1941 год. Отступление из Лахденпохья

Откровенно говоря, за две недели мы уже знали, что будет война. Во-первых, все время летали самолеты, а во-вторых, на Валааме все наше командование было - заседало. Слушок-то прошел. Потом поставили зенитные пулеметы, на ножках. Как война началась, финны еще не лезли. А потом они начали в начале августа понемножку. А так мы все время готовились, как положено. У нас там были склады. Километров восемь от нас были шхеры, и какой бы ни был шторм, там все равно тихо. У финнов там был склад мин, и там так все и осталось с финской войны. Командиру летчиков я потом говорил, с которым мы прикрывали отход, чтобы он туда бомбардировщик послал, шуранул все это.

На июнь 1941 года нас было 40 человек, разведывательный отряд Ладожской флотилии. Но я скажу, что все ребята, которые были, погибли. Под Шлиссельбургом 25 сентября 1941 года большинство погибло. Моя группа, которая за всю войну сохранилась, мои друзья - уже другие ребята.

168я дивизия, знаменитая бондаревская - потом они на Невском пятачке воевали, Бондарев еще Героя Союза получил - они как раз под Сортавала были. Потом там еще 142я дивизия была, и еще какая-то - их тоже из-под Приозерска эвакуировали. А потом, как финны Приозерск захватили, дивизия Бондарева оказалась отрезанной. Финны даже Лахденпохья прихватили. А дивизию прижали. У них же лошадей было много, не как у немцев - все на машинах. Как их прижали, нас срочно на катерах, на морских охотниках туда. Там островов много, есть бухта, которая бухта Смерти называется. Туда подогнали баржу, ее притопили, чтобы к ней могли приставать другие и грузиться. И там были эти кукушки: мало того, что со снайперской винтовкой, так еще и с рацией - корректировал огонь. Вот их пришлось снимать - шуранешь, и летит сверху. А потом смотрим, катер идет, человек десять-двенадцать. Ну, думаем, встретим. У меня винтовка пятнадцатизарядная, они как начали высаживаться, мы и чесанули по ним. Ну, в общем… Одного раненого взяли. Они часть тиканули. Когда мы этого-то сняли корректировщика, они, очевидно, решили посмотреть, что и как. Вот это наше было прикрытие. А потом к этой барже подтопленной подходили катера, грузились, с пушками, с лошадями, отвозили прямиком на остров Валаам. Они там до последнего эвакуировались. Много их эвакуировалось, тысяч двенадцать, наверное. Они почти сохранились, вся дивизия - с лошадьми, с пушками - все вывезли. Были, конечно, раненые во время обстрела. Один мне там запомнился - идет, а у него мина сзади разорвалась, и вся задница разорвана, а он идет, прихрамывает, и ругается - вот, мол, куда попало - с юмором так.

Потом в газете Бондарев благодарил моряков за прикрытие. Вся эта дивизия была эвакуирована на Валаам, а оттуда - прямо на Невский пятачок. И как раз здесь я встретил земляка - Сашу, который на год раньше призывался - он на морских охотниках служил.

Шлиссельбургский десант

Там нас 200 человек высадились. Когда наши на Невском пятачке высадились, на них там жали здорово, и танки и самолеты их расстреливали. Жуков командовал, и он собрал часть: 105 курсантов погранучилища, моряки тоже, нас сорок разведчиков Ладоги и сорок разведчиков Балтийского флота. И нас осталось в живых четырнадцать человек.

Наша задача была какая? Это же сорок первый год, сентябрь. Когда высадился наш десант на Невском пятачке, они же заняли всего метров восемьсот по фронту и пятьсот метров в глубину, немцы по ним так стреляли, по несколько килограмм боеприпасов на метр. Десанту все время подкрепления слали наши, оттуда раненых вывозили, в общем, как мясорубка. Поэтому командование решило, что нужно немного ослабить на них давление, отвлечь. При этом мы высаживались днем, чтобы нас видно было, и они оттянули часть на нас - войска и самолеты. Ну, так надо было. Обычно спрашивают - вас послали как на смерть? Огонь на себя? Сколько погубили. А Петергофский десант? Их там порядка пятисот - тысячи человек высаживалось. И ни поддержки, ничего. А Стрельнинский десант? Ну, на нас самолеты налетели, наших ни одного самолета, а немцы летали как хотели. Тридцать самолетов, стали бомбить корабли, баржи, что там стояли. Да там баржи просто на мели были - все равно бомбили. Морские охотники сделали дымзавесу, а истребители, значит, по нам трассирующими. И я кричу ребятам: "расходись дальше друг от друга!" Ну, до берега добрались, потом пришлось в рукопашную идти. Много на берегу наших погибло, и немцы отвалили. Нас прорвались одиннадцать человек, и троих подобрали с катеров. К утру немцы сосредоточились, и мы по каналам ушли к себе. Фронт-то тогда был такой, мы сумели выйти к своим, к Новой Ладоге. Там мы и обосновались.

Некоторые говорят: "как Жуков мог так людей бросать?" - а надо было. Иначе не было бы ничего, сдали бы город. Но Шлиссельбургский десант запал на всю жизнь. Самое тяжелое было переживание. Говорят, что я везучий. Откровенно скажу, что после этого десанта я решил - раз меня не убили, то значит уже не убьют. Поэтому действовал смело, но старался как разведчик не оставлять никаких следов.

Разведчик на Ладоге

В Новой Ладоге был штаб флотилии. Потом нам с кораблей подбросили ребят, и сформировали разведотряд. Так что летом мы высаживались на морских охотниках. Подводные лодки появились только в 1943 году. А так мы ходили на торпедных катерах, на бронекатерах, но больше всего на морских охотниках. В 1942 году очень много погибло ребят, я даже могу перечислить, какие группы - высадились, и нет ни хрена, не вернулись. Высаживались на берег, с рацией. У нас было так - высаживаемся, и если нас с этого места не могут снять, то снимали с другого места. А один раз забросили группу, пошли их снимать катера, а там уже пушки стоят. Потом только узнавали, например, Женька Йемец, как их троица высаживалась. Когда все кончилось, мы уже узнавали, что с ними случилось. Местные говорят: "да были тут летчики какие-то" - хотя мы в армейской форме были - "был тут бой сильный, и они не сдались." Я тогда, если честно, тоже не сдался бы. Они говорили даже, что нас бы сразу повесили. Я говорю, хрен повесишь. У меня шесть гранат, автомат, в каждом диске 72 патрона, и в карманах патроны еще. Хрен дамся вам. Это сейчас я может быть подумал, а тогда нет. Вот об этих ребятах узнали, как они погибли.

Потом подлодки появились, стали ходить на подлодках. Две подводных лодки нам привезли по железной дороге в 1943 году. Но и в 1943 году группы гибли. Обычно говорят, что в рубашке родился, а я обычно говорю, когда в школах выступаю, что я в трусиках родился, сразу в футбол начал играть. Но мы готовились к каждой операции тщательно. Все проверяли, особенно рацию - на расстоянии проверяли. Все было не так просто. Потом была такая треирова, что на стол набросают кучу всего, сигареты всякие, и так далее, смотришь пять секунд, закрываешь глаза и говоришь, что на столе лежит. Поэтому у меня зрительная память хорошо развита. Я не говорю о самбо, это было обязательно. Там же надеяться было не на кого, только на себя. И никакого приказа не было - перед каждой операцией приходил наш начальник и спрашивал: "ребята, как себя чувствуете? Не стесняйтесь, говорите. Можете идти?" Один раз было, что Ваня мне сказал, не напрямую начальнику, а мне, что не может, боится. Я начальнику говорю: "Николай Петрович (это был командир разведотдела), там Ваня как-то не очень." Он говорит: "ребята, не стесняйтесь, говорите, если что" Ведь надо чтобы не просто пошел, надо чтобы и задачу выполнил. Но кто скажет, что не пойдет? Все просились, наоборот. Ребята с катеров, когда пополнение было нужно, тоже просились, говорили: "слушай, если надо, возьмите нас" Все рвались. Так воспитаны были. Я Ладогу еще с финской всю изучил, всю Ладогу хорошо знал.

Мы ходили по три, по четыре человека. Моя группа - ходили втроем. На Валааме нас было четверо. Два радиста, Володя и я - четверо. Если на лыжах - то человек десять, а если на аэросанях - то человек пятнадцать. От задачи зависело. А если на острова высаживались, были моменты. Начальник с нами строго говорил: вы должны выполнить задачу, засечь, как корабли ходят, взятие языка - на ваше усмотрение. Если брать языка - то только в последний момент, когда надо сматывать. Наша задача была - проверить расположение батарей и движение судов. В 1942 году взяли в плен двух ребят, которые сопровождали командующего, они потом на нас работали. Они все рассказали, где у них батареи. Наша задача была проверить эти данные. Смотрели, есть ли на острове следы пребывания людей. Если есть, то тут явно что-то нечисто, что-то у финнов тут есть. По рации каждый день сообщали, что и где расположено. Ходили на пять суток, на Мантисаари сидели пятнадцать суток - разыгрался шторм, нам сообщили, что катера вышли, а там баллов шесть. Пришлось 15 суток сидеть.

Вооружены мы были автоматами, летом в гимнастерках с ватником - как работяги или партизаны. У нас была надувная лодка резиновая на четыре человека, и маленькие шлюпки на одного человека. Документы все сдавали, только чистую бумагу брали. Мы голые, чужие, с луны свалились. Даже газет не разрешалось брать. Строго было. Потом вся подготовка была в секрете. Разговаривать об этом ни с кем было нельзя. Даже в Ладоге, когда корреспонденты приходили, в 1943 году, фотограф нас снимал. А потом вдруг мы появляемся в газете, и подпись: старшина первой статьи Бавин, отважный разведчик, охотники за языками. Начальник получил, вызывает меня, говорит: "Вы что, как туда попали?" Начальник говорит: "вы себя раскрыли, как я вас пошлю?" Разгон нам за это дал.

Когда ходили на морских охотниках - они же шумные, на них три авиционных мотора - механики сделали выхлопные трубы в воду, поэтому и не слышно было, когда мы подходили. А перед тем, как высаживаться, наш обеспечивающий брал с этого катера двух матросов на тузик, чтобы тоже сопровождали. Наш обеспечивающий, Чуров, делал это для того, чтобы катер не тиканул, если что. Если там два человека из команды остались, то команда бы капитана на хрен сбросила за борт. Он только потом мне это объяснил. Каждый о своем думает. Команда бы сказала: "наши ребята там." Попробуй смотай, сбросят за борт сразу, не посмотрят, что командир. Ребята были дружные, если погибать, то всем сразу. Один раз в катер попал снаряд, а в нем же почти пять тонн бензина, и сам он деревянный - что поделаешь? Вообще моряки были очень дружными. Вот уж дружба, как родные братья были.

Обычно высаживались в субботу - у них в субботу банный день. А банный день - это все. А в воскресенье они отдыхали. И вот мы высадились, следов нет. А вдалеке, около пирса, церквушка финская, и мы видим - катер идет! На острове полянка, в центре елка здоровая, вокруг елки. Я попробовал замаскироваться - хорошо. Нас не видно, а мы все видим. Мы Ваню Бондарева оставили, а сами с Ваней Антоновым на берег пошли. Мы там шлюпку запрятали. Подходим к берегу, смотрим, катер, ничего себе! Катер подходит к берегу, и нам хорошо наблюдать. Смотрю, никто не подходит встречать. Посчитал - семнадцать человек высадилось. Оружия вроде нет. Мы ничего не знаем - мало ли, у них там пост есть или еще что. Слышим, они в церкви в колокол бьют. Мы разработали план, что делать, если они в нашем направлении пойдут. Я Ване говорю: "Я сейчас возьму автомат и буду наготове" Слышу, идут двое финнов в нашем направлении, разговаривают о чем-то. Думаю, если Ваня сейчас начнет стрелять по ним, то я побегу - сапоги я уже снял - к пристани с автоматом, начну их там шерстить, а потом Ваня подойдет, и на катере уйдем к своим, сообщим по рации своим, чтобы встречали нас. Сидим, ждем. Какое-то время прошло, наверное, час, слышим - они опять в колокол бьют. И вдруг эти два финна обратно идут, разговаривают. Они пошагали туда, значит, мне туда бежать не надо. Потом опять в колокол били. Смотрю, они все семнадцать собрались на пристани, сели на катер и уплыли. Их никто не провожает. Они с Валаама приходили. Там брусники было - все усыпано, и эти двое, оказывается, два часа бруснику ели. Ваня сидел с пистолетом в кустах два часа, говорит: "думал, если он сейчас на меня глянет, то я ему пулю прямо в лоб - чмок." Они прямо перед ним были, он два часа обоих держал на прицеле. А мы думали, что если начнется стрельба, то мы бы всех порешили - что их, всех с собой тащить? И на их катере бы ушли к своим.

Ушли они. Дело к вечеру уже. Мы по рации все сразу сообщили начальству. А потом мы на другой день утречком пошли с Ваней смотреть, есть кто у пристани или нет. Никого не было, значит, мы на острове одни - благодать! Разработали план, что делать, если они опять появятся. Решили так - если что повторится, то мы сразу сообщаем, катера выходят, а мы всех прибиваем, оставляем одного или двух. Начальник говорит - на ваше усмотрение. И тут как раз шторм разыгрался, и мы на пятнадцать суток там застряли. Но зато мы собрали отличные сведения - проверили то, что нам пленные сообщили. Они ведь, как пасмурно, начинали стрелять, пристреливать цели. Все у них было пристреляно. У нас с собой было много всего - сыр, колбаса, даже шоколад был. Плиток сорок. Мы экономили, и с собой обратно плиток двадцать привезли. Так что не пришлось в тот раз пленных брать. Думали, они опять за ягодами придут, но тут шторм разыгрался, и они не появились.

С рацией мы как-то раз ходили работать на пять суток на Валаам. Высадились, Ваня попробовал на одной частоте работать - там сразу забито. На второй - забито. Мы посовещались, решили, что нас могут запеленговать, и куда ты с острова уйдешь? Решили вообще не передавать никаких данных про радио. Знали, что через пять дней подлодка придет. Сразу на следующий же день прилетели наши два истребителя Як-3, кружат, ищут нас. Они каждый день прилетали и смотрели. Потом летчики рассказывали, что видели финские подводы, и финны разбегались, но наши по ним не стреляли, и финны по нашим тоже. Хоть данных не передавали, но все время слушали последние известия. Мало того: тот, кто обеспечивал нас, до нас высаживал еще одну группу, и она не вернулась. Еще до этого высаживал группу, одного ранило. Когда нас обеспечивал, он сам был на подлодке, что нас высаживала, и как ему сообщили, что связи нет, так он и не ел, переживал сильно. Потом мы только это узнали. Каменев, начальник разведки, вызвал целую машину с радиостанцией, нас вызывать.

Но кончились эти пять суток, мы на шлюпочке к подлодке идем, стали подходить, они там уже с автоматами, и пушка заряжена сорокапятимилиметровая. Спрашивают: "кто идет?" Мы им говорим: "братцы, это мы!". Как на подлодку поднялись, у старшего лейтенанта этого аж слезы на глазах были. Он обнимает нас, говорить не может. Потом, когда в Новую Ладогу пришли собщили начальнику нашему, что все в порядке. Он тоже переживал, тем более что мы были последняя группа оставшаяся. Мы же единственная группа, кто остались в живых. Сразу в штаб. Говорим, связь не держали, потому что нас могли запеленговать, тогда бы не выполнили задания и сами не вернулись бы. Он говорит: "молодцы, правильное решение" Мы знали, что лодка через пять суток придет, никуда не денется.

Групп порядочно было. При мне четыре группы погибло, особенно в 1942 году много. Группа Панина, группа Кучеренко (мы с ним в финскую были), Йемец уже в 1943 году погиб. Еще одна группа была, забыл. Это те, кого я непосредственно знал. А с той стороны кольца были еще группы, от Балтфлота. А при мне эти четыре группы, самые отважные ребята, погибли. Почему много в сорок втором погибало? Потому что мы еще не научились воевать.

У нас в Криницах была своя резиденция, как мы ее называли, и после каждой успешной операции мы приглашали участников - если с катеров, то с катеров, если с подводных лодок, то с подводных лодок. У нас там и спиртик был, и все, что нужно. Но во время операции мы ни капли в рот не брали. Как приходили, то у нас и кино было, и артисты постоянно там были, даже оперетты были. И когда смотришь оперетту, то забываешь, что война идет. Потом танцы. Артисты нам сильно помогли, отвлекались мы. А то ведь когда туда ходили, время так долго тянулось. Когда же кончится день, когда покой будет? Хрен знает, я же не знал, будем живы или нет. Хотя после этого Шлиссельбургского десанта я сказал себе: раз тогда не убили, значит не убьют. Поэтому действовал смело, но осторожно - главное, чтобы никаких следов не оставлять. Тогда я так сильно полюбил лес, за то, что он меня все время скрывал.

У нас была потом гулянка - спирт, все было. Пригласили всех, кто в этой операции участвовал - летчиков, и так далее. Нормально было. Все собрались. Я не очень пил, а эти-то наклюкались. Потом там у нас начальник сидел, а они все рыбку любили, говорят: "Коля, как бы нам рыбки организовать?" Я говорю: "гранаты у нас есть, на шлюпке выйдем и наглушим рыбы" А летчик говорит (их там было двое - Петя и Вася, я их имена запомнил, потом Петя погиб в Курляндии - сбили, а Вася не знаю, остался жив или нет): "Слушай, Николай Петрович, позвоните на аэродром, пускай там Пешка выйдет, пару соток сбросит, бомбочек, и будет нам рыба." А я вижу, что они уже лыка не вяжут, говорю "Николай Петрович, не надо. Командующий узнает, так нам сбросит, что мало не будет. Гранаты у нас есть, сейчас будет рыба" Летчик этот говорит: "меня возьмете!" Потом прилег и уснул. А старший лейтенант, который нас обеспечивал, говорит, мол, с тобой пойду. Взяли гранаты, шлюпку потащили, там камыши, и небольшая волна. Я сначала бросил одну гранату, но мало рыбы, мелкота одна. А он сидит на краю шлюпки, ноги в сапогах свесил в воду, я ему и говорю: "ты бросай гранату сюда, а я сюда" Я бросил, а он что-то замешкался, я напугался, а тут волна, и граната у него чуть ли не в ногах рванула, хорошо, что глубина там была. Я ему там наговорил много чего, говорю, мол, садись за руль и все. Он отвечает: "да я сам напугался, ты только не говори никому" Рвануло бы, и по ногам. Хорошо, что все обошлось.

Потом меня суток через двенадцать вызывают, говорят, надо бы с армейской разведкой сходить на Валаам. Вся надежда на тебя, говорят. Ну, раз Родина приказала, то надо. Сходил я с этой группой - лейтенант и два старшины, специалисты. Надо было языка взять и умотать. Начальник не сообразил, что надо было подлодку там оставить, и как мы языка бы взяли, то просигналили бы и умотали. А на тот островок как раз пришли двое финнов, часов в семь-восемь утра. Сами пришли, пожалуйста, бери, а как? Лодка придет только в час ночи, а там хватятся, ведь знают, куда пошли. Мы прикинули с ребятами, что нам не продержаться будет - больше 12 часов держаться, и решили языка не брать. Но если брали бы, то взяли бы одного, второго бы прикололи. А я сам подумал, что можно было бы и двоих брать. Помимо взятия языка, армейским нужно было посмотреть, где высаживать десант. Вот такая операция.

Потом в Ладоге в 1943 году была сильная бомбежка. Много народу погибло. Во-первых, это был первый раз, когда бомбили Ладогу, нашу базу. В первый раз бомбили мелкими бомбами, а во второй раз уже пятисотками. Дома, все развалилось. Мы как раз в Ладоге были тогда. А у нас только траншея такая была от осколков. И эта бомба метрах в десяти рванула. Она даже не свистела, свисту я этому я потом научился подражать, а шипела, когда последние метры летела. И как даст! Мы думали, что все. Нас уже нет. Она рядом рванула, метров десять. Еще запомнилось - там дед и бабка были, дед был бухгалтер, бабку завалило по грудь. Он говорит: "ой, ой, ребята помогите!" Мы к бабке, а он говорит: "да нет, у меня там портфель с деньгами" Тут бабку засыпало, а он о портфеле с деньгами думает. Налет был неожиданный, поэтому много погибло. Там казармы были, и бомбоубежище большое, так туда прямое попадание. Почти все погибли, мясорубка.

На Мантисаари я занимал плацдарм. Нас было четверо разведчиков, и четверо от армии, и десантников 400 с чем-то человек на барже. Пошли на морских охотниках. Подходим к берегу, пересаживаемся на малый катер, как ЗИС - открытый. Врываемся в бухту, думаем, как чесанут сейчас, и не останется никого. Высадились, сразу круговую оборону, смотрим - нет никого, Ваня рацию развернул, сразу отстучал, что нет никого. Финны тогда уже часть умотали, а тех, кто остались, прижали потом. И когда десант высадился, я им говорю: ребята, шагайте смело. После этого заняли второй остров. Потому что с подлодки доложили, что финны подогнали туда баржу, чтобы корабли подходили и вывозили что-то. Так что высадили туда десант, чтоб не вывозили. Там было большое поле. А в 1941 году, на этом же острове, наши высадились, а там финны оказались, и им пришлось чесануть оттуда. Валаам потом было немыслимо держать, он далеко. В общем, на Ладоге был до 1944 года, до сентября. Как раз в сентябре капитулировали финны, и мы оттуда сразу раз - в Ригу.

Всего у меня четыре языка: три языка мы взяли уже в 1944 году. Там около Валаама небольшой остров. Наши катера, когда проходили, увидели: здоровенный камень, и из-за него антенна торчит. Ну, раз антенна, значит, там кто-то есть. И командование решило: раз кто-то есть, наброситься на этот остров. Опять мы, четвертая группа, на двух бронекатерах вечером подошли. А на бронекатерах пушки стояли с танков, плюс ДШК. Они как начали этот остров шуровать. Мы сразу высадились, и на острове там были трое финнов: радист и еще двое. И мы их спокойно прихватили. Еще один - раненый в 1941 году. Могли и второго раненого взять, но не взяли. А так в основном наша задача была наблюдение. Иногда говорили брать языка, но больше наблюдение. Видишь, я живучий такой. Ни разу за войну не был ранен, хотя приходилось в тылу и по десять и по пятнадцать суток бывать. И на торпедных катерах, и на морских охотниках, на подводных лодках.