак. Майор говорит, что надо наступать туда. Я говорю: «Товарищ майор, наверняка поле заминировано. Видите, как они себя ведут?» - «Давай!» - говорит. Ну, на своём танке и поехал. Никто не стрелял, и я поехал с открытым люком. Метров 50 проехал и подорвался на мине. Один опорный каток сорвало, механика-водителя здорово оглушило и меня контузило. Танк тягачи вытащили. Потом мне другой танк дали.

- Вам, наверное, очень нравился ИС-2. Вы чувствовали их преимущество по сравнению с Т-34, потому что у вас-то 120 мм броня передняя лобовая? А вот не досаждало раздельное заряжание, что медленно?

- Какая разница. Соревнование по стрельбе что ли?!

- Какова была дальность стрельбы? Полтора или два километра?

- С двух километров плохо видно, надо еще нужное поле обзора иметь. А боевая дальность где-то километр.

- А «фаустники» вам не досаждали?

- «Фаустники» – это бойцы ближнего боя. А тяжелый танк для ближнего боя не предназначен, и его в таком бою не используют. Почему? – Потому что он не столь поворотлив как Т-34. Да и цель его не по мухам стрелять. Поэтому, когда мы прорвали оборону и вышли на окраину Берлина, то тяжелые танки в Берлин не пошли. Туда пошли самоходки.

- И вы на окраине Берлина стояли?

- Мы на окраине стояли, потому что наше командование знало, что армия Венка существует. И задача Венка – прорваться. Мы перекрыли южную границу Берлина, чтобы Венк не дошел. Если бы он дошел, то его авиация бы разбила.

- А наша авиация весной 1945-го года вас поддерживала?

- Вот такой случай. Это было на плацдарме. Держали мы оборону и пустили разведку боем – несколько Т-34. И только они вышли, сразу два танка подбили. Оказывается, где-то в километре, в кустах фольварка – польской усадьбы был зарыт немецкий тяжелый танк «Тигр». «Тигр», зарытый в землю, – оружие очень сильное. Благодаря мощной пушке и хорошей оптике. Два Т-34 горят. А его не видно, где он там. И вот надо же такому хорошему случаю случиться. Летят два наших штурмовика Ил-2, а мы стоим и смотрим. А радист пехоты сидит, связь держит и вдруг слышит, как наши летчики между собой разговаривают. Кто-то сказал: «Ну-ка, скажи им, что немцы», и он тут же передал: «Ребята, вот немецкий танк подбил наших». Там ведущий ведомому: «Ты слышал?» Тот говорит: «Да». «Может эта какая-то провокация?» Радист всё слышит: «Да нет, ребята. Вот дом с красной крышей и там впереди сад фольварка. Там немецкий танк «Тигр» стоит. Он две 34-ки подбил». Ведущий ведомому говорит: «Ну-ка, проверь». Тот пролетел: «Да, зарыт». Командир говорит: «Ну, шлепни его». И всё для немцев кончилось!

- А вы наблюдали воздушные бои с истребителями?

- Нет. Не видели. А когда стояли на Одере и ждали, когда построят мост, то там стычки бывали между «Мессершмиттами» и нашими самолетами. Но мало было, потому что аэродромы были далеко.

- Вам пехотинцы помогали?

- Да. Самое главное целеуказание зеленой ракетой, красной всё время, потому что, если к лесу подходишь, без пехоты идти нельзя. Вот у нас был такой случай. Подъезжаем к лесу, а пехота лежит. А как в лес идти без пехоты? Там нас в лесу разделают и всё! И мне ротный дает команду: «Лев, иди, узнай, в чем там дело». Я бегу через поле. До леса осталось, наверное, метров сто. Бегу, значит, меня обстреливают. Подбегаю. В руках держу пистолет. Думаю, я сейчас, как офицер, подниму пехоту в атаку.

Подбежал к окопу. Ужас! Стоит пулеметчик наш на четвереньках и у него внутренности распороты. Я только хотел сказать: «Что с тобой?». Смотрю, лежит старшина, и он мне говорит: «Что ты, младшой, раскричался». Я говорю: «Слушай, а что вы в лес-то не идёте?». Он говорит: «А ты не видишь?». А этот старшина раненый лежит. Он говорит: «Вон видишь там вот дзот? Он чешет нас до леса метров, наверное, за пятьдесят. Мы не добежим. Нас всех положат». Я говорю: «Так почему же вы не дали сигнала? Красная ракета есть?» Нашли. Я говорю: «Ну, давай. Прямо туда». Только красную ракету дали, я обратно не успел возвратиться. Один-два выстрела из танка, и пехота встала и пошла. А этот раненый старшина говорит: «На, младшой, тебе на память!» и дал мне маленький такой пистолет немецкий, дамский. Я его всю войну берег. Потом после войны в Москву приехал, и пришлось от него избавиться.

- Что вы можете сказать о командире полка?

- Подполковник, потом полковник Жила Михаил Лукич и начальник штаба полка Трубачев Константин Спиридонович замечательные были люди.

- А вы представляли к награждению, как командир танка?

- Своих подчиненных да. Да и командование-то видит, кто активно бой ведет. Мой наводчик получил «Славу» III степени. Потом и орден Красной Звезды тоже.

- Вы до конца войны были командиром танка, не командиром танкового взвода?

- Кем можно быть в восемнадцать лет?! Что вы спрашиваете. Там люди по 35 лет и старше были.

- Вам выдавали махорку? Вы курили тогда?

- Я не курил.

- Обменивали махорку на сахар? Как с кормежкой было?

- Ни на что не меняли. У нас была полковая кухня на колесах. А раз колеса есть, значит, всё есть. Каждый день на обед нормальная горячая еда, а утром и вечером готовили в котелке. У нас было хорошее питание и снабжение. И трофеи были. Один из наших танкистов в Польше в немецкой кожаной куртке ходил. И белье было шелковое.

- Спали в основном в танке?

- Только в танке. А где же еще?

- Как вы встретили День Победы 9 мая 1945-го?

- 9 мая мы стояли под Берлином в лесу. Ранним утром бежит дежурный по полку, бежит и кричит: «Война закончилась! Вот сообщили из штаба дивизии». Все выскочили и давай холостыми патронами палить. Командир полка прибегает и говорит: «Вы что?! Прекратите!» - Ему отвечают: «Товарищ полковник, война закончилась!».

- Лев Петрович, как вы думаете, почему мы смогли выиграть войну? Сейчас некоторые «историки» утверждают, что «мы их трупами закидали». По моему мнению, мы всё-таки умом победили, потому что невозможно было победить такую махину как гитлеровская Германия трупами.

- Конечно, это глупости, что трупами закидали. В основном тяжелые потери были в 1941-м году. Сталин совершил стратегическую ошибку, что не поверил донесению о том, что Гитлер готовится к войне.

Немцам удалось создать сильную армию. И, в конечном счете, войну проиграл, прежде всего, германский генералитет. Потому что стратегия Гитлера она в принципе была авантюрна. Германия победить Советский Союз никак не могла. Всю ситуацию 1941-го года и войну можно описать так: спит богатырь, подошла шпана. Ему в глаза насыпали песку. Пока он протирал глаза, они его били. Богатырь глаза протер и всех разогнал.

Немецкий потенциал промышленности не был рассчитан на длительный период ведения войны. Ну, дошли немцы до Москвы. Немцев 90 миллионов, а нас 195 миллионов было. Территория огромная и потенциал какой!

Во время войны немцы не смогли создать и запустить в производство ни одной пушки. Когда немцы вынуждены были создавать тяжелый танк «Тигр», они не смогли сделать его конкурентоспособным с нашими тяжёлыми танками. Немцы хорошо вооружили свой танк. Из-за этого он во многом проиграл, потому что получился длинный очень, неповоротливый, слишком тяжелый.

У нас новых пушек, как мне известно, было больше десяти и каких! Один только «Уралмаш» сколько пушек создал! Смотрите. У нас 76-мм пушка была. Потом мы сделали 85-мм, 122-мм, 152-мм орудия. Это всё потом пошло на танки и самоходки. Я воевал на ИС-2. Что для меня самое главное было? Чтобы мне найти немецкий танк и всё. Мы искали и пехота, которую мы поддерживали. Мы единственно просили: «Ребята, покажите только где цель и всё!». Потому что мы на «Тигров» прямо охотились. Они от нас бегали.

Мы прошли Польшу и вышли победным маршем, потому что всё было предусмотрено и было превосходство в силе.

- А что вы можете сказать насчет немецких Т-3 и Т-4? Некоторые говорят, что у Т-3 мягкий ход…

- Слабенькие. Причем тут мягкий ход?! Мощь танка определяется толщиной брони и калибром пушки. Главные его задачи: выстоять против огня противника и поразить собственным огнем. А эти немецкие танки были как транспортные средства, где сидела пехота. Вступать в бой с нашим Т-34 они просто не могли. 34-ка своим огнем их прошибала насквозь. Вот так вот! Так что немцы в танкостроении отставали очень сильно, несмотря на то, что броня у них была качественная. Двигатели у них были слабенькие. Первый серьезный танк у немцев – это «Тигр», но и он имел ряд недостатков, из-за которых не мог соревноваться с нашими тяжелыми танками. Достаточно сказать, что решающее значение в такой крупной операции как Ясско-Кишиневская сыграл маневр советских танковых войск и немецких. Шел спор: кто раньше достигнет рубежа, где они столкнутся. И немцы из-за слабой проходимости своих танков, в том числе и «Тигров», не успели к месту сражения, и операция ими была проиграна. Это очень наглядный пример превосходства советских танков.

В «Тиграх» что нравилось – очень сильная оптика. Потом мы начали делать такую же оптику после войны. После войны советская промышленность преуспела. Немецкие инженеры работали на нас.

- Как в Германии относились к вам местные жители?

- Очень хорошо. Надо было им себя хорошо вести.

- Вы видели, как раздают еду, хлеб немецкому населению? Они же там все голодные были.

- Это было. Полевые кухни для них еду готовили.

- Как вы оцениваете фильмы про войну?

- Смотришь фильмы и думаешь: почему же мы четыре года воевали, если немцы такие дураки?! Немцы были очень умные. Ну, просто мы умнее были. Почитайте Жукова. Вот в киноэпопеи «Освобождение» всё хорошо показано. Это единственный правильный фильм. Потом уже «Горячий снег». Вот она – настоящая война! «Живые и мертвые» тоже правильный фильм, но он не касается солдат. Это верхов касается.

- С союзниками во время войны или после приходилось общаться?

- Нет. С союзниками никогда не общался. На Одер вышли, там и ночью такой шум стоял! Это были американские самолеты. Сотни самолетов летали ночью. Когда эта армада летела, ни один немецкий прожектор не зажигался – боялись, что разбомбят. После войны видел, как американцы вели себя высокомерно.

- А поляки к вам нормально относились?

- Поляки встречали очень хорошо. Как только завидят танк, бегут, протягивают бутылки с водкой. Они же были на грани уничтожения как нация. Но польское политическое руководство, пришедшее к власти, не было достаточно лояльным к советской власти. Это началось не сегодня.

- Но у нас же были 1 и 2 польские армии, которые воевали за нас…

- Польские войска, во всяком случае, к концу войны в основном состояли из русских и украинцев. Там только офицеры были поляками. Например, у меня сосед по дому с моей сестрой старшей учился. Он в польской армии был.

- После войны вы долго были в Германии?

- Мы сначала стояли в Потсдаме, а потом в Крампнице. Я хорошо стрелял из танковой пушки и был первым в полку, а полк занял первое место во 2-й армии. После этого в 1946-м году меня назначили командиром учебного взвода.

- Потом вы поступили в академию…

- Да, в 1948-м году сдал экзамены и поступил на инженерный факультет танковой академии. 6 лет учился. На последнем курсе была специализация. Нужно было выбирать: или ты специализируешься как ремонтник, или как эксплуатационник. И дальше специализация была по вооружению и связи. Я вот специализировался по вооружению и оптике. В 1950-х годах проходил практику на военных заводах, выпускающих оптику.

В 1961-м году я был в Алма-Ате и встретил там свою будущую жену. Она окончила Военный институт иностранных языков, преподавала английский язык.

- Лев Петрович, какие у вас награды за боевые действия во время войны?

- За боевые заслуги после первых боев командир полка представил меня к ордену Отечественной войны I степени. А наверху прочитали и решили: «Да ему 18 лет! Обойдется и так!».

Я считаю себя обычным тружеником войны. Свой воинский долг исполнил, за что награжден орденами Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды. Очень доволен жизнью, хотя очень болею за нашу страну и счастье ее народа, поэтому все неурядицы и весь негатив я тяжело переживаю. Я ничего уже не боюсь. Мне никто не страшен. Могу говорить на любом уровне. Я просто иногда выключаю телевизор, когда слышу, что несут какую-то ахинею.

- Спасибо большое за то, что согласились побеседовать и ответили на вопросы.