Шелемотов Александр Сергеевич

Родился я 24 ноября 1918-го года в городе Переславль-Залесский Ярославской области. Семью мою можно назвать рабочей. В то время существовали так называемые «красные директора», и отец мой Сергей Фёдорович был как раз из таких. Образование у него было какое? Церковно-приходскую школу одну окончил, но в механике хорошо разбирался. А в то время многие даже читать и писать не умели. Вот и работал мой отец директором на городской фабрике «Красный вышивальщик».

Правда, несмотря на должность отца, мы не отличались от своих сверстников, а то и беднее выглядели. Дело в том, что семья у нас была очень большая. Тринадцать детей! Как получилось. У матери моей Прасковьи Алексеевны уже было двое детей, когда она вышла за Сергея Фёдоровича. А у того от предыдущего брака также осталось восемь сыновей. Потом вместе они ещё троих детей нажили.

Хорошо хоть, жили мы по тогдашним меркам не очень тесно. У нас был большой деревянный дом с двумя пристройками, где можно было ночевать летом. Хотя и зимой не то, чтобы совсем тесно было. Конечно, спали мы не по одному, как теперь, а по двое на одной кровати, а кое-кто даже на полу на матрасах. Но тогда все жили бедно. А у нас мать ещё не работала, мать-героиня ведь! Ей и дома с таким количеством детей работы хватало, отдохнуть было некогда… Единственное, смогла она некоторое время походить в школу для неграмотных (причём ученицей у моего старшего брата оказалась) и там научилась немного читать и писать.

Через некоторое время страна уже подготовила кадры грамотных специалистов. Соответственно, отец стал теперь не директором, а перевёлся главным механиком на фабрику №5 «Фотокиноплёнка». И он, конечно, хотел, чтобы у всех его сыновей хорошее образование было, чтобы нормально в жизни устроились. Тогда это бóльшую роль играло, чем какой-то там блат. Мой старший брат имел средне-техническое образование и работал техником на ТЭЦ фабрики №5. Ещё один из моих братьев учился в Московском горном институте (но на последнем курсе умер от осложнений после операции по удалению аппендицита), один – Тимерязевскую академию, ещё двое артиллерийское и автомобильное военные училища (причём эти двое братьев, окончив учёбу, сразу воевать пошли). Вот и получилось, что в Великую Отечественную нас воевало семь братьев – и практически во всех родах войск, кроме авиации.

До войны многие из моих братьев также успели поработать на рабочих специальностях. И токари были, и электрики. Старшие братья постепенно разъезжались, младшие тоже уже начинали устраиваться на работу. И к моменту, когда я окончил неполную среднюю школу (младше меня было два брата и две сестры, а остальные все старше), нашей семье уже чуть полегче жилось. Да и жизнь во второй половине тридцатых годов постепенно налаживалась.

После школы я подал документы на поступление в фабрично-заводское училище. Я смог туда поступить и окончил его. В 1938-м году был призван в армию. То есть на год раньше, в той призыв ведь забирали родившихся в первой половине 1918-го года, а я-то ноябрьский. Но сам попросил, чтобы меня призвали раньше. Не хотелось мне, чтобы получилось так, что я только на работе освоюсь, и тут же идти служить. К тому же, мои друзья как раз все в армию уходили: Боря Коптев, рыжий Саша, Вася Овчинников, Вася Кузнецов. Мне хотелось с ними служить. Военный комиссар знал моего отца, и пошёл навстречу. Так началась моя служба.

Проходила она в погранвойсках. Попал я на Дальний Восток в 51-й Кяхтинский кавалерийский пограничный отряд и там прослужил до начала войны.

О том, что война скоро начнётся, мы знали заранее. В погранвойсках тогда служили три года, но после первых двух лет был положен отпуск. И вот, уже третий год идёт, а нас не отпускают с нашей заставы. И разговоры везде ходят, что совсем скоро война. Мы думаем: как же так, что перед войной не побудем дома? Пригрозили, что жалобы будем писать во все инстанции. Тогда нам всё-таки дали отпуск. Как раз накануне войны – в первых числах мая. Перед дорогой нас даже инструктировали, что мы должны делать, если война застанет дома или по дороге. Нужно было вне зависимости от обстоятельств возвращаться в свою часть. И только если это оказывалось невозможным, нужно было обращаться в военкомат, что в свою часть попасть не можешь, и тогда уж идти по их распределению. Однако мы успели вернуться. Тут и война началась.

Поначалу много шапкозакидательства было. Все думали, что немцев быстро разобьют. А потом сводки-то идут. Мы видим, что немцы везде бомбят, где только могут, наступают. Уже другие эмоции у нас пошли, начали готовиться к серьёзной войне. Впрочем, в том, что победим, я никогда не сомневался. Но к трудностям был готов. И, как выяснилось, готовился не зря. Вы представьте только, мне ведь потом приходилось воевать и жить в танке в любое время года. В результате у меня сегодня хронический крестцово-поясничный радикулит – то затихнет, то опять даёт о себе знать. А ещё я горел в двух танках.

– Как Вы, будучи пограничником, стали танкистом?

– С первых дней войны нас, всех, кто имел среднее образование, начали отбирать в училища. Профессиональных кадров не хватало. И вот, нас с дальнего востока отправили в Ярославль. Там сразу направили в Ярославское пехотное училище. Но у многих-то наших ребят было техническое образование и опыт работы. Вот мы и зароптали, что нас определяют в пехоту. Поначалу нам пригрозили, что отправят солдатами на фронт, раз в это училище не хотим. Но мы ведь и не отказывались от фронта, а просто стремились в такой род войск, где могли бы принести для армии наибольшую пользу. В конце концов к нашим аргументам прислушались, наше зачисление отложили. А тут как раз организовывалось 2-е Горьковское мотоциклетное училище, и уже в начале июля мы были зачислены туда.

Надо сказать, что тогда, видимо решили, что нужно перенять опыт у немцев, раз они так успешно врываются на мотоциклах в населённые пункты. Сначала мы учили мотоциклы в теории, потом поехали на автодром учиться вождению. К мотоциклам ещё не все были готовы, многие ещё на велосипедах даже не ездили. Мне было полегче чем многим. У нас в семье был один велосипед, на котором сначала все мои старшие братья перекатались, потом я и младшие. В нашей семье все умели на велосипеде ездить, поэтому поехать на мотоцикле мне было легко. А многие из курсантов ходили с синяками, с шишками на лбу, с перевязанными руками: никак не могли мотоцикл освоить. Не они им водили, а он ими. Тогда их стали на велосипедах сначала учить.

Но вскоре стало ясно, что всё решают танки, а не мотоциклы. И наше училище сначала перепрофилировали в автомобильное, а потом, наконец, и во 2-е Горьковское танковое училище. Учились мы в основном на «Т-34», но были у нас и «Т-26», «Т-38» (плавающие танки), заграничных не было. Ещё для практики что ли были маленькие танкетки «Т-70». На них порою занимались те, у кого были сложности с освоением «Т-34».

Учились мы много и охотно: понимали, что в таких условиях должны как можно быстрее подготовиться. Хотя в плане быта не очень просто всё было. Зима выдалась очень холодной, а у нас форма х/б с летним нательным бельём. Пока в классе высидишь, теорию послушаешь, кажется, что окоченеешь.

Зимой с 1941-го на 1942-й нам вообще туго пришлось. Продукты подвозили с перебоями. Дело в том, что дорогу от железнодорожной станции к училищу так замело, что ни пройти, ни проехать очень часто было нельзя. И дело даже не в том, что нельзя, а в том, что когда нас, курсантов, бросали на расчистку дорог, то получалось, что пока мы с одной стороны расчистим, начинаем расчищать дальше, а то, что мы расчистили, уже опять сугробами замело.

– Я слышал, что в такие периоды в ту зиму курсантам 2-го Горьковского пайку обрезали так, что вместо положенного хлеба давали сухари и кормили только свекольным супом.

– Насчёт сухарей верно. А вот свекольный суп был не так уж часто. Мы стояли тогда, если мне память не изменяет, в Ветлуге, это Горьковская область, на свеклу она не богата. Кормили нас перловкой, капустными блюдами. А про свеклу я что-то особо и не помню. Была время от времени, но не более того.

Но, несмотря на холод и скудную кормёжку, мы жили дружно, а когда отдыхали, самодеятельные концерты устраивали. Был у меня друг Виктор Горбунов, он очень хорошо пел. Мы пели с ним вместе в самодеятельности. А иногда к нам даже артисты приезжали.

Меня назначили помощником командира взвода курсантов. Через некоторое время (ещё до того, как наше училище стало танковым) молодых лейтенантов, которые нами командовали, взяли на фронт. А командирами курсантских взводов выбрали восемь человек из курсантов. Я оказался в их числе. Затем, когда училище преобразовали в танковое, часть курсантов перевели в Челябинское танковое училище. Многие из младшего командного состава также были переведены туда. А меня командир 3-й танковой роты капитан Николай Сергеевич Глазков оставил в нашем Горьковском училище, назначив старшиной своей роты.

Училище мы окончили 25 мая 1943-го года. Я был выпущен в звании лейтенанта на должность командира танкового взвода. А многие из моих однокурсников выпустились в звании младшего лейтенанта на должность командира танка «Т-34». На экзаменах много предметов было. Основные – это материальная часть, тактика, топография, стрельба, вождение. И чтобы лейтенанта получить, нужно было их сдать на «отлично», в крайнем случае, по одному можно было «хорошо» получить. У нас большинство окончили командирами танков, и когда я следующий выпуск из моего же училища уже в боевой бригаде встречал, тоже большинство были командирами танков.

После экзаменов нас восьмерых, которые были командирами курсантских взводов ещё во время учёбы, оставили в нём на офицерских должностях. Но к этому времени я знал, что двое моих братьев погибли, а третий пропал без вести. Поэтому я обратился к начальнику училища генерал-майору Раевскому, участнику испанских боёв, с просьбой, чтобы меня не задерживали в училище, а отправили на фронт. Генерал Раевский пошёл мне навстречу, как и трём моим товарищам, обратившимся к нему с такой же просьбой. Мы получили направление в штаб бронетанковых и мотострелковых войск Брянского фронта. Оказавшись там, узнали, что на Урале формируется 30-й Уральский добровольческий танковый корпус. «Покупатель» нас сагитировал поехать в этот корпус. Я и ещё несколько офицеров согласились воевать в нём.

Когда мы прибыли в корпус, меня и ещё двух или трёх офицеров направили в 243-ю Молотовскую танковую бригаду (тогда и город назывался Молотовым, это потом его переименовали обратно в Пермь), которая к этому времени только что передислоцировалась в подмосковную Кубинку. Помощник начальника штаба бригады капитан Александр Александрович Пилик представил нас начальнику штаба майору Сергею Александровичу Денисову. Последний поговорил с нами и распределил по батальонам. Я оказался в 1-й танковой роте 2-го танкового батальона, кото­рым командовал опытный танкист майор Чижов. Меня назначили на должность командира танкового взвода.

Наши солдаты оказались преимущественно жителями Молотовской (Пермской) области, а вот офицерский состав был очень разношёрстным. Командиром бригады был подполковник Василий Иванович Приходько, начальником штаба, как я уже говорил, майор Денисов – очень опытные офицеры. Таким же опытным был и остальной начальствующий состав, вплоть до командиров рот. А вот мы, командиры танков и взводов, в основном, были только что выпустившимися из танковых училищ со всех уголков России и готовились к своим первым боям.

Что представляла из себя эта подготовка? Мы снова учили матчасть боевой техники, вооружение, занимались тактической подготовкой. Наши занятия в училище были интенсивными, но здесь в Кубинке отдыхать вообще не приходилось, особенно с прибытием танков «Т-34», которые прислали нам уральцы. Тогда у нас сразу начались учения в обстановке, приближенной к боевой. Причём мы не только себя, как танкистов, совершествовали и на стрельбища ездили, но ещё и мотострелков своих «обкатывали» в траншеях и окопах, чтобы были готовы ко встрече с противником.

– Вы сами подобрали бойцов своего экипажа?

– Тогда ещё нет. Как всё формировалось. Сначала командир роты себе отбирает экипаж. Хорошего механика-водителя, хорошего радиста… А потом, если у него есть любимый командир взвода, то ему тоже хороший отдаст. А здесь ведь бригада только формировалась, все экипажи были расписаны штабом батальона.

Но мой первый экипаж был очень неплохой. Имён ребят не помню. Но потом после Орловской операции их временно забрали для усиления 29-й мотострелковой бригады. А когда они вернулись, то уже комбат их к себе в экипаж забрал. Тем не менее, авторитет среди них завоевать мне было несложно. Это ведь молодые ребята – сразу после училища, а я с 38-го года в армии, многие военные специальности освоил, а не только что из-за парты пришёл.

И вот, перед первым боем многие из нас в партию вступали, чтобы пойти в первый бой коммунистами. Сам я был тогда только кандидатом, а в партию меня приняли лишь 4 марта 1944-го года. Это было для нас очень важно в ту пору, для меня важно и по сей день: мне до сих пор близка та идеология.

В двадцатых числах июля наш корпус передислоцировался ближе к фронту южнее Козельска. Наша бригада сосредоточилась в районе населенного пункта Середичи. Оттуда было уже недалеко до линии фронта и до первого боя.

– Каким Вам запомнился первый бой?

– Мой первый бой был одним из боёв Орловской наступательной операции. Конечно, он запомнился мне особенно. Тем более что это и были первые бои нашей бригады, нашего корпуса, он ведь был только что сформирован. А немцы наоборот были очень подготовлены. И в конце июля наша бригада получила приказ, действуя на правом фланге корпуса, наступать в направлении Лунево – Коноплянка – Рылово. А потом форсировать реку Орс и развивать наступление по направлению Руднево – Скородумка, форсировать реку Нугрь, а после чего наступать в общем направлении на Злынь.

Немцы встретили нас во всеоружии, у них и танков было много. Когда мы вышли к Орсу, все мосты через реку были взорваны. К тому же несколько предыдущих дней шёл проливной дождь, берега реки стали заболоченными. Я совершенно не представлял, как мы сможем её форсировать. Конечно, и страшно было. Но малодушия при этом не было. К тому же сначала была иллюзия, что такую броню, как наша, невозможно ничем пробить. Это потом сразу выяснилось, что немецкие снаряды очень даже хорошо её пробивают.

Первым на северный берег Орса вышел батальон автоматчиков из Свердловской танковой бригады. Но немцы их встретили таким шквальным огнём: из ребят очень многие погибли, были ранены. А нам ведь тоже нужно было двигаться вперёд, да ещё переправиться на южный берег. Сначала 365-й самоходный артиллерийский полк провёл хорошую артподготовку. А потом пошли мы. Поначалу выбили немцев из Лунева, потом наша бригада повела наступление на Коноплянку – Рылово. Наконец мы форсировали Орс. Эх, не самые плохие у нас были машины. Мы ведь и по заболоченным берегам прошли, и по илистому дну. В сравнении с немецкими танками, у «Т-34» проходимость была, конечно, выше. Но в заболоченные места мы всё равно не особо рвались.

Когда бой начался, бояться было уже некогда. Наши танки с десантниками вели огонь на ходу и шли вперёд. Немцы, видимо, не ожидали, что мы развернём такую атаку. Поначалу они были растеряны, мы хорошо продвигались. Но потом фрицы пришли в себя. Выдвинули резервы. У них там и танки, и самоходки были, и бронетранспортёры. И вся эта техника открыла такой огонь по нам, что ничего не оставалось, кроме как отступить на северный берег. Но там мы уже закрепились, открыли огонь из танков, нас ещё артиллерия поддержала. И не дали мы немцам окончательно вернуть утраченные позиции.

Бой постепенно стал стихать. Можно вроде и придти в себя немного. Но отдыхать некогда. По немцам нужно было снова ударить, пока они не ждут.

Ночью реку плотный туман покрыл. Фрицы, наверняка, дремали, успокоившись, на своём берегу. А мы нет. Наши разведчики осмотрели побережье, сапёры проделали проходы к реке. После чего нашу бригаду сосредоточили возле населенного пункта Бессоновский. И только забрезжил рассвет, мы начали атаку. Первыми Орс преодолели танкисты роты Ёлкина, а затем уже наша рота (ей командовал старший лейтенант Михаил Никандрович Бойко) и рота старшего лейтенанта Ивана Листопада.

И вот, уже наши машины входят в прибрежную деревню. Там немцы ещё полураздетые в панике выскакивают из хат, беспорядочно стреляют. Но так продолжается недолго. Вскоре фрицам удалось организовать оборону.

Что тут началось. Рядом с нами врывались снаряды, аж комья земли в воздух взлетали! По нашей броне, как горох, стучали пулемётные, автоматные, винтовочные пули. Ух, как мы старались заводить танки за любые укрытия, использовать малейшие овраги, неровности местности. Но потом, гляжу, уже несколько немецких танков горит. На душе сразу как-то легче стало. Я понял, что мы с ними можем справиться.

А тут и другие наши танки переправились. Но фрицы, как всегда в подобных случаях, авиацию подняли. Стали нас ещё с неба бомбить. Артиллерия и миномёты фашистские по нам лупят, пытаются наших автоматчиков от наших танков отрезать. Но поздно уже было. Мы шли вперёд. Наши автоматчики в немецких окопах вступили в рукопашную. А фрицы ой как не любили подобных боёв. Отступать начали.

Но, отступая, они, конечно, всяческим нам пакостили. Поджигали хаты, постройки разные, поля, на которых пшеница уже колосилась. Там всё горело. Воздух был дымным, едким. Даже у нас в танке от дыма першило в горле, слезились глаза. Кроме того, от частых выстрелов пороховые газы скапливались. Их танковый вентилятор не успевал выбрасывать наружу. (По правде сказать, наши вентиляторы никогда не справлялись, если начиналась стрельба без перерыва.) И жарко было так, пот просто заливал глаза. Но всё-таки врага мы отбросили.

Оставляя горевшие, подбитые танки, немцы отошли к Сурьянино. Мне думалось, что туда мы уже разом ворвёмся. Но нет, фрицы до последнего бились. Наши танки уже к окраине села походили, а враг с северо-восточной его окраины на нас свою технику бросил – штук пятьдесят танков и самоходок. Контратаку немцы начали. Тут уж и мы их били, и они нас. Несколько наших танков немцам удалось поджечь, в том числе танк командира третьей роты Ивана Листопада. Пришлось нашему комбату Чижову обращаться к командиру бригады за артиллерийской поддержкой. К нам тут же целую батарею направили, да ещё роту ПТР (противотанковых ружей) перебросили. Совместными усилиями мы оттеснили немцев в глубь села. Но уже сумерки наступили, и полного разгрома фрицы избежали.

– В ночное время бой прекратился?

– Поначалу мы собирались его продолжать. Вечером к нам в батальон приехал помощник начальника штаба бригады старший лейтенант Храмов. Он передал приказ комбрига вести наступление в направлении села Однощёкино, на подходе к которому немцы оказали упор­ное сопротивление первому танковому батальону и самоходчикам. Однако когда мы приблизились к Однощёкино, то пришлось отказаться от атаки с ходу. У нас не было разведданных о противнике, а в темноте уже было ничего не видно. Из прикреплённого к нам мотострелкового батальона автоматчиков отправили пешую разведку. А мы, командиры танков, вместе с нашими механиками-водителями также отправились на рекогносцировку местности перед селом. Все готовились к атаке, которая должна была начаться рано утром.

И всю ночь шла перестрелка. Мы сами вызывали огонь противника, чтобы разведать, каковы его силы и огневые средства. Спровоцировать немцев в ту пору было уже легко. Они боялись, что мы начнём атаковать их, не дожидаясь рассвета, и открывали беспорядочный огонь после каждого выстрела нашего танка или артиллерийского орудия.

А утром короткая артподготовка была, и мы вместе с частями 197-й танковой бригады и 30-й мотострелковой бригады пошли в атаку. В этот день нам удалось овладеть селом Колонтаево, выйти к реке Нугрь. И вот так мы весь август, весь сентябрь фашистов гнали.

Впрочем, по-разному случалось. Однажды – не помню, возле какого населённого пункта – во время танковой атаки немцы открыли шквальный огонь по нам. Многие танки загорелись. И мой тоже. Мы выпрыгивали из них. Немцы вели ружейно-пулемётный огонь. И некоторым, как и мне с моим экипажем, повезло спрыгнуть за танки, а потом в окопы, которые рядом. А многим повезло меньше. Погибли они.

Но так или иначе враг отступал. И наш боевой труд оценили.

26 октября весь наш личный состав выстроили на поляне и объявили, что приказом наркома обороны наш корпус и бригады удостаиваются звания гвардейских. То есть корпус теперь назывался 10-м гвардейским Уральским добровольческим танковым корпусом, а бригада – 62-й гвардейской Молотовской танковой. Нам торжественно вручили гвардейские значки. Наша бригада к тому моменту была на пополнении. В боях мы временно не участвовали, но знали, что скоро опять погоним фрицев с родной земли.

62-я гв. танковая бригада построена по случаю провода демобилизованных сержантов и солдат. Германия, 1945 г.

С таким настроением мы готовились к празднованию очередной годовщины Октябрьской революции. Самодеятельность у нас была. Красавица Роза Нотик, певица из корпусной группы самодеятельности,перед исполнением песен сказала, что посвящает своё выступление нашему геройскому разведчику Коле Девочкину (это был такой молодой, подвижный и симпатичный парень, один из лучших в разведвзводе). Мы все ему за это ужасно завидовали в тот день. А ещё к нам приехали с подарками пермские рабочие. Мне достался полный табака кисет, на котором было вышито «Лучшему танкисту». А в нём лежало письмо от жительницы Кунгура Евгении (её фамилия, если не изменяет память, была Кучер). Она желала успехов в борьбе с немцами бойцу, которому достанется кисет. А ещё нам подарили баян. Для нашей бригады это была очень большая радость. Нам очень не хватало такого инструмента. А после этого даже Новый год встречали под аккомпанемент баяна. Пели о родной стороне, о родных городах, мечтали как можно скорее прогнать врага.

– Следующей важной вехой Вашего боевого пути были бои за Правобережную Украину?

– Да. В середине января мы начали готовиться к передислокации ближе к фронту. Имущество своё грузили на автомашины. А 20-го января наконец и сами выехали на железнодорожную станцию Брянск-1 и эшелонами направились к месту назначения.

Приехали 1 февраля. Разгрузились и сосредоточились в районе станции Васильково-2 Киевской области. Наша бригада расположилась в большом украинском селе Лип-Скиток. Там мы готовились к предстоящим боям и ждали, когда нам подвезут боевую технику и снаряжение.

К середине месяца маршевые роты доставили нам танки – «Т-34», сделанные на Урале. На этот раз на них были 85-миллиметровые пушки и нормальные прицельные приспособления. А то ведь до этого мы дальше восьмисот метров немецкие танки не доставали – не могли вести прицельный огонь на бóльшую дальность, а они по нам издалека лупили!

Кроме танков, к нам прибыло пополнение. Это были в основном добровольцы из городов и сёл Пермской области, бывшие рабочие. Большинству из них было по 18-20 лет. Так ко мне в экипаж попали кунгуряки Георгий Удод, Вася Орлов и Диамидов.

Наш корпус из резерва перевели в состав 4-й танковой армии. Теперь мы подчинялись 1-му Украинскому фронту. И в последних числах февраля нас вместе с техникой по железной дороге перебросили к фронту. 28-го февраля наша бригада сосредоточилась в районе деревни Сурож. До передовой от неё оставалось всего около десяти километров.

И вот, когда к 5 марта части 60-й армии, прорвали оборону немцев, наша бригада вошла в прорыв, обойдя Ямполь с востока. И тогда нашему корпусу была поставлена задача вести наступление в направлении Волочиска и отрезать отступление на запад немецкой Проскуровской группировки.

Что запомнилось. Весна тогда началась рано, земля была мягкой, и большому количеству танков двигаться по грунтовым дорогам было очень трудно. Первые две-три машины ещё нормально по одной колее проходили, а последующие буквально пахали днищами землю. По низинам мы вообще проехать не могли, их объезжать приходилось. Дело здесь ещё и в том, что наши танки были страшно загружены: на каждой машине горой возвышалось по 16 ящиков со снарядами, да ещё на бортах по две бочки с горючим. А всё почему? Тылы наши из-за бездорожья безнадёжно отстали, вот и приходилось идти на такие ухищрения…

Наш Гриша Удод умел танк водить. Мы поначалу с ним горя не знали. Но потом началась у него так называемая «куриная слепота». Только начинало смеркаться, он практически переставал что-либо видеть. Приходилось подменять его за рычагами управления, а это в экипаже мог сделать только я. Либо управлять им по внутренней связи, которая, по счастью, для этих целей нормально работала.

Так или иначе мы вышли к населённому пункту Антонины и быстро овладели им. Немцы сопротивлялись, но не могли противостоять напору танковой бригады. Там наш комбат майор Красильников организовал охранение и распорядился дозаправить танки и пополнить боекомплект.

А меня, как командира взвода, и командира одного из моих танков младшего лейтенанта Лихолитова вскоре вызвали в штаб бригады, который разместился в одном из домов. Там в небольшой комнате над картой-склейкой, разложенной на столе, сидели наш командир бригады полковник Денисов (он занял место бывшего комбрига Приходько, который погиб в ходе Орловской операции), начальник штаба майор Макшаков и наш комбат. Они поставили нашему взводу задачу выйти к северо-западной окраине города Проскуров. Нам нужно было разведать маршрут движения, состояние дороги и выяснить силы немцев.

Мы выехали из Антонин ещё до сумерек и до темноты шли на больших скоростях. Потом, конечно, замедлились. Двигались мы, как приказал комбриг, по просёлочным дорогам, в обход населённых пунктов. И только где-то за час до полуночи, когда до Проскурова оставалось километров пять-восемь, остановились в небольшой деревушке из нескольких домов.

Конечно, рёв наших танков разбудил местных жителей. Они стали осторожно выходить из хат. Расспросив их, мы узнали, что немцев в деревушке нет. Фрицы и раньше к ним заглядывали только наездами, чтобы поживиться чем съестным или домашней живностью. Я доложил по радио, что задачу выполнил, и получил приказ возвращаться к основным силам. А ведь до этого слышал по радиосвязи, что остальные танки следуют по нашему маршруту. Вот меня и озадачило, что мы возвращаться должны. Но от начальства же не будешь требовать разъяснений. Поехали мы назад.

Ситуация прояснилась где-то через час-полтора нашего движения. Я получил приказ выйти к перекрёстку шоссейных дорог около населённого пункта Чернелевка. Там мы встретились с танками охранения бригады. Оказывается, командующий фронтом временно переподчинил нашу бригаду 7-му гвардейскому танковому корпусу. А перед этим корпусом стояла задача перерезать шоссейную дорогу Староконстантинов – Проскуров. Нашей бригаде в рамках этого задания отдали приказ наступать в направлении Красилов – Западинцы, перерезать железную дорогу, оседлать автомагистраль западнее Западинец и лишить немцев возможности подбрасывать подкрепления гарнизону Проскурова.

В два часа ночи мой взвод, а также танковые взводы лейтенантов Бастрыкина и Ельчанинова получили задачу разведать подходы к городу Красилов, а также по возможности выявить огневые средства врага. Соответственно, взвод Михаила Бастрыкина выходил к северо-западной окраине города, я со своим взводом двигался вдоль шоссейной дороги, а взвод Ивана Ельчанинова – на юго-западную окраину.

Разведка далась нам нелегко. Рельеф местности был таков, что Красилов находился как бы в огромной чаше и почти со всех сторон прикрывался крутыми отрогами.

Тем не менее, мы управились за два часа и доложили комбригу о выполнении задачи. Основываясь на наших данных, он приказал батальонам к пяти часам утра сосредоточиться на западной окраине города и быть готовыми к атаке.

В 6:00 по сигналу красной ракеты танки на больших скоростях устремились вперёд. Наша рота первая ворвалась в город. Взвод Николая Барышева наступал на правом фланге вдоль дороги, по центру взвод Михаила Бондаренко, а мой – на левом фланге.

Первый танк из взвода Барышева сразу подорвался на фугаске. Башню взрывной волной на несколько десятков метров отбросило. А немцы как открыли огонь! Но они не смогли удержать нас. Вскоре мы овладели домами на западной окраине города. Основные огневые точки противника оказались в досягаемости пушек наших «тридцатьчетвёрок». И мы как начали лупить по ним, продвигаясь в центру! Фрицам даже пришлось выводить свои танки и самоходки из укрытий, которые у них были заранее подготовлены.

Тогда немцы усилили огонь по левому флангу. Подбили танк из взвода Бондаренко. Но мне удалось засечь место, откуда вело огонь одно из вражеских орудий. Я выстрелил по нему два раза, и оно замолчало. Следом за мной подбили и второе немецкое орудие. Между тем, наши танки, наступавшие на правом фланге, прорвались к центру города. Мы тоже двинулись вперёд. Немецкие танки и самоходки укрывались за домами вдоль дороги, а их противотанковые средства – на левом фланге. Ох, как они по нам палили! Через некоторое время уже весь центр города был в наших руках, а накал боя не ослабевал. Тогда наш комбриг ввёл свой резерв, и немецким танкам пришлось отойти по дороге в направлении села Западинцы. На восточной окраине города у фрицев, конечно, остались некоторые силы. Мы не могли туда продвинуться на танках из-за отсутствия надлежащих дорог и распутицы. Но и без танков наши автоматчики к десяти утра следующего дня очистили город от немцев.

У нас была передышка. Мой взвод ведь практически без отдыха пять суток действовал в разведке и боевых операциях. И комбат дал мне с ребятами некоторое время передохнуть.

Мы разместились в просторном доме на окраине. Вокруг него был большой сад, а рядом проходило шоссе на Западинцы. Мы прямо на пол постелили брезенты с танков и завалились спать, даже не раздеваясь. Настолько усталыми были…

Нас еле-еле растолкали вечером. Нужно было продолжать наступление: сходу овладеть Западинцами и перерезать Проскуровское шоссе, чтобы немцы не могли использовать его для переброски техники, боеприпасов и солдат в Проскуров.

Мне комбат поставил задачу действовать в боевом разведывательном дозоре. Для этого он даже передал мне в подчинение ещё один экипаж – танк лейтенанта Белова. В восемь вечера мы начали движение. А за нами на удалении около двух километров двигались основные силы батальона.

Сначала всё шло, как по маслу, пока на нашем пути не появилась небольшая речушка с деревянным мостом через неё. Танк Белова проскочил по нему, но сразу за этим мост развалился у нас на глазах. Не только настил, но и половина столбов не выдержала тяжести танка. Брод найти не удалось. Но через реку нужно же было как-то перебираться. Я решил разобрать мост и сделать гать в пятидесяти метрах справа. Там берега были не особо заболоченными. Пока мы работали вместе с автоматчиками, сооружая гать, танк, прорвавшийся на другой берег прикрывал нас на гребне высоты. Наконец, мы переправились. Я сразу увидел, что вдали, где находилось село Западинцы, горели дома. Мы поспешили туда. Тем более что остальные танки бригады уже чуть ли не наступали нам на пятки.

На подступах к селу немцы открыли огонь из танков и самоходок по нашим машинам. Однако эти выстрелы не принесли нам особого вреда – слишком темно было, чтобы вести прицельный огонь. Достигнув окраины села, мы продолжали двигаться по дороге, которая проходила как бы по желобу, то есть как бы в овраге. С одной стороны, это мешало нам поражать цели справа и слева. И фактически вести огонь могли только первые три танка, да и то по целям прямо перед собой. Но, с другой стороны, желоб служил хорошим укрытием для наших автоматчиков. Они, спешившись, двигались за нашими танками. Причём наступали мы без сопровождения артиллерии: противотанковая батарея бригады отстала ещё до Красилова.

Однако немцы всё равно не приняли ближний бой и отошли за гребень высоты, которая разделяла село на две почти равные половины. При этом, скрывшись за гребнем, они прекратили вести огонь и ничем себя не обнаруживали. Меня это очень насторожило. Я связался с нашим комбатом. Он отдал приказ направить вперёд машину Белова, чтобы он ворвался в другую часть села на большой скорости, ведя огонь сходу. А остальные танки должны были оставаться на месте, поддерживать его огнём и засекать огневые точки противника.

Через несколько минут Белов достиг гребня высоты. И раздался взрыв. Его танк охватило пламя. Никто из нас не видел вспышки выстрела и не слышал его звука. Мы все решили, что немцы заминировали участок дороги, а от взрыва мины сдетонировал боекомплект танка, потому машина и загорелась. Я связался с комбатом. Он поручил лейтенанту Лихолитову обойти танк Белова справа. И вот, когда Лихолитов почти поравнялся с машиной Белова, снова раздался взрыв. Тогда комбат по рации поставил мне задачу выйти на рубеж горящих танков и под их прикрытием засечь и уничтожить огневые средства противника.

Оглядываясь назад, думаю, что, успей я осуществить этот приказ, не разговаривал бы сейчас с вами. Но, когда я уже готовился двинуться вперёд, ко мне подбежал командир танка комбрига. Он передал приказ всему моему экипажу, кроме механика-водителя, немедленно прибыть на КП батальона. Мы вылезли из танка и побежали туда (в этот момент боя командный пункт находился непосредственно в танке комбата). Возле него уже находился наш командир бригады Денисов и другие экипажи. Денисов рассказал нам, что за домами слева от дороги и справа за горящими постройками немцы расположили свои танки и самоходки. Они простреливали всю местность перед ними. Потому и сгорели сразу два первых наших танка. Двигаться танкам по прямой дороге было нельзя, а обходного пути не было.

И что придумал Денисов… Мы, танкисты, все спешились и вместе с автоматчиками, сапёрами и другими обслуживающими подразделениями должны были наступать по правой и левой сторонам дороги. «Под ружьё» поставили каждого, кто мог держать винтовку или автомат. Экипажам комбрига и комбата было поручено поддерживать наступление своим огнём. А сами Денисов и Красильников возглавили группы, которые наступали по правой и левой сторонам дороги соответственно.

Я со своим экипажем попал в группу Красильникова. Мы наступали, используя для прикрытия дома, деревья и кюветы. Немецкие автоматчики палили по нам без конца, но их огонь не был прицельным. А мы стреляли только по целям, когда они появлялись.

Продвигаясь, мы брали занятые немцами дома. Поначалу делать это приходилось буквально штурмом. Фрицы пользовались тем, что уже наступила ночь. Они прятались на чердаках и в огородах рядом с домами. А потом открывали огонь нам в спину. Чтобы бороться с ними, наш комбат сразу выделил несколько небольших групп автоматчиков. А мы продолжали движение вперёд. Когда прорвались к нашим подожжённым танкам, то увидели за домами две немецкие самоходки. Они вели огонь по нашим автоматчикам, наступавшим по правой стороне дороги. Мы обошли дома справа, двумя группами бросились на самоходки и захватили их. Оставшиеся в живых немцы стали отходить к центру села, отстреливаясь из автоматов.

От домов, возле которых были самоходки, хорошо просматривались зажжённые немцами постройки в ещё не освобождённой нами части села. Из-за пожара дорога до подбитых танков была очень хорошо освещена. Благодаря этому, немцам и удалось так точно подбить две наши машины. И если бы комбриг вовремя не узнал от разведчиков об их замысле, ещё не один наш танк они бы там спалили бы. Мой был бы как раз третьим. У меня тогда аж дыхание перехватило, когда я осознал, насколько был близок к смерти.

Наше продвижение временно остановилось. Фрицы отошли за гребень высоты. Было ясно, что у них там заранее подготовлены позиции. Они оттуда могли обстреливать всю близлежащую местность.

А мы ведь двух танков лишились, да и в автоматчиках потери значительные… Пришлось закрепляться на достигнутом рубеже. Комбриг организовал круговую оборону на освобождённой половине села. А нам приказал пополнить боекомплект, дозаправиться и похоронить погибших.

Я оставил своего механика-водителя Удода и радиста-пулемётчика Орлова дозаправлять танк, а сам с заряжающим отправился к подбитым машинам. Не поверите, где-то в глубине души даже жила надежда, что кому-то удалось спастись. Первым мы обследовали танк Лихолитова. В нём все были мертвы. Механик-водитель сжимал обеими руками рычаги, пулемётчик лежал рядом, скрючившись, а на боеукладке, притулившись к моторной перегородке на корточках сидел заряжающий. Командира в танке не оказалось. Его мы нашли за кормой «Т-34», в колее. Но он тоже не спасся. Мы положили Лихолитова на накидку, стали рассматривать тело. Оказалась, что одна из пуль попала ему как раз в сердце. Во втором танке живых тоже не было. Мы выкопали общую могилу справа от дороги, чуть ниже гребня, где стояли подбитые танки.

На следующее утро, ещё до рассвета, меня вызвал к себе комбат и приказал мне с моим экипажем идти в разведку боем. Мы должны были выявить огневые средства противника и захватить плацдарм на дороге, пересекающей село, в том месте, где располагались хозяйственные постройки.

Мы начали движение вперёд с первыми лучами. Мой танк сопровождали два взвода автоматчиков. Правда, сформированы они были в основном из химиков, сапёров и бойцов других подразделений управления бригады.

По нам сразу же открыли огонь немецкие танки и самоходки. Лупили бронебойными снарядами. Причём резко пересечённая местность позволяла им хорошо маневрировать. Сделав несколько выстрелов, они меняли позицию. Плюс к тому, как выяснилось, за ночь фрицы успели вырыть окопы в половину человеческого роста. Из них они открыли такой огонь, что нашим автоматчикам пришлось прижаться к земле. Но я знал, что делать. Мы начали палить осколочными снарядами по немецким окопам. Фрицы стали выскакивать оттуда и короткими перебежками уходить по садам, прятаться за дома. Но и оттуда они продолжали вести огонь. А если танк приближался к строениям, то фрицы с чердаков бросали на нас гранаты. Приходилось каждый чердак обстреливать из спаренного и лобового пулемётов, а потом уже подходить под прикрытие дома.

Бой продолжался часа два. Мы вышли к хозяйственным постройкам. Продвигаться дальше не могли. В пулемётах кончились патроны, да и снарядов остались считанные единицы. Я доложил по рации комбату. Он приказал удерживаться на занятом рубеже и ждать подвоза боеприпасов.

Мы решили, что пока будем ждать, всем экипажем постараемся засечь, откуда ведут огонь противотанковые орудия и боевая техника врага. Однако это было непросто. Немецкие автоматчики несколько раз начинали атаку. Мы стреляли по ним осколочными снарядами, и они откатывались к домам. Но танки и самоходки пехоту не сопровождали, а хаотично постреливали из глубины села, где у них были замаскированные позиции. Конечно, благодаря этому нам было легче удерживать рубеж. Но мы не могли узнать, сколько же боевой техники у противника. Нужно было как-то вызвать их ответный огонь на себя. И мы, хотя снаряды и были на исходе, маневрируя среди построек, стреляли по наиболее подозрительным местам в глубине села. Но так и не засекли огневые позиции.

Наконец, к нам на танке с разорванной пушкой привезли снаряды с боеприпасами. А мне передали приказ, чтобы я на этом танке явился на КП бригады. Я оставил за себя заряжающего Диамидова, приказал пополнять боекомплект, а сам поехал на КП.

Командный пункт располагался в доме на левой стороне дороги. В комнате, куда меня привёл офицер связи, находились командир и начальник штаба бригады, командиры батальонов. Я доложил о ситуации. Комбриг после короткого обсуждения приказал, чтобы на рубеж, занятый моим танком, выдвинулись ещё три «тридцатьчетвёрки». А потом мы должны были с ними вместе атаковать противника. Два танка должны были наступать в направлении гумен, глубоко обойти окраину села и атаковать правый фланг немцев. Ещё один танк должен был наступать слева на отдельные дома. А мне на своём танке было приказано наступать по центру села. То есть было задумано, что наши танки, наступающие справа и слева, отвлекут на себя противника, а я с автоматчиками стремительным броском преодолею пространство до домов в садах. И тогда мы вместе должны были овладеть второй половиной села и оседлать Проскуровское шоссе.

На практике получилось, конечно, совсем не так гладко. Когда я выдвинулся из-за хозяйственных построек, то сразу попал под обстрел немецких танков. Мы развили максимальную, скорость, какую могли, чтобы побыстрее проскочить до занятых немцами домов. Я, чтобы улучшить обзор, поднялся и уселся на спинку сиденья. Приоткрыл люк над головой и смотрел через получившуюся щель. Мне стало видно, что немецкие танки используют углублённые дороги, пересекающие село. Они выходили к центру дорог и, сделав выстрел, снова скрывались в этих естественных укрытиях. Оттуда же палили и противотанковые орудия.

Я скомандовал заряжающему зарядить пушку бронебойным и стал ждать очередного их выхода. Как только показался первый танк, я сделал по нему два выстрела. Он задымился. Я приказал механику-водителю на большой скорости двигаться вперёд. Достигнув садов, около одного из первых домов мы укрылись за погребом, обложенным дёрном. Я увидел противотанковое орудие и выстрелил по нему. Оно замолкло. Мы дожидались, пока подойдут наши автоматчики, и вели огонь из пулемётов по немецкой пехоте. Фрицы отходили вглубь садов, где также были дома.

Но вот, наши автоматчики подтянулись. Я скомандовал водителю двигаться дальше. И тут по низу башни нашего танка внезапно ударил снаряд. Её заклинило. Не успели мы опомниться – второй удар. На этот раз по люку механика-водителя. Снаряд пробил его, срезал голову Георгию Удоду и, пройдя меж моих ног, попал в мотор, который сразу заглох.

Наш танк остановился. От моторного отделения потянуло дымом. Мы с заряжающим вытащили механика-водителя на бронеукладку и попробовали завести мотор. Однако ни стартер, ни сжатый воздух не проворачивали коленчатый вал. А из-за того, что заклинила башня, у нас не было обзора, и мы не могли вести огонь из пушки и спаренного с ней пулемёта.

Немецкие танки продолжали нас расстреливать. Третьим снарядом сорвало люк механика-водителя, четвёртый продырявил правую звёздочку с гусеницей. Огнетушители, как ни странно сработали. Хотя срабатывали они далеко не всегда. Но всё равно в танке становилось дышать всё труднее и вскоре стало невозможно находиться.

Я приказал радисту-пулемётчику снимать лобовой пулемёт. А мы с заряжающим стали стрелять по немцам из автоматов. Фрицы ведь увидели, что наш танк потерял боеспособность, к нам бежали… Наши очереди заставили их немного отступить. И тут по нашему танку снова как ударило. В ушах зазвенело, думали, что конец, но пришли в себя. Видим, по левому борту сварка разошлась, щель шириной больше ладони. Хорошо, наш радист Орлов уже снял пулемёт. Я приказал ему выпрыгивать из танка и прижать наступающих немцев к земле пулемётным огнём. А сам с заряжающим давал очереди из автоматов по приближающимся фрицам.

Выбираться из танка мы решили все через верхний люк от заряжающего. Наш танк стоял так, что нижний люк упирался в кочку, и выбраться через него было невозможно. Оставался единственный шанс – спрыгнуть через люк на моторное отделение и быстро скатиться с него на землю, а потом укрыться за погребом. Однако Орлов замешкался, вылезая из люка. Его изрешетили пулями, и он упал обратно в танк прямо на руки заряжающего Диамидова. Тот уложил его рядом с Удодом, взял его пулемёт и рывком выбросился на моторное отделение. Ему повезло. Он скатился за погреб и открыл огонь из пулемёта по немецким автоматчиком, которые были уже рядом с нашим танком. Я быстро забрал документы и оружие убитых товарищей и так же выскочил из танка.

Мы лежали рядом с заряжающим и непрерывно стреляли. Но долго так продолжаться не могло. По счастью, тут подтянулись и наши автоматчики. Без них нам, наверное, пришёл бы конец.

Совместным огнём мы заставили немцев отойти от дома. Наш разбитый танк остался как бы в нейтральной полосе. Я видел, что через жалюзи и открытые люки уже пробивался чёрный дым. Но ещё можно было спасти его корпус и ходовую часть, если отбуксировать танк в безопасное место. Я посла заряжающего на КП батальона за тягачом. А сам в это время стал выполнять роль командира автоматчиков и вместе с ними удерживал занятый рубеж.

Через некоторое время Диамидов возвратился на танке с разорванным стволом пушки. Этот танк подошёл вплотную к нашей «тридцатьчетвёрке». Они через свой люк зацепили её тросами и задним ходом стали медленно отходить за укрытие. Отойдя за наш рубеж, Диамидов вместе с несколькими автоматчиками вытащили через люк тела Удода и Орлова и отнесли их в безопасное место. А танк в конечном итоге спасти не удалось. Вскоре из его жалюзи показались языки пламени. Тогда его оттащили немного в сторону. И он сгорел на наших глазах. Это было тяжело, всё-таки мы воспринимали танк, как свой дом. Только гибель товарищей далась ещё тяжелее. Сейчас я даже не вспоминаю о моих товарищах, а они вечно у меня стоят перед глазами, те молодые ребята, которые так и не стали стариками. А на поле боя мы не то, что о друзьях, мы о своей жизни не думали, только о том, как уничтожить больше вражеских сил. Это на самом деле так. И многие ветераны вам скажу то же самое. Наверное, именно в нашем поколении надо было родиться, чтобы это полностью понять.

Бой продолжался. Я с заряжающим получил приказ командира батальона прибыть на КП. Там комбат поручил нам привести в боевую готовность одну из захваченных самоходок, чтобы с помощью неё отражать атаки вражеской пехоты. Но это не удалось сделать. Самоходка оказалась без горючего, а из её пушки был вытащен клин затвора, который не удалось нигде найти. Не солоно хлебавши мы возвратились на КП. Тогда комбат приказал мне явиться в распоряжение начальника штаба бригады майора Макшакова. Тот возложил на меня обязанности офицера связи и приказал уточнить место нахождения трёх танков, участвующих в атаке. А также выяснить обстановку в районе их действий.

Сначала я решил двинуться по маршруту танка, который наступал слева от меня. Когда достиг садов и вышел к домам, автоматчики показали на горящий танк. Пока они объясняли мне, что да как, справа из-за домов показалась кучка солдат. Они вели под руки обгоревших командира танка и пулемётчика. Я вернулся с ними на КП бригады, доложил начальнику штаба обстановку и пошёл к дежурному по штабу, чтобы узнать хоть что-то о танках, наступавших справа. Но он сказал только, что последнее сообщение от них было, когда они вышли на окраину села. Ребята докладывали, что встретили сильное сопротивление, а больше связи с ними не было. Радист танка комбрига также не сообщил мне ничего нового: у него тоже внезапно порвалась связь с ними. Однако тут на КП появился радист-пулемётчик одного из этих танков и рассказал, что машины подожжены. В живых остался только он и механик-водитель его танка, раненый в живот. Но тот не мог идти с таким ранением, и радист-пулемётчик спрятал его в подвале одного из домов. (Потом ночью его удалось забрать оттуда и принести на КП. Он оставался жив, его отправили в Красилов в медсанбат.)

Вот и считайте, продвинулись мы вглубь второй половины села всего на полторы-две сотни метров, а потеряли несколько танков…

У нас сложилась очень сложная ситуация. 1-й танковый батальон вёл бой в селе Баглайки, а мы ведь рассчитывали, что его перебросят к нам в Западинцы. А тут ещё такие потери техники. Положение надо было как-то спасать. Наши командиры бросили на восстановление танков все ремонтные силы – заместителей командиров рот по технической части, танковых техников, ремонтников, механиков-водителей. Запасных частей к танкам не было, а из-за распутицы получить новые было нельзя. Поэтому занимались теми танками, где не нужно было ничего особо заменять. В результате к ночи они вернули в строй два танка. Комбриг поставил их в оборону на участке, где сгорел мой танк.

Ночью у нас то и дело возникали коротки перестрелки с немцами. Они то и дело постреливали из пулемётов, автоматов, их осветительные ракеты постоянно освещали наш передний край. Видимо, боялись фрицы, что мы по темноте пойдём в атаку. А у нас даже техники для этого толком не было. Надеялись, что 1-й батальон к ночи закончит бой за Баглайки и подойдёт к нам на подмогу. Не тут-то было! Фрицы там тоже упорные попались и не спешили сдавать село.

Однако к утру у нас наступило затишье. Мы надеялись, что немцы всё-таки оставили вторую половину Западинцев. Но едва наши танки чуть выдвинулись из-за своих укрытий, несколько снарядов ударилось в землю возле их бортов. Причём одна из болванок отрикошетила от земли и уже на излёте угодила в начальника штаба батальона старшего лейтенанта Петра Ивановича Осипова. Его пришлось эвакуировать в медсанбат, но он остался жив. А вот комбата своего мы через несколько часов потеряли.

Во второй половине дня на КП прибежал его ординарец и рассказал, что они с комбатом ходили в разведку. Пробрались к домам, занятым немцами, а когда попытались перебежать от одного дома к другому, раздалась автоматная очередь. Красильников упал. Ординарец перевязал ему рану и оттащил к нашим автоматчикам. А на КП прибежал за носилками, чтобы доставить комбата сюда. Командир бригады крепко выругался, услышав о такой «самодеятельности» комбата, но носилки за ним сразу отправил и врача вызвал. Когда врач раздел Красильникова, оказалось, что пуля вошла в него чуть выше пупка и осталась в животе. Спасти комбата могла только операция. Но операцию могли сделать лишь в медсанбате. Но его туда доставить не успели. Когда за Красильниковым пришёл танк, вышел врач и сказал, что комбат скончался.

В командование батальоном вступил его заместитель – капитан Алексей Рябых. А погоревать о Красильникове мы не успели. На КП прибежал связной от автоматчиков, которые прикрывали северо-западную окраину села. Оказалось, что на их участке наступает до роты немецкой пехоты. Её продвижение поддерживается миномётным огнём.

Комбриг приказал немедля поднять в ружьё весь штаб бригады. На окраину села нас вывел сам начальник штаба майор Макшаков. Немцы к тому времени успели подойти уже почти вплотную. До них было 600-650 метров. Их пулемётчики вели прицельный огонь по нашим огневым точкам. А у нас ведь были только автоматы и карабины. Хорошо, Макшаков тогда отдал приказание, чтобы один из танков, прикрывающий центр села, переместился сюда и помог отразить атаку немцев.

Пока танк шёл к нам, фрицы подбирались всё ближе и ближе. До них оставалось уже не более трёхсот метров, когда появился наш танк. Он сходу открыл огонь по наступающей пехоте. И фашисты начали беспорядочно отступать, неся потери.

Но только отбили мы эту атаку, а нам тут же донесение: немцы атаковали наших в центре и на другой окраине села. Соответственно, танк свою работу выполнил – его обратно в центр. Нас тоже всех перебросили, только охранение оставили.

На другой окраине атака немцев успеха не имела, а вот в центре у них большое численное превосходство было, и они сумели потеснить наших автоматчиков. Фрицы обошли танки и почти вплотную продвинулись к штабу нашей бригады. Но ничего вместе со штабистами, связными, писарским составом мы остановили атаку. Ручные гранаты в немцев бросали. А тут ещё наши танки подошли. Отбросили мы фашистов общими усилиями.

Ночь прошла такая же, как перед этим. Немцы время от времени беспокоили пулемётным огнём, пускали осветительные ракеты. А под утро к Западинцам от Красилова подошли подразделения 23-й мотострелковой бригады. Один её батальон вошёл в село. Уже полегче нам на душе стало. А ещё через пару часов наша бригада пополнилась несколькими отремонтированными танками. Пришёл и 1-й танковый батальон. Баглайки они освободили. С такими силами мы уже и взяли село окончательно.

Вскоре после этого нашу бригаду вернули в её родной корпус. Мы после Западинцев наступали в направлении Чёрный Остров – Волочиск, и под Волочиском уже в начале двадцатых чисел марта соединились с частями корпуса.

Тогда уже наступали в направлении Скалат – Гусятин – Каменец-Подольский. Не думаю, что стоит обо всём рассказывать подробно. Единственное, мне хотелось бы прочесть несколько строк из стихотворения поэта Михаила Львова «У входа в Скалат». Оно посвящено начальнику штаба нашего корпуса полковнику Лозовскому:

Полковник, помните Скалат,

Где «тигр» с обугленною кожей

И танк уральский в пепле тоже

Лоб в лоб уткнулись и стоят?

Полковник, помните, по трактам

Тогда и нас водил сквозь смерть

Такой же танковый характер –

Или прорваться, иль сгореть.

– А со своей женой Вы в период тех же боёв познакомились?

– С Екатериной Антоновной я познакомился как раз, когда мы освободили город Гусятин. После этого больше полутора лет переписывались, а 4 декабря 1945-го года расписались. Уже идёт 63-й год нашей совместной жизни.

– Что из войны помнится ярче всего?

– Очень многое. К примеру, вот один момент, который повторялся периодически. После боя мы собирали своих погибших ребят. Обычно сразу не было возможности их похоронить, и мы складывали их тела в прихожей занятого дома – прямо на пол, устланный сеном. А живые уже шли спать в дом. Мы же командиры о своих подчинённых в первую очередь беспокоились, о нашей боевой технике. Поэтому последними ложились спать. И очень часто места в хате для нас не оставалось. Вот и укладывались в сенях рядом с нашими погибшими ребятами. И знаете, никакого страха при этом не было, никаких таких мыслей. Это же наши друзья были, с которыми мы в этот же день ещё вместе ели, пели, жили.

– А непосредственно из боевых эпизодов?

– Их было очень много. Но столько лет прошло. Но, конечно, особенно запомнилась Берлинская операция. Тогда ведь до победы было уже рукою подать.

Я тогда был уже старшим лейтенантом и начальником штаба нашего батальона. Мог стать и комбатом, причём не раз. К примеру, при форсировании Одера погиб наш тогдашний комбат Павел Павлович Шотин. Меня начальство хотело поставить на его место. Но я поставил условие, чтобы они тогда дали мне начальника штаба. Одному ведь в тех условиях управлять батальоном было очень непросто, и не рискнул я на себя ответственность такую взять. Поэтому остался начальником штаба (майорская должность).

Но вернусь к Берлинской операции. Перед нею у нас сменился командир бригады. 4 апреля наш комбриг Денисов попал в аварию на автомашине, когда следовал на совещание в штаб армии. Он получил серьёзную травму и не мог больше осуществлять командование. Вместо него командиром бригады назначили Героя Советского Союза полковника Ивана Ивановича Прошина. С ним мы дальше и воевали.

Вечером 15 апреля командиров батальонов и нас, начальников штабов, вызвали к комбригу. Там мы получили приказ: ночью выйти на исходные позиции и к утру 16 апреля быть готовыми войти в прорыв.

И вот, утром после мощной артподготовки наша бригада, усиленная мотострелками 29-й гвардейской Унечской мотострелковой бригады и тяжёлыми танками 72-го гвардейского отдельного танкового полка, форсировала реку Нейсе и вступила в бой. Так началось наше участие в Берлинской операции.

Мы тогда овладели Черницем, Геберсдорфом. Немцы бросили против двух наших усиленных бригад танковую дивизию «Охрана фюрера» с учебной танковой дивизией «Богемия». Но нам удалось разгромить до двух полков хвалёной «Охраны фюрера». А 1-й танковый батальон нашей бригады вместе с мотострелками даже захватил в плен её штаб. Там в том числе были найдены важные документы, которые мы использовали, чтобы громить немцев на рубеже рек Нейсе и Шпрее.

Вот так мы и продвигались дальше, занимая населённые пункты. А на рассвете 22 апреля бригада в составе главных сил корпуса вышла на Берлин. Наш 3-й танковый батальон оставили в Луккенвальде с задачей совместно с артиллеристами и общевойсковыми частями не немцам прорваться из лесов восточнее города.

Утром перед выходом батальона в район предполагаемых боевых действий к нам приехали пуховцы (так мы называли ребят из 13-й гвардейской армии генерала Н.П.Пухова). У них был с собой фотограф. И мы сделали несколько снимков на память.

Встреча с «пуховцами» перед наступлением на Берлин. Слева направо: гв. м-р Соколов, гв. капитан Введенский С.М., гв. ст. л-т Шелемотов А.С., гв. м-р Сергеев П.И.

А уже утром 23-го апреля наша бригада, усиленная подразделениями 29-й гвардейской Унечской мотострелковой бригады, развила наступление в направлении Зармунд – Гютерготц – Штансдорф. Перед нами стояла задача форсировать канал Тельтов и овладеть юго-западной окраиной Берлина.

Вечером 24 апреля наша бригада, преодолевая жесточайшее сопротивление немцев, вышла к южной окраине Берлина. Там вообще жесточайший бой шёл. На улицах везде баррикады, за ними замаскированные зенитные орудия. В подвалах и дворах – фаустники. Однако уже к вечеру следующего дня мы взяли железнодорожный вокзал, овладели районом Лихтерфельде.

Самое интересное, что вести уличные бои нам очень помог один берлинский инженер русский по национальности. Он хорошо знал берлин и грамотно рассказал нам о расположении улиц, об обстановке в городе. Это многим нашим ребятам жизни спасло.

26-го апреля наша бригада овладела районом Шмаргендорф и во второй половине дня вышла в район Шарлоттенбурга. А вечером в тот же день наша бригада получила приказ развернуться на 180 градусов и наступать в направлении Потсдама.

На следующий день мы вышли к обводному каналу Тельтов севернее населённого пункта Ной Бабельсберг. Но здесь нас контратаковали фашисты. Мы чуть ли не двое суток отражали их контратаки, пока они не выдохлись. И мы продолжили движение к острову Ванзее, где сосредоточилась крупная группировка немцев. Переправиться и закрепиться на острове было очень непросто. 1 мая немцы попытались вырваться из окружения. Для этого им нужно было, прежде всего, выбить нас с острова Ванзее. И они атаковали штаб нашей бригады. В который раз пришлось на отражение атаки мобилизовывать всех солдат и офицеров. А когда почти не осталось миномётчиков, начальник штаба бригады подполковник Макшаков сам начала вести огонь из миномёта. Он был уже тяжело ранен, но продолжал руководить боем. Атаку мы отбили.

А ночью наш комбриг Иван Иванович Прошин в последний раз предупредил немцев, что их группировка будет уничтожена, если не капитулирует к утру. На рассвете немецкие парламентёры сообщили о готовности их командования к капитуляции. Вы не представляете, какой бесконечной казалась колонна из пленных, потянувшаяся с острова через переправу. И вид у немцев был совсем не геройский. Ну а каким ещё он мог быть тогда?

– Однако на этом война для Вас не закончилась?

– Да, она закончилась для меня только 16 мая. Наша бригада ведь ещё и Прагу освобождала. После капитуляции немцев на острове Ванзее в ночь на 2 мая нас начали выводить на юг Берлина. 3 мая мы уже ночевали в Штансдорфе, там же провели и четвёртое мая. А в ночь на 5 мая нам приказали пополнить боекомплект, заправиться горючим, и ждать приказа. Но мы ещё не знали, куда именно придётся двигаться. мы ждали приказа. Но ещё не знали куда именно.

5 мая в полдень мы услышали по танковым радиостанциям сообщение, что в столице Чехословакии Праге началось вооружённое восстание её жителей и они обратились за помощью к советскому правительству. И вот мы двинулись в путь. Представляете от Берлина до Праги на танках своим ходом!

Уже рано утром на следующий день наша бригада вышла к Эльбе. А там уже были американцы. Переправа через Эльбу была уже в их руках. На той стороне стояли их бронетранспортёры. Я не помню сейчас, были ли танки. Но встретили они нас не очень дружелюбно, переправа была закрыта. Мы стали у переправы.

Через какое-то время на «виллисе» подъехал наш командарм Дмитрий Данилович Лелюшенко. Он оригинально одевался тогда: в американский лётный желтоватый костюм. С рапирой всегда в руке. Иногда кое-кому ей перепадало за нерадивость. Я ему докладываю. Он спросил, есть ли у нас кто-нибудь, кто перевести сможет. У нас были такие ребята. Он направился с адъютантом и тремя офицерами к американцам. Переговорил с ними и через некоторое время сам лично подал нам команду: «Заводи! Вперёд!»

У Праги мы оказались только в ночь на 9 мая. Там рудные горы были по пути, их оказалось преодолеть не так просто. Мы вышли к северо-западной окраине Праги. А Прага была вся забаррикадирована. Поэтому когда мы подошли к окраине, то волей-неволей пришлось остановиться, потому что двигаться танкам негде было. Но вскоре появились несколько человек военных чехов. Они мобилизовали население, и население сопровождало нас уже по улицам Праги, когда мы вели бои на улицах.

Жители встречали нас очень дружелюбно. Старались нам всем услужить, пищу готовили, старались остановить, чтобы побеседовать. А у нас приказ только вперёд. Даже пищу мы принимали только во время движения на танке. Чехи, чтобы пообщаться с нами, разные ухищрения придумывали. К примеру, перекрывали дороги красными полотнищами. Волей-неволей приходилось останавливаться и объяснять что к чему.

Прага в баррикадах. Эссовские городки с немцами. После освобождения президентского дворца (его тоже мы освобождали) я в одном из таких городков был парламентёром, ходил, принимал капитуляцию немцев. Мы были как раз рядом с ССовским городком, потому что пришли представители оттуда. Командир нашей бригады, ГСС, получивший это звание ещё в Финскую, полковник Прошин Иван Иванович. Мне поручил принять капитуляцию городка. Где-то было 1500-1800 немецких солдат и офицеров там. Сбор их происходил недалеко от городка. Я верно не нашёл городок, хотя после дважды был в Чехословакии. Многие места узнавал, а этого нет.

Во дворе, когда мы уже пришли, у нас в распоряжении был танк, меня сопровождал. И два были мои радиотелеграфиста из танкового батальона. Весь двор был завален стрелковым оружием. Когда уже должны были уходить оттуда, вышли, и местность эта с эсэсовского городка простреливалась. Но ещё в начале боевых действий мы были ограничены тем, что нам было запрещено вести артиллерийский огонь. Только из пулемётов и стрелкового оружия. Поэтому когда выходили уже, немцы обстреляли эту колонну. Представляете, стрельба, все разбегаются. Но я остаюсь с сержантами. Но всё обошлось. Танк обстрелял этот городок. Огневые точки были подавлены или напугались. Огонь прекратился, выстроили в колонну, и я увёл её к Президенсткому дворцу. Мы связались по рации, встретили нас, приняли этих пленных.

Потом после этого с выходом к центру на Вацлавскую площадь, это было уже к обеду, все такие ярые уже в основном по городу начали затихать. На площади нам дальше и задачу не успели поставить. И мы волей-неволей остановились. Но к этому времени уже и чехославацкие военные уже действовали, и на танках они были с нами. Был там такой сквер. Дело в мае, ещё деревья без листвы. Танки наши отвели чешские военные в сквер. Они же нам организовали охрану. Жители очень хотели, чтобы каждый из нас был у них гостем. Начали разводить наши экипажи по квартирам. Мы, конечно, обеспокоены были с командиром отряда. Командир отряда Капитан Введенский Сергей Владимирович, а я был начальником штаба этого отряда.

Мы были обеспокоены тем, чтобы танки не остались без присмотра, мало ли что может быть ещё. Поэтому несколько механиков-водителей, командиров танков остались у себя, а уже остальные поделились с этими жителями. А мы трое можем поставить себе в заслугу сохранение национального музея Чехословакии. Потому что мы втроём командир отряда и по тех ночевали в этом национальном музее. К жителям мы не пошли, нам нужно было обзор за танками иметь. А из национального музея как раз просматривался весь этот сквер. Нас ночевать туда, может, специально туда и пригласили руководители. Мы в зале, где было чучело оленя, медведя. Нам маты постелили, простынь нашли.

– Сколько немецких танков вам удалось уничтожить за войну?

– За время войны я сбил 1 тяжёлый танк, 3 средних танка и более десятка артиллерийских орудий. Участвовал в боях по освобождению Правобережной Украины, Львова, прошёл от Вислы до Одера, воевал в Нижней Силезии, в Берлине, освобождал от немцев Прагу. Среди моих наград орден боевого Красного Знамени, орден Отечественной войны 1-й степени, два ордена Отечественной войны 2-й степени, 2 ордена Красной Звезды, орден Богдана Хмельницкого 3-й степени, чешский орден «военный крест 1939 года», и около 20 медалей, полтора десятка благодарностей Сталина. Но, знаете, лучше бы той войны не было, чем иметь все эти награды. Конечно, я ими горжусь, но очень дорогой ценой они достались.