Марьясин Илья Лазаревич

И.М. - Родился я в апреле 1923 года в Киеве. Мой отец Лазарь Миронович Марьясин был сыном купца второй гильдии. Участвовал в Гражданской войне.

В 1919 году вместе с другими бывшими членами партии Бунд вступил в ВКПб.

Был убежденным коммунистом. После окончания Гражданской войны успел закончить три курса Харьковского политехнического института, а затем продолжил заочное образование в рамках Промакадемии. Мама Рита Яковлевна Лившиц была дочерью мелкого коммерсанта. Высшего образования она не имела.

Окончила классическую гимназию. Родители поженились в 1919 г.

Ездила с отцом повсюду, куда его посылали.

На фронте она заболела сыпным тифом. Была очень заботливой дочерью, верным помощником и другом отца. Отец в последние годы жизни руководил строительством Уральского вагоностроительного завода. В 1937 г. был расстрелян, а мама получила 8 лет заключения как член семьи врага народа. После ареста матери в Москве в 1938 г. «заботливая Советская власть» направила меня в сопровождении милиционера в детдом. Отсюда я попал в семью тетки Нины Яковлевны Лившиц, живущей в Киеве, которая к тому времени была исключена из партии и лишилась работы за связь со своим и маминым братом Борисом Яковлевичем Лившицем, который был расстрелян в 1937 г, по обвинению в троцкизме.

В 1940 году я закончил учебу в Киеве в школе - десятилетке № 83, находившейся в районе Бессарабки. Поскольку к моменту окончания школы мне было 17 лет, я в армию не призывался, в отличие от моих товарищей 1922 г. рождения, призванных в РККА сразу после выпускного вечера.

Решил поступать в Киевский политехнический институт на химический факультет, заранее зная, что туда мне будет поступить легче, чем на более престижные «радио» или «электра» - факультеты, учитывая свою « ущербную» анкету.

Формально, как отличник, я мог бы без экзаменов поступить на любой факультет.

До ачала войны, успел окончил первый курс. Свой последний экзамен по неорганической химии сдавал в день, когда Киев подвергся жестокой немецкой бомбежке.

Г.К. - Какие чувства Вы испытывали, услышав о начале войны?

И.М. - Мой одноклассник Абраша Брикер после призыва в армию был направлен как комсомольский активист и член ВКПб с 18 лет, на службу в шифровальный отдел штаба КВО. Штаб округа размещался в Киеве.

Во время побывки дома, за несколько недель до начала войны, Абрам при встрече с нами, его товарищами, предупредил о скором начале войны. Видимо, он был хорошо информирован. Поэтому, война не стала для меня неожиданной, но она казалась мне, как и многим другим, что будет скорой и победоносной.

Кстати, Брикер был одним из тех, кто прорывался вместе с генералом Кирпоносом из «киевского котла». После войны он рассказывал, что генерал Кирпонос застрелился на его глазах, будучи раненым в ногу. Войну Абрам заканчивал в Нордкапе, участвуя в проводке союзных морских «северных» конвоев.

Ранним утром 22 июня 41 г. мне позвонил одноклассник Миша Яновский и крикнул - «Алик !Началась война!». Включил радиоприемник, но в тот момент никаких сообщений о начале военных действий так и не услышал. Позднее услышал выступление Молотова. Нельзя сказать, что мы тогда особенно не волновались.

Как я уже сказал, было какое-то чувство эйфории, в ожидании скорой победы над врагом.

Г.К. - Вас сразу призвали в РККА?

И.М. - Официальным призывником я не считался, но уже в начале июля получил повестку из военкомата. Мне было предписано взять с собой - пару белья, ложку, кружку, запас еды на трое суток и явиться на призывной пункт.

Тетя сшила мне на скорую руку вещмешок с лямками. Пошли к военкомату.

Простились очень тяжело. Тетя стала для меня второй матерью, поскольку моя настоящая мать сидела в лагере, а отец давно был расстрелян.

В военкомате нам было сказано о необходимости сохранить и вывезти из Киева мобилизационный резерв. Нашей группе, примерно 500 человек, было приказано двигаться в направлении города Сталино (Донецк).

Рассчитывать на железнодорожный транспорт уже не приходилось.

Поскольку основные дороги, ведущие из Киева, непрерывно бомбились, двигаться приходилось по ночам, а днем мы отлеживались в лесах.

Никакого порядка или организованной эвакуации не было.

Всю дорогу мы шли вместе с товарищем Михаилом Яновским. На восток устало брели люди. Сопровождающие гнали истощенную мычащую скотину. Повсюду трупы животных. Но один раз довелось увидеть порядок при эвакуации.

Мы увидели, как эвакуируют колонну заключенных женщин под плотной охраной вооруженных красноармейцев. Изможденные женщины понуро шли под конвоем. Невольно подумал о своей маме…

А мы шли и шли . Первое время - довольно бодро, но затем едва плелись.

За ночь приходилось преодолевать более двадцати километров.

После такого марша сваливались без сил прямо в придорожную грязь. Иногда в населенных пунктах слышали сводки по радио, сообщавших об успехах Красной Армии на всех фронтах. Один из товарищей пошутил, сказав, что слышал по радио сообщение, что мальчик из какой-то деревни сбил из рогатки немецкий «Юнкерс».

Иногда удавалось сесть на проходящий железнодорожный состав, но не во внутрь вагона, а на его крышу. Чтобы не слететь под колеса поезда, привязывались ремнем к трубе выходящей из вагона.

В результате одной из пересадок я оказался без своего вещмешка, в котором было все мое убогое имущество. Так кое-как добрались до Полтавы, где нас распустили.

Товарищ уговорил направиться в Харьков, где у него была родня. Остановились у них . Как раз в это время начались первые массированные бомбежки Харькова.

Иногда можно было увидеть, как во время бомбардировок в разных местах вспыхивали сигнальные огни, указывая немецким самолетам нужные цели.

Немного передохнули и решили все же добраться до конечной цели маршрута г.Сталино. Здесь всех отправляли на работы в колхозы и на шахты.

Несколько недель мы убирали хлеб на сенокосилках с лошадиной тягой.

Потом поработали немного в шахте, но шахтер из меня, если гооритьчестно, получился никакой. Вскоре нас отпустили, и, узнав, что КПИ эвакуирован в Ташкент, решили отправиться туда самостоятельно.

Здесь нашли свой институт, который был объединен с местным университетом.

Стали жить в общежитии ТашГУ.

Прибыв в Ташкент, мы были удивлены обилием продуктов .

На улицах узбеки торговали молочными продуктами, лепешками, разными пирожками, о которых мы к тому времени уже совершенно забыли.

Затем положение стало ухудшаться - по мере заполнения города большим числом эвакуированных граждан. Мы получили рабочие карточки -. 600 гр. хлеба.

Питания не хватало. Помимо учебы, пришлось по ночам подрабатывать. Устроился на тяжелую и вредную работу по отливке свинцовых аккумуляторных пластин.

Любопытно, что с волной беженцев в Ташкент прикатила также отборная киевская и ростовская шпана. Эта публика без труда подделывала себе «ксивы» (документы) об освобождении от армейского призыва. Многие студенты были им знакомы, они часто появлялись в нашем общежитии. В трамваях часто наблюдали искусную «работу» этой публики. По вечерам часто были свидетелями жестоких картежных баталий.

Иногда, проигравшие уходили из общежития почти голыми.

Я не проучился в Ташкенте и одного семестра.

К нам на химический факультет пришли представители из Военно-Химической Академии и предложили поступить на ускоренный курс обучения. Я согласился. .

Г.К. - Сколько я ни встречался с участниками войны - «детьми врагов народа» и с фронтовиками из «семей раскулаченных», которые добровольно уходили на фронт, так и не могу понять причин, побудивших их принять подобное решение.

Например, я интервьюировал Гольбрайха, Рогозина, Либермана и других, относящихся к категории «ЧСИР» (Члены Семей Изменников Родины).

У всех в 1937 году расстреляли отцов и посадили в концлагеря матерей.

Эти люди, (и даже те из них, кто не подлежал призыву по возрасту и по «брони»), могли спокойно пережить войну в тылу.

Тем не менее, все они добровольно стремились попасть в армию.

Недавно прочел в Интернете воспоминания сына репрессированного известного партийного деятеля Пятницкого. Он был в армии разведчиком- диверсантом.

Или вот сейчас иногда пишут, что у Зои Космодемьянской родного отца в тридцать седьмом расстреляли.

Или, рассказывают, что ГСС ас-подводник Фисанович, знал, что его отца в 1939 году на допросе в харьковской тюрьме НКВД чекисты насмерть забили, и самого Фисановича хотели уволить с флота как «неблагонадежного», да только случай спас.

У этих людей, безусловно, отсутствовали основания быть слепыми фанатиками и особенно любить Советскую власть, но на фронте они геройски воевали на суше и на море.

Во время интервью с фронтовиками - «детьми репрессированных», эти люди избегали высоких фраз о долге перед Родиной в трудную минуту.

Но они и сейчас не жалеют о своем решении уйти на фронт, хотя всех их война сделала инвалидами.

Что было причиной такого добровольного порыва, по вашему мнению?

И.М. - Большинство людей, осознанно воевало против немцев, за свою землю, а не за коммунистов или за Советскую власть. Тем более это относилось к евреям.

Очень мало людей воевало - «лично за товарища Сталина».

У многих, в том числе и у меня, был особый счет к нему.

Я пошел в армию, чтобы воевать с немцами.

Советскому режиму я ничего не простил, ни тогда, ни сейчас.

Другая важная причина - совесть.

Идешь по улице, молодой и здоровый, и видишь безногого инвалида на каталке.

И становилось стыдно, что у тебя все в порядке, а ты на войне еще не был.

Короче говоря, чувствовал себя обязанным принять участие в справедливой войне.

Вообще, это большая тема для отдельного разговора.

Приведу еще только один пример. У писателя Виктора Некрасова есть прекрасный рассказ - «Случай на Мамаевом кургане». Там он с большой любовью и восхищением рассказывает о героическом командире батальона капитане Юрии Беньяше .

Комбат Беньяш погиб на Мамаевом Кургане в возрасте двадцати лет, и, как я слышал, он представлялся к званию Героя посмертно. Юра Беньяш был моим одноклассником. На Мамаевом кургане в Сталинграде его имя высечено на мраморе.

Его мать была репрессирована в 1937 год, поэтому Юра жил и воспитывался у своего деда, профессора медицины. Он был добрым интеллигентным еврейским юношей. .

После окончания школы в 1940 году пытался вместе с другим одноклассником Мишей Чернявским поступить на учебу в Киевское танкотехническое училище.

Мишу приняли, а с Юрой не стали на комиссии даже разговаривать.

Но когда началась война, Беньяш добровольно ушел на войну и сложил свою голову за Родину, которая лишила его матери..

А у Юры были все основания быть недовольным Советской властью.

Как выяснилось, уже после войны, родители у многих из двадцати восьми одноклассников, как и у меня, были репрессированы,. Почти все мальчики из нашего класса ушли на войну, и большинство сложили головы в самые первые дни войны: Яша Левин, Год Мирский, Лев Тартаковский, Миша Бабич, Ганя Энгель...

После войны удалось выяснить, как погиб Ганя Энгель. Он служил в береговой артиллерии на Ханко и погиб во время эвакуации гарнизона острова.

Г.К. - Каким было для Вас начало армейской службы?

И.М.- Я с трудом прошел медицинскую комиссию по зрению.

Наличие язвенной болезни я от комиссии скрыл.

Академия, в которую меня приняли, находилась тогда в Самарканде.

Разместили в огромном здании бывшей церкви. Трехэтажные досчатые нары.

Мне досталось место на самом верху. Кормили ужасно, мы постоянно испытывали голод, в особенности в связи с тяжелыми полевыми занятиями на открытой местности..

На мою большую ногу на складе сапог не нашлось. Мне выдали здоровенные ботинки и обмотки. Чтобы намотать портянки и обмотк,а затем надеть ботинки и встать в строй требуется большее, чем обычно, время.

Приходилось вставать немного раньше всех тех, кто носил сапоги. Если не укладывался в положенное время, старшина командовал -» Ботинки снять !Ложись!».

А затем вновь -«Подъем!» Но вскоре я освоил эту технику. Могу и сейчас намотать портянки или обмотки не хуже молодых солдат.

В первое время у меня не получался полный поворот по команде - «Кругом!».

Мои огромные ботинки затрудняли выполнение этой команды.

Ранней весной 1942 года Военно-Химическая Академия имени Ворошилова вернулась в Москву. Для продолжения учебы наш курс отправили в знаменитые Гороховецкие лагеря. Там мы стали испытывать голод еще сильнее. Приходилось собирать красную рябину и мерзлую картошку, грибы. У многих начались желудочные заболевания.

Однажды, когда я был дневальным по лагерю, из столовой, располагавшейся рядом, раздался необычный шум. Выяснилось, что группе из семи курсантов, сидевших за одним столом, после обычных - «Кому?» (вопрос доверенного при дележке хлебных паек) принесли кастрюлю с «супом». Кто-то зачерпнул половником содержимое и увидел, что в супе плавают всего несколько лапшинок. Все сидевшие за этим столом отказались, есть этот «суп». Вызвали дежурного по части . Тот, узнав в чем дело, вызвал дежурный наряд. Курсантам приказали снять ремни и обмотки и под конвоем отвели на гауптвахту. Вспоминаю один забавный случай. Несмотря на холодную погоду нас, заставляли сдавать нормы ГТО, включавшие в себя плавание и прыжки в воду с вышки.

Однажды нашу роту привели к бассейну. Мы поочередно взбирались на двухметровую вышку. Из всей роты остался один курсант, который еще не побывал на вышке.

Раздалась команда командира - «Курсант Похил, на вышку!». Он, не говоря ни слова, взобрался на вышку и прыгнул. Сразу пошел камнем ко дну.

Выяснилось, что плавать он не умел, хоть и был родом из Одессы.

Его быстро вытащили, а через день увидели на доске объявлений приказ начальника училища с объявлением благодарности курсанту Похилу за проявленное мужество.

Через много лет я узнал, что Похил стал крупным ученым в области порохов.

В связи с нехваткой командного состава на фронте, нас стали обучать стрелковым дисциплинам для подготовки общестроевых командиров. В первые же месяцы обучения упор делался на применение ОВ и на методы химической защиты. Осенью1942 года нас выпустили из ВХА.

Всем присвоили лейтенантские звания и распределили по боевым частям. Я получил направление в 700-й артиллерийский гаубичный полк, входивший в состав 16-ой артиллерийской дивизии РГК на должность начхима полка.

Г.К. - Где формировалась Ваша 16-ая АДП РГК?

И.М. - В г. Чебаркуле под Уфой. Одновременно в этом районе формировалось сразу несколько артиллерийских отдельных полков и бригад РГК.

Предполагалось, что наша дивизия направится под Сталинград.

Рядовой состав полка комплектовался в основном молодыми сибиряками.

Среди них было множество «указников», т.е. тех, кто успел получить тюремный срок за побеги из ремесленных училищ, за опоздания на работу на военных заводах и прочее.

Эти ребята провели совсем немного времени под влиянием «кадрового» уголовного мира, но все же некоторый «лагерный колорит» в полку еще долго сохранялся.

Пока их везли к нам в эшелонах, многие поменяли свою одежду на водку.

Некоторые ухитрялись продавать бабам на станциях куски тола, выдавая их за мыло.

К нам на формировку, несмотря на сильный холод, многие приезжали буквально, в чем мать родила. Наши тыловики на машинах подъезжали к эшелонам и раздавали новобранцам ватники, чтобы хоть как-то довести их до места дислокации.

Этот личный состав предстояло научить воевать, а, главное, приучить к дисциплине. Полк комплектовали122-мм пушками- гаубицами.

Для транспортировки орудий предполагалось использовать грузовики ЗИС-5. Оснащение полка автотранспортом произошло на станции Ясная Поляна под Тулой, куда полк был доставлен эшелоном из Чебаркуля.

Здесь личный состав разместили в землянках бывшего сталинского концлагеря расположенного в деревне Грумант, бывшего имения графского рода Толстых. Автомашины для нас прибыли на станцию Ясная Поляна. Тяжелые орудия на место погрузки в эшелоны мы тащили по заснеженной дороге около 2-х километров.

На счастье, нашему полку достались американские студебеккеры, которые стали для нас не только транспортным тягловым средством, но и жильем, баней и т.д.

Соседнему полку нашей гаубичной бригады достались отечественные ЗИС-5 на

резиновом гусеничном ходу. С этими машинами наши смежники здорово намаялись. Сразу,после разгрузки на ст. Пола, этот полк остался без транспорта, так как гусеницы соскакивали на первых метрах движения.

После формирования в состав дивизии входили разнокалиберные артиллерийские

бригады: минометная, 76-мм орудий, 122-мм орудий, 152 мм пушек.

Г.К. - Когда дивизия прибыла под Сталинград?

И.М. - Под Сталинград мы так и не попали.

Нас направили на Северо-Западный фронт, где в то время наш «великий стратег» в очередной раз решил закончить войну одноразовым мощным ударом.

Можно сказать, что эта операция полностью провалилась. Два месяца мы вели безуспешные бои под Старой Руссой. Бесконечная непрерывная стрельба и ожесточенные немецкие бомбежки и никакого продвижения вперед. Голод, холод. Кругом сплошные болота. Невозможно соорудить приличное укрытие или блиндаж.

Мы спали в основном в студебеккерах.

В кузове ставили печки, на дно настилали солому.

Особенно тяжело доставалось боевым расчетам и связистам.

Кругом трупы павших коней. Полное отсутствие приличных дорог, поэтому подвоз продовольствия ограничен. Основная еда - сухари и затируха из муки.

Люди страдали от авитаминоза. Большим деликатесом считалась сушеная картошка, но она к нам практически не попадала, ею кормили в основном начальство.

Пить приходилось из неглубоких ям, заполненных тало ли дождевой водой.

Как ни странно, моя язва желудка в те дни не давала о себе

знать. Здесь мы несли очень серьезные потери. Особенно быстро выбивало связистов. Им приходилось тащить на себе тяжелые катушки с кабелем под огнем. Сама техника связи была на редкость примитивной. Громоздкие телефонные аппараты не обеспечивали устойчивой связи. До сих пор вспоминаю, как в шалаше или землянке сидит «славянин» с трубкой, притороченной под шапку, и, подремывая, повторяет: «Ромашка, я - Сокол. Как слышишь?». Ответа нет. Кричит: «Выйди из землянки и пос…на заземление!» .

Такой «совет» помогал.

Нас заедали вши. В ходу была хохма: «откуда вам достать…?». От жилетки-«меховушки», брошенной на снег, отходила темная дорожка.…

Помыться горячей водой удалось только через два месяца в санпропускнике на станции .Бологое, через которую мы ехали на переформирование и отдых. У меня на плече образовался большой фурункул, который на отдыхе пришлось разрезать. .

След от него сохранился до сих пор.

Г.К. - Какие потери понес полк под Старой Руссой?

И.М. - Дожили до переформирования только около половины личного состава.

На отдыхе и пополнении полк дислоцировался в г. Ногинске под Москвой.

Здесь у меня начался сильный ревматизм, сопровождаемой высокой температурой. Распухли и болели колени. Двигаться некоторое время я не мог.

Выходила меня монашка, в доме которой был на постое.

Пришло пополнение - в основном нацмены из Средней Азии. Обучение полуграмотных людей, плохо понимающих русский язык, артиллерийским специальностям было непростым делом. И ездовыми их не пошлешь, коней у нас в полку не было .

А поставить наводчиком или послать такого человека, с трудом понимающего по - русски, во взвод управления - было категорически нельзя…

Г.К. - Сколько человек было в Вашем 700-м ГАП? Как Вы оцениваете потери,

понесенные полком?

И.М. - В нашем полку служило примерно 750- 800 человек, из них половина - расчеты орудий. Не будет большой ошибкой сказать, что за два с половиной года в полку поменялось как минимум два состава.

И это, невзирая на то, что наши орудия, как правило, ставились на позиции в 2-3 километрах от переднего края. Огонь нашего артполка велся с закрытых позиций

. Даже когда приходилось стрелять по танкам, нас все равно не выводили на прямую наводку. За войну у нас сменилось три командира полка, начальник штаба, неоднократно менялись командиры всех дивизионов.

В огневых расчетах в дивизионах к окончанию войны не осталось почти никого, кто воевал еще на Северо-Западном Фронте. Те же, кто остались невредимыми и продолжили служить в нашей части, считали заслуженными ветеранами полка.

Их было, не больше двух десятков человек. Я был одним из них.

Г.К.- Короткое время Вы были начхимом полка. Что входило в Ваши функции?

И.М.- Официально - это были обычные функции начальника химической службы, тренировка личного состава на случай химической атаки, обеспечение химразведки местности и так далее. В каждой батарее полка был свой химинструктор.

Особенно много внимания приходилось уделять сохранению противогазов.

Солдаты не очень дорожили ими. В основном использовали сумки от них, которые использовали в основном для хранения продовольствия.

Но, помимо штатных обязанностей, на мою долю всегда выпадало быть, как говорится, на подхвате, «затыкать собой все бреши и прорехи». На деле это выглядело так: «Марьясин, собери людей, или, передай такое-то распоряжение, или, иди на передовую, найди подразделение, которому нас придали, или, возьми солдат и прикрой фланг и т.д.». К лету 1943 года я стал помощником начштаба полка - ПНШ.

Г.К. - По Вашему мнению, существовала ли реальная угроза применения немцами ОВ или другого химического оружия?

И.М. - Этого точно я знать не могу, подобной информацией владели только в разведотделах. А на практике только один раз, под Брянском, нам сообщили, что немцы готовят химическую атаку . Ночью по тревоге был собран весь офицерский состав всей бригады. Было проверено наличие всех защитных средств, проведен инструктаж и учения. Больше подобных эпизодов я не помню.

Г.К. - Дивизия артиллерийского прорыва это подразделение обладающее огромной огневой мощностью. Как на деле выглядела артподготовка, проводимая перед масштабной наступательной операцией?

И.М.- По своей форме артподготовка чем-то напоминала симфоническое произведение, в котором разные группы инструментов вступают в установленной последовательности. Начало артиллерийского наступления обычно обозначалось «часом Ч».

К нему привязывались все действия артиллерии разных калибров.

Например, время «Ч+15» касалось артиллерии малых калибров, задача которой была обработка ближнего края противника. Затем в «Ч + 30 минут» вступала в действие крупная артиллерия. К ней подключались батареи тяжелых минометов, «катюши».

Это была грандиозная картина.

Г.К. - Как подсчитывался урон, нанесенный врагу дивизионами полка?

Все же 122-мм пушки стреляли с закрытых позиций .

И.М. - На каждую бригаду или полк отводился свой участок для поражения целей противника. После боя эта «подшефная территория» по возможности проверялась.

Например, в битве за Будапешт полк почти месяц вел огонь по определенному участку города (в Буде). Когда окруженная группировка немцев капитулировала, меня послали вместе с фотографом определить потери немцев от артогня полка .

Я помню такую картину. Над центральной площадью Буды в чердак высокого дома врезался большой немецкий транспортный планер. Его хвост нависал над тротуаром.

Не увее, что это было результатом именно нашей стрельбы.

Но в целом разрушения в центре города были очень большими.

Точно определить потери врага от огня наших орудий не представлялось возможным.

В связи с этим хочется рассказать, как иногда подсчитывалось число сбитых немецких самолетов, чему я был непосредственным свидетелем.

В соответствии со специальным приказом Сталина, зенитным расчетам и личному составу противотанковой артиллерии платили денежное вознаграждение за каждый сбитый самолет или подбитый танк. Для подтверждения этих фактов необходимо было иметь документ, подтверждающий боевой успех.

Как правило, такие документы давали командиры частей, в чьем расположении произошел этой бой . Например, на Курской дуге, насыщенность наших позиций зенитными частями была очень велика. Практически по каждому немецкому самолету, появившемуся над боевыми порядками частей, моментально открывался зенитный огонь из многих зенитных орудий. Небо покрывалось облачками от разрывов зенитных снарядов. Иногда зенитчикам удавалось сбить немецкий самолет, и мы, действительно, видели его падение . Через некоторое время в землянке штаба полка появлялся офицер зенитной части дислоцированной вблизи.

Спрашивал: - «Вы видели, как мы подбили такой-то самолет?» «Да, видели».

Зенитчик - «Тогда подпишите акт». - «Пожалуйста».

Через некоторое время появлялся еще один «сын лейтенанта Шмидта».

Подписывали акт и ему. Не жалко.

Так что количество подбитых немецких самолетов иногда подсчитывалось именно таким образом, согласно - «подтверждениям свидетелей боя.».

Г.К. - Кто командовал Вашей артиллерийской бригадой в 16-й АДП?

И.М. - Сейчас всех уже и не упомню. У нас комбриги часто менялись.

Но один из них, полковник Медведев, в памяти задержался намертво.

Огромного роста, с рябым лицом, он часто выдавал вслух такие фразы, что их потом передавали из уст в уста как «командирский фольклор».

Помню на подступах к Харькову, в районе села Казачья Лопань (на границе России и Украины) были очень кровопролитные бои .

Из штаба дивизии Медведева запрашивают - «Номер один, доложи, где твои «глаза» (НП)» . Он сразу отвечает в трубку телефона - «Мои глаза за Казачьей Лопанью».

С тех пор эта фраза стала нарицательной.

Говорили: « … у меня глаза вылезли за Казачью Лопань…».

Г.К. - Кто из командного состава полка Вам наиболее запомнился?

С кем из солдат и офицеров Вы были дружны? Расскажите подробно, если это возможно.

И.М. - Полком в 1943-1944 годах командовали погибшие впоследствии майор Спорыхин, и капитан Ларионов кадровый офицер- дальневосточник.

Начальником штаба полка был призванный из Ленинграда командир запаса, майор Соломон Борисович Кац, работавший на гражданке главным бухгалтером крупного завода. Это был всесторонне образованный порядочный человек и грамотный артиллерийский офицер, безупречно владевший всеми нюансами и тонкостями артиллерийского дела . Именно Кац забрал меня к себе на должность ПНШ.

Замполитом полка был майор Абросимов, плюгавый и низкорослый мужик, полуграмотный, но политически весьма подкованный.

Он привел к нам в полк первую женщину. Когда мы стояли на переформировании в Ногинске, Абросимов познакомился с молоденькой и смазливой 18- летней парикмахершей по имени Нина. Он сумел ее обольстить, обещал жениться после войны и уговорил ее уехать с нами на фронт. Она, несмотря на протесты матери, согласилась.

В 1943 году, в боях за Харьков под деревней Дергачи, Нинка (так ее звали у нас) погибла. Поехала на «виллисе» с ординарцем комполка на передовой НП, чтобы побрить и постричь заросших артиллерийских наблюдателей.

С собой прихватили термосы с обедом. Дело было днем.

Наблюдательный пункт располагался за большим стогом соломы на открытой местности. На подъезде к НП «виллис» был замечен. Немцы открыли ураганный огонь.

Нинка с ординарцем успели спрыгнуть в открытую щель.

Их накрыло прямым попаданием мины из шестиствольного миномета.

Потом нашли только остатки бритвенных принадлежностей.

Обоих похоронили их в деревне Дергачи. Замполит Абросимов был безутешен.

В отличие от замполита, парторг полка был уважаемым человеком.

Остроумный порядочный человек, в возрасте около 50 лет .

Сильно хромал, ушел на фронт добровольцем, кажется, с Урала.

Заместителем командира по строевой части был подполковник Михаил Александрович Роговицкий. Очень толковый артиллерист, закончивший еще до войны Артиллерийскую Академию. Имел высшее в полку воинское звание - подполковник.

Командир полка, Ларионов, будучи только в звании капитана, очень «ревновал» его, и старался держать Роговицкого все время исключительно на передовых наблюдательных пунктах. Роговицкий был великолепным профессионалом, умел прекрасно готовить данные для стрельбы. В штабе полка мы его почти не видели.

Михаил Александрович был очень демократичным и непритязательным человеком, даже чересчур мягким для военной профессии, никогда не унижал подчиненных, не изображал из себя барина, и не терпел холуев.

Солдаты его уважали за то, что делил наравне с ними все невзгоды и опасности.

После войны я случайно встретил Роговицкого в Москве.

Он уже командовал артиллерийской дивизией в ГСВ в Германии.

Пребывал всего лишь в полковничьем звании. Наверное, стать генералом ему помешала излишняя демократичность и интеллигентность.

На Украине в районе города Чечельник погиб мой друг, украинец, ПНШ-1 капитан Василий Ильюша. Высокий голубоглазый блондин, смельчак, красавец и умница.

Он был неотразим для женщин, которые «теряли голову» увидев красавца-капитана.

Он это знал, и широко пользовался своей притягательностью.

Василий погиб во время рекогносцировки вместе с группой других офицеров.

Четыре человека ехали на «виллисе» по недавно разминированной саперами заснеженной дороге. Водитель мшны решил пропустить встречную подводу и свернул с дороги в сторону. А на обочине дороги саперы оставили под снегом горку снятых мин…

Это была незаменимая потеря для полка…

На другой день, все то, что удалось собрать на месте трагедии, мы похоронили.

Гробы установили в кузове студебеккера.

Многие приходили проститься со своими боевыми товарищами.

Вместе с Ильюшей погиб и командир дивизиона, капитан Шадрин, любимый всем полком. Шадрин был веселым остроумным человеком, имевший свои присказки на все случаи жизни. Он говорил мне - «Марьясин, у тебя сельсовет (голова) хорошо варит». Вот и сейчас вспоминаю его стоящим перед глазами в зимних варежках, пришитых ординарцем по краям к слишком короткой тесемке.

Его руки в рукавицах были всегда подняты почти на уровень пояса…

Очень близким и большим моим другом был начальник связи полка, сибиряк, капитан Василий Крючков. Его тяжело ранило в Румынии.

Крючков лежал на носилках и ждал отправки в тыл. Я пришел проститься с другом.

Он сказал - «Возьми мою фуражку. Носи ее на память».

К концу войны из всех старых друзей остался в полку целым и невредимым только лейтенант Власов, наш топограф из взвода управления.

Он до войны успел закончить пару курсов университета, был очень начитанным парнем, с ним было очень интересно общаться . В соседнем артполку я дружил с лейтенантом Иваном Джубка, с которым после войны и до демобилизации много поездили по Австрии на приобретенном мною мотоцикле.

Но были в полку и такие люди, с которыми, даже живя после войны в одном городе, не хотелось встречаться. Был у нас такой командир батареи, капитан Неволин, после войны подавшийся в руководящие советские работники. Заносчивый, надменный офицер.

Г.К. - Судя по Вашему рассказу о гибели парикмахера Нинки, Вы были настроены категорически против того, чтобы женщины находились в боевых частях?

И.М. - В условиях войны, в боевых частях - безусловно против .

В тылах или в большом армейском штабе - машинистки, поварихи, связистки, техобслуга могут оказаться весьма полезными.

И в зенитных подразделениях, подразделениях связи, в легкой авиации женщины проявили себя с самой лучшей стороны.

Но направлять женщин в стрелковые и артиллерийские полки, практически на передний край, было неразумно и негуманно. Грязь, пот, вши, мат, потери - это не для женщин.

Нужно ли было женщине находиться среди всего этого?

У нас однажды произошел один вопиющий случай. В середине войны в полк после окончания каких-то специальных курсов прибыла девушка лет двадцати в звании младшего лейтенанта на «канцелярскую» должность в штаб. Естественно, она сразу привлекла внимание изголодавшихся солдат. Ее взял под свою опеку начальник штаба.

Вначале бойцы потешались над ее напускной наивностью. На ее вопрос - «Что такое ППЖ?», (походно-полевая жена), «дежурный полковой юморист» неизменно отвечал - « ППЖ - это пистолет -пулемет железный!».

Ее доводили пением двусмысленных частушек, например, про птицу гага, сидящую в гнезде и так далее. Ее пребывание в полку было недолгим.

Где-то на Украине ее нашли изнасилованной в кукурузном поле.

Шум, поднятый по этому поводу, быстро утих. К нам она больше не возвратилась.

И последней, третьей женщиной служившей за войну в нашем полку, была санинструктор Лиза, полная немолодая женщина, которая особым вниманием мужчин не пользовалась. В конце войны ее наградили медалью «За отвагу».

Некоторые из полковых «хохмачей», «доставали» санинструктора шедеврами фронтового фольклора и острили при встрече с ней : «Лиза! Не жалей п…., заработай на «Звезду»!».

Г.К. - Как кормили солдат и офицеров полка?

И.М. - До того момента, пока мы не пересекли границу Советского Союза, наше питание было скудным. Офицеры раз в месяц в доппайке получали банку рыбных консервов, пачку печенья, кусок колбасы и еще что-то.

И не было почти никакой разницы между питанием офицеров штаба и котловым довольствием солдат на батареях .

У нас шутили - «Что такое офицер? Это солдат + доппаек».

От постоянного ощущения «легкого» голода такой «довесок» не спасал.

У нас в штабе полка был повар, средних лет мужик с пудовыми кулаками по фамилии Лапиков. До войны он работал шеф-поваром ресторана во Владивостоке.

Свои кулинарные таланты он смог реализовать только после того, как мы пересекли западную границу страны. В Румынии он готовил изумительно вкусное пюре из фасоли. Тушенка -«второй фронт» была у нас в котелках редким гостем.

Мясо на передовой впервые появилось в Венгрии. Было много бесхозных коров.

Видел, как Лапиков подошел к одной из них и убил ударом кулака. В тот день штаб полка и взвод управления пировали жареным мясом.

Г.К. - «Наркомовские сто грамм» в полку выдавали регулярно?

И.М. - Выдавали. Но для меня это было не очень необходимым.

Я вообще пить не особо любил, к алкоголю относился без особого трепета.

В связи с алкогольной тематикой, хочу рассказать, чему был неоднократным свидетелем. Как известно, в Румынии и Австрии, виноделие было очень распространено. Солдаты, узнав, что где-то рядом находится винный погреб или завод, немедленно спешили туда. Увидев огромные бочки с вином и, не трудясь над открытием большого крана, стреляли прямо в бочку. Набирали вино в котелок или в каску, а остальное рекой выливалось на пол. Нередко наблюдали мертвых солдат, захлебнувшимися вином и лежавших в луже на полу…

После получения сообщения об окончании войны, когда колонна полка находилась по дороге в Чехословакию, началась повальная пьянка, на всех уровнях и во всех подразделениях. Бывали дни, когда умываться приходилось вином, а не водой.

В эти дни многие солдаты и офицеры погибли из-за алкоголя. Мосты на горных дорогах еще не успели восстановить. Пьяные бойцы и офицеры на машинах или мотоциклах разгонялись на ровном месте и, не видя, что впереди разбитый мост, разбивались на развалинах. Издавались специальные распоряжения&ns; с целью предотвращения подобных инцидентов. Но это мало помогало. Так что немалые потери уже после окончания войны, в мае 1945 связаны с алкоголем, а не с реальными боями.

Г.К. - Что Вам наиболее запомнилось из боев в Румынии в 1944 году?

И.М.- Наша 16-ая АДП почти всю войну была придана 2-му Украинскому Фронту.

Нас перебросили в Румынию из района Могилева - Подольского, вместе с другими частями 2-го Украинского фронта. Мы остановились в междуречье Днестра и Прута. Однажды нам повстречались голодные и изможденные евреи, уцелевшие в гетто Трансистрии. Сердце разрывалось от боли и жалости, глядя на эти живые скелеты стариков и детей. Наш полковой врач, тифлиский армянин Вачек Минасян, организовал оказание медицинской помощи несчастным узникам. Мы накормили этих измученных людей со своей полевой кухни, каждый отдавал им все свои съестные припасы…

Вскоре поступил приказ на переправу через Прут. Здесь мы попали под авиационный налет. Рядом со мной ранило солдата, который в отчаянии говорил - «Эх судьба, до чего обидно. Вот же виноградники, отсюда видно, а я даже румынского вина не попробую!». Зашли в Румынию. Поначалу не было никакого серьезного сопротивления.

Румынская армия бросала свое снаряжение, бежала или сдавалась в плен.

По обочинам дорог приходилось видеть брошенные артиллерийские орудия вместе с запряженными волами.

Мы понимали, что такая армия уже не была достойным противником.

Мы продвигались по румынским дорогам вперед по 30-40 километров в день.

На одной из стоянок, возле какой-то реки, произошел такой интересный случай.

Солдаты привели в штаб полка мальчика лет 12 в сопровождении пожилого румына, одетого в старую армейскую форму. Мальчик что-то лопотал и непрерывно плакал.

Никто понять его не мог. Наконец его привели ко мне, зная, что я могу объясниться по-немецки. Может, мальчик тоже знает этот язык.

Оказалось, что он знает, и не только немецкий, но английский и французский.

Советский Союз в это время уже подписал договор о капитуляции Румынии и стал с ней сотрудничать. Как выяснилось позднее, мальчик был сыном аристократа, члена нового румынского правительства. Он приехал мыть машину отца к реке вместе со слугой. Тут его и «захватили» наши солдаты. По возможности я успокоил мальчика.

Обещал, что ничего с ним не случится. Он вцепился в мою руку и умолял поехать с ним домой, где его ждут и волнуются родители. Меня с ним не отпустили.

Поехали: «гроза шпионов» - наш начальник Смерша, еще кто-то из полкового начальства. Приехав из гостей, эти люди не могли очухаться, от увиденного ими богатства и изобилия. Все были навеселе и хорошо одарены.

Чтобы закончить румынскую тему, стоит вспомнить один эпизод, демонстрирующий боевые способности румынской армии. Перешедшая на сторону союзников Румыния организовала собственные вооруженные силы.

Некоторые подразделения, в том числе и артиллерийские, придавались в помощь советским войскам. Нашему полку досталось для поддержки какая-то румынская артиллерийская часть.

При очередной артподготовке мы увидели, как снаряды этой части в основном падают в наше расположение. Помню, что наш командир полка кричал по телефону начальству, что он просит убрать румын к «такой-то матери», и воевать он будет сам, за них и за себя.

После недельного непрерывного движения вперед, мы вдруг увидели перед собой поля, усеянные нашими сгоревшими танками.

Выяснилось позднее, что здесь немцами была расстреляна с воздуха целая танковая армия (кажется, под командованием генерала Кравченко). Эта армия, не встречая немецкого сопротивления, вырвалась вперед без пехотного и зенитного прикрытия.

Поплатились за легкомыслие и глупость…

Большое начальство скомандовало занять оборону и готовится к новому наступлению.

Нас поставили в оборону . Три недели мы простояли на каком-то рубеже.

Спали в вырытых землянках с невероятным количеством блох.

Невдалеке от нас - бедные румынские хаты, мазанки крытые соломой. Было тепло. Ночью даже спали на воздухе. Пистолет, вместо подушки, под голову.

А вокруг - ночная тишина, звездное небо, и кто-то поет красивые украинские песни.

Но вскоре нас перебросили с этого «курорта» на границу с Венгрией.

В горах, кажется, это были Восточные Карпаты, полк понес тяжелейшие потери, в основном от ударов немецкой авиации. Полк двигался по узким горным дорогам, и был практически беззащитен перед вражеской авиацией.

Наконец, мы вырвались на венгерскую равнину, и двигались до самого Будапешта.

Здесь началась тяжелая битва за город, продолжавшаяся около двух с лишним месяцев. Полк принимал участие в ликвидации окруженной немецкой группы войск в Будапеште .

Г.К. - Как использовался Ваш гаубичный полк в Будапештской операции?

И.М. - В уличных боях наши гаубицы почти не принимали участия.

Тяжелой артиллерии нечего делать в городских боях. Расчеты сразу выбывали из строя из-за снайперского огня противника из каждого подвала и окна.

Полк занял позиции в районе восточной окраины Пешта.

Отсюда велся огонь по немецкой группировке укрывшейся в Буде .

На передовой находились только разведчики и связисты полка, а также офицеры штаба. Мне приходилось часто быть на передовой в те дни.

Центр Будапешта был сильно разрушен, но Буда особенно.

Были разрушены все мосты через Дунай. Я был свидетелем бомбардировки Будапешта американскими «летающими крепостями». Многие десятки самолетов союзников шли на большой высоте и не снижались над целями. Зрелище было страшное.

Американцы бомбили район парламента. От самого парламента остался только остов здания. Бомбы падали с большим разбросом, и мы, находясь на другом берегу Дуная, боялись, что бомбардировка заденет и нас. От таких бомбежек не было спасения.

В Будапеште наш 700-й ГАП понес серьезные потери. Солдаты погибали не только от бомбежек и артобстрелов. Из окон и подвалов нам постоянно в спину стреляли венгры - «салашисты». Венгры воевали против нас также стойко и мужественно, как и немцы, если даже не лучше них.

В марте месяце мы снова пошли вперед .

Г.К. - В знаменитое отступление под Балатоном Ваш полк не угодил?

И.М. - Можно сказать, что почти нет. Мы стояли на фланге.

Основные бои за Балатон шли в зоне 3-го УФ, принявшего на себя&nbs;основной удар немцев во время их контрнаступления.

Но об этой трагедии под Секешфехерваром мы еще долго помнили. Кстати, солдаты выговаривали название города по-своему - «Серешь-веришь, секель вариш»

За эти бои меня наградили орденом Красной Звезды. Дело было так.

Полк был направлен на прикрытие немецкого прорыва.

Я с ординарцем пошел искать соседей на флангах, а именно, пехотную часть, которую мы должны были поддерживать огнем. Дело было ночью.

Прямо на нас бежали отступающие солдаты из-под Балатона.

Стоял такой дикий бардак, что ничего было невозможно понять .

На мне была шапка из серого каракуля, похожая на полковничью папаху.

Из - за этой шапки они меня приняли в темноте за большого начальника и слегка притормозили. Я закричал: «Вы куда, сволочи, драпаете!? Стоять! Занять оборону!». Шел непрерывный немецкий обстрел по району нашей дислокации.

Попали под залпы шестиствольных минометов и чуть не отдали Богу душу.

Когда в штабе узнали про этот эпизод, меня представили к ордену.

Однако погибать под гусеницами немецких танков на Балатоне нам не пришлось..

А дальше мы наступали на Австрию.

Уже не было на нашем участке больших кровопролитных тяжелых сражений . У многих появилась реальная надежда остаться в живых.

В австрийских деревушках как будто не было войны. Видели, как австрийские бауэры, запаслись продовольствием - на три «ближайших пятилетки».

С едой у нас больше проблем не было.

Г.К. - В Австрии немцы уже не оказывали ожесточенного сопротивления?

И.М. - Почти нет . С боями под Харьковом конечно не сравнить.

На участке нашего полка серьезной войны уже не было.

Чувствовалось, что победа уже не далека. Были в основном потери при прочесывании горно-лесистой местности, и в деревнях, в которых пряталось множество немецких «окруженцев». В последний день апреля меня чуть не убило.

Прочесывали какой-то австрийский населенный пункт. Вроде все тихо. Остановились с кем-то из офицеров, закурили, о чем-то разговариваем.

Вдруг хлопок и пуля пролетает рядом с виском. Напротив нас сарай, и из него виден дымок от выстрела. Всадил в этот сарай целый автоматный диск.

Осторожно заходим внутрь сарая. Там три убитых немца.

А ведь могли бы сдаться в плен и остаться в живых…

Г.К.- Сам факт, что Вы из семьи репрессированных вызывал к Вам повышенное внимание со стороны Особого Отдела?

И. М. - Никто в полку не знал, что я из семьи «врагов народа».

Думаю, что если бы и знали, то никакого «сверхпристального » внимания на это бы в середине войны не обратили. По документам я шел как сирота.

Но наш полковой «особист», «товарищ» Колесников, кстати, в непомерно высоком для своей должности звании майора, почему-то уделял мне особенное внимание.

Был он редкостным подонком, пьяницей и трусом.

Зато был главным собутыльником начальства.

Под Брянском в лесу не поленился подобрать какую-то штабную бумажку, использованную мной по туалетной надобности, и не погнушался принести ее в штаб, демонстрируя ее, как пример падения дисциплины и потери бдительности офицерами полка. Почему-то он считал себя дико остроумным. Вот одна из его «шуток».

Первое апреля 1944 года. Трое суток почти без сна. Полковая колонна завязла в неописуемой грязи украинских дорог. Ночью поднимается брезент студебекера, и ординарец Колесникова передает мне приказ - «Немедленно явиться в штаб!». Вытаскивая сапоги руками из грязи, прошел с трудом два километра до штаба . Доложил командиру полка о прибытии. Вдруг из-за его спины высовывается наш чекист, и я слышу от него поздравление с 1-м Апреля.

Фактически не участвуя в боях, он ходил весь в орденах.

Г.К . - Случаи явной трусости или «самострелы» в полку были?

И.М. - Очень редко. Конечно, в полку были всякие случаи, но в основном люди воевали честно. Иногда попадалась «паршивая овца».

По прибытию на Северо-Западный фронт, молодой лейтенант, командир взвода управления, впервые попав на фронт, не выдержал напряжения, и выстрелил тайком себе в кисть руки. Но пороховой ожог на руке остался.

«Самострела» отправили в штрафбат.

Г.К. - Ваша оценка «ленд-лизовской» техники?

И.М. - Я тут недавно сел за воспоминания о жизни, и, среди прочего, написал одну маленькую вещь, называется - «Ода студебекеру» Там я полностью выразил свое мнение по этому вопросу. Если хотите, опубликуйте вместе с интервью.

Г.К. - Как обстояло дело с «трофеями»?

И.М. - Время нас уже поджимает, пора закругляться на сегодня .

Вместо ответа я вам дам мой рассказ - «Австро-венгерские воспоминания». Там трофейная тема немного затронута. Можете напечатать его полностью.

Г.К. - Какой эпизод войны Вы вспоминаете с улыбкой?

И.М. - Таких «веселых случаев», если честно, было очень мало .

Вот один не слишком смешной случай. Когда освобождали украинские города, то полевые военкоматы моментально организовывали призыв населения в Красную Армию. Проезжая мимо окраины большого села, мы увидели большую очередь людей, ждущих призыва и толпившихся возле здания, на фасаде которого сохранилась предвоенная вывеска «УкрМясо». Очень символично…

Подумал тогда, что это относилось и к нам…

По большому счету, никаких по настоящему радостных воспоминаний, война у меня в памяти не оставила.

Когда в конце 1946 года после речи в Черчилля в Фултоне в воздухе снова запахло войной, я все время с грустью и тревогой думал, неужели снова придется пройти через всю эту кровь, через смерти друзей, через все невзгодыииспытания военного лихолетья…Снова увидеть поля сражений заваленные трупами солдат, «пушечным мясом». И жить от этих мыслей не хотелось. Нет ничего ужаснее и страшнее войны…

АВСТРОВЕНГЕРСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

После окончания тяжелых уличных боев за Будапешт в 1944-45 г г., в которых наш 799 гаубичный артиллерийский полк принимал самое активное участие, наступила некоторая передышка. Несколько недель полк оставался в городе. Многие солдаты и офицеры, устав от боев, получили возможность расслабиться и отвлечься от сугубо военных - -и хоть немного заняться личными делами, включая встречи с красивыми венгерским девушками и организовать вещевые посылки домой. Хочу рассказать об одной истории, случившейся со мной в Будапеште в период этого непродолжительного затишья. Известно, что Венгрия, благодаря развитому животноводству, славилась производством различных кожаных изделий. В Будапеште даже во время войны еще сохранились склады качественной кожи. Они частенько навещались воинами Красной Армии, которые быстро «наводили там порядок». Я был абсолютно нищим офицером. Все мое имущество умещалось в одном вещмешке, а тут появилась реальная возможность стать обладателем кожаного пальто. Прежде это было абсолютно неосуществимой гоголевской мечтой. Портного долго искать не пришлось. Молодой венгерский портной охотно взялся сшить пальто из имеющейся у него желтой кожи, которая больше подходила для пошива обуви, чем для пальто. В качестве подкладки было использовано грубое солдатское одеяло. Когда я, как было оговорено, пришел за заказом через несколько дней, то оказалось, что до меня портного навестили солдаты в поисках кожи. Они увидели на столе кожаные рукава и прихватили их с собой, за отсутствием чего либо другого. Почти готовое пальто без рукавов портной успел куда-то спрятать. Он был сильно огорчен случившимся. Для изготовления новых рукавов предложил остатки какой-то другой, значительно более грубой, кожи, к тому же не совсем того же цвета. Выбора не было, я согласился. В результате стал обладателем желанного изделия с «неродными» рукавами. Это пальто я привез с собой после демобилизации в Москву и долго носил его в студенческие годы, пока не представилась возможность заменить рукава на более подходящие. В этом замечательном пальто я предстал, пред очи моей будущей тещи, которая вместе с другими качествами рекомендовала меня своей дочери как «высокого еврейского юношу в кожаном пальто» Интересным свойством пальто было то, что его можно было поставить на пол. Эта его особенность была предметом постоянных шуток, поскольку жилья у нас не было еще очень долго, а тут - готовая палатка.

Аккордеон. Эта история также случилась в Будапеште примерно в то же время, что и предыдущая. Я имел к ней лишь косвенное отношение. Она случилась с одним знакомым офицером моего полка, назовем его Виктором. Я имел неосторожность познакомить его со своей знакомой венгерской женщиной - женой известного музыканта, игравшего до войны в кабаре. Во время нашего знакомства он служил в венгерской армии. Этот человек был обладателем уникального аккордеона огромных размеров. Таких инструментов, со слов жены, в Будапеште было не более чем нескольких штук. Виктор, узнав от меня о наличии удивительного аккордеона, попросил взять его с собой, чтобы поглядеть на инструмент. Как выяснилось позднее, Виктор был большим любителем музыки, умел хорошо играть на баяне. Вид аккордеона поразил его воображение. Он пробовал звучание инструмента в различных регистрах, нажимал разные клавиши, но играть на нем не сумел. Мы ушли. Прошло несколько дней. Встретив меня в части, Виктор произнес загадочную фразу. «Илья, все в порядке». На вопрос, что «в порядке?», он взял меня за руку и завел в штабную машину. Подняв крышку длинной скамейки, стоявшей по борту машины, вынул большой сверток, обернутый каким-то покрывалом. Развернув покрывало, он показал мне тот самый аккордеон. Я совершенно остолбенел и потребовал немедленно вернуть аккордеон хозяйке, пообещав доложить обо всем начальнику штаба полка. Как оказалось, для начальника штаба это не было новостью . По- видимому изъятие инструмента проходило с его согласия. Так аккордеон остался в полку. Из рассказа Виктора, «операция» проходила так. Вместе с еще одним солдатом они организовали «комендантский патруль». На руку солдата был надета красная повязка с соответствующей надписью. Этот фиктивный патруль навестил знакомый дом. Вначале вошел Виктор, знакомый хозяйке. Он попросил аккордеон, чтобы поиграть на нем, как делал это прежде. Она, ничего не подозревая, выполнила просьбу.. Другой участник «патруля», увидев в окно, что первая часть операции провдна успешно и что на коленях у Виктора уже находится аккордеон, вошел в дом и потребовал от «нарушителя» следовать за ним вместе с инструментом. Виктор, понуря голову, подчинился приказу. Эта история имела продолжение. Впоследствии Виктор с аккордеоном не расставался. Он хорошо его освоил, разучил музыкальные произведения разных жанров. Помог прежний опыт игры на баяне. Мы часто слышали его на разных полковых посиделках.

После окончания войны начались повальные пьянки, на всех уровнях и во всех подразделениях полка, дивизии и т.д. Случилось так, что наш командир полка пригласил в гости вышестоящего командира бригады. Естественно, что, командир полка захотел, похвалиться перед начальством музыкой Виктора. Покидая полк, гость распорядился, чтобы с завтрашнего дня Виктор вместе с аккордеоном перешел в распоряжение штаба бригады. Аналогичная история произошла и с вышестоящим командиром дивизии. И так далее...

В конце концов, Виктор оказался во фронтовом ансамбле, выступавшем во многих частях нашего 1-го Украинского фронта. Перед началом всеобщей демобилизации какой-то большой начальник приказал Виктору упаковать аккордеон и отправить почтой ему домой. Будучи дисциплинированным человеком, Виктор в точности исполнил приказ. Разобрал аккордеон и по частям (голоса отдельно), отправил его, но не по указанному начальником адресу, а по своему собственному. Об этом я узнал из его письма. Так закончилась эта история. Думаю, что на первых порах после демобилизации аккордеон послужил хорошую службу своему хозяину. Ну и слава Богу!.

Мотоцикл. После окончания войны мой артиллерийский полк был расформирован и вместе со многими другими офицерами меня перевели в другое подразделение, дислоцированное на территории Австрии в бывшем большом немецком военном лагере Алленштайг, вблизи чехословацкой границы. Все мы чувствовали приближение скорой демобилизации. Естественно, это обстоятельство никак не способствовало укреплению воинской дисциплины. У нас появилась возможность поездить по Австрии и устраиваить свои личные дела. В Австрии даже в то время было несложно приобрести мотоцикл, что было моей давней мечтой. Во-первых, до войны здесь было налажено производство мотоциклов. Гаражи были заполнены старыми мотоциклами, не имеющих хозяев. Почти несбыточная мечта могла осуществиться . Я ничего не понимал в этой технике и даже не умел водить мотоцикл. Тем не менее, твердо решил увезти с собой на родину мотоцикл. С этой целью я обратился к старому знакомому - венскому полицейскому. Он взялся помочь мне. Мы вместе поехали к знакомому владельцу гаража и выбрали у него мотоцикл марки NSU с объемом цилиндра 250 мл. Я честно расплатился с хозяином, добавив к деньгам подарок в виде металлического портсигара с встроенной зажигалкой и монограммой: «Дорогому генералу (имя рек) от товарищей». Он был куплен у кого-то из офицеров полка. Хозяин гаража был очень доволен свершившейся сделкой, поскольку никаких торговых операций уже давно не проводил. Мы вышли с покупкой на улицу Вены. Завели машину и уселись на нее - полицейский впереди, я сзади. Поехали на его квартиру. По приезде мне наскоро были показаны все рычаги управления. Я также обучился заводить машину. Как не странно, оказался способным учеником и всего один раз в самом начале вождения чуть не задавил пожилого австрийца, когда мотоцикл выскочил из-под моих ног. На утро мне предстояло самостоятельно ехать в свою часть. Для этого следовало по улицам Вены добраться до вокзала, погрузить машину в вагон и доехать по железной дороге до моей станции Алленштайг. По прибытии я должен был самостоятельно добраться до своей части. Как ни странно, я осуществил всю эту операцию без заминки, несмотря на то, что никогда ранее не садился на мотоцикл. Мечта осуществилась. Я стал владельцем изумительной спортивной машины, легко развивавшей скорость 120-150 км/час с двумя пассажирами. Она была почти новой, оборудована хорошей фарой и всякими никелированными приборами. Я был на небе от счастья. Теперь предстояло получить разрешение на вождение мотоцикла, что даже в то время было необходимым. Для меня лично сложность этой операции была особенной. Дело в том, что я с самого рождения классический дальтоник, не различающий зеленого и красного цветов. Зная, что по приезде в Россию, мне придется пройти медицинскую комиссию для проверки зрения, я на всякий случай запасся какой-то справкой из штаба части о том, что мотоцикл марки NSU № … принадлежит мне. После начала демобилизации, мы погрузились в эшелон, состоящий из больших товарных вагонов. В середину одного из таких вагонов был установлен мой любимец. Эшелон поехал в направлении Украины. На границе в вагон вошли пограничники и, увидев лакомую поживу, потребовали документы. Тут вмешались мои попутчики - демобилизованные солдаты и сказали пограничникам несколько теплых слов, после которых те выскочили из вагона, не оборачиваясь. По приезде в Киев, где жили мои родственники, солдаты помогли вытащить машину из вагона, и я поехал по улицам хорошо знакомого города, где прошло детство и юность. Мне предстояли значительно более сложные задачи, а именно получить права на вождение, найти место для хранения и зарегистрировать мотоцикл. Этим я и занялся после прибытия машины в железнодорожном контейнере в Москву. К этому времени я уже стал студентом Менделеевского института и жил в общежитии. Хранение мотоцикла в коридоре общежития быстро закончилось. Нашлись какие-то подвалы, склады. Я несколько раз ездил по Москве, не имея прав, преимущественно ночью. Но скоро это закончилось. Меня поймали на Садовом кольце, отвели в отделение милиции и составили протокол. В течение довольно долгого времени я пытался получить права. Но тщетно. Неизменно проверка заканчивалась в глазном кабинете. Попытка подставить вместо себя другого человека привела к плачевным результатам и даже скандалу. Ничего другого не оставалось, как продать моего любимца. Немедленно нашелся покупатель - сын какого-то профессора. Мотоциклом профессор предполагал ублажить своего отпрыска и этим отвлечь от каких-то неблаговидных дел. Сделка состоялась как раз накануне денежной реформы. Деньги, полученные за мотоцикл, в одночасье превратились в пшик. Так закончилась эта эпопея.

ОДА СТУДЕБЕККЕРУ

Начну, пожалуй, со своих давних впечатлений от знаменитой книги маркиза Де Кюстина «Николаевская Россия». Автор, среди прочих наблюдений, обратил особое внимание на качество русских дорог во время своего кратковременного пребывания в России в 1839 г. С тех пор прошло много лет, но проблема бездорожья в России так и осталась нерешенной. В 11 (2003 г) журнала РФ Сегодня говорится :«Россия, которая боролась с любым врагом с Востока, с Запада, с Севера и с Юга, никак не может решить проблемы бездорожья.».

В свежей московской телевизионной передачи в ноябре 2006 г довелось услышать, что основной причиной вечного русского бездорожья заключается в том, что деньги, ассигнуемые на строительство дорог, легче всего разворовывать.

Очевидно, что в военные годы проблема коммуникаций и свободы передислокации войск является одной из основных для успешного завершения любой операции, в особенности, в условиях абсолютного бездорожья на севере страны и на Украине.

После окончания военного училища в звании лейтенанта я был направлен в формирующийся 700 гаубичный артиллерийский полк, входивший в состав 16 артиллерийской дивизии РГК.

Эта дивизия, кроме других артиллерийских подразделений, имела в своем составе бригаду, состоящую из 3-х одинаковых полков 122 мм гаубиц.

Новая дивизия предназначалась для усиления Сталинградской операции.

Формирование гаубичной бригады происходило в районе Ясной Поляны под Тулой недалеко от фамильной усадьбы Толстых в деревне Грумант.(личный состав полков размещался в землянках огромного сталинского концентрационного лагеря.) . Полковые орудия перед отправкой на фронт следовало укомплектовать тягачами. Командованию бригады предстояло выбрать для каждого полка вид тягача, а именно: американский студебеккер или ЗИС на гусеничном резиновом ходу. Для укомплектования всех полков бригады американских машин в то время не хватало. Командир бригады вынужден был разыграть жребий между командирами полков после того, как они чуть не подрались, желая получить гусеничные машины, предполагая, что в условиях бездорожья Северо-Западного фронта, куда нас направляли, гусеницы более проходимы. А далее произошло следующее. Получив команду на погрузку полка в эшелон, стоящий на железнодорожной станции Ясная Поляна, солдаты и офицеры полка на руках по заснеженной дороге тащили орудия к месту погрузки. Нашу бригаду направляли на Северо-Западный фронт в район Старой Руссы. Именно здесь, где «великий стратег» решил одномоментно успешно закончить войну, собрав в мощный кулак отборные хорошо экипированные части. Разгрузка всех трех полков проходила на маленькой ж.д. станции Пола (пассажиры, едущие в Эстонию из России, проезжают эту станцию) абсолютно разрушенной немецкими бомбардировками. Одному из полков бригады, которому «на счастье» достались гусеничные ЗИСы, удалось после выгрузки продвинуться на расстояние около 200 метров от станции.. Резиновые гусеницы при движении по снегу свалились с колес (дело было в начале 1943 г.). Таким образом, один из полков бригады на время вышел из строя, не сделав ни одного боевого выстрела. Наш 700 полк, укомплектованный студебеккерами, успешно выгрузился и двинулся к месту дислокации. Студебеккеры полка тащили тяжелые гаубицы, тройной боезапас, орудийные расчеты и многочисленное полковое хозяйство. Своим ходом полк прибыл к месту дислокации возле несуществующих деревень Слугино и Галузино (из-под снега возвышались только печные трубы).

Место расположения деревень было отмечено только деревянным указателем на въезде.

Несколько слов из истории машин, о которых идет речь. Машины студебеккер поставлялись в СССР в годы войны в рамках известной программы военной помощи ленд-лиз. Общая сумма поставок по ленд-лизу составила около 11.5 млрд.долларов. Западные страны (главным образом Америка и Англия) поставили в СССР около376 тысяч транспортных средств, что соответствовало около 70% всего армейского автотранспорта. Основную часть поставляемых автомобилей составляли студебеккеры разных моделей. Они предназначались главным образом в качестве тягачей для артиллерии.. Машина имела изумительную проходимость благодаря 3-м ведущим мостам ( 2 сзади, 1 впереди). Мощность двигателя машины 95 л.с. Запас хода около 400 км. Она была специально оборудована бортами высотой около 1 метра, что позволяло максимально использовать грузоподъемность автомобиля (до 5 тонн вместо запланированных 3,5 тонн).

По бокам внутри кузова были установлены откидные скамейки для пассажиров. Некоторые машины снабжались замечательным приспособлением, предназначенным для самовытаскивания завязшей машины. Оно состояло из специальной лебедки устанавливаемой впереди капота на специальной консоли. В случае необходимости водитель закреплял крюк троса, намотанного на барабан лебедки, к какому-либо прочному предмету впереди машины (ствол дерева, пень, столб и т.д.). Затем лебедка приводилось во вращение двигателем машины. Таким образом, машина сама себя вытаскивала из грязи. Это устройство было особенно эффективно в условиях лесистой и гористой местности Начало поставок студебеккеров в СССР - конец 1942 года.

Можно восхищаться поразительной предприимчивостью американских инженеров, которые в кратчайший срок сумели создать эту прекрасную машину.

Опыта производства подобных вседорожных машин Америка почти не имела.

Для американских дорог они просто не нужны. Чтобы закончить с историей, следует напомнить, что эти машины довольно долго использовались в народном хозяйстве и после окончания войны. В конце 50-х годов все оставшиеся автомобили по требованию американцев были отправлены в порты Дальнего Востока, откуда в спрессованном виде переправлялись в Америку.

Теперь об опыте использования студебеккеров в моем полку, чему сам был непосредственным свидетелем. Машина комплектовалась полным набором инструментов, а также кожаной спецодеждой для водителя. Конечно, сами водители и в глаза не видели этой спецодежды. Все наше участие в боях на Северо-Западном фронте связано со студебеккерами. Для всего личного состава в условиях полного бездорожья машина при передислокации была и общежитием и баней, не говоря о том, что в кузове хранился весь боезапас полка, а на прицепе, кроме самого орудия, был передок, предназначавшийся ранее для лошадиной тяги.

Толстый брезент, плотно закрывающий кузов, позволял солдатам во время передислокаций чувствовать себя в тепле и по возможности высыпаться. Мы использовали студебеккер также и в печальных обстоятельствах, для похорон погибших товарищей.

Так в Венгрии мы хоронили своего командира полка, гроб которого вместе с гробами нескольких солдат установили в кузове в окружении цветов и еловых веток. Мы похоронили их на берегу большой реки Тиссы в нескольких десятках километров от места дислокации полка .

Во время приезда артистов кузов использовался в качестве сцены. Обычно мы стелили на дно кузова солому и ставили металлическую печку-буржуйку. В брезенте делали дыру, через которую пропускали дымовую трубу. Машина была так умно запроектирована, что двигатель хорошо защищал водителя. В большинстве случаев бомбардировок и артобстрелов водитель оставался, в живых. . Некоторые водители студебеккеров в условиях бездорожья использовали возможности машины, чтобы питаться немного лучше остальных. Дело в том, что автомобили тыловой службы (газики и зисы), груженые продуктами, на «дорогах» Северо-Западного фронта залезали в грязь по самую кабину. Водители этих машин зачастую обращались к своим коллегам на студебеккерах с просьбой помочь выбраться из грязи. Такие просьбы с готовностью удовлетворялись. Оказавшие помощь получали за это несколько банок свиной тушенки или приличный кусок сала. Подобные операции проводились так. Студебеккер упирался своим мощным передним бампером в заднюю часть хилого кузова завязшей машины и, со всеми включенными ведущими мостами в течение нескольких минут выталкивал ее из любой грязи. Помню единственный случай, когда и студебеккер, в котором мы ехали на новое место дислокации где-то на Украине, самостоятельно из грязи выбраться не мог. Это относилось ко всем машинам полка, стоящим в длинной колонне. Это было 1 апреля 1944 года. Мы долго стояли на дороге в ожидании трактора, который по очереди вытаскивал машину за машиной. Раннее предрассветное утро, сильный дождь.

В кузов, подняв полог брезента, просовывается голова уполномоченного СМЕРШа нашего полка майора Колесникова, слывшего большим «шутником», а по существу первостатейного подонка.. «Марьясин! Тебя срочно вызывает командир полка» .

Штаб полка еще не успел выехать со старого места дислокации и размещался в нескольких километрах от застрявшей колонны. Вылезаю из теплого кузова. Ставлю сапог в грязь, закрывающую большую часть голенища, и, вытаскивая руками из грязи поочередно каждый сапог, иду в штаб. Докладываю командиру о своем прибытии.

В ответ слышу: «Я тебя не вызывал, с первым апреля, тебя». Можно представить, что я подумал об этих «шутниках». Это воспоминание никак не относится к предмету нашего описания.

Просто пришлось к слову.

Чтобы закончить этот короткий рассказ, необходимо сказать, что студебеккер безусловно заслуживает памятника, подобного тем, какие повсеместно устанавливались в память о знаменитых танках Т-34. Некоторым солдатам студебеккер спас жизнь, многим, хоть и в малой степени, но облегчил суровую солдатскую жизнь. Советские власти старались всячески преуменьшить роль военных поставок по программе ленд-лиз и практически не упоминали о вкладе в военную победу американского автомобильного транспорта.

Это абсолютно несправедливо в отношении студебеккеров, которыми, в годы войны комплектовались многие боевые и, в особенности, артиллерийские части советской армии.