Прядко Сергей Терентьевич

Родился я 19 августа 1925 года в Башкирии. Деревня Новый Краснояр, это шестнадцать километров от Стерлитамака в сторону Косяковки.

Расскажите, пожалуйста, немного о довоенной жизни вашей семьи.

Родители у нас были самые обычные крестьяне. Переселенцы с Украины. Вообще нашу деревню основали украинцы, которые из-за безземелья на родине еще при царе выкупили здесь землю и переселились. Например, мой отец - Терентий Михайлович приехал сюда с родителями еще в 1902 году с Полтавщины, а мамины корни с Черниговщины.

Укрепились здесь основательно, встали на ноги, и, по-видимому, жили достаточно неплохо, раз, когда в 1929 году началась коллективизация, отец сдал в колхоз четыре лошади. Причем рабочих никогда не нанимали - все своим трудом. Наверное, отец бы и повременил вступать, но ходили разговоры, что в деревне должны раскулачить два человека, поэтому от греха подальше пришлось.

Вот тут на первых порах пришлось очень туго. Ведь семья у нас была большая - десять детей, по пять мальчиков и девочек, из которых я был седьмым по счету. И вот представьте, такая большая семья, но разрешалось держать всего одну корову. С нее самим бы прокормиться, а ведь еще нужно и государству молоко сдать… К тому же на первых порах работали за трудодни и получали только обещания: "В конце года получите…" И выжили в это время за счет чего? Только за счет табака, который выращивали на продажу.

Но некоторые из наших односельчан видимо предвидели такое развитие событий, поэтому, когда в 1928 году еще только прошел слух о грядущей коллективизации, то они быстро распродали свое имущество и уехали куда-то за Оренбург на границу с Казахстаном. Но когда и туда через пару лет дошла коллективизация, то они опять собрались и переехали на Кубань. Вроде куда-то под Туапсе. А тут как раз страшная засуха, голод, тиф… Туда уехали в том числе и семьи старшей сестры и брата отца. И вот когда разразился этот голод, они написали оттуда: "Примите нас обратно!" Семья сестры отца вернулась осенью 1933-го, а дяди Павло в 34-м, но половины людей уже не было… Я хорошо запомнил, как дядя Павло рассказывал, что его жена отказалась возвращаться: "Назад пятятся только раки…" И сама она там померла и половина их детей…

А наш колхоз "Украина" постепенно вставал на ноги. В колхозе у нас все выращивали: и рожь, и пшеницу, и просо. А какие сильнейшие у нас были бахчи… Отлично помню, как мы, подростки, возили от колхоза в ларьки Стерлитамака полные повозки овощей. Капусты и огурцов было столько, что колхозники отказывались их принимать в счет оплаты на трудодни, и нас прямо заставляли развозить по всем домам подряд и вываливать во дворах. И коноплю сажали и мак, и не знали, что это такое - наркомания… И даже не пили почти, потому что когда пить, если нужно поднимать детей?..

Так что перед самой войной жизнь была уже вполне нормальная. В нашей небольшой деревне держали аж 120 лошадей, поэтому работали аж три шорника. Коров разводили, свиней, овец, все имели.

А в школе вы сколько проучились?

Деревня у нас была небольшая - 85 дворов, поэтому школа имелась только начальная. И хоть и жили тяжело, зимней одежды не хватало, но мы все ходили в школу. Потом учился в средней школе в Михайловке, но в основном уже в колхозе работал. Потому что учеба, какая была? Со школы вернешься, нужно сразу идти работать по хозяйству. Пока дела сделаешь уже вечер, а ведь света в деревне не было. В доме только "слепушка" стояла, чтобы можно было ориентироваться в темноте и все. Ни ручек не было, ни бумаги, ни книжек, поэтому в школе я учился с трудом и не знаю, чтобы кто из моих деревенских сверстников получил хорошее образование.

А я мечтал стать шофером. Ведь тогда если мимо нашего села проходили пару машин в сутки - это уже целое событие. На всю нашу деревню было всего четыре-пять велосипедов, а если мы видели мотоцикл, то это все - счастье. Вообще у нас вся семья какая-то необыкновенная - все механизаторы. Михаил, Степан и даже сестра Мария - все после окончания курсов при МТС стали работать трактористами. А Виктор и я работали прицепщиками. Мы почему-то очень тянулись к технике, хотя неудобно сейчас говорить, но на посевной в лаптях ходили.

Как вы узнали о начале войны?

В мае 41-го после окончания посевной нам на общем дворе устроили торжественный обед. Зарезали поросенка, в большущем котле его приготовили. А через два или три дня пришли повестки и всех мужчин с1908 по 1918 г.р. на сорок дней забрали в Осовиахимовские лагеря, что находились недалеко от нас. Поэтому пошли слухи, что скоро начнется война.

Но не прошло этого времени, как в воскресенье приходит с базара один мужик: "Война открылась!" - "Как?! С кем?!" Мы же ничего не знали, радио же не было в деревне. - "Немец пошел на нас…" Тут народ, конечно, заметался. А тех, кто был на этих военных сборах, даже попрощаться домой не отпустили, а вскоре посадили в пульманы, и эшелон за эшелоном на фронт…

В одном из этих эшелонов уехал и мой старший брат Михаил. Он был 1914 г.р. отслужил срочную, воевал в финскую кампанию, но против немцев ему даже ни дня повоевать не пришлось… Где-то не доезжая Пскова у станции Невель, немцы их разбомбили… Он потом нам рассказывал, что ворон было меньше, чем немецких самолетов, и весь эшелон, все пятьдесят пульманов подчистую… Мише повезло, его даже не ранило, только контузило. Но те кто остался жив в этой страшной мясорубке, сразу попали в плен… И я его совсем не виню, потому что у них даже оружия с собой не было, одни противогазы. Им его просто не успели выдать…

И ему опять же в какой-то степени повезло, что он попал работать не на шахту или на завод, а к одному бюргеру, и проработал в этом хозяйстве все время до самого освобождения. Рассказывал, что вначале к ним очень плохо относились, но после Сталинграда отношение стало помягче, а когда наши вошли в Германию, то почти хорошим. Освободили их только за десять дней до Победы. После проверки он недолго послужил в армии, а когда вернулся домой, то стал, как и прежде работать трактористом. Но в войну мы вообще ничего не знали, что с ним, где он… Вот такой выдалась война для Миши…

Его потом за плен как-то преследовали?

Нет, ничего такого не было. А другой брат - Степан 1919 г.р. начало войны встретил в армии. Он, как и Михаил, тоже воевал в финскую, потом служил в Красноярске, но перед самой войной их часть перебросили под Киев. Рассказывал, что они только палатки успели поставить, а тут война… И в первый же день на передовой его ранило в руку. Попал в плен, но как чуть подлечился, сбежал. Потом опять попал в плен и сидел в большом лагере у Мариуполя. Деваться некуда, их почти не кормили, поэтому ему пришлось заделаться могильщиком… Помню, как он довольно подробно рассказывал, как он еще с несколькими такими же кадровыми военными начали готовить побег. Подобрали место и решили бежать впятером. Но третий из них задел проволоку, поднялась стрельба, и бежать удалось лишь троим. В конце концов, дошли в одну деревеньку у Азовского моря, и один дед вызвался их переправить к нашим. Распустил паруса на своей лодке и так они вновь оказались у своих. Потом полевой военкомат и Степана опять первым номером ручного пулемета на фронт. А у станции Тихорецкая его опять ранило. Он рассказывал, что немец как начал сыпать бомбами… И его ранило осколками в голову, грудь, бок и оторвало несколько пальцев на руке, когда он пытался заменить диск. В госпитале его подлечили и в апреле 43-го по состоянию здоровья комиссовали, и он вернулся домой. Но за свой вклад на фронте он был награжден медалями "За отвагу" и "За боевые заслуги".

Погибший брат Виктор

И особенно тяжело мне говорить про Виктора… Сколько мы ни пытались хоть что-то разузнать про него, но так ничего и не удалось… (По данным ОБД-Мемориал Прядко Виктор Терентьевич 1923 г.р. числится пропавшим безвести в 1942 году - прим. Н.Ч.) Его призвали 10 февраля 42-го и курс молодого бойца он проходил недалеко от нас. 10 марта от него пришло письмо из Казани, что он попал в лыжную команду, и все… Я пытался выяснить, хоть доехал он до фронта или нет, но так ничего и не узнал…

А вообще я вам скажу, что у нас в деревне буквально из каждого двора хоть кто-то да не вернулся с фронта. Вот был, например, у нас сосед Олифиренко Иван Филиппович, так он четырех сыновей проводил на фронт и не один из них не вернулся… Четверо!!! Николай, Иван, Василий и Владимир… (В базе данных ОБД-Мемориал есть данные о трех братьях Олифиренко.

Сержант Олифиренко Николай Иванович 1906 г.р. пропал безвести в 1942 году…

Механик-водитель танка Т-60 35-й Танковой Бригады сержант Олифиренко Василий Иванович 1919 г.р. геройски погиб и сгорел в своей машине во время боя у деревни Полунино Ржевского района Калининской области 15.08.1942 г.

Олифиренко Иван Иванович 1919 г.р служил в составе 170-й стрелковой дивизии 22-й Армии и пропал безвести летом 1941 года… - прим.Н.Ч.)

Мой дядя Павло, тот самый который вернулся с Кавказа, проводил на фронт троих сыновей и тоже ни один не вернулся… (По данным ОБД-Мемориал:

красноармеец Прядко Василий Павлович 1904 г.р. пропал безвести в ноябре 1941 года…

красноармеец Прядко Андрей Павлович 1909 г.р. пропал безвести в декабре 1941 года…

красноармеец Прядко Александр Павлович 1922 г.р. пропал безвести в 1942 году… - прим.Н.Ч.)

У нас сватья были Скорины, так Петр - отец был сам с 1905 г.р., а старший сын был младше меня на год и оба погибли…

(По данным ОБД-Мемориал ефрейтор 1166-го СП 346-й сд Скорин Иван Петрович 1926 г.р. при освобождении Литовской ССР погиб в бою у местечка Микейцы 31.07.1944 г. - прим.Н.Ч.)

Очень, очень многие погибли, но разве всех перечислишь?.. И из моих одноклассников кто призвался, все воевали. Нас в деревне было семь человек 1925-го года и все воевали. А вернулось только трое… Фесенко Владимир, Лавренко, Дудко Николай, все погибли… (По данным ОБД-Мемориал командир пулеметного взвода 1288-го стрелкового полка 113-й стрелковой дивизии младший лейтенант Дудко Николай Маркович 1925 г.р. погиб в бою у разъезда Киркаешты Бендерского района Молдавской ССР 20.08.1944 г. - прим.Н.Ч.) А те, кто не погиб, все израненные и покалеченные. Например, мой сосед и лучший друг детства - Антошко Василий Никандрович был тяжело ранен под Красным Перекопом и в 1944 году вернулся домой.

Вашего отца не призывали?

Для армии мой отец - Терентий Михайлович был слишком стар, ведь он был 1888 г.р., но зато его мобилизовали в Трудармию. И это притом, что он был инвалидом. Еще в I-ю Мировую в Карпатах он был тяжело ранен. После ранения одна нога стала заметно короче, поэтому он все время ходил с палочкой. Но даже, несмотря на это увечье его все равно мобилизовали, и он попал куда-то на лесозаготовки под Челябинск. Вернулся домой только после войны, и крайне неохотно рассказывал, что им там довелось пережить. Но я запомнил, как он рассказывал, что они там до того оголодали, что люди вырезали печень даже у павшей скотины… И куски шкуры срезали, как-то готовили и ели. В общем, голодали страшно…

В начальный, очень непростой для нашей страны период войны, у вас не появились сомнения в нашей будущей Победе?

Сомнения может и присутствовали, но вот, что точно у нас у всех было, так это решимость сражаться до конца. Потому что пошли такие разговоры: если только немцы победят, то всех мужчин они сразу кастрируют, и мы все будем на них работать шестьдесят лет… Примерно такие разговоры ходили, поэтому все понимали, что сдаваться ни в коем случае нельзя.

В вашу деревню эвакуированные приезжали?

Очень много. Правда, к нам в дом не подселяли, у нас и самих было много народа. Но моя мама - Анастасия Ивановна, всегда считалась лучшей поварихой в деревне, поэтому ее привлекли готовить в столовой для эвакуированных. Но должен прямо сказать, проявили они себя не очень…

Почему?

Объясню. К нам приехали люди из Ленинграда и Одессы, и особо остановлюсь на одесситах. Наши люди поразились, ведь у нас всех мужчин подчистую забрали в армию, а среди эвакуированных оказались мужчины в самом расцвете лет… До сорока лет. И как-то наши солдатки стали их расспрашивать: "Вы откуда?" - "Мы с Одессы". - "Как же так, наши мужья в армии и возможно защищают ваш город, а вы приехали сюда". И один из них, не стесняясь, заявил примерно так: "Так приведите мне немца сюда, и я здесь его убью…" Представляете себе?! Помимо этого одесситы приехали с полными наволочками красных "тридцаток", поэтому на базаре цены из-за них моментально взлетели. Так, если вначале курица стоила полтора рубля, то теперь уже стоила 30 рублей. Сколько скажут, столько и платили…

И в колхозе они не работали. Вот две женщины из Ленинграда организовали подобие детского садика, и сидели с маленькими детишками, а эти нет. Помню, один из одесситов устроился председателем сельпо, а другой его помошником. Там и одному заниматься было нечем, а тут сразу двое здоровых мужиков… И как-то этот председатель сельпо поехал на совещание в райпо. Но в деревне то у нас машин не осталось, все в армию забрали, так, когда в Стерлитамаке молодой жеребец увидел машину, испугался, рванулся, опрокинул тарантас, поволок его за собой и этот одессит погиб…

Зато у эвакуированных и паек был, и дровами мы их должны были обеспечивать, хотя свои колхозники таких привилегий не имели, поэтому и отношение к ним было соответствующее. А как война кончилась, их, словно ветром сдуло и все…

Прядко С.Т.

Когда вас призвали в армию?

26 декабря 1942 года. Пришла повестка и начал собираться. Отец и мама у нас были верующие, регулярно ходили в церковь, и когда меня провожали в армию, мать стояла с иконой… Дала мне на прощание крестик, иконку, ладанку, и когда я через восемь лет вернулся из армии, все это ей вернул… Конечно, это дело в армии не поощрялось, поэтому даже просто хранить такие вещи было целой проблемой. Ведь регулярно устраивался "шухер", обыскивали все, даже матрасы, поэтому крестик иногда приходилось хранить под стелькой сапога…

Набрали нас целый эшелон и привезли в распредпункт в Уфу, на Чернышевского, 5. Дня три там побыли и потом ночью вдруг подняли, на станцию и в пульманах отвезли в Тоцкие лагеря. Если уж совсем быть точным в Тоцк-2. И вот там как дали нам просраться… По-моему не было такого дня, когда бы в изоляторе кто-нибудь не умер… Там постоянно от голода и болезней умирали совсем еще молодые ребята. Ведь в этом лагере был только наш 25-й год. И каждый день несли и несли трупы…

Кормили ведь как? На завтрак - один круглый котелок супа на троих. Ну, как суп, так, одно название. Пустой, причем, мне почему-то вспоминается, что или только гороховый, из концентрата, или рыбный. В обед - такой же котелок на троих. А на второе, такой же котелок каши, но уже на все отделение - двенадцать человек. И вот значит, берешь первую ложку маленькую, вторую сколько успел и все, больше можешь не сидеть, точно ничего не достанется. А на ужин совсем ничего, только чай… И спрашивается как мы спасались? И по помойкам лазили, и постоянно что-то придумывали. Например, крали хлопковый жмых, который выдавали лошадям наших артиллеристов. Он горький, невкусный, но мы и его ели. А чего от голодухи не сделаешь?! К тому же доставать его было очень опасно. Как-то у нас один солдат полез в конюшню за этим жмыхом, а часовой его застрелил. И даже благодарность получил за это, а парень погиб… Но это вспоминать - страшное дело… Офицеров, конечно, получше кормили, а нас… Должны были выдавать на сутки по 600 граммов хлеба, а выдавали в основном сухари, причем явно меньше нормы. Поэтому когда в августе 43-го к нам с проверкой приехал сам командующий Южно-Уральского Военного Округа, и на общем построении спросил: "Кто хочет на передовую?", то все до единого сделали три шага вперед, ни один не остался… Правда, после этой проверки весь командный состав отправили в штрафную. Потом у нас даже ходили такие разговоры, что это не просто вредители, а настоящие предатели. Мол, они еще на фронте сгубили своих солдат, потом оказались тут, и специально создали такое безобразие…

А жили в огромных землянках. На нарах вместо досок - плетни. Один матрас давали на четверых и его клали под голову. И на каждого по одеялу, поэтому поступали так. С кем-то подкладывали одно одеяло под себя, а вторым вместе укрывались. Вот так в этом учебном полку мы промучились до августа месяца.

Но за это время вас хоть чему-то научили?

Нет, ну нельзя сказать, что нас там совсем ничему не учили. Учили, и неплохо учили на командиров отделений, но по большому счету какая там учеба, если думаешь только о том, как бы пожрать… Помню, на полевых занятиях только объявят перерыв, так все сразу бросались собирать либо щавель, либо дикий чеснок, поэтому целые роты лежали с дизентерией…

Но все-таки учились. Не хочу хвалиться, но вот я, например, стрелял хорошо, поэтому командир роты всегда брал меня с собой пристреливать винтовки. Ребята занимаются, а мы с ним. Просто у нас в семье было ружье, и отец и сам охотился и нас приучал, поэтому навык обращения с оружием у меня имелся. Так что все-таки многому нас учили, никак нельзя сказать, что мы ничему не научились и пробыли там эти полгода зря. Хотя я до сих пор убежден, что все-таки с нас требовали лишнего, поэтому мне там и не нравилось. Вот, например, вспоминаю, как нас одно время гоняли на физзарядку. Мы только встали, пробежались в одну сторону, помахали руками, и пошли назад. Прохладно еще, а мы ведь в майках, а тут нас еще заставляют петь. А спросонья голос-то, какой может быть?! И только потом командир батальона приказал: "На занятия и с занятий - да, с песнями. А с физзарядки прекратить!"

Вообще офицеры у нас были хорошие, а вот, например, помкомвзода сержант Гусев, так это был гад высшей марки, по-другому его не назову. Чуть что ему, например, на марше не понравится он сразу команду: "Газы! Надеть противогазы!", и бегом, а это ведь не шутейное дело. Ох, сколько он нашей кровушки попил... И честно вам признаюсь, мы все были уверены, что на фронте с ним сразу что-то "случится", настолько он всем ребятам насолил.

Разные были люди... Например, у нас в танковой школе служил один курсант по фамилии Фиш, если не ошибаюсь. У него хоть и было 10 классов образования, но по сравнению с нами, сельскими ребятами, он вообще ничего не знал. И когда нас отправляли на фронт, он примерно так заявил: "Я войну не начинал и не поеду… Я знаю, что такое фронт…" И ведь не поехал, нашел какой-то повод. Конечно, очень хотелось дать ему по морде, но не дали, потому что дисциплина в то время была железная. Это сейчас в армии и дедовщина и всякие другие безобразия, а я за все восемь лет службы ничего такого ни разу не видел. Ни разу! Мы ефрейтора на "вы" называли, а сейчас офицеров на три буквы посылают… В наше время армия была настоящей школой жизни, я в ней стольким вещам научился, столько всего узнал, а сейчас…

Насколько я знаю наши ребята попали в самое пекло… В нашей в роте служил такой Ильин, с которым мы после войны списались. Ему на фронте пятку оторвало, поэтому его комиссовали, и он остался жив. Но от него я узнал, что очень многие наши ребята: двоюродные братья Копытовы из Белибея, Павленко из колхоза "Шевченко", Васильев, Байда, их сразу всех побило… (В базе данных ОБД-Мемориал есть данные о том, что рядовой 60-й Армии Павленко Николай Павлович, призванный из Благоварского района Башкирской АССР скончался от ран 12.11.1943 года - прим.Н.Ч.) Один из Копытовых, Виталий, по-моему, был холостой, а у второго жена ждала второго ребенка, а его убило…

А вы почему с ними на фронт не попали?

Со мной получилось так. В августе у меня отказали почки, начался сильный отек и меня положили в госпиталь. А всех наших ребят отправили на фронт куда-то на Украину. И пока меня вылечили, прибыл уже 26-й год, а меня отправили в распредпункт.

Приехали, где-то с месяц пробыли и вдруг ночью тревога. Всех построили и на склад ОВС. Свое старье 3-й категории сдали и получили новенькое обмундирование. Прикрепили погоны, подворотнички пришили, винтовки получили и вперед, в маршевую роту. А народу вокруг сколько… Коробки идут и идут.

Пришли на станцию. Подали пульманы, и вот здесь я впервые увидел Ворошилова. Он в своем выступлении сказал такие слова: "… Хватит нам уже воевать людьми, пора воевать техникой!" И я так понял, что всех молодых, в том числе и нашу роту, тут же развернули, а всех остальных, без всяких разговоров в вагоны и на фронт.

Вернулись обратно, и старшина нам сказал, что приехали покупатели из Свердловской танковой школы. Дословно запомнил его слова: "Наверняка никто не откажется, ведь это значит продлить свою жизнь еще на шесть месяцев…" Построили нашу роту и началось: "У кого родственники в плену - выйти из строя на 50 шагов. Кто сам был в плену - выйти на 45 шагов. Кто имел судимость - на 40 шагов и т.д. Сержантский состав тоже отсекли. А я никуда не пошел, я же и понятия не имел, что с моими братьями, где они. И вот тех, кто остался, начали по одному заводить и расспрашивать: "Откуда? Образование?" - "Шесть классов". - "Кем работал?" - "Прицепщиком, но работал и трактористом, просто у меня документов нет". - "Присядь 10 раз! … Закрой глаза и пальцем достань кончик носа! Все выходи!" Выхожу, меня расспрашивают, а я и сам не знаю, что, чего, ведь мне ничего не сказали. В общем, из всей нашей роты - 180 человек, только восемь человек взяли на учебу. Тут же на склад ОВС, опять переодели в латанные-перелатанные лохмотья и вперед. Даже обувь такую же выдали - один ботинок 42-го размера, другой 45-го и оба на одну ногу… И через пару дней отправили на учебу.

С сослуживцем

Танковая школа располагалась в Пышме и в ней учили только на механиков-водителей. А на заряжающих и командиров орудий учили в другой, в 60 километрах от Свердловска. Проучились мы полный срок - 6 месяцев. Ездили мало, но матчасть выучили очень хорошо. И это неудивительно, потому что у нас учились в основном бывшие механизаторы хорошо знакомые с техникой. Причем, не только молодежь, но и люди постарше, даже с 1914 г.р.

И по сравнению с Тоцкими лагерями это был, конечно, курорт. Сидим в помещениях, слушаем преподавателей, а в пехоте ведь все бегом, и куда бежишь, зачем, непонятно… А наш старшина оказался совершенно прав. Я, например, как и все был рад тому, что проживу еще хотя бы шесть месяцев. Ведь в то время мы уже знали, что из танкистов редко кто долго живет… Живой тот, кто первым люк открыл. Потому что танк заправляется восьмьюстами литрами солярки, а перед водителем бак на 160 литров, и если попадание, то все… К тому же у нас учились люди после ранений на фронте, они что-то рассказывали, поэтому мы уже ясно понимали, что танкисты это - смертники… Они рассказывали, что в пехоте две три атаки и все: либо в госпиталь, либо в землю, а уж танкисты полтора часа и все… Это сейчас некоторые "ветераны" рассказывают, что они всю войну прошли, как будто нас из тайги привезли и мы ничего не знаем…

После окончания учебы нас отправили получать технику на "Уралмаш". Нужно загонять машины на платформы, а у нас не получается, не хватает практики. Тогда из цеха пришли девчоночки в белых платках и черных комбинезонах и мигом загнали наши машины на платформы. Как лупанула, все сделала ювелирно, а им всего по 17 лет… Но они же за рычагами по двенадцать часов в день.

Учили нас на Т-34, а получили мы "сотки" - Су-100. Но эта самоходка создана на базе Т-34-85, поэтому все нам было понятно. Насколько я знаю, каждый день "Уралмаш" выпускал целый полк - 21 машину. И если я не ошибаюсь, наш отдельный 1976-й полк был всего третьим по счету, который получал эти самоходки. Свой первый экипаж, конечно, помню, потому что мы провоевали вместе до самого конца. Цветков Борис Иванович - командир орудия, Ромас Илья Николаевич из Полтавы, а командир экипажа - младший лейтенант Николай Смирнов из Саратова. Сказать, что жили дружно, значит, ничего не сказать. Сейчас, в мирное время, люди так не живут как тогда.

Это был уже декабрь 44-го. Нас сразу на десять дней вывезли на тактические занятия в голое поле, а там ведь дикий холод стоял - 40 градусов… Можете себе представить наше состояние?! В общем, вернулись оттуда как черти… Потом нас перебросили под Москву в Загорск и опять начали учить: матчасть, тактика. Месяца полтора там пробыли и только потом нас отправили на фронт. В дороге, конечно, больше всего запомнились, конечно, страшные пейзажи Белоруссии. Ровным счетом ничего там не осталось, одни дымари стояли…

Заправились и пошли боем на Констенблют. Что сказать про первый бой? К тому времени я уже и не рассчитывал, что вернусь домой живым, поэтому особенно и не переживал… Хотя нас еще и в школе, и в Загорске учили и как правильно маневрировать и как встречать танки, но когда пошли вперед, то из двадцати машин полка сразу потеряли восемь… Но в бою же из танка особенно ничего не видно. Только знаешь, и чувствуешь что рядом другие машины, а так особенно ничего и не видишь: огонь, дым кругом… И помню думал тогда: "Эх, лишь бы дома узнали, где моя могилка…" Любой бой легким не бывает, но, пожалуй, что этот самый первый бой оказался для меня и самым тяжелым за все время моего пребывания на фронте. Там такая драка шла, к тому же немцы разбомбили наши артсклады, и такое творилось кругом…

Вы упомянули, что в первом же бою сразу потеряли почти половину полка. В этой связи хотелось бы вам задать такой вопрос. Не считаете ли вы, что мы воевали с неоправданно большими потерями, что людей у нас не берегли?

Сейчас я понимаю, что мы были неподготовленные как следует, поэтому и несли такие большие потери. А то, что мы понесли очень большие потери, это я лично видел… Даже я видел, что у нас многие моменты не учитывались и не продумывались как следует, было много недоработки и всяких недостатков, а что уж говорить про 41-й и 42-й годы…

Но с другой стороны, как беречь людей, если брать надо?! Хитрость, конечно, хорошо, но пройдет ли она, это еще вопрос… Поэтому только вперед! Но я вам скажу, что такие серьезные потери мы понесли только в этом бою, а в последующих теряли максимум по одной или две машины.

А на счету вашего экипажа есть подбитые танки?

Нет, танков мы не подбивали, а вот про одно орудие точно помню. Но у нас ведь и как таковых танковых боев не было, потому что у немцев танков почти не оставалось и они их очень берегли. Зато сразу после окончания войны в Братиславе я своими глазами видел овраг, в котором было 30-35 танков. И наши, и немецкие они и на боку лежали, и без башен, и на дыбы друг для друга… И это была не свалка, а именно место тяжелых боев. А невдалеке было похоронено около трех тысяч наших солдат…

Но я вам скажу, что и наша Су-100 не вполне оправдала себя. Это же известный факт. Да, само орудие отличное, но оно было расположено в неподвижной рубке и имело весьма ограниченный угол горизонтального обстрела. А эти баки… Вот тяжелые самоходки это совсем другое дело. Я, кстати, в Германии видел, вы не поверите, танк "КВ". А про "ИС-2" и говорить нечего, это были настоящие хозяева поля боя. Вот, кстати, вспомнился один эпизод, при котором я сам не присутствовал, но при этом был Чувардин - мой приятель, который все это лично видел и рассказал мне.

Во время боев в Германии где-то в одном месте прямо в поле стоял двухэтажный дом, за которым закрепился немецкий танк. Причем так удачно, что мы никак не могли к нему подобраться, и он чуть ли не десять наших танков успел уничтожить. Объехать невозможно, потому что он все отлично пристрелял. И так и так его пробовали достать, все никак. И тогда у нас вызвался Собакин - крупный такой парень, 22-го или 23-го года, наводчик ИС-2: "Разрешите, я попробую!" Как следует прицелился и как влупил. И дом этот насквозь пробил и танк сразу загорелся. Когда увидели, что оттуда пошел черный дым, то два или три танка сразу устремились туда, и успели схватить двух немцев из этого экипажа. Те начали просить их пощадить, и тогда кто-то из наших предложил: "Ладно, простим, если выдержите наше испытание. Садитесь верхом на пушку!" Те сели и, конечно, насмерть. Куда уж там, ведь это же не шутейное дело 122-мм орудие...

Насколько это характерный эпизод с пленными?

За все мое время на фронте я не видел ни разу, чтобы их били, или тем более убивали, это единственный в своем роде эпизод.

Прядко С.Т.

Многие бывшие танкисты признаются, что им доводилось давить пленных немцев.

Ничего подобного я не видел. Было другое. Идет, например, по дороге колонна пленных и тут или нерадивый танкист или те, кто специально хотели отомстить, врезались в нее на полном ходу. Но за это строго наказывали. А лично мне даже в бою не пришлось немцев давить, и я на своих гусеницах крови ни разу не видел.

И даже власовцев, которых было полно, никто не трогал и не стрелял, потому что все понимали, что это подневольные солдаты. Кстати, помню, однажды украдкой прочитал их листовку: "Союз Разрушимых Республик Голодных". Сталина, конечно, ругали, жидов очень часто поминали недобрым словом. Причем, я отлично запомнил, что сразу после войны нам совсем по-другому рассказывали, как удалось захватить Власова. Будто бы его шофер привез его в парикмахерскую, а сам позвонил и сообщил, где он находится и его схватили.

А какое отношение было к гражданскому населению Германии? В последнее время, например, очень много говорится и пишется, что бойцы Красной Армии чуть ли не поголовно убивали, грабили и насиловали немок.

С женщинами было все гораздо проще и без всяких страстей, потому что немки уже тогда вели себя так, как наша молодежь сегодня… А если кого ловили, что насиловали, если это было доказуемо, то срок без всякого - 15 лет… Но учтите, что мы и сами их боялись, потому что в то время немки чуть ли не поголовно болели венерическими болезнями. Кстати, тех, которые болели, стригли наголо и посылали в специальные лагеря на принудительное лечение.

А про убийства я вам скажу так. Вот, например, у меня был знакомый автоматчик. Николаем звали, фамилии не помню, но точно откуда-то с Украины. 1924-го года. У него немцы отца убили, мать неизвестно куда угнали, а деда, бабку, сестер и других родственников кинули в колодец и сверху еще чем-то закидали, чтобы уж наверняка… Конечно, он немцев ненавидел! Он мне так прямо и говорил: "А на хера мне жить?! Мне ведь ехать некуда и не к кому…" Так вот он мог прямо на улице подойти и бросить немцу под ноги гранату… Я знаю, что он не насиловал, но двух немок убил, он мне сам говорил об этом… Но этот несчастный парень вскоре погиб. Как-то разбирали на дрова какое-то хранилище, неудачно что-то сделали, и его придавило насмерть…

Многие ветераны рассказывают, что в это время было особенно много показательных расстрелов.

За войну мне несколько раз пришлось присутствовать, когда зачитывали приговор военного трибунала, но ни разу при нас осужденных не расстреливали. Своими глазами я этого не видел. Например, еще в Тоцких лагерях в апреле 43-го из нашего батальона трое сбежали, но их дней через восемь-девять поймали и привезли в полк. Всех построили, объявили, что они приговорены к расстрелу, и их увезли. Мы даже вроде бы слышали вдалеке выстрелы. Но эта история имела довольно интересное продолжение.

После войны я 35 лет проработал в Стерлитамаке на заводе "Строймаш" и одно время там работал мужчина, внешне похожий на киргиза, и его редкая фамилия показалась мне знакомой. И как-то я его спросил: "А ты в Тоцких лагерях не был?" - "Был". - "А не тебя ли судил трибунал? Мне кажется, я твою фамилию тогда слышал". - "Да, это нас судили". - "Так вас же приговорили к расстрелу". - "Приговорили, но на самом деле отправили на передовую".

А вам самому с особистами приходилось общаться?

Они у нас, конечно, были, но меня никогда не трогали. Хотя однажды у меня была довольно скользкая ситуация. Как-то уже после войны я нашел пистолет ТТ. Во время дежурства по батальону мне дали указание, чтобы больные, человек пятнадцать, убрались на чердаке казармы. Они туда пошли, но не убирались, а просто курили, болтали, в общем, так там и остался бардак. Я когда это увидел, разозлился, пнул один сверток бумаги, а в нем оказался пистолет с патронами… Ну я и решил его спрятать и привезти домой. Но я был весь в сомнениях, потому что с оружием было очень строго. И как-то решил спросить нашего старшину Тихонова, с которым у нас сложились доверительные отношения: "Так и так, Николай, что посоветуешь?" - "Лучше отдай, а то посадят". Я его послушал и сдал. И правильно сделал, потому что после этого произошел такой случай. У нас служил Кочетов из Оренбурга, который где-то достал мелкашку. И кто-то его сдал, так сколько его таскали… Так что особисты свою работу знали. Если кто-то что-то удумал, то их сразу убирали, некоторые прямо даже за вещами не приходили… Поэтому все боялись что-то лишнее ляпнуть.

А какое мнение у вас сложилось о политработниках?

Они почти всегда находились при штабе и у нас появлялись нечасто. Наш полк, кстати, воевал в составе 1-го Украинского Фронта и однажды нас отправили охранять штаб Фронта. Помимо нас там стоял и танковый полк, и зенитки, и артиллеристы. И вот тогда мне довелось увидеть маршала Конева совсем близко. В годах уже, лысый, среднего роста, и особенно мне запомнилось, что он был одет в летнее белое обмундирование.

Говорят, Иван Степанович мог и палкой проучить нерадивого офицера или солдата.

Это больше Жуков. У нас на "Строймаше" работал один бывший майор, так он рассказывал, что на фронте однажды проснулся оттого, что его ударом планшета по голове разбудил лично Жуков: "Вы что тут делаете?!", и дальше побежал по окопам…

Но когда в 1974 году Жуков умер, то мы, фронтовики, собрались, и этот бывший майор плакал и говорил про него только хорошее: "Грамотный, настойчивый и невероятно требовательный… Мы его никогда не забудем!"

Где вы встретили конец войны?

После Констенблюта наш полк участвовал в боях за Коттбус, Херрлиц, а потом нас срочно бросили на Прагу. Прямо через Карпаты, а это ведь самые настоящие горы… Один полк идет, через полчаса другой, и только гусеницы гремят… В пропасть никто не падал, но, например, у меня в Карпатах лопнула масляная трубка. Вызвали техпомощь, они быстренько подъехали и помогли поменять.

Приехали в Прагу и как нас встречали чехи, это словами не передать… Подбегали, прямо в люк совали цветы, и прямо тут же на площади на постамент установили одну "тридцатьчетверку". А потом я узнал, что после событий 1968 года они ее сняли и нас просто ненавидели…

Вскоре нас через Венгрию своим ходом перебросили в Мадервара, это городок в шестидесяти километрах от Будапешта. Запомнилось, что там находился подземный пороховой завод. Около года прослужили там, а потом нас поездом отправили в Австрию. И не доезжая километров пятнадцать до Вены, наш эшелон пытались взорвать. Это случилось 2 июня 1946 года в 2 часа ночи. Пустили нам навстречу через тоннель другой эшелон, но нам повезло, только пять вагонов опрокинулись. А ведь сверху шел наливной состав, и эти недобитые фашисты хотели на нас еще и горючее пустить… До того ненавидели нас! Я вам скажу так: немцы нас боялись, чехи уважали, австрийцы ненавидели, но самое опасное это в Венгрии. Если идешь на пост, то на виду не стой ни в коем случае. У нас установили специальные бетонные будки для часовых, но я в них никогда не стоял, всегда заходил в тень, потому что свободно могли убить… А однажды произошел даже такой случай. У нас рассказывали, что ночью мимо штаба полка проходили трое венгров, так они просто подхватили нашего часового, через дорогу перебежали и унесли с собой… И все пять дней как ни искали его, ни слуху ни духу… У них же в каждом доме подвалы, склады для продуктов, где там найдешь… Так что мадьяры - это настоящее зверье, хуже немцев! И даже поляки нас старались отравить. Предлагали купить у нас оружие, но мы знали, что они купят, на десять метров отойдут и тебя же из него застрелят… Это, конечно, не мое дело, но я не понимаю, почему наше правительство так мягко ведет себя с поляками и постоянно с ними заигрывает.

Фактически против нас вся Европа воевала. И какая Европа! Помню, в Германии смотришь, на лавочке сидит старик и ноты читает… В 1945 году в Праге как раз при нас праздновали 100-летие среднего технического образования, а у нас во многих деревнях даже начальных школ не было…

Вообще, какое впечатление на вас произвела заграница?

Конечно, разница в уровне жизни бросалась в глаза, но нас ведь предупреждали: "… говорите, что у них все плохо!" Помню, остановились в одном месте, и я зашел в конюшню. Смотрю, а там ни корыта, ничего. И когда стоял часовым все думал, хорошо, но откуда же они воду носят, ведь поблизости даже колонки не видно. Потом случайно клапан нажал, и мне в лицо вода как брызнула, оказалось - автопоилка… Лошадь поела, сама носом нажала и попила. Уже в то время у них все было механизировано! А какая кругом чистота и дисциплина… Там если ты пришел постричься в парикмахерскую, то заранее знаешь, что на каждого человека - полчаса. Постригли, потом мастер проверяет. Конечно, они нас очень многому научили.

Помню, в Германии после войны мы служили в местечке Лютергоф, это рядом с Потсдамом. Раньше в этом военном городке располагалась учебка эсэсовцев, так там было абсолютно все для нормальной жизни, вплоть до детсадов и спортивных снарядов для детей младшего возраста. А у нас?!

Были у вас какие-то трофеи?

Когда демобилизовался, то привез с собой аккордеон, два баяна: немецкий и итальянский, но ведь я и хорошие деньги получал: 500 на книжку и 1 000 марок на руки. При том, что у нас на родине корова стоила 500 рублей… Но мы, конечно, в этом плане совсем темные были.

Помню, когда в 45-м начали отпускать домой старшие возраста, то некоторые из них, те, кто кресла до этого только на картинке видели, по своей темноте пытались их везти домой. Зато один еврей, знаю, взял с собой целый ящик иголок, как оказалось, они в Союзе очень дорого стоили. Он знал, а мы нет. Да нам ничего и не надо было. И даже если что-то как-то и приобрел, то еще вопрос, как сохранить, ведь часто устраивались проверки. На предмет того, что у нас есть лишнего.

Посылки домой не посылали?

Солдатам разрешалось послать в Союз раз в шесть месяцев одну посылку на десять килограммов. А офицерам каждый месяц. Но с условием - мародерство прекратить! На такое могли еще закрыть глаза до Победы, а потом все. Строжайший приказ - "Прекратить!" Были, конечно, всякие случаи, но это редко и за них наказывали. Помню, поймали троих наших, которые ходили и вскрывали вагоны, так им дали 15, 13 и 12 лет…

А я посылал домой простыни и покрывало. Костюм один послал темно-синий. Во время войны в Германии все дома были открыты, и бывало зайдешь в квартиру открываешь шифоньер, а там этих одеял… Берешь, идешь к машине и начинаешь ими чистить самоходку. Барахло нас не интересовало, только продукты. Там и повидло, и варенья какие хочешь, и бобовые, и компоты, и мясо, а мы ведь и не знали, что это вообще такое - консервация. Помню, когда Коттбус взяли, то в одном доме я увидел трехлитровую банку с консервированными яйцами. Причем я хорошо запомнил, что на банке было написано - 1933 год. Конечно, побаивались, что это может быть отравлено, тогда или чуть-чуть попробуешь, а если сам распечатаешь, то и не так боязно.

Многие ветераны признают, что некоторые офицеры в "трофейном вопросе" проявляли чрезмерное усердие.

Да, некоторые много добра вывозили. Когда в 1949 году я выиграл армейские соревнования по стрельбе из 100-мм орудия, то в качестве приза мне дали отпуск домой. Так один майор - замполит батальона из Ульяновска, мне целый чемодан вручил, чтобы я по дороге передал его родным. Сам каждый год ездил в отпуск, а мне все равно вручил. Я из Москвы дал телеграмму, и его жена встретила меня у вагона.

Какие у вас, кстати, боевые награды?

Медали "За освобождение Праги", "За победу над Германией", а больше ничего и нет. Так ведь это и не секрет, что награждали больше офицеров, а солдат почти нет. Но на это обиды у меня нет. У нас в полку были люди, которые воевали гораздо больше, чем я, некоторые прошли от Новороссийска до Будапешта и имели всего по одной награде. Но этот же путь надо было пройти, и не просто пройти, а с боями…

Обида у меня совсем за другое. Вот нас призвали, когда еще и восемнадцати лет не исполнилось, а другие по брони от фронта прятались. Зато когда война закончилась тут уж они расцвели… А в войну самые лучшие, можно сказать костяк народа, погибли…

А вы сами могли погибнуть?

Я и не сомневался, что погибну, вопрос только когда, раньше или позже. Но вот повезло, нас ни разу не подбивали. Так там же и не каждый день в боях. Пока топливо привезут, снаряды, да и передышки давали. А так я и в атаки ходил, и под бомбежками был, но чего-то экстраординарного не вспоминаю. Правда, и непосредственно про бои рассказать мне вам нечего. Ведь в триплексы почти ничего не видно. А ночью вообще, едешь, и все думаешь, а вдруг впереди яма и все сбавляешь, сбавляешь.

А люк не рисковали открывать?

На передовой люк, конечно, никогда не открывали. Ведь пули и осколки стучали по броне, как горох об стенку… И бывало, что и в триплекс попадало, сразу шли трещины, так что никогда не открывали. Правда, и видимости почти никакой. Но мы то ладно, а вот на броне сидели автоматчики, и чуть что, их как ветром сразу сдувало.

От немецкой авиации теряли машины?

Вроде бы нет. Насколько я помню, когда на марше налетали немецкие самолеты, то мы даже не останавливались.

Люди каких национальностей воевали в вашем полку?

Самые разные, но в основном русские, потому что нужны были и пограмотнее, ведь с техникой дело имели, и чтобы по-русски говорили. Но на фронте на национальности никогда не смотрели, к тому же учтите, что в то время такая дисциплина была, что даже запрещали называть человека по национальности.

Бывших штрафников не было?

Насколько я знаю, не было. А отправили ли от нас кого в штрафную, не знаю, нам не говорили. Некоторых иногда переводили, но кого, куда, не знаю.

Как кормили на фронте?

Как придется. Могли и два и три дня не кормить, а потом как навалят. Это если тылы отстали или потеряли нас. Думали, что после войны все наладится, так нет. В нашей дивизии начпродом был один подполковник, с которым вышла такая история. Звали его Натан, а фамилия начиналась как-то на Рубин. И вот уже в 1947 или 48-м году к нам в часть приехал командующий бронетанковыми и механизированными войсками Группы советских войск в Германии знаменитый маршал бронетанковых войск Павел Алексеевич Ротмистров. И сразу направился в столовую. Сел за один из столов и попросил ему налить из общего бачка. Тут же подлетел этот начпрод: "Сейчас, сейчас все будет", и хотел приказать, чтобы маршалу принесли отдельно с кухни. Но тот отказался, попробовал солдатской еды, увидел, что ржаной хлеб на столах настолько сырой, что солдаты из него делают разные фигурки и складывают на подоконнике. Потом нас выстроили и как мы с места дали с песней, что Ротмистров вынес нам благодарность. Зато буквально на следующий день все изменилось. Если до этого выдавали 700 граммов хлеба, то стали уже по килограмму. И всего остального тоже вдоволь. Потом ребята рассказывали, что когда с этим начпродом начали разбираться, то выяснилось, что он на фронт попал рядовым, но после ранения вышел из госпиталя уже подполковником… Его, конечно, сразу смели и жизнь пошла совсем другая. А так если гороховая каша с рыбой, то от рыбы там только название, жабры и глаза… В общем, при нем чуть ли не голодали. О чем говорить, в обмотках до 47-го года ходили.

Кстати, примерно тогда же я и Василия Сталина видел. Он как-то привозил к нам своих летчиков в футбол играть. Наши танкисты выиграли, так он что сделал. Сел на машину и поехал, а они бегом за ним до их лагеря…

Как часто выдавали "наркомовские" сто граммов?

Насколько я помню, выдавали только в праздники. Но я пить был не приучен, поэтому ребятам всегда говорил: "Делите мою долю на весь экипаж".

Некоторые ветераны считают, что это именно в армии наших людей приучали пить.

Это неправда! Я же сам линейный кадровик, так избавь Бог, если кто-то вдруг выпьет. Сразу на губу, а ведь немецкая гауптвахта не чета нашей. Представьте себе: в камере только топчан, а по бокам канализация, по которой постоянно течет холодная вода…

В конце войны было очень много трагических случаев, когда наши солдаты травились техническим спиртом.

Как-то уже после войны у нас в роте двое добыли бутылку и заперлись в каптерке. А тут как раз появился командир роты капитан Бызов. Начал стучать, они не открывают. Тогда он выбил дверь. Один успел выпить и через несколько дней умер, а второго успели откачать. Но если до этого он был здоровый полный парень, то перед демобилизацией высох на нет… И совсем не мог пить воду, только если юшку в супе. Я думаю, он долго не прожил…

Как-то удавалось отдыхать на фронте? Может быть, концерты для вас устраивали?

И понятия такого не было. Мы сами себе концерты устраивали. Я, например, с детства умел играть на гармошке, поэтому очень обрадовался, когда в Коттбусе нашел аккордеон. Но главный отдых на передовой это поспать. Но условий зачастую никаких. Сидя в машине поспал, тут тревога…

В наши дни

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

У меня очень короткая биография. В августе в 1950 году демобилизовался старшим сержантом. Служил отлично. Как я уже говорил, в 1949 на соревнованиях по всей Группе войск в Германии занял 1-ое место по стрельбе из 100-мм орудия. Я хоть и был всю службу механиком-водителем, но у нас была такая взаимозаменяемость, что мы все умели делать. И по всей Группе войск моя машина взяла 1-е место по чистоте и ухоженности. Поэтому меня настойчиво уговаривали остаться на сверхсрочную, и я потом жалел, что не остался, но уж очень тянуло домой.

В декабре 50-го женился. Моя жена - круглая сирота. Ее мама в 1939 году умерла при родах, а отец погиб на фронте. В Стерлитамаке устроился на "Строймаш" и проработал там тридцать пять лет. В основном в ремонтном цеху. Прошел все ступени: начал учеником слесаря, потом мастером, бригадиром, начальником цеха, а в последнее время зуборезчиком. И одним из первых в Союзе стал работать по единому наряду по коэффициенту.

Почему я перешел в зуборезчики? Судите сами. Мастер получал всего 140-150 рублей, а мне на пенсию скоро идти, что там останется? Что люди скажут? Воевал, всю жизнь проработал и получает 80 рублей… Пошел к директору и попросился в ученики зуборезчика. Отказал. Пошел к начальнику цеха, тот тоже в отказ: "Что ты, мне стыдно тебя брать. Ты же член партийного бюро завода". Я настаивал, тогда он мне так ответил: "Правду тебе сказать. Были мы друзьями ими и останемся. Умнее себя я в цех не беру…" Но все-таки взяли и вместо ста сорока я сразу стал получать четыреста… Из-за этого и вышел с потолком - 132, и только поэтому у меня сейчас хорошая пенсия.

Конечно, жалею, что учиться не пришлось. Мне и главный инженер завода так прямо и говорил: "Сергей Терентьевич, в нашем вечернем техникуме даже самые тупые учатся, а вы с вашими способностями на подхвате…" Но зато своих детей выучил, как положено, так что своей жизнью доволен. Всегда честно работал, поэтому и был на виду. Воспитали с женой сына и дочь, есть три внука и четыре правнука. Такую большую жизнь прожил, а ведь я в войну и не мечтал даже, что останусь живым, что повидаюсь с родственниками, что у меня будет своя семья. Думал лишь о том, чтобы родители знали, где я похоронен…

В такие минуты о Боге не задумывались?

Врать не хочу, молитв я не знал, но на кого-то надеяться, в кого-то верить нужно.

Войну потом часто вспоминали?

Страхи всякие долго еще снились, но сейчас этого уже почти нет. У меня сейчас за другое душа болит. Что-то с нашим народом стало не так… Столько кругом мерзости, подлости, коррупции… Люди про совесть совсем забыли! Да, раньше жили бедно, но ровно. Горбачев - это самый настоящий предатель, который даже не нашел решимости отметить свой юбилей на Родине… Потому что продал ее с потрохами! Посмотрите, что кругом делается: деревня развалена, огромные деньги воруются и вывозятся из страны, а у нас сейчас за спорт взялись, как будто других проблем нет… Поэтому сейчас я все чаще и чаще вспоминаю Сталина. В чем он виноват, этого никто не отрицает, но зато, сколько он сделал. При нем и стратегия была и дисциплина, а сейчас… Душа у меня болит, что станет с нашим народом…