Богодухов Николай Леонтьевич

- Представьтесь, пожалуйста!

- Богодухов Николай Леонтьевич, 26 декабря 1925 года рождения, село Шебартуй Второй Улётовского района Читинской области. Это рядом с озером Арей. Мои родители были крестьяне, можно сказать – зажиточными. Отец занимался охотой, у него было ружьё-берданка, сам пули отливал из свинца, «бил» дикую козу на 120-150 метров. Вот это ружьё помогало нам выжить, прокормиться диким зверем. Потом, когда началась коллективизация, родители вступили в колхоз в 1929 или 30-м году. Отец все, что нужно сдал в колхоз, что нужно оставил себе, а потом в 1932 году их «вычистили» из колхоза. И нас выгнали из деревни.

Позже я уже выяснил, что на отца заявил местный житель что, дескать, он «батрачил» на отца. А батраков тогда нельзя было держать. У этого местного жителя было много детей и он пришёл к моему отцу просить муки чтобы прокормиться. Потом ещё раз пришёл и привёл своего сына отработать за еду. Его сын проработал 2 дня: боронил землю. А потом «сообщил» куда следует, что он батрачил. Дали нам сутки на переселение, сначала собирались отправить в Красноярский край.

Я помню, хоть мне и было тогда 6 лет, как мы по тропе переезжали. Отец взял у знакомого бурята лошадь. Мы (отец, мать, старший брат 1923-го года) на лошади уехали через Яблоновый хребёт в Хилокский район, на станцию Хушенга. Там и жили. А младшая сестра (ей было всего четыре года) осталась в Шебартуе у моей старшей сестры, которая тогда уже была замужем. А уже позже отец забрал и младшую дочку. Так что вот так мы были репрессированы. Мы жили не на самой железнодорожной станции, а в трёх километрах от ней. Надо сказать, что нас потом реабилитировали, правда уже когда началась перестройка.

Семья у нас была работящая. Любили работать. Не пили, не гуляли, вот это, видимо, не понравились кому-то. А потом отец в 1936 году сильно заболел и умер. Он работал в колхозе на сплаве леса по реке Ингода. Сапогов тогда не было, ходил в ичигах. Вот и простыл… Похоронен на станции Хушенга.

Потом зять старшей сестры переговорил (с председателем) и нас приняли обратно в колхоз Шебартуй. Дом наш старый не отдали, нам уже пришлось покупать другой. Там и работали до самого начала войны.

- Какое образование у Вас было перед войной. Была ли в деревне предвоенная подготовка?

Образование у меня – 4 класса. Чтобы продолжать обучение, надо было ходить за 12 км в соседнее село Танга. Там тётка у меня жила, хорошая была. В субботу надо было идти домой к родителям, а в воскресенье назад – учиться. С собой еды на неделю надо было взять. А потом уже не стало обуви, чтобы ходить в школу – ичиги порваны, а купить не на что. На трудодни в колхозе ничего не купишь… Отходил я сентябрь-октябрь, ноги проморозил, простыл и отказался от школы. Мать ругалась, директор к нам приезжал, но я не захотел и стал работать в колхозе.

Предвоенной подготовки у нас не было. Может это было у тех, кто учился больше 4-х классов. А так, учился я хорошо, была хорошая память и я никогда не делал домашних заданий. На уроках внимательно слушал учителя. Вызывали к доске и всё им правильно отвечал (смеётся). Учителя были местные, с соседних деревень, молодые. Был тогда комсомольский призыв – «Все за парты». И мать моя тоже училась, она была неграмотная. А у отца было 4 класса церковно-приходской школы. Он умел читать и писать.

- У деревенского парня какие были перспективы?

- Насколько я знаю, молодёжь (мои сверстники) пошли учиться на трактористов, водителей, комбайнеров. После войны, тогда уже появились у нас комбайны-прицепы.

- Многие ветераны вспоминают, что перед войной стало жить хорошо. Деревни были большими, а поля хлебные – несколько тысяч гектаров. Колхозы были богатыми…

- Я бы не сказал, что колхозы были богатыми. Вроде бы зерна засевали и выращивали много, а мы на трудодни получали ну совсем мало. Были организованы МТС и трактора были МТС-совские, не колхозные. Всё зерно надо было сдавать государству. И какой-то предвоенный год выдался неурожайный, засушливый, тогда нам на трудодень выдали всего лишь 250 грамм зерна. Это мало, очень мало! И то это было больше похоже на зерноотходы. Хорошее зерно всё было сдано государству.

Забегая вперед я скажу, что спорил вот недавно с кем-то, что тогда жить было лучше, чем сейчас. Колхозы-миллионники были – это хорошо, согласен! Но почему в магазинах ничего не было? Потом, конечно же, когда колхозы перешли на денежную оплату, им стало лучше жить. На трудодень же ничего не купишь! Я думаю, что для государства колхозы были очень выгодны, государству можно взять всё. Война, например, началась. Мобилизовали всё – лошадей, трактора, машины. Это колхозное, а значит ничьё. А если бы частное забирали, то тогда бы уже возражали или просили компенсировать.

В колхозах голодными мы не были, но хорошего мало было. Разрешали держать одну корову в семье, но надо было сдать молоко с коровы, мясо (с родившегося телёнка). Если держишь свинью, то шкуру сдать, опалить нельзя. Кур держишь – яйцо тоже сдай.

Вот кооперативы бы из них сделали и оставили бы тех, кто хочет работать, а кто не хочет – выгнать. А колхоз не выгонял! Профсоюз там! «Это из бедной семьи!!!». А эти бедняками почему были? Потому что они были пропойцы и лени.

- Что было известно про предвоенные конфликты – Хасан, Испания, Халхин-Гол, Финская компания? Кто-нибудь из родственников участвовал?

- Зять (муж старшей сестры) был мобилизован. Он в самих боях не участвовал, так как война на Халхин-гол уже к тому времени закончилась. Он был 1913 года рождения, насколько я помню. Потом он уже погиб в Великой отечественной, где-то на Украине, кажется в Черниговской области. Прислали оттуда сообщение о том, что он без вести пропавший. Позже какая-то женщина, которая его хоронила, прислала моей сестре фотографии, письма, документы из его гимнастёрки. К нему после войны на могилу ездили мои племянницы. Когда начался этот приграничный конфликт с Японцами, многих из нашей деревни призвали, я это хорошо помню. Призывали только тех, кто уже раньше служил в армии.

А когда началась Великая Отечественная, то уже забирали всех на второй-третий день. Приехал специалист военкомата, при каждом сельсовете был военно-учётный стол. Наш сельсовет был на две деревни – Шебартуй и Новосалия. И их сразу мобилизовали. Они были примерно 3 месяца перед войной на переподготовке, их тогда призывали.

- Было ли ощущение войны?

- Чувствовалось, хоть и телевизоров тогда не было. Радио в деревне тоже раньше не было. Появилось оно где-то в 1940 году. Был такой у нас Кульдин Давид Иннокентьевич, колхоз отправлял его на курсы (радиоспециалистов). Потом закупили сухие батареи для питания радио, электричества тогда у нас не было. Нам, пацанам, интересно было наблюдать за его работой, как из приёмника «пищит» и «трещит» когда он крутит регуляторы. Телефона не было в деревне тоже. Помню где-то в 1932-33 году, когда в деревню пришла первая машина, мы с братом под лавку от страха прятались. Потом уже у нас в колхозе появились «Полуторка» и ЗиС-5. А после начала войны их все у нас забрали. И трактора тоже. Только оставили старый колёсный ХТЗ. И я работал на нём с трактористом Михаилом Мирошниковым. Этот трактор постоянно ломался. А надо было пахать, чтобы сдать зерно в фонд обороны. Приходилось допахивать на конях. Я делал три нормы (1 гектар и 33 сотки) в день. И так каждый день. Запчастей на технику не хватало.

- А как Вы узнали, что война началась? Что говорили старожилы? Какое было настроение?

- Я помню, было воскресенье, нас отпустили отдыхать, купались на речке. Увидели, что кто-то скачет на коне из сельсовета (соседней деревни). Вестовой мы их называли. Приехал в деревню и объявил, что началась война. Было предчувствие приближения. Особенно у тех, кто в армии уже служил. Тот же зять, когда пришёл с Халхин-гола, говорил об этом. Ведь младший командный состав постоянно призывали на переподготовку. Мы бегали утром слушать радио к нашему связисту. Конкретно, конечно же, не говорили. Но в сообщениях о международном положении звучала тревога.

Наши старожилы говорили, что война долго не продлится. От силы три-четыре месяца и мы немца расшибём. Вышли уже тогда фильмы «Чапаев» и «Трактористы». В это верили же тогда. Бабы наши деревенские разговаривали между собой что перебьют мужиков наших (смеётся), что останутся без мужиков. А может Бог милует!

Также привозили газеты, собрания проводили, разъясняли. Письма приходили с фронта, вся деревня сразу была в курсе. Радио-юбка! (смеётся). Пошла в магазин – рассказала, что Алёшка пишет, что Ванька пишет. Особо ничего не писали – что на фронте, что воюет!

- Что думали о Москве в тот период, когда к ней подходили немцы. Что думали о Сталинграде в период Сталинградской битвы и какое первое впечатление произвели на него разгром немцев под Москвой, под Сталинградом и на Курской дуге.

- По-разному думали, понимали, что немец настолько сильно пёр. Думали, что вот, Москву заберёт немец, и нам капут. Это одни так думали. А другие – ничего! Мол, Россия длинная, справимся! В основном старики так думали. Когда под Москвой немца отбили, радость, конечно, была же, настроение поднялось у народа. Те старики в нашей деревне, которые воевали с немцем ещё в первую мировую, говорили: «Так Германия, она же небольшая. Откуда у неё так силы набрал этот Гитлер»? (смеётся). Почему так прозевали? Ведь заводы наши работали и танки выпускали. И вдруг всё полетело кувырком».

Вести с фронта нам сообщали по радио, пока нашего радиста не забрали в армию. Аккумуляторы потом сели. Почта всё равно приходила. Правление колхоза выписывало газеты. Иногда проводили собрания и рассказывали (обстановку). Старались донести. Был у нас секретарь партийной организации – Хохряков Сергей Никитович. Он молодым был парнем, но ему молотилкой руку оторвало, и его невоеннообязанный. И вот он проводил лекции, приезжал рассказывать обстановку на фронте. Хорошо, что этим делом занимались. Потому что паникёры были, есть и будут. А секретарь может и привирал немного, но это было надо.

Конечно же, нас впечатлил очень хорошо разгром немцев под Сталинградом, Курская дуга. Во время Курской я уже в армии был, там настроение поднялось. Когда нас уже привезли в Улан-Цирик, наш полк разделили по всей дивизии. В 36 дивизии был 24 полк, 76 полк и 149-й. Я был в 76-м. Командир полка выстроил весь 76-й полк. Объявил что Курскую дугу закончили и приказал командирам батальонов, взводов, рот рапорта об отправке на фронт не принимать. Никуда отправлять не будут, мы нужны здесь! Здесь стоит миллионная японская армия. И он (японец) в любую минуту может напасть.

А так отправляли, желающих много было, рапорта писали и их отправляли. Я не писал – приказ есть приказ! Мать моя тем более нам наказывала, чтобы мы молчали, потому что мы сыны «Врага народа», не болтали.

- Были в наших краях эвакуированные с запада? А ссыльные из западных союзных республик?

- У нас в деревне таких не было. После войны уже были добровольцы, завербованные. Несколько семей.

- Что можете рассказать про чистки 30-х годов?

- Страшное время было. Еще в начале коллективизации в начале 30-х был у нас такой Мирошников, он скрывался с семьёй в лесу на Яблоновом хребте. Выкопал землянку и там жил. Он попал под раскулачивание, выселение. Охотники наши знали, где он скрывался, в том числе и мой отец знал. Встречался с ним, тот просил молчать. И вот как-то потерялся колхозный бык. Колхозные мужики пошли его искать по следам, как раз выпал снег. Вычислили, этот Мирошников застрелил быка, чтобы пропитаться. Судили его потом.

Мой дядя Гриша (Богодухов Григорий Семёнович 1898 г.р.), брат отца. Он был «горячий» и его расстреляли. Он всё говорил что с колхозов толку не будет. Я потом, во время перестройки, читал его дело из архива КГБ. Тогда везде было доносительство, вот и донесли…

Как у нас в деревне говорили: «Воронок проехал!», одного - двух мужиков забрали.

У нас как говорили, что-то: «Радио-радио, всю скотинку сгладило… и добралось до мужиков… и мужиков сгладило…». В том смысле, что весь скот отобрали в колхозы, одновременно как радио появилось в деревне.

- Когда и как Вас призвали?

Брата моего старшего забрали на войну в начале 1942 года, а меня призвали в 43-м уже. Как-то мне (уже сейчас) один сказал: «Почему ты добровольцем не пошёл?» Я ему и отвечаю: «Как бы я пошёл, если военкомат за 110 км был от нас! Транспорта никакого не было, а председатель колхоза лошадь не даст!». Мы были рабочей силой в колхозе (косили, пахали, боронили) и нас не отпускали. Паспортов у нас не было, и если бы я пришёл в военкомат без паспорта…мне ещё и 17-ти лет тогда не было, кому я там был нужен?

В конце 1942 года призвали тех, кто родился в 1924 году, а в марте 43-го и меня. Я один приехал в Улёты (райцентр) в военкомат. Лейтенант проверял. Никакой не было медкомиссии. Спросил меня – болеешь, жалобы какие-нибудь есть? Ответил – нет. Потом он посадил меня на попутную машину. Я в Чите ни разу не был, он наказал водителю чтобы довёз меня до Красных казарм. Водитель в Чите довёз меня только до Кузнечных рядов и мне пришлось дальше идти пешком до казарм. А там как раз в это время освобождали из тюрем и организовывали штрафные роты.

Я сдал свои документы, устроили меня где-то на полу, а утром обнаружил свой мешок весь разрезанный без харчей, которые собрала в дорогу моя мать. Один калач остался под головой (смеётся).

Там был пересыльный пункт, мы пробыли дней двадцать. Потом нас отправили в Цугольский дацан. Там был расположен 386-й запасной стрелковый полк. Сначала стали учить меня в качестве пехотинца, учили месяца два или три. Это был 1943 год.

Кормили в полку плохо, жиденько, каши там маленько, кусочек хлеба. Ну я в детстве-то как-то наголодался, мне было не очень туго, а вот некоторые сильно страдали. Даже мой двоюродный брат (по отцу, он тоже 25-го года рождения, как и я, также в деревне жил) стал таять от голода прямо на глазах. Похудел совсем. Силы не было никакой. И их, таких много там было, определили в оздоровительную роту. Там кормили хорошо. Я в полку учился на пулемётчика, станковый пулемёт Максим.

- Ленты какие были? Задержки были при размокании ленты?

- Матерчатые. С задержками не встречались, так как стреляли мало. Как говорится: «Прицел постоянный - патрон деревянный!» (смеётся). Экономили же всё! Дали нам по три-пять патронов стрельнуть.

- Сапоги носили либо ботинки с обмотками?

- Ботинки с обмотками. Было, примёрзнет эта обмотка к ботинку. Тревогу сыграют (бывало по несколько раз за ночь), ботинки надел, а обмотку выронил, раскатились эти два метра. А там уже строй выстроен (смеётся). Распихаем их в карманы и потом уже заматывали. Без конца были тренировки, была у нас строевая подготовка, и физическая тоже. На турниках различные упражнения делали. Поначалу тяжело, конечно же, несмотря на то, что я в деревне работал, снопы возил-грузил (норма - 1000 снопов в день). Но потом научился, окреп, хорошо стали получаться упражнения. Пищи мало было и силы не хватало…

- Где Вам пришлось служить?

Это было, насколько помню, в июле месяце. Как раз Курская дуга начиналась… и нас, как раз, накормили хорошо, построили, командир полка выступил. Сказал, что мы поедем на фронт – защищать Родину. От наших казарм до железнодорожной станции Оловянная было шесть-семь километров. Ушли туда, погрузились в вагоны - теплушки. Долго ждали отправления, ужинали сухим пайком. Довезли нас до станции Дивизионная (под Улан-Удэ), там опять толкали-толкали и развернули на восток. И вместо фронта нас в Монголию привезли, в город Баян-Тумен (Чойбалса́н). Там уже шла узкоколейная железная дорога. И вот нас пересадили в эти вагончики, и мы ещё около ста километров ехали до места под названием Улан-Цирик.

Там стояла 36-дивизия. Солдат в ней мало было, в роте по взводу, вот нас на пополнение определили. Мы с 386-го мотострелкового запасного полка в 76-ю мотодивизию. Учили, гоняли основательно. Там мы копали противотанковый ров, вокруг дивизии. Мало пришлось, но всё равно досталось. А земля там как каучук, глина такая. Кайлой ударил – немножко отковырнул. Потом лопатой… (смеётся). Норма – три кубометра выброси! Старики, которым лет по 40 было (они нам казались такими стариками), не выдерживали, а мы, молодые (17-18 лет) – тут же упал, уснул и восстановился.

Стреляли мало. В основном - изготовка, прицел, патроны экономили. Винтовки были сначала системы Мосина, а потом нам выдали СВТ. Она так хорошо стреляла, но единственный недостаток у ней – если песок в затвор попадёт…

Мы были на стрельбищах, мне дали три патрона, все три хорошо попали. Дали ещё два, опять – не промахнулся. Мишени были от нас наверное на расстоянии метров 200-250. На завтра приходит лейтенант и забрал меня и ещё одного, Гошу Носкова, в разведку. Служили в разведроте. Учили нас мало-мало: стрелять хорошо, наблюдать хорошо, выдержка чтоб была, чтоб не кашлял (смеётся), чтобы не чихнуть во время разведки и не выдать себя.

А там же недалеко граница с Маньчжурией была, примерно в 18 километрах. Там стояла дивизия Квантунской армии против нашей. И вот они, сволочи, иногда границу нарушат, пограничники передадут и нам сразу тревогу поднимают. И на границу.

- Провоцировали…

- Провоцировали. Мы до того злые были (смеётся)! Нам всё говорили: «Придёт время – отомстите!» Особенно зимой (тяжело). Холодно же! Пустыня, особенно если ветра подуют, во рту песок на зубах трещит. Снега нет, буря поднялась!

Часто они это делали. А вот когда Курская дуга закончилась, всё – они притихли! И ни одного раза не нарушили. Может, потом и были одиночные переходы, а то раньше до роты, а то и до батальона (количеством) переходили, в полном боевом обмундировании. Поднимали тревогу, выматывали нас. Мы выдвигались по тревоге, окапывались, ждали и не стреляли лишний раз, чтобы не спровоцировать войну.

Вот в фильме «Приказ: огонь не открывать»абсолютно точно, много похожего. Как мы пришли, окапывались, землянки… Точнее те события, которые до нашего еще прибытия были. Этот фильм я считаю абсолютно достоверным. И фильм «Председатель» с Михаилом Ульяновым в главной роли, про колхозы. Истинно точно, абсолютно точно!

В 1944 году казармы были не еще достроены. Печку растопили колотыми брёвнами, спали на нарах, из постели – шинель и рюкзак. Ни одеяла, ничего!

- Холодно было в казармах?

- Не-ет! Казарма была полная, надышат! Топили в основном травой перекати-поле.

Даже кухня топила печь и варила этой травой. Каждый день взвод выделяли на это дело снимали обмотку (с ботинка), насобираешь, скручивает и несёшь траву. Но жарко она горит.

- Там тоже плохо кормили?

- Плохо! Третья тыловая (норма). Правда давали уже 600 граммов хлеба на сутки . 3 раза по 200 грамм. В обед там суп, но жиденько…Какое там масло!? Может заправляли суп чем-нибудь…Плавает! Слабенько кормили.

- Всегда хотелось есть…

- Да, всегда! Я как-то с внуками, когда разговариваю, говорю им: «Шесть с лишнем лет в армии отслужил и ни разу досыта не ел!» (смеётся).

Вот так и ходили мы на границу, от Улан-Цирика примерно в 18 км. Когда нас подвозили, когда пешими шли, вечером наблюдать. Боялись, чтобы внезапно не напали. Потому что они вооружённые стояли. Их видно, там сопка! Мы заходили на возвышенность, которая была расположена в нейтральной зоне и наблюдали в бинокль. Было слышно хорошо (это теперь у меня слух не очень). Если там машины загудели-заработали, то мы передаём. Чтобы не было так как Германия напала - внезапно. В разведке я пробыл месяца три или четыре.

А потом пришёл к нам какой-то капитан, нас построили и он спросил: «Кто есть шофёры?» Это был декабрь 43-го. Тогда это не сейчас, шоферов было мало. Спросил он, есть ли среди нас трактористы. Я подумал, что я же ездил в колхозе на тракторе, хоть и был не трактористом, а прицепщиком. Мне наш тракторист давал трактор, проехать за рулём. У нас тогда были колёсные трактора из МТС, марки ХТЗ, НАТИ, потом появились ЧТЗ, пахали на них. Я вышел из строя и со мной двое или трое вышли, вот так я попал в противотанковый дивизион.

Я знал что он там стоит, этот противотанковый дивизион. Там машины стояли, пушки. Пришли туда, поселили нас, выдали аттестат. На следующий день стали проверять, кто как ездит за рулём. По началу плохо, но потом научился хорошо.

- На какой машине?

- На ЗИС-5, ещё была «Полуторка» ГАЗ-АА. Поучили нас, потом поехали в Баян-Тумен. Там база была, и мы получили Студебеккеры и пушки новые, 76-милиметровые (ЗИС-3). Сначала в нашем дивизионе были 45-ки (пушки), ещё какие-то…Такие, как стрелять начинают, то голова аж ломится. А на ЗиСе дульный тормоз был как глушитель… Не так!

Замполит у нас был, капитан, уже не помню его фамилию, такой настойчивый. Мы постоянно тренировались в буксировки прицепа (вместо пушки), чтобы с первого раза попадать задним ходом в вырытый капонир. Очень много было водителей, у которых это плохо получалось. Я этому как-то быстро научился – понял, как надо делать. Редко когда мимо капонира проезжал. Мы тренировались с пушками ЗиС-3 (их называли дивизионными), 45-ки были только в пехоте. Пушки изучали, конечно же, командир орудия и наводчик. А наше, водителей, дело тренироваться на машинах. Но мы тоже наблюдали, состояли в расчёте и могли заменить выбывшего солдата. Нам показывали, как наводить орудие, заряжать и так далее… Небольшие, но навыки были.

Расчёт орудия состоял из 9-10 человек (вместе с водителем). Состоял из командира орудия, наводчика, заместителя командира орудия, заряжающего, подтаскивающих боеприпасы, водителя. Расчет ездил в кузове. Там же лежал и боекомплект.

В начале 1945 года пришли к нам майор и лейтенант, выстроили перед ним шоферов. Расспросили нас. Проверили, как мы маневрируем на Студебеккерах, с прицепом и без. Я отъездил хорошо, наш зампотех мне сразу сказал: «Коля, ты сразу подойдёшь, тебя заберу!» А это набирали на «Катюши». Отобрали водителей, а меня в списке не оказалось. Зампотех ещё удивлялся, почему меня не взяли. А я всё понял, из-за того что мои родители были из «кулаков». Оружие-то было секретное… А я всё умел делать: перетяжки, менял вкладыши. Любил технику – гайки крутить.

- Назовите Ваших военачальников.

- Командир нашего дивизиона был подполковник Малинин, командир дивизии, насколько я помню, был полковник Чёрный. Наш дивизион даже участвовал в боях на Халхин-голе. А 24-й полк, он точно был на Халхин-Голе, командовал им полковник Федюнинский.

- Где Вы были 9 мая, что делали и что чувствовали?

- Я стоял на посту, охранял склад боеприпасов. Рядом находился штаб 36-й дивизии. Там тарелка стояла, оттуда хорошо прослушивались все новости. Москва говорила, утро было тихое, солнечное. По радио что-то объявляют. Я, сначала, не понял, потом вижу – из штаба выскакивает офицер и стреляет (показывает как). Потом притихли и снова Левитан объявляет – конец войны! А я стоял с автоматом ППШ и (жестикулирует) как запустил очередь! (смеётся). Начальник караула прилетает! Что ты на посту стреляешь!? Я ему объяснил что Победа, а они не слышали у себя в землянке. Он снял меня с поста и другого поставил. Я ему объяснил что все вокруг стреляют. Доложил он командиру дивизиона, полковнику Малинину, хороший был мужик. Пришел – говорит, что же вы, Богодухов, Устав нарушаете? - Да садите, отвечаю, меня на гауптвахту, но за Победу я выстрелю! А если бы нападение на тебя, а ты все патроны израсходовал!? Отвечаю: «Да у меня там осталось ещё!» (смеётся).

В общем, сказал сначала мне пять суток ареста, но не посадили, тут же отменили.

Спиртным не отмечали, сходили, принесли себе каши поесть. На фронте уже во время боёв нам выдавали, но я не пил. И то, больше офицерам доставалось.

И вот в июле месяце 1945 года всю дивизию подняли по тревоге. Пошли мы как будто на учения. И вот подошли мы к самому Хингану, на границу, вечером объявили нам построение. Командир дивизиона объявил, что началась война с Японией. Выступаем в 1 час ночи. Вперед конечно пошли пехотинцы-разведчики. Они ликвидировали заставы.

И мы преодолевали Хинган. Он очень крутой, особенно с нашей стороны. Сапёры делали проходы в скалах.

18 марта 1946 года Слева направо: первый ряд (снизу) - рядовой Иван Гамаюнов, старшина Емелин, Соколов, ПОляков Нестор Пантелеевич. Второй ряд: Надеждин, Дмитриев, летейнант Васильев (командир взвода), Богодухов Л.Н., Щербаков, Неизвестный, Варнаков, Еремеев. Верхний ряд: Родионов, Михаил Татауров, Неизвестный, Неизвестный, Барановский, Фома Прокопьевич Яковлев, Бушматов, Мелентьев, Григорий Московских, Яковлев (В шлеме).

- На каких автомобилях пришлось ездить, оценка. Какова разница между нашими и американскими машинами?

- Разница – как небо и земля. Так можно сказать. Студебеккер – это машина против ЗиС-5. ЗиС – неплохая машина, простая, доступная, но кабина деревянная. Рассохлась – скрипит дверка: открывается, закрывается (показывает). Тормоза, самое главное, механические. Если нагрузил побольше – рессоры выгнулись, тяги затормозили, идёт на тормозах. Останавливаешься и удлиняешь тяги. Как разгрузился, рессоры выгнулись, задний мост вздыбился – тормоза не держат. Надо опять регулировать… У него в редукторе хвостового подшипника не было смазки. № 310, я до сих пор его помню. Туда смазка не поступала. Надо было его снять, солидолом набить. И этого хватало на 600-700 км. Потом надо было снова набивать. Все время в запасе машины были один - два этих подшипника. Примитивный и выносливый, Захаром его называли.

С ЗиСа я пересел на Студебеккер, сразу на шестёрку (US6), все шесть колёс у него ведущие были, с пониженной передачей и лебёдка ещё. На нём я поднимался в Хинган. На моей машине стояла лебёдка, пользовался я ей редко, и то, чтобы кого-нибудь застрявшего вытащить. Я пониженную передачу включаю, как говорили: «Включай Америку!», не первую, а вторую передачу и он ползёт. Он лезет и лезет (показывает)! Так я ещё пушку тянул и ЗИС-5 ещё тянул. Конечно же, с подстраховкой солдатами и вытягивал. А ЗиСы тащила пехота, связывали две обмотки, цепляли за крюк или за борт и тянули. Всего два ведущих колеса, да ещё двигатель закипит пока заедет.

И на Виллисе я много ездил. Прелесть – машина. Тормоза гидравлические спереди и сзади. У наших 6-вольтовое оборудование, светит как у негра в жопе (смеётся). А у Виллиса свет, у него линзы, светит чёрт-те куда!

На Додж ¾ я ездил. Прекрасная машина, все колёса ведущие, пониженная передача, тормоза отличные. Только им у нас таскали пушку 45-ку, он и ЗИС-3 потянет, только тяжеловата она была для него. Виллис тоже тягач был, но на нём в основном начальство ездило, как на легковых. Вот эти четыре марки у нас были – грузовые.

А легковые были – Студебеккер легковой (?), Форд легковой. Я почему знаю, потому что из штаба ЗабВО демобилизовывался, тогда он фронтом назывался. Я ездил тогда на Виллисе и на ЗиС-101. На ЗиСе ни на одном перекрёстке в Чите невозможно было развернуться. Только можно было на перекрёстке улиц Амурской (тогда Калинина) и Полины Осипенко. Такой радиус поворота! Немецкие у нас в штабе были автомобили – Опель Капитан, Опель Адмирал, грузовых немецких у нас тут не было. Были и японские – с правым рулём. Я первый раз за его руль сел, ну так не удобно!

- А откуда, каким путём поставлялась американская техника?

- Я не знаю, но получали мы её в Баян-Тумен, и приходила она в ящиках. Там была база. Собирали сами: в ящиках были шасси, мотор был отдельно, кабина отдельно, колеса снятые. Аккумуляторы были сухозаряженные – электролит залил и они готовы. На базе были специалисты по сборке. Солдаты тоже там собирали машины. В-основном, когда мы туда приезжали, машины уже были готовы. А Виллис был там получен для командира дивизиона, он был уже собран, только его колёса лежали в кузове машины, а аккумулятор уже стоял на месте. Проблем с бензином, маслами и тормозной жидкостью для американской техники у нас не было, получали на складе у зампотеха. Помню, что тормозная жидкость была малиново-красного цвета. И что меня удивляет, я на своих Жигулях несколько раз уже менял то тормозной, то цилиндр сцепления. А там где я только не ездил на Виллисе, на Студебеккере – ни разу не побежали. Качество, видимо!

Был у нас и Форд – 6 (Ford 2G8Т), это тот же ГАЗ-51. Или вот даже наша Победа, на которой я ездил после войны, возил управляющего угольным трестом. На ней полетел блок шестерён в коробке передач. Нигде не могли найти. И нашли мы этот блок шестерён в автороте (в Чите). Зампотех определил, что это шестерни от Опель-Капитан. Установили, все подошло, и ездило долго, без проблем. А родные «Победовские» шестерни развалились отчего, потому что они были перекалёны на заводе и стали хрупкими. От удара молотка разбивались.

- Возвращали ли ленд-лизовскую технику согласно условиям договора о поставке?

- Нет, не вернули. Вот почему, мне кажется, Америка поссорилась с Россией. То, что разбили и вышло из строя, то списывалось. А новые, когда прибыли пароходы забирать, они их просто резали в металлолом. И вот потом Сталин дал команду не отправлять.

Они же выполнили условия по договору, мы обязаны были вернуть. Взамен Студебеккеров у нас стали выпускать ЗиС-131, неплохая машина, но всё - равно не Студебеккер. Я на нём ездил. И на Урале-375 то же ездил. Тяжелый он, хоть и все ведущие. А Студебеккер был настолько лёгкий, настолько маневренный. Тормоза дал – все прямо вкапывались в землю (показывает)! В то время нельзя было хвалить. Но раз уж он был хороший, то он был хороший! И сено после войны на нём вывозили – зарод вон какой! (показывает)

- Как оцениваете себя как водителя?

- Да как, себя трудно оценить, но я считаю, что нормально водителем был. Аварий никогда не делал, нарушений тоже не было. Я как в 43-м за руль сел, так и сейчас до сих пор езжу. У меня Жигули, к дочери ездим в частный дом, помогаем, к внуку на дачу, в баню. Рюмочку, как домой приеду – тяпну обязательно (смеётся)!

- Какое у Вас было личное оружие?

- У меня был автомат ППШ, винтовки были в основном у солдат, но водителям винтовка – длинная. Неудобно! А в основном, в расчёте, все были с автоматами ППШ или ППД. Магазин был барабанный. Чем он был неудобный, так что спину колотил, когда его тащишь, часто его отсоединял и носил автомат без магазина. Потом рожковые магазины пошли, те удобные, но зато мало патронов в них. Проблем с взаимозаменяемостью барабанных магазинов у ППШ не было, любой подходил. Барабаны заряжали вручную.

Также в кабине у меня лежал небольшой японский карабин. Он, по-моему, назывался кавалерийским. И патроны к нему в лентах, по 25-30 штук в каждой. Был ещё пистолет японский, не помню какой марки. Был Наган, маленькие патрончики.

А потом, после войны, вышел приказ Верховного – всё оружие сдать! Потом всё сдали, я подумал – Не дай Бог, найдут у меня!

- Сколько человек во время боя находилось одновременно у орудия?

- Командир орудия, наводчик, заряжающий и двое-трое подающих. Где-то человек шесть-семь.

- Могли бы Вы описать функции каждого члена расчета орудия во время боя?

- Командир орудия определяет исходные, даёт всем команду. Наводчик наводит орудие. Я мало уже это помню теперь. Да мы и всё знали, настолько всё было отработано, каждый занимал своё место – подающий снаряды, заряжающий.

Вот был у нас сержант Бурков - командир орудия. Он был уже раньше раненый, после госпиталя. Я считаю, было правильным решение Верховного командования армией, тех солдат, с госпиталей из приграничных с Китаем городов – Иркутск, Улан-Удэ, Чита, после выздоровления отправлять не на Запад, а сюда. Это очень важно, потому что он был обстрелянный, не то что новобранцы.

Я, водитель, там тоже рядом был. Потому что помогать надо было. Машины отгоняли, в зависимости местности, старались укрыть за дерево или кусты, метров 200-300. Так же и пушку урывали. Тем более что Студебеккер хорошо заметен. Японцы тоже старались попасть в машину, там быстрее убьют, поэтому рядом с машиной во время боя не находились (смеётся). В нашу машину не попадало, но попадали в другие и те взрывались вместе со снарядами. Хороший водитель тем и хорош, что когда поступает команда от командира орудия или взвода быстро подать тягач к орудию, зацепить и отбуксировать. Подлетаешь, подпячиваешь! А перед этим быстро бежишь до машины. Я бегал быстро, быстро подгонял, за это меня уважали (смеётся)!

Сначала, когда мы занимали огневую позицию, окапывали орудие. Стараются закопать как можно глубже, если время есть. А если времени нет, то, как было когда мы заняли Мукден и в три часа дня объявили тревогу для переброски в Порт-Артур. Там была японская танковая армия или дивизия (большое скопление). Они не подпускали наших солдат и наши корабли. Наш замполит, подполковник Селиванов, сказал, что японцы поджидали американцев, чтобы американцы заняли Порт-Артур, а не наши войска. Мы ехали в Порт-Артур ночью. Пока не рассвело заняли оборону. Кроме нашего там было два или три противотанковых дивизиона. Наш дивизион оказался посередине, мы развернули орудия и стали по ним хлестать и прижали Японцев к морю. А утром Японцы начали прорыв. Наши дивизионы расстреляли пять танков: быстро развернули наши орудия, первым же снарядом попали, его аж развернуло (показывает). И соседние стреляли. Короче пять штук сбили, отчитались – три сбили мы, или три – соседние. Сбили пять, а отчитались за шесть (смеётся). Как на охоте: «Утка летела, трое стреляли, каждый сбил».

Очень важно было то, что у нас много было обстрелянных солдат, в том же Цугольском дацане (учебном полку). И было правильное решение, что наш полк вернули после окончания Курской дуги. Я потом читал мемуары Жукова, у него было такое мнение, что если немцы закончат Курскую дугу победой, то японцы откроют второй фронт. Поэтому наш полк отправили в Монголию на пополнение.

- Каким образом во время боя выбирается цель? Кто ее выбирает?

- Командир орудия. Если он ранен, то его заместитель. Да и цель видно сразу, которая идёт ближе, на тебя. Танк, чего же его выбирать, он же раздавит орудие! Любой рядовой может принять на себя командование, по мере выхода из строя. Но я был водитель, я был последний, так что мне не пришлось командовать. Да и боёв было немного…

- Окрашивали ли орудия?

- Такого не было.

- Катили ли пушку вместе с пехотой?

- Нет, разворачивал её только расчёт, передвинуть ещё куда-нибудь. 45-ку можно было катать, а эта была тяжёлая. Тем более что она была на рессорах.

- Как и батальон, дивизион является наименьшим формированием, у которого есть штаб. В чем реально было отличие противотанкового дивизиона (АДн) по штату, от батальона?

- Да, отличие было в том, что мы относились к артиллерии, а батальон – это обычно пехота. В полку три батальона, в каждом батальоне три роты, в каждой роте три взвода, в каждом взводе три отделения. А дивизион – это артиллерийское формирование. Мы так и именовались – 67-й отдельный истребительный противотанковый дивизион. Была у нас ещё рота вспомогательная, взвод вспомогательный, которые нас боеприпасами снабжали, хозвзвод можно сказать. У командира батареи был замполит, и у командира дивизиона тоже был замполит. Они с нами работали, беседовали.

Снаряды были бронебойные, осколочно - фугасные и шрапнель. Мы отбивали танковые атаки и атаки пехоты. Поэтому нам автомат и нужен был, против наступающей позади танков пехоты.

- Был ли у вас в расчёте пулемёт для отражения атаки пехоты?

- Я не помню, был ли пулемёт, но у каждого в расчете солдата был автомат. Из автоматов в японцев, шедших в танковой атаке, и стреляли. Они небольшие ростом, как муравьи. Но они воинственные!

- Может случиться, что потребуется 10 снарядов, а может и 100. Так сколько снарядов нужно заготовить? Иначе говоря, сколько снарядов (и какого типа) нужно иметь на огневой позиции?

- Я сейчас не скажу, но много в машине было ящиков. Ящики были по три снаряда, по пять снарядов.

- Какого типа были атакующие японские танки?

- Марку не помню, но меньше наших Т-34. Я видел, как пушка из соседнего с нами расчета попала в башню японского танка, и башня отлетела, как голову отсекло. Били бронебойным. Слабенькие были танки, с 34-кой не сравнить!

- С какой дистанции стреляли по танкам?

- Наши пушки били примерно с 500-600 метров, ближе нельзя. Потому что танки старались поразить в первую очередь пушки. Прицельная дальность.

- Известно, что сов. боеприпасы хранятся в ящиках в густой смазке. Перед "употреблением" смазку нужно счистить. Кто и когда этим занимался?

- Это делалось до боя. Занимался этим расчёт, и я в том числе. Были канистры с собой с бензином, наливали в ведро и протирали тряпкой. Чтобы чистые и сухие были гильзы.

- Как далеко друг от друга были огневые позиции орудий?

- В зависимости от местности, если позволяла, то растягивали. Чтобы между орудиями не пропустить врага. Иногда оборону растягивали на весь участок. Учитывали местность, наступающие силы. Разведка работала и на её основе принималось решение о расположении орудий. Когда нас японцы атаковали у Порт-Артура, расстояние между орудиями было примерно 150-200 метров.

В Порт-Артур мы приехали, отбили атаку и уже на третий день японцы больше не оказывали сопротивления. Еще прошло дней 10-12 и японцы осеклись, на том и война закончилась.

- Были ли вас случаи применения ПТ ружей из-за нехватки орудий?

- Таких у нас не было, не встречали. Я стрелял из противотанкового ружья когда в пехоте был, из ПТРД. Отбило оно мне плечо, потому что я не прижал его к плечу ремнём. Больше не приходилось.

- Вообще, будучи в ИПТАДе, какие задачи им приходилось решать чаще?

- Стреляли по танкам и по пехоте. Немного воевали и хвастаться особо нечем. Встретили нас японцы «хорошо» после преодоления Хингана и вот, в Порт-Артуре.

- Какие средства связи между ком.орудием и ком.батареи в ИПТАДе?

- По моему, рация какая то была. Проводная связь была между командиром батареи и штабом дивизиона.

- Как хранили боеприпасы в батарее?

- В основном, в машине. В каждой машине расчёта было 12-15 ящиков со снарядами. Ящики были помечены и расчёт знал, какие снаряды лежат в каком ящике. Мы постоянно были в наступлении и снаряды нам подвозили машинами. Снаряды нам перегружали в наши машины. Командир выбирал снаряды, которые были нужны, в зависимости от предстоящего боя. На основе разведданных.

- А топливо?

- Подвозили бензозаправщики, за ними постоянно охотились авиация и пехота.

- Медицинское обеспечение как действовало у вас? Были ли Вы ранены? Лежали ли в госпитале?

- В госпитале я не лежал, потому что у меня было легкое ранение. Мина противопехотная, её слышно: куда она летит – перелёт или недолет. И одна из них прилетела в пяти метрах от меня, я успел только лицо руками закрыть. Глаза спас, а осколки попали в ладони и пальцы стянуло. Часть осколков сидело так, что пальцы работали. А один осколок беспокоил, когда за рулём долго ездил и когда на вёслах грести приходилось, побаливал. Потом уже, когда уже я проходил медкомиссию в автобазе, попросил хирурга его вырезать, посмотрел снимки и отговорил меня удалять, потому что палец может стянуть. А он мне мешал и уже вылазил из руки. Я взял и выковырял его иголкой и стянуло палец (смеётся). Правильно хирург сказал!

В госпиталь не обращался, настрой был – нас до того допекли японцы этими боевыми тревогами при провокациях! Хоть и успокоились они в 1944-45 году, но злость не прошла. И война настолько всем надоела.

Монголы – цирики сильно ненавидели японцев. Закалывали их штыками (показывает). Японцы же допекали не только нас, но и монголов тоже своими провокациями. Я ехал по Хингану на Студебеккере, а монголы на двугорбых верблюдах, миномётный полк. Один верблюд вёз два ствола, а второй – две плиты от миномёта. Верблюды легко преодолевали Хинган.

- Когда и откуда писали домой, что сообщали о себе?

- Ну что писал, тогда же была цензура. Жив-здоров (смеётся)! Еще до войны примерно три месяца я не писал и не получал письма, пока переходил из разведки в артиллерию, ждал пока всё устаканится. Потом написал, в ответ мне пришло сразу пять-шесть писем. Оказывается меня похоронили! Пока мы ходили в разведку, возвращались уже в другую роту, на письмо моей матери какой-то дурачок ответил что я умер. Может перепутал с кем-то… И меня похоронили (смеётся). Потом уже, когда я устроился, им написал, в 1943 году.

- Когда и какие получал известия из дома. Было ли известно о сильном голоде в Забайкальском тылу?

- В нашем колхозе с голода никто не умер, но голодали. Никто не опухал. Лентяев, которые были в колхозе, всё равно кормили. Выручало своё хозяйство, хотя почти всё, как я вам говорил, приходилось сдавать: молоко, яйцо. Ещё и налогом облагали. С хлебом было относительно нормально, когда мы ещё до армии работали в поле, бригадир привозил нам калач из нашей колхозной пекарни – это грамм 200-250. Мать отправляла мне на работу молоко, творог, хлеб, картошку, сметану. Про случаи голода со смертельным исходом в других районах я не слышал.

- По поводу помощи союзников что можете сказать?

- Сколько танков, машин они нам поставили – тысячи! Много! А самолётов сколько! Английское сукно шинели, ботинки. И продукты – мы ели шпик, от него у меня изжога начиналась (смеётся). Хлеб и колбасу американскую ел. А никуда не денешься - сухой паёк: кусок хлеба, кусочек шпика. Продукты от них начали приходить к нам где-то с середины 1943 года.

Конечно мы ждали открытия второго фронта. Хоть мы и в тылу были, но каждый день слушали радио: выступления Молотова, договор на Потсдамской конференции (скорее всего речь идёт о Тегеранской). Возмущались о затягивании открытия второго фронта, хотя мы и не воевали, а были в тут. И мы понимали, что с японцами всё равно придётся воевать, не должно было наше Правительство простить все их дела.

Если честно рассматривать, то помощь ускорила Победу. Я как шофёр я чувствовал разницу – ездить на Студебеккере и ездить на ЗИСе. Манёвренный, быстрый, заводится быстро, свет хороший, тормоза отличные. Если болтуны у нас начинали болтать что Студебеккер лучше чем ЗИС-5, то «особняки» это тут же пресекали.

- Если с другой стороны посмотреть они же и зарабатывали на ленд-лизе…

-Конечно. Капитализм крошки даром не даст, но они же помогали. Даже если бы они не открыли второй фронт, я убеждён, мы бы победили. Может и не в 1945 году война бы закончилась, а позже. Ребята, которые приезжали к нам в полк из госпиталей на пополнение, воевавшие уже в Германии, говорили что немец был на издохе.

Но, конечно, всю тяжесть войны вынес советский народ, а русский народ – больше всех. Вот почему Знамя Победа водрузили Егоров и Кантария, русский и грузин? Чтобы угодить Сталину! Я встречался и разговаривал с ребятами-ветеранами, что до Егорова и Кантарии его уже водрузили, но не официально.

- Как готовились к переходу границы?

- Постоянно учились. А потом построили перед самой границей и зачитали приказ Верховного. В 1 час ночи 9 августа. Артиллерийской подготовки не было. Граница была по ту сторону Хингана. Там стояли погранзаставы. Японцы плохо охраняли. Когда мы уже подъехали, там горели казармы и склады. Мы за пехотой шли. Стояли деревянные чучела с винтовкой. Сразу мы стали форсировать Хинган.

- Как преодолевали Большой Хинган, проблемы с водой, топливом?

- В пустыне когда шли, с водой плохо было. Мне было полегче – я был за рулём, а вот пехоте досталось. Была невыносимая жара, особенно тяжело было тем, кто по Гоби шёл. Ветераны рассказывали, что собирали во фляги утреннюю росу. А так, воду подвозили, но не всегда: то отстал, то сломался (водовоз). Цистерны с водой были на ЗиС-5. То у него хвостовик 310-й полетел, то еще чего (улыбается). Давали нам сухой паёк и селёдку. Сначала возмущались, потом ничего – надо съесть селёдки и перетерпеть (смеётся).

Проблем с топливом тоже не было, мы были с полностью заправленными баками -150 литров и ещё три канистры с собой (по 20 литров каждая). Подвозил топливо бензовоз на базе ЗиС-5. Под самым Хинганом были запасные полевые склады.

Хинган преодолевали с помощью тягачей – Т-34 без башни. У него были вот такие троса (показывает), зацепляет и попёр! Они стояли и дежурили. Наши сапёры там взрывали скалы, делали проходы.

Японское сопротивление на переходе было не большим. Сопротивляться они уже стали позже, как Хинган уже перешли.

- Какая техника противостояла солдату в боях, с чем он сталкивался. Какая техника Вас поддерживала наши войска.

- Видел, как пролетали над нами японские самолёты, но они нас не бомбили. Их вроде как быстро подавили. Наши истребители над нами барражировали, охраняли. Наши бомбардировщики видел, как пролетали. Мой брат рассказывал, что их японцы бомбили, он воевал на Дальневосточном направлении.

Когда мы уже заняли Мукден, я посмотрел: сколько много было оружия и боеприпасов в японских военных складах, которое они могли применить против нас. О-о! Длинной километра три, наверное! (вздыхает). Потом, как их захватили, наши солдаты их охраняли. Я думаю, что если бы американцы не сбросили атомные бомбы, они бы нам такое сопротивление дали. Хоть эти бомбёжки были варварством, но оно сломило их дух.

Видел я, как ползли наши танки, заканчивалось у них топливо и им доставляли его самолётами, Дугласами. Скорее всего, из складов станции Отпор и Баян-Тумен.

- У вас состав многонациональный был или чисто русский? Кто откуда родом?

- Многонациональный. Русских было большинство, конечно же. Были буряты, татары, киргизы, армяне, украинцы. Киргиз у нас один был, Айтмат, по-моему. Он, если обидится, хотел сказать: «Что я, собака что ли?», а говорил: «Что, киргиз не собака что ли?» (смеётся).

Бурят в нашем расчёте был – Жемьян, из Агинского. Я встретился с ним в санатории Ямаровка, на источнике. Я него смотрю, вспоминаю, кто он. Он - на меня смотрит. Ну, буряты для нас же все на одно лицо, как и мы для них. У нас носы длинные как у уток (смеётся). На второй день я его спросил, где он служил и воевал. Так и узнали друг друга. Это был 1958-59 год. Он был шутник и юморист, лицо смешно сделает (показывает). Он уже в то время жил в Улан-Удэ, закончил там академию, был профессором. Пошли в магазин, в нём продавался только спирт и шампанское. Купили спирта, развели его, выпили…

- Взаимодействовали ли с монгольскими войсками?

- Да не шибко чтоб, в основном командование. Цирики к нам относились хорошо, дружно были. Но особо мы не встречались. Они передвигались в основном на верблюдах и лошадях. Вооружены были миномётами, пушками, нашего производства. На танках я их не видел, чтобы ехали. Кавалеристы они были отличные!

- Что запомнилось из встреч с населением во время марша, во время пребывания в прифронтовых населенных пунктах, во время наступления и встреч с освобожденными от оккупации жителями. Как относились китайцы? Встречались ли с белоэмигрантами?

- Прифронтовых приграничных поселков по эту сторону Хингана не было.Были только заставы. А вот уже по ту сторону Хингана были поселения китайцев и баргуты. Они нас встречали и кричали нам: «Капитан, шаньго! Капитан, шаньго!», «Япона, пху шаньго!». Заходи в гости! Китайцы ненавидели японцев за эксплуатирование. Японцы же всё у них забирали: полуголых, полуголодных.

Когда перешли границу, встретились нам баргуты – то ли монголы, то ли буряты. Я посмотрел, какие же они бедные были! Они держали большие стада скота для японцев. Японцы приезжали к ним забирать мясо, а им оставляли кишки. Раздетые, девчонки большие шкурами прикрыты (показывает). Я думал до этого что Россия самая бедная страна, пока я не увидел этих баргутов. Попросили старшину, чтобы отдать им своё нижнее бельё – кальсоны, рубахи. Они были рады одежде. Наши пищевики (повара) давали им расписки, за взятый скот для приготовления обеда армии.

Сначала мы были в пригороде Мукдена - утром, чуть свет, китаец на палке (типа коромысла) несёт, идёт и кричит, непонятно что. А наш переводчик, лейтенант Владимир Галушко, украинец (он владел китайским, японским и английским языком), он нам переводил, что китаец кричал про то, что он несёт на продажу – огурцы, помидоры, дыни (смеётся). Я первый раз там попробовал дыни, арбузы. У нас же в деревне только были морковь, брюква самая сладкая была (смеётся). Яблок вообще не видел. Блинами фаршированными угощали, приготовленными на больших сковородах. От денег они отказывались за еду.

С белоэмигрантами я не встречался. Мы были всё время в гарнизоне, нас почти не выпускали. Ходили мы город смотреть, на девчонок, пощупать. Ведь у нас в дивизии служила лишь одна женщина – прачка, одноглазая (смеётся).

- Какие трудности приносило солдату на войне каждое из четырех времен года: зима, весна, лето, осень - жара, дожди, снег, распутица?

- Самое трудное время было для меня в 1943 году, когда меня призвали, с нас сняли ватники и отдали их новобранцам, которые прибыли с Западных областей и мёрзли. Казармы эти сделали…, а бани не было. Мы не могли помыться шесть месяцев. И только первого или второго мая 44-го года выдался настолько тёплый день, солдаты разделись и я заметил – все солдаты вот такие сутулые (показывает). Потому что из одежды были только шинель, гимнастёрка, майка и трусы. Да хоть бы кальсоны! (смеётся). А в конце марта, наверное, уже сделали баню – палатку поставили, скамейки сделали. Грели бочки травой перекати-поле. Старшина давал один котелок горячей воды, а холодной – сколько хочешь. Намылился, облили. Своя водяная скважина у нас была. Каждый день была проверка № 20 или № 60, кажется так она называлась.

- Были вши?

- Да, были… Была у нас вошебойка, снимали одежду и там прожаривали. Она представляла из себя камеру, топилась дровами или углём. Сухим жаром уничтожала насекомых. Позже, когда палатку поставили, стали регулярно мыться – два котелка горячей воды давать. А у офицеров была своя баня, настоящая.

- Многие ветераны признают, что из-за выпивки много народу зря погибло…

- Нам перед боем давали немного выпить. Опять же мало боёв у нас было. Я думаю что если 100 грамм выпить, то ничего страшного. Для бодрости! И то их было от силы 70 грамма, из-за недолива. Права водительские там не отберут! Выдали нам права на вождение в автоколонне, без фотокарточки. Я с ними и у нас уже ездил, после войны, с дивизионными правами, до 47-года.

- Где и как и сколько приходилось спать и отдыхать солдату?

- Я в кабине всё время спал. А солдаты ставили себе палатку, брезент натянут. Спать конечно хотелось, при любой возможности отворачивал с дороги вздремнуть.

Боёв когда не было, тогда и отдыхали. Бой же идёт не бесконечно, от силы 5-6 часов. Или мы победили, или мы остановились. Было тепло, август месяц, первые дни были ливневые дожди, образовывавшие целые речки, потом перестали они идти. Ливни были такие, что даже у танки скрывались под водой, только пушку было видно. Их тягачи вытаскивали. Целый потоп. А так отдыхали – только прилёг, сразу уснул. Это сейчас я долго засыпаю… Кто-то у пушки рядом прилёг, кто-то в кабине, кто-то в кузове. Тепло!

- А когда бой заканчивался, чем занимались после него?

- Тут же готовились к следующему бою. Снаряды чтобы были, очищенные от смазки. Наводчик и командир орудия проверяет приборы наведения, кажется после каждого боя проверяли. Командир амортизаторы проверит. Он тем более был обстрелянный с опытом.

Уже после войны, я увёз своего генерала и ехал на Виллисе в посёлке Песчанка (пригород Читы). То ли он меня на время отпустил, то ли потом с кем-то возвращался… Я заехал к своим артиллеристам. Увидели-обрадовались. Старший лейтенант (уже к тому времени) Галушко, наш командир взвода.

Я сразу же после боя проверял машину: заправка, масло, тормозная жидкость, колёса накачивал ручным насосом. Насос ручной хороший был, хорошо качал, не то что на ЗиСе. На Студебеккере был установлен воздушный компрессор, а вот шлангов для подкачки колес почему-то не было. Были у нас и передвижные мастерские, там была сварка, электрики, по мере необходимости. У нас в дивизионе ни одну пушку и машину не подбили. Повезло! Спасло нас, конечно то, что мало воевали.

- Какие-то трофеи у вас были? А посылки вы не посылали?

- Трофеев не было. Были японские сапоги, со складов. Старшина (который был семейный) поехал домой, а у нас был сапожник, так целый чемодан «хрома» набрал. А потом уже, когда всё закончилось – успокоилось, где-то в октябре месяце, я уже без пушки возил трофеи на своём Студебеккере через Хинган – станки, крупу, сапоги, обмундировали. Дорогу уже немного изменили, сделали, грейдерами. Пересекали границу, там были полевые склады. Можно было себе взять брюки трофейные, но мне же не разрешат – они же японские. Гимнастерку тоже нельзя. Сапоги яловые были хорошие, только красного цвета. Я их потом нигролом закрасил. И то, на построениях заставляли нас стоять в ботинках с обмотками.

Посылки я не посылал. По-моему в нашей батарее никто не посылал.

- Женщины на войне. Как относились вы и ваши товарищи к присутствию женщин в армии, если они там были, романы случались?

- У нас в дивизии их было мало, только прачка. Вот в госпитале когда я лежал, аппендицит вырезали в 1944 году, там медсёстры были. Делали в госпитале, без общего наркоза (смеётся). Выдержишь? Выдержу! Спирт дать? Нет! (улыбается) Врач – капитан Загалин – татарин. Наколол меня (показывает), разрезал. Когда кишки потянуло, Е-ёп (смеётся)!!! Боль невыносимая. Потом обратно их укладывал. Эта медсестра, рядом была, спрашивала, откуда я родом, с какой улицы. И говорила что она тоже из Читы и той же улицы. Отвлекала, гладила по голове, губы пересохшие смачивала. Приятно было (улыбается)!

В нашем дивизионе в штабе служила женщина. Кто она была, писарь ли - я туда не ходил, не знаю. Да и в штабе мне делать нечего было. Я знаю точно что её наградили орденом Красной Звезды. Я уже после войны с ней встречался, она сожалела о том, что не посмотрела Порт-Артур. Когда я служил, она была рядовым, а когда демобилизовывался, то уже была в звании лейтенанта. И потом, всё равно угнетало раскулачивание, репрессии. Мать наказывала, чтобы мы никуда не лезли, что дядьку расстреляли.

Всегда говорили про них что все они награжденные, всегда орденами, а нам, солдатам – ничего. Так вот наш ветеран Василий Иванович Путинцев о награждении писал, я его позавчера встретил. Говорю ему что ты все правильно про награды написал, да только одного не дописал что «Маньке за п… дали звезду, а Ивану за атаку – в сраку» (смеётся). Сестрички, которые участвовали, лезли под пули, а те которые в штабах - это… как их назвать, но мы все прекрасно понимали, и все они награждены…

Романов у нас не случалось, от поселений мы далеко стояли монгольских. Да и потом их же не поймёшь, кто она – монгол или монголка (улыбается).

- Какое отношение было между солдатами: командирами и подчинёнными, стариками и молодыми?

- Дедовщины у нас не было, мы понятия такого не имели. Были иногда стычки, ссоры мало ли что, но очень редко. Командиры орудия, отделения, взвода были тут же среди нас, тут же пресекут. Работу выполняли каждый свою одинаково. Во время боя обращались только официально, по Уставу – товарищ сержант! Отношения между солдатами зависит всегда от командира.

- Отношение к замполитам, особистам?

- Особистов боялись. Еще до перехода границы, когда я был в разведке, особисты забрали у нас двоих рядовых. Я с ними (с особистами) разговаривал, когда ходил на кухню с котелками за едой. Спрашивал, чем они занимаются. Отвечали что охраняют - у них свой КПЗ был. Да, натрепали языком, нахвалили кого-то, вот и сидят, то ли машину американскую…

Со штабными работниками мы, рядовые, мало общались. Замполит у нас был в дивизионе подполковник Селиванов, хороший мужик. И, знаете, перед боем я даже видел, как он крестился (!замполит!). Правду говорят, что перед боем атеистов нет. Я ему задавал вопрос про статью Сталина «Головокружение от успехов», не понимая какие успехи у нас в стране были, если народу нечего было есть и одевать. Он подумал и ответил мне: «Знаешь, Коля! Не задавай этих вопросов. Я могу тебе ответить, но лучше никому не задавай». И я больше не задавал, потом уже, после войны, когда был в компартии, задавал на партийных собраниях.

- Встречались ли со штрафниками? Были ли в Вашей части перебежчики?

- Не видел. Не было ни тех, ни других.

- Были ли случаи трусости?

- Как Вам сказать…по моему такого не было. Страшно было всем, особенно тем, кто был в первый раз. Но что бы кто-то прятался… да и некуда там было прятаться. Хочется куда-то голову сунуть! Самое страшное – это чтобы не искалечило. Я видел, как калечит, прямо изуродованных. Батюшки! Уж лучше бы убило… (посмеивается).

- А Вы больше всего чего боялись?

- Вот тяжелых ранений и боялся. Когда еще в дацане мы были, там был военный госпиталь. Я видел раненных без рук и ног. И видел, как во время боя солдата разорвало. Кости – рёбра наружу. Страшно это! Уж если убило, то убило. Померла – так померла (смеётся)! Когда мина прилетела, он (солдат) кричит: «Больно, больно! Добейте, убейте!» Вот это самое страшное. Хоть мы и мало воевали, а к этому всё равно привыкали.

- Как бы Вы оценили японцев как противника?

- Он довольно серьёзный противник, воинственный. Мы превосходили своим ростом, они меленько ущербные, но есть и большие. Они вёрткие, шустрые. Вооружены, амунированы, упитанны хорошо. Вооружены в основном они были винтовками, карабинами автоматов у них я не видел. Рядовые кавалеристы были с саблями. Мне рассказывали что они были очень натренированы метать ножи. Может быть не все, но многие. На расстоянии может метнуть кинжал и не промахнётся. Уже после войны мелкие разрозненные вооружённые формирования ходили по лесу и нападали на людей.

- Как относились к пленным?

- Да нормально относились. Если уж сдались… С нашей стороны гуманно. Их же быстро передавали специальным конвойным войскам.

- Курьёзные случаи, отношение к религии.

- Курьёзных случаев не помню. Мать у нас верующая была, молилась, всегда стояли иконы. Когда в армию уходил, она меня перекрестила. Тётка моя с соседней деревни тоже говорила что молилась. Во время боя конечно обращался про себя: «Господи, пронеси!». Так, я никогда не крестился и сейчас не крещусь. К религии я положительно отношусь, а раньше никак – потому что не знал её.

А потом уже, в 1947 году, когда в штабе служил, еду один как-то по улице Чкалова (в Чите) в нашу автороту. Услышал, что сильно звонят колокола. Генерал меня отпустил, время было, я еще посматривал, кого бы мне повезти, денежку сшибить. Иногда с девчонками встречались, у меня в городе была знакомая – цветы или шоколадку подарить. Тогда машин было мало – в штаба нашем машин 30-40, да в ещё обкоме. Зашёл я в церковь, шапку не снял, бабки на меня зашикали. Там, в этот момент, венчали молодых. Тогда, в основном, венчали бандеровцев с западной Украины, которых переселяли к нам сюда. И вот в церкви я послушал нотацию священника, он им рассказывал. Мне так понравилось, я никогда такого не слышал, такие наставления: любить, не… Ну всё там! Я думал, что в ней, религии, такого плохого? Чем она коммунистам не угодила? Потом ещё раз туда приезжал. Уже снимал шапку.

- Приметы были? Нехорошие предчувствия?

- Был у нас солдат, по фамилии Барановский, кажется. Его здорово ранило. Стал он каким-то подавленным. Сказал, что не хорошо ему чего-то стало. И в первом же бою его ранило в руку. У нас в автобазе было много фронтовиков-западников, они рассказывали как ни с того, ни с сего солдат становится подавленный или наоборот, весёлым. Смотришь – его убило ил ранило.

- За что воевали: за Сталина, за Родину?

- За Родину, за Сталина никогда не воевал. Когда мы шли в наступление, солдаты кричали: «За Родину!». Я не слышал, чтобы кричали за Сталина. Даже марш артиллеристов изначально звучал со словами «Артиллеристы, Родины приказ». Потом уже переделали в «Артиллеристы, Сталин дал приказ». В первом тексте Сталина точно не было, это я точно знаю. Мы ходили на плацу и вечерней проверке и пели этот марш именно «Родины приказ», не Сталина. Конечно всё, что делалось хорошего, то связано было со Сталиным.

Вот почему нет мемуаров маршала Тимошенко? Жукова мемуары есть, Штеменко, Рокоссовского, Малиновского, а Тимошенко нет. Почему, знаете? И я не знаю, но помню, что когда я иногда возил командующего Забайкальского военного округа генерала-полковника Коротеева, он был изранен, вот он говорил что воспоминания надо писать честно. А так как честно написать нельзя, то я писать их не буду. Вот так! Дословно это я слышал, как Коротеев сказал своему заму, которого я постоянно возил на машине. Генерал – лейтенант Котик, начальник оперативного отдела, он считался как 1-й заместитель.

- Какие у Вас боевые награды?

- Боевая моя награда – это медаль «За боевые заслуги». Она такая самая первая. Обычно награждали нас за то что ни один не струсил, не убежал. Стремились выполнить приказ. Были у нас в расчёте два человека, которые всё время прятались. Ну не выносит человек! Быстро работал: подавал – заряжал, с автомата стрелял, убивал всех. Это такая награда общая солдатская. А Орден Отечественной войны 2 степени выдали всем солдатам, кто имел боевые награды. А потом уже выдавали юбилейные.

- С какими развлечениями в минуты и часы отдыха приходилось встречаться солдату за годы войны: песня, выступления артистов, концерт фронтовой бригады.

- Артистов не было. Мы иногда собирались и пели песни. После войны ещё в Монголии у нас в дивизионе сделали футбольное поле. Как-то концерт у нас был, к нам приезжали два Студебеккера из Читы, ансамбль. Пели – плясали, мы шли к ним с раскладушками, кто как (посмеивается). Своей самодеятельности тогда у нас не было. Не до неё было, готовились к войне. А тут уже, в автороте когда был, привезешь генерала на концерт в Доме офицеров, в парк, попросишься – он проведёт. Где-нибудь на галёрке постоишь – посмотришь.

У меня такой был случай. Я ещё в Песчанке служил (пригород Читы), написал письмо домой в дерёвню узнать, где находится девушка Шура Краковцева, с которой я дома дружил и мы жили на разных улицах. Сестра моя мне ответила что её мобилизовали и она охраняла госбанк. А я с начфином дивизиона ездил в госбанк за зарплатой на Додже ¾. Уже водительское удостоверение получил, по городу ездил. Попросил, дали мне увольнительное. Сапоги один дал, брюки. Начистил всё и поехал. Приезжаю к госбанку, он был тогда по ул. Анохина. Спросил её у женщины с пистолетом на кобуре, оказалось, что они были подруги. Про меня она знала, так как Шура ей рассказывала. Шура в это время стояла посту, нужно было подождать часа 1,5-2 чтобы её подменили. Я пошёл в магазин за конфетами, для цветов ещё не сезон тогда был. Попросить думал продавщицу гастронома шоколад мне продать, на свидание. А напротив там была комендатура Читинского гарнизона. И меня забрали, придрался к пуговке. Капитан там, увольнительное показал, всё по форме кроме сапог, а не обмоток. Что же я на свидание в обмотках поеду (смеётся). Забирает у меня красноармейскую книжку, увольнительное. Кладет на стол и делает условие, что отпустит когда я вымою два кабинета. Объяснял я ему что у меня свидание. Бесполезно! Вымыл кабинеты, уделал сапоги, измазался, опоздал, психанул и уехал. А она потом, я узнал от сестры, что она вышла замуж, ждала меня, но не знала что я полы мыл, и ушёл. И с тех пор я их не переношу офицеров. Объяснял ему, а он меня на гауптвахту обещал посадить, если бы я возникал!

Мой генерал предлагал мне остаться в армии, обещал отправить учиться в артиллерийское училище. Потом я узнал, что тем, кто хорошо служил, хоть я и был уже ефрейтор, присвоить звание сержанта и задержать в армии. А рядовых демобилизовать. Я предложил напарнику Васе пойти в самоволку, чтобы не присвоили нам звание. После этого случая с комендантом я не захотел служить дальше. Сходили мы в самоволку, мне писарь потом сказал, что нас вычеркнули из списка на присвоение, так я и остался ефрейтором (смеётся)

- Что думал солдат о будущей победе, о чем мечтал про послевоенное время?

- Закончится война, приедем домой, работать, девчонки все наши. Молодые были. Когда война закончилась, мне было всего 19 лет. Мечтали заработать и купить себе хороший костюм, туфли.

- Где закончили войну. Как вы узнали о капитуляции японских войск?

- В Порт-Артуре. Мы там были, когда Левитан объявил об окончании второй мировой. Мир во всём мире! Давай салютовать, там уже не на посту. Радость большая! Живой остался.

- Были ли нападения на наших солдат после капитуляции? О хунхузах какие-то слухи ходили?

- Говорят что были, но у нас в дивизионе такого не было. Ребята рассказывали, что нападали мелкие группы, которые возможно не знали об окончании войны. А может просто фанаты, они же фанатичные, эти японцы. Про хунхузов слышал, но не видел.

- Китайским коммунистам помогали в борьбе с гоминдановцами?

- Нет, разве что оружие оставили: автоматы, пушки, сколько-то. Оттуда я приехал уже без пушки.

- Вы носили с собой противогазы при вступлении в Маньчжурию?

- Носили, заставляли, такая тварь они (смеётся). Он же мешает. В конце войны почему-то перестали, сдали их.

- В маньчжурских городах несли охрану военные патрули или китайские милицейские отряды?

- Наши военные отряды, комендатура несла, насколько я знаю.

- Встречались ли Вы с представителями высшего командного состава армии?

- Малиновского Р.Я. встречал, уже после войны, когда в штабе служил, осенью 1947 года. Проводились штабные армейские учения Забайкальского, Дальневосточного, Приморского округов. Отсюда наши машины погрузили на платформы в Уссурийск, АО офицеры ехали в вагонах. В поле там проводили совещание, потом поставили обеденные походные столы. Все ели, Малиновский как руководитель, распорядился накормить всех шоферов, водочки правда не налили (смеётся). Малиновский там выступал перед офицерами и поздравлял с окончанием учений, я его видел. Он сидел от меня примерно в 5-10 метрах. Понравился мне, спокойный такой.

- Что вас спасло на войне? Опыт, везение?

- Скорее всего везение спасло (посмеивается). Опыт тоже, но опыта войны у нас не было. Учения тоже важны были, они были близкими к боевым.

- Какая минута, день, событие были самыми трудными, тяжелыми, опасными?

- Я думаю что в Порт-Артуре, когда мы окружили японскую танковую бригаду или армию. Много их там было… Вот тогда я подумал что нам конец, когда они начнут прорываться, выходить из окружения. Но ничего, обошлось (улыбается).

- Как сложилась послевоенная жизнь?

- После армии работал на Черновской автобазе в Чите, в разных должностях, через 20 лет её возглавил. Позже, 16 лет, работал в пожарной части №7, которая стояла в Черновском районе Читы до выхода на пенсию.

- Что такое война - для вас? Знакомо ли вам чувство "фронтовой ностальгии"? Мучают ли вас воспоминания, военные сны?

- Да, вот это бывает. Сначала было часто, теперь редко, особенно когда я схожу к ребятишкам, порассказываю им, обязательно расстроюсь. Как будто снова поучаствую, обязательно сон приснится.

- Как вы относитесь ко всему этому теперь, спустя столько лет? Как шел процесс переосмысления, переоценки прошлого?

- Вы знаете, если честно я думал что Советский союз всё равно развалится. Ну не получалось, особенно в сельской местности. Я вам рассказывал, как нам на день шахтёра привезли куриные лапки, шахтёры забастовали. Шахтёров тогда кормили по первой норме, в наши Черновские магазины приезжали за продуктами, а потом Хрущёв все отобрал.

Все надо было сдавать молоко за 4 км, упрашивать выделить надел для того, чтобы корову пасти. Губили большие поля отличной зрелой пшеницы из-за того, что рабочие запили, а председатель не мог мер принять меры, чтобы они убрали этот урожай. Запчасти на машину чтобы выписать: мне выписывали, например, поршни, поршневые кольца, вкладыши. И обязательно записывала балансирное устройство, стоимостью 4000 рублей. У КрАЗа оно ходило 100 лет, ему ничего не делалось А сколько я их купил! Она мне говорила, что это неликвид, не хочешь – не бери, тогда не выдам нужные запчасти! На этих же КрАЗа стояли насос-форсунки, которые надо было менять каждые две тысячи километров, иначе они разрушались и повреждали двигатель. А их был сильный дефицит. То есть запланировали их миллион, грубо говоря, а их нужно было два миллиона. Коровы, которых сдавали в колхоз, передохли, потому что сена им не накосили и на мясо их не смогли сдать, потому что мясокомбинаты были переполнены. Не сезон тогда был. Мне, как сельскому жителю, это было больно видеть, всю эту бесхозяйственность!

Производительность экономики социализма не могла так существовать. Хоть внутри я и был коммунистом, но я понимал, что приходит социализму конец.

Богодухов Николай Леонтьевич с губернатором Ильковским К.К., 2013 год

- Ваше отношение к тем, кто вас туда послал, - тогда и теперь. Как повлияло участие в войне на вашу дальнейшую жизнь?

- Война, а тем более армия, многому учит. Ушёл туда юнцом, вернулся окрепшим. Ещё скажу, когда 50 лет Победы отмечали, сколько было фронтовиков, которые добровольно пошли на войну. А сколько их таких бегало по полям, когда мы сено косили. Приедешь в поле, смотришь, а в балагане харчей нет. Но они нас не трогали. Их было не много, но они были. Скорее всего, они были семейные.

Фронтовики комиссованные, вернувшиеся домой в начале войны рассказывали нам, что немец прёт, спасу нет. Ничего не можем сделать. Приказы дурные дают, не знаем где соседи находятся, где что. Мои коллеги-фронтовики рассказывали, которые служили рядом с Брестской крепостью на границе, что даже бабы знали о предстоящем нападении. Почему Сталин не знал? Начали бомбить, вскочили, винтовки похватали, а патронов к ним нет.

И вот приходили ко мне с совета ветеранов, чтобы я подписал прошение о переименовании Волгограда в Сталинград, и я подписал. И столько я потом переживал, две ночи не спал, я почему скривил душой!? Был культ личности, назвали город его именем. Сталин пиратом был, так скажем. А Волгоград – это же название в честь матушки-реки. Прекрасное название! Столько надо вернуть обратно! А в совете ветеранов мне сказали, что я один, который не подписывался. Тогда я согласился и подписал и до сих пор себя корю. Не надо было! Всё равно его не переименуют!

Автор благодарит за содействие в подготовке интервью Совет ветеранов гор. Читы в лице Щукина Геннадия Леонидовича и Дудиной Нины Сергеевны.