Интервью проведено при поддержке Московского Дома ветеранов войн и Вооруженных Сил
Я родился в Сибири, в деревни Слинкино, Уварского района Тюменской области, на побережье Иртыша.
Мои родители были крестьянами. Сеяли рожь, овес и частично ячмень. У нас неплохое хозяйство было – коровы, лошади, овцы, все было. Но родители рано ушли из жизни. Мать умерла от родов в 1925 году, а отец в 1935 году, у него сердце не выдержало всех этих раскулачиваний. Он, когда умерла мать, нанял служанку, нас же трое детей было, я самый старший – 4 года. Надо хозяйство вести, но и детей не бросишь, а оставить их не с кем, вот он и нанял служанку. А когда началась коллективизация отцу использование наемного труда и пришили. Но это только повод был, причина в другом была – у нас приличная усадьба была, хороший дом, постройки и все это нужно было правлению колхоза. Вот нас оттуда и выселили, а спустя некоторое время отец умер.
После смерти отца нас осталось трое сыновей и мы разъехались по разным родственникам. Я с одним братом уехал к брату отца, он в то время в Тюмени работал, а другой мой брат уехал к другому брату отца. У дяди я закончил 7 классов, поступил на рабфак, проучился там 2 года, после чего поступил в педагогический институт. Но тут ввели оплату за обучение в институтах, а дядя сказал, что он платить не будет, так что в 1939 году я ушел из института и стал работать учителем первых классов в школе. И до призыва в армию я работал в школе.
Когда в 1941 году началась война мы, сперва, даже не знали об этом, связи-то в тайге нет, а деревня маленькая была. В октябре я был у брата в Тюмени и вот тогда меня призвали в армию. Меня сначала направили в Канск, а потом, в декабре, нас направили под Москву.
Нас долго везли, а потом, не доезжая до Москвы, нас перенаправили на юг, под Ростов, там очень сложное положение было. В конце января или в начале февраля 1942 года мы прибыли в Ростовскую область и попали во 2-ю гвардейскую стрелковую дивизию, она позже Таманской стала, имени Калинина и так далее. Я попал в минометный батальон 15-го гвардейского стрелкового полка, на 50-мм, ротный, миномет, он маленький, легкий, в нем расчет всего 3 человека, все на себе таскали.
Сколько мы в Ростовской области пробыли я не помню, но началось отступление. Хотя, назвать это отступлением сложно было – ничего не было организовано, мы, по сути, бежали. Отступали по донским степям, потом по Краснодарскому краю, Северному Кавказу. В конце концов дошли до Нальчика, где и встали в оборону.
Мы там долго стояли, до конца 1942 года. Помню, там такой случай был. Я тогда от батальона связным в полку был и в штаб полка пришел лейтенант медслужбы с медсестрой, это полдень был. Им в мой батальон надо было и они у меня спрашивают: «Пойдешь в батальоне?» «Пойду, но не сейчас, а вечером». А до батальона далековато идти было, да еще по лесу. Вернулся в батальон, а меня комбат и спрашивает: «А где лейтенант?» Я сказал ему, что он с медсестрой в обед в батальон пошел. Они так и не пришли, а через 4-5 дней мы перешли в наступление, освободили одну деревню, она недалеко от наших позиций была, и нашли их убитыми в сарае, и лейтенанта, и сестру. Их немцы в плен захватили.
В обороне мы были до конца 1942 года, а потом перешли в наступление. Освободили Северный Кавказа, Ставропольский край, дошли до города Крымска, а там у немцев так называемая Голубая линия проходила, и вот там они нашу дивизию надолго задержали. Там нам сильно досталось. Они нас и из минометов обстреливали, и из артиллерии, и бомбили. У нас там эшелонированная оборона была, 3 или 4 траншеи, связанные между собой ходами сообщения.
Тогда я уже связным был. Там же со связью проблемы были, а командир батальона каждый день должен был сообщать в полк данные, какая обстановка на его позиции, что произошло за день, как себя вел противник и так данные. Связи-то нет, пока катушку линию проведут… и вот для доставки донесений при штабе полка от каждого батальона собирались связные. Я в батальоне самый шустрый был, и был назначен связным от нашего батальона. А потом меня сделали связным полка, я должен был в батальоны приказы относить, донесения забирать.
В конце концов, мы прорвали эту Голубую линию и вышли на Таманский полуостров. В ночь с 3 на 4 ноября 1943 года наша дивизия высадила десант в Крыму, немного севернее Керчи. Там пролив около 4 километров и вот мы, под немецким обстрелом, форсировали этот пролив на рыбацких суднах, катерах и так далее и высадились на Керчинский полуостров. Наш катер не смог подойти прямо к берегу и мы начали прыгать прямо в воду. Я неудачно прыгнул, меня волна захлестнула и я стал тонуть, но меня подхватили и вытащили, а то я бы там остался. На берегу, к счастью, оборону румыны держали, а не немцы, а румыны воевали не очень, не так как немцы. Просто, незадолго до нашего десанта, может дней за 10, был высажен десант, чтобы отвлечь внимание немцев. Немцы перебросили силы для разгрома того десанта, а потом, когда его разгромили, вернули войска на наш участок. И вот тогда нам стало тяжело. Мы сперва заняли траншею, потом нас из нее выбили. Там даже случаи были, когда огонь на себя вызвали. Особенно трудно было, потому что все, и боеприпасы, продукты питания, в основном, доставлялись самолетами и, ночью, сбрасывались на парашютах. Но все же благодаря твердости, крепкости, настойчивости, да и просто, стараясь сохранить свою жизнь, за нами же пролив 4 км, его не переплывешь, мы этот плацдарм сперва отстояли, а потом и расширили.
Когда мы сумели расширить плацдарм, нам смогли уже по морю перебросить боеприпасы, продовольствие, подкрепления. После этого наша дивизия перешла в наступление и освободила Крымский полуостров, вошла в Севастополь.
Потом, после пополнения, нас перебросили поездом на Белорусский фронт. Освобождали Белоруссию, Прибалтику, дошли до Кенигсберга, где наша война и закончилась.
Последний год войны я, кроме связного, еще и писарем в штабе полка был. Начальник штаба полка писал каждый день донесения в дивизию, сперва сам, потом ему кто-то писал, пока из дивизии не сказали: «В вашем полку что, нет того, кто разборчиво писать умеет? А то не поймешь, что написано». В полку стали искать кто может разборчиво писать, а я же учителем работал, учил учеников правильно писать, у меня почерк каллиграфический был, ну вот меня и нашли. Доложили начальнику штаба полка. Тогда начальником штаба был Василий Иванович Никишин, он меня вызывает к себе. Я в его блиндаж прихожу, он говорит: «Садись». Я сел: «Вот тебе ручка, бумага пиши, я буду диктовать». Он мне несколько предложений продиктовал, потом прочитал, что я написал, увидел, что все написано грамотно, разборчиво и: «Будешь каждый день приходить ко мне, писать рапорт в дивизию». И вот я к нему и ходил.
В августе 1945 года нашу дивизию перебросили в Московский военный округ, а в декабре 1945 года меня, как учителя, демобилизовали.
- Иван Гаврилович, вы сказали, что долго не знали о начале войны. Как так получилось?
- Я тогда в Ачинском районе учительствовал, а этот район не очень просвещенный был, радио не было, вот мы и не знали о начале войны.
- В октябре вас призвали в армию и направили в Канск. Чему вас там обучали?
- Стрелять, ходить на лыжах. Но мы там недолго пробыли но там мало октябрь, а уже в январе отправили на фронт.
- Обмундировали вас хорошо?
- Да, очень. Нас одели в полушубки, ватные штаны, шапки-ушанки, теплые рукавицы, валенки.
- В минометном расчете вы что несли?
- У меня были плита была.
- 50-мм миномет точный был?
- Нет. Ориентировочно мины пускали. Точно из него никогда не попадешь, на нем же никаких приборов не было. Просто по территории расположения немцев.
- Личное оружие у вас было?
- Когда был связным, у меня был маленький пистолетик, потом карабин, я же маленький, мне винтовка не подходит, а потом автомат с рожком.
- На фронте страшно было?
- Сперва да. На фронте каждый боится что ни сегодня-завтра убьют. И могут даже не в бою, а шальная пуля, шальной снаряд, или бомба поблизости разорвется. А потом – постоянные разрывы, пулеметы постоянно трещат, бомбежки, постепенно привыкаешь и как-то особо не переживаешь. Я, находясь вблизи от смерти, все время какие-то песни пел.
- Когда вы стали связным при штабе полка, почувствовали изменение, по сравнению с передовой?
- Да. Это несравнимо было – там одно здесь другое. Меня все направляли на учебу, а я все отказывался, нет я не хочу. Военная службы была не для меня.
В то же время – связным тоже непросто было. В наступлении трудно было найти батальон, в который тебя послали. Говорили: «Иди вот туда, там найдешь». Идешь, а там батальона нет, а, иногда, вообще немецкая территория.
- Приметы, предчувствия на фронте были?
- Нас когда на Голубой линии остановили, то немцы постоянно бомбили наши позиции, пикирующие бомбардировщики в день по несколько раз налетали. Мы прятались в окопах, блиндажах, траншеях, больше некуда было деваться. Я тогда связным уже был и вот, после очередной бомбежки, мне что-то внутри, какая-то непонятная для меня сила, какая-то интуиция сказала, что мне нужно уйти из этого блиндажа. Я потом другу говорю: «Давай перейдем в другой блиндаж, а то у меня что-то тревожно на душе». Он говорит: «Ну ладно, я пойду с тобой». И мы ушли в другой блиндаж, он метрах в 30-40 был. А при очередной бомбежке – прямое попадание бомбы в тот блиндаж, из которого я ушел. Все погибли.
Наверное, это мой ангел хранитель меня сберег от смерти явной.
- Как кормежка на фронте?
- Всякое было. Особенно когда отступали, вот тогда ничего такого не было. А в обороне уже лучше кормили. Кормили, в основном, перловкой, она полезная очень.
- Вы на фронте курили?
- Я курил еще до армии, а в 1943 году бросил.
- Табачное довольствие выдавали?
- Когда как. Когда не выдавали – ребята разные травы курили.
- Вши были?
- Не особенно много, но были.
- Заболевания на фронте были?
- Я на Кубани малярией сильно болел, лихорадка была, температура сумасшедшая, почки заложило и печень.
Но вот что удивительно – я на фронте 3 года и 3 месяца был, за это время мы в домах практически не дня не были, все время в землянках, окопах, блиндажах, дождь, снег, мороз, и за все это время ни разу не было простудных заболеваний
- У вас ранения были?
- Осколочное ранение в спину, легкая контузия. Но это ничего не оформлено. Когда ранен был, перевязки делали, у меня рана долго не заживала, а никаких документов не было. Да мы на это и внимание не обращали.
- Домой писали?
- Мне некому было писать. Брат тоже на фронте был, я с ним связи не имел. А после войны я вообще с ним связь потерял. Он прошел всю войну, а потом с женой куда-то уехал. Я во многие области писал, запрашивал, но даже там, где он работал, не знали куда он уехал. Так я его и не нашел. И с другим братом связь потерял.
- Как узнали о том, что война закончилась?
- Нам кто-то сообщил. Мы выбежали на улицу и давай стрелять из всего оружия. Конечно, из пушек не стреляли, только из стрелкового.
| Интервью: | А. Драбкин |
| Лит.обработка: | Н. Аничкин |
