- Алексей Андреевич, как получилось, что вы решили посвятить жизнь службе в армии?
- Родившись в крестьянской семье, я не думал связывать свою судьбу с военной службой. За время службы по призыву закончил полковое училище. Но когда срок службы подходил к концу, мне и моим товарищам вдруг сообщили, что по приказу министра обороны все мы должны продолжить обучение в артиллерийском училище.
Отказаться было нельзя. Шёл тридцать восьмой год. В моей памяти до сих пор сохранился эпизод, когда утром на построении полку командуют: "Смирно!" И вдруг кричат на кого-то, стоящего позади: "Отставить! Ты враг народа!" - "Какой же я враг народа?" - недоумевает тот. Но его уже не слушают, уводят.
Немало таких арестов сохранила память. Такое было время. И всё-таки мне тогда очень хотелось поскорее вернуться домой в Пензенскую область. Поэтому решил я сказать командиру, что предпочёл бы пойти не в артиллерийское, а в танковое училище, объясняя это тем, что до армии закончил автотехникум. Так я надеялся отделаться от службы. Но не тут-то было. Командир отправил меня в танковое училище в Рязань.
- Как для вас началась Польская война?
- Как и для всех. Ранним утром 17-го сентября 1939 года Красная армия перешла польскую границу. К тому времени я уже окончил танковое училище и был офицером. Вначале мы сломали сопротивление поляков, и пошло наступление. Но уже в Беловежской пуще пришлось тяжело. Потери были у нас. Однако, преодолев сопротивление, мы дошли до Бреста. Вслед за Белоруссией наши войска двинулись на Западную Украину, где моему полку пришлось около двух недель сражаться за Львов.
А уже на обратном пути, в Могилёвской области, я познакомился со своею будущей женой, молодой воспитательницей Наташей. Однако до свадьбы было ещё далеко. В Могилёве полк пробыл только две недели, пока ночью по сигналу тревоги мы, офицеры, не сбежались в полковой штаб. Там командир полка объявил приказ, по которому мы должны были, погрузившись в эшелоны и забрав с собою материальную часть, срочно отправляться в распоряжение Ленинградского военного округа. Сразу же возникли вопросы: почему, как, зачем? Но командир полка ответил, что на это счёт у него указаний нет, и он ничего не знает. От такой неопределённости мне было немного не по себе. Да и товарищи все чувствовали то же самое. Ведь что происходило в стране тогда? В конце ноября нам объявили, что финской стороной была обстреляна территория СССР. И тогда наша Красная армия начала боевые действия против Финляндии.
С первых же дней я убедился, что война будет не такой, какой она виделась командованию, обещавшему лёгкую победу за две-три недели. Продвигаться по густым лесам, полным снайперов, было крайне тяжело. Финны были хорошо вооружены и отважно сражались. Казалось, помогала им и погода. Снег доходил до трёх метров в высоту. Зима выдалась необычайно суровой. Нам, офицерскому составу, были выданы тёплые белые шубы, солдатам - тёплые кожаные куртки. Финские снайперши стреляли преимущественно в офицеров. Даже на листовках финских было написано: "Бейте белошубников!". Но всё это оказалось лишь преддверием настоящих боёв. Дойдя до линии Маннергейма, мы вынуждены были остановиться. Продвигаться дальше было невозможно из-за очень плотного огня, который вёлся финнами. Самое страшное заключалось в том, что не было понятно, откуда стреляет враг. Из-за густой стены леса не было видно финских дотов. Нужно было что-то предпринимать. Штаб дал указание начать стрельбу прямой наводкой со всех орудий. Ну, конечно, стали вести такую стрельбу. Лес был буквально скошен. И тогда мы увидели финские оборонительные сооружения. Они имели яйцеобразную форму и были расставлены в шахматном порядке. Представляете? Железобетонные, двухэтажные. Как оказалось потом, на каждом этаже стояло по восемнадцать станковых пулемётов, а сверху над каждым дотом - артиллерийская установка. Уже после войны я узнал, что сооружения строились финнами в течение двадцати семи лет и простирались по всему Карельскому перешейку. Тогда даже подойти к ним близко нам мешал глубокий снег, в котором проваливались танки. Кроме того, перед дотами были сделаны бетонированные танковые рвы, и валялся сваленный в результате артобстрела лес.
Командование приказало подтянуть железнодорожные гаубицы (это были такие пятисотмиллиметровые орудия, снаряды к которым весили по двадцать пять пудов). Конечно, посмотришь на такую махину, и кажется, что сломишь любую оборону. Хотя шапкозакидательства, как в самом начале, уже не было. Это я точно помню. Помимо гаубиц, к атаке была привлечена авиация, сбрасывавшая бомбы по несколько сотен килограммов. В ушах стоял сплошной гул от мощных взрывов. Но к этому мы, танкисты, были в принципе привычны. А вот по-настоящему жутко мне стало, когда я увидел, что попадавшие в финские укрепления снаряды и бомбы летят рикошетом и не причиняют врагу никакого вреда. Тут уж стало понятно, что так просто для нас это не закончится.
- Панического настроения не возникло?
- Пока ещё нет. Нам говорили, что командование разрабатывает новые планы. А мне и товарищам оставалось только ждать на том же месте, никуда не отступая. Само собой, что ждать было тяжело и опасно. Финны не прекращали вести огонь. Морозы усилились и стали достигать пятидесяти градусов. Тёплая форма больше почти не спасала. Я лично промёрз так, как больше никогда в жизни.
А командование тем временем решило провести новую попытку атаки при помощи "пехотных танков", спешно изготовленных военными заводами. Знаете, что они так назвали? "Танк" представлял собой щит из двенадцатимиллиметровой брони, снабжённый окошечком для винтовки (автоматов на вооружении советской армии в ту пору не было) и для солдата, чтобы он мог смотреть, куда идёт. Вся конструкция устанавливалась на лыжи и весила более восьмидесяти килограмм. Теперь, подумайте только, разработчики вполне серьёзно полагали, что мы на этих агрегатах сумеем окружить линию Маннергейма. Разумеется, в жизни вышло совсем по-другому. Лыжи перекашивались и "пехотные танки" уходили в двухметровый снег. Многие мои друзья тогда погибли. Но особенно мне запомнилось, как ещё живой, но сильно раненый солдат пытался от боли закрыть лицо руками, но так и застыл, не успев поднести ладони к лицу.
Потери были огромными, но результата не было. Тут, действительно, настроение у нас стало соответствующим, уже перешёптываться даже начали. Тогда было приказано снова начать артобстрел и авиабомбардировку. И снова снаряды и бомбы шли рикошетом. На четвёртый день боя пехоте было приказано наступать, и… финские укрепления были взяты без какого-либо сопротивления. Как мне объяснили, от беспрерывной бомбёжки в дотах не стало воздуха. И финны ушли из них через проходивший под землёй потайной ход протяжённостью полтора-два километра. И об уходе финнов никто не знал, пока укрепления не были взяты. Потом, конечно, были новые бои, так называемая "долина смерти", много моих товарищей там погибло. Мне самому удалось каким-то чудом уцелеть. В двенадцать часов дня 12 марта 40-го года финская война закончилась. До сих пор помню точное время.
В январе 41-го я женился. И когда 22 июня началась Великая Отечественная, моя жена уже ждала ребёнка, которого я впервые увидел, только вернувшись домой после войны. Свою третью войну я тоже прошёл до конца, побывал в плену, дважды бежал и, пройдя проверку в лагере КГБ и вернувшись на фронт, встретил День Победы в госпитале.
Интервью: Максим Свириденков Лит. обработка: Максим Свириденков |
