Часть 1

- 22 июня. Я был в карауле, в городе Житомире. Там нас была целая дивизия, два военных аэродрома, ну и потом, когда говорят о начале войны, всегда упоминают Житомир - первым его бомбили. Часа в 4 утра. Так вот я был в карауле, так называемый двухсменный пост. Вот мы стояли с товарищем: тепло. Из караула нас освободили: "Идите или в казарму - она в 150 метрах - или здесь отдыхайте, больше на пост не становитесь." Ну, мы шинельку в руки и отошли от казарм метров 20, прилегли и кемарим. Слышим взрывы. Может быть и не взрывы - нам неизвестно, что было. Грохот. Бабах! В воскресенье и вдруг ученье? А там ученья часто бывают - военных много. Ну ничего не знаем. Вроде мешает нам спать. А потом ребята тоже ничего в карауле не знали, завтрак наступает. Приходит караульный с термосами: "Идите в столовую, принесите завтрак." И тут нам на обратном пути - война началась. Это буханье - действительно война. А мы и не подозревали! Мы быстро позавтракали: "Идите в казарму." А там в казарме переполох. Уже известно, что война, что бомбили аэродром, что бомбили мост. И речка Тетеря есть - мост через нее тоже бомбили. Мы в казарме как и все в 13 часов выступает Молотов и говорит о войне, и что, в конце концов, и на нашей улице будет праздник. Начальство тоже не знает ничего, никаких команд не получало, видимо. Но тем не менее, так как уже бомбили, может быть будут бомбить и нас - гарнизон, казармы. Давайте за лопаты и рыть окопы. На открытом месте около казармы окопов нарыли. И в стадии ожидания. Поступила команда получить имущество со складов: сапоги, гимнастерки. А я к этому моменту прослужил 8 месяцев ровно.

- А.Д. Вы рядовым, срочной службы?

- Рядовым.

- А.Д. Что за часть?

- Артиллерия особой мощности.

- А.Д. Она так и была с самого начала?

- Да. Вот такие орудия. Здесь 203 мм. калибр, а у нас 280 мм, у него ствол покороче и потолще. А основная часть - это такая же самая. Это артиллерия особой мощности. была 203 - это большой мощности называется, там гаубица 207-ВМ, а у нас ОМ. Вот ствол выдвигается, 280-мм. Снаряд у нее около 300 кг. Стреляла она до 11 км. только, но она предназначена была для поражения мощных укреплений. Наша часть с таким орудием была сформирована в 39-м году. А к этому моменту началась Финская война. И наш дивизион (я не служил в нем, я в 40-м году был призван, т. е. когда уже отвоевались там), а наш дивизион поучаствовал в Финской компании. На Ленинградском фронте на Карельском перешейке. А часть наша в конце войны назвалась "34-й Берлинский Краснознаменный ордена Кутузова отдельный артиллерийский дивизион особой мощности РГК" - такое длинное название.

И вот наша часть прошла дважды по своему пути: в 39-м - 40-м году - это Ленинград - Выборг, шоссе и вдоль шоссе укрепленная полоса, где он разбивал ДОТы . Там отличился, очень много было награждено наших. В том числе и командир части.

- А.Д. А если вернуться в 41-й год, что дальше произошло?

- Дальше, к вечеру говорят: "Будет новое пополнение, придут приписники." А мы стояли в гарнизоне, где около нас было два пушечных полка. Один из них ушел примерно на месяц раньше войны к границе, как говорили, на учение. Но они набрали с собой столько снарядов! Даже на подножках у шоферов машин, стояли ящики патронные. Сколько можно - все увезли. К концу дня, бомбили рядом находящиеся пакгаузы с огромным количеством боеприпасов. От нас это было метров 400, может 500. Горит склад, рвутся снаряды, но не все сразу, а потихоньку. Нас к вечеру направили в патруль вокруг гарнизона. Нам надо патрулировать вдоль забора, где как раз рвутся эти снаряды. Мы тогда боялись подходить. Взорвется сразу - черт его знает! Опыта нету. Ну и все. К вечеру смена наша закончилась. Расположились дремать возле казармы, возле окопов. У нас у каждого шинель, плащ палатка - все как полагается. Тут тревога опять бомбовозы летят. И светящиеся авиабомбы как раз над нашими казармами. Ну, тут не знаем что делать, надо их как-то уничтожить. Начали стрелять. Я вижу, что бесполезно и не стрелял, хотя я был стрелок преотличнейший - 50 из 50 выбивал. Но не стреляю, потому что глупо стрелять. В конце плаца был лесочек - березки такие метров 8, может до 10 высотой, - через веточки-то видно самолет, бомбу. На дереве кто-то сидит - диверсант. И мой оделенный полез туда. Он к нему лезет, а тот все выше и выше. Березка наклонилась и оба падают вниз. Хватаем мы того диверсанта - оказывается в красноармейской форме. Солдат, но не наш, а из соседней части. Так казарма еще была пехотная, откуда-то с Западной Украины прибыли люди. Они там песни пели на украинском непонятные. Оказался дезертир из соседней части. Не диверсант, а дезертир!

- Да. Ну отвели его в эту часть - все, дальше до утра все прошло спокойно. На утро просыпаемся, тут как полагается кухня работает, пищу раздает. Но ничего не делаем - сидим на месте. Вдруг команда: "Батарея, по машинам." У нас автомобили для передвижения личного состава, трактора и прицепы для снарядов. По машинам - и куда-то едем. Едем на аэродром, который в противоположной стороне от нас. Значит Житомир у него есть пригород Гуйво называется - там наша казарма была, а это как раз через весь город в другую сторону, там аэродром западный. На этом аэродроме мы встали в оцепление. На открытом месте метров через 40 - 50 солдаты были поставлены, а там где лес - там буквально метров через 10 друг от друга. Защита от диверсантов. Действительно, мы-то не видели, а предыдущую ночь уже были. Из ракетниц стреляли, наводя самолеты. И вот в первый же вечер, у нас ранен был мой дружек Паша Черняко . Кто-то идет по лесу, кричит: "Стой, кто идет?" а на звук выстрел: раз, раз, раз… И его ранили. Это 26 июня у нас раненый был. Ну а дальше что? В какой-то день сняли нас всех. Ночью по машинам, и едем куда-то из города. Ну, я не помню, сколько расстояние, может километров 15 - 20. Вдоль шоссе расположились боевым порядком, разведка вдоль шоссе - наблюдательные пункты, артиллерия где-то сзади. Говорят: танки прорвались…

- А.Д. Ваши с орудием?

- Да, со своим орудием. Но это, конечно, было глупо с нашим орудием против танков. Но тем не менее развернули боевой порядок. На всякий случай, может быть, мысль была, выйти из города и спасти артиллерию. Простояли несколько дней на этой обороне. Уже действительно на подходе с той стороны, с запада, идут бои. Нам команда: "По машинам!" Сняли, и в город на вокзал погрузиться и ехать. Куда ехать? Бой идет близко под городом с танками, которые прорвались к городу, потому что основные силы немцев еще далеко, а танки прорвались к городу, а нам грузиться. И нам распоряжение на поезде быстро подъехать в район старой границы - это километров 120 - 130 к городу Новоград-Волынск. Там нам предстоит воевать. Мы приехали к погрузочной площадке, приготовились - вагоны подают. Налет. Тут страшная картина. У нас никакой погрузки не получилось - вагоны горят, вокзал горит, все горит. Разбрелись подальше от вокзала, в окопах, Кто где смог скрыться. Бомбежку переждали, команда построиться. Собрались. Раненых очень мало было. Единицы, от каждой батареи по одному. То есть как-то счастливо все обошлось для нас. Значит грузиться не буде по мшинам и своим ходом. Командир взвода приказал разведке, то есть нам, выйти вперед и ехать по шоссе, которое по карте показал. Оказывается направление на Киев. У командира инициатива была личная, потому что бесполезно ехать к Новоград-Волынскому, где уже бои идут в самом укрепрайоне, а нам туда сдаться врагу что ли? Команды, видимо, никакой не было, а со штабом округа связаться не мог начальник артиллерии, который в гарнизоне был.

- А.Д. А это уже какой день?

- Это примерно около тридцатого дня. 30 июня. Угу. Выехали из города, вытянулись в колонны. Впереди машины, вслед за этим тягачи с орудиями, трактора и машины с боеприпасами.

- А.Д. А трактора у вас какие были?

- У нас трактора сначала "Ворошиловцы", на финской войне были "Ворошиловцы". Такие трактора, может видели. Трактор, а у него за кабиной кузовок где сидит расчет, а сзади орудие. Но такого типа трактора у нас отобрали, как началась война, сразу же отобрали. А дали нам мобилизованные из сельского хозяйства тракторы ЧТЗ - Челябинского тракторного завода. Они достаточно сильны, чтобы тащить орудие, которое в походном положении весило 18 тонн.

Батарея была двухорудийного остава, у нас 6 орудий всего было, по три трактора на батарею. Один трактор тянет орудие, второй тянет тележку, на которой ствол лежит в походном положении.

- А.Д. А так обычно ствол вынимается?

- Ствол выкатывается вперед. На лафет наезжает тележка, на ней рельсы и туда выкатывается ствол. Один трактор везет лафет, а второй везет ствол. Ну а свободный трактор - какой-то прицеп, допустим, со снарядами или еще с чем-то. Скорость хода 15 км. в час. Мы "Ворошиловцы", которые таскали очень быстро размолотили. Ходовая часть портится. Орудие тяжелое, а ходовая часть слабая. На пути к Киеву днем постоянно налеты, в основном истребители. Начинают обстреливать, а потом бомбить. Бомбочки маленькие, но много швыряют. Несколько дней мы проехали. А по дороге страшные картины. Идут разрозненные подразделения, отдельные солдаты идут, отдельные командиры - 1-2 человека, и гражданского населения - видимо не видимо вдоль шоссе. Везут колхозники свои трактора, прицеплены к ним комбайны, везут куда-то на восток подальше от врага. Такая картина очень омрачала нас. Мы сидим переживаем, никого на прицепы не пускаем, потому что снаряды у нас лежат и ящики пороховые. Охраняем. Налетают самолеты, начинают бомбить, мы, не глядя на самолеты, бежим трактор спасать. Трактористу не слышно, мы стучим по кабинке, останавливается, и мы скорее бежим подальше - у нас снаряды. Попадет в нас бомбой, взорвется - страшная сила! Потом пригляделись - попали осколки, пули в снаряды, разворотили некоторые из них - прямо видно, корпус разворотило и тол желтый такой. Теперь мы уже научились, грамотные стали, как налет - мы трактор стоп и под прицепы. Снаряды непробиваемая защита. И вот в о дин такой налет я сидел спиной к кабине с левой стороны, справа от меня разведчик Косинский. Рвется бомба левее нашего трактора, и меня осколком в каску. Других осколков налетело много, ранило механика-тракториста, который сидел справа, повредило трактор. Осколок попал в каску, проломил металл, а внутри обечайка, которая на голову садится, в ту обечайку зашел, прогнул, но дальше пошел. Но так как края каски загнулись, то поранило меня немного. Ну, естественно, ошалел, сознание потерял, кровь, ребята перепугались, тракторист ранен. Но все обошлось нормально, перевязали, (у всех пакеты). Очухался. Если бы ломом ударить по голове, наверное, такое же ощущение было. Осколок! Это было 5 июля. Дальше решили идти ночами.. Ночь короткая, часа 4 - и все. Поэтому до Киева добирались в день моего рождения 9-го Июля. Но это я говорю про свой трактор, свой прицеп. Дивизион ушел вперед, пока мы трактор после налета ремонтировали.

Встали в Киеве в машинный парк, что на окраине был. Мы приехали туда с летучкой, там механики, которые могут чинить автомобили, орудия, все, что угодно. Дивизиона нет, а куда он делся - никого нету. Мы простояли больше суток, голодные, я с перевязанной головой, тракторист раненый, которого сняли с трактора. И где-то на другой день появилась наша машина и забрала нас в Борисполь. Расположились в лесу. Охрана кругом, патрули нашей части, замаскировано все было, над Киевом бои. И ночью соседнюю часть немцы разбомбили при помощи диверсантов. Мы этого боялись, поэтому патрулей было кругом много. Я должен сказать, что в эту пору у нас было пополнение из украинского населения, т. н. приписники. Они не совсем умелые - пожилые, лет по 35 - 40. И вот часть из них, пока мы из Житомира двинулись на Киев, дезертировало. Потому что они были призваны из соседних сел по киевской дороге.

В Борисполе мы простояли несколько дней и нас вернули в Киев. Мы заняли позиции на левом берегу возле моста. Мы, разведчики, заняли наблюдательный пункт метров 70 - 80 от самого моста. Задача разведки и вообще дивизиона была стрелять по немцам, которые подойдут к западной стороне Киева. Туда стрелять и, если прорвутся танки, то стрелять по дальнему концу моста, который примыкает к городу. Вот мы здесь в основном держали оборону примерно месяц. Немцы бомбили мост, ну и по нам попадало. Потом нас отправили в Бровары.

- А.Д. Вы стреляли?

- Стреляли, но мало. По мосту мы не стреляли. Потому что там везде скопление не только немецких войск, но и наши передние части -можно по своим попасть.

Оттуда нас повезли на Восток. Мы под Харьковом разгрузились, потом снова погрузились и поехали в Красный Лиман, потом в Белой Калитве простояли примерно с месяц. Потом отступали уже через Северный Кавказ В Моздоке мы стояли довольно долго. Вначале держали оборону. Это уже осень 41-го года. Немцы тогда стремительно двигались. Простояли там зиму и на следующий год нас уже послали, погрузились по железной дороге, через Махачкалу, Баку, Дербент, повернули по Закавказской железной дороге на запад. И там мы где-то около города Шанхор заняли боевой порядок, потому что в эту пору турки, ориентируясь на успехи немцев, должны были выступить. Получилось: мы стоим, немцы у нас сзади в горах, а мы ждем наступление турок. Но турки не выступили, они, видимо, поумнее оказались. Нас оттуда сняли и в Махачкалу. В Махачкале должны были погрузиться на железную дорогу, ехать на запад воевать, но к этому моменту дороги были отрезаны, значит ехать на запад никуда нельзя. Мы там стояли… иногда бомбежки были, но не опасные. В эту пору с Кавказа все еще отступающие части шли. Такая же картина, как под Киевом: вдоль дорог едут трактора, везут технику гонят огромные стада скота. Все это мимо нас. Но у нас, в эту пору снабжение питанием было очень плохое - хлеб был с мякиной. Откусишь, а он во рту тянется. Очень много нам давали рыбы. Колхозникам жалко барашек бросать. На телегах лежат несколько барашков - кто ногу сломал или еще что-то. И они к нашей части этих барашков. Стали нас кормить чересчур жирной пищей. Началась дизентерия. Тут мы оставили очень много людей в госпитале. А оставшиеся, погрузились на баржу. Огромная баржа - весть дивизион с матчастью туда уместился, кроме снарядов. Снаряды на отдельную баржу погрузили и в со провождении катеров, через море повезли нас в Гурьев. Шли морем, две недели. Паек весь приели, воду выпили. Воды кругом много, а пить нечего. Сначала выдавали по фляжке воды, потом по кружечке - выпить, горло сполоснуть, - все. Вот мы до Гурьева добрались. В Гурьеве простояли тоже месяц - ждали подвижного состава. Мы по железной дороге поехали в Москву. И вот едем через Москву на восток. Доехали до Уфы, постояли в Уфе, повезли нас еще дальше, километров 60, наверное, отвезли - Станция Ильино. Там начали разгружаться.

Теперь должно вернуться. Когда мы были на Закавказском фронте, у нас, разведчиков, пилотки забрали и дали нам шляпы как у пограничников в жарких местах. Шляпы с дырочками, чтобы продувалось. Мы отличались ото всех - наш взвод разведки. А пока мы были на Закавказском фронте, пока в Махачкале, пока через море, пока в Гурьеве - кроме питания, снабжения никакого не было. Мы поободрались - загрузка, еегрузка. А ведь мы, разведчики, иногда в боевом порядке ползком, по-пластунски. Брюки все разодраны. И вот в таком виде разгружали боеприпасы из вагонов. Рукавиц нету, а мороз в эту пору был. Это было как раз под ноябрьские праздники. Мороз градусов 20. Шинельки наши просвечивают. Там деревня большая по масштабам России - домов 300 - 500. Заняли школу. Занятия прекратились и там мы стояли. В караул некого было послать - сапоги изодранные, шинели изодранные. Кто шапку сочинил, кто-то рукавицы из одеяла, тряпья какого-то. Общались с населением. Дожили до 44-го года. Зимой, в районе Нового Года пришла команда грузиться. А село снегом занесло - сугробы по 5 метров. Не погрузились, потому как со своего места тронуться не могли..

Разведчики Укин Б.А. и Ларин И.П. на занятиях. 1942 год (фото из личного архива)

В общем, снег нас задержал, мы и уехать не могли и пробыли до 1 мая. 1 Мая отпраздновали и 2 мая грузимся. В эту пору (44-й год) уже Ленинградская блокада снята, уже фронты к границе подвинулись. Нас перебросили на Ленинградский фронт. Прибыли мы туда, разгрузились. Станция Левашово - это за Ленинградом, поселок Песочный. Вот в этом Песочном мы расположились и заняли боевой порядок. Это от Ленинграда километров 25 - 27. Там был финский городок Кириеки, вот перед ним мы заняли боевой порядок. Там войска простояли уже больше года, уже и стрелять перестали друг в друга. Нам это дико: как это так не стреляют? Я стрелял очень хорошо. Командир части получил две снайперских винтовки, одну мне вручил, другую еще кому-то, забыл кому. Стали ходить на передний край, как свободные охотники. Мы ходим по переднему краю пехоты, постреливаем. Конечно и на наш НП ходим. Мы оттуда все наблюдаем, знаем боепорядок: что-где у финнов. Где, какие укрепления - все это мы разведали. К пехоте попадешь, постреляешь - финны начинают лупить из минометов по этому месту. Пехота нашему брату чуть ли не подзатыльники: "Уходите отсюда. У нас было мирно, хорошо." Вплоть до того, что плащ-палатку рядом с окопом расстелят и загорают. Лето, тепло. Там не стреляют. В конце концов перестали ходить. Ну его к черту! Подзатыльники от пехотинцев получать!

Забыл сказать, что в 43-м году я стал командиром отделения. Потом стали войска пребывать, пребывать. Заполнять пространство, уплотняться. У финнов появилось дополнительные люди, наблюдаем, движение к переднему краю. Укрепления делают дополнительные. Копаю что-то, роют - видно. Стереотруба 10-кратное увеличение - хорошо видно. 10-того Июня началось наступление. Начали стрелять по дотам, дзотам на переднем крае финнов 9 июня. День был артиллерийского разрушения боевого порядка противника. Самолеты передний край тоже обрабатывали. Все, вроде, хорошо было. Разрушили заданные цели. Одно орудие даже стояло на прямой наводке на переднем крае, поскольку один дот был очень мощный - его надо было обязательно разрушить. До него было 2-2.5 километра. С десятого снаряда разбили дот прямым попаданием. Снаряды-то по 300 кг. Надо сказать, я за всю войну около своих орудий стреляющих никогда не был. Я всегда на переднем крае. Где орудия - там для нас был тыл. Где-то в районе огневых позиций обычно наш штаб располагался, там была кухня, и вот туда посылали разведчика с термосами за едой. Приходят сюда на передний край, мы здесь кормились.

- А.Д. А сколько расстояние примерно от переднего края до орудий?

- Тут однозначно не скажешь, так километра два, два с половиной. Иногда побольше. Смотря какая ситуация. Болотистое место - не поставишь орудия. Старались, конечно, приближать к передовой. Близко к переднему краю не вылезали, потому что и финны, и немцы делали разведку боем и могли до огневой добраться.

Здесь кончилось тем, что на следующий день, 10-го, началось наступление, самолеты опять бомбят и отбомбились так, что разнесли свою же минометную батарею, что рядом с нашим НП была. Нас не задели.

Ну, а дальше началось наступление в глубь линии Маннергейма. Как правило, мы отставали от войск, потому что дорог не очень много, и войска скапливаются вдоль дорог. Вдоль дорог и пехота пробивается, артиллерия идет, машины с горючкой, со снарядами, "Катюши" там, "Андрюши" - все вдоль дорог. Иногда нам надо пробиться - выполнять задачу, и не можем проехать. Но у нас командир части был, заслуженный, умелый. Бурку наденет, фуражку там, все как полагается - Генерал одним словом. С палкой, на дороге встанет, станет рулить - пропускать наших. Но все равно мы отставали от передних частей. Да и все равно нужды-то не было в этом. А когда в самую-самую линию Маннергейма уперлись, пройдя наверное километров 50 - 60, от Ленинграда, там мы потребовались. Дивизион туда подтягивается, а мне поручено обеспечить прорывающуюся дивизию, номер я не помню какой, но надо было нам войти в контакт. Вот мы, мое отделение, на полуторке с начальником разведки едим в тот квадрат по карте, где должна быть дивизия. Не находим ее, она уже снялись и ушла. Она не оставляет адреса, где она будет. Как увидим легковые машины виллисы или эмки - признак того, что здесь какой-то штаб - туда - не та дивизия, в другое место. Мы два дня промотались и так дивизию, в которую нужно войти в подчинение, мы так и не нашли. На 20 июня линию Маннергейма ближе к морю прорвали-прошли, и наши войска уже у Выборга. Мы утром рано на машине едем вперед, дорога идет прямо на линию Маннергейма. А дорога такая хорошая, шоссейная. Поселок Хумола. Мы ехали обычно так: командир взвода, в данном случае начальник разведки в машине правее шофера сидит, я спиной к кабине, сижу слева - команды подавать или докладывать, что мы видим. Где-то что-то стреляет, а когда свистит в ушах - не поймешь, далеко ли стреляют, близко ли. И в каком направлении тоже не поймешь, плохо ориентируешься. Въехали в поселок Кумо, затихла стрельба. Мы смотрим - здесь наши, справа от машины по ходу. А там финны. И началась стрельба. Мы как горох с машины, тут разрушенный дом был, крыша торчит, а все изнутри выбито то ли танком, то ли взрывом. Это рано утром было часов в 6 - 7, уже солнце светит. Попадали. По машине начали стрелять. Но нас никого не задели, меня только чиркнула пуля. А тут убитый финн с сумкой санитарной. Нашли у него лейкопластырь, приклеили, пилотку надвинул - все, нормально. Пробыли мы тут примерно с полчаса, заняли круговую оборону, но не стреляем. Финны постреляли по машине, у нас пробили бензобак, половина горючего вытекла, стекла разбили у машины, кузов прострелили во многих местах. Но у нас в кузове ящик был со стереотрубами, две стереотрубы у меня было в отделении. Перископы, буссоли, бинокли. Биноклей было 4 штуки в отделении. Ящик прошили пули, но не задели нашу оптику, ну и нас не зацепило. Вроде затихло. А мы голодные уже несколько дней, на машине как из части уехали, так и не ели. А тут вроде как бы погреб у этого дома: "Ребята, набирайте картошку!". Набрали картошки - у кого телогрейка, у кого шинель на плечах. Возвращаемся. Мылом заделали дырки в бензобаке, чтобы он не плескался - не все вылилось, кое-что осталось. Шофер у нас был очень умелый.

- А.Д. А финнов выбили?

- Выбили. Развернули машину. Связываемся со штабом - выходите на перекресток и ждите нас. Тут у /финнов/ шоссе - одна дорога ведет в сторону Выборгского шоссе, а другая через линию Маннергейма идет, там какой-то поселок. А тут укрепления: доты, дзоты, колючая проволока кругом, надолбы все впереди нас. Деревья впереди нас пощипаны, ничего нету, обломки. Возвращаемся к этому перекресту недалеко, поселок Хумо. К перекрестку выехали, на нашей дороге практические движения нет, а здесь забита дорога всеми видами войск. Танки с боку проходят от шоссе, а по дороге машины, артиллерия. Забита дорога.

К перекрестку мы подъехали, остановились, картошечку почистили, у шофера всегда ведерко есть, из лужи добыли воду, картошечку варим. Вот она уже на подходе и наши передовые части вместе со штабом едут сюда на перекресток. Надо сказать, у меня в подчинении был сержант, из пехоты его взяли. Вот он был за повара у нас, ловкий парень из Киева, Стрельченко Саша, "Давайте котелок&quo; - я подаю, мне как командиру первому накладывают. Только наложил - самолет. Шли самолеты, причем не со стороны фронта, а со стороны тыла. Идет тройка самолетов, пикирует, "Воздух!". Я смотрю, самолеты вроде как бы наши, похожи на наши. Но не наши, финские. Пикируют прямо на нас и стрелять начинают. Я крышку с картошкой и ложкой оставил, а очередь пуль прошла и попала в эту картошку! Вся картошка разлетелась… Да, жалко. Мы кто куда. Распластались - ну куда? Под машину, мы втроем подлезли под машину, пули прошли - летят бомбы. Рвутся бомбы и как раз подъехала наша артиллерийская интеллигенция. Штаб, взвод топографов наших, саперы, артпарк, - все скопилось на этом перекрестке. Разбомбили крепко нас. Я лежу у дифера под машиной с правой стороны от колеса. Рвется бомба около колеса близко, а у дисков колес отверстия. Мне взрывом пламя полыхнуло, через этот диск обожгло правую сторону. И осколочек от бомбы, не напрямую, наверное, может по шасси машины прошлось, и вот сюда мне в затылок. Схватиля - боже мой, кровь. Подумал: "Наверное убит я. А может, нет еще, может, я живой еще?" Прошел этот шум: гул, стоны, некоторые наши машины горят. Нашу машину ничего не повредило. Собираю людей, а не соберешь. Из моего взвода - 16 человек убили, а остальные все практически были ранены. Сразу за бомбежкой артналет - начинают рваться снаряды на дороге, машины горят. "Катюши" здесь стояли - "Катюши" горят. Заполыхало пламя по брезенту, подожгло укладку. Начали снаряды с направляющих срываться, часть их попала по нашим батареям, которые по шоссе тянулись. В обще наворотили…. много наубивали. На дороге стоны-крики. Я отбежал под здоровые. На какой-то валун присел - летит наш "Андрюша" М-31. С какой-то горящей машины попадает в этот валун, отлетает куда-то не зацепив меня. Некоторые упали прямо в расположение. Реактивная часть горит, они как вьюн крутятся, но улететь не могут. Страх нагоняют большой, когда горит порох. Метров на 5, на 7 пламя от него. Начал своих скликать пофамильно - не откликаются. Летит еще эскадрилья и опять бомбить, и опять по нам. Мы с командиром взвода шлеп на землю. Лежим. Сначала стреляют. Прошла очередь через моего командира взвода - пули попали пуля в спину, плечо, живот - штук пять пуль попало в него. Я только слышал, как он вздрагивал, когда пули попадали, еще живой он был. А я рядом - и ничего, я человек счастливый. Заговоренный. Прошли самолеты и я начинаю его перевязывать, а он стонет - живой еще. Пуля в живот входит - дырка почти незаметна, маленькая, следок чуть кровь выступает, а где выходит такая рванина. Тут впереди у него все изодрано. Я сорвал гимнастерку, у нас, как у разведчиков кинжалы были, кинжалом вспорол все, перевязываю, рубашку стянул дырки закладываю снизу, сверху - перетягиваю. Из пакета (личный перевязочный). Его пакет из штанов достал из кармана, обычно в заднем лежали. Свой весь израсходовал. Перевязываю. Пока перевязывал, летит следующая группа. Третья группа и все сюда. Опять! Я перевязывал и шлепнулся левее него. Головой близко к машине - через машину пуля не пробьет. Бомба рванула правее него, близко, может быть в метре, полтора. Его прямо кинуло на меня взрывом. Прошел шум, самолеты ушли, я к нему, а ему осколком челюсть отбило, язык висит. На левую руку опирается, поднимается, опирается (на животе лежал) - смотрю правая рука выскочила из рукава. Осколком перебило, и тут попало по нему еще много сколков, приподнимается, хрипит, хочет что-то сказать. Я слушаю: падает, и умирает. Я его оставил тут, побежал в сторону, там другие. Крики. 9 человек перевязал. Санинструктор из нашей батареи попался на глаза, Житник Иван из Донецка, - стоит, дрожит: "Иван, перевязывай!" - Еще и матюгнулся. Я не матерился, но заставило. - "Перевязывай, что ты стоишь!" А он дрожит - испугался. Кругом лежат убитые. Машины горят, человеческим мясом пахнет. Пехота, артиллерия, которая на дороге была, побиты. Не знаю сколько, но сотню, может быть больше людей побило в этом пятачке. Мы похоронили здесь половину взвода управления. Командира взвода убило и я вступил в командование взводом. Созываю взвод. Приходят. Построил. 14 человек в строю. Один, полтора года назад умер, дружок, смотрю на него, а у него рука а в ней осколок. "Кто ранен?" "Я, я, я…" В строю, но раненные. В общем, дивизион вышел из строя на это время. Нас никуда не послали, фронт уже практически линию Маннергейма прошел, бои идут с той стороны линии Маннергейма, под Выборгом. И в это время летят самолеты У-2, или По-2 его называли, маленький самолетик, машина-бомбардировщик. Летит, листовки бросает. Поздравляет. Утром 20 в этот день взят Выборг.

Часть 2

Мы простояли день или два, погрузились и заняли боевые порядки где-то в районе линии Маннергейма. Наблюдательный пункт разместили на голой сопке. Вскоре финны провели артподготовку, умело перенесли огонь, и пошла их пехота. Наши молчат, мы наблюдаем. Смотрим - боже мой, они в юбочках! Я стереотрубу снял и смотрел в нее как в бинокль - в наступление идет финский женский батальон. Наша пехота их подпустила на расстояние броска гранаты. Как начали лупить по ним, и я не помню, чтобы кто-нибудь ушел. Всех положили!

С этой высотки было отлично видно, но не выкопаешь ничего - камень, ровный, отшлифованный. В общем, сделали бруствер из натасканных камней сантиметров 25 - 30. Опять артподготовка. Скрыться нам негде. Лежим - разведчики мои два человека, двое топографов, и я, старший среди них. Вот мы среди камушков лежим и ждем, когда нас прихлопнет мина. Мины в основном летели. Осколки щелкают по камням, но нас никого не зацепило. Смотрю, ребята переживают, бледные. Артподготовка прошла, наступление где-то там началось и захлебнулось - нас не тронуло. С этого места дивизион немного пострелял.

- А.Д. А еще отделения разведки были?

- Да. У каждой батареи по своему взводу управления и в каждом взводе управления по одному отделению разведки. А у меня дивизионная разведка. В 43-м году, когда меня поставили командиром отделения, я был одним из самых грамотных. Еще перед войной, когда я пришел в армию, подразделения разведки формировали из людей со средним образованием, с тем расчетом, что их будут гонять как Сидоровых коз, но научат, и через полгода они будут сдавать экзамены на младших лейтенантов. Действительно, нас гоняли очень много и научили готовить исходные данные по полной программе. А для этого требуется примерно полчаса. Тут и логарифмическая линейка нужна, и таблица логарифмов, и надо уметь считать расстояния, углы положения, точки наводки по буссоли, с учетом таблицы и данных метеопоста, направления и скорости ветра на разной высоте. Дальше учитывали, какой вес снаряда, сколько на нем знаков: плюсы или минусы. Все это мы умели. А во время войны пришло пополнение, которое ничего этого делать не умело.

Потом дивизион расположился где-то на окраине Выборга. Финны уже были из него выбиты. Недалеко от города проходит канал, Самминский называется. Финны с той стороны, мы с этой. Мы с начальником разведки отправились искать место для наблюдательного пункта. Заметили один дом четырехэтажный. Поднимаемся. Дом жилой, но никого нет. Полазили по чердаку. Сделали кинжалами как бы амбразуры в кровле. Получается мы ближе всех. Чуть что - под крышей нас прихлопнут сразу. Нет, не годится - мы же обеспечиваем командира дивизиона командным пунктом, а не просто наблюдательным. Потом залезли на финскую крепостную башню, но там и без нас разведчиков хватает. Стереотруб стоит штук шесть. А башня так вот крышей сделана, как старинный шлем. Опять нехорошо, ведь у нас будет здесь командир части, а место незащищенное. Давай еще искать. В конце концов, нашли высокое место - элеватор. Залезли, смотрим - отличное место. Хорошо видно, и потом, вокруг нас железобетонные стены. Ну, Братцы! Отличное место и укрыться есть где. Мы оказались первыми - никого нет. У нас уже пополнение, с шофером нас восемь человек. Заняли наблюдательный пункт, поставили охрану на ворота - все, как полагается. Начали осматриваться и наткнулись на какую-то закрытую дверь. Лом принесли, открыли дверь. О, боже мой! Там штабель бомб лежит. Штук, наверное, двадцать, может тридцать, примерно килограммов по двести. Проволочки куда-то идут. Ну, машину отогнали подальше, эту дверь закрыли. Все имущество из машины перетащили наверх, на противоположную сторону элеватора - подальше от этих бомб. Взорвется, так элеватор не развалит, он железобетонный, и нас недостанет там наверху.

Пробыли мы там дня три или четыре. Наблюдали скрытно. Июль начался. Ночевали, как дома: тепло, уютно, плащ-палатка расстелена, крыша над головой непромокаемая. А там две комнатки маленькие, конторки что ли, у них окошки небольшие, примерно полметра на полметра, выходят в сторону залива. И мы наблюдаем в эту сторону. Стенки железобетонные, все хорошо.

И вот в какой-то из дней, я как раз оказался внизу, стук в ворота! Я к часовому: посмотри, что там: "У! Сержант, генералы приехали!" Открываем ворота, входит один генерал, за ним полковников стая, не знаю, человек двенадцать, наверное. Генерал: "Так, что тут у вас?" Я докладываю, что здесь наблюдательный и командный пункт наверху элеватора. Здесь больше никого нет, кроме моего отделения. Часовой, машина - это мое. "Так, веди". Веду их по лестнице. Генерал и полковники пыхтят тяжело им, некоторые полноватые, лет им много. Некоторые молодые. Привел их наверх: "Пожалуйста, товарищи, не показывайтесь. Противник вот со стороны этого щита, не демаскируйте". Такую фразу я им бросил, просительную, ведь большое начальство - куда там. А наш командир дивизиона только подполковником стал недавно. А тут все полковники. Один прилип трубе: "Так, рассказывай, где, что там". Я рассказываю, что недалеко от нас острова, с которых финны не выбиты, за заливом станция какая-то, есть места, где видны боевые порядки финнов, дорога просматривается. Видимость очень хорошая оттуда была. Все как на ладони. А на тот момент какое-то затишье было, почти никто не стрелял. И вот генерал отходит: "Ну, ты, начальник артиллерии, посмотри". Тот тоже посмотрел, и генерал ему говорит: "Ну-ка, прощупай-ка там!" И "Катюши" сделали несколько залпов через канал, генерал в стереотрубу наблюдает: "Ну, молодец, хорошо стреляет, хватит". А я смотрю: полковник из любопытства из-за стены вылезает. В общем, демаскировали нас. Это было где-то во второй половине дня. А когда все начальство схлынуло, я говорю: "Ребята, надо нам держать ухо востро. Это нам так не пройдет". И действительно, как предвидел. Около часа ночи раздались артиллерийские залпы, снаряды стали рваться. Стреляли по элеватору. Я нагнулся, схватил ружье и вниз. Всех подгоняю, а сам сзади. Только в дверь той комнатушки, куда выходить надо, в стену попадает снаряд и взрывается. Стенка оказалась, хоть и бетонная, но тонюсенькая, сантиметров 10-12 всего. Как снаряд влипнет, так дыра метра полтора - два квадратных сразу. Только взрыв прошел, я через дым туда, дальше. А от нас ближний ход к лестнице был через силосные башни, высокие диаметром метров шесть, и через них были проложены мостки - доски, сбитые реденько палочками. Идешь потихоньку - качается. И вот через эти мостки к той лестнице пробежали ребята, кто дежурил у стереотрубы, тоже смылся. Я это обнаружил внизу. И хорошо сделал, что смылся, а то бы погиб, наверное. Спускаюсь вниз, перекличку делаю, смотрю один без сапог. "Ногу не повредил? - "Нет, не повредил". Босиком некоторые прибежали, и без оружия. Налет прошел, а мы не знаем, что делать, у немцев привычка была: постреляли, замолкли, потом, допустим через 15 минут, опять налет, потом через полчаса. Тут слышим рев какой-то, не можем понять. Открываем ворота, а там стоит бронепоезд. Моряки приехали дрова загрузить, и при обстреле снаряд попал в паровоз, из него пар идет, ревет, клокочет с водой. Мы подбежали, у паровоза матросы крутятся. Раненых много.

После этого обстрела мы поыли на элеваторе недолго. Налеты продолжались, мы уже не вылезали наверх, сняли стереотрубу, постепенно сняли все остальное имущество и держали около машины, укрыв, чтобы не повредило камнями. 9 июля, в день моего двадцатилетия, приехал командир дивизиона, вручил мне орден "Красной Звезды". И на другой день нас сняли отсюда и перевели на 12 - 15 километров в сторону по линии фронта, сзади от Выборга, на холмах. На одной из высот мы заняли наблюдательный пункт. Пока мы были на элеваторе, ребята по нему лазили и нашли машины, которые меряют пшеницу, и в вальцах там осталось много муки. Набрали, чуть ли не два мешка, отдали часть в штаб, часть связистам, а часть у нас в кузове стояла. И сержант Стрельченко по утрам, когда тихо еще, и костер можно разжигать, пек блины. Но это недолго было.

В общем, закончили здесь воевать. Мирное время наступило, а мы на казенном пайке. Последнее место, где мы держали свое хозяйство, наблюдательный пункт, перед нами нейтралка - поле картофельное. Подошло время картошку копать, а тут перемирие с финнами - не стрелять. Не стреляем: "Сержант, пойдем, картошечки накопаем?" "Да что ты!?". "Тут пехотинцы нас окружают, картошку роют, и нам охота". "Так - ты и ты - добровольцы. Бегом туда, бегом оттуда. Оружие при себе! Смотрите, не наткнитесь на врагов". Пошли и смотрят: там ползком среди картошки финны роют и наши пехотинцы роют. Я им сказал, что если что, то домой, то есть на НП. Приходят: "Сержант, наткнулись. Как ты сказал, так и случилось". Ну и черт с ними, больше картошки не надо, обойдемся. Вскоре помирились, пролетел самолет в сопровождении истребителей, в Хельсинки, видно. Обратно самолеты. Кончилась война здесь. Но мы еще долго продолжали рыть окопы, строить укрепления на границе с финнами. Это можно интересно и долго рассказывать. Я сокращу здесь.

Пришел декабрь. В начале декабря нас перевели на границу. Потом с границы сняли и отправили на погрузку. Погрузились и поехали по железной дороге куда-то на юг. Проехали Минск, и уже под Варшавой разгрузились, несколько дней потолклись по лесам в укрытиях. И дальше на плацдарм. Там было два плацдарма Демблинский, от города Демблин, и Магнушевский, от города Магнушев. Мы попали на второй. Магнушевский плацдарм, здесь течет Висла, а здесь течет река Филица, и около этой реки на высотке мы заняли наблюдательный пункт. На той высоте черте сколько всяких наблюдательных пунктов было. И связисты, и артиллеристы, а вокруг наставили целую вереницу орудий в чистом поле. Буквально через пять метров. Высота чистая, все хорошо, но лес! Как наблюдать? Мы поручили саперам стянуть близстоящие сосны, они залезли, всякими хитростями стянули три сосны поближе, соединили палкам, скобами, гвоздями, сделали площадку, и мы залезли на нее с трубой. Но все равно плохо видно было, лес впереди. Саперы полазили, верхушки деревьев срубили, и вот такой наблюдательный пункт получился. Можно стоять двоим, но опасно, по высотам чаще всего стреляют, и я оставил наверху одного разведчика с телефонной трубкой, и связисты внизу. Веревками обязательно обвязывали и к стволу привязывали, чтобы, в случае ранения, не упал. Раненого-то мы снимем, а если упадет - разобьется. Высота примерно метров 20. Слезаешь с трудом, залезаешь с трудом. Под наблюдательным пунктом, внизу блиндаж соорудили. Почва там песчаная была, сверху сантиметров 20 промерзло, лопатой очень тяжело копать, а дальше песок сыпучий. Блиндаж сделали такой: в яме сруб поставили, прикопали, а сверху целых 5 накатов из бревен сделали. Крепость! Это требовалось, потому что очень много стреляли из минометов, мы их называли скрипачами - немецкие 6-ствольные. Мины у них, наверное, килограммов по пятьдесят, как шарахнет - воронка метров пять диаметром. Мы в блиндаже, в него попадет, ну что? Разворотит и все, а тот, кто на дереве, как бы обреченный, и как взорвется мина, думаешь: "Сейчас осколком в спину, да в задницу стоящему наверху попадет". Я постоянно менял связистов. Наверху и опасно, и ветер дует, холодно очень. Там мы находились дней 10-12. Я счастливым себя назвать могу: ни одного, из тех, кто стоял сверху, не задело. В блиндаже холодно, сыро, почва влажная, а градусов 12-14 было, это уже январь 45-го года. В тылу там хоть палатки сделают, костер разожгут. А нам нельзя, мы на переднем крае. Пока обед или ужин принесут из тыла, уже все холодное, а иногда и замерзшее. У нас была трофейная печка немецкая, кругленькая, специально с крючками. Мы подобрали котелки полукруглые, прислонишь штуки 4 - греются хорошо. К печке нужна труба - ломом пробили наклонную дырку. Обставили палками. Палки хоть и горят, но не сразу, Мы их меняли, чтобы дырка не засыпалась. Варили пищу. Блиндаж, правда, построили дверью практически в сторону врага. Я командовал, когда его строили, но пришел командир взвода (зеленый, молодой) и надо было показать, что он начальник. "Не так строите блиндаж, вот сюда поверните!" - "Товарищ лейтенант, я знаю, где передний край. У меня по карте немец здесь". Я прослужил шесть лет и все в разведке. Я и по карте ориентировался лучше других, и мог сделать все как надо. А он зеленый с училища, но он командовал. И вот поверните и все: "Я не могу повернуть". - " Я тебя сейчас расстреляю! Ты команду слышишь?" Достает пистолет, грозит в нос стрельнуть. Развернули мы дверь. Блиндаж крепкий, а поставлен глупо. Как-то появилась немецкая самоходка, обстреляла высоту, мы ждали, вот-вот ляпнет нам в эту дверь. Но ничего не случилось. Бывают дурачки на войне.

Началось наступление - артподготовка. Идет стрельба. У нас укрылись связисты, которые чинили линию. Один встал у двери, и тут мина рвется прямо над головой. Он отпустил автомат, а автомат был не на предохранителе, короткая очередь от удара о землю и пуля прострелила руку. Потом чуть не засудили его - самострелом сочли. Хорошо, что мы свидетельские показания дали. Меня выслушали, я был человек авторитетный. Около нас построили блиндаж чужие связисты, не наши. Окопчик сделали, коммутатор у них стоит, два человека с автоматами у двери, плащ-палатку повесили, чтобы не холодно было. А блиндажик - один накат сделали и бревна сантиметров по пятнадцать диаметром, а сверху веток накидали и кусочки бревен положили, как будто у них там три наката, а на самом деле ветки и земельки немножко. Мина этот накатик раздвинула и хоп - одному солдату, который лежал у телефона, прямо в живот воткнулась, но не взорвалась.

После взятия Варшавы верховное командование объявило нам Благодарность. Затем, нас сняли и перевели под город Радом, это на юг от Варшавы, километров шестьдесят, там скопили артиллерию, вроде нашей. Фронт пошел быстро, километров по 25 - 30 в день. А нам там делать нечего. Мы участвовали в артподготовках, много снарядов кидали, но стреляли не по дотам и дзотам, а по площадям. По узлам дорог, по мостам. Наши разведчики как-то засекли расположение нескольких батарей шестиствольных минометов. Нам одну такую батарею дали на расстрел. Разрушили мы ее. Там блиндажи около этой батареи были, да не стало их.

- А.Д. А у вас звуковая разведка была?

- Нет. Это звукометрическая разведка. Она отдельно работала, у нас не было.

В Радоме простояли примерно неделю, только сделали блиндажи, пришла команда двигаться вперед. Кому? Конечно, нам, разведчикам. Едем в Познань. Трое суток мы ехали - отстали от фронта километров на 300 уже. Фронт шел быстро, и некоторые части уже добрались до Одера практически. Приехали под Познань. Остановились в фольварке Неква, в помещичьем доме. Здесь у нас остались человека три-четыре, а остальные в Познань, в штаб дивизиона. К нашему приезду войска уже большую часть города взяли. А в Познани есть крепость. Старинная, ей много веков. В ней засели эсэсовцы и власовцы. И вот наша задача была ее разрушить. Крепость, в общем, похожа на московский кремль, по углам стен были башни. Внутри помещения: казармы, склады, подземелья. А стены огромной толщины - метров 10-12, кирпичные. Поближе к крепости найти НП не получилось. Там дома невысокие. Подошли к театру. Двери закрыты, мы их выломали, зашли. Обошли с автоматами, и никого не обнаружив, поднялись наверх. Там мы и заняли наблюдательный пункт. Поставили стереотрубу, телефон, рация внизу у нас была. И вот в этом театре мы и стояли. Заняли комнату метров 20 квадратных, очистили - там пока были немцы, некоторые комнаты загадили прямо, туалетов-то не было. Вонища в театре - ужас. Мы в котелках водичку привозл - помыли. А недалеко, у железной дороги был холодильник - тоже башенка высокая и на ней два наблюдательных пункта сделали. Холодильник был забит свиными тушами. Тут мы отъелись салом в охотку. Варили, жарили. За всю войну никогда у нас такого не было. Стол сделали. Из чего? Из ресторана нанесли ящиков с вином, а вино шампанское. Я никогда не пил, когда давали 100г, ребятам отдавал, а шампанское впервые попробовал здесь, в театре. Ну, плащ-палаткой закрыли, получился стол. Сидений нет. Ящик с вином закрыли плащ-палаткой или шинелью. Сидит связист, дежурит, попивает потихоньку. Приехал командир дивизиона: "О, хорошая комната, молодцы! Уже оборудовались". А я боюсь, вдруг увидит, что у нас ящики с вином, скажет: "Вот вы, сукины сыны, пьете вино, мародерствуете". Но он только сказал, что здесь будет штаб, и чтобы мы заняли другую комнату.

Значит, стреляли мы по крепости, разрушали стены, башни, делали проходы для пехоты. Эти башни угловые мы все посшибали. Наш дивизион особой мощности резервного командования был единственным, который стрелял. Занимали здесь вот это место власовцы и эсэсовцы, а наступали войска 8-й гвардейской армии Василия Ивановича Чуйкова.

В какой-то из дней командир дивизиона прибыл сюда и звонит на батарею: "Ну-ка вызывайте мне такого-то. Пусть меня побреет". И с батареи к нам отправился брадобрей Давид, забыл его фамилию. Дорогу он не знал, ему по карте показали, и он, видимо, где-то заблудился и опоздал. Командир дивизиона матерился: "Меня вызывает штаб, а ты тут опаздываешь, в штрафную роту тебя отправлю!" А командир дивизиона у нас уже другой был, фамилия Михайловский Павел Богданович, черный, как цыган, матерщинник. Побрился он, сел в машину и чесанул в штаб, куда его звали. Приехал, опоздал (или, может, не опоздал), а вернулся не один, а с генералом и целой свитой. Генерал этот - начальник оперативного отдела восьмой армии. Показали им, где чище - на третьем этаже большой зал. Народу полно: генерал, свита его, машины "Шевроле" с автоматчиками. Командир дивизиона привел к нам генерала, и говорит здесь мой штаб, а мы чины малые, по стеночке в этой комнате. Все сюда заходят. А когда командир дивизиона перед отъездом почувствовал запах жареного мяса. "Где вы взяли свинину-то?". - "Вот она, товарищ командир дивизиона. В холодильнике". И он говорит брадобрею: "Ты, такой-сякой, принеси свинину в искупление вины, что опоздал. Да выбери получше". Так вот этот Давид выбрал там чушку, пришел в театр, спросил, как нас найти, ему объяснили. И он по театру брел-брел с этой свининой и добрел. А тут как раз начальство. Генерал и его свита, мое начальство подполковник, начальник штаба майор, начальник разведки, разведчики тут. Телефонистов человека 2-3 , наших разведчиков человек 8-10. И вот, вдруг дверь открывается, и входит солдат. Морда красная вся, потный и тащит кусок свиньи на плече. Заходит. Смотрит, что такое, кругом ноги, сапоги хромовые блестят; народу много, куда он попал? Он из-под свинины морду вытягивает, нас не видно. Гости наши. Начальство чужое. Разворачивается с этой свининой и опять в дверь. А я смотрю на генерала, Боже мой, что будет. Солдат-то наш. Мародер. Значит и мы мародеры! Позор! Нас же учили, что нигде ничего. Чтобы какую-то тряпку кто-то взял, барахло какое-то, ценности. А он со свиньей приперся. Что с нами будет теперь? А генерал стоит, у него челюсть отвисла, сказать ничего не может. "Чей солдат, ваш?" - Командир: "Нет, это не наш". А он скрюченный весь, тут свинья, тут карабин висит - погоны не видно, непонятно, что он артиллерист. Никто его не задержал. У генерала свита черте какая: полковники, майоры, автоматчиков на улице полсотни не меньше. А он куда-то скрылся. Замяли это дело…

Стрельба наших орудий фактически шла ежедневно, приближается День советской армии - 23 февраля. Тех немцев и власовцев, которые перед крепостью в окопах были, уже давно всех выбили. Остались только за стенами, туда не ворвешься, очень уж они крепко оборонялись. Как-то разведчики, пробрались, и захватили четырех эсэсовцев, привели сюда. Мы на третьем этаже стоим, разговариваем, вдруг сверху летит человек - кувыркается. Бух на землю! Что произошло? Эсэсовцев привели туда на допрос к начальнику оперативного отдела, построили (как рассказывали нам солдаты из этого отдела, не нашей части). Допрашивают одного: из какой части и т. д. - молчит. "Отвечай, а то сейчас выкинем в окошко". Не отвечает. Наши солдаты схватили его и выкинули в окно. Представляете, какие были фанатики! Никто из них не стал отвечать на вопросы. Всех их выбросили на улицу, в кучу. Все они, естественно, погибли.

Эпизод еще один был. Один наш младший сержант, Мартынов его фамилия, такой хороший парень из Красноярска, Костя, пока дежурил на ящике с вином, все прикладывался. Я смотрю, а он пьяный. "Давай, бери свое оружие, мотай отсюда и на глаза не показывайся", связиста другого посадил. А он по театру пошлялся-пошлялся, нашел где-то ход наверх и выбрался на крышу. А крыша, как у всех зданий бывает, с загородкой. А на загородке лежали мешочки брезентовые с песком килограммов, примерно, по десять. Пока он пьяный ходил там, увидел, что машины какие-то подъехали: а кто это? Может там враги? Берет мешочек и вниз швыряет. Он падает с высоты метров 18 - 20, бьется на земле, разбивается, как граната. Один мешочек, другой. Автоматчики, которые тут были бегом наверх, нашли его, схватили. Ведут этого сержанта, а он пьяный вдребадан. "Ваш?", - ну куда деться, красноармейская книжка здесь. "Наш". Разжаловали его.

Двинулись мы дальше. Сначала были с 8-й армией, которая из Познани шла на Запад, потом нас повернули и мы остановились в деревне, которая называлась Гермздорф. Не село даже, а именно деревня, в селе есть церковь, здесь ее не было. Никого из немецкого населения не было. Но оказалось очень много наших русских или советских, из разных мест и в большинстве из Донбасса. А я призывался из Донецка, и мои друзья были в основном из Донецка. Оказались земляки и землячки - в основном женщины. На скотных дворах работали. Их освободили, но пока не отпускали, не знали, куда фронт идет, и куда их отправлять. Они коров доили и давали нашим солдатам молоко, даже я пил один раз из ведра прямо.

Простояли мы в этой деревне примерно месяц. И отсюда из этой деревни нас направили на Кюстрин. У меня с тех времен осталась карта. На ней как раз этот город - Кюстрин. Такой городок вроде Можайска, старинная крепость. Вот тут Одер течет, к нему примыкают реки, где-то здесь речка Варта, кажется, впадает. Здесь вот город раскинулся. Он не большой по нашим меркам, тысяч двадцать населения, может тридцать. Но брали его с большим трудом - очень много водных преград, дорог много сходится здесь. Вот такой узел, дорога на Берлин. Мы расположились километрах в шестидесяти от города. А вот здесь очерчен передний край, вот синия линия идет, по глубине было 3 км, а по фронту 7 км. Плацдарм небольшой, но набит войсками. А вот здесь деревня Райтвайн. Край деревни как раз на самом углу карты, красный треугольничек, это наш наблюдательный пункт был. А сюда вот высота спускается, пониже. Здесь вот железная дорога и у железной дороги на нашей высоте был командный пункт Жукова. А здесь все ровное место, всхолмление метров на 3, на 5 - не больше. Это вот шоссе, здесь другие дороги, обсаженные деревьями. Здесь вот села, деревни. Поселок Альтухедан. Здесь нас самолет обстрелял на дороге, но никого не задел. Вот здесь высота, вот тут линия, перед этой деревней. Командир дивизиона решил взять эту высоту своими силами - был крепко выпивший и послал разведчиков. Мы этого никогда не делали, но тем не менее. Нас здесь начали обстреливать пулеметы, наступление наше остановили, никого, к счастью, не задело, вернулись мы. Вот здесь расположился дивизион огневыми позициями, стреляли мы по селам по этим, по местам скопления немцев, по узлам дороги. Потом немцы отошли на знаменитые Зееловские высоты. И город Зеелов. Здесь и наш дивизион прошел одной из дорог. Здесь город Кюстенвальден. Войска скопились за линией, которую прорвали вот здесь. Отсюда прямая дорога на Берлин. Стреляли дивизии с огневых позиций, которые были здесь, в основном за каналом. Потом как наступление началось, перемещались боевыми порядками, вот сюда, в этом направлении и там уже на Запад. Вот тут немецкий передний край по железной дороге и здесь в глубину. А вот наш передний край. Наступление 16 апреля 45-го года. Отсюда мы перемещались сюда и сюда, а дальше п орогам на Шустенвальде и на Берлин по магистрали, которая идет на Франкфурт-на-Одере. Здесь, южнее километров 25 город Франкфурт-на-Одере. Отсюда наступала большая часть войск 1-го Белорусского фронта.

Часа в 4 утра, наверное, или чуть попозже, прожекторы включили, а я помню из литературы, их 140 штук было, прожекторы свеч миллионы. Осветили передний край весь. И начался бой. Мы стреляли в глубину здесь где-то. Прожекторы были неожиданны для немцев. Они помогли, конечно.

- А.Д. Помогли все-таки? Говорят сейчас они больше своих слепили.

- Да нет. Помогли. Другое дело, когда пехота наступает и ее подсвечивает сзади. Каждый человек, когда сзади подсвечивается, как Иисус Христос, на виду. Конечно, было опасно, трудно, но по нему и стрелять-то невозможно, когда тебе в глаза светит миллион свечей - прожекторов. Так что первую линию прошли, прорвали - нормально. Помогло. Может быть, пехотинцы могли бы по-другому рассказать, а я-то артиллерист. С 23 на 24 ночью наша часть, а другие 21, 22 обложили Берлин. Улицы брали с боем, дома с боем. Вплоть до того что, если улицу нельзя преодолеть, артиллерией не достанешь - тут дом и тут дом, - снимали с "Катюши" с направляющих реактивные снаряды, ставили их окна и били по противоположному дому. Это я сам наблюдал. Уличные бои это дело для нас непривычное, мы все время в полевых условиях были, если не считать крепости в Познани. Наши наблюдательные пункты были всегда где-то в поле, на горке, в лесу, как это было перед Варшавой. Мерзли, мучились, не спали - страшное дело.

Стреляли в Берлине по опорным пунктам, по узлам сопротивления, где наибольшее скопление войск, где прорваться невозможно. По мостам, крупным домам, вокзалам. Потом стреляли по ставке Гитлера, по Рейхстагу, ну и по мостам за городом, когда немцы уходили. 27 апреля мне выпала честь командовать дивизионом. В каком смысле? Мы уже были близко к Рейхстагу, километрах в двух, полутора всего. Но мы обычно стреляли по наблюдению знаков разрыва - такая артиллерийская терминология, а здесь мы их не видим не с огневых позиций, не с наблюдательного пункта. Наш наблюдательный пункт находился на улице Шлезингерштрассе, 3. Высокий жилой дом с лифтом, а наверху лифтовая башенка торчит, ее мы и приспособили. Но ничего видно не было, потому что впереди дома обстрелянные, разрушенные, горят. Стреляли по площадям. И вот 27 числа командир дивизиона получил распоряжение передвинуть боевой порядок вперед. Наблюдательные пункты приблизить совсем близко к Рейхстагу или к главному штабу авиации или к ставке Гитлера. Командир дивизиона, наш начальник артиллерии с ним, мой командир взвода и два командира батареи пошли выбирать наблюдательные пункты. Это было часов в 6 утра. Раздается телефонный звонок: "Старшего на КП к телефону". Самый старший - я. Беру трубку. "Приказ 18-го открыть огонь по цели 21". А 21 - это Рейхстаг. "Есть открыть огонь!". Что делать дальше? Я знаю, что у нас одна батарея на месте, в районе аэродрома Темпильхоф, а другие батареи перемещаются по полю. Есть батареи, которые на месте. Я передаю туда команду: "Приготовиться к стрельбе по цели 21". У меня карта была в масштабе 10 см, очень подробная, там каждый дом нарисован, Рейхстаг есть, ставка Гитлера. На карте у нас цели обозначены. Передаю приказ приготовиться. Пока батареи стояли на месте, разведчики, или командир батареи как наиболее умелый, уже исходные данные подготовили. Скажем, огневая позиция здесь, все расстояния известны, наводим орудия по точкам наводки это, например какая-нибудь церковь или какое-то другое здание, отмеченное на карте, по нему отворот вправо-влево по расстоянию, угломер, или по буссолям, по магнитной стрелке, но это менее точно. Я срочно готовлю данные, у меня планшет, карта, по карте обозначаю, где что, сверяем исходные данные мои и их - все в порядке. Мы готовы. Я передаю: "Открыть огонь!", и слышу "ш-ш-ш-ш" - как паровоз в воздухе - наш снаряд полетел. Ба-бах где-то там. Выпустили мы 42 снаряда по Рейхстагу. Идет команда оттуда. Беру трубку. Орет страшным голосом: "Прекратить огонь!". У меня волосы дыбом - по своим попали. Рейхстаг обложили, метров 300 осталось до него. Мы стреляли по площадям, а вдруг снаряд не долетел. У меня мороз по коже, я команду отдавал. Мне-то никто команды не отдавал, кроме того, а кто этот 18-й? Я не знаю фамилии даже. Я отвечать буду. А может, не буду отвечать, черт его знает. В общем, переживаю страшно. Прошло какое-то время: "Подготовиться для стрельбы по цели 20". Это все 27 апреля. Наша первая стрельба по ставке Гитлера. Мы выпустили 18 снарядов. Опять - прекратить огонь. Прошло какое-то время - молодцы, стреляли хорошо. Передайте благодарность от наступающих войск, - а там наступала 151-я дивизия. Ну что, я передаю. А пока стреляли по ставке Гитлера, прибежал начальник штаба к нам на командный пункт. Это был второй его выход всего за всю войну на командный пункт. Первый раз на Карельском перешейке был, а второй раз тут. Прибежал, я докладываю: "Товарищ майор, ведем стрельбу по цели 20. Ставка Гитлера". "Сколько вы выстрелов сделали?". Два или три выстрела. А у меня уже таблица стрельб есть нарисованная: как переносить огонь. Идет стрельба влево 20, вправо 20, столько-то дальномер меньше. И батареи там тоже самое: мы сверяем, советуемся. А выстрел 2 минуты. Чаще нельзя - ствол перегреется, орудие…

- А.Д. Нельзя, потому что ствол перегреется?

- Да. А так-то секунд за 18-20 заряжали. Заряжали так: пара артиллеристов лебедкой поднимает снаряд, ствол ставится чуть-чуть вниз. Такими, банники называются, снаряд с лотка в ствол. Потом мешок пороху сюда, специальный, он из таких как бы галет сделан, сшит из зарядов, полный заряд - мешок вот какой здоровый. Здесь чаще всего стреляли не полным - в зависимости от расстояния. Закрывается затвор. Все отходят, наводчик последний. Он дергает за шнур - происходит выстрел. Ствол стоит не в таком положении, как, например, на Карельском перешейке, здесь под углом возвышение градусов 40-50. Надо попасть сверху вниз.

…Прибежал начальник штаба, посмотрел мою табличку. Ага, сверено с батареей стреляющего подразделения. И он начал отдавать команды уже, а я в сторонке стою - смотрю. 18 снарядов пустили и команда прекратить огонь. Молодец Ларин, "Красное Знамя" получишь.

Прошло время - отстрелялись, отвоевались в Берлине. ("Красного Знамени" я так и не получил) вывезли нас 3 мая (2 мая закончились бои) уже мирное время в городе. У нас всегда после стрельб составлялась отчетность: сколько израсходовано снарядов, сколько попаданий по цели было, какой боезапас остался, сколько людей погибло. Т. е. боевой отчет, и шел он куда следует, и своя документация оставалась. Мне задача с двумя разведчиками осмотреть цели 20- 21 и записать, задокументировать, сколько попаданий, как да что. А стреляли мы кроме Рейхстага и по опорным узлам они тоже под номерами. Пробоины, проломы внутри здания есть, это наши. Перед Рейхстагом были самоходки немецкие зарыты, башни одни торчали. Место перед центральным входом - 97-й опорный пункт. По нему стреляли, да и по другим площадям, по этим местам немцам доставалось много. А взрыв нашего снаряда очень мощный. Взрывчатки одной 50 килограммов. Эту картину я наблюдал. Но не в момент, когда взяли, я на другой день сюда попал с разведчиками. Сунулись туда - боже мой, - там не пройти было. Тысячи людей были внутри. С другой стороны разрушение стен, обвалилось все на лестнице, трупов страшно много и наших и немецких. Мы обошли, посчитали, что попаданий много, задокументировали, пошли в ставку Гитлера, прошли через метро, посмотрели их метро немножко. Но когда мы шли сюда, к Рейхстагу с утра пораньше, нас с крыши дома обстрелял какой-то фанатик из пулемета. Это 3 мая. Мы, прячась за дмми, перебежали улицу, стреляли туда, а мы в эту сторону. Не наше дело этого пулеметчика снимать. Есть кроме нас еще сотни людей, где-то кого-то ранило, кого-то подстрелил пулеметчик этот, где-то кто-то (слышно было) начал отвечать по крышам. Нам не до этого было, у нас задача боевая была - пройти, посчитать. Мы перебежали и забежали в дом. Это оказался почтамт. Может не почтамт, а почта, черт его знает, но я считаю почтамт, потому что здание большое. Забежали внутрь. Мужик пожилой лет 60 с лишним, в форме почтовика. А со мной был сержант Стрельченко, он учился в Киеве в Ин.Язе. По-немецки уже хорошо лопотал, пока переводчиком у нас был. Я-то сам понимал, что говорят, но говорил плохо. Хотя тоже учил немецкий. "Что здесь такое?" - называют почтамт. Пока разговаривали, слышу выстрелы в доме внутри в дальнем углу. А это что? "Это шупо-шупо, герр офицер, шупо". Оказывается, поселился в почтамте со своей семьей немец, офицер-полицейский или по нашему НКВД, нестроевой офицер, не армейский. Мы т уда с автоматами. Дверь открыли, ворвались, смотрим, немец в кресле сидит, раскинул руки, кровь из виска. А на кровати женщина и два ребенка, он их застрелил, сам сел в кресло и застрелился, тут мы нагрянули. Пистолет рядом валяется.

Пошли дальше, зашли в метро. Метро вход есть, а дальше вода. Залито водой. Мы до этого слышали, что метро подорвано было. Из метро проходили каналы по всему городу, их было много. Каналы взорвали - вода хлынула внутрь там, где канал над метро проходил. Взрывали не обязательно немцы, но и наши... Но я отклонился. Закончить надо с Рейхстагом…

- А.Д. Вы пошли канцелярию смотреть…

- Да. Пошли мы смотреть ставку Гитлера. Нашли по карте. Подходим туда, находим здание - вот оно серое большое, два этажа, окна огромные. Часть территории (а оно полквартала занимало), какой-то скверик или двор что ли, мы туда. Забор, нас не пускают. Что такое - солдат свой, а нас не пускает. Тут офицер подошел. "Нам нужно посчитать, сколько попаданий было - мы ведем документацию, отчет о своей работе". "А вы кто?" "Артиллеристы от такой-то вот мощности, стреляли по этой ставке Гитлера. Наша задача узнать, как и что". А в этот момент оказывается к нашему несчастью Жуков, и офицеры фронта приехали смотреть ставку Гитлера. Нас не пустили. Ну, обошли мы вокруг, посчитали: видим в стенах проломы, крыша разбита, во дворе воронки. А во дворе такие купола есть. Оказывается там, под двором, тот самый бункер гитлеровский был. К этому времени мы знали, что Гитлер погиб, а где он погиб - здесь или нет? Мы все записали, идем к себе, видим, люди идут куда-то в подвал. Туда идут, а оттуда нет. Что такое, в метро, что ли они идут? Нет, не в метро, не похоже. Пошли с ними, оказывается, через улицу вход, а там выход. Под этим двором склад винный. Там столько вина, стоят штабели, дух такой винный - Боже мой! Ребята, смотрим, пьют. Давай и мы попробуем. У нас фонарики трофейные, светим, смотрим: тут солдат сидит около ящика, раскинулся. Оружие вроде есть или нет, не поймешь, а тут вина налито вот такая толщина слой, бутылок разбито несколько сотен. Мы на бутылки наступаем - скользим. И тут кто-то подходит к штабелю, и д-р-р-р - очередью по ящикам - вино крупно потекло. Ха-ха-ха - смешно. "Давай мы тоже попробуем". Берем, черт его знает - написано по-немецки же. Вот сержант берет, читает, написано "Шампань". Бутылка здоровая. Бьет горлышком об автомат. Раскрывать-то некогда и нечем. Попробуй, говорит, вот шампанское, хорошее вино. Другие говорят крепкое, а эти - кислое. Ну, попробовали, пошли дальше. Пересекли этот квартал.

Интервью: Артем Драбкин

Лит. обработка: Игорь Солодов