Г.К.- «Песню фронтового шофера» знают многие, а вот общаться с водителем военной поры мне лично приходится в первый раз. Очень интересно от Вас услышать, какой же она была -«путь-дорожка фронтовая».
Расскажите о себе.
М.С.- Родился в мае 1920 года, в городе Николаеве, в 1931 году семья переехала в Запорожье. Там я закончил школу и автотехникум. Но работать по специальности не пришлось. Уже через неделю после получения диплома, в июне 1939 года меня призвали в Р.К.К.А. Попал я в учебный полк в Шепетовке, готовивший специалистов для танковых частей Киевского округа. Мой диплом об окончании автотехникума предопределил мою дальнейшую судьбу. Послали в школу младшего комсостава, и вскоре в звании сержанта я оказался в автороте 65-й танковой бригады. Бригада дислоцировалась в Городке, в 30 км от Перемышля, в 70 км от Львова. Служил в должности помкомвзвода. Бригада была вооружена танками Т-26, БТ, а в автороте были машины ГАЗ-АА, ГАЗ-3А, ЗИС-5, ЗИС-6.
Г.К.- Какой была довоенная Красная Армия? Какие были отношения между красноармейцами?. Как кормили и одевали «защитников трудового народа»? Каким был комсостав довоенной поры?
М.С.- Армия для нас была как родной дом. Отношения между солдатами иначе как братскими не назову. Никаких намеков на пресловутую «дедовщину» или на национальную рознь в помине не было. Вы не подумайте, что я, как и многие пожилые люди, идеализирую свою молодость. Дисциплина была строгой, но мы никогда не слышали от своих командиров грубого слова или мата. Новобранцев принимали со всей душой, не смотрели на уровень образования или национальность. В сороковом году в армию пришло много «западников» и был поток новобранцев из Средней Азии, ( до этого среднеазиаты как правило служили только в национальных территориальных дивизиях). Многим тяжело давался русский язык или азы овладения техникой. Никаких насмешек над ними не строили, терпеливо все разъясняли. Для многих армия была «пропуском в большую жизнь», а специальность водителя в те годы была престижной. В автомобильные части набирали людей с образованием. Все солдаты были хорошо одеты, обуты в сапоги. Кормили в армии даже лучше, чем мы бы питались на «гражданке». Кашу с мясом ели каждый день, кроме так называемого «рыбного» дня. Солдатам выдавали махорку, платили жалованье, кажется - семь рублей в месяц. На эти деньги покупали зубной порошок, подворотнички, но папирос приобрести себе позволить не могли, поскольку пачка стоила 35 копеек. Я не помню, чтобы были разрешены денежные переводы из дома.
Помкомвзвода получал 36 рублей в месяц, старшина-сверхсрочник имел зарплату чуть ли не 500 рублей + паек. Многие ребята стремились остаться в армии на сверхсрочную службу.
По поводу комсостава, я скажу, что до войны, видимо еще были сильны остатки традиций царской армии, и наши командиры старались вести себя с достоинством и культурой. Например, я ни разу не видел пьяного или небритого командира. Обращались к солдатам с уважением, а не как к «быдлу в шинелях»...Мы тоже уважали своих командиров. А вот офицерский состав конца войны, по моему личному мнению, больше напоминал сброд жлобья. Я имею в виду не «мелкую сошку» в звании до майора включительно, а старший комсостав. Я, по роду службы, не только на передовой «катался», но иногда и по тылам ездил, ведь часто склады ГСМ или боеприпасов располагались в 30-40 км от передовой. Насмотрелся по тылам на таких «начальников», которых было не счесть, - и не мог понять, откуда все это.... всплыло. Хамство, мат, спесь, угрозы, безграмотность ...Простого солдата гробили и унижали, почем зря. Разговор у многих полковников был один -« Я тебя в штрафную закатаю! Я тебя расстреляю ! Мать-перемать!..»... А когда в конце войны началась «трофейная лихорадка», то смотришь на какого-нибудь тылового полковничка, который свой вагон с трофеями в Союз отправляет, и думаешь о таком командире - «ты бы сволочь так на войне в атаки резво ходил, как сейчас чужое добро хапаешь...». Не все были такими, но процент жлобья удручал...
Но парадоксальный факт остается фактом - армия сорок первого года с кадровым комсоставом не выдержала натиска и бежала в тыл, а вот «господа-офицеры» образца сорок пятого года войну выиграли, хоть и на солдатской крови и костях.
А точнее будет сказать так - войну выиграли лейтенанты - фронтовики меня поймут... Были конечно приличные люди, такие как командир нашей 3- й ТА Рыбалко, мой комбриг Якубовский или командир соседней бригады Драгунский, которые и солдат своих берегли, и простого бойца уважали, но в основном в армии в конце войны преобладал «командно-матерный» стиль руководства...Хватит об этом.
Г.К.- День начала войны. Каким он был для Вас?
М.С.- 21 июня, в субботу вечером, к нам в часть, привезли в солдатский ларек невиданное доселе для простых красноармейцев «чудо» - пиво в бочонках. Ребята подходили с котелками, покупали пол-литра пива за 20 копеек. Многим из нас оставалось служить в армии последний месяц до демобилизации, и мы сидели в курилке, пили пиво и делились планами на гражданскую жизнь. Ларек работал допоздна, и мы пошли спать только в два часа ночи. А через два часа на нашу часть с неба посыпались бомбы. Потери от первой бомбежки были небольшие, но эмоции, которое мы испытали в это утро, - трудно передать...Это был шок...
Вроде и знали, что война рано или поздно случиться, вроде и готовились к ней - но когда видишь убитого осколками бомб своего товарища, с которым два года в казарме на соседних койках спал, на сердце становиться очень тяжело...Нас готовили побеждать, а получилось, что всем «ордера выдали в Могилевскую губернию»... Уже в пять часов утра к казарме прибежал командир моего автовзвода лейтенант Фролов, вызвал 5 водителей, и приказал -« погрузить на «полуторки» семьи комсостава и вывезти их во Львов». Я был среди названных Фроловым шоферов. В панике, семьи командиров с жалким скарбом погрузились в кузова, и наша «колонна» пошла на Львов. Ехали проселочными дорогами целый день, добрались до Львова, и остановились в центре города рядом с большим костелом. С чердаков по нам стреляют. Дети из семей комсостава лежат возле грузовиков, плач стоит. Решили мы детей напоить, заходим в близлезжащие дома, просим ведро воды - никто не дал !!! Еще «зубы скалили», мол конец вам, «Советы». В принципе, другого поведения мы от них не ожидали, «западники» нас не признавали... Через два дня только удалось погрузить семьи комсостава в «товарняк» уходящий на восток. Вернуться в Городок мы не могли, район базирования бригады уже был захвачен немцами.
Фролов приказал уходить к старой границе. Только через три недели возле Житомира, мы случайно наткнулись на остатки нашей бригады, в которой то уже и танков почти не было. Ребята рассказали, что призывники из западных областей дезертировали в массовом порядке, поведали как немцы умеют воевать, одним словом, - ничего радостного не сказали.
Поставили бригаду в оборону под Киевом.
Оборона наша была далеко не «стальной». Достаточно простого примера. Стоявшая рядом с нами пехотная дивизия набранная из запасников получила на вооружение польские карабины, но подходящих патронов к ним не было! Солдатам объяснили - «пуля -дура, штык - молодец»...
За день до печально знаменитого трагического киевского окружения, нас, троих водителей, послали в глубокий тыл, за 150 км, на ремзавод за запчастями. По дороге назад мы нарвались на бегущих в панике солдат. «Капкан» окружения захлопнулся, а наша группа из трех человек по воле случая спаслась... После войны встретил одного товарища из бригады, он утверждал, что ему единственному посчастливилось вырваться из кольца...
Г.К.- Что творилось на фронтовых дорогах сорок первого года? Куда Вас забросила дальше фронтовая судьба?
М.С.- Что сказать...На дорогах царила паника и страх. Многократно нас бомбили, многие десятки раз. Сначала отбегали от дороги, а потом - многими овладевала апатия. Нас бомбят, немецкие бомбардировщики «по головам ходят», а мы - просто ложимся рядом с машиной и ждем, что Бог поможет и убережет от смерти на этот раз...Драпали все, жизнь спасали... Отвечаю честно...Герои сорок первого года в земле сырой с той поры лежат...Выжили только те, кто в какой-то момент, потеряв надежду и веру в свои силы, отошли назад...Насмотрелся я тогда на заградотряды и чекистских заслоны, видел и седых полковников с наганом в руке пытавшихся в бессильной злобе остановить деморализованную солдатскую массу... Об этом рассказано уже немало...Сорок первый год - это позор и трагедия не только для кадровой армии, это боль всей страны...
Мы на своих трех машинах пристали к пехотной части, вернее нас «зашанхаил», своим приказом командир пехотинцев. А через несколько месяцев на дороге, колонну машин шедших порожняком, остановили патрули из НКВД. Нас отделили, приказали забрать вещмешки из кабин, и всех водителей направили в запасной полк. В кабины за руль сели шофера - НКВД-эшники. Смысл подобной замены, мне не понятен до сих пор...Четыре месяца нас «кантовали» из одного запасного полка в другой. На южных участках фронтах стояло затишье, никто нас, из резервных полков, толпами в пехоту не гнал, надобности не было. В апреле сорок второго я попал в 91-ую отдельную танковую бригаду подполковника Якубовского, и в этой части прошел всю войну.
Г.К.- Чем была вооружена Ваша бригада? Что представлял из себя личный состав бригады?
М.С.- Бригада прибыла на Дон после формировки в Казани. Больше половины бригады были сибиряки, «огонь- ребята». А вот кадровых танкистов в составах экипажей почти не было...Кадровые уже все под Дубно и Белостоком головы сложили...На вооружении бригады были легкие танки Т-70 и Т-60, но уже в сентябре сорок второго у нас была рота КВ. Легкие танки заправлялись бензином, и в бою горели как спички. Т-34 бригада получила только после Сталинграда. Сначала бригада была двухбатальоного состава, но в сорок четвертом году в бригаде было три танковых батальона, батальон автоматчиков-танкодесантников, и нам постоянно придавали на усиление полк самоходок СУ-152
Бригадой командовал будущий Дважды Герой СССР белорус Якубовский, начштаба был Данович.
Г.К.- Насколько большой была авторота бригады? На каких машинах Вам пришлось ездить?
М.С.- В разное время в состав автороты входило от 40 до 120 машин. Рота делилась на взвод боепитания -20 машин, взвод ГСМ, взвод ПФС и штабных машин, ремвзвод. Например, в конце войны, у нас в роте было до 30 трофейных машин - немецких и итальянских, начиная от «легковушек» и заканчивая грузовиками. Начинали мы в бригаде с нашими ЗИС, английскими машинами и американскими «интерами». Через полгода мы получили первую партию «студебеккеров» переправленных через Иран. Мы смотрели на эти машины с восхищением, настолько эта техника отличалась от наших «топорных» полуторок. В кабине водителя в пазах, находились два выдвижных ящика. В первом были мелкие запчасти, лампочки. Во втором ящике находилась униформа водителя - кожаные куртки, краги, кожаные шлемы с очками, и самое главное - комбинезоны цвета хаки с многочисленными застежками -«молниями». Мы, « лапотники», никогда раньше эти «змейки»-застежки не видели. Но покрасоваться пришлось в «заморских нарядах» только пару деньков. Штаб бригады приказал - «Американскую форму снять!. Это нарушение уставной формы одежды!»...Через день весь штаб ходил в наших комбинезонах.
Ездить мне приходилась на всех типах машин бывших в автопарке роты. В конце сорок третьего года, я, будучи командиром автовзвода, получил звание младшего лейтенанта. В мою обязанность входила обкатка всех машин.
Г.К.- Ремонтная служба в бригаде была большой? Кому подчинялись ремонтники и водители?
М.С.- Было два тягача, танки Т-34 без башен и две машины-летучки. Ремонтная летучка -«А» - полуторка с деревянной будкой, и летучка «Б» с токарным станком в кузове. Замена траков и даже катков, как правило проводилась на поле боя, и ремонтники часто погибали. Командовал ремонтниками помпотех бригады подполковник Демешко, а службой тыла бригады руководил Воловщиков. Ротой тех.обеспечения командовал капитан Калашников.
Г.К.- Какие потери были у водителей в бригаде? В чем по Вашему мнению, причины потерь среди водителей? Чем вооружали шоферов? Приходилась ли водителям вступать в бой со стрелковым оружием?
М.С. - Скажем так: из первого состава автороты, до Победы, довоевали в составе бригады 20 %, и все они были ранены или контужены по крайней мере один раз, вернулись в бригаду после госпиталей и санбатов. Кстати, процент выживших танкистов из сталинградского набора был примерно таким же - 20 % выжило.
В тыловых авточастях можно было войну пережить спокойно, но в танковой бригаде...Наша работа как правило была дневной, на передовой или в непосредственной близости от нее. Большинство выбывали по ранению, но и убивало шоферов у нас нередко. Тут причиной были не только привычные для нас бомбежки или артобстрелы...
Часто погибали «по глупому» - вместо указанной на карте, относительно безопасной дороги, ехали напрямик и подрывались на минах...Часто, ночью, в неразберихе заезжали к немцам, линия фронта не всегда была сплошной.
На Западной Украине было несколько стычек с бендеровцами, нападавших на мелкие автоколонны, тоже не обошлось без потерь. Еще на моей памяти два боя с немцами, выходившими из окружения.
Хоть и жили мы с танкистами бригады как говорится - душа в душу, но иногда наша жизнь зависела от танкистских «капризов». Допустим привезли мы снаряды к танкам. Танкистов просят по рации отвести танки назад для пополнения боезапаса. Кто-то отходил, но чаще танки оставались на месте, на линии огня или в капонирах. Загрузка производилась часто под немецким огнем. В один такой денек о взвод потерял одномоментно восемь водителей. Я сам «схлопотал» осколки в руку и ногу, но хоть смог сесть за руль и вывезти в санбат своих шестерых раненых товарищей. Рядом со мной сидел истекая кровью мой товарищ -водитель с оторванной рукой...А по поводу стрелкового боя. Шоферов не сажали на броню танков в качестве десанта и не использовали как простую пехоту даже в самые критические моменты. Шоферов берегли, в то время мало кто мог водить машину, а в тылу водителей готовили на курсах по 3-4 месяца.
А обвинять полмиллиона фронтовых водителей, мол, «в штыки не ходили» и немцев не убивали, по крайней мере глупо. С таким же успехом можно сказать, что полмиллиона техсостава в авиации или полмиллиона в саперных армиях и железнодорожных частях - просто «отсачковали» от передовой. Судьбу войны решила техника и ее кто-то должен был обслуживать ! Другое дело, когда на каждый самолет была орава обслуги по «...надцать» человек, да по трое политотдельцев, но не мне судить об этом, я штаты частей не утверждал. Поймите, из всех призванных в армию в годы войны, может быть 30% солдат видели врага в лицо или были в непосредственном боевом контакте с немцами, а остальные -«обеспечение и поддержка»...Убил я точно за войну пятерых немцев и двух бендеровцев, просто мне часто фатально «везло» нарываться на немцев.
А много это или мало?...
В рукопашных я не участвовал, в танке в атаку не ходил, но за четыре года войны пришлось столько лиха хлебнуть, что и иному пехотинцу мало не покажется... Ладно, оставим риторику.
Вооружали водителей карабинами, но в конце войны считалось «хорошим тоном» иметь в кабине немецкий автомат. Иногда, на каждую машину давался сопровождающий солдат для охраны, из роты автоматчиков бригады. Такой солдат заодно был и «грузчиком». Я, лично, кроме штатного оружия, имел 13-зарядный пистолет «Вальтер». Гранаты у водителей были больше «для красоты», ну, и рыбу глушить. Я за всю войну только один раз гранату кинул, когда на бендеровскую засаду нарвались.
Г.К.- Личный состав автороты намного отличался от состава стрелковой роты, скажем в возрастном аспекте или в национальном?.
М.С.- У нас в основном служили ребята в возрасте 30-35 лет, а в пехоте всегда крайности - или все юнцы по 18 лет, или стариков из обоза пригонят, брешь в обороне и личном составе латать. Ротой командовал капитан, бывший до войны завгаром, и отношения в роте напоминали больше гражданскую автобазу, чем уставную армейскую часть. Всех шоферов называли уважительно по имени-отчеству.
Коллектив был у нас интернациональным. Кроме славян, в роте был узбек, два эстонца, татары, еврей, казах... Среди водителей моего взвода был бывший председатель донского колхоза. Был парнишка, ставший после войны профессором в Минске.
Помню водителя из бывших уголовников, классный парень. Его ненавидел один из наших «особистов», даже «пристроил» в штрафную роту, но парень вернулся после ранения к нам обратно.
Мой близкий друг Солгунов из Саратова, был старше меня на 10 лет. У него была большая семья - пятеро детей, и я, все время пытался его уберечь.
Большинство водителей было бывшими городскими жителями, людьми с определенным образованием, а в пехоте было очень много бывших крестьян. Образовательный статус на фронте, где-то с середины сорок второго года, решал немало...
Г.К.- «Особисты» автороту тоже из виду не выпускали?
М.С.- А кого они тогда в покое оставляли?.
Танкистам от них много горя доставалось. Песню слыхали про танкиста вызванного в особый отдел - «В следующей атаке обязательно сгорю...»? Актуальная на войне была песня.
Был у нас «особист», майор Самохвалов, вроде спокойный мужик. Иногда смотрит, водители картошку пекут, сядет рядом, говорит только на отвлеченные темы -«любовь-морковь», в душу не лезет. Но его помощник в звании старшего лейтенанта, держал в страхе всю бригаду. Такая сволочь был, стольким людям судьбы поломал... Мы все надеялись, что его или немцы когда-нибудь убьют, или кто-то из своих «по-тихому пристукнет», но дожил этот гад до конца войны. Бог почему-то эту паскуду пожалел.
Нас, водителей, этот старший лейтенант просто ненавидел, заявляя -«Все водители жулики и воры! По вам штрафная рота плачет». Я не выдержал и ему как-то ответил -«А по тебе стрелковая рота рыдает, уж заждалась тебя она !...»... «Особисты» своих машин не имели, и для своих разъездов брали машины в автороте. Так этот ст.лейтенант когда едет рядом с нашим водителем, то обязательно - или вербует в «стукачи» или вынюхивает, что в автороте «новенького».
Был у этого «особиста» верный «товарищ» из нашей роты, водитель Ильченко, видный мужик лет 30-ти, все время вызывавшийся добровольно на тяжелые задания, награжденный медалью «За Отвагу». В мае сорок пятого, под Прагой, на моих глазах Самохвалов арестовал Ильченко. Выяснилось, что его настоящая фамилия Коломиец, что этот человек был командиром немецкого полицейского карательного отряда в Донбассе, лично убил сотни советских людей. Документы на имя Ильченко он забрал у убитого им красноармейца...Вот такая история...
На Украине, под Фастовым, в конце 1943 года, мы случайно оказались при исполнении приговора карателям - предателям Родины. Шесть полицейских из украинских карателей предстали перед трибуналом армии. Приговорили их к повешению. Еще немецкие виселицы целыми стояли, только помост был разрушен. Город мы только за два дня до этого случая освободили. На головы приговоренных одели мешки, связали им руки за спиной. К нам подошел «особист» и попросил подогнать одну машину с опущенными бортами под виселицы. Это мы сделали, но когда нквдэшник спросил- « Кто за руль сядет на исполнении ? », ему ответили -«Сам за руль садись и жми на газ ». Хоть и сказали нам, сколько советских людей эти полицаи истребили, никто из нас не хотел брать на себя «эту работу»...Если бы попросили просто гадов расстрелять, рука бы не дрогнула...Но вешать...
Г.К.-Политотдел бригады пользовался уважением у солдат?
М.С.- Тяжело ответить за всех солдат бригады. Комиссаров за войну столько перед глазами прошло. Был у нас комиссар Анохин, бывший директор школы из Ленинграда, культурный, образованный, а главное хороший и лично храбрый человек. У него был сын, мой ровесник и тезка, который еще в сорок первом погиб. Анохин приходил иногда меня навестить, сядет рядом, смотрит, и говорит -« Как вы с моим Мишкой друг на друга похожи!»...Его бойцы уважали, Анохин не был пустобрехом и его авторитет был непоколебим. Всегда заботился, чтобы все в бригаде были накормлены, одеты. И если у кого из солдат в тылу семьи бедствовали, он им пытался помочь, писал письма в местные советы. Хороший был человек.
А вот начальник боепитания, наш парторг бригадный , капитан, украинец. Тютюнник, был редкой скотиной. Сцепились мы с ним как-то. Сидим, выпиваем с танкистами. Хорошо уже «поддали», и вдруг мне этот Тютюнник заявляет -«Все твои от фронта на Урале и в Ташкенте прячутся!». Отвечаю ему -«Мои, на Урале, на заводах для армии танки и пушки делают, а твои у немцев полицаями да карателями служат!». Он за пистолет, я ему сразу заехал кулаком по роже. Танкисты ему добавили, избили Тютюнника весьма качественно. После этого, он старался со мной не сталкиваться, ему «внушили», что я, якобы, его пристрелить «поклялся». Делать мне больше было нечего, как счеты с дураком сводить. Но пакости от парторга я ждал. Полтора года я не получал ни одной награды, все наградные листы на меня парторг «выуживал» из стопки бумаг и уничтожал. Но это мелочь, а я ждал подлости покрупнее, что-то вроде - трибунал с высшей мерой. На фронте, при желании, начальники любому могли такое «удовольствие» организовать. В конце войны как-то сказал в разговоре с ребятами -«Пришло время парторгу ответ держать». Кто-то донес ему, и уже на следующий день Тютюнник перевелся в другую часть...
Комиссары в танковых бригадах ходили в атаку редко, хотя у нас был замполит Аркадий Каплунов получивший посмертно ГСС за конкретный подвиг. На батальонном уровне политработники были обязаны ходить в атаки, а те, кто рангом повыше - дело другое...Тут все зависело от совести и патриотизма.
В партию я на фронте вступать отказывался, все время говорил политрукам -«Не чувствую себя достойным». После войны, я в течении почти тридцати лет был в Харькове единственным беспартийным начальником цеха на крупном заводе. Никогда не любил «товарища» Сталина и его партийную банду. Цену их деяниям я узнал еще в юности. Об этом как-нибудь в другой раз поговорим.
Г.К.- И часто возникали «трения» или стычки по поводу Вашей национальности? Вообще какими были межнациональные отношения в бригаде?
М.С.- В моей бригаде особо страшного антисемитизма не было. Танковые войска всегда отличались очень высоким процентом евреев и нормальным отношением ко всем «иноверцам». А статистику по командирам танковых бригад вы наверное и без меня знаете. Первый мехкорпус Кривошеина, например в армии называли не механизированным, а «евреизированным»...Я не помню, чтобы кто-то в моей роте, в мой адрес на национальную тему что-то ляпнул. Покалечил бы сразу...
Было другое явление. Очень многие евреи воевали будучи записаны в документах русскими или украинцами. У меня в бригаде было два друга, оба ГСС, Долидович и Заборовский. Часто сидели вместе во время затишья между боями, говорили на идиш. Файвель Долидович, по документам числился Федором и белорусом, а Заборовский был записан в документах как Константин Васильевич и русским.
Но были противоположные примеры. Тот же Драгунский, или комбриги Темник и Секунда с подчиненными евреями говорил на идише, никого не стесняясь.У нас в бригаде был офицер по прозвищу « Ха-Ха-Ха»- Хаскель Хаимович Хавинсон. Он жутко психовал когда к нему обращались «Сан Саныч» или в другом «облегченном» варианте.
Еще пример. У нас в бригаде, в сталинградском составе, воевал немец Ганус в экипаже КВ. Когда экипаж геройски погиб, всем дали Героя, кроме Гануса, просто не знали как в штаб наградной послать. Ведь был приказ немцев из действующей армии убрать в тыл, а патриот Ганус проскочил через «особистское сито». Но орден Ленина посмертно дали.
Очень хорошее отношение было в роте к двум ребятам призванным в Азии.Они были городскими, русским языком владели неплохо Никто их у нас «чурками», басмачами или «елдашами» не называл. Могли в шутку крикнуть -«Нехристь, иди к нам выпить !», но не более...
Мне есть еще много чего на эту тему сказать, но наша беседа сейчас не о национальной политике в Красной Армии в годы войны...
Г.К.- Как награждались фронтовые водители? О своих наградах, если можно, тоже расскажите.
М.С.- Водителей награждали согласно наградным листам заполненным командиром роты. А дальше в штабе решали - кому давать награду, а кому -«в следующий раз...». Количество рейсов на представление к награде не влияло, только конкретный героический поступок водителя.
Я в конце пятидесятых годов столкнулся в Харькове с бывшим работником штаба бригады, ставшим после войны доктором юридических наук, завкафедрой ХГУ. Он мне про «наградную кухню бригады » много интересных вещей рассказал. Как начальник штаба Архипов вписывал себя в каждый орденский список, и как комбриг Якубовский его имя оттуда вычеркивал, с криком -«Ты, начштаба, когда последний раз в атаку ходил!?». И про то, как Тютюнник мои наградные листы на клочки рвал.
Скажу вам, что в конце войны в нашей бригаде не было солдат не отмеченных правительственными наградами. В бригаде стремились к справедливости в этом вопросе. А про свои награды, что я могу сказать?.
Медаль «За Отвагу» - за сталинградские зимние бои. Там было неимоверно тяжело. Заносы снежные в метр высотой, мороз под тридцать градусов. На машины ставили снегоочистители -«треугольники»- но это почти не спасало ситуацию, проехать мы не могли . Дальше грузили снаряды на санки, (другого выхода не было), и водители, по пояс в снегу, шли к танкам. Все время под немецким огнем, я не преувеличиваю.
За Курскую Дугу -получил вторую медаль «за Отвагу», считаю, что по делу. Через немецкие позиции, напрямую, «в наглую», под огнем со всех сторон, проехал к окруженным нашим танкам, стоявшим без боезапаса. Нас три машины прорвалось к танкистам, а четыре грузовика немцы уничтожили. Водители погибли...
Орден Красной Звезды получен за переправу через Днепр, правда вручили его уже на Сандомире. Под немецким огнем, под дикой бомбежкой сделал несколько рейсов к кромке берега, погрузил снаряды на плоты. Все, кто пытались повторить за мной этот «маневр», были убиты или ранены, а мне вот повезло выжить в тот день. В самом конце войны, вручили орден Отечественной войны, за «боевые достижения по совокупности», так это назовем.
Вот такая на фронте шоферская доля. Страшно на войне было всегда и всем!, но честные люди находили силы преодолеть страх и пойти навстречу возможной смерти.
Г.К.- Какие средства использовались для маскировки машин.
М.С.- В конце войны у многих в машине были маскировочные сети, полотнища брезента. А в сорок втором...Голая и ровная как стол донская степь, ни леса ни балочки где можно укрыться...И с утра «мессеры» начинают нас «утюжить»...А по поводу светомаскировки во время ночных поездок - надевали на фары картонные конусы черного цвета с прорезью посередине. Световой луч из под такого конуса нормально ехать не позволял. Так и продвигались по бездорожью -«на авось», да «на ощупь».
Г.К.- Быт водителей. Как кормили и одевали? Каким был досуг шоферов в минуты затишья?
М.С.- Питание наше после Курска было хорошим. Да и водители, народ тертый, каждый мог раздобыть шмат сала, банку консервов - «второй фронт» и новую гимнастерку. На склады едешь, а там тыловые кладовщики только и ждут «парабеллум» или трофейный портсигар с передовой. Вот таким «натуральным обменом» и пробавлялись. Но никогда, никто в автороте не посмел чего-нибудь «тяпнуть» из продуктов или из бочек со спиртом, которые мы везли со складов ПФС в нашу бригаду. За такое просто свои могли убить.
Так и говорили новичкам - «Пусть начпрод ворует, он для этого на должность и поставлен, а мы у брата-солдата кусок хлеба не возьмем».
Все водители ходили в сапогах, но гимнастерки и ватники у всех были грязные, замасленные, да и внешне мы выглядели, как толпа «чумазых оборванцев».
В конце войны в бригаде появилась мода - многие ходили в танкошлемах., подчеркивая принадлежность к танковым частям.
Танковые комбинезоны в автороте не носили.
У меня в сорок четвертом году, после того как я стал офицером, появились яловые сапоги и фуражка. Так я стсялся их надевать, чувствовал себя неловко перед своими бойцами. Шоферское взводное общество было для меня интересней и приятней, чем «командирские посиделки» и принадлежность к офицерскому корпусу. Пили в роте довольно много : и во время затишья, и на формировках, и во время боевых действий. У каждого шофера были «в заначке» по паре фляжек со спиртом. Досуг наш был простой. В роте было несколько аккордеонов и баянов, в свободное время собирались, песни слушали, да байки травили про довоенную жизнь. Я не помню, чтобы кто-то «резался» в карты. Никаких книг не было. Газету раз в две недели в роту принесут, так ее сразу на самокрутки пускали. Да и шутки-прибаутки в роте старались «дозировать». Один раз «досталось на орехи» артмастеру, который ехал с нами в тыл, отвозил на ремонт буссоль и стереотрубу. Заехали в какую-то захудалую, разоренную войной деревню. Артмастер, со своими «железяками» начал изображать перед крестьянами фотографа, якобы буссоль - это новый фотоаппарат. Крестьяне ему несли сало, яйца, сметану. Но мы подобный юмор артиллериста не оценили. Заставили отдать продукты людям назад, да еще ему слегка по шее надавали. Нечего голодных грабить!- так ему и объяснили...С куревом иногда было тяжело, даже махорки не было. В конце войны уже выдавали офицерам мешочки с легким табаком и «гильзы» для набивания папирос.
Г.К.- Случаи прямого отказа от выполнения приказа в роте были?
М.С.- Нет, я такого не помню.
Был один момент на Дону. Вывоз раненых с поля боя тоже был нашей обязанностью. Вывозили всех, не смотрели - танкист, или из пехоты. Был дневной продолжительный тяжелый обстрел из дальнобойных орудий, но нам дали приказ немедленно эвакуировать раненых. Я хотел одному водителю это задание поручить. Смотрю на него, а он глаза прячет, бледный как стена. Поехал сам, остался целым. Водитель ко мне потом подошел и сказал -« Сержант, больше со мной такого не повториться. Письмо из дома получил, брат погиб в Керчи. Мать такого горя не вытянет, если сразу и второго сына потеряет ».
Трусов и «сачков» на войне было очень много, но в нашей роте народ приличный собрался, служили как подобает солдату.
Г.К.- С «власовцами» довелось сталкиваться?
М.С.- Приходилось. Самый неординарная встреча была под Бреслау. В плен попали бабы, из женской агитаторской роты РОА. Отстреливались эти «овчарки» до последнего патрона. Незадолго до этого случая бригада освободила концлагерь, в котором в живых нашли лишь пару десятков узников. Все выжившие заключенные выглядели как скелеты, обтянутые кожей и еле передвигались. И сотни трупов на земле лежат... Мы все были в жутком состоянии от увиденного. Одним словом, этих...... из РОА пехота порешила. Без зверства, просто расстреляли, и все...
Г.К.- Кто из полководцев ВОВ пользовался доброй славой в солдатской массе ?
М.С.- На Жукова намекаете? Так знайте, для нас Жуков был мифическим кошмаром. По всему фронту только и ходили рассказы, скольких Жуков под трибунал отдал, скольких по его приказу «к стенке поставили», и скольких комдивов он палкой по хребту угостил. Жукова боялись, но не любили.
Вообще, если бы вы такой вопрос пехотинцу задали, он бы сразу заматерился. Что такое полководец? Это человек, который своим приказом гонит людей на убой, и не важно, что ради святой цели. Какое нам вообще дело было до жизни полководцев и их славы и их ППЖ ?! . Простой солдат ведь не дурак был. Патриотизма хватает на два-три боя, а потом думаешь - есть ли вообще шанс уцелеть. У тех кто воевал под жуковским руководством таких шансов не было...Он где появлялся, сразу «НевскуюДубровку» народу устраивал...
Я один раз нарвался на жуковский кортеж, на Украине дело было . Шли колонной к фронту, а впереди нас пехота на подводах. Решил их обогнать, время было дорого. Пехота уперлась, образовалась пробка на дороге. Навстречу едет товарищ Жуков, с охраной на бронемашинах. Его машины мы знали, да и видеть маршала издалека уже приходилось. Ребята мои мне кричат-« Мишка, беги в лес, он же тебя расстреляет!»...Я остался, все обошлось. Просто не Жуков из машины вышел, а его порученец-полковник...
Муж моей сестры, Павел Вильнер, был на войне командиром саперного батальона. После войны рассказал, как Жуков днепровские переправы организовывал. Выстроил несколько уцелевших после бомбежки офицеров-саперов и сказал : «Если к вечеру мост не будет восстановлен, вы все будете расстреляны !». А то, что в саперном батальоне уже не оставалось людей и техники, - маршала не интересовало. «Хороший» стиль руководства - « верный и сталинский»...
Кто пол- России угробил, тот и национальный герой... «Традиция»...
Один пример я хочу вам рассказать. Товарищ у меня есть. В начале сорок второго служил в отдельной стрелковой бригаде, в которой подобрался отборный народ, как говорится -«цвет нации». Погнали эту бригаду брать маленькую деревушку Князево, только тем и знаменитую, что там оперный певец Лемешев родился. Двенадцать раз бригада ходила в атаку, и когда, наконец отбила деревню и закрепилась в ней, выяснилось, что эта деревня командованию не нужна, и остатки бригады отвели в тыл. Фронт выравняли. На фронт бригада ехала в восьми эшелонах, а по дороге в тыл, на переформировку, все выжившие поместились в четырех вагонах. Хотите после этого задать ему вопрос о генералах?...
Г.К.- Хорошо, оставим Жукова пехоте, спрошу Вас про танковых командиров.
М.С.- Почти вся моя родня погибла на фронте и в немецких концлагерях. Уцелели на войне моих два двоюродных брата Саша Балабан, Яков Стирес, и мой дядя Изя Дубов. Сестра Фаина еще с войны вернулась живой, она была военфельдшером. Так вот, все выжившие родственники воевали в танковых войсках, и поверьте, за спинами не прятались, каждый по три -четыре раза ранен, и боевыми наградами по делу отмечен. Все воевали в разных танковых армиях. После войны, когда вместе собирались и заходила речь о фронте, какие-то крупицы информации из их рассказов в памяти остались. Я не буду вам сейчас рассказывать, что творилось например в армии Ротмистрова. Просто, анализируя услышанное, я пришел к мнению, что наш командарм Рыбалко был не просто хорошим воякой и человеком, это была личность. Людей своих старался сберечь и задачу боевую выполнить. А это на войне простые солдаты и младшие офицеры ценят... Оставьте эту тему, пусть полководцев историки оценивают.
Г.К.-Кроме дня Победы, есть ли у Вас самый памятный день на войне?
М.С.- Летом сорок четвертого года наши танки вошли во Львов. Мой автовзвод оказался на той же площади возле центрального костела, на которой вечером 22/6/1941 года мы стояли с семьями комсостава и не знали своей дальнейшей судьбы...Три года прошло, столько народу на моих глазах погибло, столько друзей схоронил!...И вот я вернулся в то место, где для меня начиналась война . Мне тяжело было сдерживать слезы, так горько на душе было . Достал я фляжку, помянул друзей...
Вспомнил я, как ходили по домам и просили воды для детей...Приказал (не попросил, а приказал), своим ребятам, всех жителей из окрестных домов согнать к нашим машинам. Набралось человек семьдесят. Что вы хмуритесь? Никого я расстреливать не собирался. Просто вышел к этой «толпе горожан» и сказал -«Что сволота, может вспомнили меня!? Вспомнили как детишкам воды дать пожлобились!? Советам конец говорили?!... Вернулись Советы! Мы вернулись, Красная Армия!!! Ничего вам гадам не простим!...».
Этот день мне особенно дорог из моих фронтовых дней и ночей. Я вернулся, один из 65-й бригады, но вернулся туда!... И вспоминал последнюю мирную субботу сорок первого, когда все еще были живы... Когда все еще были живы...
|
Интервью: |
