Родилась я в 1923 году, в Сталинградской области, село Владимировка, сейчас город Ахтубинск Астраханской области. Мать и отец молодые были, занималась хозяйством со своими родителями. Потом отца забрали в армию, он служил в Ростове, шпалы у него были. Так как долго в разлуке с мамой были, то разошлись. Он остался в Ростове, а мы Петропавловские переехали к родителями во Владимировку – районный центр тогда. Мама работала в солевой промышленности Баскунчака. Тогда соль грузили на баржи, а они там раскидывали. Она неграмотная была, школу даже не закончила, училась когда ликбез был.
Я закончила школу в 41 году. И 21 июня у нас был выпускной вечер, и мы узнали что началась война. С отцом мы поддерживали связь. Он мне писал: «Ты приезжай в Ростов, и здесь будешь учиться после 10 класса, в Медицинский институт поступишь». А его взяли и отправили в Подмосковье, и он там при наступлении погиб. Я этого не знала тогда, потом только узнала об этом.
У всех настроение было защищать Родину. Мама устроилась работать домработницей у секретаря райкома, и он поспособствовал, чтоб меня взяли помощником секретаря – выписывать партбилеты. Почерк был хороший, я заполняла партбилеты, а там же в райкоме агитация и все прочее.
Собрали 30 человек со всего Владимирского района, и в апреле 42 года мы поехали. Тогда, в 41-42 годах связи со Сталинградом и Астраханью через Владимировку не было, дорогу только строили солдаты. Мы доехали по железной дороге до Ленинска, а дальше дороги не было, пошли пешком до переправы. Там нас военные встречали как пополнение к части, которая шла из Одессы, отступала с боями. Дивизион, в котором я служила, был не обычным, а отдельным дивизионом аэростатов заграждения. Немец же летал везде, а здесь все-таки связь юга с Россией, и эвакуация и все прочее.
Есть фото, где все мы после курса молодого бойца. Приехали сюда, и нас пополнением в 6-ой отдельный дивизион аэростатов заграждения. Такие были еще в Ленинграде, Москве и в Одессе. И вот оттуда их сюда прислали, конечно, многие по дороге погибли. Мы приехали на второй Сталинград, там есть здание до сих пор, в котором мы тогда расположились, и нас там готовили к присяге. Вечером военную форму надели. Юбка была обычная, гимнастерка, у кого ботинки, а у кого сапоги. В мае 42 года это было. Прошли тут курс молодого бойца. А мы ж девчонки… Хочется нам и пошутить. Старшина был у нас одессит. Нам дали бутсы американские. Мы идем по улице в ногу стараемся, идем болтаем, а он нам: «Прекратить разговоры! Запевай!» В общем, прошли курс. Здесь в Сталинграде еще спокойно все было.
 |
После курса молодого бойца, май 1942г. |
После распределения в мае я попала на точку, которая была где старый мединститут возле элеватора, сейчас там ТЮЗ стоит. Мы там были на точке, между улицами Социалистическая и Рабоче-Крестьянская. Там было 4-этажное здание, в котором жили специалисты-преподаватели института, а потом медиков всех забрали, здание освободилось. Рядом выкопали себе землянку, чтоб там жить. Недалеко элеватор и станция Сталинград-2. Задача была такая – чтоб не было прицельного бомбометания. Постепенно фронт приближался, мы следили за сводками. Наших старослужащих мужчин всех забрали. Причем, многонациональный состав был: и узбеки, и с Кавказа, и русские, и украинцы, все были. Но отношение к девушкам было всегда внимательным и прекрасным. Мне даже сержант говорил: «Ты знаешь, а нам приказали, чтоб мы вас не трогали!» Не то, что сейчас по телевизору показывают.
- Точка что это было?
- Это звено, а штаб у нас был на Тракторном заводе.
- Структуру не помните?
- Три точки было: на Тракторном заводе, у элеватора и на Сталгресе. Там где можно уничтожить стратегические объекты.
- Что входило в ваши обязанности?
- Поднимать аэростат на высоту 3 000 метров. На каждой точке было по одному большому аэростату. Что интересно, это сыграло свою роль, там где поставили точку – рядом падали бомбы, а на элеватор – как он стоял, так и остался. Еще до 23 августа упала 500-килограмовая бомба в институт. Он был построен буквой «Г». Там в корпусе раненых принимал полевой госпиталь. Сюда часто привозили раненых, а ночью переправляли за Волгу. Упала бомба, а мы были где-то в пятистах метрах от этого места, и нас прямо приподняло с коек. Мы сразу натянули на себя одежду, и бежать. Командиру сказали, что надо помочь раненым бойцам. Прибежали туда, там внизу дежурили, конечно, суматоха там была, но говорят, что с этого крыла уже всех раненых вывезли, и помощь ваша сейчас не нужна. Чувство было такое в народе, чтоб только помочь.
- Как все началось 23 августа?
- Подъем прошел нормально. Это было в воскресение. Что-то сделали и спрашиваем командира: «Пойдем мы за газом или нет». Для подпитки аэростата мы носили тогда газ с химзавода. Все девчонки – с одной стороны четверо, с другой тоже, и в руках несешь Такое знаете удовольствие – придешь – руки красные аж. Газ был в длинных баллонах – газгользеры назывались. Он говорит: «Подождем указаний». Ну, и все, ну и ладно.
Своими делами занялись…не помню… и вдруг – невозможные сирены без конца одна за другой. Когда летят самолеты звучит сирена – воздушная тревога! Уже знаешь – надо быть на месте. Одна, вторая, третья, и так без конца. А потом пошло… Господи! И уши закрывали, и на землю легли, молодые же, думаем, ну что же это такое? А они так: один заход прошел, потом второй – загорелись дома, а тут эвакогоспиталь в садике был фронтовой. Отправлять надо раненых на ту сторону, а немец бомбит.
Город встал: трамваи перестали ходить, дома загорелись, падали стены, люди гибли. Одна бомба упала на станцию Сталинград-2, а там как раз стоял эшелон с лошадьми. Это ужас что было… Трудно было слушать душераздирающие крики животных!
Но нас никуда командир не отпустил! Мы только на третий день получили указание, чтоб мы собирались на Сталгресе. Во-первых нет газа, а во-вторых все разгромлено. Волга даже горела. Я сама лично не видела, видела дым только. На Сталгрэс ехали по Социалистической улице, а там завод был, где из сахара патоку делали, она вся была на улице разлита. Мы едем, а народ кричит. Мы сели на свою машину, а народ же видит, что уезжаем из города, и давай кричать: «Предатели! Уезжают нас оставляют!» Так неприятно было слышать. Всех собрали на Сталгрэсе, мы там неделю простояли, и нас должны были отправлять за Волгу для решения вопроса, что делать с частью. Обратно поехали на центральную переправу.
Недавно приезжали наши на 100-летие Качинского училища – вот представляете, я не могла там находится – этот звук, как от бомбежки. Самолеты летали, а мы только смотрели, и все радовались тому, что они летают. А тогда бомбы сыпались.
У нас двое попали под бомбу на переправе. Не осколками, а прям рядом взрыв был. Половина уже была погружена на баржу, там же и наша техника была. Они два круга сделали, и потом уже тише стало, и нас отправили в Красную слободу. Там стояли с сентября до конца октября. Тогда пришел приказ нас отправить на формирование. Мы сели, погрузили нас в поезд и поехали мы через Владимировку. Наши родители уже знали, и хотели встретить, увидеться. Там поезд постоял часов пять. Все приехали. Потом мы поехали через Баскунчак. Утром мы стали выезжать. Солнце поднялось, все такие радостные. К нашему составу с какого-то завода оборудование прицепили и людей, которые за него отвечают, и тут летят самолеты. Мы радуемся – нас сопровождает охрана. они как начали бросать бомбы. Попали не в начало эшелона, а как раз в конец, и последний вагон совсем разбило. Побежали в поле метров на 200, успели отбежать только, и они начали бросать бомбы. После налета наше руководство приняло такое решение – весь личный состав идет ночью, а днем в кошарах спим, чтоб сохранить человеческие жизни.
Шли вдоль дороги, что идет до Саратова. Сказали нам: «Вот видите кошару, заходите и располагайтесь». Мы до самого вечера там были, а потом, когда вышли оттуда, степь горит вся, и справа, и слева от дороги, и мы пошли вдоль дороги. Шли три дня, а потом уже не помню, на какой станции, нас забрали в Саратов, и там переформирование было. Приказ верховного получили о том, что два звена направляются на защиту Мурманска, а одно остается там. Потом кто остался пошли югом, а 1-е и 2-е звенья в Мурманске стояли.
Туда приехали уже утром. Ехали вокруг Москвы. Приехали в 6 часов, а у них еще темно. У нас-то уже светло. Когда же будет утро? Мы туда перед Новым годом приехали.
Смотреть было не на что – весь Мурманск сгорел, одни печные трубы стоят. Сам по себе Мурманск был еще деревней. Мы смотрим и говорим: «С одной печки приехали на другую!» Но в Мурманске мы хорошо жили, кстати: не было ни налетов, ничего…
После того, как здесь немцев погнали, им уже делать на севере нечего было. Хотя когда привозил конвой помощь, по дороге всегда немцы налетали. Мы общались с ними, они говорили: «Молодцы! Хорошо живете! Вас не бомбят».
- С моряками-союзниками общались?
- Общались. Они нам заранее сказали, когда кончится война. Окончание войны 7 мая отмечали. Там же стояли наши солдаты – они все расстреляли: все до последнего патрона, от радости. И никому ничего не было! Мы и 9 мая День Победы отмечали, как положено. Ну, а там тоже военная обычная жизнь была, тоже копали себе землянки, готовили площадки для установки аэростатов. Тоже ходили за газом, все одно и то же, военные будни. Конечно, это очень тяжелый труд.
- Что прикрывали аэростаты в Мурманске?
- Город и порт.
- Какая у вас должность была?
- Помощник машиниста. Водитель был, он возил аэростат, а я помогала регулировать подъем аэростата.
- Как это происходило?
- Вечером, когда уже начинает темнеть, дают команду: «Подъем!» Мы поднимаем его на лебедке вверх. Он легкий же и тянет, на заданную высоту, на какую устанавливает само командование. Не мы сами – куда хочешь, туда и поднял. А утром, на заре, аэростат опускаем, лебедка на моторе накручивает трос и снижает. Когда он опускается, берем его за веревки и прикрепляем, чтоб его не унесло. Это все на автомобиле происходило. Доставка была только газа с завода вручную. Подпитываем газом перед подъемом, заправку делаем, там стоит манометр, смотрим, сколько туда впустить газа. Я работала на лебедке. Он тянет вверх, и свободно раскручивается лебедка. Кстати, был случай у нас на Тракторном заводе. Летел немецкий самолет и не рассчитал, или не видел троса, и ему отпилило пол крыла, и он рухнул.
- На каких машинах были установлены аэростаты?
- На наших наверное, это ЗИЛ был, я не помню… Я в машину не лезла, там было кому заниматься.
- В 42 году веру в Победу не теряли?
- Нет! Была уверенность, что немец не захватит Сталинград. Серьезного упаднического настроения у нас ни у кого не было. Даже одесситы сами до Сталинграда казалось бы отступили, но верили. Конечно, напряжение было, немец близко подошел к Сталинграду.
Как-то мне нужно было пройти на КП, недалеко вроде, где командир наш сидел, на Социалистической улице. Шла по улице, а навстречу красноармейцы с винтовками ведут немца. Женщины готовы были разорвать его на куски - такая ненависть была. Я глянула на него, а у него глаза на выкате были – он боялся, что его могут разорвать. Это я увидела первого пленного немца вообще. Он был растерян, видно было, что ничего не соображал, он только боялся, женщины прям хватали его, а солдаты их отгоняли.
Это было почти 70 лет назад. Очень трудно, когда вспоминаешь… У всех была надежда. А после того, как их погнали из Сталинграда, вообще все считали, даже не считая потери, что немцам капут. Сомнений уже не было никаких!
Так как наша часть была не боевая фактически, но в защите она сыграла свою маленькую роль, и когда Сталинград освободили, нам медали дали. Мы думали, что нам не дадут, а только тем, кто воевал. За оборону Сталинграда уже к маю мы их получили. Все довольные такие были.
- Аэростат поднимался только на ночь?
- Да, только ночью. От ночных налетов. А так его же видно – стрельнул – он взорвался и все. Он именно от прицельного бомбометания ночью, а у них ночных налетов много было.
- На точке сколько человек было, и кто командовал?
- Не помню точно. Примерно восемь человек. В основном все девушки, кроме командира, и того кто подъемником управлял.
- Как вас снабжали, кормили?
- Кормили нормально, придирки к этому не было. В деревне-то жили… крестьяне привыкшие. Перебоев с питанием не было. Ехали зимой из Саратова, перед Новым годом, а там чугунный обогреватель был. Хлеб замерзнет, консервы какие-то дадут. Чайник поставишь на обогреватель, хлеб мороженый положишь и все. Претензий никаких не было.
- Из ленд-лиза, что помните?
- Они привозили консервы в порт Мурманска. Их корабли привозили оборудование, в детали мы не вникали. А уже в 45 году рыбу наши ловили и привозили, и мы ходили туда работали, надо было помогать, посылали нас.
- Как оцениваете работу политруков?
- Политрук у нас был хороший, добрый человек. Дисциплину соблюдали, кто не послушал старшину – всё! Случай был такой. Мы стояли за Волгой, а над Сталинградом шел бой. Даже ночью мы могли за ним наблюдать. Немец навешивает фонарей, и мы видим весь берег. Подбили наш самолет, он потихоньку стал снижаться и упал за Волгой, наверное, метров за 800 от нас, где мы стояли. Мы побежали, вдруг там остался живой летчик, и нужно оказать помощь, а старшина заметил, и нас на три дня на гаупвахту. За проявленную инициативу. Смеялись потом.
- У вас личное оружие было?
- Нет, не было.
- Зимой какое обмундирование выдавали?
- Зимой шубы выдавали. Так что, мы не мерзли.
- Как удавалось мыться, стираться?
- Мы же отдельно были. Коллектив был хороший, все добрые были, отзывчивые.
В баню ходили здесь в Сталинграде, в Сурскую - далековато от ТЮЗа, но пешком ходили. И там тоже в баню ходили, и стирали. Жизнь и должна такая быть: раз положено женщине стирать, убирать, готовить, так все это и делали.
Вот осталось четыре человека, с которыми я переписываюсь. Они из Башкирии, Татарии, Курска и из Тулы. Мы до сих пор переписываемся. Все, конечно, уже больные: то руки, то ноги, то глаза… Это те, кто на точке со мной были, пополнением пришли: Александра Ивановна Мытник из Курска, Муфазалова Зоря Шарифовна из Уфы, Палик Апаша Ивановна из Одинцово Московской Области и Ермилова Наталья Марковна из Тулы. А с кем здесь служили, уже ни одной нет в живых.
- Романы были с ребятами, или семьи образовывались?
- Роман был у одной, и она уехала раньше. Никто не расписывался. Все по уставу было! Но отношения были хорошие ,дружеские. Даже ночью на посту стояли. Охрана была два человека для аэростата, он же длинный – 32 или 35 метров в длину. Днем один человек охраняет, а ночью вдвоем с винтовками. Так же и в Мурманске было. Мы говорили так: «Охраняем сами себя!»
- В свободное время что делали?
- И в кино ходили, и город смотрели. Там же залив и город как из двух частей состоит – хорошо было, ездили друг к другу. Там уже взяли наших сержантов в училище, и женщин, а я сказала так: «Не надо мне. Я не хочу быть военной!»
- О политике разговаривали, о Сталине?
- А, политика… Война за Родину! Это у всех в голове же было. Другого ничего не было. А к Сталину относились с большим уважением, и сейчас отношение не изменилось. Это кому-то надо… Вот жизнь мы прожили, было более душевное отношение ко всему, а сейчас телевизор даже смотреть не хочется: то воруют, то убивают, то деньги крадут.
- Какие у вас награды?
- За Оборону Сталинграда и за Победу над Германией.
В конце августа нас демобилизовали, а некоторых командиров отправляли на Дальний Восток с Японией воевать. Женщин, основную массу демобилизовали, и каждая поехала к себе. Мы через Москву ехали – интересно было – побываем мы здесь еще или нет. Приехали домой, деревня есть деревня, тем более мужчин нет, а дядя у меня работал в Баку на судоремонтном заводе Он и говорит мне: «Ну что ты будешь здесь сидеть? Степь есть степь, деревня есть деревня, а ты уже людей повидала, пообщалась со всеми, поехали в Баку?» Мама и бабушка отпустили меня.
Уже сентябрь был, занятия начались, и что же делать? Примут или нет? В мединституте так было: деньги есть – поступишь, а я что, в гимнастерке и юбке, какие там деньги у рядового. Поступила я в Бакинский индустриальный институт на нефтепромысловый факультет по специальности: разработка нефтяных и газовых месторождений. Закончила институт, по распределению меня направляют в Кушку, Узбекистан, самая граница. А тогда же мы обязательные были, раз сказали туда, значит должен ехать. Когда с ребятами начали говорить, они мне: «Да что ты беспокоишься? Ты напиши в министерство, в кадры, что ты хочешь в Сталинград. Ты же сама из Сталинграда, воевала там, вот и хочешь там работать». А здесь как раз в ноябре 1951 года создали трест «Сталинграднефть», и меня направили сюда. Я проработала здесь до зам. начальника отдела. Отсюда и на пенсию пошла.
| Интервью и лит. обработка: | А. Чунихин |
| Набор текста | Т. Синько |
