Янпольская (Синева) Валентина Порфирьевна

Родилась я в 1923 году в Астрахани. Мои родители рано разошлись и мы, я и брат, воспитывались папой и бабушкой. Мама осталась жить здесь, в Астрахани, в квартире, в которой мы все жили раньше, а папу направили работать в поселок Оранжерейный Икрянинского района. В этом поселке я и училась в школе.

- Кем работал там Ваш папа?

- Его направили туда техническим директором. А вообще, по специальности, он был механиком. Но его посылали учиться в Москву, и там он стал инженером. Потом ему довелось работать главным инженером.

- Голод, который был в тридцатых годах, Вы помните?

- Помню. Я тогда еще девчонкой была, но этот сплошной голод я запомнила. Мама и папа тогда еще вместе жили и им вместе легче было этот голод переживать. А потом так случилось, что они разошлись.

- Вас и Вашу семью этот голод как-то коснулся?

- Мы тогда еще жили в Астрахани. Ну, конечно, коснулся. Но, сами понимаете, родители скорее сами не поедят, а детей накормят чем-нибудь. Поэтому я не хочу сказать, что мы прямо вот голодные были. Питались, конечно, не так, как сейчас: у нас и кашка была на завтрак, на обед суп какой-нибудь нам сварят. Лишнего ничего не было абсолютно. Это сейчас объедаются все, а тогда – нет.

- В школу Вы пошли еще в Астрахани?

- Да, в Астрахани. А потом, когда папа уехал на трудфронт, я вместе с ним уехала. Я тогда училась в третьем классе. Братишка мой был на семь лет моложе меня, так что он еще не учился.

- Когда Вашего папу направили работать в район?

- Вот как раз в тридцатые годы. Мама с папой там, в Икрянинском районе, сначала работали на трудфронте, а потом папу назначили в соседнее село, а мама уехала в Астрахань. Папу потом еще несколько раз направляли работать в разные места, он говорил: «Сколько же мне можно мотаться по этим районам!». После этого его перевели в Астрахань в «Каспрыбхолодфлот», где он и проработал до самой своей пенсии.

- Почему Вы остались с папой, а не с мамой?

- А мама неграмотная была и поэтому нигде не работала. Она сама нам сказала: «Дети мои, Валя и Вовочка, живите с папой и с бабушкой. Я вас не смогу прокормить. Даже если папа будет платить алименты, то и на них я вас не смогу прокормить».

Мы жили с папой, учились в школе, а когда приходило лето, мы на каникулы уезжали к маме в Астрахань. Поэтому мы не были оторваны от родителей.

- Как Вам запомнился день 22 июня 1941 года?

- Мы спим, папа подходит к кровати и говорит: «Доченька, вставай… Война началась». Я этим летом как раз перешла в десятый класс.

С началом войны обстановка становилась все хуже и хуже – немцы прут на нас, а мы никак не можем их остановить. Они старались перекрыть Волгу, потому что в то время страну нефтью снабжал только Баку, в Сибири нефтяные месторождения еще не были обнаружены. И по Волге постоянно шли суда с нефтью.

- С началом войны претерпела ли изменения школьная программа?

- У нас, после начала войны, в школах были открыты медицинские кружки, на которых из нас готовили санитарок или медсестер.

- Практические занятия в госпиталях и больницах не проводились?

- Нет, не было такого. Да мы, к тому же, в селе жили. Но я знаю, тех, кто учился здесь, в Астрахани, их направляли в госпитали помогать. У меня здесь подружки оставались, вот они работали в госпитале.

- Десятилетку Вы все-таки закончили?

- Нет, не закончила. Весной 1942-го года Сталин обращается к народу с просьбой помочь стране: «Стране не хватает сил». Он обращался и к девушкам, и к женщинам с просьбой помочь армии, поскольку мужчин не хватало. Да в то время у нас и вооружения было мало и самолеты были деревянными.

- Как население отреагировало на призыв Сталина?

- Ну, как отреагировали? У нас как-то не было такого плохого отношения к стране: «Родину любишь – значит должен!» Поэтому, как можно было не отреагировать на обращение Сталина?

У нас все девчонки из моего класса, а нас было четверо или пятеро, решили: «Пойдем, девчата, в военкомат». Пришли туда, а там на нас накричали: «Чего вы, соплячки, еще лезете куда вам не следует! Идите домой!»

Ушли мы оттуда ни с чем. А потом чувствуем, что сильней и сильней прет Гитлер проклятый. Мы опять собрались и пошли. Это был как раз апрель месяц 1942-го года. Ну, в этот раз они согласились нас призвать. В военкомате нам было сказано явиться к определенной дате. Взяли они нас на службу и отправили в районный военкомат в село Икряное.

- Вы родителей не ставили в известность о своем решении уйти на фронт?

- Ну как же не ставила! Ставила! В это время папа руководил ремонтом судов и его направили в Баутино, так что мы остались только с бабушкой в Оранжерейном. Баутино – это в Казахстане, на том берегу Каспийского моря. Я сказала о своем решении бабушке. Она плачет, конечно же. Но я была комсомолкой, поэтому ей сказала: «Бабуля, не плачь! Умереть можно и здесь, но если мы умрем на фронте, то умрем там с пользой, героически!» Рассуждения у нас тогда были какие-то совсем другие. В общем, поплакала она и я ее успокоила.

Когда мы приехали в Икряное, там было очень много вылеченных солдат, которые прибыли из госпиталей. Всех нас собрали и отправили теперь уже в Астраханский военкомат.

Здесь, в Астрахани, нас долго держали, видимо набирали команду, чтобы потом погрузить на пароход. И вот мы идем, у начальства спрашиваем: «Отправят нас сегодня?», а нам отвечают: «Нет. Сегодня нет». А кушать-то нам хотелось очень, в стране была карточная продуктовая система.

- На довольствие вас не ставили?

- Нет. То, что из дома брали съели уже к тому времени. Это мне хорошо, я у мамы жила это время – она меня хоть чем-нибудь, но накормит. А некоторые сидели голодные.

- Вы сказали, что жили у мамы. Вам разрешалось проживать вне сборного пункта?

- Так они сами отправляли! Они же нас кормить не будут, чего им нас держать. Поэтому, если у кого-то тут были родственники, то разрешалось уходить к ним, а в указанные дни приходить для проверки. Придешь, они посмотрят, посчитают и опять говорят: «Приходите в такой-то день». И мы ходили, никто никуда не убегал, все приходили, когда нужно было.

А потом нам сказали: «Завтра к восьми часам утра приходите». Пришли мы, нас построили и повели на семнадцатую пристань. Там всех погрузили на пароход «Парижская коммуна». Народу погружено было очень много: и военные и мы, молодые девчата и парнишки.

- Девчонок много было среди призывников?

- Очень много. Нас разместили по каютам: кого в четвертый класс, кого в третий класс. Все, стараясь попрощаться с провожающими, собрались у одного борта. Пароход накренился, капитан кричит: «Уйдите с этой стороны! Мы сейчас перевернемся!»

- Что за провожающие были на причале?

- Да нас родители провожали. Матери плачут, кричат. Все друг другу машут. Такая картина там была, неописуемая! Меня тоже мама пришла проводить. Она одна меня провожала, папы ведь тогда не было.

Когда папа вернулся в Оранжерейное, я уже была в Сталинграде. Ему только бабушка сказала: «А Валечка ушла на фронт…». Он удивился: «Как на фронт!?» - «Добровольно. Она ведь комсомолка». Он сел и заплакал. Сначала он собирался поехать за мной в Астрахань, чтобы забрать меня домой. Но, когда приехал в Астрахань, его двоюродная сестра сказала: «Не успел ты, она уже в Сталинград отправлена». Ну, папа тоже слезу капнул и говорит: «Ничего, все будет хорошо».

- В апреле 1942 года Сталинград был еще тыловым городом. Куда вас привезли, где разместили?

- Нас выгрузили на пристани города Красноармейска, это почти южная окраина Сталинграда. Поместили нас в какое-то здание, в котором были приготовлены для нас двухъярусные нары. Не знаю, что это за здание было – не то школа, не то еще что-то.

Разместили нас и начали, как говорится, «муштровать». Гоняли нас и, конечно же, кое-чему обучали: как себя вести в бою, ведь теперь-то мы были люди военные.

- Присягу Вы принимали?

- А как же! Пока мы не приняли присягу, нас никуда не распределяли. Сначала нас обучали всем азам, а потом мы принимали присягу.

- Как проходило принятие присяги?

- Там здание стояло и внутри него освободили место, куда можно было подходить, чтобы присягу принимать. Нас всех выстроили в коридоре этого здания и по одному вызывали. Но присягу принимали только те, кто был призван недавно. Тем раненым, которые вместе с нами прибыли, принимать ее не было необходимости, они ее приняли уже раньше.

- Присягу принимали с оружием?

- У нас тогда еще не было оружия, поэтому мы стояли в строю без винтовок.

- У вас, во время прохождения «курса молодого бойца», проводились учебные стрельбы?

- Водили нас стрелять, водили. Там стрельбище было. Для стрельбы нам выдавали по одной обойме. Но мы же еще девчонки сопливые были: ха-ха да хи-хи. Нам все хорошо было в тот момент. Слезы полились, когда боевые действия начались.

Присягу мы принимали без формы, нам ее еще не выдали. И после принятия присяги, так же без формы, нас уже распределяли по батареям.

Форму нам выдали на батарее через месяца полтора: вот такие длинные рукава, длинная гимнастерка, ворот почти на груди висит, юбка до колен. Когда командир нам выдал форму, дал команду: «Обмундироваться и выйти в строй». Ну, мы и оделись… «Чучелы» самые настоящие! Вышли в строй. Наш комбат как увидел нас, так упал в траву, валялся и ржал над нами. А мы стоим перед ним все суровые, ни улыбки на лице. Комбат потом закончил смеяться, встал, отряхнулся и говорит: «Даю вам сутки, чтобы все сами себе перешили. Если не успеете за сутки, то ничего страшного». А чем шить-то? Ни иголок ни ниток нет.

У меня бабушка умница была – у нее иголишница была старинная деревянная и, когда я уходила на фронт, она мне говорит: «Внученька, вот тебе белую шпульку с нитками, черную шпульку и зеленую шпульку. Ты меня будешь всю жизнь вспоминать» и положила мне полную иголишницу иголок с наперстком. Я тогда не очень-то умела шить с наперстком.

И когда нам дали команду перешить обмундирование, я говорю: «Девчата, у меня все есть! Я начну сейчас перешиваться» Спереди на гимнастерках карманов не было, и мы не знали, куда чего можно класть. Поэтому мы все себе сами прорезали карманы. Вот, на этой фотографии можете посмотреть. Меня все, глядя на нее, спрашивают: «А что это у тебя белая гимнастерка?», а я отвечаю: «Это в сталинградской «жатве» выгорела вся краска на ней». У меня на этой фотографии на гимнастерке и спина драная и в других местах порвалась уже. Мы ж все лето 1942-го на улице провели, а новое обмундирование я получила уже только под Киевом!

- Так эта гимнастерка, что на фотографии, уже нового образца, 1943-го года!

- Нет, это старая еще, сталинградская. Просто я ее неоднократно переделывала: сначала карманы прорезала в ней, а потом, когда другой воротник полагался на форме, я и воротник в новый перешила.

- Про одежду Вы мне рассказали. А во что вас обули: сапоги или ботинки?

- Сначала нам дали ботинки с обмотками и вдобавок к ним выдали не трусы, а мужские кальсоны. Ой, мы такие были «красивые» в них!

На других батареях девчонкам выдавали даже брюки, а нашим всем дали юбки.

- Как же вы, кальсоны под юбками носили, что ли?

- Так им же все равно: положено выдать – получи! Что было, то и давали. Говорили: «Берите. Это все равно временно. Потом получим все, что девушкам полагается, и выдадим вам». Действительно, потом нам выдали нательную рубашку с таким коротким рукавчиком, трусы и все такое прочее. Было, конечно, приятно. Забыла сказать, нам с нижним бельем и чулки выдали, а потом, когда морозы наступили, давали даже шерстяные чулки. А под чулочки давали пояса, за которые их надо было зацеплять. Да и обмундирование впоследствии стали выдавать по форме, перешивать его уже не было необходимости.

В ботинках мы проходили недолго, нам быстро выдали всем сапоги. Еще, можно сказать, сильных боев в Сталинграде не было, но нас уже старались привести в порядок.

- Головной убор какой Вы носили?

- Сначала выдали всем береты, а потом их заменили на пилотки и на зиму выдавали шапки-ушанки.

Со мной вместе на батарею попало еще несколько девочек-астраханок. Они из института целой группой решили пойти в армию.

- В каком институте они учились?

- В РыбВТУЗе. Рыбопромышленный ВТУЗ. Оттуда они все добровольно пошли на фронт. Одна из них, Щепнова (Бахмутова) Нина Леонтьевна, потом была секретарем Совета ветеранов Астраханской области. Бахмутова – это девичья ее фамилия, а Щепнова она по мужу. Была у нас из их группы еще Аджигитова Зина, татарочка.

- Изо всей их группы на фронт ушли только девчонки?

- Там, к тому времени, одни девчонки и училось, вот они и пошли. Ребят еще раньше всех позабирали на фронт. Вот и получилось, что они из института пошли добровольно, а мы со школы и тоже добровольно.

- Вместе с Вами кто-нибудь из школы ушел на фронт?

- Со школы ушли мои подружки, только их распределили в другие батареи.

- После принятия присяги вас стали распределять по другим частям или вы остались в этом же полку?

- После присяги нас распределяли по батареям этого же, 1083 зенитно-артиллерийского полка. Я попала в восьмую батарею третьего дивизиона.

- Как происходило распределение по батареям?

- Не знаю, как командование решило, наверное. Нас только построили и объявили, кто куда направляется – и все. А после распределения нас на баркасах переправили через Волгу и отвезли на машинах в третий дивизион, а оттуда отправили на батарею. На батарее у нас были 76-миллиметровые орудия, а нам самим потом выдали винтовки.

- Когда вы прибыли в дивизион, кто вас там встречал?

- Нас встречал комиссар. По-моему, он был капитан по званию. Выстроил он нас, слова добрые напутственные сказал: «Ну что, девчонки, не бойтесь ничего». Он так, по-отцовски, это говорил, а мы-то что, смеемся только – дури-то у молодежи полно.

- А с дивизиона на батарею – пешком?

- Если кому-то близко батарея была, то пешком. А нет, так какую-нибудь лошаденку найдут, в телегу запрягут ее, а девчонок на телегу посадят. Моя батарея была не так уж далеко, поэтому пришлось пешочком прошагать до нее.

- Сколько вас, из нового пополнения, попало в тот раз на батарею?

- Я сейчас уже и не вспомню. Помню только, что, как только нас привезли, то кого-то сразу отправили на кухню помогать повару. Кухня была врыта в землю, даже столовая была в землянке. А нас, кажется, одиннадцать человек всего было прибывших, и большинство сразу назначили прибористками на прибор ПУАЗО-3. Кроме этого, среди нас были разведчица, дальномерщик. Конечно, именно они больше всех ловят цель. У них там такой длинный прибор был для этого. А потом они все сведения передавали нам, мы тут уже все сводили и от нас информация шла на все четыре орудия батареи.

Личный состав отделения прибористов 8 батареи 3 дивизиона 1083 ЗенАП. В центре – командир отделения сержант Басько.

- Когда вы находились еще в Красноармейске, вас обучали работе на всех этих приборах?

- Ну а как же! Конечно! Нас уже там готовили именно на ту специальность, на которой потом предстояло служить. Я, например, работала с данными угла возвышения. Но я бы не сказала, что нас там сильно учили – просто подготовили немножко и все. У нас в Красноармейске даже учебные орудия стояли, на них мужики учились выполнять работу орудийных номеров. Ох и «шуровали» они там! А основное обучение уже пошло в боях.

- То есть вы, все-таки, на батареи пришли уже обученными?

- Да что там обучались-то? Очень мало времени эта учеба занимала.

- А на батарее вам передавали мастерство кто-нибудь из тех, кто был поопытнее?

- Там, на батарее, старшина был, который все знал – он ко всем подходил и показывал, как надо делать. К нам же поступали данные от дальномерщицы, вот мы и старались все эти данные поскорее обрабатывать. Нас за этим прибором, наверное, человек семь сидело.

- Еще до начала боевых действий в Сталинграде у вас на батарее проводились тревоги?

- Да, обязательно! Учебные тревоги у нас были часто: ночь-полночь, а нам командуют: «К бою!» А уж потом, когда начались налеты на Сталинград, постепенно перешли и на боевые тревоги. Самолеты, они такие воющие были. Их раньше услышишь, чем кто-нибудь закричит: «Тревога!». А они воют летят. Наши самолеты так не выли.

Перед учебными тревогами командир нашего отделения прибористов ходил и проверял, чтобы все разделись, а не одетыми спать легли. Там же засекали, за сколько секунд мы будем на своих местах и готовы к бою.

- Командиром вашего отделения был мужчина или женщина?

- Мужчина. У нас на всех командирских должностях стояли мужчины. И орудийные расчеты все из мужчин состояли, ведь там надо было тяжелые снаряды таскать. А мы, девочки, на приборах сидели.

- Где размещалось ваше отделение прибористов?

- Мы жили в землянке. Поскольку у нас в отделении были одни девчонки, то и жили мы все вместе. У нас всегда была отдельная землянка. Мы сами для себя и рыли всегда землянку, ведь батарея без конца передвигалась.

- А если в вашем «женское» отделение прибористов назначался на какую-нибудь должность парень, где его селили?

- Если их несколько приходило к нам, в таком случае, при возможности, рылась еще одна землянка. А если он один приходил, то его поселяли в орудрасчетную землянку. У нас в отделении парней всегда было очень мало.

- Кто принимал решение о том, где именно будет располагаться батарея?

- Для этого к нам приезжали командиры и из полка, и из дивизиона. Они сами ходили на местности и решали, где поставить орудия.

- Орудия как-то маскировались?

- Да. И мы этой маскировкой и занимались в основном. Поднимали нас часа в три утра, и мы шли в какой-нибудь ближайший лесок, чтобы там веток наломать. Или на реку, тростника нарезать. Потом мы все то, что нарезали и наломали, тащим на позиции и каждое орудие укрываем так, чтобы это было похоже на площадку с зеленью.

- Маскировалось только орудие?

- И землянки все маскировались обязательно, и орудие, и прибор. И мы сами с какой-нибудь веткой ходим. Так что, вся маскировка на наши плечи ложилась.

- А зимой орудия красились?

- Вот что-то делали с орудиями, а что – я не могу сейчас вспомнить. Кажется, накрывали их чем-то.

- Ложные позиции оборудовались?

- Да, делались у нас и ложные батареи. Мы их тоже строили из чего попало. Например, были у нас орудия, которые сильно разбиты и непригодны для стрельбы. Вот из них и делали ложную батарею. Мы их разукрашивали, чтобы они выглядели как обычные орудия. А наши настоящие орудия стояли в стороне от этих ложных позиций.

- Вы упомянули про разбитые орудия. Было такое, что расчет после того как разбили орудие, долгое время оставался без нового орудия?

- Если не было своевременной доставки нового орудия, то этот расчет временно переводили либо в другие расчеты, либо в другую батарею. Или они просто с винтовками были и несли службу по охране батареи.

- Как быстро доставляли новое орудие на батарею?

- Да не быстро это делалось. Орудие не так-то просто привезти, это не то, что взял, на санки погрузил и повез. Там для этого нужна была или лошадь, или машина. Поэтому и берегли орудия.

- Были случаи, когда разбивало ваш прибор ПУАЗО?

- Бывало. Тогда приходилось огонь вести прямой наводкой, без прибора.

- Батарея размещалась близко к населенному пункту?

- Батарея у нас постоянно перемещалась с места на место. Бывало так, что нашей батарее доставались позиции ранее стоявшей там батареи. И это не только во время боевых действий: даже в Сталинграде еще перед началом битвы, нас, в качестве тренировки, тоже двигали с места на место. Приходилось орудия собирать в походный режим и переезжать на новую позицию.

- В таких случаях чем орудия транспортировались?

- Когда как. Машиной перевозили в основном, но, бывало, что и лошадь подцепит орудие и тащит его еле-еле. А мы лошаденке этой помогаем, толкаем орудие сзади. Оно и катилось потихоньку. Но в дивизионе даже были такие орудия, которые не имели колес. Поэтому для того, чтобы перевезти его в другое место, надо было сначала погрузить на что-нибудь. В нашей батарее таких орудий не было, мы свои на колесах катали.

- Машина, которая везла орудие, числилась на батарее?

- Нет, это уже дивизионные машины нам выделялись. Там был специальный отдел. Кроме автомобильной, в дивизионе еще много разных вспомогательных служб было, я их всех уже сейчас и не вспомню.

- Кухня была батарейная или дивизионная?

- Батарейная. У нас хороший повар был, с Украины. Кстати, у нас почти весь личный состав батареи состоял из украинцев. Когда отступали от Украины до Сталинграда, укомплектовали подразделения из местного населения.

А лицо повара нашего я даже до сих пор помню. Такой хороший дядька был: добрый, ласковый. Он уже в возрасте был, не мальчишка, конечно. Командир начнет его спрашивать: «Кого тебе давать на кухню?», а он кричит в ответ: «Валю Янпольскую давай! Она мне сейчас здесь такой порядок наведет! А то другие приходят, только картошку чистят. А эта мне хоть кастрюли поможет почистить».

- У вас в столовой была какая-нибудь посуда или вы обходились своими котелками?

- У нас у каждого был котелок. Нам их сразу выдали, как только обмундировали. Нам тогда всю форму и все необходимое имущество привезли на батарею и старшина, который занимался материальной частью, нам все выдавал под роспись.

- Были случаи за всю Вашу фронтовую жизнь, что с питанием было плохо, и невозможно было приготовить горячий обед?

- Было, всякое было. Приходилось терпеть. Сухпайки нам не выдавались. Вернее, их давали только тогда, когда предстояло на эшелоне ехать куда-нибудь далеко.

- Расскажите про 23 августа, когда немецкая авиация совершила массированную бомбардировку Сталинграда.

- Хоть они и до этого летали над городом, но в тот день это было такое ужасное зрелище! Вкруговую они летали над городом и бомбили. Небо было полно самолетов. Это был дикий ужас! Город просто превратили в кирпичную крошку. И небо над нами было – сплошная чернота.

Доставалось, конечно, и нашим батареям: гибли люди, несколько человек и на нашей батарее погибло, мы их хоронили потом поблизости.

- Батарея вела активный огонь по самолетам противника?

- Очень активный. Стрелять уже приходилось не по приборам, а прямой наводкой. Иногда, конечно, и попадали. Несколько самолетов сбиты были, немецкие летчики выбрасывались с парашютом из подбитых машин и приземлялись позади наших позиций. Но наши солдаты их быстро – цап!

- Когда началась бомбежка Сталинграда, оттуда начался массовый приток беженцев на противоположный берег Волги. Они проходили мимо ваших позиций?

- Это целое людское море двигалось! С детьми, с мешками, котомками. Все абы как одеты, со слезами на глазах. Все дороги были ими забиты!

- Не было от них в ваш адрес резких слов за то, что позволили немцам разбомбить город?

- Нет, никто не ругался. Да и чего они ругаться будут, ведь наших там тоже очень много погибло.

- Во время работы батареи, когда она ведет огонь, все обязательно должны быть в касках или это никак не контролировалось?

- Обязательно в касках должны были быть! Там же осколки летят всякие. И каска должна была обязательно быть застегнута на ремешок.

- Помните тот день, когда Вы впервые увидели немецкий самолет?

- Да как-то этот случай не запомнился особо: ну увидели, ну стреляли по нему. Видимо не попали, раз он развернулся и улетел обратно.

- Чувство страха при этом появлялось?

- А как же! И страх и слезы – все было. Боялись, что долетит до нас и разбомбит тут всех. Уж здесь-то мы не смеялись, а больше плакали.

- Во время вражеских налетов были среди личного состава батареи случаи панического страха?

- Я была какой-то смелой, ничего не боялась. Но у нас одна девчонка была, ее при первой же бомбардировке начало трясти, она даже описалась от страха. Она недолго выдержала этот ужас - бросила все и убежала с позиции. Так ее сразу же убрали с батареи, заменив на другую девочку.

- После окончания сражений в Сталинграде, вас возили в город, показывали, что от него осталось?

- Ну конечно. Были мы в Сталинграде. Когда нас везли для погрузки на эшелон, мы проезжали через него. По городу мы сами, конечно, не ходили, но видели своими глазами все эти разрушения.

После Сталинградской битвы нас быстро погрузили на эшелоны и отправили на Украину, в Дарницу. Там тоже доводилось сбивать немецкие самолеты, и однажды наши солдаты взяли в плен немецкого летчика. Он забился в углу, наш солдат его, конечно же, бьет, а немец только тихонечко так скулит и повторяет, как заведенный: «Сталин гут, Гитлер капут!» Подойдешь посмотреть на него, а он от тебя закрывается, прячет лицо свое. Тех летчиков, которых удавалось взять в плен, потом обязательно передавали в штаб дивизиона, а там они сами решали, что с ними делать.

На батарее все ходили, обычно, грязные. Мы, девчата, еще хоть как-то за собой следили, а ребята – те вообще все чумазые были.

- Как у вас на позиции осуществлялась стирка и мытье?

- Да так же, под землей, все делали. Вырывали, если была возможность, землянку и оборудовали в ней баню. Зимой снега наберем, нагреем где-нибудь полученную воду - ею и стирали и мылись. Бывало, что и в своих землянках устраивали стирку. Правда, во время активных боевых действий форму стирать не часто приходилось, носили, пока не порвется. Только потом починишь ее, заодно и постираешь.

- Баня оборудовалась на батарее или в дивизионе?

- Нет, на батарее. Дивизион-то он далеко. Что мы, туда будем бегать что ли?

- Вши на батарее были?

- Были.

- Как с ними боролись?

- Керосином. Платяных вшей у нас, можно сказать, и не было. А вот на головах их было много. Поэтому волосы керосином и смазывали, чтобы от них избавиться.

- У вас на батарее санинструктор был?

- А как же! Женщина была у нас.

- Она не заставляла вас, девчонок, волосы стричь?

- Да, нам в Красноармейске сначала очень коротко остригли волосы, еще до прибытия на батарею. Мы, когда прибыли к месту несения службы, вообще выглядели словно пацаны. Это потом уже они у нас отросли.

- Во время обстрела вашей позиции у вас на батарее были погибшие. Как и где их хоронили?

- Там, где мы в тот момент находились, там и рыли могилу. Вы что ж думаете, что каждого отдельно хоронили? Всех в одну могилу сложим, закопаем, а сверху ставили какой-нибудь пенек, на котором как-то обозначали, что это за могила. Это ж наши мужики, все-таки, были – что ж их в безымянных могилах хоронить-то?

- Приходилось вашей батарее применять орудия против танков, ведя стрельбу прямой наводкой?

- Да все приходилось. Помню, это на Украине было, а сам бой я уже вспомнить не могу. Кажется, там мимо батареи проходили какие-то одиночные немецкие танки, не группировка.

- Деньги вам платили?

- Какие-то платили. Но мы за них только расписывались, а на руки ничего не получали. Они, наверное, шли куда-нибудь в Фонд обороны.

- Были на батарее случаи неуставных взаимоотношений? Чтобы кто-то кому-то, к примеру, морду набил?

- Таких сильных случаев у нас не было. У нас вообще был очень сплоченный коллектив. Во-первых, мужчины на батарее были уже почти все в возрасте, а не мальчишки. Когда нас, девчонок, прислали на батарею, они нас очень благодарили, ведь мы, чем-нибудь да помогали им: и в землянках уберем и обмундирование постираем.

- Фронтовые сто грамм вам полагались?

- Полагались. Но сами мы не пили. Зато у нас была фляжка, в которую мы сливали все, что получали. А как только праздник какой-нибудь случался, мы нашим мужикам ее дарили вместе с поздравлениями.

- Просто так отдавали или меняли на что-нибудь?

- Нет, ни на что мы ее не меняли. А те сладости, что они получали - сахар, например, или конфеты - они нам и так отдавали.

- Табак вы тоже получали?

- А как же! Махорку нам пачками выдавали. Но я не курила.

- А среди девчонок были курящие?

- Да, одна была. Но она курила уже до того, как к нам пришла. Остальные девчонки были все, как и я, некурящими.

- Махорку вы тоже мужикам отдавали?

- Или им отдавали, или, если поблизости было какое-нибудь село, то ходили туда и выменивали на что-нибудь. Отпросишься у начальства: «Можно я сбегаю в село?», а они говорят: «Давай, только быстро. И поосторожней там!»

- На что обычно выменивали?

- На еду, конечно. Обычно хотелось того, чего мы не видели у себя на батарее. Поэтому местные жители, у кого была скотина или огород, нам в обмен на махорку подбрасывали чего-нибудь вкусного.

- Романы на фронте у девчонок были?

- Были, конечно. Как правило, в своей батарее романы крутили. А если у девчонки появился кто-то из другой батареи, то она обязательно переведется служить к нему.

- С кем чаще всего крутились романы: с офицерским составом или солдатским?

- Нет, с сержантами и солдатами. Да у нас из офицеров только командир батареи один был, старший лейтенант.

- По беременности демобилизовались девчонки?

- Ну, а чего ж не демобилизоваться-то? Конечно. Но это начало происходить уже когда мы по Украине шли. Не зря же Сталин сказал: «Я девчонок послал на фронт для того, чтобы у нас население не терялось». Вот так вот…

- В «самоволки» с позиции батареи не бегали?

- В самоволки? Ну, были такие девчонки шустрые, не боялись, бегали. Но потом, если попадались, получали наряд вне очереди, а то и два.

- Что включал в себя «наряд вне очереди» для девушек?

- Приходилось выполнять все, что прикажут. Да к тому же, не оставляли времени для отдыха: она, к примеру, отстояла дежурство, а ее опять куда-нибудь ставят: или на кухню или в охрану. У нас даже гауптвахта была: вырыли отдельную землянку и там наказанных держали отдельно ото всех.

- Кто занимался охраной батареи? У вас были приданные для этого пехотинцы или приходилось охранять позицию своими силами?

- Мы сами ходили, охраняли. Нам, девчонкам, поблажек не делали, нас тоже ставили под ружье, и мы всю ночь с винтовкой ходили вокруг позиции. Ходишь, а вокруг тебя темнота сплошная. Страшно, ужас! Ну ничего, как-то же привыкали мы к тяжести этой…

- Какое было отношение среди личного состава части к политработникам?

- У нас хорошие отношения были. Наш замполит был строгий человек, попробуй мимо него пройти и честь ему не отдать! Помню, нам тогда ефрейторов присвоили. Идет мне навстречу замполит, а я думаю: «Я же никогда не приветствовала и не знаю, как это делается!» Прошла мимо него и руку подняла не вовремя. Он стоит, улыбается: «Янпольская!» и пальцем к себе подзывает: «Вы что, слепая? Раз перед Вами офицер, Вы должны его поприветствовать. И не важно, командир это или комиссар», - «Да я Вас не видела!» - «Не видела? Тогда дырку в глазах по шире сделайте, чтобы лучше видно Вам было!» Потом засмеялся: «Идите, Янпольская».

Комсорги и парторги 3 дивизиона 1083 ЗенАП. В центре – политрук дивизиона капитан Емец

- С «особистами» доводилось дело иметь?

- Нет, с ними я не сталкивалась.

- Кто из ваших командиров запомнился Вам больше всего?

- Ну, во-первых, командир нашего отделения прибористов сержант Басько, он был украинец. Я в начале двухтысячных ездила на Украину к своей племяннице, а наш командир жил там же, где и она. И я иду с племянницей мимо дворов, украшенных зеленью и палисадниками, а навстречу мужчина идет. Присмотрелась к нему: «Ба! Да это же командир наш, Басько, идет!» Я племяннице говорю: «Смотри, вон командир мой фронтовой», а она как закричит ему: «Басько!» Он повернулся, а мы пошли ему навстречу. Он сначала меня не узнал, а когда подошли поближе, ахнул: «Валя! Янпольская!» Обнял он меня, целует. А я ему говорю: «А я и не знала, что Вы здесь живете!» Вот такая неожиданная встреча у нас с ним приключилась. Звал он меня к себе в гости, а я не пошла. Потом, конечно, очень об этом жалела.

- Командиры батареи часто менялись у вас? Погибал кто-нибудь из них во время боя?

- Нет, не часто. Ранения у них были, но никто из них не погибал.

- Производилось ли пополнение личного состава батареи и дивизиона лицами, освобожденными из немецкого плена?

- Нет, у нас таких не было. И из угнанных в Германию к нам тоже никого не направляли. К нам направляли только тех, кого призывали.

- Когда уже к вам приходило молодое пополнение, вы проводили для них обучение работе на приборах?

- Ну а как же! Их распределяли по должностям, и мы их обучали. Передавали им свои знания, все как положено.

- Как в вашей батарее встречали новеньких?

- Ну, как встречали? Мы-то уже были повзрослее их. А они приходят такие стриженые, испуганные. Но ничего, мы с ними разговаривали, успокаивали их как могли: «Не бойся, все будет хорошо». А потом, когда обучать их начинали, они сами постепенно втягивались. Они, как и мы в свое время, приходили уже немного обученные.

- Где находился командир батареи во время отражения воздушного налета?

- В середине расположения батареи. Он, как правило, стоял ближе к нам, прибористам, и подавал команды.

- Команды подавались им голосом или по телефону?

- Голосом. Кроме этого он часто использовал рупор, чтобы его было лучше слышно.

- А от вас информация с данными как передавалась на орудия?

- А у нас же прибор. Разведчик обнаруживает и определяет цель, дальномерщик определяет до нее расстояние. Затем информация от них идет к нам на ПУАЗО, а мы уже производим дальнейшие вычисления и отправляем их по специальному кабельному соединению на артрасчеты.

Ну, а если уж каким-то образом кабель поврежден, то тогда уже все данные на орудие передаются голосом. Такое частенько бывало, когда кабель осколками посечет. Тут уж и нам доставалось и техника страдала.

- Как оборудована была позиция для ПУАЗО?

- Это было что-то типа землянки, только без перекрытия. Мы, когда ее рыли, делали только борт из земли вокруг краев типа бруствера. А потом, в одной стороне от расположения ПУАЗО, рылась мужская землянка, а в другой стороне – женская. Выходы из обеих землянок делались в сторону ПУАЗО. И так же делались землянки при орудиях: рылись они в непосредственной близости от орудия и из землянки делался широкий выход в сторону самой позиции.

- Каждый орудийный расчет рыл для себя землянку?

- Да, около каждого орудия была оборудована землянка. Каждый расчет имел свою землянку.

- Были случаи, когда батарея испытывала недостаток в боеприпасах?

- Было и такое. Это было под Киевом и когда мы проходили Житомир и Бердичев. Там мы огонь вели достаточно плотный, снарядов не жалели, а вот доставка боеприпасов запаздывала. А чего жалеть их, ведь если мы их начнем жалеть, то немцы нам башки побьют всем.

- Днепр форсировать вам пришлось уже после того, как переправилась основная часть наших войск?

- Мы стояли в Дарнице, напротив Киева, на берегу Днепра и охраняли переправу. Мы туда попали после Сталинграда, когда там с немцами расправились. Нас сняли с позиций, а потом погрузили в вагоны и отправили на Украину. Там целый эшелон шел: не только наша батарея, а весь наш полк. В Дарнице мы разгрузились с этого эшелона и встали на прикрытие переправы через Днепр.

- Немцы часто налетали на переправу?

- Ой, и говорить не надо! Они набросают висячих «светильников»: светло - хоть садись и вышивай! Для них как на ладони и переправа и мы, вот они и старались, обстреливали. Кстати, под Сталинградом они так много этих «светильников» не развешивали над нами. Мы с девчонками после войны часто собирались и сами себе удивлялись: как мы вообще остались живы! Сейчас уж никого не осталось из моих подруг, с кем воевали вместе на батарее. А я вот до девяносто пяти лет дожила, аж самой не верится, что смогла столько прожить.

- Куда ваша батарея направилась после Киева?

- После Киева мы пошли через Житомир и Бердичев к самой границе Польши с Германией. Там, на границе мы остановились, а тут уже и война закончилась.

Там, на границе, были какие-то шахты, на которых добывали ценную руду. Эти шахты не были тронуты ни нашими войсками, ни немецкими – никто их не взорвал, так они целыми и остались. Название города, где мы стояли, не могу уже вспомнить, но какое-то короткое название у него было, кажется что-то типа Руда или Руде.

Но, когда мы стояли в этом городке, от немцев такого беспокойства уже не было, они выдохлись и ослабли.

- Перед тем как пересечь государственную границу и войти на территорию Польшу проводили ли политработники с вами на эту тему беседы или занятия?

- А как же! Конечно!

- О чем они говорили при этом?

- Чтобы мы поменьше «калякали» с местным населением, чтобы встречи с ними сократили до минимума. Мы, конечно, и так с поляками почти не общались, но это у политруков обязанность была такая – воспитательная работа с солдатами. Нам же какой участок выделили, мы дальше него никуда и не уходим, особенно девчата.

- А парни к полячкам бегали?

- А кто их знает? Может и бегали. Но только никого на этом не ловили, поэтому никто и не знал. Да у нас в отделении и парней практически не было. А из орудийных – там большинство женатые были, у всех дети дома. Они, бедненькие, тосковали сильно, даже плакали порой тайком.

- Как Вы узнали о том, что наступила Победа?

- Мы все в землянках спали. Вдруг слышим: шум какой-то, крик. Наши девчонки выбежали из землянки: «Что случилось?», а в ответ мужики наши орут: «Победа! Победа! Война кончилась!» Тут у всех сразу и слезы, и смех. Мы прыгали и плясали, обнимали все друг друга. Даже стрелял в воздух кто-то. Но даже после Победы нам еще изредка доставалось от немцев: прилетали, бомбили нас.

- После Победы потери в батарее были?

- Уже нет, не было.

- Когда вы стояли на территории Польши, как к вам относилось местное население?

- Плохо! Да и мы их тоже не любили, если честно. Они как увидят нас, сразу что-то на своем языке начинают про нас говорить нехорошее.

- Были случаи нападения польских националистов на солдат вашего дивизиона?

- Нет, такого не случалось у нас. Да мы и с местным польским населением вообще в контакт старались не вступать. Да и начальство нам запрещало за территорию батареи уходить. А если кто-то из местных хотел подойти к нам, так их охрана наша не пускала близко.

- Охрана батареи осуществлялась не только в ночное время, но и днем?

- Конечно. Только ночью выставлялась усиленная охрана, а днем-то светло, все видно лучше, чем ночью.

- Наблюдение за небом велось непрерывно?

- Да, это входило в обязанности разведчиков. А если кто из них заметил вражеский самолет, то передает информацию о нем дальномерщику.

- Было какое-нибудь взаимодействие батареи с частями ВНОС?

- На уровне батареи не было точно.Может, если и было, то на уровне полка или дивизиона.

- Как осуществлялась подготовка к передислокации полка и последующая погрузка на эшелон?

- Да обычно: снимались с позиции, ехали к месту погрузки. Там орудия грузили на платформы, обязательно у каждого орудия выставлялся часовой. Если у вагонов, в которых ехал личный состав, были открытые тамбуры со сходнями, то там тоже выставлялся часовой.

- Как менялись часовые на платформах?

- Когда на станциях, то во время остановки эшелона. А когда и приходилась карабкаться с платформы на платформу во время движения состава. Но это в крайних случаях, потому что было очень опасно. Вообще-то, когда едешь, остановки все равно случаются периодически. Поэтому командование к этому моменту уже готовилось к смене часовых.

А мы, девчонки, как только поезд остановится, сразу из вагонов выскакиваем и скорей бежим в кусты – туалетов в вагонах ведь не было. А терпеть для нас было просто мука! Мужики-то при необходимости, на ходу прямо из вагона «шуруют», а нам оставалось только терпеть.

- Чем занимались на фронте в минуты затишья?

- Обучение шло. А когда была возможность, песни пели. Я была самая певунья на батарее, меня все за это любили. Если зайду в землянку к расчетникам, то они мне сразу: «Ну что ты, давай, спой нам что-нибудь!» Я запою, а они мне подпевать начинают.

Да, мы петь любили всегда. Еще даже когда в Красноармейске были, до того, как нас распределили, собирались и пели. Особенно красиво это у украинцев получалось. Они, мужики, пели, а мы потом этим песням у них же и научились. Они нас потом просили: «Дивчины, припойте нам чего-нибудь», а мы им пели. Уже даже после войны, мы с моими подружками-ветеранами, по школам с концертами ходили.

- С концертами в другие батареи не ходили?

- Ходили, когда было длительное затишье. Даже в дивизион ходили, когда в Польше стояли.

- Письма домой часто писали?

- Писали, когда можно было. Но бывало часто так, что письма не доходили из-за того, какая обстановка была в стране.

- О чем писали в письмах?

- Ну что писали? Служим, воюем, скучаем. Конечно, плохого ничего мы родным не писали. Не хотелось нам родителей расстраивать.

- Чем было письмо для солдата?

- Письмо – это, прежде всего, радость! Когда тебе письмо приходило, этому радовалась вся батарея. Все были рады за тебя, что ты письмо из дома получил. Сразу начинались расспросы: «Ну что там, все живы ваши что ли? Как родители поживают?»

- Письма вслух читали?

- Да в другой раз и вслух читали. Читали и радовались, читали и плакали.

- У Вас ранения были?

- Нет, не было ни одного. Но в госпиталях я лежала, потому что я часто и очень сильно простывала. После госпиталя я всегда возвращалась в свою батарею.

- Ощущалась на фронте какая-нибудь помощь от союзников?

- Только в продуктах питания. Иногда нам на батарейную кухню подбрасывали какой-то импортный товар.

- Какие награды у Вас имеются?

- Медаль «За оборону Сталинграда», нам их сразу вручили, когда мы еще из Сталинграда не уехали. К нам на батарею специально для этого начальство приезжало.

- Обмывали награду?

- Ну, кто любил выпить, тот обмывал, конечно. Мы с девчонками тоже отпраздновали награждение, но без спиртного.

- Когда Вас демобилизовали?

- В июле 1945-го. Сразу после демобилизации я поехала сюда, в Астрахань, к маме. Да и папа мой уже тоже жил здесь.

- После фронта Вы пошли доучиваться?

- Нет, не пошла. Я, когда пришла с фронта, есть-то было нечего: хлеба мякину дадут тебе вот такой кусочек и все. И это на целый день! А то еще и будешь ждать, когда его привезут, этот хлеб. Нет, я пошла и нашла себе работу секретаря в строительной организации, там и работала. В 1947-м году я вышла замуж.

- Тяжело было после фронта привыкать к гражданской жизни?

- Да нет, я как-то легко прошла это привыкание. Я даже радовалась тому, что возвратилась и что у меня все живы.