Бекиров Алим Усеинович

Я родился 15 августа 1921 г. в д. Демердже (ныне с. Лучистое) Алуштинского района Крымской АССР. Отец мой Бекиров Усеин Уста родился в 1880 г., мать, Бекирова Гулюзар, 1885 г. рождения. В нашей семье было 7 детей, старший брат Чевхие, 1914 г. рождения, потом я, между мной и сестрой двое мальчиков были, но они умерли в маленьком возрасте. В Первую Мировую войну отец служил в царской армии и дошел до Австрии, где был тяжело ранен, и оттуда вернулся домой, старший брат отца Бекиров Джеппар участвовал в русско-японской войне 1903-1904 гг. Сын моего дяди до войны служил в армии и пользовался в деревне уважением. Родители мои были крестьяне-середняки, до вступления в колхоз у нас было 2 больших сада, виноградник, 600 баранов, 4 яка, 4 лошади. Кроме этого земля была для посадки табака, ореховые деревья в садах, чаиры (специальные участки, на которых выращивали траву на покос). Поначалу отца в колхоз приняли, работал спокойно год, но потом начали его исключать, власти хотели делать из них кулаков, отец, чтобы этого избежать, уехал в Дагестан в 1930 г. и год там работал. А нас из колхоза исключили из-за зажиточности.

Я пошел учиться в 6 лет и проучился в деревенской школе 5 классов, преподавали русский, татарский и немецкий языки. Потом, из-за того, что нас из колхоза постоянно исключали, отец оставил 2-х этажный дом и хозяйство для сельсовета, сам же пошел к председателю алуштинского колхоза им. Ильича, сказал ему: "Вы меня на работу примете?" Тот ответил: "Да, Усеин Агъа, такого работника, как вы, добросовестного и хорошего я приму". Дал нам подводы (2 брички и арбу), чтобы мы могли перевезти вещи, так наша семья погрузилась и приехала в г. Алушту, где дали нам 2 комнаты. Мы в городе жили год, хотя отца приняли на работу лимонарием ( в лимонное хозяйство), но так как он был мастером на все руки, то весной отец работал в садоводческом хозяйстве, летом колхоз посылал на Джайлаб на колхозной бабуган яйле делать брынзу, сыры "катык" и "каймак". Там он все лето работал, а зимой, когда овцы не могли на яйле быть (их выводили на курбекское пастбище), колхоз отправлял отца в садах обрезки деревьям делать. Мать работала в овощеводской бригаде, где сажали перцы, помидоры, капусту. В летнее время на каникулах я тоже ходил и помогал работать, особенно часто работал с отцом на яйле, также собирал виноград, черешню, персики.

Окончив 8 классов татарской школы с отличием, я хотел поехать учиться в ялтинский педтехникум, но в это время я меня выпал зуб, и я пошел в зубопротезный кабинет. Как пришел, завлабораторией Островский Абрам Львович поинтересовался у меня, не сын ли я Усеина Бекирова, оказывается, он хорошо знал отца, и предложил мне пойти в его кабинет учеником. Я ответил: "Спасибо за предложение, но мне надо посоветоваться с отцом". Посоветовался, отец говорит: "Получишь хорошую специальность, давай иди". Пришел я к Островскому, написал заявление, и 21 июня 1938 г. меня приняли на работу в зубопротезный кабинет г. Алушты. Кроме меня в лаборатории работали еще два техника, Ибрагимова и Санник, и два врача: стоматолог и зубной врач. Так я проработал год, после работы занимался в вечерней школе для взрослых. После меня приказом назначили помощником зубного техника и зачислили в штат кабинета.

В 1940 г. 1 октября алуштинский райвоенкомат призывает меня в армию. По направлению я попал в Белоруссию (в БОВО) в г. Витебск, где начал служить в 313-м отдельном зенитно-артиллерийском дивизионе окружного подчинения. По приезду нам, новобранцам, сразу выдали форму, но мы приняли присягу только через несколько месяцев, до этого нас в дивизионной школе обучали военному делу. После принятия присяги я попал в прожекторную роту, у нас в дивизионе были также зенитно-артиллерийские и хозяйственные роты. Служил я несколько месяцев, сначала был 2-м номером, потом командир отделения видит, что я хорошо разбираюсь в технике и меня перевели 1-м номером и одновременно заместителем командира расчета. Кормили очень хорошо, в округе в основном выращивают гречку и картошку, все это в обед давали. Потом в нашу часть прибыл из Ленинграда один офицер, и так как я был довольно дисциплинированным и имел хорошие отношения с командиром взвода, и никаких замечаний не имел, мне взводный говорит: "К нам в часть прибыл представитель из Ленинграда, в военное зенитное училище будет набор. Я порекомендовал тебя в это училище, иди к нему, он будет с тобой беседовать". Я пошел к офицеру, но отказался идти в училище, объяснил, что у меня родители старые, а из старших я один, говорю офицеру: "Как отслужу 2 года, поеду домой, буду работать и за родителями присматривать, потому что нет ни на кого надежды!" Вместо себя порекомендовал своего хорошего товарища, белоруса, он с удовольствием поехал бы. Как вернулся в казарму, рассказал товарищу, он меня сильно благодарил, и через несколько дней белорус вместе с офицером поехал в Ленинградское училище. А я остался, надо было отслужить 2 года. И вот через несколько месяцев мы должны были поехать в белорусские леса для проведения учений, сначала послали хозроту, чтобы они там привели в порядок казарму, а через месяц мы должны были следом за ними отправляться. Но вдруг нам говорят, что мы не поедем на учения, т.к. должны занимать оборону Витебска. Приказали, чтобы около военных аэродромов мы заняли огневые точки, сделали ямы для машины, установили прожектора, вырыли для себя окопы, и несколько таких позиций мы приготовили: около аэродрома, у ж.д. станции, у воинской части. Перед войной тревожных ощущений не было, но мы чувствовали что-то неладное, потому что немецкие войска все приближались к границам СССР. Так что мы чувствовали, но не могли, конечно, знать, будет ли война, ведь в 1939 г. был заключен договор о ненападении, поэтому никто даже не думал, что война будет.

И вот рано утром 22 июня в 4.00 нас построили по тревоге и объявляют, что фашистская Германия напала на нашу страну и через несколько часов по радио выступит правительство с заявлением. В первый же день мы выехали на позиции для охраны аэродрома, немцы начали бомбить и его, и станцию, и воинские части, и мирные дома. Наша задача заключалась, прежде всего, в том, чтобы своей стрельбой разбить немецкие группы самолетов, чтобы они не могли бросать бомбы прицельно. У нас в дивизионе были и 37-мм, и 45-мм, и 85-мм зенитки, что очень помогало в отражении воздушных атак на разных высотах. Но через несколько дней немцы взяли Минск, после него сразу подошли к Витебску. В первые дни войны были постоянные налеты, они так сильно бомбили, что даже мирное население начало бежать из города, по сельским дорогам и по полям пшеничным, и я видел, как немецкие самолеты начали их бомбить, пшеница загорелась, люди были в таком тяжелом психическом состоянии, не знали, куда идти. Кругом паника. И, несмотря на все усилия зенитчиков, наши самолеты на земле немцы сильно побили, все-таки им удавалось прицельно бомбить. У нас тогда еще не было хорошего опыта, только позже мы получили необходимые навыки, чтобы успешно противостоять самолетам. Из-за угрозы окружения города мы должны были покинуть свои позиции, и тут наша часть распалась на части - одни взводы вышли на север, другие на юг, некоторые на восток от Витебска. Моя группа пошла по направлению к Смоленску, но перед выходом из города саперы уже хотели взрывать наши мосты, не пускают нас. К счастью, наш командир взвода Яковлев был очень смелым офицером, подбежал к солдатам и сказал: "Не взрывать, сначала нас пропустите, потом можете!" Тут вышел их майор, вытащил наган, кричит: "Не пущу никого, есть приказ взорвать!" Тут и Яковлев наган выхватил и сказал: "Я Вас, товарищ майор, раньше застрелю!" Потом майор видит, что препирательствами дела не решить и махнул рукой: "Ладно, выезжайте, только быстрей, быстрей!" Едва мы переправились по мосту, еще не проехали и двух км, как слышим, что за нами начали взрываться мосты.

Слева в первом ряду командир роты крупнокалиберных пулеметов Рожков, справа командир взвода Сапрыкин, во втором ряду командиры пулеметных расчет

Нашу часть планировали отправить к Смоленску, но по пути пришло указание нашу часть направить в Брянск. Мы ехали на своих машинах, с бензином проблем не было, полные баки, и везде заправлялись. С едой также проблем не было, при отступлении со складов все забрали, мешками сахар, мясо, крупы погрузили, у нас в машинах все место свободное было заполнено продуктами. Как прибыли на место, оказалось, что Брянск это большая ж.д. станция, там много воинских частей собралось еще до нашего прихода, они начали готовить позиции, чтобы удержать немцев, нам приказали как зенитчикам охранять станцию. И постоянно в город по железной дороге прибывала техника и войска, поэтому оборону начали держать хорошо, воинских частей было много, и немец с наскока не смог взять Брянск, он попытался с ходу ворваться в городе, но наши все атаки отбивали, к счастью, позиции были хорошо укреплены. Тогда немцы выбросили у нас в тылу десант, окружили город со всех сторон. И со стороны Орла было очень сильное нападение, наше командование видит, что войска в окружении. Тогда был отдан приказ по частям выйти из окружения через леса и проселки. Но это оказалось проще сказать, чем сделать - как раз шли дожди, везде грязь, техника выходит из строя, дороги разбиты, машины застревают. Тогда мы выходили из машин, рубили деревья, собирали сучья, клали под колеса машин и сами толкали машины, только так вытаскивали из грязи машины. Но и то - только метров 100-200 проедим, машина опять застревает, опять надо вылезать. При отступлении с немцами мы не столкнулись, успели быстро уйти, при чем не только зенитчики, с нами выходило много частей, и артиллеристы, и пехотинцы, и танки. И все старались одно: во что бы то ни стало технику не оставлять. Вот такими способами мы вышли из окружения и прибыли в г. Елец, где был образован Елецкий фронт. Здесь нашу часть поставили на охрану мостов, затем снова охраняли мосту уже у Новолипецка, но наша часть стала совсем маленькой, настолько уменьшилась в количественном составе, что нас присоединили к 16-му отдельному зенитно-артиллерийскому дивизиону с такой же организацией, как и у нашего дивизиона. Затем послали на переформирование в г. Тамбов, но только мы прибыли на место, как нам объявили, что прибудет новое пополнение, молодые девушки, и мы должны в течение 2 мес. обучить их своему делу. После этого нас направили в г. Моршанск, точнее в леса, расположенные рядом, на формирование новых частей. Оставили мы матчасть девушкам, и отправились в Моршанск, где к нашему прибытию было очень много различных частей, и саперные, и пехотные, и танковые, и самые разные. Это было в октябре 1942 г. Здесь формирование шло очень быстрыми темпами, я попал в 4-ю мотомеханизированную бригаду 2-й танковой армии, автоматчиком в 62-й мотострелковый полк. Начали нас в лесах обучать стрелковому делу, причем быстро очень, за месяц нас уже по частям отправляли. Все время обучения была в основном строевая подготовка, но и стреляли из автоматов постоянно, из ППШ с круглым диском. Преподаватели нам попались хорошие, все обученные офицеры, очень грамотно занятия проводили.

В ноябре нашу бригаду погрузили в эшелон и привезли под Сталинград на ст. Кумач. Там мы вышли из поезда, нам дали паек на 2 суток, по 2 диска на автомат, но вот гранат не дали, и мы пешком направились к ст. Калач, шли-шли, очень устали, ведь с собой автоматы и пулеметы тащили, к ним запасные части. В итоге прибыли на станцию, где нас уже посадили на танки, и мы пошли на окружение немецко-фашистских войск под Сталинградом. Сначала на танк нас посадил строевой офицер, по 5-6 автоматчиков на танк, одно время ехали, потом уже командиры танков приказали спрыгивать и мы пошли вслед за танками, на ходу стреляя. Первое столкновение было такое - немцы засели на высотке и оттуда начали по нам стрелять, сильный минометный огонь открыли. Они чувствовали, что могут быть окружены, и потому сопротивлялись очень сильно, себя не жалели. Что уж скрывать, сильно сопротивлялись, но, несмотря на это, у нас сила была больше, мы выбили их, патронов не жалели, но у нас постоянно можно было боекомплект пополнить. Так брали деревню за деревней, и вот в одном из боев меня ранило, мы наступали, немцы начали стрелять из минометов, и вот я попал под мину, осколок задел бедро правой ноги, я не мог двигаться, потом пришли санитары и забрали меня, посадили на подводу.

Четвертый справа гв. сержант Бекиров А.У. (у полевой кухни), рядом слева комсорг 304-го зенитно- артиллерийского полка гв. ст. лейтенант Стоховяк, слева от него секретари комсомольских организаций полка. Германия, 1945 г.

Привезли меня в медсанбат, где уложили в большую палатку, заполненную десятками раненных, мимо которых ходили хирурги, и начали оперировать раненных прямо там. Страшное место, крови было, как на мясобойне. Когда у меня осколок вытащили, положили в другую палатку, где мне и другим раненным сказали, что прибудет машина и отвезет нас в госпиталь. Через двое суток пришли грузовые машины, нас посадили в кузов и привезли в госпиталь № 2651, и там уже начали нас лечить. Вшей у меня было очень много, после того, как сняли осколок, и отнесли в палатку, первое, что я увидел, это как очень много людей сидит у печки, один снимает рубашку и около печки на трубе гладит ею, другой вытаскивает кальсоны, так же проводит. У меня же еще ничего такого не было, но я посидел в палатке минут 10-15, а потом чувствую, что кругом у меня чешется, я тоже начал снимать рубашку, смотрю, на ней полно вшей, и тоже вот так начинаю гладить. А перед тем, как положить в госпиталь, делали нам санитарную обработку, все белье сняли и выбросили, приняли мы душ, дали нам свежее, только что выглаженное белье, мы оделись в него, и тут уже вшей никаких не было. В госпитале я пролежал полтора месяца, кормили хорошо, даже мясо давали.

После выздоровления меня направили в 45-й запасной артиллерийский полк Центрального фронта. По прибытии командир взвода меня назначил своим заместителем, у меня уже было звание "сержант". И в это время наша задача была обучать пополнение из освобожденных районов, а также заключенных из лагерей, как молодых, так и старых, нам приказали обучить бывших заключенных стрелковому делу. Мы показывали, что такое винтовка, какие у нее части, разбирали и собирали, тоже самое и у автомата. Показывали, как собирать и стрелять, в течение 2 месяцев надо было обучить пополнение и отправить на фронт. Так 5 месяцев я побыл, потом говорю командиру роты: "Я хочу на фронт!" Он у меня спрашивает: "Чего тебе не хватает? Ты здесь далеко от фронта. Обучаешь солдат, на хорошем положении, зачем?" Но я ответил: "Нет, я здесь все время находиться не могу, мне надо в зенитно-артиллерийскую часть, я бывший зенитчик. Как только будет возможность, отправьте меня зенитчиком". Махнул взводный рукой, но потом сказал мне, что как только будет набор для зенитных частей, меня запишут. В итоге летом 1943 г. я попал в 304-й зенитно-артиллерийский полк 2-й гв. зенитно-артиллерийской дивизии РГК, где меня зачислили в роту крупнокалиберных пулеметов командиром расчета (позже я стал командиром отделения). Нашу дивизию бросали туда, где намечается прорыв обороны противника. В первый раз мы наступали во время курско-орловской операции. Она началась так - в июле операция готовилась, а немцы начали наступать, но мы их остановили тогда, потому что наше командование собрало много воинских частей на Курской дуге. И вот 5 августа в 4.00 со всех артиллерийских орудий командование дало приказ стрелять, стрелять и еще раз стрелять. Земля гудела, такой шум был, как будто землетрясение. Мы находились сразу за пехотными частями и прикрывали их наступление. Потом наши самолеты начали бомбить немецкие позиции, после этого нам приказ дали прожекторами освещать позиции немецких войск, и так сильно мы освещали, что как будто какой-то пожар разгорелся на немецких позициях. И немецкие солдаты, кто еще остался в живых, были ослеплены таким сильным светом. Только после этого был отдан приказ наступать. Но несмотря ни на что легко не удавалось наступление, сильное немцы оказывали сопротивление, но все же наши начали постепенно наступать, а после прорыва обороны нас было уже не остановить.

После этого мы освобождали гг. Чернигов, Сумы, затем нас перебросили в сторону Белоруссии и мы стали там освобождать гг. Орел, Речица, Гомель и другие. Через речицкие болота мы начали выходить на Мозер, двое суток не могли выйти, и тут немцы нас обнаружили, начали такую тактику применять: мы вперед идем, он бьет по нам, хотим назад отступить, немец сзади огонь открывает. Оказались мы в очень тяжелом положении, но одной ночью командиры нас тихо вывели из болот, потом мы прибыли в Мозер, оттуда мы пошли на Брест. Наш 304-й гв. полк был первым, кто начал брать крепость, и знамя нашего полка сейчас находится в Брестской крепости. Мой расчет вел огонь по крепости, мы стреляли из пулеметов, заставляли немцев искать укрытия. А вот другие полки нашей дивизии обошли Брест и начали за немцами гнаться, но попали в окружение, потому что танки вперед ушли, а пехота отстала, и по ней немцы и начали бить. Ребята смотрят, а сзади наших частей уже нет, немцы намеревались окружить их уже, тогда наши повернули обратно и вышли из окружения.

После Бреста мы освобождали польские города Лоцк, Минск Мазовецкий. После мы подошли к пригороду Варшавы, бои были, но не сильные, но вот когда мы начали идти на форсирование Вислы, в это время немецкая авиация стала очень активной, и вот когда мы прибыли к Висле, начали многие части переправляться, но к переправам из-за постоянных бомбежек подойти невозможно было. И вот наша дивизия должна была обеспечить переправу, у м. Платкова наши наступающие части захватили исправный мост, около него скопилось много автомашин, танков и частей. Наши зенитные орудия не могли пробиться через затор к мосту, чтобы прикрыть его. В этот момент наш командир роты гв. ст. лейтенант Рожков приказал снять с автомашин пулеметы, всего 16 штук, и притащить их к мосту, до которого было свыше 2 км. Мы управились примерно за 1 час, едва мы успели занять позиции, как 2 "Фоке-Вульфов-190" начали пикировать на мост и скопившиеся у него войска. По ним открыла огонь батарея зенитных орудий гв. лейтенанта Климкова, но все же самолеты прорвались к мосту, и тут открыли огонь мы. Командование после операции особо выделила мой расчет, а также расчеты Гуляева и Маркелова. Мой расчет, гв. ефрейторы Петров, Усков, и рядовой Цуканов, сбили ведущий истребитель, другой, не сбросив бомб, улетел на восток. Вскоре мой расчет снова сбил фашистский самолет, за что меня наградили: за форсирование Вислы дали медаль "За отвагу", за самолеты Орден Красной Звезды.

Но несмотря на сохранение переправы, быстро форсировать Вислу нам не удалось, наши части заняли на том берегу плацдарм, шириной всего 500 метров. И командир нашей роты Рожков приказал 5 отличившимся на мосту расчетам на резиновых лодках переправиться туда. Мы положили на лодку патроны и пулемет, и продуктов на 1 день, и тихо переправились. Так мы перешли на тот берег, где находились все время, через каждые 2 дня мы по очереди по одному расчету переплывали на ту сторону, забирали продукты на все 5 расчетов, и привозили на плацдарм. Что сказать, очень страшно было переплывать через реку, она широкая, большая. Кроме того, на той стороне немцы, что такое плацдарм шириной полкилометра, им же все видно. Кроме того, наше командование очень опасалось одной вещи - в верховьях реки был расположен г. Кюстрин, там были шлюзы, мы боялись, что немцы могут открыть их и нас всех затопит. Но этого не случилось, что-то немцы не смогли открыть. Но вот на плацдарме немцы бомбили нас уже меньше, особенно по сравнению с переправой.

После Вислы нас направили к Одеру для прорыва на Берлин. Здесь уже были сильные бои, и, подойдя ближе к Одеру, наши не торопились идти в наступление, потому что основные части еще к Висле не подошли, мы ведь шли быстрыми темпами, на машинах, а стрелки идут пешком. Поэтому мы какое-то время ждали, пока все не подтянутся, и только потом уже начали наступать на Берлин. Форсировали и Одер, начали наступать на Берлин, тут немцы оказывали сильное сопротивление, мощно по нам стреляли, но они уже не могли добиться успехов, потому что наших частей было намного больше немецких, и техника у нас очень сильная стала. Немецкая же армия стала явно слабее, чем была в первый период войны, орудий у них было меньше, но все равно они нам не давали покоя. К тому времени наши постоянно бомбили немцев, чувствовалось, что наши самолеты мешали им особенно сильно. Берлинская операция для нас была тяжелая, но в то же время радостная, ведь уже ощущался конец войны, дух наших солдат и офицеров был очень боевой, даже усталости уже не чувствовали, хотелось стрелять день и ночь, лишь бы поскорее все закончилось. И вот 2 мая мы овладели Берлином, все так радовались, стреляли трассирующими пулями в небо, думали, что раз столица Германии взята, то и война закончилась. Но оказалось, что война еще не кончилась, часть немецких войск в районе Балатона не сдавалась. Тогда наши части, в том числе и мы, окружили их там, и заставили, чтобы немецкое командование сдалось. Поначалу немецкие генералы выдвигали какие-то условия, но потом они уже вынуждены были, по самому твердому требованию Жукова полностью капитулировать. После окончания войны наш полк находился в Берлине, потом какое-то время мы в Потсдаме стояли, затем в Шпандау. Слышали и о Потсдамской конференции, но тогда этим не интересовались, нельзя было.

Прослужил я в зенитчиках до октября 1945 г. После я пошел к командиру части и сказал, что до войны я работал по специальности "зубной техник" и попросил его послать меня в 5-ю ударную армию (во время войны мы сражались в ее рядах) в медицинскую часть, в стоматологическую поликлинику. Командир полка дал мне направление, но сначала я должен был прийти и поинтересоваться, примут ли меня. Я пришел в стоматологическую поликлинику, к капитану Нариеву, тот сказал: "Пожалуйста, приезжайте и работайте!" Дали мне отношение, я принес его командиру дивизии Корчагину, он направил меня в поликлинику.

- Как в деревне относились к ребятам, уже отслужившим в армии?

- Хорошо, с уважением. И какие-то они были добродушные, не озлобленные, школа жизни была сильная в армии.

- Как до начала войны к Вам относилось население в Витебске?

- Очень хорошо, никаких проблем и сложностей с ними у нас не было. Отношение к солдатам у населения было очень доброе.

- Как бы Вы оценили уровень нашей техники в начале войны?

- Прожектора у нас были старые, к ним полагались специальные звукоулавливатели, вот с ними можно было эффективно находить вражеские самолеты. К счастью, до войны нас хорошо подготовили, так что мы сразу по звуку находили самолет, если его не видно, особенно ночью или в пасмурную погоду, причем нам на приборы передавалось, что на такой-то высоте в таком-то направлении летит самолет, и мы уже начинали искать его при помощи прожекторов. Поэтому мы быстро находили вражеские самолеты и освещали их, одновременно передаем сведения зенитчикам, они уже открывают огонь. Зенитчики от нас находились в нескольких сотнях метрах, иногда даже меньше, связь была исключительно по телефону, и линия, кстати сказать, почти не рвалась.

- Было ли Вам известно о больших потерях в Красной армии в первый период войны?

- Мы знали, конечно, что потери большие. И харьковское окружение, потом Власов целую армию в окружении сдал. Нам об этом говорили, но война есть война, без потерь не бывает.

- Какое у Вас было личное оружие в зенитных частях?

- Не было никакого, даже пистолета не выдавали. Только к концу войны выдали автомат.

- Какое у Вас было отношение к партии, Сталину?

- Очень хорошее, все время в бой шли "За Родину! За Сталина!" К партии тоже было хорошее отношение, я, например, вступил в ВКП (б), меня рекомендовал первое время мои друзья командиры расчетов, я тогда работал секретарем комсомольской организации в нашей пулеметной роте до поступления в кандидаты в члены партии. Вот по этой рекомендации я и поступил, а когда подошло членом КПСС быть, мне дал рекомендацию секретарь комсомольской организации полка и заместитель командира дивизии по политчасти и еще один политработник дивизии. Но я вступать тогда не мог, потому что я перешел в другую часть, в зубоврачебный кабинет. И к комиссарам отношение в войсках было очень хорошее, они без конца проводили занятия политические, объясняли обстановку, рассказывали положение в стране. Для нас это было очень важно.

- Не было ли страшно на войне?

- Ну, как, страшно было, немец меня боялся, я его. И дальше страшно было при каждом наступлении, под Сталинградом у нас один командир взвода окончил 6-тимесячные курсы, молодой парень, ему дали мл. лейтенанта. Так он только пришел в часть, и вот в одном наступлении он вышел из боя весь седой, совсем белым стал. При наступлении очень страшно, думаешь, как бы живым остаться. И так каждый раз до конца войны.

- Сложно ли было обучать пополнение из бывших заключенных?

- Да, с ними сначала было трудно, они не хотят подчиняться, и все, чуть что ругаются, но с ними приходится вежливо разговаривать, если начинаешь грубить, они еще больше ругаются. Как-то начинаешь привыкать к их манерам, мы понимали, что заключенные в других условиях находились, чем мы. У нас был такой распорядок дня - каждое утро выстраивали отряд, и идем к речке купаться, после возвращаемся на завтрак, после начинаются занятия. И вот однажды один заключенный не хочет идти и все, я его уже и так, и сяк. Потом я как нажал на него, он видит, что со мной бесполезно больше ругаться, если не будет подчиняться, ему будет плохо. Понял все он, после ко мне отношение стало лучше. Но не только заключенные проблемы создавали, ведь к нам на обучение направляли и выздоравливающих из госпиталей, сержантов армейских, у них со мной были стычки, вроде того, говорили: "Ты чего мной командуешь? Звания у нас с тобой одинаковые, а ты командуешь!" Я всегда так отвечал: "Но у тебя же нет должности, если бы ее тебе дали, я бы подчинялся тебе. Я как помощник командира взвода должен делать свою работу, а ты должен мне подчиняться". Один парень из г. Горького как-то начал грубить, но видит, что со мной такие штучки не проходят, разобрались, в итоге наладили с ним отношения, подружились даже.

- Как Вас встречало мирное население?

- Украинцы и белорусы хорошо встречали. Поляки более равнодушно, но все равно они уже как освободителей принимали, против нас не было стычек. Немцы, конечно же, нас дружелюбно не встречали. Но в разговорах немцы не нас хаяли, а в основном Гитлера, Гиммлера, Геринга, что они затеяли войну, а страдают народы, как немцы, так и наш народ. Однажды мы с москвичом из моего расчета пошли по улице, смотрим, в одном из зданий очень много немцев, в большинстве своем женщины, дети, старики. Посмотрели, они все дрожат, боятся, что мы им злое сделаем, убьем, мы же с автоматами. Но как ты в них будешь стрелять, они мирные люди, в подвалах спрятались. Посмотрели мы, военных никого нет, и ушли.

- Трофеи брали?

- Мы мало брали, хотя были и такие ребята: однажды идем по городу, и перед нами один солдат снял у немки золотое кольцо. Но, оказывается, это видел один офицер, он подошел к солдату, строго выговорил, и сказал: "А ну быстро отдай и больше такого не делай!" Вот такой случай был.

- Как удостоверялось для командования, что именно Ваш расчет сбил фашистский самолет?

- Рядом с нами все время находились другие части, мы сбиваем, для того, чтобы доказать, идем с актом в часть, спрашиваем: "Вы видели, как мы сбили самолет?" И они дают подтверждение о том, что такого-то числа в такое-то время был сбит расчетом самолет противника, и только тогда наша часть награждает. Вообще наш пулемет ДШК был хорошим оружием, главное, безотказным. Правда, если долго стреляешь из него, он перегревался, надо было давать отдыхать. Но ведь не один расчет был, рядом всегда находится 16 пулеметов, стреляли, если что, по очереди. Кроме того, на пулемете были специальные стрелочки, можно было определить высоту, направление, поэтому самому главное правильно рассчитать упреждение пули, чтобы в самолет попасть.

- Как пополнялся боекомплект?

- Никакой нормы на расход пуль у нас не было, стреляли сколько надо, и пополняли боекомплект постоянно, не помню, чтобы нам отказывали в запчастях или патронах.

- Где находился командир роты?

- Всегда с нами при пулеметах, в тылу не отсиживался.

- Сколько человек было в Вашем расчете?

- Четыре-пять: командир, наводчик, заместитель наводчика, подносчик и шофер машины. У меня в расчете были бессменно Петров, Усков и Цыганов. И нового пополнения у нас не было, даже если кто-то уходил из части в госпиталь, мы справлялись своими силами, но к концу войны и больших потерь не было, вот когда на Брянском и Елецком фронтах, под Сталинградом, во время таких крупных операций много людей из строя выбывало.

- Кто выбирал позицию для пулемета?

- Обязательно командиры частей, роты и батареи. Для маскировки позиции у нас были специальные палатки, чтобы закрыть все. Мы вырывали окопы по периметру, сколько метров длина и ширина, все согласно уставу меряли, причем сначала в первую очередь окоп для пулемета подготовишь, только потом для себя окопы вырывали. Однажды в Белоруссии, в г. Ельце мы около церкви остановились, нам сказали, что там раньше находилось немецкое командование, рядом такая возвышенность, нам приказали здесь устанавливать зенитные пулеметы. Надо копать окопы, начали копать, оказывается, это было кладбище, мы копаем, кости идут, снова копаем, опять кости идут. И так хотели, не хотели, но сказали нам установить орудия. К счастью, мы там долго не были.

- Что из амуниции всегда носили с собой, а от чего старались избавиться?

- Мы зенитчики все обязательно с собой носили, и котелок, и ложку, и противогаз. Ничего не выбрасывали.

- Как поступали с пленными немцами?

- Мы пленных не трогали, но нам ведь не попадало, в основном пехота брала. В то же время отношение к ним было нормальное, ведь не все они плохие, им давали приказ стрелять, вот они и стреляли. Вот к тем, кто города и села сжигал, было плохое отношение, но разве в толпе пленных разберешь, кто есть кто?!

- Как бы Вы оценили немецкое снаряжение по сравнению с нашим?

- Есть у них хорошие котелки, оружие неплохое, но их снаряжением мы не пользовались. У нас все свое было.

- Какие машины Вы использовали в зенитной артиллерии?

- В отдельном дивизионе у нас были отечественные ЗИЛы, а потом уже в пулеметной роте "Студебеккеры" - вот это были выносливые, хорошие машины.

- Как мылись, стирались?

- Во время отдыха были такие передвижные банно-прачечные части, там были специальные души в палатках. А когда нас посылали на отдых на пару дней, до недели, местное население, особенно в Белоруссии, организовывало для нас баню. Мы зимой ходили и купались, хорошая баня была. В это время хозяйка готовила обед, мы кушали, самогон пили.

- Что обычно входило в сухой паек?

- Консервы американские, хлеб, особенно под Сталинградом каждому давали булку хлеба, при чем она за сутки так мерзла, что ее уже ножом не разрежешь. Так были пилы, которыми дерево пилить надо, такой пилой резали хлеб, бросали куски в горячий суп и кушали.

- Как кормили в войсках?

- Ну, под Сталинградом, плоховато было, тяжело. А вот когда уже начали наступать на Белоруссию и Польшу, тут питание улучшилось, ничего стало. А до этого одна пшенка без мяса. Но зато много давали американских консервов, они были очень жирные, кусочек покушаешь, на целый день хватает.

- Наших убитых как хоронили?

- Ну, как, по возможности. Иногда, если быстрыми темпами идем, немножко землю выкопаем и бросаем, все. А если не наступать, тогда уже по-человечески.

- Женщины в части были?

- Да, медсестра и врач. Отношение к ним у всех было хорошее, бывало, командиры батарей романы заводили, женились на медсестрах. У нас же отношение к ним было и без всяких романов очень хорошее.

- Были ли Вы все время убеждены в неминуемом поражении немцев и нашей Победе?

- Да, был. Особенно после Сталинграда полная уверенность стала, когда окружили 6-ю армию. Каждый солдат и офицер знал, что Победа будет за нами и немецкая армия потерпит поражение. Каждый знал и чувствовал это.

- Деньги на руки не выдавали?

- Нет, я даже не знаю, куда их отправляли. До войны давали по три рубля нам, а после сказали, хочешь, открывай книжку. Но на фронте нам и необходимости в рублях не было, кто-то на книжку даже деньги, присылаемые из дома, клал. Так и остались эти деньги неизвестно где, после войны никто не мог брать книжки.

- Как Вы были награждены за боевые действия?

- Кроме медали "За отвагу" и Ордена Красной Звезды, мне также вручили медали "За освобождение Варшавы", "за взятие Берлина" и "за победу над Германией". В мирное время я получил в 1980 г. медаль "Ветеран труда". И, кроме того, мне вручили еще 3 ордена и около 20 юбилейных медалей.

- Когда Вы впервые узнали о депортации крымских татар?

- Я узнал об этом сразу, уже в 1944 г., когда был в армии. Когда наши части наступали на Крым, я написал письмо домой, но Крым еще не освободили. Тем не менее, письмо после освобождения полуострова сразу дошло моим родителям, брат мой сохранил его, адрес полевой почты они не теряли. И вот получил короткое письмо от них, больше ничего. Потом получаю второе письмо, брат пишет: "Нас вывезли из Крыма, мы едем в сторону Ср. Азии, я это письмо пишу у берегов Волги". Кому-то он передал это письмо, его опустили в почтовый ящик, и оно дошло ко мне. Так я узнал о депортации.

В 1946 г. меня демобилизовали. После этого я отправился в г. Беговат Узбекской ССР, где, как я знал, находятся мои родители. В военкомате меня встретили хорошо, дали машину, я положил туда свои вещи, отвезли меня к родителям. Офицер военкомата мне сказал: "Завтра пойдете, получите паспорт в милиции, и потом придете к нам, получите военный билет". На второй день я иду в паспортный стол, мне не дают, говорят: "Идите к коменданту". Какой комендант? Прихожу я в комендатуру, в кабинет, который в паспортном столе указали, там комендант мне говорит: "Ну, друг, надо встать на учет". Какой такой счет-учет? Как крымский татарин должен, и все, встать на учет как спецпереселенец. Я возразил: "Но меня же никто не переселял, я прибыл из армии, вот мои документы!" Комендант согласился со мной, но говорит: "Все понимаю, но есть указание правительства всех крымских татар брать на учет". В первый день я не встал на учет. Разругался. Настроения нет, прихожу домой, говорю отцу: "Вот предлагают мне встать на спецучет, я не встал". Отец спрашивает: "А что ты сделал?" Но меня же никто не переселял, как я могу вставать на учет?! Я решил уехать к друзьям фронтовым, туда к ним поеду, но отец говорит: "Это не делай, мы уже старые, если ты уедешь, что с нами будет?" Попросил не уезжать, я послушал отца, на второй день пошел и встал на учет. Каждый месяц меня обязывали ходить и подписывать бумагу, что я не уехал. Так продолжалось это позорное дело.

Я устроился на Узбекский металлургический завод в медико-санитарную часть. Начальником был бывший военный хирург, майор, как увидел мои документы, что до войны я работал зубным техником, после в стоматологическом кабинете 5-й Ударной армии. Сразу принял. Я написал заявление, издали приказ, начал работать зубным техником, несколько раз проходил усовершенствования, через несколько лет подал документы на учебу на очном зубоврачебном отделении Республиканского медицинского училища №1 в г. Ташкенте. Окончил его, получил диплом с отличием и начал работать зубным врачом. Работал до 1993 г.

В 1990 г. мои сыновья переехали в Крым, средний сразу устроился, я купил им маленький домик, а двое не смогли сразу найти жилье. Старший был женат, младший не женат, жили у среднего сына, искали дома, но не могли найти, местные жители не хотели продавать дома и квартиры, ведь им сказали, что крымским татарам дома нельзя продавать. Что делать? Я посоветовал взять участки и начинать строиться. С большими трудностями все было, но я посылал им деньги, они начали строиться. Средний сын работал, а двое на работу не устраивались, пока временные дома не построили. Но все же в конце концов все разрешилось, и в 1993 г. я с семьей переехал в Крым, в Симферополь.