…После суточного марша, по зимним заснеженным снегом дорогам, при морозе 27-30 градусов батарея (944 ап, 378 сд) прибыла в новый район боевых действий. Передний край обороны противника на нашем участке фронта, проходил вдоль шоссейной дороги Чудово-Новгород. Противник занимал дер. Овинец, Коляжка, Трегубово, Спасская-Полисть. Батарею поставили на закрытую огневую позицию, справа от дороги Селище-Спасская Полисть.
15.09.89
Много физического труда было затрачено для оборудования орудийных окопов и землянок для лсостава. Земля глубоко промёрзла и приходилось разжигать костры и оттаивать, а потом копать. Но работа была выполнена и орудия и люди были укрыты. Правда в отделении тяги размещались в шалашах из хвойных веток у костров. Почему, уже не помню, наверное просто никто серьёзно не потребовал, не заставил. Я имею ввиду себя и комиссара батареи, который вечно обитался в отд. тяги и кухни. Вот и получилось, что некоторые бойцы обогреваясь у костров, прожигали шинели и валенки. Однажды приходит ко мне на ОП ездовой Дубинин и показывает прогоревшие насквозь валенки. Как быть, мороз сильный заменить валенки нечем. Он просит разрешения сходить на передовую в пехоту и там взять валенки у убитых. Я ему разрешил. Он взял карабин, топор и ушёл. Прошло какое-то время и вдруг прибегает на ОП санинструктор и страшным шёпотом говорит мне: "Тов. л-т скорее пойдемте со мной, что я вам покажу". У самого глаза испуганные. Я пошёл с ним. Это метров 500, в лесу. Подходим к шалашу, из шалаша вьётся дымок. Заглянули и видим; Горит костёр, у костра сидит Дубинин, а на костре на перекладине висят ватные брюки с валенками, и из брюк торчат кости. Что тут было. Все красноармейцы возмутились, чуть не избили Дубинина. Я еле их успокоил. Приказал всё собрать и похоронить, предать земле, как положено. А что получилось, он нашёл труп убитого и вместо того, чтобы ножом разрезать задники голенищ и снять валенки, взял да и отрубил ноги. В дальнейшем "походы" за валенками были категорически запрещены. С этой ОП мы вели огонь батареей по целям противника, по его боевым порядкам. Нач. разведки нашего дивизиона, л-т Беланов, с разведгруппой от пехоты, дважды ходил в разведку за "языком" в Спасскую Полисть и во втором случае не вернулся, погиб.
16.09.89
Мы, находящиеся на ОП обстановку знали плохо, потому что единственная информация поступала к нам с НП (наблюдательного пункта) от командира батареи по телефону. А какая может быть информация, кроме чисто артиллерийских команд и различных хозяйственных и др. распоряжений. О действиях наших войск, пехоты, танков, мы имели очень скудные сведения. Почему-то и из штаба дивизиона, от комиссара дивизиона из штаба полка никаких сведений об обстановке мы не получали. Очевидно, сказывалась некомпетентность призванных из нх-ва командиров и политических работников. В основном они занимались, особенно политические работники, вопросами около своего носа, а подчас и чисто шкурными. Как бы уберечься, как бы не погибнуть и т. д. Ведь спросу-то с них, политработников, никакого. Командир за всё в ответе, это они очень хорошо усвоили, хотя приказ скреплялся двумя подписями - командира и комиссара. То, что в то время, да и в послевоенные годы писалось о политработниках в официальной прессе, это совершенно не отвечало действительности. Да и ожидать другого было нельзя. Огромная масса призванных из нх-ва партгрупоргов, парторгов не имели не только военной но и обычного, общего и политического образования. Был на гражданке партгрупоргом, умел с выражением чётко прочитать газету и готово - присваивается звание мл. политрук, политрук, ст. политрук и т. д. И посылается в войска комиссаром роты, батальона, полка и т. д. Представляете, какой огромный процент этих людей был просто балластом, ничего не могли и не умели сделать в боевой обстановке, разве только наиболее честные и смелые из них, честно, самоотверженно погибнуть в бою. Но ведь от них требовалось не это.
17.09.89
Ведь не секрет, что больше всего в армии анекдотов про политработников и нач. хим. службы. ( вроде: Солнце жарит и палит, в отпуск едет Зам.полит и т.д.) Я ни в коей мере не хочу огульно охаивать вообще всех политработников, но специфика действий артиллерии, особенно корпусной, армейской, БМ и ОМ такова, что для них была огромная возможность не плохо и относительно безопасно устроиться в тылах, около кухонь, а на передний край, если он сходил (или чаще всего его заставили сходить) то разговоров об этом "геройском" поступке будет потом на целый месяц, а то и более... …Батарея снялась с боевых порядков и совершила марш вслед за наступающими войсками. Двигались по бездорожью, глубокому снегу, это страшно изматывало физически и людей и конский состав. Кругом леса и болота. Разворачивались в боевой порядок, вели огонь, сворачивались и снова двигались вперёд и вперёд за наступающими. На пути стали попадаться брошенные лошади, не раненные нет, а просто обессилившие, началась бескормица. Коммуникации сильно растянулись. Мы двигались как бы в длинной кишке. Справа и слева совершенно близко (где 1000, где 500 м) немцы, а вперёд далеко на 1,5 десятка км. боевые порядки передовых подразделений пехоты. В феврале месяце снабжение фуражом вообще прекратилось, и мы получали буквально по одному сухарю на сутки.
07.10.89
Начался голод, резали голодных лошадей, списывали как "исчезнувших" от прямого попадания вражеских снарядов и мин. Связь с НП поддерживалась только телефонная. На одной линии был весь дивизион, потому что не хватало телефонного кабеля. На линии устроили промежуточные телеф. станции, все команды и распоряжения, для каждой батареи, поступали с НП в штаб дивизиона поступали на ОП. А из штаба дивизиона поступали на ОП батарей. В одном из боёв был ранен в руку командир батареи Ванюков, его отправили в госпиталь. Были раненные и среди солдат, с которыми тоже приходилось расставаться. Численность состава батареи уменьшалась, всё меньше оставалось лошадей. В упряжку запрягали уже только по 4-ре лошади вместо 6-ти. А лошади от голода, грызут друг другу хвосты и коновязи. Дороги ужасные. Но вот однажды прибыло пополнение, все мужики из Кировской области, в новеньких красивых белых полушубках. Прибыл новый комиссар батареи политрук Панфилов (из г. Свердловска работник редакции газеты) (улучшилось питание). Мы оживились, появилась надежда. В этих местах рыть окопы для орудий и землянки для людей было невозможно, т. к. сразу под снегом была болотная вода, которая немедленно заполняла любое углубление. Делали для орудий бруствер из брёвен и настилы из толстых жердей, под колёса и лафет. Для людей делали низкие, в пол роста, бревенчатые срубы с крышей также из брёвен в 1-2 наката. В этих срубах устанавливали железную печь, вход завешивался плащ-палаткой и делался проход с изгибом, из толстых жердей чтобы преградить путь осколкам от рвавшихся вокруг мин и снарядов. Вокруг огневой позиции и места расположения средств тяги и обоза, организовали круговую оборону, т. е. выставили посты в укрытиях, вооружённые карабинами и гранатами. А также имели 2 немецких ручных пулемёта с заряженными лентами. Справа и слева от ОП немцы, в некоторых местах находились метрах в 500.
21.10.89
Огневая позиция, почти беспрерывно обстреливалась миномётами, иногда и пулемётным огнём, хотя и не прицельным. Нет соли, нет курева. Рано утром, на улице ещё темно, телефонист Балоночкин спрашивает: тов. л-т разрешите сходить за маханом, (так наз. конина) ведь уже больше нет? Я разрешаю. Балоночкин (сибиряк) берёт карабин, за пояс топор, становится на лыжи и исчезает. Проходит часа два или больше, Балоночкин возвращается приносит куски конины вырубленные из тушь падших лошадей. Всё это мелко разрубается, укладывается в ведро и солдатские котелки и на костёр и печки. Вместо воды снег, т.к. вода только болотная жижа. Варится конина долго, много снимается пены. Все с нетерпением ждут. Но вот и готово варево, но без соли. Если есть сухари и их смешать с этим варевом, получается царская трапеза. По крайней мере нам так казалось. Без сухарей хуже, потому что нет соли, а это неприятно. У многих начался понос. И вот так изо дня в день. Ведём огонь, боеприпасы на исходе, бережём. Поддерживаем, восстанавливаем порванную обстрелом телефонную связь сП, отвечаем пулемётным огнём, на пулемётный огонь противника с флангов. Армейский ритм жизни, распорядок всё равно поддерживаем при каждой возможности. Подъём в одно и тоже время, завтрак (что бог послал), чистка оружия, боеприпасов, оставшихся ещё в живых лошадей и т.д. Выпадают и радостные дни, когда вдруг старшина батареи с полевого склада привезёт норму сухарей, а то и концентратов, боеприпасы. Но это случалось всё реже.
31.10.1989.
В памяти остались очень приятные вечера, когда наступало относительное затишье. Мы жили в землянке (срубе) с л-том Павлюченко. Он очень хорошо, красиво пел украинские песни, а я ему подпевал. В общем у нас получился неплохой дуэт. Песни пели украинские: " Ниченька мисячна, ясная зоряна, видно хучь Голки сбирай. Выйди коханая пращею зморена хучь на хвилыночну в Чай…". Поёшь и так на душе тепло и хорошо, как будто очищаешься от всех мерзостей войны и нашего тяжёлого бытия. С тех пор я узнал и выучил многие украинские песни и "Галю" и "распрягайте хлопцы коней…". В свою очередь я много знал наших "ленинградских" довоенных песен, вернее не ленинградских, а те которые пели в Ленинграде. Такие как: "тучи над городом встали…", "раскинулось море широко…", "в стране далёкой юга…", "на окраине, где-то в городе…", "а море буйное шумело и стонало…", "к нам в гавань заходили корабли…" и др. Хорошо, когда ночь проходила более, менее спокойно и можно было выспаться. Но это было не часто. К марту м-цу обстановка очень осложнилась. Коридор (кишку), который пробила 2УА немцы перерезали в двух местах. Пехоту отрезали от ОП артиллерии и полковых тылов, а артиллерию и вообще всю наступающую группировку от тылов дивизий и армии. Связь с НП батареи прекратилась. Впереди огневых позиций на расстоянии 1,5 км. образовался передний край противника прикрывающий коридор перерезывающий боевые порядки наших войск. Против него начали вести боевые действия подразделения вторых эшелонов. С задачей соединиться с наступающими на Любань нашими передовыми частями. Нашей батарее пришлось развернуть НП в боевых порядках пехоты. На НП дежурили, т.е. вели боевые действия по арт. поддержке пехоты, по очереди я и л-т Нестеров Д. от 1 батареи. Происходило это следующим образом: Меня вызвали в штаб дивизиона и поставили задачу, связаться с командиром стрелкового подразделения и обеспечивать поддержку арт. огнём. Помню рано утром в указанном районе в лесу нашёл штаб какого-то полка (не помню №). Размещался в группе хороших землянок и блиндажей вырытых на высотке в лесу. Я прибыл, представился и меня направили в боевые порядки пехоты, к к-ру стр. роты. Рота занимала боевой порядок на опушке леса, впереди была поляна метров 300 в глубину и метров 500 по фронту. Красноармейцы лежали в снежных окопах, а к-р роты метрах в 30 сзади от цепи бойцов в деревянном срубе, высотой в 3 венца, с амбразурами вперёд и по бокам. Что-то вроде дерево - земляной огневой точки (ДЗОТ). Шёл почти беспрерывный методический миномётный обстрел. Познакомился с к-ром роты (не помню фамилии), он мне показал где находится противник, его линию обороны и огневые точки. Предупредил, что на деревьях имеются "кукушки" (немецкие снайперы). После этого я организовал телефонную связь с батареей через штаб дивизиона. Сделал пристрелку реперов (наиболее твердых точек на местности) и жизнь началась в новом ритме. Командир роты пожаловался, что почти каждую ночь несколько красноармейцев 2-3 чел. переходят на сторону немцев. В основном украинцы, черниговцы. Вскоре я услышал немецкую агитацию по установленным на немецкой стороне громкоговорителям: " Русские вы окружены, вам есть нечего, сдавайтесь, переходите к нам, мы вас накормим и сохраним жизнь!… и т.д. в том же духе. И как ни печально, но находились и предатели, бросали оружие и уходили к врагу. Я посоветовал ротному, всех надёжных бойцов из числа партийных и комсомольцев, расставить по отделениям и группам и взять под строгий контроль и наблюдение всех, кто чем либо вызывает сомнение в надёжности. Дежурили на пол суток. Если я прибывал на НП вечером, то л-т Нестеров сменял меня утром, а иногда и по суткам. Бои шли без успеха, мы немогли продвинуться вперёд и немцы в основном оборонялись. Не помню сколько суток так продолжалось. Однажды рано утром я сменился с НП и прибыл с разведчиками в землянку, где обычно отдыхали. К этому времени с ОП санинструктор привёз на санях завтрак (какую-то кашку) и даже по 100 гр. Позавтракав я лёг спать. Начался сильный артиллерийский обстрел. Тяжёлые снаряды падали в основном в расположение штаба и КП пехотного полка. Потом обстрел прекратился и вдруг санинструктор влетает в землянку и кричит: "тов. лейтенант, НЕМЦЫ! НЕМЦЫ!". Я вскочил, схватил карабин с патронами и выскочил наружу, за мной разведчики и телефонисты. Метрах в 40-50-ти был шалаш из еловых веток. Мы вскочили в него и приглядевшись в сторону откуда раздавались автоматные очереди, я увидел фигуры немцев продвигавшихся в нашу сторону ползком и короткими перебежками. Я немедленно послал одного кр-ца в штаб пех. Полка с докладом о нападении противника. Мы открыли винтовочный огонь по продвигавшимся, наступающим немцам. В ответ посыпался град пуль из автоматов. Ездовой Хватынцев, вдруг вскрикнул его ранило. В это время вернулся посыльный и сообщил, что КП пех. Полка весь разворочен снарядами и он никого не нашёл. На имеющихся санях я отправил Хатынцева с Санинструктором в "тыл" на ОП. Мы продолжали отстреливаться, но выхода не было, нужно было отходить. И вот мы выходим на дорогу ведущую в тыл, в район ОП. А там уже немцы, увидели нас и зовут к себе. Сани с санинструктором и раненным успели проскочить. Пришлось пересечь дорогу и углубиться в лес метров на 500, там собрались все вместе. Я проверил сколько нас человек, набралось насколько помню чел. 6-7. (разведчики, связисты), проверили оружие, боеприпасы. Что делать дальше? Я принял решение лесом, вдоль дороги продвигаться в сторону наших огневых позиций. Дождались темноты и двинулись по компасу лесом. Впереди, метрах в 200-300 шли два разведчика. Шли очень осторожно, слева по дороге слышно было движение немецких машин и повозок. Иногда были слышны голоса. Перед рассветом вышли в расположение какого-то стрелкового подразделения, помоему остатки батальона, всего примерно около 30 чел. Сначала нам очень обрадовались, думали прибыло подкрепление, оно так и оказалось, хотя нас мало и на вооружении только карабины. Линия обороны этого подразделения пересекала дорогу, идущую в тыл наших войск. Она представляла из себя брустверы из снега, торфа и поваленных деревьев. Копать было нельзя, под снегом вода. В том месте где мы расположились, был КП к-ра этого подразделения, устроено гнездо (Площадка) для станкового пулемёта "Максим" и несколько красноармейцев с винтовками и немецкими автоматами (шмайсерами). Поскольку, связи с батареей у меня не было, мы вступили в строй в качестве стрелков. С рассветом немцы начали проявлять активность. Среди деревьев то в одном месте, то в другом мелькали их фигуры. Очевидно они начали скапливаться для атаки. На всю жизнь запомнилось: пулемёт "Максим" стоит на площадке, рядом пулеметчик, красноармеец, в какой-то немыслимой шинели, в накинутом на плечи немецком одеяле. На ногах, поверх ботинок и обмоток, так же навернуты куски одеяла. На бруствере, рядом с пулемётом дымится цигарка - козья ножка только не знаю из какого табака. Немцы вдруг открыли сильнейший огонь из пулемётов, автоматов и миномётов и пошли в атаку. Вот они совсем близко. Хорошо видны их лица. Почему молчит наш пулемёт? Хотя уже все стреляют из личного оружия. Я тоже стараюсь хорошо прицелиться в фигуру неприятеля и стреляю, стреляю. Пулемётчик спокойно вынимает изо рта цигарку, кладёт её на бруствер и в упор расстреливает наступающих немцев. Атака захлебнулась, прекратились крики наступающих. Пулемётчик прекращает огонь, спокойно берет с бруствера дымящуюся цигарку и спокойно покуривает. Вслед за отступившими немцами, несколько красноармейцев выскакивают и быстро обшаривают трупы, которые не смогли унести с собой немцы. В течении дня таких атак было отбито несколько, может 4-5. Стало темнеть. Общевойсковой командир провёл совещание. Было решено, ночью бесшумно пройти между немцев и выйти к своим, благо немцам всё же досталось и они притихли. Так и было сделано. Выслали вперёд разведку и двинулись по дороге, цепочкой в залок друг другу. Шли, чуть ли не на цыпочках. Немцы бросали много осветительных ракет, и при каждой ракете все замирали на месте. И так шли долго, почти до самого рассвета. На рассвете вышли прямо к ОП нашей батареи. Сколько было радости. Мы вернулись в свою батарею, а пехотинцы пошли дальше в тыл.
18.12.89.
В Марте месяце всё кругом раскисло. Везде мокрый снег в перемежку с болотной грязью и жижей. В один из периодов, немного "наладилось" снабжение. Прорвали коридор между ОП и тылами. Но ведь лошадей-то не стало. Всех съели. У нас в батарее остался в живых только жеребец "Нерон" - верховая лошадь к-ра батареи. За ним был особый уход. Для доставки боеприпасов стали направлять в тыл команды красноармейцев. Каждый на себе должен был принести два 76 мм снаряда. Каково? Люди голодные, истощённые, а дорога сплошное болото или настил по болоту. Посмотрели бы на этих людей, это что-то ужасное, но и это всё перенесли. Хоть голодный паёк, но боеприпасы и немного продовольствия, в основном сухари, появились. В это время в ночное время стали прилетать наши самолёты и на спец. выделенные площадки с зажжёнными кострами сбрасывали боеприпасы и продовольствие. Но это помогало мало, т.к. многое падало в расположение немцев.
19.12.89.
День рак. войск и арт. Весна всё больше вступала в свои права. Таял снег, дороги стали вообще непроходимыми. Лошадей съели всех. Остался один "Нерон", но о его судьбе несколько позже. Через место прорыва в Мясном Бору и далее была ещё зимой проложена узкоколейная ж.д. В те дни когда удавалось прорвать немецкие заслоны, эта ж.д. действовала и снабжала войска 2Уд. Армии и нас в том числе. Но это было очень ненадёжно, ибо дорога очень часто перерезалась противником, а если нет, то постоянно находилась под миномётным и даже пулемётным обстрелом. Помню наступали солнечные, яркие весенние дни. Батарея снялась с боевых порядков и вручную, а где какими-то машинами начала движение в сторону узкоколейной ж.д. Помню деревни Сенная Кересть, Ольховка - всё как во сне. Но для того, чтобы выйти к месту погрузки на ж.д. нужно было преодолеть болото "Гажьи Сопки". Болото считалось непроходимым. Очевидно в это время меня вдруг вызвал комиссар дивизиона ст. политрук Бушманов. Я прибыл в штаб дивизиона, доложил. Передо мной сидел уже немолодой ст. политрук, почему-то в "подпитии" и задал вопрос: "Рябов, говорят ты ходишь под огнём и даже не сгибаешься, и вообще молодой "старик" (как получил я к тому времени прозвище), тебя люди уважают. Давай пиши заявление и поступай в партию". Я не помню, что я ему сказал на это. Просто я никогда не задумывался об этом и морально был совершенно не готов. Ведь мне только что исполнилось 19 лет. В партию я пока не вступил. Рано. Наверное недостаточно было того, что ты просто нормальный человек и в любой труднейшей ситуации стараешься добросовестно и честно выполнять свои служебные обязанности. Когда вышли к болоту "Гажьи Сопки" встал вопрос, а как его преодолеть?
21.11.89 г.
Решили строить из брёвен колеи и по ним катить орудия. Скрепляли 3 бревна толщиной 18-20см. поперечинами, при чём без гвоздей (а где их взять?). Проволоки тоже не было. Для каждого орудия две пары таких деревянных колеи. Колеи клали на болото, закатывали на них орудия, с одной колеи перекатывали на другую, потом освободившуюся переносили вперёд, закатывали на неё орудие и так далее. Всё это, конечно, не так просто. Колеи с боков нужно было поддерживать жердями, чтобы не было перекосов на сторону, поддерживать руками, плечами, чтобы орудие не съехало в сторону и не упало в болото. Всё это делалось по пояс в болотной жиже. А вода была очень холодная. Ширина болота в месте переправы была около 1,5 км. Измучились страшно за один день, к вечеру переправили кроме орудий всё хозяйство батареи. Ночью сушились у костров, отдыхали. С рассветом двинулись дальше. Теперь нам нужно было добраться до места погрузки на платформы узкоколейки. С рассветом, попив кипятку с крошками сухарей продолжили движение. Вдруг ко мне подходит молоденький мл. л-т (как будто я был старый) и докладывает что прибыл в моё распоряжение для прохождения дальнейшей службы. Познакомившись с прибывшим я поручил ему с сержантом Зевакиным (к-ром отд. тяги) вывести одну единственную оставшуюся в живых лошадь "Нерона" в тыл, в расположение наших войск. Они ушли. Мы продолжали движение. Прошло какое-то время и вдруг я слышу крик: "Тов. лейтенант, тов. лейтенант!" Смотрю бежит ко мне новенький лейтенант, а за ним с-т Зевакин. Оба возбуждённые, взволнованные. Что случилось, спрашиваю? "Лошадь убили!", "как убили, кто убил?" Попалась нам на встречу небольшая колонна пехоты. Налетели, лошадь повалили, пристрелили и топорами разрубили на куски. Куски растащили, каждый себе сколько смог. Я и кричал и уговаривал, Зевакин стрелял вверх из карабина, ничего не помогло. Люди озверели от голода. Говорит, а сам плачет. Я успокоил его как мог. Кого винить? Чего теперь драму устраивать. Ведь нам ещё нужно сохранить себя и продолжать борьбу с ненавистным врагом, доведшим людей до такого дикого состояния. Чем ближе подходили к месту погрузки, тем сильнее был миномётный обстрел. К нам присоединились конники ген. Гусева, лошадей у них не было, сёдла несли на себе.
23.11.89 г.
Как ни печально, но думаю что необходимо рассказать и о некоторых негативных явлениях, которые происходили в войсках, это самострелы. Медицина научилась довольно-таки быстро определять самострел это или ранение. Самострельщики, чаще всего стреляли в руку или ногу. Врачи определяли самострел по ожогу на ране. Тогда стали стрелять через какой либо предмет, буханку хлеба, жердь и др. Это усложняло дело, но оказывается в рану заносились остатки (крошки) этого предмета и это становилось уликой самострела. Явление это довольно широкое распространение получило в пехоте на передовой. Кара самострельщику наступала быстро, буквально в течении суток, трибунал и расстрел перед строем подразделения. Сочувствия к этим людям со стороны бойцов, почему-то не было. А в батарее произошёл такой случай (это было ещё до перехода болота "Гажьи Сопки"). Один красноармеец, фамилию точно не помню, вроде Буйский, придумал и совершил такой способ саморанения. Взял гранату Ф-1, к кольцу запала привязал верёвочку, закрепил гранату на сучке дерева, сам встал за толстый ствол дерева и высунув левую руку за верёвочку выдернул кольцо запала. Граната взорвалась и его осколками ранило в левую руку. Да вот не повезло, это случайно увидел другой красноармеец, поднял шум. Самострельщика арестовали, доложили по инстанциям. Тут же на батарее был суд, который приговорил - расстрелять. Самого заставили вырыть могилу, поставили на её краю, завязали глаза и несколько человек добровольцев произвели залп. Руководил всем этим оперуполномоченный "СМЕРШ" (или тогда ещё НКВД). Был и такой случай: старшина одного из пехотных подразделений дезертировал. Его поймали где-то аж в Красноярском крае. Привезли на фронт в часть, осудили и перед строем расстреляли.
И вот мы прибыли к ст. погрузки, нам подали платформы. Вручную погрузили орудия и всё что можно было погрузить. Кавалеристы Гусева погрузили сёдла. Сами в ручную, с наступлением темноты покатили платформы. Почему в темноте? Потому что противник просматривал этот узкий коридор и в ночное время не мог вести прицельный огонь. Катили платформы км. 3-4 и слава Богу! Выкатили к своим, как бы на "Большую землю". Были, конечно, и раненные и убитые. Приведя себя в порядок, тут же поставили орудия на огневую позицию для стрельбы по противнику, хотя ни боеприпасов, ни продовольствия пока не было. На другой день, отправили раненных в МСБ, похоронили убитых, получили какое-то количество боеприпасов, продовольствия, стали сооружать баню. Началась война со вшами. К этому времени они нас замучили. Было их несметное число. Стирались, прожаривали бельё и обмундирование, парились в бане. Какое это было блаженство. Потом уже перед первым мая, помню мимо нас выходили из окружения остатки дивизии, около 300 чел. Прошёл и к-р полка Астахов и наш к-р Батареи к-н Маньков. Они шли в тыл на лечение и поправку (в тыл дивизии и не дальше). Через несколько дней нас с боевых порядков сняли. Для орудий прислали лошадей. Помню прошли через д. Коломну (на берегу Волхова) в р-не Селищенских казарм переправились через Волхов и за Селищем расположились на отдых и переформировку. Был май 1942 г. Погода стояла хорошая, солнечная, тёплая. Мы стали нормально питаться, отдыхать. Жили в шалашах и палатках. После всего пережитого, голода, холода, чрезмерной физической нагрузки, недосыпания и грязи, неимоверного нервного напряжения - начались всевозможные заболевания. Некоторые, особенно немолодые красноармейцы (около 50 лет) не смогли восстановить своё здоровье. Им уже ничего не помогало и несколько человек умерли. Получали пополнение и рядовых и командиров. 5-ый запасный артиллерийский полк передал нашему полку конский состав. Это были настоящие артиллерийские лошади. Крупные сильные и не тяжёлые, за исключением корневых. Батарея получила 24 лошади для перевозки орудий, 5 верховых для комсостава и 4-5 для обоза. Вместо 76 мм. пушек обр. 39 г. получили ЗИС-3. Клинки сдали на полковой склад. Жизнь налаживается, люди отходили телом и душой. Всё приходило в норму…
Воспоминания записаны в 1989 году в виде дневника (здесь я привожу только то, что касается Любанской операции), переданы мне в 2000 году. Текст приводится без исправлений.
Прислал: Андреев Роман |
