Перфилов Михаил Дмитриевич

Родился 18 апреля 1924 года в селе Сярда Чембарского района Пензенской области. В марте 1942 года добровольно призвался в ряды Красной Армии. Был зачислен курсантом в Кемеровское военно-пехотное училище, в котором проучился до июля месяца. Затем — на Сталинградском фронте. Участвовал в битве за Сталинград в качестве помощника командира взвода 3-го стрелкового батальона 854-го стрелкового полка 10 стрелковой дивизии. В декабре 1942 года ранен. Лечился в госпитале, находился на отдыхе на родине, работал военруком школы. В 1944 году был призван снова в армию и направлен на учебу в Сызранское танковое инженерно-техническое училище. После его окончания служил в составе 196-го отдельного самоходного артиллерийского дивизиона танковым техником. Награжден орденом Красной Звезды, медалями «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» После войны продолжил службу в рядах Вооруженных Сил СССР. В 1972 году уволился в запас в звании майора. В настоящее время — подполковник. Проживает в Эстонии, в городе Таллине.

М.П. Я, Перфилов Михаил Дмитриевич, 1924-го года рождения, - 18-го апреля, родился в селе Сярда тогда Чембарского района Пензенской области. Потом родители мои переехали в город Чембары, который впоследствии переименовали в Нобилинск (сейчас он так и называется). Мне тогда едва исполнилось шесть или семь лет, вот такой возраст мой был тогда. Ну я пока рос всё. Мать наша домохозяйкой считалась. Помню, у отца были лошадь, корова, свой огород, своя земля. На этом огороде он сам пахал, сеял, туда привозили и молотили зерно, понимаешь ли. Вот такая жизнь шла до войны у меня. Сам я до 18 лет в школе учился. Ну и по дому, конечно, работал. Заготавливали что-то в хозяйстве: сено сушил, дрова пилил, ну и все такое. А как же? Нужно было напилить и наколоть дров по хозяйству. У нас — сад, огород, за всем этим нужно было, конечно, смотреть.

До войны мы событиями интересовались. Я радио слушал. Народ этим все-таки жил. Но никакого предчувствия или ожидания войны у нас не было. Война, конечно, свой отпечаток впоследствии на мне сделала. Она приучила к дисциплине и порядку. А так еще что сказать? Понимаешь, когда ее не было, этой войны-то, в моем возрасте о ней вообще и не думал никто. Ведь у нас с Германией хорошие отношения наладились, и прочее. А кто думал-то иначе? Это потом вдруг появилось такое в истории, что вероломно немцы вдруг на нас напали. К нам в Союз масса немцев приезжала. Ведь у нас было и такое даже, что совместные учения с немецкими войсками проводились. И наши учились некоторые офицеры у немцев. Ну хорошие отношения, торговые и прочее-прочее, имелись. Никто ж не думал, что будет война. А там они ее готовили. И, как оказалось, не один год на такую страшную подготовку потратили...

О войне самой я узнал так. Нам сразу утром об этом объявили по радио: что, мол, так и так, вероломно фашистская Германия на Советский Союз напала. И тогда не только СССР, но и весь мир узнал об этом. Конечно, пока мы жили в Пензенской области, до нас, по сути дела, никакой войны не доходило. Фронт проходил еще очень далеко. Я жил за 200 километров от фронта. Он-то, конечно, проходил, слышны были бомбардировки, стрельба и прочее. Но все-таки нас не касалась как-то первое время эта война. Только войска через нас проходили туда и обратно. Так что мы, как говориться, первое время войну не чувствовали.

Ну а в марте 1942 года мы, группа молодежи, мне еще не исполнилось 18 лет тогда, подали заявления в военкомат с тем, чтобы отправиться на фронт. Ну а нас комиссия решила направить в Кемеровское военно-пехотное училище. Но мы не доучились там: пробыли всего несколько месяцев.

Теперь я считаю, что, конечно, опыт, полученный в этом училище, нам здорово потом пригодился на фронте. Начальником нашего училища был в то время, в мою бытность курсантом, одноглазый фронтовик Стрельцов. Он всегда стройный такой ходил. Так вот он говорил нам, как вести себя в бою. Такой энтузиазм появился у нас в учебе, что тебе и представить себе это трудно. А мы же знали, что через несколько месяцев всего-то на фронт попадем. Но с таким рвением все изучали, что как будто для этого все это и делали: будь это стрелковое оружие, будь — уставы, наставления и прочее-прочее. Кроме того, знали не только обязанности часового, но и разводящего, и когда выходили, об этом говорили. Короче, проходили такую дисциплинарную подготовку. Даже тактику изучали. Этому делу нас обучал наш командир взвода лейтенант Клепач. Я до сих пор его помню: был такой стройный красивый молодой человек, который давал нам очень сильную физическую нагрузку, и всегда говорил: «Это вам пригодится!» А нагрузка какая? Вот подъем, туда-сюда, физзарядка, потом завтрак, и — на тактические учения. Идет наша рота. Он — впереди, на нем — шинель, сзади — планшет. И шаги его ускоряются-ускоряются. Потом он говорит: «За мной, бего-ооом!» А каждый у нас чем-то же был вооружен. Вот у меня, допустим, имелся ручной пулемет, у кого-то — автомат. Пулемет тяжелый был, гад. А тебе говорят: «За мной, бего-ооом!» И ты трусцой как можно быстрей-быстрей бежишь. Пот изо всех сил льет, думаешь: вот-вот сейчас упадешь. И вдруг он замедляет ход, командует: «Шаго-ооом! Шаго-ооом!» И все, тогда мы, полностью все мокрые, передыхаем. И это, конечно, потом нам пригодилось.

Затем, в июле месяце 1942-го года, наше училище было поднято по тревоге, и тогда нас, курсантов, погрузили в эшелон и повезли в неизвестном направлении. Дорогой присвоили звания: кому дали сержанта, кому — старшего сержанта. Когда же мы прибыли в местечко Сфиликсы под Пензой, нас выгрузили, включили в маршевые роты и отправили на фронт. Дальше снова ехали по железной дороге. Не доезжая до Сталинграда километров где-то 300, нас выгрузили, - поскольку у немцев все-таки имелось господство в воздухе, и это, значит, определенную опасность для нас представляло. И мы в пешем порядке так, наверное, двигались. Хорошо, что у меня ноги никогда не потели, да и не потеют. А вот те, у кого ноги потели, - с ними большая беда была. Ведь если в зимнее морозное время ноги у тебя потеют, ты можешь запросто и обморожение получить. Причем — сильнейшее. Вот с кем получалась настоящая беда!!! Я тебе даже так скажу: некоторые солдаты во фронтовых этих самых условиях, под открытым небом, невольно занимались членовредительством. Ведь все носили портянки. А кто-то решил носки себе одеть. А носки — они что? Вспотел, и все тут. Портянка — она чем была хороша? Перевернул ее, и она — опять сухая. Мне в этом отношении везло. Было такое ощущение, как будто я был создан для солдатской службы. Именно поэтому у меня и сейчас, в 90 лет, со здоровьем все нормально.

Так что вот так шли и шли мы недели, наверное, где-то две до Сталинграда. Притом делали так: ночью идем, днем отдыхаем. А обстановка тем временем все ухудшается и ухудшается. Ну и в результате стали мы как днем, так и ночью идти. У нас, правда, имелась и конная тяга, которая и шмутки, и боеприпасы, и прочее-прочее везла. Там все было распределено. Какой-то обоз — продовольствие везет, какой-то — еще что-то там, и такое прочее-прочее. Самое интересное, что возраста среди наших солдат самые разные существовали. Служили парни моего возраста, 18-ти лет, а были — и возраста до 50-ти лет. Таким, 50-летним, конечно, тяжело было идти. Кроме того, еще такого пожилого солдата угнетало и то, что у него семья. А впереди — бои. Вот нам-то, молодежи, что было терять? Нечего. Этим мы, молодежь, и сильны были. И вот что характерно: если начинали войну возраста 1920-го, 1921-го, 1922-го и часть 1923-го года рождения, то закончили с 1924 с 1925 и часть с 1926 годов рождения. Остальные или погибли, или инвалидами сделались.

Ну а потом в составе 854-го стрелкового полка 277-й стрелковой дивизии я с лета 1942-го по 3 декабря (все того же года) принимал непосредственное участие в битве за Сталинград. 3-го декабря 1942-го в боях под населенным пунктом Песковатка был тяжело ранен. Но об этом — позже. Для начала расскажу о том, какая обстановка творилась под Сталинградом. Так вот...

В феврале будущего года исполнится уже 72 года со дня окончания Сталинградской битвы. Но давайте разберемся с тем, что было до этого. Значит, в канун этих самых сталинградских событий мы потеряли огромную территорию: Ставропольский край, Краснодарский край, Калмыкию. Кроме того, немцы на тот момент времени проникли уже на Кавказ, в Чечено-Ингушетию, в Кабардино-Балкарию, в Северную Осетию. Понимаете? Так что наши войска с тяжелыми боями отходили в сторону прилучья Дона и Волги (туда, где Дон с Волгой, значит, сближается), неся большие потери. Немецкая армия превосходила нас и в количественном отношении в два раза, и в технике — в два раза, а в авиации — в три с половиной раза. Эти события, конечно, создали такую угрозу для Советского Союза, что с потерей Сталинграда отсекался весь Кавказ от всей России. А ведь у нас в то время даже не добывали и не производили нефть, и прочее. Это — одно. А второе — следующее. В связи с этим немцам открывалась возможность взять Москву. У нас, понимаешь ли, имелся такой огромный страх, что немцы с юга захватят Москву. И так оно на самом-то деле и было. Это — одно. Другое дело, что с падением Сталинграда включалась и вступалась бы с юга в войну Турция, а с востока — Япония. Видите, какая угроза в то время наступала? Короче говоря, мировая обстановка была таковая в то время, что мир с затаенным дыханием изо дня в день ждал падения Сталинграда. Ждал, ждал...

Но благодаря разумному решению и действиям партии и правительства были приняты такие решения и постановления, которые сплотили народ, создали дополнительный резерв воинских частей, что в конечном итоге и спасло Сталинград. Я вам прямо скажу: тогда нами было отмобилизовано, оснащено, подготовлено и прочее-прочее три или четыре армии. Ведь вопрос не сводился к одному бою. Речь шла о промежутке времени. Ведь что тогда творилось? На одном из заседаний Военного Совета говорили: наши отходят, Ростов сдают, и прочее-прочее. А народ ждет, понимаешь ли, каких-то перемен. Да что ж это такое в конце-то концов? И даже на каком-то Военном совете один из наших военачальников так сказал: «Что ж мы так, понимаете ли, все отходим да отходим? Неужели не можем мы победить немцев?» Так дело продолжалось до августа месяца. Слух, конечно, хороший пошел, когда на перекуре этот военачальник эту мысль и подсказал: мол, неужели? Жуков, услышав это, потом и заявил: «Почему не можем? Можем. Для этого надо, во-первых, наметить удар какой-то. А во-вторых, определиться с тем, чем по немцам ударять. Значит, создать трехкратный перевес сил, подготовить резерв, потому что потери будут». Ведь если дело сделали — выдохлись. Тогда потери эти, значит, нужно чем-то пополнить. Так вот с этого или не с этого все началось, я точно уже не помню. Это я читал у Василевского, кажется, в мемуарах. И вот на почве этого и было принято решение партии и правительства, которое создало такую подготовку в наших войсках, что благодаря этому был построен и создан людской резерв, подготовленный, с замыслом не просто удержать наши позиции, но и немцев разгромить. Но сначала надо же было удержать! Ведь мы, как говориться, все отступаем да отступает от фашистов. А улучшать оборону свою нам нечем. Почему? Потому что полностью боеспособных и укомплектованных частей нет у нас, только — на 50 процентов. Ну и потом, кроме всего этого, у нас и моральный дух сильно иссяк, все — голодные, и прочее-прочее.

Так вот, я повторюсь: благодаря решению правительства и партии наш народ оказался нацелен на разгром врага. Отмобилизованы были, в частности, резервные армии. Дальше - построена и оснащена глубокая и эшелонированная оборона на подступах к городу. Ведь это не на километр, два. Это - на 100 с лишним километров глубина. Четыре обвода. Понимаете? Теперь - в самом городе каждый дом, каждый квартал превращен был в крепость. И большую роль сыграл приказ главкома от 28 июля 1942 года под номером 227. Он так в народе назывался: «Ни шагу назад!» Где было прямо сказано все насчет дисциплины, насчет порядка, - что, мол, никто не имеет права без приказа ни от пяди земли отходить. И многое-многое другое. Я вам скажу даже больше того. Представьте себе, все работало на оборону города. И даже железнодорожный транспорт работал как часы. У нас железнодорожный транспорт ведь был военизированный. Все форму носили. А там же большая работа шла. Представьте себе, что тогда творилось на железной дороге: эшелоны с личным составом идут на запад и на восток, везут раненых, и прочее-прочее. Эвакуируются фабрики и заводы. Это ж происходило небывалое, можно сказать, явление! Мы отходим.

Так вот, вот все это вместе взятое в конечном счете и привело к тому, что немцы, потеряв огромное количество личного состава, я имею в виду в первую очередь - группировку немецкого фельдмаршала Паулюса, а это - 500-тысячная же группировка, отступили. В общем, короче говоря, благодаря вот такому патриотическому настрою всего нашего народа мы не только остановили немцев, но их и окружили, а потом расчленили и разгромили. 190 тысяч немецких солдат и офицеров, если память не изменяет мне, было взято в плен, остальные — погибли, из этих 500 тысяч, или же - умерли.

Так что, если в целом говорить, о кануне Сталинградской битвы, то обстановка сложилась такая. Потеряв такое количество территории и прочее-прочее, мы подошли к излучине Дона и волги. И задача какая у нас появилась? Любой ценой удержать город, иначе теряем Кавказ, теряем источники нефти и прочее-прочее. Второй фронт - поддержка для врага. Япония - с юга.

Ранило меня под Сталинградом во время атаки при следующих обстоятельствах. Значит, я по должности был помощником командира взвода. А помкомвзвода — это тот, кто помогает командиру взвода, допустим, в обороне, роет окопы, обозначает сектор, как оборудовать их, занимается маскировкой и прочим. Он по всем мелочам способствует выполнению обязанностей командиру взвода. Во время наступления он делает все, чтоб был порядок. Но в каком отношении? Вот, скажем, бурьян, он — почти в рост человека. Так надо было все сделать так, чтоб никто не отстал от нас. В общем, мы должны были поддерживать взаимодействие. А поддерживалось оно так. Одно отделение, допустим, начинает броском вперед перебираться, второе — поддерживает его огнем. Ну и все такое прочее. Так вот, в этом отделении был только один ручной пулемет. Остальное оружие какое? Винтовки СВТ, автоматы и прочее-прочее. Но в силу того, что воевали мы в песчаной местности, оружие наше сплошь и рядом отказывало. Особенно — этот ручной пулемет. И вот в процессе одного из боев со мной получилось так, что пулемет у меня застрял. Я слышу крик: «Перфилов, пулемет!» Я сразу понял, что в каком-то, допустим, отделении пулемет все-таки отказал. Ну а если ты помкомвзвода, то ты занимаешься этим делом. А это не совсем хорошо в каком отношении? Противник видит тебя и тебя же может засечь в первую очередь сразу. Пристрелит, понимаете ли, тебя. Ну а если соблюдать меры предосторожности, то в случае чего тебя не словами, а кулаками свои же «обработают»: ты что же, ебена мать, делал, когда тебе пулемет починить надо было и чтобы люди пошли вперед? Хотя ну и что с того, что он с пулеметом побежит дальше?

Но я, когда меня ранило, даже пулеметный и минометный огонь не слышал. Как меня садануло, понимаете ли, в руку: осколок попал в нее и вышел. И перебил нервный пучок. После этого я потерял сознание и упал. И когда пришел в сознание, санитар мне и говорит, понимаете ли: «Дойдешь сам?» Я говорю: «Попробую встать». И я, понимаешь, успел передать по цепи о том, что я ранен. Ну и все. А там через километр, через два располагался уже фронтовой передвижной санитарный пункт такой. Там делали раненым перевязки, сортировку, ну и дальше расфасовывали кого куда. Если с тяжелым ранением попал, тебя отправляли в тыловой госпиталь. Если ты с легким ранением или тебя совсем чуть-чуть задело, то тебя далеко не отправляли. Так можете представить себе,у меня кость оказалась не повреждена. Для солдата такая вещь в порядке вещей. Значит, он и дальше может воевать — на нем потом все заживет.

Где-то через две недели после того, как я был ранен, меня отправили в Саратов в 4-й эвакуационный госпиталь для прохождения дальнейшего лечения. Это ж такое дело, что ты! Понимаешь, какая со мной приключилась вещь? Я не чувствую никакого улучшения — становится все только хуже. Вернее сказать, я не чувствую ничего совершенно. Но что самое важное, как оказалось, у меня начиналась опухоль и чуть не наступила гангрена. И меня вот что спасло. Я каждый день ходил на перевязку. Ты когда на перевязку, значит, идешь, то снимаешь повязку, тебе там мажут. Но все дело происходило ночью. А тут я подумал: «Надо пойти днем!» Ведь ночью освещение каким было? Из под снаряда сорокапятки: такая хреновинка, фитилек, который едва-едва освещал пространство. Так вот, когда днем я пришел на перевязку, то другой врач, который в это время там дежурил, заподозрил что-то неладное. Говорит: «А мы сделаем зонд!» И вставил зонд и вытащил. И у меня вышел небольшой кусочек шинели, в котором — миллион микробов. И тогда мне этот врач сказал: «Если бы вы на сутки задержались, гангрена была бы». Ну вот так, как говорят, он меня спас. Потом я дальше в госпиталь попал. И где-то через три месяца был отчислен по чистой на родину. В общем, на год меня отправили отдыхать. Перед отчислением хирург мне сказал: «Молодой человек! (а я был совсем молодой — 18 лет, считай, всего-то только). Чтобы не потерять руку, запомни мои слова: надо тебе любой ценой делать массажи, двигать-двигать мускулатуру!» Кожа у меня сходила, но я разрабатывал моторику пальцев. И в течение года, пока находился на отдыхе, работал военруком в средней школе.

Но, когда я работал военруком, знаешь, какая во-первых была моя задача? Я смотрю на десятый класс, с которым мне положено заниматься, и вижу: учатся здесь мои товарищи, с которыми я вместе в классе находился. У меня же не полностью среднее образование на тот момент получено: только 8 классов закончил. Так вот девки смотрят на меня, моргают, а я чего-то объясняю им. А почему? Потому что ребята не учились в школе — все попали на фронт. Если кто и оказывался среди мужчин, так это только калеки. И задача какая передо мной стояла? Привить патриотический настрой молодежи. Чтоб она если пошла туда-то и туда-то на фронт не подневольная, а чтоб она горела патриотизмом. Вот задача. И плюс к тому он, что я был военрук, выполнял обязанности и физрука. Короче говоря, следил за тем, чтобы физзарядка была на месте, чтоб будущее солдат женского и мужского полу обеспечить, чтобы физически здоровыми все оставались. Это - большое дело. Вот так!

Через год я был признан вновь годным к военной службе и попал в Сызранское танковое инженерно-техническое училище. После его окончания у меня вновь пошла служба. Но я с тех пор больше уже не воевал. И в Германии служил, и в Эстонии. А должности у меня имелись такие: был зампотехом роты. Уволился я уже с должности начальника бронетанковой службы полка. Кроме того, я служил еще со времен войны в Румынии — в городе Черешары. Там, значит, огромная армия стояла. Потом проходили реорганизация, сокращения, и я в результате этого попал в резерв. Ну там какое-то время побыл. Дожидали своей очереди, кого куда направят. Ну и я пошел потом дальше служить. Я не хотел оставаться на гражданке. Время такое, понимаешь, послевоенное было. Работать — негде. Приходилось людям искать какое-то место, чтобы хоть как-то прожить. Поэтому я как училище закончил, так стал служить в Румынии. Потом попал в Забайкалье. Через какое-то время прибыл сюда, в Эстонию. Служил в городе Тапа. Должность у меня была техническая. Но должности, вообще-то говоря, разные я занимал. В последнее время я был зампотехом батальона и начальником бронетанковой службы полка. Это — уже в Германии. Уволился я в звании майора в 1972-м году. А звание подполковника получил, уже будучи в отставке.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

- И.В. Окончание войны чем запомнилось?

- М.П. Радостью. Я в то время как раз находился в Сызрани. Как и когда точно мы узнали о том, что закончилась война, я вам не скажу — этого даже и не помню. Ночью известие это до нас как-то дошло. А с утра пошел такой гул!!! Народ, представь себе, просто ошалел от радости. Это ведь означало, что у кого-то если не было извещения о гибели брата и прочее, значит, для того совершенно было покончено с потерями. Значит, и стар, и млад всему этому рад. А уж мужику пройти воину, я тебе скажу, еще тяжелее было, чем простому солдату. Вот такая была радость. Ну конечно тут все просто ошалели от такого известия.

- И.В. После войны вы поддерживали связь со своими сослуживцами, однополчанами?

- М.П. Знаешь, я об этом тебе так скажу. Значит, меня призвали в армию в марте 1942 года. Возраст наш в ту пору на войну еще не брали. Но так как мы пошли в армию добровольцами, то нас в армию забрали все-таки. А я с 1924-го года — 18-го апреля. Понимаете? Мне бы сравнялось 18 лет тогда только. А мы, 13 человек, в марте уже в Красную Армию призвались. Так вот, из нас, из 13 человек, вернулось только двое после войны, как оказалось: я и Боярский. Потом у него, ну у этого Боярского, что-то с легкими сделалось, он совсем чахлый и плохой оказался, и умер. И вот, несмотря на то, что столько лет прошло, однополчан или хотя бы участников той армии или дивизии, до полка, где я воевал, не встречал. Только когда я уже служил в Германии, имел звание подполковника, со мной произошел следующий случай. Я же в Германии прослужил восемь лет!!! И вот там, среди немцев, в одном из ресторанов мы встретились с группой туристов. И за столом разговорились, понимаете ли. Один из туристов, оказалось, из Сталинграда. Я ему и говорю тогда: «А я ведь участвовал в обороне Сталинграда». Он спрашивает: «А где?» «А я, - говорю, - был ранен под Песковаткой». Тот говорит: «Слушай, я ж директор совхоза этого Песковатского». И тут пьянка пошла, как говорят, все рады. И вот он тогда мне и говорит: «Михаил Дмитриевич, если суждено вам будет приехать к нам, вы будете у меня лучший гость». Вот такое дело. Но я так и не съездил к нему. И знаешь, почему? Повседневные дела меня съели всего. Я женился рано, пошли дети, заботы, и прочее-прочее. Как отпуск, так едем к отцу с матерью. Они же жаждали увидеть внуков, пожить с ними, поласкать наших детей. Кроме того, я не был специальным сторонником выпивона. А тут бы, в этом Сталинграде, без этого бы не обошлось. Еще подумал: «Ну что там? Летнее время, жарко. Ну что? Я разве не в состоянии со своими выпить дома?» А в прошлом или в позапрошлом году к нам в Эстонию приезжала делегация в Эстонию с Волгограда. И члены, значит, этой делегации вручили мне памятник бронзовый символа Родины-матери, что стоит на Мамаевом кургане. Короче говоря, копия. И видеокассеты. Я до сих пор не вскрывал их, правда, потому что у телевизора моего нет такой функции, что ты туда сунул кассету и, понимаешь ли, все это смотришь. А в войну у нас в Сталинграде какие были достопримечательности? В городе стояла 62-я дивизия, вокруг — 61-я и прочие дивизии. У каждого стояла своя задача. И на первом этапе боев для всех ставился один приказ: «Ни в коей мере не отступать! Держать оборону! Не дать немцам прорваться!»

- И.В. Как в Германии и Румынии встречало вас местное население? Как с ним строились ваши отношения?

- М.П. Отлично. Я вам скажу даже так: к нам и в Германии хорошо относились. Во всяком случае, плохого отношения к себе со стороны немцев я не встречал. Не только я, но и ни кто. Скажу вам даже больше того. Не было такого случая в Германии, чтобы местные обокрали где-то какого-то офицера, понимаете ли, по пьянке. Однажды со мной в Германии произошел следующий случай. Когда мы, образцовый полк с плавающим бронетранспортером, стояли на Эльбе, у нас проводились крупные учения с форсированием водных преград. Дело было осенью, шел мокрый снег с ветром. Но, тем не менее, все шло у нас хорошо. Танки пошли по своей дороге, колесные бронетранспортеры — по своей. Потом начальник штаба и командир полка решили как-то зайти в немецкое кафе поужинать. Я с ними тоже пошел. А у меня было что? Шинель, портупея, полевая сумка и прочее-прочее. А в полевой сумке — что? Карты. Так вот, когда я заходил в кафе и раздевался в самом углу у вешалки, там было темно и плохо освещено. Я снял, понимаешь ли, шинель, повесил полевую сумку, а портупею с пистолетом оставил при себе. Затем мы умываем руки и садимся за стол. После — туда-сюда, ужинаем. Ну а дальше-то что? Пошли по домам. Я одел шинель и вышел, забыв при этом портупею. А шинель, ремень с пистолетом, все остальное оставалось на месте. Если бы в помещении не было бы темно и все было бы видно, я бы не забыл эту портупею. Но, во всяком случае, это случилось: полевую сумку я оставил в кафе. Затем я приезжаю в часть, прохожу через парк и осматриваю боевую технику, которая была. Все нормально. Тогда иду дальше, прихожу в штаб к начальнику штаба. Тут вдруг секретчик мне и говорит: товарищ майор, а карта? А карты — нет. Начальник штаба внимательно смотрит на меня. Я говорю: «А что делать?» Тогда он мне и говорит: «Знаешь что? Давай не будем докладывать командиру полка пока. А утром по тревоге сразу бери машину и жми туда, в это кафе». И я, знаешь, плохо спал ночью, все переживал. Рано утром взял машину и поехал. Подъезжаю к этому месту, где мы в кафе сидели. А у этого немца, знаешь, кафе частное имелось. Оно располагалось внизу, а наверху он жил. Захожу я к нему, а он с верхнего этажа спускается по ступенькам и приносит мой планшет, понимаете ли. Я открываю планшет: так карта и все такое прочее на месте. Так ты знаешь, что было бы у нас, если бы ты оставил у нас планшет? Я вам так скажу — без взятки тебя бы за нос водили. Не выплатишь — отказывайся. Вот такие немцы честные были, вот такие они справедливые. Я так скажу вам о них: у них есть чему поучиться.

- И.В. Помните ли вы ваш первый бой?

- М.П. А черт его знает, этот первый-то бой. Последний бой мне хорошо помнится, потому что меня тогда ранило. Но ведь с того времени так много лет-то прошло!!! У нас, кроме того,не было же такого, что справа, понимаете ли, у тебя восток, слева — запад, а впереди — север. Тут за неделю и прочее многие несколько раз сменялись. Понимаешь, в чем дело? Мы в этом отношении, куда нас бросали, особо и не разбирались. А большое командование знало, где какие потери, где как и что. Вот так повсюду и бросали нас. Причем задача нам ставилась одна: овладеть тем или иным населенным пунктом. Ну а там — как Бог пошлет.

- И.В. О потерях что можете сказать?

- М.Д. Потери, конечно, были. Я тебе скажу вот что об этом. Сначала я прочту стихотворение одно свое на эту тему.

А первый бой, свое крещение
Я принял летом поутру.
Враг прилагал свое уменье
Огнем создать для нас пургу.
Он целый день атаковал,
Неся урон от нас злочимый.
Придя в себя вновь повторял,
Но пользы не добился зримой.
От артналетной кутерьмы передний край наш не узнать.
Все разворочены окопом
Что стало с нами — не понять.
И словно призрачные гномы, с земли мы стали вылезать.
Плохо жили себе не веря
С вопросом жив и невридим,
Из небытья в такой манере
Мы возвращалися с войны.
Но враг надломлен, отступил.
Не верится в такое чудо,
Уж поздно вечер наступил,
А нам еще держаться надо.
В восторге радости непросто,
Всегда сдержать в ключе таком.
Опять готовит бой с врагом.
Считал, прикидывал потери,
И безвозвратных, и вообще,
Но дух наш жив, по крайней мере,
А с фрица выгибли вдвойне.
Тут, кстати выдал старшина с горячей пищей в термосах
И харч доставил нам с полна.
И разных баек на словах.
Обед обильный в темноте,
За день деньской солдат не евший.
Ведь бой - помеха при еде. Теперь харч, кстати, подоспевший.
Нам водку кружку наливал сам старшина,
Сам солдат бывалый, на немцев сильно напирал.
Мешал обед вести проклятый,
Но мы прощали все ему, с ним отношенья не теряли,
Ведь обстановка - гвоздь всему,
Мы это тоже понимали.
И тост за павших и живых с волнением все мы поднимали,
И в этих сумерках ночных себя с победой поздравляли.

Но так-то, вообще-то говоря, что я могу сказать про наши потери? Откуда я мог про это знать? Во-первых, на мне жизнь не кончалась. А потом - я и сам не знаю, сколько у нас погибало солдат. Если, конечно, убиты один-два бойца, то такое у нас происходило порядке вещей. Но на фронте все может быть. Потери разные ведь бывают. Вот, например, когда мы двигались до фронта, нам говорили: «Когда противник появляется в воздухе после команды «воздух», всем - укрываться и не шляться!!!» Ну а нашим ведь солдатам другое интересно. Потому что если появляются немецкие самолеты, то по ним бьют зенитки. И вот, когда эта канитель начинается, вокруг него шарики взрываются. Нам интересно, любопытно. А ведь он оттуда бросает мелкие бомбочки. И все, он наших этим убивает, ранит. До фронта происходили даже такие, например, случаи, что он еще противника не видел, понимаешь ли, по-настящему, а уже получил увечье или смерть. Потери были такими, что и в конце дня нельзя было сказать, что утро, слава Богу, прошло. Вот вышел боец поссать, а его, значит, сразило. Ну потери есть потери. Я скажу вот что об этом. Когда человек соблюдает наказы бывалых солдат, он больше сохраняется на передовой. А наказы бывалых в чем заключались? Не мельтеши, не кури, допустим, в поле, потому что если ты в темноте высунулся — тебя убьют. Тогда ты, как говориться, дальше окапывайся и маскируйся как следует, и так далее, и тому подобное. В общем, ты должен соблюдать все меры предосторожности. Как, например, не должен был из окопа где попало высовываться — тогда ты будешь, конечно, жить. Но я должен сказать еще об одном правиле поведения в бою. Первый бой — он для каждого самый тяжелый. После него, как правило, оставшиеся в живых все долго живут. Почему?Потому что они уже обстрелянные, они привыкли обстановке и прекрасно знают и понимают, как там и что. Потери частыми были среди недисциплинированных зевак и прочих.

- И.В. В атаки часто приходилось подниматься?

- М.П. В атаки я, конечно, ходил. Но все дело в том, что надо понимать, в какой все-таки обстановке мы воевали на Стплинградском фронте. Ведь первый этап у нас проходил какой? Оборона! И оборона эта продолжалась у нас, допустим, в течение где-то трех-четырех месяцев. И только потом, видя, что силы противника иссякают и можно использовать этот момент, началось контрнаступление. Вот тогда мы и поднимались в атаку. А уже в декабре 1942 года меня ранило.

- И.В. В атаке какие ощущения испытывали?

- М.П. В атаке, вот я говорю, наша задача была какова? Чтобы не отстал бы кто. Моя задача, например, как помвзвода, выходила такая: чтобы все оставалось на месте. Вот мои личные ощущения. Солдат простой, который поддерживает наступление, если он атакует, должен не просто же палить в воздух. Перед ним цель стоит. А цель должна быть сражена.

- И.В. «За Сталина» кричали?

- М.П. Ну у нас главным в бою была все-таки оборона, понимаете ли. Тут такое дело получалось, что не кричать, а тут стрелять, стрелять и стрелять все время нужно было. Вот мне, например лично «За Сталина» не приходилось кричать. Так что я не буду сочинять.

- И.В. А относились вы к Сталину лично-то как?

- М.П. Вот я лично к Сталину относился исключительно и очень положительно. Если вы внимательно читали стихотворение мое про приказ главкома и вождя, вы поймете, почему. Он мужик был гениальный, честный, правдивый. При нем вокруг никто не воровал. А если кто воровал, принимал такую кару, что ему самому не поздоровится. Он и сам работал, и все его окружение работало. Это большое значение, конечно, имело. А когда вольность появилась и начальник вольный у нас пошел, так все перевернулось. Вот почему Ельцин такой мудак? А потому что расплодил всех и вся, способствовал, кстати говоря, тому, что появилось в стране много жкулья. Чем его вспоминают? Да ничем. А вот Сталина, допустим, вспоминают хорошим словом: что он Победу нам принес, что страну из нищеты, понимаете ли, вывел в такую индустриальную.

- И.В. Кстати, а не могли бы вы рассказать о том, как организовывалась у вас оборона? Исходя из вашего личного опыта нахождения на передовой.

- М.П. Оборона, брат, - это не так-то и просто. Вот дали тебе, допустим, какой-то участок и приказали: занять оборону! Тут — рота, и так далее. Два эшелона. Но каждый оборону начинает строить, собственно говоря, с чего? Он окоп делает с позиции лежа, потому что бой ведь кругом идет. Потом он начинает дальше углубляться. Ведь лопатка, как говориться, у него есть. Вот он ей чистит туда-сюда, делает буквально перед носом, чтоб ему голову о противника защитить, бугорочек. А потом начинает рыть такой окоп, чтобы с колена можно было бы от немца спрятаться. А потом уже дальше лезет и копает окоп во весь рост. Конечно, новички, когда все такое делается, начинают что-то насчет страха говорить, что убьют и так далее. А вот когда он знает, что сзади у него все защищено, то он по-другому на все реагирует. Ну а если ты помкомвзвода, то ты ходишь и смотришь, как все сделано. Или, допустим, даешь сектор. Ведь готовить бой в ночное время — это ж не просто совсем дело. Кроме того, если окоп в полный рост вырыт, то надо же, понимаешь ли, сообщения с другими окопами делать, чтобы можно было бы передвигаться и прочее. Ну и так далее, и тому подобное. И еще. Про свои удобства я тебе скажу, что за все то время, пока я находился на фронте, с июня месяца до 3-го декабря 1942-го года, пока меня не ранило, я ни разу нигде не ночевал в тепле или, понимаешь ли, где-то под крышей. Все время находился в окопах.

- И.В. Помните, как вышел приказ № 227 «Ни шагу назад». Какое впечатление он произвел в войсках?

- М.П. В то время для нас это являлось главной задачей — прекратить отступление. Конечно, весь комплекс приказов, которые были на это направлены, нам не рассказывали. Но, короче говоря, военным частям было сказано: что ни шагу назад, что без приказа никто не смеет отходить назад. Понимаешь, в чем дело? Никто. А ведь раньше у нас с этим как было? Как боеприпасы кончились,так это — предлог для того, чтобы начать отступление. Ну что еще сказать-то? Да, мы вынуждены были отходить. Вроде и логично все это. А тут такое дело — новый приказ вышел. Так вот, с этим приказом всех так, я бы сказал, серьезно озадачили разными вопросами. По чьей вине, допустим, отсутствовали боеприпасы, если такое произошло? Значит, снабженцы виноваты. А первый кто? Ясное дело. Их - под суд. Если это касается вещевого имущества, потому что зима все-таки началась, а солдаты раздеты-разуты, то кто виноват? Вещевик. Его - тоже под суд. Если продовольствие там, допустим, и прочее-прочее в нехватке, - то доставка во всем виновата. Вот почему в этом моем стихе, который я тебе зачитал, старшина ругал немца и изворачивался? А потому, что каждому, понимаешь, хочется живым остаться. Вот поэтому он, старшина, и выжидает своего момента. Стемнеет - и ему легче еду нам будет подвезти. Но мы тоже понимали, что под пулеметом и щи то не довезут — все пробьют. Вот он дополз до нас, а термос - пустой. Вот такое дело. Поэтому все было расписано, допустим, по специальному плану. Почему железнодорожники и все такие прочие работали так? Потому что вот после этого приказа № 227 дисциплина в войсках стала железная. А сейчас я прочту другое свое стихотворение на похожую тему:

За Сталинград не счесть утрат,
Что в жертву славе положили.
Ценою жизни и затрат
Мы там врагов остановили.
Пришли как следует в себя,
Поняв, что дальше так нельзя нам отходить.
А положил конец стихии
Приказ главкома и вождя:
Назад ни шагу, вот, друзья, что было сказано в приказе.
И пусть пеняют на себя
Ослушники его наказа,
Поскольку мания-зараза
Вошла в привычку отходить.
А надо бы спасенья ради врагу без жалости всем бить.
На пользу всех пошел приказ,
Ответственность легла на плечи.
Волюнтаризм!
А без причины отходить — уж не могло идти и речи,
И бить врагов вошло в привычку.
День ото дня героев собралось на рассрочку,
А было правило в делах
Пехоты славной да и танкистов в атаках дерзких за страх,
Огнем упор артиллеристов, бесстрашных речняков, умельцев,
Что подвозили нам тогда по Волге на глазах у немцев
Для пополнения войска.
Полгода с гаком так дрались,
Сперва врагов в кольцом сдавили,
Потом рассекли пополам,
И по частям добивали.
А что осталось — пленили на страх всем будущим врагам,
И с той поры, как щит Олега,
Кто в древности пленил Царь-град,
Стоит на волге как победы
Наш символ ратный, Сталинград

- И.В. Страх испытывали на фронте?

- М.П. Я, например, не испытывал. Честно тебе скажу. Знаешь, почему? Ну «Войну и мир» Льва Толстого читал, наверное? Там, значит, есть такой эпизод. Когда князь Болконский приехал на батарею одного артиллериста, то спросил его: что это вы здесь, когда все отсюда отошли? Он отвечает ему: ваше благородие, извините, увлекся боем. То есть, артиллерист увлекся дуэлью и всем таким прочим. В таких случаях, когда у тебя есть дело, тем более - такое, страхи, как правило, отсутствуют. Не просто, когда ты пучишь от страха глаза, а когда ты делом занят. А какое дело, допустим, у нас было? Пулеметчик — для него важным было, как бы куда передвинуться, - там, к примеру, на раз-два цель найти, прицеливать и огонь вести, и не только вести, но и видеть, попал он туда, куда ему нужно, или не попал. Понимаешь, какое дело? Когда человек увлечен, то он о смерти не думает. А когда у него мозг занят другим, например, страхом, вот тогда да, - тогда он, значит, от каждого залпа вздрагивает. Я даже когда получил такое ранение, меня подбросило, и наступил конец - лишился я чувств. Но страха-то все равно не испытывал!!!

- И.В. Штрафников приходилось встречать?

- М.П. Штрафников я не встречал, но о них слышал. Я скажу вот еще. Вот сейчас много говорят про заградотряды. Но заградотряды, честно говоря, создавались во избежание каких-либо непредвиденных действий. Ведь не за каждым подразделением стояло такое заграждение. Это ставилось для того, чтобы в случае чего солдат не дезертировал и не увильнул бы с поля боя. Это было что? Ну как тебе про это еще можно сказать? Это существовал такой кордон для слабонервных. Он не везде требовался. Ведь когда человек, скажем, заражен патриотизмом и когда он знает, что то дело, которое он делает, нужно, что любой ценой во имя себя и своей семьи он должен все это выполнить, он никогда не переступит грань. А ведь были товарищи, которые думали только о том, лишь бы как бы свою шкуру спасти. Вот для них это и делалось. А шкуру не всегда спасать удается. Вот тебя схватили: ага. И после этого суд, военный трибунал. Что самое интересное, этот дезертир мог до своего задержания бандитизмом заниматься. Тогда, значит, ему все приплюсуют. И после уже на суд выводят.

Но вот что я тебе скажу еще. У нас в роду испокон веков все служили и прочее, но дезертиров ни одного не было. Отец мой, например, был участником Первой мировой войны. Дядья мои — тоже военные, все три, один из них — полковник, заслуженный военный хирург, он тоже не фронте участвовал в боях. Ну слава Богу! Я горд тем, что никто из них не был дезертиром. А еще у меня правнуки знаешь, какие? Одному - 25 лет, а второму - 21 год. Так вот, один учится в Дании, второй - в Швеции. И вот они, помню, как-то вдруг по Интернету сообщают. Короче говоря, в прошлый год мне, значит, награду вручали, - как участнику Сталинградской битвы. А получилось все это-то как? Я сам столько лет в воинских частях служил, везде по документам проходил как участник Сталинградской битвы, а награды за это не имел. У меня имелись орден Красной Звезды и медаль «За победу над Германией». А вот медали «За оборону Сталинграда» не было. Я находился в хороших отношениях с начальником штаба. Говорил ему об этом. А он: «Да ну, еб ты! Ну что тебе от этого, зарплату прибавят? В документах-то ты числишься?!» «Да!» «Ну и все!!!» А вот в прошлом году, когда возраст такой уж солидный у меня стал, я вдруг решил: для моих правнуков надо все-таки добиться того, чтоб у меня медаль за Сталинград была. И несмотря на ту смуту в России, которая развернулась тогда с министерством обороны и прочим-прочим, я все же рещил давать ходатайство о награждении. Я объяснил дипломатам, что был ранен, участвовал в этих боях, что со мной такое-то дело. И посчитал, что ради внуков и правнуков нужно сделать все от себя зависящее, чтобы у меня такая медаль была. Но, кстати говоря, когда я документы на это дело подавал, мне говорили: «Слушай, страна занята вот этим воровством и этим криминалом. До этого ли будет?» Представь себе, вдруг в Посольство потом приходит от Путина письмо: что, мол, я награждаюсь этой медалью. И написали об этом в газетах. Но, во-первых, должен тебе сказать, что здесь когда статью обо мне печатали, это было в «Комсомольской правде», то перепутали мою фотокарточку. То есть, написали-то все правильно, а фотокарточку не мою повесили. А друзья потом мои, когда это все смотрели, сказали: «Да ж это не Перфилов!!» И там догадались об этом тоже. А я все молчал. Потом, смотрю, в другой газете передо мной извиняются. А мои правнуки по Интернету узнали уже об этом награждении и написали: «Дедок, мы довольны, тобой горды, и прочее-прочее». Вот такова моя судьба.

- И.В. Как награждали вас на фронте?

- М.П. Ну вот за Сталинградскую битву я, например, получил орден Красной Звезды. Получил его я за конкретный случай. Кроме того, я же в госпитале оказался по ранению. Населенный пункт, понимаешь, тогда взяли, но — без меня. Вот за это меня и наградили.

- И.В. Часто ли немцы вас бомбили?

- М.П. Часто. Но не столько часто, правда, они бомбили, сколько делали по нам артиллерийский налет. А почему все так получалось? Дело в том, что когда немцы чувствуют, что артиллерийская защита и зенитки у нас на высоте, они же не будут подставлять себя. Шарахнет — и куска не найдете. Это они уже бомбить передний край начинают в таких случаях, когда у нас противовоздушная оборона не организована. Понимаешь, какое дело? Вот так. А с артиллерией чего? Там уже артиллерийский и минометный огонь идет. Как развалят все, так и начинается. Такое чаще может быть.

- И.В. Кормили вас как?

- М.П. Вот, бывает, ветераны иногда обижаются на то, что голодные и такие разутые воевали. Иногда спорят. Я на этот счет вот какое стихотворение скажу.

Сидят за праздничным столом как лунь седые ветераны
И разговор ведут о том, как жили, в прошлом воевали,
Как отступали, наступали,
Как ненависть в себе растили.
Как насмерть билися с врагом,
Присягу свято исполняли.
В сужденьях резких, вот беда,
Мы меры истинной не знаем,

И в толкованьях всегда войну с окопа представляем.
Отсюда споры: как кому события эти показались
И все невзгоды почему?
За нас на первый выцеплялись.
Ну что сказать? Он кроме окопа ни черта не видел. А спорит. У одних так было, а у этих — так. Ну это я отступил уже немного.
И вот привстал один из них,
Солдат, сразу видно с места.
Вся грудь за доблесть в орденах,
Он речь повел на диво просто.
За ту войну, что миновало,
Не стыдно, братцы, право, нам.
Давайте выпьем, как бывало,
Пайком положенных сто грамм.
Без всякой паники страна
На битву с недругом вставала,
Все защитникам давала,
Зимой добротно одевала,
Кормила, техникой снабжала,
Слав эшелоны нам сполна.
И он умолк на миг в волненье:
В войну чего не пережил.
Четыре года был в сраженье,
Но до победы все ж дожил.
Так вот за это, братцы, выпьем,
За труд, за честь, за тех, кто пал,
И тех, кто без вести пропал.

Вот вдуматься только в это стихотворение. Какие там у меня слова? Кругом - споры. В том числе — и за столом, когда на праздник какой-нибудь нас собирают. Смысл этого стиха вам, наверное, понятен. Давайте, братцы, выпьем!!! Вот для чего мы собрались. А вы вот начинаете спор такой. А к чему я сказал? Я вам скажу. Одеты мы были на фронте добротно. А еще, например, происходило следующее. Вот было нас, скажем, 30 человек. Потом из нас 50 процентов выбыло. А еду-то привезли на всех. Это сейчас жеманятся при выдаче чего-либо. А тогда было по-другому. Коль положена солдату стопка, ее ему выдавали. Если положено сахару ему столько-то — его ему выдавали. Вот так и только так!!!

- И.В. А задержек с питанием не было?

- М.П. Вот задержки, например, у нас из-за боя происходили. Приказ-то ведь гласил: каждому — свое. Если ты снабженец, то все четко должен был выполнять. Так что тут, говориться, все от тебя зависело. Сто грамм нам давали. Я в то время не курил, но все равно получал пачку табака и отдавал, понимаете ли, это курящим. А сто грамм выпивал. Но — вечером, поскольку днем это сделать не было же никакой возможности. Понимаешь, случалось и такое, что за целый день мне, может, в иной раз приходилось раз поесть. Но что ж делать-то? Главное, что живы остались, главное - что цели добились, и отразили удар, и удержались на месте. И тост всегда поднимали.

- И.В. А чем, как правило, вас кормить-то полагалось?

- М.П. Ну кормили нас, во-первых, чем? На первое полагалось мясное. По этой части у нас все бывало. Бывает, щи дадут, бывает - суп. Это уж, как говориться, от искусства повара зависит. Но, ты знаешь, из-за того, что мы молодыми в основном воевали, аппетит волчий у нас появлялся. Но такого, правда, не встречалось, что повар оказывался лапоть и ничего не мог сварить. Тут его и самого солдаты могли выгнать, сказали бы: «Если не умеешь готовить — уходи! Тут среди людей другой повар найдется». А потом все-таки эти наши повара определенную поварскую школу проходили, понимаете ли. Они могли различить любое блюдо. Салат так салат. Приготовит его, понимаешь ли. Обязательно добавлялся сахар, куда нужно. Я теперь не помню, сколько именно, но сколько-то должно было быть мяса. И все такое прочее. Почему, для чего? Чтобы у солдата даже сомнения не было в том, что его где-то обокрали. А потом, я тебе так скажу, у нас, правда, уже после войны контроль за едой проходил жесточайший. Дежурный по части перед едой обязательно пробу снимал и все такое. Но снимал пробу или медицинский работник, или — санитар. Потом расписывался. А то как же иначе? Все должно было быть. Потом командир части обязан был по долгу службы порой заглянуть и посмотреть, что да как, проверить чистоту и порядок. А то антисанитария и грязь никому не нужна, понимаешь ли, у нас была.

- И.В. Ваша часть не находилась в окружении?

- М.П. С нами такого не случалось. Но мы же прибыли на фронт с задачей занять оборону. Какое там окружение? Мы оборону создавали. Ведь нам приказ же такой давали: держать оборону и ни в коей мере, понимаете ли, не отходить.

- И.В. Встречали ли немецких военнопленных? Имели с ними дело?

- М.П. Дел с ними мне иметь не приходилось. Но встречать встречал. Это было как? Перед боем давался артиллерийский залп. Мы ж- на передовой. Вернее, не на самой передовой, но вот-вот должны были до нее добраться. Шли пешком. И вдруг в одной из балок обнаружили бронетраспортер, колесный, немецкий. Так вот, когда его наши разведчики схватили, оказалось, что там или бензин закончился, или же неполадка какая-то с ним случилась. В этом бронетранспортере оказалось два солдата немецких. И вот ведут их, понимаете ли, наши солдаты. Спрашивают: «Поляк (ударение на «о»), кто такой?» Так вот, не знаю, стоит ли об этом говорить? Так вот, короче говоря, первого этого пленного прямо на моих глазах наши солдаты растеряли. Может, командир дивизии или кто-то наверняка из начальства разрешил так покончить с ним? Но... не знаю.

- И.В. Показательные расстрелы проводились у вас?

- М.П. У нас такого не встречалось. Вот в газетах такие случаи, случалось, описывались.

- И.В. Часть ваша на фронте была многонациональная?

- МП. Многонациональная, это — да. Но чем это было хорошо? Я скажу. Вот поверь мне, я нисколько не преувеличиваю. Вот мне, скажем, сейчас 90, а кому-то — 20. Так это совсем разные люди. Даже в сравнении с тем, какими мы были в 20 лет. Тогда народ оказывался сплоченнее. Он был работящий, трудился много. Меньше ходило всяких разных пьяниц, ловкачей, обманщиков и прочих. Существовала дружба между людьми. На фронте — то же самое. Никаких, конечно, там тебе распрей. У нас в части служили и грузины, и татары, и прочие. Помню, в нашем подразделении один солдат служил еще и на правах переводчика. Это — в нашей роте, значит. Почему? Потому что много в роте солдат служило со Средней Азии. Таджиков и прочих. По-русски они еле-еле говорили. А ведь нужно было сделать так, чтобы приказ дошел до их сознания. Вот приказ нам отдадут, а переводчик им, значит, объясняет: жулошастер. И пошел. Сам он являлся татарином по национальности. Может, его язык родственнен их языку был, раз он им мог все растолковать. И все его слушали. И никто не подходил, как здесь эстонцы, с презрением, что тот-то человек языка не знает. Попадались же в то время эстонцы, которые по-русски ни черта не знали. Но понимали. И слава Богу! Так считалось. Вот объяснит кто-то из наших ему, спросит: «Ну понял?» «Понял». Если он искажает произношение русских слов, на него как реагировали? Говорили: ну и Бог с ним, он — эстонец, потом научится. Вот так по-человечески относились.

- И.В. А возраста разного были ваши сослуживцы?

- М.П. А возраст попадался нам на фронте самый различный. Я тебе об этом так скажу: от моего возраста и до пятидесяти лет. Вот, скажем, моему отцу 50 с лишним лет исполнилось, когда началась война. Так он все равно призван тоже был в армию. Вот с этими ребятами, чем с молодежью, правда, в иной раз хуже приходилось. Эти были озабочены своим положением и его в иной раз сложно оказывалось убедить на мой лад молодой. Я тебе даже так скажу: в рискованный момент поднять в атаку человека, у которого за плечами семья и дети, не так-то просто. Да и не возьмешься его беспокоить. А вот молодого легче рискнешь. Как у нас на фронте было? Главными героями становилась молодежь. С улыбкой на лице, понимаешь ли, шли. Умереть — так с музыкой! И то, что мы, не доучившиеся курсанты, были по тревоге подняты и направлены на фронт, делалось не случайно. Ведь мы — не просто молодежь какая-то, а та молодежь, которая прошла боевую подготовку, которая с оружием знакома, умеет стрелять, подготовлена теоретически и прочее-прочее. В случае чего нас, ребят, можно повышать по званию. И доходили наши ребята в том числе и до офицеров и так далее, проходя подготовку на специальных курсах.

- И.В. Женщины на войне встречались?

- М.П. Ты знаешь, на фронте женщины попадались. Но вот я не верю в иной раз в такие фильмы, которые, случается, иногда показывают,о войне, где дело доходит вплоть до такого, что идут разведчик и разведчица, под проволокой колючей пролезают к противнику и тут же целуются. Это — фальш самая настоящая! Почему? Потому что когда ты идешь на задание, для тебя это — потрясение. Любви тут не может быть. Тут совсем другие чувства. Получается, что это выдумка какая-то. Я тебе вот что скажу. Не случалось этого в то время, да и не тянуло на женщин. Почему? Потому что хотелось в первую очередь выспаться в тепле да помыться, знаешь, как следует. Ты только представь себе: за всю зиму я только два раза всего помылся. Негде ничего сменить нам было из белья. Считалось, что если снять нас с какого-то участка и отправить в баню, так это роскошь большая для нас.

- И.В. Вши заедали вас?

- М.П. Ты знаешь, не было этого. Хотя, может, и случалось, черт его знает, но я такого что-то не припомню. Но, видишь ли, вши появляются у человека там, где антисанитария везде и повсюду. На вокзалах и прочем. А у нас, я тебе так скажу, в то время не существовало в стране такого бардака, что кругом и везде одна грязь. Мы шли все к чему? К победе.

- И.В. Особистов встречали?

- М.П. Ну, знаешь, особисты-то ведь появляются тогда, когда чувствуют, что кто-то что-то натворил. У нас другая обстановка существовала все-таки на фронте.

- И.В. Что вы можете сказать о роли политработников на фронте?

- М.П. Отлично я их оцениваю. Ты, наверное, все-таки чувствуешь, что я как-никак, а политически подкован. Так вот представь себе: меня мой солдат любил и уважал за то, что я ему мог объяснить практически любой вопрос. Но в то же самое время я мог с него и спросить. Чтоб, скажем, техника работала безотказно. А случалось всякое. Помню, произошел один такой случай. Однажды в Германии у нас проходили учения. Колонна, значит, двигалась. А на востоке, да и на западе тоже, гусеничные колесные машины по дорогам не двигаются: потому что тогда к черту изуродуют танкисты все. А дороги — это все-таки штука дорогая. Так вот, значит, отправили у нас колесный транспорт своим ходом, гусеничный — своим. Но колесный — вперемешку. Там, помню, оказался еще колесный бронетранспортер. Но колесные бронетранспортеры опять-таки попадаются разные. Встречается маленький, встречается — шестиосный, большой, и все такое прочее. Короче говоря, ехала наша колонна. И вдруг — шлагбаум, переезд. Шлагбаум оказался закрытым. А дорога-то шла, понимаете ли. И вот один наш бронетранспортер, как только увидел, что такое дело, что колонна остановилась, и он на горке тоже приостановился. Но ему надо было, видимо, раньше на тормоза нажать. А он, значит, принял решение по оси встать. Ну и вышел. Тормоза-то хреновые!!! Короче говоря, все у него сорвалось, и машина буквально покатилась, врезалась в шлагбаум и его поломала. И знаешь, как в этой ситуации поступили немцы? В общем, когда учения эти закончились, вдруг командир полка вызывает меня и говорит: «Вот что! Ты знаешь, что наши шлагбаум немецкий повредили?» Я говорю: известно, знаю. «Выезжай, - приказывает мне командир, - прямо туда. Там начальник на станции — немец. Так ты договорись с ним о том, что денег-то у нас нет, а вот если какие можно работы где-то сделать, мы выполним в любое время. В общем, договорись». Я поехал, короче говоря, к нему. Захожу в кабинет этот. Они с улыбкой смотрит на меня. Я поздоровался с ним. Говорю: вот такое дело, шлагбаум поломали. А немцы же совсем деловые, не такие, как мы, которые месяц все будут делать. Они тот шлагбаум, как оказалось, сняли и на это место новый поставили. Как говориться, шлагбаум стоит, транспорт ходит. Этот немец мне и говорит: гут-гут. Я приезжаю и командиру своему докладываю: вот такое дело, договорился, все а порядке. Пускай приедут, говорю я ему просьбу этого немца, на такой-то участок на угле дороги, там кустарник растет, который мешает им. Все равно они его срезают. Тогда командир полка вызывает командира батальона Иванова и говорит: «Вот что, подымай батальон, садитесь на машину и жмите туда, и чтоб к обеду все было сделано!» Приехал, все проверил. Потом отправился к тому самому немцу. Ведь командир мне сказал: «Ты должен у этого немецкого начальника взять бумагу, что они не имеют к нам никаких претензий». Ну я приезжаю. И я не стал смотреть, что да как, - прямо к этому начальнику подхожу. Он улыбается, понимаете ли. Я говорю: ну, арбайтен, гут? Он отвечает: гут-гут. Вот так мы жили с немцами. И никаких скандалов с ними у нас не происходило.

- И.В. Нехватки оружия не было на фронте?

- М.П. Нет, такого не встречалось. Но как понять — нехватка? Вот представьте себе такую ситуацию. Значит, нас всех из училища по тревоге летом 1942 года подняли. С Кемерова до Пензы мы порядочное время ехали, суток, наверное, трое. Потом нас влили в маршевую роту и вооружили. Так что я прибыл на фронт с оружием. А если кто говорит, что без оружия? Значит, ты, сукин сын, бросил свое оружие. А потом кто-то тебе говорит: «Ну а теперь найди свое оружие». А такого, чтобы кто-то без оружия попадал на фронт, не встречалось. Почему? Потому что никто не позволит себе такого: без штанов, без обуви, без оружия тебя же не поставят в строй. Тебе обязательно скажут еще: распишись тут и тут, что оружие ты получил. Так что не верь тем, кто говорит, что оружия у них не было на фронте. Чего-чего, а страна у нас богатая. Так неужели у нас не хватило бы металлу, чтобы сделать, понимаете ли, нашим солдатам оружие? Ничего подобного! Так представь себе, несмотря на то, что я был ранен, я оружия своего не бросил, а попал в медсанбат вместе с ним. Сам понимаешь: все-таки оружие, и не хотелось по этой части иметь какие-либо претензии.

- И.В. Трофеи не использовали?

- М.П. Нет, да и не надо нам этого было. А зачем? У нас имелось свое оружие. О послевоенном времени я и не говорю. Ведь, как говориться, до сих пор весь мир обеспечивают автоматами Калашникова.

- И.В. А когда находились в Румынии, там оружия не брали?

- М.П. Нет. А что касается Сталинграда. Ты знаешь, как мы участвовали в этих боях под Сталинградом? Там, значит, прямо на улицах и итальянская армия воевала, и румынская дивизия, и еще какие-то соединения. У них свое оружие имелось. Но нам оно было не кстати. Конечно, оружие можно было взять. Но как тогда его боеприпасами обеспечить? Там же все свое у них. Вот привозят эти боеприпасы в цинковых ящиках. Их вскрывают, и говорят: «Разбирайте!!!» А в ящике таком, скажем, положено определенное количество патронов и боеприпасов. Все собрали, начинили. Не то, чтобы валялись в мешке и врозь хранились. За всем велся строгий учет. Нигде ничего не валялось. Не хватал, чтобы пацаны пальцы этим на костре потом себе бы отрывали.

- И.В. Война вам снилась?

- М.П. Я тебе так об этом скажу. Я вот тебе эти, значит, свои стихи прочитал. А в то время, на фронте, я не занимался их написанием. Но, честно говоря, и не до этого было. Кроме того, для того, чтобы хотя бы о Сталинградской битве выразить мысли свои, надо было созреть, чтобы, так сказать, распределить что к чему и как. Это надо все прожить и пережить, это надо увидеть и осмыслить. Вот после только этого появился у меня дар какой-то там. Но у меня постепенно и по мелочи стало все это вылезать. Вот, например, частушки стал сочинять. Но не на фронте ж. Я попал на войну в 18 лет. Разве мог я там частушка на посиделках, понимаете ли, пропеть? Ну согласись со мной. Да и потом — где там в бою частушки было петь? Мне бы, тем более, сказали бы тогда: ты что, какой там? Люди гибнут, а он песни распевает! Но я частушки сейчас в другой раз могу исполнить. Столько у меня этих старых частушек сочинено. Есть и злободневные, и разные. Вот, к примеру, имеется такое сочинение:

Ты зачем меня, вахлак, материл нещадно как?

Вот свово передохну, я не так тебя матюгну

Ты понял, о чем я? Мат вроде не нравится и в то же самое время мат везде - в обиходе. Вот об этом моя частушка.

- И.В. Из семьи вашей кто-то воевал?

- М.П. У меня отец и брат воевали. Причем брат оказался поваром на Японской войне. Кроме того, была у меня сестра с 1911 года — старше меня на 13 лет. Так ее муж, мой зять, погиб под Ленинградом. Там, под Ленинградом, все тоже проходило как-то загадочно. Вот сейчас все толкуют о ленинградской блокаде: что все это ужасно, и почее-прочее. Но вот нигде толком никто не говорит о том, как на самом деле осуществлялась разблокада города. Сейчас такие блокадницы есть, которым, допустим, 70 лет с лишним лет. Им — почет. Но ведь блокаду снимали и срывали не эти блокадницы, а воины. А где же он - воин? Что о нем-то говорят и о его роли в этом деле? Вот запутано все в этом вопросе. А сколько там погибло наших людей!!! А если говорить о Ленинградском фронте, то в основном возложен он был на Финляндию. Там финны оборону держали. Может, финны считали, что это — их территория, и поэтому так охотно воевали? Кстати говоря, по рассказам очевидцев, финские войны — не шушера там какая-то. Они — коварные, леса знали хорошо, и все такое прочее. В общем, хорошие вояки.

- И.В. Часто ли меняли позиции под Сталинградом?

- М.П. Ну нельзя сказать, что очень часто, но было. Ну а потом, в период, когда именно до ноября месяца все это дело затянулось, оборону делали таким образом, чтобы не дать отходить... Какое там позиции менять? Это потом стали маневры делать уже всякие, когда, значит, перешли в контрнаступление.

- И.В. С морозами как-то вы боролись?

- М.П. С холодами, спрашиваешь, как мы боролись? Одеты, значит, мы были так. Телогрейка ватная, ватник, ватные брюки, портянки или носки, допустим. Но я предпочитал больше все-таки портянки. Да где и купишь носки шерстяные? Но при наличии хороших портянок согревались. Ходили сначала в ботинках. Это потом уж, скажу тебе, у нас сапоги появились. Но у меня, я тебе честно говорю, нет обид на то, что я на фронте был разут, раздет, что потерял здоровье из-за того, что не кормленным и голодным ходил. Как видишь, здоров как есть. И это — в 90 лет.

- И.В. Как сложилась ваша судьба после армии?

- М.П. После армии где я был?... Я работал здесь, в Таллине, на текстильно-галантерейной фабрике. Должность - инженер по рационализации. Потом стал начальник штаба гражданской обороны там же, поскольку проходил специальные курсы. А потом... Отец, как я сказал, мой воевал на Южном фронте, - где-то на Кавказе. И в Первой мировой войне он также участвовал. Там он получил, значит, ранение. Во вторую, Отечественную войну, как-то обошлось у него: понимаешь, ни ранений, ничего не было. Еще зять погиб у меня. А я, стало быть, получил тяжелое ранение, но я благодарю Бога за то, что у меня все гладко прошло. Я же восстановил руку. Я до сих пор занимаюсь моторикой пальцев. А ведь когда-то здесь у меня все было атрофировано.

- И.В. Что думаете о сегодняшней ситуации на Украине?

- М.П. Понимаешь, там кризис настал. Сейчас, например, там ждут - не дождутся, чтобы Путин где-то допустил бы оплошность и помог этим отщепенцам: сразу бы их и артогнем поддержал. Но тогда бы нашелся предлог ввязаться в войну с Россией. Но зачем это нужно нам? Все уже на исходе духа. Поддерживать экономически эту войну никто не будет. Всем это - в убыток. Вот эти санкции, которые недавно ввели, коснутся всех. И народ в убытке, разумеется, окажется колоссальном. Ради чего? Ради американцев хочется всем насолить. Ну и пускай сами с этим разбираются. Но, поверь мне: как похолодает, завоют и украинцы, и все остальные, потому что без тепла, без газа всем худо будет. А газ и нефть обязательно в цене подскочат. А все источники - у нас, от этого никуда не денешься. Но кто их будет поддерживать? Это все лопнет. Поэтому наша задача — туда не лезть. Все они сами между собой передерутся. Там еще не одно правительство сменится. Все. И кончится дело крахом.