А.Г.- Родился 1/8/1922 в рабочем поселке Курчицкий стеклозавод (по-польски он назывался Курчицкая Гута) Городницкого района Житомирской области. В этом поселке жили в основном поляки, и в 1929 году я пошел учиться в польскую школу.
Мой отец был малограмотным человеком, работал завхозом на стеклозаводе, небольшую продукцию которого на гужевом транспорте вывозили за десять километров к ближайшей ветке железной дороги и отправляли дальше. В обязанности отца входили - уход за лошадьми, сбруей, ремонт повозок и обеспечение лошадей кормом. Мама была домохозяйкой. В 1936 году наша семья переехала в город Новоград-Волынский, где я поступил в 8-й класс украинской средней школы №2, и в 1939 году, после окончания школы, я поступил в Киевский инженерно - строительный институт (КИСИ).
Осенний указ наркома Ворошилова о призыве студентов первых курсов институтов в Красную Армию, меня не "задел", тех, кто родился в двадцать втором году, восемнадцатилетних, еще не призывали.
Г.К. - Где Вас застало известие о начале войны?
А.Г. - В Киеве, у нас как раз была в разгаре летняя сессия. В первые же дни войны студентов обязали патрулировать ночные улицы, следить за тем, чтобы все граждане соблюдали правила обязательной светомаскировки. В последний день июня я отправился в Житомир, искать мать. Наш Новоград-Волынский находился на старой границе, и уже 25-го июня моей матери пришлось бежать на восток, в одном платье, не имея при себе никаких вещей и продуктов. Отец в те дни был в командировке, и мама сама, пешком, добиралась до нашей житомирской родни. Я встретил мать у родных и рассчитывал увезти ее с собой в Киев, но быстрое немецкое наступление "внесло свои коррективы" в мои планы. Уже третьего июля мой дядя достал подводу, мы сели на нее и бежали из города, на подступах к которому уже появились немцы. Трое суток мы провели в многотысячной колонне беженцев и отступающих, в дневное время нас систематически бомбили. Только на четвертые сутки мы оказались на какой-то станции, где беженцев сажали на открытые платформы товарного состава, и высадили нас уже только в Луганской области, разместили по крестьянским домам, где местные отнеслись к нам доброжелательно, старались помочь, чем могли. Я встал на учет в Старобельский районный военкомат, и в конце августа меня призвали в Красную Армию.
Г.К. - Что происходило сразу после призыва?
А.Г. - Большую группу призывников посадили в эшелон, но повезли нас не к линии фронта, а куда-то на юг. Мы недоумевали, почему не на фронт? Через неделю пути оказались в запасной учебной части в местечке Вазиани, что рядом с Тбилиси.
Меня зачислили курсантом двухмесячных курсов радиотелеграфистов, и в ноябре месяце, вместе с маршевым пополнением я отправился с Кавказа снова на Украину, но в связь тогда служить не попал.
Г.К. - Почему красноармеец, закончивший специальные радиокурсы, так и не попал в подразделения связи?
А.Г. - Мне трудно ответить на ваш вопрос. Прибыли под Харьков, всех построили, и стали раскидывать в основном по стрелковым частям - сто человек сюда, двести человек туда. Я с группой бойцов попал в стоящий на переформировке 16-й отдельный конный артдивизион, никто у меня не спрашивал, имею ли я образование или какую-то воинскую специальность, просто прошел какой-то лейтенант вдоль строя, и, тыкая пальцем, всех "определил": "Ты и ты, будете ездовыми, вы, пятеро, пойдете орудийными номерами в такой-то взвод..., и так далее". Меня распределили в ездовые, так и "воевал" поначалу - "при конях", подвозил снаряды к орудиям. Дивизион находился в районе села ..., кажется, оно называлось Рубцовка. В июне 1942 года мы стали отступать и вскоре попали в окружение, дивизион был полностью разбит. Остатки части вместе с другими "окруженцами" стали собираться в Славянском лесу. Уже не было никакого командования, никакой организации, наш разгром был полным. Каждый сам решал свою судьбу и лично делал выбор - выходить из окружения, или, подняв руки вверх, идти сдаваться в плен к немцам. Я сначала закопал свой комсомольский билет, а потом сказал сам себе, что сдаваться живым не буду, откопал документы обратно и положил их в карман гимнастерки. Шли из окружения мелкими неорганизованными группами, но в форме и с оружием, реки преодолевали вплавь. Дон, например, я переплыл на "поплавке", в мешок набил солому и он меня удержал на воде.
За Доном мы резко повернули на юг, поскольку все дороги на северо-восток, вся степь была забита немецкой техникой и войсками, укрыться негде, в любой станице или хуторе находились немцы. Мы прошли всю Кубань, где в окружении, а где просто драпая, "сверкая пятками", от наступающего вермахта. Все вокруг смешалось, гражданские и красноармейцы, автомашины и угоняемый на восток скот, абсолютный хаос и постоянная дикая , леденящая душу паника. Бежали мы из последних сил, под лозунгом: "Спасайся, кто может!"... Что было, то было... Даже когда шли уже не в немецком тылу, а по своей территории, то никто нас не останавливал, никаких заслонов или попыток собрать сводный красноармейский отряд и дать отпор немцам на моих глазах не было, волна стихийного отступления катилась до кавказских гор, и только когда мы перешли через первый перевал, то увидели кадровые части, которые заняли оборону. Всех выходящих из окружения собирали в одном месте, я вышел с оружием и документами, но никто у нас ничего не проверял, сразу стали сколачивать батальоны. И тут меня в строю заметил мой бывший институтский преподаватель истории Ошаровский, он был в командирской форме с комиссарскими звездами на рукаве гимнастерки. Ошаровский сразу меня узнал, подозвал к себе, все расспросил подробно, как я здесь очутился и где раньше воевал, а потом приказал: "Иди за мной!". Привел меня в 530-й армейский истребительно-противотанковый полк (ИПТАП) РГК, и сказал кому-то: "У вас связистов не хватает? Принимайте!". Меня зачислили радистом в отделение связи взвода управления 2-й батареи полка, в котором я провоевал до 1945 года, до тяжелого ранения, пока окончательно не выбыл из строя. Но почти всю войну пришлось совмещать функции радиста и работу обычного батарейного связиста-телефониста.
Полк был четырехбатарейного состава, имел на вооружении 76 -мм орудия и конную тягу, но в 1943 году нас перевели на автомобильную тягу, мы получили американские машины-тягачи "Скаутеры". Полком командовал подполковник Иванов, погибший впоследствии в бою под населенным пунктом Большая Лепетиха, а после него командиром ИПТАПа стал Данильченко. Начальником штаба полка был молодой парень майор Заикин, мой одногодок, с двадцать второго года рождения! Моей батареей командовал будущий ГСС капитан Григорий Чигрин, родом с Кубани, до войны он вроде был учителем. Поскольку наш полк являлся частью РГК, то нас постоянно перебрасывали с одного фронта на другой, пришлось повоевать на Кавказе, Кубани, Украине, в Крыму и в Белоруссии, в Восточной Пруссии, а заканчивал войну 530- армейский ИПТАП под Берлином.
Г.К. - Какие потери понес полк за годы войны?
А.Г. - Только на моей памяти наберется восемь-десять переформировок полка. Так что сами можете представить - сколько крови пролито соладатами и офицерами нашего ИПТАПа . После войны, когда я случайно встретил своего фронтового товарища старшину Медведева, то он рассказал, что 30-го апреля 1945 года, уже под Берлином, в районе Куммерсдорфа наш полк принял на себя основной удар прорывающейся на запад из окружения крупной немецкой группировки, и тогда, на самом закате войны, полк потерял три четверти своего состава, погибли многие ветераны полка....
Г.К. - Как Вам легче рассказывать - в хронологическом порядке или по отдельным боевым эпизодам?
А.Г. - Мне по-любому уже трудно что-то рассказывать. Многие события и бои перемешались в памяти и слились в одну "картинку", а фамилии большинства фронтовых товарищей "стерло время". А что-то выдумывать не хочется, не в моих правилах.
Я боюсь просто ошибиться в названии места, где шел тот или иной бой, да и детали многих боев ИПТАПа похожи друг на друга. Выдвигаемся на танкоопасное направление, я с рацией рядом с комбатом, расчеты маскируют орудия, а потом ждем танки. Начинается бой, сплошная заваруха, огненный смерч вокруг и рядом, кровавая круговерть, и только после боя, когда подсчитывали потери, мы понимали, что пришлось сегодня пережить, и как нам повезло в этот день - мы остались живыми...
В 1944 году наш полк стали уже нередко использовать для проведения артподготовки во время наступления, а потом мы шли вместе с пехотой вперед, поддерживая атакующих и подавляя огневые точки противника "огнем и колесами".
Г.К. - Тогда есть другой "патент". Попробуем вспоминать "по ранениям" или "по наградам", возможно, так Вам будет легче восстановить в памяти события военных лет.
А.Г. - Давайте, попробуем вспоминать "по наградам". Осенью 1942 года, в Кавказских горах комбат -2 капитан Чигрин взял меня и одного артразведчика, и мы направились на самую высокую точку, оборудовать НП для корректировки огня. Я тянул за собой связь, на мне, кроме автомата, вещмешка и телефонного аппарата, были две катушки с телефонным проводом и тянуть всю эту тяжесть в гору - удовольствие не из самых приятных. Добрались до самой вершины горы, где мы лоб в лоб столкнулись с группой немцев, и сразу первыми открыли по ним огонь из автоматов. Нескольких убили сразу в упор. Немцы сначала растерялись и побежали вниз, но тут же овладели собой, залегли и открыли шквальный ответный огонь. Их было намного больше чем нас, и нам пришлось отступить, нас спасло то, что мы смогли укрыться в лесу на склоне, и я еще успел смотать провод на катушку. За этот бой и "за сохранение матчасти" я получил первую медаль "За боевые заслуги". Там же на Кавказе меня впервые ранило и контузило. Бомбили нас постоянно, и один раз бомба разорвалась совсем рядом, меня оглушило и контузило, потерял речь и слух на какое-то время, меня трясло мелкой дрожью, но полк я не покинул, "восстанавливался при части". Вторую медаль "За боевые заслуги" я получил за бои под Большой Лепетихой, это в Днепропетровской области. Здесь проходили очень тяжелые и жестокие бои, погиб наш комполка и многие противотанкисты 530-го ИПТАПа. Медаль вручили, как тогда говорили - "за своевременное установление и обеспечение постоянной, надежной и бесперебойной связи". Связь пришлось держать и по рации, и обычную проводную - с НП комбата на огневые и на КП полка. Батарейных связистов быстро повыбивало из строя, мы только и успевали, как вылезать под огонь на очередной порыв связи. Второй раз меня ранило в Белоруссии. Машина нашего взвода управления шла в общей колонне полка, налетела немецкая авиация, рядом разорвалась очередная бомба, мне в затылок попал осколок, но череп не пробил, а второго радиста, моего напарника - насмерть. Был тяжело ранен наш КВУ, старший лейтенант, и еще один артразведчик, их отправили в тыл в госпиталь, но у меня ранение оказалось легким, голову перевязали и я остался на батарее.
Орден Славы 3-й степени я получил за бои на Украине. На батарею пошла колонна немецких танков, танки развернулись в линию, и, открыв огонь с коротких остановок, стали атаковать наши огневые позиции. Я находился с телефонным аппаратом возле первого орудия. Прямое попадание на огневую, в живых из расчета остались двое - молодой парень, наводчик-азербайджанец, и еще один орудийный номер лежал в крови на земле, но еще дышал. Некому было подавать снаряды, тогда я стал подавать снаряды, а азербайджанец вел огонь и сжег два танка. В этом бою из всей батареи уцелело только это первое орудие. Наводчика представили к Герою, меня к ордену Славы, но ничего мне тогда не вручили. Уже после войны, в Мариуполе, через военкомат, меня нашел этот орден.
Г.К. - А последнее ранение когда получили?
А.Г. - В Восточной Пруссии, 18/1/1945 . Мы заняли немецкую линию обороны, батарея встала на огневые позиции, и комбат приказал мне развернуть радиостанцию в захваченной землянке. Я начал устанавливать антенну на бруствере, рядом разорвался снаряд (или мина) и мне осколок попал прямо в глаз. Старшина батареи, рязанец Виктор Медведев, отвел меня в полковую санчасть, где меня перевязали. Некоторое время я находился при санчасти, потом наш начштаба, майор Заикин, который ко мне очень хорошо относился как к ветерану полка, подошел ко мне и предложил отпуск домой - "по ранению". Я согласился, полагая, что через месяц точно вернусь в строй, в свою часть, но на деле все вышло иначе. Я оформил все документы и добрался из Пруссии до Новоград-Волынского, в который уже вернулись из эвакуации мои родители. Наш дом сгорел во время войны и когда я приехал в свой город, то застал отца одного. Моя мама умерла незадолго до моего возвращения. Через несколько дней я пошел на перевязку в местный госпиталь, меня осмотрел окулист и настоял, чтобы я немедленно ехал в Киев, в специализированный офтальмологический госпиталь. Я прибыл в госпиталь № 408 и меня сразу положили на операцию, пытаясь магнитом удалить оставшийся в глазу осколок, но так как осколок оказался из цветного металла - вытащить его магнитом не смогли и в итоге мне удалили правый глаз. Вернулся в Новоград-Волынский без глаза и 8/5/1945 меня демобилизовали из армии, как инвалида. Врачи мне запретили возвращаться на учебу в свой строительный институт и в 1946 году я поступил на учебу во Львовский экономический институт, по окончании которого с 1949 года стал жить и работать в Мариуполе.
Г.К. - Кроме Медведева с кем-то из однополчан по 530-му ИПТАПу довелось после войны встретиться?
А.Г. - Бывший старшина Виктор Медведев знал адреса нескольких однополчан- москвичей и нам удалось собраться вместе, и после этого наши встречи повторялись многократно. В Москве жили бывший начальник связи полка Валентин Лабутин, водитель машины нашего взвода управления Саша Князев, связист с 1-й батареи Давид Гройсман и бывший старшина из взвода боепитания Боков. Мы вместе вспоминали пройденный полком фронтовой путь, поминали павших товарищей.
Но судьбу своего комбата Чигрина я узнал сейчас только от вас.
Да и нашего начальника разведки полка и своего хорошего товарища ГСС капитана Садовского я считал убитым на войне, а он, оказывается, остался живым и после войны написал воспоминания о 530-м ИПТАПе РГК.
| Интервью и лит.обработка: | Г. Койфман |
