Киняев Александр Петрович

Родился в декабре 1919 г. в Пензенской губернии. До войны окончил Пензенское педагогическое училище, работал учителем в школе в Средней Азии (Самаркандская область). В Красной Армии - с 1939 г. Службу проходил в мотострелковом полку в составе Юго-Западного военного округа. С июня по июль 1941 г. - воевал в составе 15-го мотострелкового полка 15-й танковой дивизии 16-го механизированного корпуса на Юго-Западном фронте в качестве командира отделения взвода пеших разведчиков. В июле 1941 г. был ранен, лечился в госпиталях в г.Киеве и г.Кагановиче. После излечения в течение года проходил обучение в Рязанском высшем автомобильном военном училище, затем до самого окончания войны занимался перегонкой американских автомобилей из Ирана в СССР. Закончил войну в звании старшего лейтенанта - начальника автомобильной школы в Сухуми. После войны окончил Военную академию автомобильных войск в Ленинграде, служил на должностях начальника цеха военного завода в Москве, заместителя командира зенитно-ракетной бригады по техчасти Ленинградской армии ПВО. Уволился в запас в 1970 г. в звании полковника. Награжден орденами Красной Звезды и "Знак Почета", медалями "За боевые заслуги", "За трудовое отличие", "За оборону Киева", "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг". В 1970-1991 гг. - председатель ГК ДОСААФ в г.Кохтла-Ярве Эстонской ССР, в 1993-95 гг. - директор местного дома престарелых.

И.Вершинин. Начнем нашу беседу, Александр Петрович, с ваших воспоминаний о довоенной жизни. Где родились, учились, работали? Что из детских лет особенно запомнилось?

А.Киняев. Родился я в декабре 1919 года в селе Ленино, которое располагалось всего в 18 километрах от города Пензы. Большое было село! Его длина составляла 7 километров. По своей форме оно чем-то напоминало сапог. Через деревню протекала небольшая речушка, рядом проходил лес, здесь же простирались хорошие поля. Земли у нас было сколько захочешь. При том все земли урожайными были. Садов, правда, не было. Но в соседнем селе одни только сады и были. За счет чего мы жили? Просто сеяли картошку, ее же ели, всего нам хватало, и больше, как говорится, ничего и не надо было. Родители мои были коренными крестьянами. Отец, правда, умер в 1921 году. Мать во вторйо раз вышла замуж. Потом и мать и неродной отец работали в колхозе. У меня также было два брата и одна сестренка. Я тоже работал, учился...

И.Вершинин. Помните, как у вас коллективизация проводилась?

А.Киняев. Если говорить о коллективизации, о колхозах то есть... Ведь это была не жизнь, а сказка! У нас на несколько сел и деревень: Ленино, Борисовку, Рыжино, и Бессоновку, был один общий колхоз. В каждом месте была своя отдельная бригада. Я, правда, тогда был совсем маленьким, но хорошо помню, что все вместе работали: сеяли, молотили, убирали... Началось все с того, что нашей семье дали землю. Напротив нее был большой сад, который раньше какому-то барину принадлежал. Рядом стоял двухэтажный дом-конюшня и большой пруд. Помню, этот пруд мы каждый год очень глубоко запружали. Неподалеку еще мельница находилась. Так вот, когда началась коллективизация, все это стали обобществлять. Лошади, конюшня, - все это отходило к колхозу. Привели в колхоз и мы свою лошаденку Кралю. Интересно, что когда образовался колхоз, мы, ребятишки, стали там первыми работниками. Вот мужики, значит, запрягали лошадей пахать, а с плугами ходили мы. Помню, однажды я так и уснул на конных граблях. Но работали мы в основном весной и летом, зимой же учились... Моим постоянным партнером в работе был Ванька Хрисанфов. Так, помню, как начинались летние каникулы - так бригадир дядя Ваня приходил меня будить, говорил: "Шурка, вставай! Ваня уже пришел". После этого я шел, брал лошадь и ехал с ними за железную дорогу. Самое интересное, что ездили тогда не лошадях не сидя, а стоя. В поле запрягали их в плуг и пахали напару с этим Иваном. К вечеру с лошадями возвращались обратно.

Но потом в деревне появились вредители: начали поджигать хлев, скирды, скот травить. Я тогда еще совсем маленьким был. А вот моя сестра Настенька, она потом здесь жила, училась в то время уже в 5-м классе. Так вот они, старшие комсомольцы, строились и ходили и дежурили по деревне, охраняли от вредителей до самого утра колхозные стада, фермы. Я помню этот момент. Сестра еще ходила в комсомольской юбочке и с ремнем.

Еще из колхозной жизни вот что запомнилось. Когда начинался сбор урожая и снопы лежали уже в скирдах, к нам в деревню привозили большой паровой агрегат. Женщины туда все это грузили и это перемалывалось. Потом обед всем накрывали. Весело жили! Потом, помню, когда кончился какой-то год, отец на много трудодней намолотил пшеницы и получил 5 мешков муки. Так на эти заработки мне аж велосипед купили. Еще помню, что часто бегали к совхозу, где лесбач горох выращивал. Мы его воровали. Потом где-то арбузы воровали. Мы же дети были тогда.

Ну а потом что было? Окончил я 7 классов средней школы, потом поступил в Пензенское педучилище, а когда окончил его, был направлен работать учителем в Среднюю Азию, в Самаркандскую область. Там я работал до призыва в армию. Школа была небольшая, там было всего несколько преподавателей. Директором был мой дядя. Он преподавал историю, русский язык и литературу. Я был завучем и преподавал в 5-6 классах всю математику: физику, алгебру и геометрию. Был у нас еще Леша Лещинский, который преподавал только немецкий язык.

И.Вершинин. Скажите, а были ли у вас репрессии в 30-х годах, о которых сейчас все пишут.

А.Киняев. Интересный вопрос. Запомните, Илья Александрович, я вам достоверно скажу: я пережил довоенное время, с семи лет ходил в школу, три года учился в педучилище. И я не слыхал ни разу такого, чтобы у кого-то, как сейчас пишут, приехали, увезли и кого-то забрали, кого-нибудь из родственников арестовали. Этого не только я, но и никто другой не знал и не видел. И те, кто со мной учился в училище, - ни от кого из них я не слышал, чтобы у них кого-то ночью забрали и увезли. В таком большом селе, как наше, если бы кого-то действительно забрали, это наверняка стало бы известно. Потом, когда я учился в Пензе, за все это время сменил три общежития. Училище вообще-то было большое, там учились не только со всей области, но и с Молдавии, с Ульяновской области. Я не слышал ни разу, чтобы у кого-то, как сейчас пишут, кого-нибудь арестовали и увезли. Если бы такое было, то кто-нибудь обязательно об этом бы сказал. Но этого не было. Кто сейчас поднимает все эти вопросы? Откуда это берется?

И.Вершинин. А как, Александр Петрович, началась ваша служба в Красной Армии? Вы, насколько я понял, еще до войны ее проходили. Где и в каких именно местах это проходило?

А.Киняев. Когда началась война, уже должен был окончиться мой срок службы. Но этого не случилось из-за войны. Тогда срок службы два года составлял. Меня призвали в армию в 1939 году, когда подошло время отслужить положенный срок в Красной Армии. Ведь раньше считалось как? Каждый человек должен отслужить в армии. Причем это считалось делом очень даже почетным. Все именно рвались в армию служить. Ведь когда молодого человека провожали в армию, это было именно как большой праздник. Точно так же с армии и встречали. А сейчас что творится? Вы почитайте, что пишут: люди убегают из армии или боятся идти туда служить. Мне это совсем непонятно. Мало того, я уволился из армии в 1970 году в чине полковника. И вот все это время, пока я служил, ни разу не слышал такого слова, как дедовщина. Буквально до последнего времени я его не встречал. Сколько помню, все выполнялось по командам и по-уставному. Были дежурные всех степеней, по командам которых абсолютно все делалось. Даже спать ложились по командам. Но что самое главное - дежурный не уходил спать до тех пор, пока не уснул последний солдат. Но это было уже в послевоенные годы. А когда я служил солдатом, такого еще не было. Тогда у нас с этим было так. Кроватей в армии не было, были только нары. Каждый день проводился мертвый час. Когда приходило время ложиться спать, командир отделения командовал: "Отбой!" А сам тем временем засекал время. За каких-то пять минут мы должны были раздеться, все разобрать как следует и положить на свое положенное место и, естественно, лечь. Потом этот командир отделения подходил и спрашивал: "Все легли?" Если ты не успевал за это время уложиться, тебя снова поднимали. Тебе снова нужно было собираться, вставать, потом по команде "отбой" раздеваться и снова ложиться. И пока командир отделения тебя не натренирует как следует, так и не "отпустит". Так вот нас и тренировали! Но это никакое не издевательство было, просто нас учили, так сказать, укладываться во все нормы.

И.Вершинин. А в какой именно части вы служили?

А.Киняев. Когда меня призвали, я нес службу в 513-м стрелковом полку. Он полностью состоял из пехотинцев. Единственное, что в полку был один-единственный артиллерийский взвод на конной тяге. Но потом полк стал мотострелковым и был переименован в 15-й, а наш батальон стал автомобильным. С тех пор мы стали уже не пешком ходить, а ездить на машинах. Наш полк был тогда переподчинен 15-й танковой дивизии 16-го механизированного корпуса. В его составе и служил в составе Юго-Западного военного округа до начала войны.

И.Вершинин. Расскажите о том, что из себя представляла Красная Армия в 1939-40 годах по опыту вашей личной службы.

А.Киняев. Интересный вопрос. Дело в том, что в те годы нас действительно очень сильно тренировали и готовили: как с физической, так и с моральной стороны. Сейчас очень многие критикуют армию того времени. Но мне эта довоенная подготовка очень здорово помогла в плане здоровья. Из-за этого я, наверное, и сейчас хорошо сейчас чувствую, хотя мне уже 92-й год идет. Я отношу это к своей довоенной закалке. Ведь мы все время занимались физической подготовкой. Для каждого из нас было большим позором не подтянуться, например, 15 раз на турнике. Поэтому в армии все время бегали, прыгали, изучали штыковой бой. Вы представляете, сколько это было занятий?

Часто в армии проводилось такое мероприятие, как скоростной марш. Что это было? Весь наш полк выходил на 10-километровый марш. Впереди всегда шел командир полка и комиссар полка, у которых была одна на двоих планшеточка. А мы, солдаты, в полной экипировке двигались сзади: у каждого из нас были рюкзак, шинель, лопата, противогаз, винтовка, патроны, в общем, находились в полном боевом снаряжении. Очень тяжело в то время приходилось. Дело доходило до того, что после этого скоростного марша спина становилась у каждого совершенно белая, как соль. Если упал или отстал, - своих уже не догонишь, сил не хватит. Поэтому шли затылок в затылок. Только так и держались. Такие марши в армии проводились постоянно. Потом, зимой в армии проводили еще такое мероприятие: допустим, наш взвод выстраивали с полной экипировкой, выдавали сухой паек на три дня (в него входили сухари, бульончик и кашка в брикетике, ну и сахар), приводили в лес, от которого до города был час ходу, и говорили: "Вы здесь будете жить!" В лесу ничего не было совершенно. Тогда мы пилили деревья, делали шалаши. Эти шалаши складывались таким образом, чтобы внутри них можно было разжигать костер. Дым выходил сверху в специальное отверстие. Ноги все время грели у костра. Но мы были и одеты неплохо: были в шинелях, теплых рукавицах и портянках. Самое интересное, что спали поочередно по команде. Все лежали, а один из нас обязательно дежурил у огня. Через каждые 15 минут подавалось команда: "Перевернуться!" И солдаты переворачивались с правого на левый бок, потом - снова на левый. И так продолжалось всю ночь. Утром, где бы и что бы ни случилось, все выходили строиться в полной форме на физзарядку. Потом на улице на маленьких огоньках сами готовили себе еду и завтракали, а затем мыли посуду и производили осмотр. После этого подавалась, к примеру, команда: "Отрабатываем тактический прием: противник № 1 там-то и там-то. Короткими перебежками, вперед!" И так и двигались: бежали, падали, потом снова бежали... Потом появлялся командир полка. Он пока не видел, что мы разогрелись, и давал команду: "Отбой! Противника отбить! Шагом марш". И мы выстраивались, шли, и что самое интересное - с первым же шагом начинали петь какую-нибудь строевую песню.

Отношения в армии всегда были нормальными. Никаких издевательств друг к другу никто не проявлял, а такого слова, как дедовщина, у нас никто и не знал даже. Вот в первом взводе, в котором я служил, насчитывалось 21 человек. Так у нас было 11 национальностей, среди которых были и греки, и казахи, и грузины, и украинцы, и многие-многие другие. И не было никаких разногласий. Вы понимаете, насколько сегодня в армии сегодня все извращено? Одни унижают других. А тогда какое нам было дело, кто какой национальности? Даже вообще ничего такого не было. Мы жили как одна большая дружная семья, все относились друг другу именно как братья.

И.Вершинин. Не могли бы вы для примера рассказать распорядок солдатского дня из вашей довоенной службы?

А.Киняев. Это же были очень чудные времена! Все начиналось с команды "Подъем!" За 5 минут ты должен был собраться. И далее по распорядку. Как сейчас помню, в зимнее время нас выстраивали на зарядку. Туалет находился от нас не ближе чем в 300 метрах. А на улице был сильный мороз. В этот момент командир отделения командовал: "Вперед, за мной, в туалет!" Тут дышать было невозможно, а мы без рубашек в туалет бежали. Там мы делали свои дела, а потом бегом бежали обратно и умывались. Затем приступали к завтраку. В столовую, кстати, тоже ходили по команде. Обычно нас туда водил заместитель командира взвода. Когда все занимали свои места, нам давали команду: "Садись!" Мы садились и начинали завтракать, из бочек разливали по порциям еду. Потом, когда заканчивали есть, давали команду: "Встать! Выходи строиться!" И так все по команде вплоть до самого "отбоя" делалось. Если тебе нужно было подойти к командиру, то надо было обязательно отойти от него, повернуться, сделать три строевых шага и обратиться как положено. Если мимо тебя проходил командир, ты отдавал ему честь. И он, кстати, обязан был тоже тебе отдавать. Тогда был такой порядок. Командир батальона тогда вообще считался величиной. Если ты уходил в увольнение и его встречал уже там, тоже обязан был его приветствовать. И он отвечал тебе тем же.

И.Вершинин. Учения проводились до войны?

А.Киняев. Боже мой! Вы знаете, сколько у нас до войны проводилось учений? Я не знаю, кто это придумал, но у нас проводилось, например, и такие мероприятия. Я это хорошо помню. Перед самой войной нам выдали самозарядные винтовки СВТ, дали кучу патронов к ним и посадили в окопы. Тогда у нас было очень много окопов. Так вот, по ним проезжали и утюжили танки, через наши же головы стреляла артиллерия. И таких ученйи проводилось перед самой войной немало!

И.Вершинин. Было ли у вас предчувствие войны?

А.Киняев. Предчувствия не было абсолютно никакого. Даже и не думали об этом. И, конечно, не догадывались.

И.Вершинин. Расскажите, Александр Петрович, о том, как для вас начиналась война?

А.Киняев. Начало войны я застал практически с самого ее мгновения, так как часть наша располагалась всего в 4-х километрах от границы. Как только 22 июня 1941-го Гитлер пустил на нашу страну все свои 156 дивизий, все наши части, в том числе и наша, были брошены в бой. В то время я продолжал служить командиром отделения во взводе пеших разведчиков 15-го мотострелкового полка. Перед этим только-только окончил курсы мотоциклистов при части. На воскресенье, 22-е, у нас намечался 100-километровый пробег. И вдруг в 3-4 часа ночи объявили тревогу. Все мы выскочили буквально в одних трусиках. А мы знали, что в эти дни у нас намечались учения, в части были такие разговоры: "В воскресенье будут учения". Поэтому ничего не испугались. Самолеты бомбят, а мы стоим и радуемся: "ага, вот так учения.". Но потом самолеты ударили и по нам. Вскоре было и нам объявлено о том, что Гитлер без объявления войны напал на нашу страну. Нас тогда быстро одели в НЗ, полностью по-военному экипировали, выдали оружие, боеприпасы, гранаты, бутылки КС. И с того момента начали воевать. Нам сказали: "Отбиваться и уничтожать!" И мы когда стали участвовать в боях, старались уже ни о чем не думать. Причем воевали так: днем постоянно отбивались, а как темнело, драпали. По 40-70 километров за ночь проходили. И так от Станиславской области, 4-х километров от границы, мы за три недели дошли почти до самого Киева. Под Киевом был бой, во время которого меня ранило. С тех пор я уже не участвовал непосредственно в боях. Но мы, честно говоря, не знали, что именно находились под Киевом, так как только видели, что только позади, а не впереди. Это только потом узнал.

И.Вершинин. Скажите, была ли у вас паника во время того отступления?

А.Киняев. Представьте себе, не было абсолютно никакой паники. Люди относились друг к другу как братья, отступление проходило очень организованно. Но у нас это тогда активной обороной называлось: то есть, днем отбивались, вели с противником бои, а ночью отступали.

И.Вершинин. Какие из боев того короткого периода вам, может быть, более всего запомнились?

А.Киняев. С немцами у нас было несколько коротких боев. Но больше всего запомнился тот бой под Киевом, это было в районе города Белая Церковь, во время которого меня ранило. Поскольку я в основном находился во взводе разведчиков, то основная наша задача была такая: разведать передний край противника. В общем, в одно прекрасное время нас целым взводом отправили с заданием разведать пердний край немцев. Впереди была речушка, которую нужно было каким-то способом преодолевать. Первым в нее бросился наш старшина. Но река оказалась настолько быстротечная, что его сразу утащило. Потом через какое-то время прибежал посыльный из штаба и сообщил приказ: "Вернуться назад!" Мы приняли все меры для того, чтобы вытащить этого старшину, кое-как сделали это и стали возвращаться назад. Остановились мы в одном местечке в лесу. Там, как сейчас помню, стояли полковые кухни. В это время как раз всех кормили обедом. Выдавали нам тогда, помнится, рисовую кашу. Но только мы успели к этому делу приступить, как немцы начали наступать на наши позиции, да и кроме того, бомбить и обстреливать из минометов. Тогда наш взвод прикомандировали к 3-й роте и дали команду: пойти цепью в наступление. Интересно, что наступать мы начали через садовые деревни. Как сейчас помню, одна из мин, которая была немцем выпущена, полетела в сторону моего солдата. У него была противогазная сумка, в которой оказалась бутылка с зажигательной смесью. Она и сам солдат загорелись. Тогда я подбежал к нему, сорвал с него противогаз и освободил его от огня. У меня пулеметчиком был шахтер Паша Пащенко. Пока мы с отделением короткими перебежками наступали, он все время бежал за мной. Таким путем мы гнали противника метров, может быть, 300. Немцы быстро удирали от нас. Дошли мы в деревне до того места, где были выкопаны небольшие ямки под новый сад. В этот момент был отдан приказ остановиться. Я забрался в одну из таких ямок и начал из нее отстреливаться. Короче говоря, мы обстреливали передовую линию немцев. Тогда противник ударил из своих 45-миллиметровых минометов. Небольшая мина разорвалась около меня. Я тогда был ранен и потерял сознание. Еще подумал про себя: "Какая легкая смерть!" Потом ко мне подполз Паша Пащенко и сказал: "Командир, мы только одни здесь остались! Давай отступать!" И мы начали отступать. Оказалось, это совсем недалеко от Киева было. Мы пошли по дороге. Паша держал мою винтовку и автомат ППД. Потом перед нами появилась такая высокая насыпь. Около нее стояла 45-миллиметровая пушка немцев, которая периодически по нам постреливала. Пули все время свистели. "Как же перебежать", - подумал еще про себя. А потом сказал Пащенко: "А, ладно, давай по одному. Ты иди вперед и потом я за тобой перебегу". Так мы с ним перебежали эту дорогу. А там уже в саду организовали перевязочный пункт. В этом месте собралось много всяких раненых. Санитары меня там перевязали и кинули в машину ГАЗ-АА, "полуторку" то есть. Перед этим забрали не только винтовку, но и все остальное: часы, компас и так далее.

Привезли меня сначала в перевязочный прифронтовой госпиталь в Киев. Из-за ранения я потерял очень много крови и поэтому очень хотелось спать. Но медсестра не давала мне заснуть, все время будила. Кстати, как сейчас помню, на полу рядом со мной лежал раненый немецкий летчик. Его где-то у нас сбили. Он тоже был весь перебинтован и все время бормотал: "Майн Гот". Немцы в то время настроены были очень крепко. Меня в госпитале перевязали и направили потом в следующий госпиталь, который располагался в городе Кагановиче. Это уже был самый настоящий и огромный госпиталь! Туда много народу приходило. Помню, на третьем этаже в этом госпитале нам выдавали всякие подарки. Там я пролежал всего около месяца. После этого меня направили дальше в глубь страны в батальон выздоравливающих. Там мы ничего не делали, располагались в садах в специальных палатках, отдыхали и готовились к боям. В батальоне пробыли всего две недели.

И.Вершинин. Несколько вопросов на тему вашего недолгого пребывания на фронте. Когда вы под Белой Церковью поднимались в атаку, какие ощущения испытывали? "За Родину, За Сталина" кричали?

А.Киняев. С этого возгласа все и началось. Когда после того, как мы поели каши, нас выстроили, выдали нам оружие и повели в атаку, кто-то крикнул: "За Родину! За Сталина!" И как все после этого вперед побежали! У меня была в голове только одна мысль: "Только бы не отстать, как бы не отстать". Такой был подъем из-за этого. И никакого страха абсолютно не было. Никакого! Понимаете? Что вы? Сталина очень любили.

И.Вершинин. То есть, к Сталину все время положительно относились?

А.Киняев. Сталин никого не тронул из честных людей. Это потом, когда на него пошли, старались как бы его укусить или раздавить, он от этих врагов отбивался. Так я лично считаю.

И.Вершинин. А когда вы шли в атаку, офицеры тоже с вами шли впереди?

А.Киняев. Я этого не видел. Но дело в том, что командиром нашего взвода был лейтенант-украинец. Ему в помощники дали еще одного младшего лейтенанта с училища. Короче говоря, один носил один кубик в петлицах, а другой - два кубика. Так вот, когда моего солдата ударило ракетой в бутылку КС, он загорелся и потом я освободил его от этого огня, то я видел этого лейтенанта. Ему уже тогда разорвало хромовый сапог. А больше я ни того, ни другого не встречал, видел только своих солдат, с которыми мы двигались вперед.

И.Вершинин. В обороне в июне-июле 1941-го тоже находились?

А.Киняев. Сидели, конечно, в окопах. Но по сути дела в обороне мы не стояли, потому что все время находились в движении. Днем, конечно, отстреливались, находились в окопах, а ночью удирали. Главный для нас вопрос был - это как бы поспать. Это же самая жуткая и тяжелая для нас вещь была - совершенно негде было этого сделать. Если появлялся какой-нибудь удобный момент - как только так сразу, каждый старался засыпать. Но одному нельзя было засыпать - иначе был риск вовремя не проснуться. Спали по-разному: на ходу, где можно было как-то пристроиться, в палатках, но чаще всего просто на земле под накидкой. Но тогда была еще летняя пора!

И.Вергшинин. Скажите, а с местным населением на Украине не сталкивались?

А.Киняев. Население, как правило, убегало тогда. Интересно, что когда мы проходили через села и заходили в отдельные дома, в том числе и я не раз, то постоянно видели такое: в доме никого нет, а на столе осталась так и не скушанная еда. И ведь не было такого, чтобы кто-нибудь чего-нибудь из этого взял бы да и съел или просто забрал. Просто было такое поверие на фронте: если возьмешь - значит, пролетит шальная пуля и тебя обязательно убьет. Поэтому ничего не брали. А оставляли все это, видно, ребятишки, которых эвакуировали в тыл.

И.Вершинин. Потери в июне-июле 1941-го у вас были большими?

А.Киняев. Таких массовых потерь я не видел, потому что видел только то, что было слева-справа. Поэтому ничего больше не могу вам по этому поводу сказать.

И.Вершинин. Чем вы были вооружены?

А.Киняев. Наш взвод был вооружен автоматами ППД, винтовками СВТ и ручными пулеметами. На каждое отделение полагался один ручной пулемет.

И.Вершинин. Насколько вы оцениваете эффективность этого оружия?

А.Киняев. Ну вот автоматы ППД, например, были хорошими и безотказными. Они стреляли ой-ой-ой. В диск заходила 71 штука патронов. Правда, в самом начале душили меня эти патроны. Так я что сделал? Освободил мешочки из под фляг и насыпал туда патроны. Ох и тяжелыми были они тогда!

И.Вершинин. Как на фронте вас кормили?

А.Киняев. Значит, у нас была походная кухня, от которой мы питались. Это раз. Ну и во-вторых, у нас выдавался сухой паек, мы его НЗ называли. Так вот, когда мы бежали в атаку из тыла под Белой Церковью и еще не было клича "Вперед, за Сталина!", со мной произошел один интересный случай. Со мной все время бежал пулеметчик Паша Пащенко. У нас были эти очень вкусные НЗ. Там были такие сосиски. Я ем у и говорю: "Паша, давай съедим НЗ, а то убьют и мясо пропадет". И на ходу доставали эти завернутые сосиски, разворачивали их и ели. Был такой момент у нас!

И.Вершинин. А водкой не баловались, то есть, 100 граммами?

А.Киняев. Меня ими не угощал. Я ведь воевал в самом начале войны и тогда никаких "наркомовских" еще не было.

И.Вершинин. Встречались ли у вас политработники на фронте?

А.Киняев. Во взводе у нас никакого политработника не было. В роте был политрук, к которому мы были прикомандированы. Но я его не видел.

И.Вершинин. К немцам в целом какое было отношение?

А.Киняев. Представьте себе, какой-то там ненависти я что-то не припомню. Просто делали свое дело. Такое было отношение.

И.Вершинин. Как вели себя немцы?

А.Киняев. По-разному было. Но я могу вам и такое рассказать. Дело в том, что наши российские окопы недалеко от немецких находились. Так вот, обязательно среди наших солдат находился кто-то, у кого был инструмент. Попадались иногда очень хорошие музыканты. Были те, кто и пели. Так помню, что с того окопа немцы просили одного нашего тенора еще что-нибудь спеть. Бой кончился, и война как будто забыта! Вот ведь как было!

И.Вершинин. Страх испытывали в фронтовых условиях?

А.Киняев. У нас не было абсолютно никакого страха. Считали, что война - обычное дело. А ведь было в инйо раз очень тяжело. Вы знаете, насколько часто нас немецкие самолеты бомбили? Это ужас один. Вот застряла, допустим, наша колонна. Летит в этот момент на нас "Юнкерс" и начинает бомбить. Что ты делаешь? Берешь в этот момент палец и определяешь, под каким углом бомба упадет. А потом, когда самолет вовсю гудит "уууу", бежишь, насколько можно отбежать. А затем падаешь на землю. И когда бомбы взрываются, тебя аж подкидывает. И все равно ведь никакого страха не было. Вот как-то совсем не думалось об этом.

И.Вершинин. Что делали, как правило, в минуты затишья?

А.Киняев. В такие моменты у нас было только ха-ха да хи-хи. Как дети, обо всем забывали. Кто говорил про что. Как будто совсем и не было войны. Совсем забыли о том, что идет война!

И.Вершинин. Возвращаясь, так сказать, к началу беседы. Куда вы попали из батальона выздоравливающих?

А.Киняев. Вместо фронта меня направили в учебный полк и, поскольку я был мотоциклистом, назначили инструктором по подготовке мотоциклистов. Вскоре меня переквалифицировали и назначили инструктором по подготовке шоферов, хотя я в то время водительских прав еще не имел. Но я тогда руководствовался правилом: "Учись и учи других!" И так получалось, что я сам сначала прочитывал и изучал тему, а потом обучал этому других. Потом я сдал права на вождение. Тем временем фронт постепенно начал к нам приближаться. Мы совсем недалеко от него находились. Через какое-то время полк начал все дальше и дальше от него отодвигаться. В итоге мы оказались в Ульяновской области. Там уже мы серьезно готовили специалистов. Я хотя был сержантом, меня назначили вскоре командиром взвода, я преподавал, имел хорошие успехи, продолжал изучать автомобиль, в итоге стал классным специалистом. И после того, как я сдел выпуск, пришел приказ о присвоении мне офицерского звания - младшего лейтенанта. Я стал носить один кубарь в петлице. Все это время просился на фронт. И вдруг в одно прекрасное время был направлен на рассыльный пункт, откуда всех забирали на фронт. Но там посмотрели мое личное дело, где были хорошие характеристики, и вместо фронта направили учиться в Высшую офицерскую автомобильную школу в город Рязань. Там я целый год проучился.

И.Вершинин. Что представляла из себя та школа? Расскажите о том, что именно тогда вы там изучали.

А.Киняев. Раньше на месте школы находилось обычное офицерское училище. Но потом его перевели, а на его месте оборудовали базу для высшей офицерской автомобильной школы. Мы там изучали всю американскую автомобильную технику. Проходили, в частности, такие машины, как "Виллис", "Студабеккер", "Жамси", "Форд". Классы в школе были оборудованы очень хорошие. Преподаватели тоже были очень хорошими, они обучали нас буквально всему: рассказывали о конструкции автомобилей, о том, как их обслуживать и делать эксплуатацию. Кстати, я и еще один младший лейтенант, Герой Советского Союза, были самыми младшими по званию слушателями школы, а остальные - майоры и подполковники. Один был даже в звании полковника. Жили мы на двухэтажных кроватях в казарме. Так вот, поскольку мы были самыми младшими, нас эти большие начальники все время заставляли дневалить.

И.Вершинин. Голода не испытывали во время учебы в автошколе?

А.Киняев. Было. Я даже своей мамочке об этом рассказывал. Рядом с нами находилась офицерская школа, из которой выпускали лейтенантов. Так их неплохо кормили: у них был даже белый хлеб с маслом, все, как и положено. А в нашей школе не знаю, по какой статье мы питались, но выдавали только кусочек черного хлебушка, бульончик и немного кашки, больше ничего. Так мы, значит, что тогда обычно делали? Ночью шли в огороды, доставали кочан капусты и морковь и приносили их в казарму. Потом всех будили, говорили: "Давай!" И все по очереди кушали. Так что в автошколе нас очень плохо кормили.

И.Вершинин. Где вы служили после окончания школы?

А.Киняев. Когда учеба закончилась, я опять подавал рапорта с просьбой отправить на фронт, но меня вместо этого направили в дивизию, которая занималась перегонкой американских автомобилей из Ирана в Советский Союз, переправляла продовольствие и оборудование, в общем, все, что поставлялось в нашу страну по ленд-лизу. И вот мы перегоняли оттуда, с Персидского залива, автомобили. А потом у нас организовался автомобильный полк. Меня там назначили зампотехом роты. И там я служил почти до самого окончания войны. Чем занимался? Ездил на базу около залива (их по морю переправляли туда), выбирал машины, а тогда можно было выбирать, какие захочешь, и перегонял их в СССР. Для приема их у нас было два пункта: небольшой городок Астара в Азербайджане и станция Джульфа в Армении. Уже после сформирования автомобильного полка мы перевозили еще всякие грузы: и покрышки, и консервы, и различные агрегаты. А база, откуда мы все это брали, находилась в Пехлеви (название в 1925-80 гг. иранского города Энзели, - примечание И.Вершинина) и называлась "Казино". Кстати, во время разгрузки американцы, которые там находились, нас очень дружно встречали. Некоторые из них отдельные фразы лепетали по-русски: "Али Калым", "Из Украины", "Дидет". Среди них чаще всего нам негры попадались. Запомнились такие моменты. Мы к этой технике очень трогательно относились, все лелеяли ее, а они лоб в лоб запросто сталкивались, колеса машин упирались, а они стояли и улыбались. Но потом, когда в Абхазии и Аджарии начался урожайный год цитрусовых, весь наш батальон оттуда выдернули и перегнали в Россию, а после того, как был сделан ремонт, переправили в Батуми. Тогда мы стали перевозить эти цитрусовые плантации, пахзавод и так далее. Когда этот сбор урожая закончился, наш батальон передали дорожно-строительной дивизии, которая находилась в Сухуми. Я уже служил командиром роты, потом стал начальником автомобильной школы. Тогда я уже был в звании старшего лейтенанта.

И.Вершинин. Возвращаясь к теме перегонки автомобилей. Вы сами водили грузовые машины? Что можете о них сказать как профессионал?

А.Киняев. Конечно, я все время вел за рулем машину и отдельно сам. Должен вам сказать, я за всю свою жизнь водил почти все машины. Я и сейчас вожу машину. И сколько ездил, не сделал за все это время ни одной царапины. Только недавно впервые повредил машину, а до этого - ни разу! При этом пережил семь аварий, сильнейших аварий. Но в них я был не как шофер, а просто пассажир. Так вот, машину "Студабеккер" я уже тогда знал отлично, можно сказать, исподволь и всю насквозь. Я вам могу вам абсолютно все о ней рассказать. Но если говорить об авариях военного времени... Вот один был с нами интересный случай, к примеру. Мы со своим полком стояли в Пехлеви. Там я вдруг случайно встретился с зампотехом соседней роты, с которым учился вместе в высшей офицерской школе в Рязани. Он мне и говорит: "Слушай, завтра мне надо отправлять роту. Один мой "Студабеккер" никак тормоза не может отрегулировать. Никак не может сделать. Совершенно не поедет. Не поможешь?" А мы до этого собрались с ним идти в советский клуб. Я его только спросил: "Комбинезон есть?" "Есть", - ответил. "Пойдем". И мы пошли к нему. Это было уже темное время суток. Я переоделся в комбинезон, залез под его "Студабеккер" и начал его осматривать. Его систему я знал тогда хорошо! На этом автомобиле было семь элементов торможения, то есть, тех элементов, которые регулировали тормоза. Там так получалось, что тормоза срабатывали не от нажатия ноги, а от специального механизма, который создавал напряжение работ, в результате тормозная жидкость разрывала колодки и машина тормозила. Я, значит, все это проверил на автомобиле, опробовал, понял, в чем состоит дело, потом залез под машину и одну небольшую вещь подрегулировал. Потом сказал технику: "Заводи!" Мы завели машину. Я поковырялся еще отверткой в тормозах, потом поехали и затормозили. Тормоза сработали. Потом сел без партнера, проехался и снова стормозил. Машина стала нормально ездить и тормозить. Все это видел командир роты Звягинцев. Потом мы с зампотехом сидели в столовой. Рядом сидел со своим другом как раз командир той соседней роты Звягинцев. И он начал рассказывать: "Ты, знаешь, вот такая штука, у меня машину не могли сделать никак. А какой-то лейтенантище пришел, поковырялся и сделал. И так и ушел. Кто он такой? Я не знаю. Вот бы с ним..". Я говорю: "Здравствуйте, это был я". "Ну, - говорит, - значит на Студабеккере вы были?"

И.Вершинин. Я слышал, Александр Петрович, что в Иран автомобили приходили в разобранном виде и уже там их собирали по частям. Так ли это было в вашем случае?

А.Киняев. Мы их не собирали, а получали в готовом виде. Американцы к нам их перегоняли и выгружали. Причем отдавали нам их уже заправленными, с ключами, со всем, что было нужно.

И.Вершинин. А в целом какая была обстановка в Иране? Как местное население к вам относилось?

А.Киняев. Обстановка там была спокойная, там же не было войны. Мы только гоняли машины и перевозили на них различные грузы. Населения в городе было мало, но оно было абсолютно спокойным. Там, кстати, русский клуб был. Мы туда ходили смотреть кино, многие часто сорили семечками и орехами, курили.

И.Вершинин. Как осуществлялась сама перегонка? Как преодолевали различные сложности и неудобства? Ведь ваш путь был немаленьким.

А.Киняев. Перегонять-то несложно было. Но все дело было во сне и питании. Некогда было этим заниматься. Так у нас через каждые 400 километров для этого устанавливались питательные и заправочные пункты. Делалось все это у нас как? Вот едет, допустим, вся наша автомобильная рота. Впереди колонны едет хорошо аттестованный шофер. Потом он останавливается около такого пункта, заказывает на сколько-то человек обед или ужин. Мы еще стоим. Потом все выходим и идем в столовую. Там уже для нас определенное количество порций приготовлено. Садимся кушать. Потом точно также едем на заправочный пункт. Тогда мы заправлялись английским бензином. Он был в специальных 20-литровых жестяных банках. Заправляли им "Студабеккеры" через специальные сетки. Ну а потом останавливались на ночлег. Но все это было в самом начале. Когда мы стали перевозить грузы, тут нам стало посложнее. Я был уже зампотехом роты и ездил не один, а вместе с техником самым последним. Задача у нас теперь какая была? Вот колонна, допустим, идет. Если у кого-то в дороге случается поломка машины и он останавливает ее где-нибудь сбоку, ты объезжаешь ее и смотришь, в чем дело, все, что надо, делаешь и исправляешь. Машина едет дальше догонять колонну, а ты продолжаешь с техником ехать сзади, если с кем-нибудь что-нибудь да случится - снова идешь на помощь.

Там у нас разные вещи случались. Например, было такое, что из подшипника одной машины иголки высыпались. Запасных не было. Что я делал? Подъезжал, спрашивал: "Что везешь? Тушенку? Ага, давай банку тушенки". Я брал банку тушенки, нарезал ее каким-то способом и вместо иголок их засовывал в подшипник. В дороге всякое бывало. Вот еще один, к примеру, случай. Мы загружались в Казатине, потом ехали через перевал. Этот только перевал составлял где-то 500 километров. Слева от дороги такая стенка была, справа не было ничего видно. Все это осложняло путь. Потом приехали в свою часть, загрузились, затем отправились дальше. И тут от усталости мне ужасно захотелось спать. В кабине у меня была подушка. Я сказал своему технику: "Как только захочешь спать - буди меня. Тогда я поеду!" И в одно прекрасное время просыпаюсь от звука: бр-ррр. Оказывается, во время дороги мой водитель уснул и свалил машину в одну яму. Ночь на дворе. У нас свет горит. И кругом тишина. Кое-как я дверь в машине выбил, вышел, смотрю: погреб. Ну и мы решили: раз такое дело случилось, давай спать. Утром проснулись и видим: идет колонна "Интеров" не из нашего полка. Один ихний водитель нам помог: вынул тросс и вытащил нас из этой ямы. Тогда мы завели машину и поехали вперед. Мало того, разгрузились и поехали обратно. Был во время перегона еще один случай аварии. Когда мы должны были ехать, мне ужасно захотелось спать. Но ничего сделать было нельзя. Тогда я такую вещь сделал. Дело в том, что на переднюю часть "Студабеккера" можно было надевать клыки и прицеплять к ним другую машину за треугольный буксир. Я так и сделал: на свою машину посадил другого водителя, а сам сел за неисправную, чтобы как следует отоспаться. Мы поехали. И вдруг послышалось: дыр-дыр. Оказывается, оторвалась эта палка. Мне повезло. Машина не упала в пропасть, а уперлась в шпалы.

И.Вершинин. Особисты вмешивались в вашу деятельность как зампотеха? Все таки служба у вас была ответственная.

А.Киняев. Нет, их там не было, никто нас не проверял. Какие могут быть проверки, когда колонна идет и каждый спешит поскорее успеть? Расскажу вам случай, который однажды с нами произошел. Мы приехали на питательный пункт, покушали, потом поехали заправляться. А параллельно с нами шла колонна американских "Маков". Так вот, когда мы заправлялись, они остановились и прямо на ходу начали кушать. У американцев была такая привычка - обедать прямо на ходу! Они ели консервы, сгущенку, открывали еще какие-то банки, пили из кружек. А разгружаться мы должны были с ними в одном месте. Тогда я дал такую команду: "Быстрее заправиться и быстрее поехать, чтобы приехать на разгрузку первыми. А то придется ждать, пока они разгрузятся". Больше половины наших автомобилей доехать первыми успели, а часть осталась. Американцы увидели, что мы торопимся, и тоже начали спешить. В общем, получилось так, что часть наших автомобилей, которые не успели, и "Маки", поехали по дороге вместе. Вскоре началась перевалочная 30-километровая дорога, по которой очень трудно было кого-то обгонять. Там у нас были среди водителей такие элементы - грузины и армяне. Им говорю: "Ребята, просочиться надо!" И началась самая настоящая борьба: и те и другие догоняют и не пускают друг друга. В общем, дело кончилось тем, что когда в конце мы ехали, то видели четыре опрокинутых "Мака". Они не приехали первыми. Такая была спешка!

И.Вершинин. Где и как вас застало окончание войны?

А.Киняев. Я хотя тогда служил на Кавказе, весной 1945-го мне дали трех солдат и командировали в Москву. Задача стояла такая: получить технику и еще кое-что. Я получил три "Виллиса" и две походно-ремонтные мастерские, которые отправил потом с железнодорожным транспортом. Пока я ходил в Москве по разным министерствам, встретил старого знакомого, с которым когда-то служил в учебном полку. Он тогда был старшиной. 9 мая я как раз был у него в гостях под Москвой. Конечно, я видел, что народ отмечает Победу, сам радовался, но нигде в празднованиях не участвовал.

И.Вершинин. В партию вступили во время войны?

А.Киняев. Во время войны. Это вот как произошло. Когда я был инструктором по подготовке шоферов в учебном полку, то очень скоро стал уже командиром взвода. И однажды замполит, который у нас был в роте, мне и предложил: "Александр Петрович, Ну Киняев! Вот у тебя все хорошо идет. Может быть, вступишь в партию?" "Ну чего-о?" - сказал я. После этого написал заявление и меня приняли в партию. Интересно, что я был членом партии еще будучи сержантом.

И.Вершинин. У вас кто-нибудь воевал из семьи?

А.Киняев. Воевали отец и старший брат. Оба целыми вернулись с войны.

И.Вершинин. Я знаю, что после войны вы долгие годы служили в армии. Расскажите об этом периоде вашей жизни.

А.Киняев. После того, как окончилась война, мне захотелось учиться. Я попросил у своего командира разрешения послать рапорт о зачислении меня в Ленинградскую автотранспортную военную академию, в ВТА - как ее еще тогда все называли. Проучился я в этой академии пять с лишним лет и был из нее выпущен со званием "инженер-механик". После этого меня направили в Москву на военный завод, на котором ремонтировалась вся зенитно-ракетная техника ПВО страны. Я там около года прослужил начальником цеха. Имел успехи в работе, каждый месяц боролся за передовое красное знамя. И однажды каким-то образом на предприятии появился Маршал Батицкий. Его привели ко мне в цех. Он взял мои руки, покрутил своими, потом сказал: "Молодец, иди!" После этого прошло какое-то время, и меня, тогда еще инженер-майора, перевели служить в Ленинградскую армию противовоздушной обороны. Я служил на должности зампотеха зенитно-ракетной бригады, которая находилась на северном кольце от Ленинграда, в 40 километрах от города и защищала его от возможного нападения. Кстати говоря, эту бригаду я полностью формировал, потом начали нести дежурства. Главная Инспекция Министерства обороны дала моей работе отличную оценку, я получил звание подполковника и был назначен заместителем командира бригады, которая формировалась с полка. Учли, так сказать, мой опыт в формировании бригады. Но, в отличие от той, эту бригаду надо было сформировать еще и сложным хозяйственным способом. Это была страшная работа! Достаточно сказать, что дивизионы и ракетные батальоны устанавливались по берегу на расстоянии начиная от Ленинграда и заканчивая Эстонией. Все эти подразделения нужно было как следует обустроить: построить военные городки с офицерскими казармами. Пока все это я строил, не спал целыми ночами. Потом, когда уже велось строительство в Эстонии, познакомился с местными властями: председателем горисполкома и первым секретарем - ведь счета приходилось с их помощью оформлять и оплачивать через банк.

Дело дошло до того, что все это мне надоело и я написал четыре рапорта об увольнении. А когда здесь-то узнали о том, что я собираюсь увольняться из армии, то сказали: "Оставайся здесь! Мы тебе здесь работу и жилье дадим". А тут еще одно событие произошло. Дело в том, что генерал-полковник Василий Николаевич Кубрин, командующий Ленинградской армией ПВО, где я служил, избирался депутатом Верховного Совета Эстонской ССР. Каким-то образом он познакомился с секретарем ЦК, и они запланировали вместе строить в Усть-Нарве (Поселок Нарва-Йыэсуу. - Примечание И.Вершинина) комсомольский центр Юго-Запада страны. Это тогда планировалась большая стройка! Но никак не находили человека, который за это взялся бы. Тогда Кубрин и сказал: "Есть у меня такой человек. Он сделает все!" Потом ко мне приехали секретарь ЦК и начальник политотдела Таллинской дивизии, начали со мной говорить: "Ты должен демобилизоваться. Приезжай на должность начальника стройки. Мы дадим тебе в Нарве квартиру, создадим все условия и прочее". Я отказался. Они приехали второй раз, сказали: "Ну поехали, посмотришь". Я с ними поехал. Привезли они меня в Усть-Нарву, показали домик, сказали о том, что он будет моим, потом будет еще квартира в Нарве, машина, секретарша. В общем, уговорили меня. А перед этим меня еще приглашал к себе командующий, у которого я служил. Он меня спросил: "Киней, че ты уходишь? Вес есть". Я ему так ответил: "Товарищ командующий, вы не принимайте меня за Ивана (а у меня был сослуживец Иван, с которым я не дружил, - он все время шел на какие-нибудь махинации. Я все время говорил: "Я не могу идти ни на какие махинации".) В общем, после этого, в 1970 году, был подготовлен приказ о моем увольнении из армии. Но я оказался не в Нарве, как собирался, а в Кохтла-Ярве.

И.Вершинин. Многие годы , вплоть до развала страны в 1991-м, вы возглавляли комитет ДОСААФ в Кохтла-Ярве. Расскажите поподробнее об этом периоде вашей жизни.

А.Киняев. Я собирался ехать в Нарву, но командующий сказал: "Давай-ка в Кохтла-Ярве иди!" Дело в том, что в то время уровень организации ДОСААФ в Кохтла-Ярве был на самом последнем месте в Эстонии. Из за-того, что ДОСААФ отставал по показателям от других городов и районов, местный горком партии и горисполком имели большие неприятности. Нужен был человек, который взялся бы и наладил все это дело. Командующий сказал: "Ставьте Киняева! Он наведет порядок". И помню такой момент. Только я пришел к военкому, чтобы что-то уточнить, как он взял трубку и, как оказалось, первому секретарю доложил: "Киняев приехал!" Потом мы поехали с ним в другое место. Там собрались и председатель горисполкома, и первый и второй секретари, и многие-многие другие. Я им говорю: "Зачем мне это? Я не знаю, что такое ДОСААФ". Они меня только спрашивают: "Права есть?" Говорю: "Есть". "Разберешься. Давай оставайся". Ну я и остался на должности председателя комитета ДОСААФ. И сейчас кстати ничуть не жалею об этом. ДОСААФ - это, если так говорить, была военная организация. Чем мы занимались? Мы переучили всю местную молодежь начальной военной подготовке. А начальная военная подготовка - это по сути дела все дисциплины, которые изучаются в начальный период службы в армии, включая строевой устав, стрельбу, связь, изучение оружия. В каждой школе или в учебном заведении под нашим руководством работали военруки, которые этой начальной военной подготовкой занимались. И от нас молодежь в армию уходила абсолютно подготовленной. В армию отправляли и мастеров парашютного спорта, и профессиональных радистов, стрелков, трактористов, шоферов. Мы ведь обучали даже на шоферов и мотоциклистов. И вот всей этой фирмой в Кохтла-Ярве я как раз и занимался. От меня требовали, чтобы я все время ходил в военной форме. Каждый пять лет выдавали полный комплект обмундирования, от папахи до ботинок, и я все это носил. Кстати, у нас занимался парашютным спортом и нынешний политик Валерий Корб. Помню, однажды был случай, когда во время прыжка он хорошенько ногу подвихнул.

Так я возглавлял ДОСААФ до 1991 года. А после, когда Эстония стала самостоятельной, ДОСААФ переименовали в отдельный технический вид спорта. Но меня не снимали и продолжали держать на этой должности. Так что я там был начальником. Но вот однажды вызвал меня к себе в кабинет мэр города, эстонец. Дверь маленькая, комната, столик. Он мне говорит: "Александр Петрович! Мы вот здесь перебрали всех отставников, и эстонских, и русских, и остановились на тебе. Мы строим дом престарелых. На это идут миллионы, идет время, а нет никакого толку. Нам надо навести там порядок и в течение года задействовать, то есть, запустить его, ввести в строй. Сделай это. Если захочешь, оставайся после этого директором". Я дал на это согласие и стал числиться директором спортивного клуба (потом бывший ДОСААФ так и отвалился), а работать с этим домом ветеранов. Очень много пришлось мне тогда потрудиться! Помню, сразу же, как меня назначили туда, я пригласил техника-строителя и так его спросил: "Когда будут решены вопросы с канализацией, с водоснабжением, с электроснабжением? Даю тебе сроки. Как ты после этого доложишь, так я и скажу мэру". Когда подошли сроки, ничего сделано не было. Я пришел к мэру и сказал: так и так, обещание не сделано, работа стоит, надо менять подрядчика. Я нашел подрядчика, объяснил ему, как и что ему нужно делать, началась работа. Но потом начал мудрить заказчик. Пришлось и его сменить. И все хорошо наладилось. Знаете, какой мы сделали дом престарелых? Таких домов вообще нигде в Эстонии больше нет. Финансировала его строительство Россия. Он состоял из огромных корпусов и рассчитывался на 500 человек. При этом на каждого жильца полагалась не комната, а именно квартира: там были маленький коридорчик, комната, душь, ванная, туалет. Кроме того, там был подземный пищеблок. Комплектовать все это нам приходилось самим. Когда ближе к Новому Году все работы были выполнены, мы пригласили самую "именитую даму Эстонии" Марью Лауристин. Она приехала, посмотрела, все понюхала, как говорится, а затем вручила мне подарок и поставила отличную оценку качеству строительства.

После этого дом престарелых был запущен, а мне сказали: "Пиши заявление о назначении директором". Я отказывался: "Нет, я не буду, я же эстонского языка не знаю. Зачем мне это нужно?" После этого был назначен конкурс на место директора, в нем участвовало 13 человек. Но несмотря на это, директором назначили все равно меня. Меня дали заместителя-переводчика. И работа у меня пошла. Однажды наш дом проверяла одна международная комиссия. Возглавляли ее какие-то норвежские и шведские профессора. Мало того, они проводили у нас семинар директоров Эстонии, и около двух недель смотрели, питались и жили. Так вот, когда все это закончилось, они зашли ко мне в кабинет и сказали: "Мы проверяли дома в Италии, Франции, в своей Швеции, но такого порядка и удобства, как в вашем, нигде не видели". И там я работал директором до 1995 года. А потом меня сняли - мэру города, уже другому, нужно было поставить на мое место своего человека.

И.Вершинин. Какими боевыми и трудовыми наградами вы были отмечены?

А.Киняев. У меня было три ордена - Отечественной войны 2-й степени, Красной Звезды и "Знак Почета", ну и около 20 медалей, среди них - "За боевые заслуги". "За трудовое отличие", "За оборону Киева", "За победу над Германией". Но их у меня все поукрали.