Сахань Иван Иванович

- Родился я в 1926 году в селе Черниговка Черниговского района Запорожской области. Но я только родился там: когда мне исполнился один год, мои родители оттуда уехали и переехали жить в станицу Селивановскую Селивановского района Ростовской области, ныне это Милютинский район Ростовской области.

Отец мой был секретарем партийной организации в колхозе, как говорится, был деловым человеком. А мать была домохозяйкой все время.

- Кроме Вас еще дети в семье были?

- Да, был еще старший брат Степан, 1910-го года. Он был женат и жил отдельно, в Морозовской. Он погиб при освобождении города Ростова. Он был сильно ранен в бою, но, покуда довезли его до госпиталя в Махачкале, он в госпитале и умер. Были еще две сестры, 1922-го и 1924-го годов. Я самый младший был в семье из детей.

Я ходил в школу, закончил семь классов, потому что немцы оккупировали нас. Только мы закончили седьмой класс летом 1942 года, нам надо было сдавать экзамены, а тут, понимаешь, немцы нагрянули.

- Как Вы узнали о том, что началась война?

- 22 июня я где-то гулял. А когда пришел домой, то услышал, как по радио выступает товарищ Сталин: «Враг будет разбит, победа будет за нами». Вот так я и узнал о начале войны.

- Отца Вашего забрали на фронт?

- Нет, он уже по возрасту не подходил для призыва. Призвали только брата, его сразу, как война началась, забрали. Он ушел в армию и все, больше не вернулся.

- Как во время оккупации станицы осуществлялось местное управление?

Во время оккупации немцами станицы, там были полицаи. Один из них был даже наш, селивановский. Он во время боя дезертировал из Красной Армии, а потом пошел служить к немцам и стал полицаем.

Я даже как-то отхватил от немца две плетки. Выдали немцы нам однажды быков, плуг и заставили нас, пацанов, пахать. Всего работало четыре пары быков. Раньше зерно молотили прямо на полях, там же и скирды длинные ставили. Подъехали мы к одной такой скирде, остановили быков, залезли на скирду и давай наверху по ней бегать. Полицаи это увидали. Один из них берет немца и подъезжает к нам: «А ну-ка, давайте сюда!» Мы слезли. Полицай говорит: «Вставай сюда и наклоняйся» Я встал, он меня, значит, схватил за голову, зажал ее под мышкой, держит, а немец – ррраз! – капитально так пару раз плеткой мне по спине ударил. И так каждый из пацанов получил тоже по два удара. Полицай отпустил последнего из нас: «Идите пашите. Если еще раз увижу, что вы бездельничаете, то получите уже по десять ударов».

Недели две потом спина болела после этой немецкой плетки. Плетки у них были хорошие, крепкие!

На нашем дворе стояла немецкая машина. И немцы, как утро, по два или по три человека проходят по хатам и кричат: «Матка! Курка, яйко, млеко!» - требуют, значит яйца, молоко и курятину. Если им говорят, что нету, мол, то они сами начинают лазить, искать.

Выхожу я однажды из хаты, а немец стоит позади машины, что-то ковыряется в ней. Я прохожу мимо кабины, а у нее дверца открыта. Я заглянул в кабину, смотрю, а там, на лобовом стекле, висит фонарик. Новенький такой, весь блестит. Захотелось мне его стибрить. А потом подумал: «Если увидит, что я его украл, то застрелят меня, к чертовой бабушке». Решил выменять его.

Побежал обратно в хату. Я знал место, где мать прятала яйца в пшенице, достал оттуда пять штук. Прихожу к немцу, постучал ему по плечу, он обернулся, и я протягиваю ему эти яйца. Он обрадовался: «О! Рус, гут, гут!» А я беру его за руку, подвожу к кабине и показываю, что хотел бы за эти яйца получить фонарик.

Он как начал что-то по-своему громко говорить, я не понял ничего. Когда он сказал «руссиш швайн», тут я понял, что фонарика мне не видать. А вместо него я получил от немца хорошего пинка под зад.

Немцы часто привлекали нас к работам – собирать для них урожай арбузов. Сажали нас на машины и везли на бахчу.

- То есть, с приходом немцев, колхоз фактически не прекращал своей работы?

- Да, все работало так же, как и до прихода немцев. Там же как раз урожаи поспели, надо было убирать.

- Кого немцы назначили в станице старостой?

- Да был там один. Он в армии не служил, скрывался от призыва. Их несколько таких было, они в погребе прятались. А когда немцы пришли, то вылезли на свет божий. Мы все загорелые были, а они, после сидения в погребе без солнечного света, были такие бледные.

А потом, после освобождения станицы, их арестовали, а нас, молодежь, отправляли их охранять. Там, в здании милиции были камеры, в которых содержались бывшие полицаи со старостой и еще проститутки, которые с немцами были. И каждый день кого-то из них водили на допросы.

- Много было таких проституток?

- Из нашей станицы было пять человек. Причем, большинство было уже в возрасте, одна только была молоденькая.

- Что с ними было дальше?

- А черт его знает. Потом нас забрали в армию, а их не знаю, куда подевали.

- Были у немцев, так называемые «хиви», то есть военнопленные, которых немцы использовали для подсобных работ?

- Да, у немцев были такие пленные. У нас в станице их человек пять жило на квартирах. И немцы не трогали их, только лишь привлекали к каким-нибудь работам. Один из этих пленных даже у нас на постое стоял некоторое время, звали его Гриша. Откуда родом он был, я этого не знаю.

А еще про одного военнопленного, которого звали Валентин, говорили, что он будто старший лейтенант. Это Валентин хорошо играл на гитаре и как вечер, так на улице собирались девчата, мы выходили тоже, и он играл нам и пел.

Кстати, потом его, Валентина, расстрелял один из полицаев. Как это получилось? Полицай однажды спросил Валентина: «Хочешь, мы тебя переправим до партизан?», тот сразу ответил: «Да». Полицай его вывез за станицу, показал ему направление, сказал: «Иди вон туда, партизаны там». Тот пошел, а он ему из автомата в спину выстрелил. Это рассказывали потом про этот случай, видимо полицай потом кому-то похвалился о том, что он сотворил.

Во время освобождения станицы этот полицай куда-то смылся, мы даже и не знали, куда он подевался. Наверное, с немцами ушел. А тех, кто не успел убежать, всех арестовали, вместе со старостой.

- Почему именно вас, молодежь, привлекли к охране арестованных, а не солдат или сотрудников НКВД?

- Этого я не знаю.

- Сколько Вам было тогда?

- Шестнадцать лет.

- И вам, таким молодым, выдали оружие?

- Да, нам всем выдали немецкие винтовки, и мы с этими винтовками везде ходили. Выйдем, бывало, за станицу, постреляем там от души. Для нас там казарма даже выделена была, потому что службу по охране несли не только станичные парни, но и призванные из близлежащих хуторов. Под казарму был отдан пустующий большой дом, в нем мы тоже иногда ночевали, когда домой не хотелось идти.

- Домой с винтовками уходили?

- Ага. Винтовки с нами были всегда.

- Кто командовал вами?

- Нами милиционеры командовали. Они же нам давали и указания: кого, из какой камеры и в какой кабинет вести на допрос.

- Не было случаев попыток побега со стороны арестованных?

- Не было таких случаев. Даже и уговаривать, чтоб отпустили, никто из них не пытался.

- Какое было Ваше отношение к тем людям, кого вы охраняли?

- Враждебное, конечно же. Потому что я прекрасно помнил ту плетку, которою я получил из-за полицая.

- Где находился Ваш отец, партийный работник, во время оккупации?

- Он эвакуировался. Эвакуируясь, он хотел забрать меня с собой, но я в то время уехал в Морозовскую, где жил мой старший брат. Я поехал к его семье в гости перед самым приходом немцев, и немцы меня застали в Морозовской.

- Как же Вы вернулись обратно домой?

- Пешком добирался. Вышел из Морозовской рано утром и за день дошел до Селивановки.

- По пути Вас останавливали немецкие патрули?

- Останавливали. На мотоцикле ко мне двое немцев подъехали и что-то мне «ля-ля-ля-ля-ля-ля», а я в ответ только руками развожу, мол, не понимаю ничего. Отпустили они меня. И я шестьдесят шесть километров быстро протопал.

К вечеру пришел к Селивановке и побоялся заходить в станицу. Потому что знаю, как в Морозовской было: висели объявления на улицах, что после восьми часов на улицах запрещалось находиться – комендантский час.

На окраине станицы стояла хата, а рядом с ней был пустой баз. Я в этот баз на потолок залез и как уснул, так утром только проснулся. Утром смотрю – по дороге мотаются немцы на мотоциклах, как они меня не застали там, удивительно. А то бы точно подумали, что шпион или партизан и расстреляли бы.

- Дома у Вас только мама оставалась?

- Да, мама меня ждала. Забыл сказать, что, после освобождения Селивановки, нашли списки, в которых указывалось, кто подлежит аресту и расстрелу как члены семей эвакуировавшихся партийных работников. В этих списках была и моя мать и две моих сестры и я.

- Почему отец, когда эвакуировался, не забрал с собой мать и сестер?

- Да куда их там было брать? Меня он хотел забрать. Он уже собирался за мной заехать в Морозовскую, но ее как раз начали бомбить, и он не стал рисковать. Они как раз на лошадях проезжали мимо Морозовской. Эвакуировали его за Волгу.

- Это они эвакуировались вместе со всем колхозным имуществом, вместе со скотом?

- Нет, наши скот не эвакуировали. Немцам осталось все, как было.

- Немцы во время оккупации сильно зверствовали? Расстрелы были?

- Да. Расстреляли женщину одну. Она была третьим секретарем райкома партии. В эвакуацию она, по каким-то причинам, не ушла и ее расстреляли. Может посчитала, что они женщину не тронут?

- В Селивановке тоже был объявлен комендантский час?

- Да, был комендантский час. Вечером нельзя было ходить.

- Партизаны действовали в ваших краях?

- Нет, близко партизан у нас не было. Может, где-то в лесах и были какие-нибудь отряды, но в станице Селивановской и ее окрестностях партизан не было точно. У нас же лесов не было, в основном степь голая.

- Бои за станицу были или наши войска отходили без боев?

- Станицу немцы заняли без боя, просто вошли и все. А вот когда наши отбивали у немцев станицу, так бой был. Наши заскочили в станицу на танках, как дали немцам жару! Сама станица Селивановская располагалась в низине. Немцы туда как раз вошли, там скопилось много подвод и военных: и верхом на лошадях и пешком. Они отступали к дороге, а тут наши танки. Оказывается, командир танкового батальона был из местных жителей и знал все окрестные дороги, и он выскочил немцам наперерез. Как начали они там давить немцев гусеницами! Хорошая бойня там была. Мы туда, на место этого боя, потом ходили на второй или на третий день за трофеями. Снег, мороз, трупы еще никто не убирал.

- Что брали в качестве трофея?

- Плащ-палатки немецкие. Набрали гранат. Там неподалеку лесок был, а в этом леске лошади стояли, запряженные в сани. На них немцы ехали, а потом, с саней повыпрыгивали и пытались убежать от танков. Обратно мы сели в трофейные сани, а нас всего четверо было, и по пути стали бросать эти немецкие гранаты. Пацаны ведь были.

Когда приехали домой на этих санях и привели еще лошадей, к нам тут же подошли красноармейцы и отобрали их у нас. Ой, было дело…

А больших боев в Селивановской не было. Вслед за нашими танкистами вошли красноармейцы и все, станица была наша.

- А бомбардировке станица подвергалась?

- Нет, ее никто не бомбил: ни наши ни немцы. Это, наверное, потому, что в станице не стоял немецкий гарнизон. Так, несколько немцев, человек десять, там постоянно находились, да всякие проезжие были. Немцы, в основном, жили в школе.

- Кто немцам готовил еду?

- А кто его знает… Да они же и сами по дворам ходили, еду требовали.

- Как и когда Вас призвали в армию?

- Получил я повестку, и 3 мая 1943-го годя я был призван в ряды Советской Армии. Как вручали повестку я уже и не помню. Наверное, домой принесли, там ведь рядом военкомат был.

- Отец к тому времени возвратился?

- Да, он уже вернулся из эвакуации.

Собрали нас, человек, наверное, пятьдесят призывников в сельском совете. Собрали не только из Селивановки, но и изо всех хуторов, так что, думаю, там было побольше, чем пятьдесят человек. Отправили нас пешим строем, в сопровождении двух офицеров, до Белой Калитвы. Офицеры эти были нам незнакомы, мы не знали, откуда их нам прислали. Шли мы почти два дня.

По прибытии в Белую Калитву нас сразу погрузили в эшелон. Кроме нашей группы там были и другие, так что эшелон сразу наполнился призывниками. И отправился наш эшелон в город Куйбышев, ныне Самара.

В Куйбышеве эшелон разгрузили, и, на каком-то распределительном пункте, нас раскидали по различным воинским частям. Построили нас, к нам подходили офицеры, проходили вдоль строя и говорили тем, кто им приглянулся: «Выходи… Выходи… Выходи…». «Наш» офицер отобрал себе семь человек, вместе со мной, и махнул рукой: «Все, идем за мной». Так я был зачислен в 75-ю отдельную зенитно-артиллерийскую бригаду.

- Она там дислоцировалась или находилась на формировании?

- Она там стояла постоянно. Нас привезли уже в готовое подразделение и сразу распределили по батареям. Я числился в расчете 85-миллиметрового орудия.

- В часть шли пешком?

- Пешком. Она неподалеку располагалась.

- По прибытию в часть вас сразу переодели в военную форму?

- Да, сразу. Причем бани перед этим никакой не было, нас даже не помыли. Да какая там баня?!

- Чем начали заниматься с первых дней службы?

- Нам рассказывали устройство орудия, ее матчасть, из чего оно состоит: ствол, приборы разные, ПУАЗО, дальномер, который на расстоянии ловит цели. Дальномер – это такая длинная труба, которая ловит цель и потом эти данные передаются на прибор управления зенитным огнем, сокращенно ПУАЗО-3. На батарее у нас было четыре орудия.

Во время учебы мы даже учебные стрельбы делали. Как начнем стрелять, так глянешь в небо, а там белые облачка разрывов - «Пах! Пах! Пах!» - красиво так! Это на снарядах специальным ключом взрыватели устанавливаются на определенную высоту, и они на этой высоте взрываются.

В составе расчета было семь человек. Первым номером расчета был наводчик, второй номер – угол возвышения, третий и четвертый номера тоже какие-то показатели прибора устанавливали, пятым номером был заряжающий, а шестым и седьмым номерами были подносчики снарядов. И вот подносчики как раз и ставили ключом взрыватели. Командир взвода командует: «Азимут такой-то, трубка сто двадцать. Угол возвышения такой-то, трубка сто двадцать!» Сто двадцать – это означает, что нужно выставить расстояние один километр двести метров. Снаряд летит, и, пролетев это расстояние, взрывается. Вот подносчик как раз и выставляет ключом эту дистанцию.

- Вы каким номером были?

- Я был первым номером, наводчиком.

- Во что вас обули-одели по прибытию в часть?

- Форму нам выдали не новую, а б/у. Обули в ботинки с обмотками. Из одежды выдали потертые галифе с гимнастеркой.

- Быстро научились управляться с обмотками?

- Да путались, конечно, иногда. Бежишь, бывало, а она развяжется. И падали даже, запутавшись в них.

- Вас, новобранцев, сначала в учебные батареи определили, где вы обучались, или сразу в боевые?

- Сразу в боевые!

- Какой состав был вашей бригады?

- Бригада состояла из двух полков, в каждом полку было по пять дивизионов, в каждом дивизионе по пять батарей, в каждой батарее по четыре орудия.

- Вся бригада дислоцировалась в Куйбышеве?

- Да, вся бригада держала небо над Куйбышевом.

- Какие задачи выполняла ваша батарея?

- Там была какая-то ТЭЦ и наша задача была в том, чтобы не допустить бомбардировки ее немецкой авиацией. Рядом с нами еще завод какой-то находился. Получается, что мы и его тоже охраняли. Нам говорили, что в Куйбышев было эвакуировано правительство нашей страны.

- Какой возрастной состав был на батарее?

- Командирами орудий у нас были сержанты, которые уже побывали на фронте и по ранению были освобождены. Все они пришли к нам из запасных полков после госпиталей.

- Национальный состав батареи?

- В основном грузины были. Заряжающие точно были грузинами – они здоровые были, тяжелые снаряды таскали легко. Снаряд ведь весил шестнадцать килограмм, его не все даже поднимали. А там нужно было его поднять и подать в казенник, чтобы его потом затвором закрыть.

- Кто затвор закрывал? Тоже заряжающий?

- Нет, затвор сам закрывался. Снаряд туда вошел и затвор сам за ним закрылся. И там такая ручка еще. Заряжающий, после того, как снаряд зарядил, ждет команды «огонь!». И как только команда прозвучала, он дерг за эту ручку – и пошел выстрел.

- Кто снаряды от смазки очищал?

- Да всем расчетом этим занимались. Даже командир орудия вместе со всеми занимался этим, у нас разделения не была никакого.

- Какое количество снарядов постоянно было при орудии?

- Мы всегда при орудии старались держать ящиков пять или шесть, а в ящике по четыре снаряда.

- А чисткой ствола кто занимался?

- Ой, чистка ствола – это, конечно, морока! Банник по стволу тоже всем расчетом гоняли. Волокиты много с этим стволом: сначала чистишь, а потом смазываешь.

- Пока орудие стоит, у него на стволе была какая-нибудь заглушка для того, чтобы в ствол не попадало ничего?

- Нет, был только бронированный щит, который защищал расчет от осколков и пуль. А у ствола никакой защиты не было, даже от воды, открытый ствол был.

- Когда стояли в Куйбышеве, дежурство на батарее было круглосуточным?

- Ночью всегда часовой с оружием стоял у орудия, дежурил. А остальные в это время отдыхали в ровиках, которые мы вырыли.

- Разрешалось держать орудие со снарядом в казеннике?

- Нет-нет! Снаряд в казенник должен досылаться только после команды командира орудия! Он же дает указание, какой снаряд и какое расстояние выставляться должно.

- Орудия маскировались?

- Нет, никакой маскировки на орудиях в Куйбышеве не было.

- Ваша батарея стояла в самом городе или на его окраине?

- На окраине. Там рядом протекала речка Самара, а около нашей батареи была овощная плантация. Как только «мухоморы» пустят свои заградительные дымы, так мы, под прикрытием дымовой завесы на плантацию бежим, огурцов и помидоров себе нарвать. Нахватаем их в вещмешок и обратно на батарею. Там с овощами строго было, если придешь, попросишь, то не дадут. Плантации сторожа охраняли, с ружьем! (смеется) Поэтому и приходилось пользоваться моментами.

- Кто такие «мухоморы»?

- Да это химики неподалеку от нас располагались, вот мы их «мухоморами» и звали. Они как пустят свои дымы, после них как в саже весь стоишь, черный.

- Для чего они дымы пускали?

- Да тоже тренировались, наверное. Часто они это делали. Как пустят их, так совсем ничего не видно. Может и от самолетов таким образом защищали, чтобы им сверху в дыму целей не было видно. В небе еще и аэростаты висели.

- Немецкие налеты на Куйбышев были?

- Нет, при мне никаких налетов не было.

В 1944-м году нас ночью подняли и посадили на машины. До этого наши орудия стояли «мертво», без возможности транспортировать их. А тут, за день до отправки, для каждого орудия привезли колесный лафет и каждое орудие поставили на колеса. Подъехали «Студебеккеры», зацепили наши орудия – и на вокзал. И поехали мы все на Первый Белорусский фронт, нам об этом объявили сразу после погрузки.

- На фронт отправили всю вашу бригаду или отдельные ее части?

- По-моему всю бригаду. Потому что очень много нас посадили в вагоны, и орудий много на платформы поставили.

- На платформы погрузили орудия вместе с машинами?

- Нет, машины сразу после погрузки ушли.

Еще когда мы только подъезжали к фронту, на наш эшелон налетел немецкий самолет. Он сбросил бомбы, но в идущий эшелон так и не попал, хотя осколки от бомб даже пробивали стенки «теплушек» и залетали внутрь.

- На ходу из орудий огонь не вели по этому самолету?

- Нет, они все зачехленные стояли. У нас для этого было два пулемета счетверенных, вот они по немцу и стреляли. Но это пулеметы не наши были, а эшелона. Правда, по самолету они так и не попали.

- Куда вас привезли? Где выгрузили?

- Какая-то станция маленькая, а может и разъезд, черт его знает. Пришли машины, зацепили наши орудия, и мы пошли вперед. Я уже не помню названия городов, через которые мы шли.

- Перед отправкой на фронт кто-нибудь из бойцов выражал свое явное нежелание отправляться на передовую? Ведь одно дело служить в Куйбышеве, а другое – рядом с врагом.

- Нет, никого у нас таких не было.

- Куда привезли на машинах вас и ваши орудия?

- В окрестности Бобруйска. И сразу мы вступили в бой по освобождению этого города. Продвигались мы вперед, конечно, с тяжелыми боями. Много наших солдат погибло при освобождении Белоруссии. У нас на батарее были и раненые и убитые.

- От чего чаще всего гибли на батарее?

- От осколков. Я тоже был ранен осколком в лопатку.

- Расскажите про это ранение.

- Я не помню уже, за какой город мы тогда сражались. Нашу батарею засекли немецкие минометчики и открыли по нам огонь. Мины начали сначала рваться неподалеку, и мы решили прекратить стрельбу и уйти в укрытие.

- Разрешалось в таких случаях прекращать огонь?

- Разрешалось. Орудие оставлялось, а мы должны были все уйти в укрытие.

- А если во время обстрела повреждалось орудие, кто-то нес за это ответственность?

- Да нет, у нас не было такого.

- Если немцы засекали работу батареи, вступала ли в действие немецкая авиация или они не рисковали идти на зенитки?

- Сразу же появлялись немецкие самолеты! Нет, они не боялись, наоборот, нагло лезли! И вот тогда нам нужно было вести заградительный огонь. Командир командует: «Батарея, боевая тревога! Заградительный огонь!» Мы как дадим им, что перед ними как стена вырастает из разрывов снарядов. Бывали и сбитые в таких случаях. Правда, мы точно не знали, кто именно их сбил – ведь там, кроме нашего орудия били почти все орудия бригады.

- На кого в таких случаях записывалась победа?

- Да ни на кого не записывалась.

- Бывали случаи нехватки снарядов?

- Нет, такого не было. Ни в Куйбышеве, ни на фронте. Всегда всего хватало.

- Орудия зимой красили в белый цвет для маскировки?

- Нет, все время наша зенитка зеленой была.

- Где лучше кормили: во время нахождения в Куйбышеве или на фронте?

- Вы знаете, я бы не сказал, что плохо кормили, однако кушать хотелось всегда. Мы же молодые были, поэтому всячески старались где-нибудь достать что-нибудь из еды. Вот и на плантации мы бегали исключительно из-за этого. А на фронте, там еда поразнообразнее была, там даже по сто грамм нам наливали, так называемую, «наркомовскую норму».

- Как часто вам ее выдавали?

- Почти каждый день на обед нам ее выдавали. Идешь получать еду на кухню, а там старшина уже стоит. Наберет водку своей кружкой и тебе в котелок наливает. Выпьешь и сразу хорошо так становится.

- А кто не пил, куда девали водку?

- У нас все пили!

- Табак вам выдавали по нормам довольствия?

- Нам махорку давали. Я тогда хоть и не сильно курил, но от махорки никогда не отказывался.

В качестве сухпайка, нам стали выдавать и американские продукты: колбасу, тушенку, консервированный горох. Этот горох такой вкусный был, что я до сих пор его вкус помню. Хлеб выдавали, небольшие такие булочки, шпиг выдавали, тоже американский. Много продуктов американских нам давали, а вот немецкого я ничего на вкус ни разу не попробовал.

- Женщины на батарее были?

- Нет, все ребята были. Из женщин у нас была только санинструктор. Ей отдельный ровик вырыли, она отдельно от нас в нем и жила.

Наша батарея дошла до города Минска и непосредственно участвовала в боях за столицу Белоруссии. Сильные бои там были. Нас сразу поставили на возвышенность рядом с городом. Нашей обязанностью было прикрывать город от налетов немецкой авиации. Нас дальномерщики заранее предупреждали о надвигающихся самолетах: «Азимут такой-то, угол возвышения такой-то». После того, как Минск освободили наши войска, немцы еще дня четыре или пять совершали сильные налеты на город. И мы все это время отбивались от них.

Когда освободили Минск, командиру батареи позвонили из дивизиона и сообщили об этом. Командир батареи передал командирам орудий. Наш командир взвода забегает к нам в землянку и кричит: «Боевая тревога!» Мы все повыскакивали наружу, а там командир батареи стоит и говорит: «Дорогие товарищи! Бои закончились! Мы освободили Минск!» У меня и тогда слезы на глаза навернулись и сейчас, когда вспоминаю, тоже наворачиваются.

- Приходилось ли вам вести огонь прямой наводкой по наземной технике противника?

- Конечно приходилось! Там же, при освобождении Минска, мы били и по пехоте, и по танкам. Тогда немецкие танки при поддержке пехоты близко подошли к нашей батарее. Правда, я не видел ни разу, чтобы наше орудие точно попало во вражеский танк. Танки подбивали, конечно, а кто это сделал – мы или не мы – было не понятно. Но танк горел. А вообще прямой наводкой стрелять по цели гораздо труднее. Это ж надо поймать эту цель в прицел. Там же стоит этот прибор, вот крутишь его и ловишь цель.

- После освобождении Минска вашу батарею сняли с боевого дежурства и отправили дальше?

- Вы знаете, я должен сказать, что на этом моя военная служба закончилась. Я же там, под Минском, в июне или июле, был ранен и меня положили в госпиталь. Из госпиталя я вышел через семнадцать дней. Там вытащили мне осколок, который во мне сидел.

Когда я выписался, моя бригада ушла воевать дальше. А меня записали в другую часть. Но сначала, после госпиталя, меня в запасной полк отправили, который находился там же в Минске.

- Много народа было в запасном полку?

- Много! Там много было недолечившихся в госпитале. Из нас, тех, кто еще были полны сил, создали отряд по отлову немецких пособников. В белорусских лесах мы вылавливали скрывавшихся там полицаев, старост и прочих предателей, мы их называли «бандеровцами».

Я, в составе этого отряда, два раза участвовал в таких облавах, прочесывали мы лес. Однажды нам доложили, что имеются сведения о местонахождении одной такой банды. Нас загрузили в две машины, и мы поехали. Заехали в этот лес, но далеко проехать не смогли, поэтому пришлось идти пешком. Там была болотистая местность, поэтому машины не могли проехать глубже в лес. Мы рассыпались цепью и пошли прочесывать. Проходя через болото, мы вышли на большую поляну, за которой был лесок, а в этом леске мы рассмотрели большую палатку, которая, как потом оказалось, была продовольственным складом. Как только мы вышли на эту поляну, по нам открыли огонь от этой палатки. Мы залегли, у нас уже были раненые. Лежа в этой болотной жиже, мы открыли ответный огонь.

- Чем вы были вооружены?

- Автоматами. У нас у всех были автоматы ППШ, с круглыми такими дисками.

Когда закончился бой, мы зашли в палатку и увидели там троих убитых. Как сейчас помню: один молодой, года, наверное, двадцать четвертого рождения, и двое в возрасте. Этот молодой лежит на боку, а затылок у него белый, незагорелый, видать недавно только постригся. До сих пор этот парень у меня в глазах стоит.

- Во что они одеты были?

- Во всем гражданском они были.

- Кто же их так снабжал продовольствием, что они даже такой большой склад сделали?

- Когда партизаны ушли из лесов, эти бандиты поселились в бывших партизанских лагерях. Они там жили капитально! Там еще оставались некоторые партизанские запасы, поэтому они там как коты в масле жили. У них там и продовольствие было заготовлено и оружие.

- Сколько бандитов было в том лагере?

- Не знаю, лично мы только этих троих видели. А остальные, наверное, ушли из лагеря куда-то вглубь. Мы ведь с трех сторон заходили в лес, вот они и вырвались из нашего «мешка». Возможно, раненых они забрали с собой, а вот убитых бросили.

- Сколько человек насчитывал ваш отряд?

- Человек пятнадцать или двадцать.

Когда второй раз мы пошли на облаву, мы окружили то место, на которое нам указали, и взяли в плен двоих бандитов. Посадили мы их в машину, которая нам была придана, и повезли сдавать. Везем, а один из них сидит такой наглый, глазами на нас зыркает и говорит: «Ух, я бы вас и вашу Советскую власть!» Прямо нам в глаза такое говорит. Наш сержант ему прикладом по голове навернул: «Замолчи!»

- Не возникло желания расстрелять его там же?

- Нет, мы ж должны были обязательно доставить его живым.

- Потери в вашем отряде во время облав были?

- Да. Но при мне не было, а вот после меня когда ребята ходили, там уже были и потери среди наших.

- Велика ли была зона действия вашего отряда?

- Мы работали только по белорусским лесам. Ребята и в другие города ездили, где была информация о бандитах. Но, при этом, задержанных всегда привозили в Минск.

Потом меня забрали в штаб полка, в отдел контрразведки. Так я попал в СМЕРШ. Там меня назначили командиром отделения и на облавы я уже не ездил. Наоборот, теперь, после облав, всех пойманных привозили и сдавали нам. У нас была небольшая КПЗ и мы там содержали и охраняли всех доставленных. При необходимости мы их водили на допрос – в общем, занимались конвойной службой.

- В штаб какого полка Вас забрали?

- Я уже не помню, но в военном билете запись об этом есть. Это уже был пехотный полк, а не запасной, в котором я был, когда ездил на облавы.

- Во время конвоирования задержанных попытки побегов были?

- Нет, не было.

- Где располагалась ваша КПЗ?

- В городе Минске было каменное четырехэтажное здание, на втором этаже которого располагался отдел контрразведки, а в подвале этого здания находилась и наша КПЗ. Поэтому на допросы нам далеко водить задержанных не приходилось, просто поднимались по лестнице из подвала на второй этаж и все. Отделом контрразведки в то время руководил полковник Синяк.

- Много народа проходило через вашу КПЗ?

- Да прилично так. Там ежедневно содержалось человек по двадцать – тридцать, которых вылавливали по лесам. Такое большое количество задержанных по подозрению в пособничестве немцам продолжалось до самого 1948-го года. Представляете, как долго вылавливали еще этих гадов?

- Куда потом отправляли всех тех, кто у вас содержался?

- Их почти всех в тюрьму отправляли. После допроса, как правило, их сажали и отвозили в городскую тюрьму там же, в Минске.

- Были такие задержанные, которых, после допросов, отпускали как невиновных?

- Нет, не было таких. Всем давали какое-нибудь наказание: кому по десять лет, кому по двадцать, а кому и расстрел. Но это все было по решению военного трибунала. Трибунал заседал в том же здании и на том же этаже.

- Где приводились в исполнение приговоры тем, кому присудили расстрел?

- Не знаю. Наверное, в тюрьме. Потому что их всех, независимо от приговора, увозили в тюрьму.

- Как узнали о Победе?

- Нас вызвал к себе полковник Синяк и сообщил, что война закончилась. Многие плакать начали сразу.

- Письма домой часто писали?

- Конечно. У меня даже до сих пор сохранилось письмо, опубликованное в газете. Я писал родителям с фронта и, в 1945-м году, отец отдал мое письмо редактору нашей районной газеты «Знамя Сталина». Его опубликовали в этой газете, и эта газета у меня до сих пор хранится.

В отделе контрразведки я прослужил до конца своей службы, пока меня не демобилизовали в декабре 1950-го года. Вернулся в Селивановскую станицу в звании старшего сержанта, где меня сразу взяли на работу в военкомат. Прослужил я там пять лет, а потом военкомат расформировали. После этого я приехал к сестре сюда, в город Волгодонск, погостить. Город мне понравился, и я проживаю в нем по настоящее время.