Мой дед – Василий Иванович Коваленко, человек героической эпохи, на долю которой выпали одни из самых тяжких лет русской истории. Коллективизация, раскулачивание, Великая отечественная война, борьба с прислужниками фашизма в послевоенные годы, восстановление народного хозяйства и мирной жизни после великой Победы… Да и мирная жизнь не всегда приносила одну лишь радость… Но несмотря на тяжелые годы, были у этого поколения и свои счастливые моменты. Наша Великая Победа, искренняя вера в наше светлое будущее, наши великие стройки, полет нашего человека в космос. Безоговорочная уверенность в будущем своих детей и любовь… Такая искренняя и единственная любовь, которая могла быть только у них. Тех, кто видел самое черное горе и от этого научился по-настоящему Жить и Любить…
Ниже приведены дедушкины воспоминания. Воспоминания простого советского человека, который честно прожил свою жизнь. За каждым из предложений – люди и судьбы, горе и радость. Прочтите их и склоните голову перед подвигом этих людей…
Коваленко Василий Иванович. Родился 9 мая 1925 года в деревне Бабки Россошанского района Воронежской области. Умер 11 сентября 2012 года в Симферополе, АР Крым, Украина. Призван Россошанским РВК Воронежской области 15.12.1941 года. Героически воевал в составе 3-й танковой бригады 3-го гвардейского Котельниковского танкового корпуса. Участник Курской битвы, форсирование Днепра, освобождение Молдавии, Румынии, Белоруссии (операция «Багратион»), Померании, Чехии, Литвы, Польши, бои за взятие Берлина, встреча с союзниками на Эльбе. В марте 1944 года был ранен и помещен в эвакогоспиталь № 1618. Награжден орденом «Красная звезда», орденами Отечественной войны I и II степеней, медаль «За победу над Германией», грамотой Верховного Главнокомандующего, юбилейными медалями и орденами. После войны работал председателем горисполкома г. Швенченеляй (Литва), секретарем партбюро партийной организации Трикотажной фабрики г. Кимры (с 1953), председателем укрепленного колхоза «Красный Октябрь» в Калининской области (с 1955 по 1956 г). С 1956 года переехали в Крым, где работал начальником инструментального цеха завода им. Кирова.
Учеба. Начало войны.
К 1941 году мы, деревенские ребята, уже повзрослели и работали в колхозе. Мне приходилось и косить сено косилкой, и сгребать сено на конных граблях, а это очень опасно, особенно для детей. Пахали на волах двухлемехным плугом в колхозе. А кроме этого нужно еще убрать и свой огород. Тяжело, но мы выросли в таких условиях и в труде.
Но вот чаще стали говорить о скорой войне. В нашей деревне была семилетняя школа, а средняя была в селе Анновке в 8 км. От нас и мне пришлось там учиться. Ходили пешком целой ватагой, утром туда, вечером оттуда. Когда я закончил среднее образование, был набор в Воронеж в училище ФЗУ, я туда записался и учился там до конца сентября 1940 года. Потом сбежал оттуда и поступил в Россошь в медшколу. Там я учился до приближения фронта до нашего города. Пришло время сдавать экзамен. Днем и ночью через наше село шли громады фашистских самолетов на Сталинград. Там все выше поднимался черный дым, горели запасы нефти и бензина в баках. Все время отступали за Дон наши войска. В колхозе спешно заканчивали уборку хлеба, молотили, прятали хлеб. Эта жуткая картина страшила и угнетала всех. Два раза мы с моими сверстниками ходили в военкомат, просили, чтобы нас призвали в армию, но нас отправляли обратно домой, мол, «вы еще не доросли, когда надо будет, вас позовем». Когда мы были в медшколе на экзаменах нас и забрали в военкомат.
Армия.
В армию нас отбирали со средним образованием, так как готовили отправить в какое-либо военное училище, но обстановка была такая, что для учебы времени не было. На востоке идет битв за Сталинград, на западе паническое отступление наших. Со стороны Ростова немцы прут – какое там училище! Собрали нас в какой-то станице ближе к Дону и стали обучать военному делу. Там мы были пока не окружили Сталинград и немцы не начали отступать. Тогда нас вооружили и повели в сторону Харькова. Мы шли и учились военному делу. В Харькове ночью немцы высадили воздушный десант и окружили город. Так мы оказались в кольце. Много техники нашей стояло на улицах Харькова без горючего. Поднялась паника, ночью никого не видать, большинство шедших со мной и вся наша часть в темноте растворилась. А немецкие десантники с парашютами садятся чуть ли не на головы и расстреливают всех с автоматов. Командование наше куда-то пропало. У нас нет ни командиров, ни карты. Я остался один возле тракторного завода. Куда бежать – не знаю. Все мои товарищи куда-то вдруг пропали. Кто-то попал к немцам в плен, кто-то решил прятаться, но их всех нашли немцы позже. Вижу - идут три красноармейца с оружием, думаю – эти к немцам в плен не пойдут. Я попросился с ними пробираться через р. Донец, где наши заняли оборону. И так яс ними пошел, а идти до Донца 45-50 км. Это был март месяц, снег становился мокрый и топкий. Идти было тяжко, да еще и ночью, а сзади слышались раскаты и взрывы снарядов, бомбежки и пулеметной стрельбы. Все хотели кушать, я больше суток не держал кусочка хлеба во рту, сил шагать дальше нет. И вдруг видим - на дороге стоят сани и лошадь. Оказалось, это не лошадь, а итальянский мул. В санях лежали ящики с консервами в жестяных банках. Мы сразу набросились на них, но открыть нечем. Там была советская тушенка, немецкие консервы и французские плоские консервы с ключами, которыми при повороте можно свободно открыть банку. Ну мы, конечно, набрали больше тех, которые с ключами, остальные нужно открывать ножами, а их у нас не оказалось. Я раскрыл несколько русской тушенки об острые концы саней и пальцем поел. Но в дорогу я тоже нахватал побольше французских плоских консервов и когда мы обнаружили в них… лягушек без лапок, нас стало тошнить. И мы вынуждены были выбросить всё и жалели, что не взяли русских тушенок. Но мы уже далеко отошли от саней и возвращаться уже было поздно. Уже рассветало и мы подходили к Донцу. На реке почему-то был красный лед. Оказалось, вверху по течению были бои прямо на реке и кровь солдат просочилась по льду по всему Донцу.
Так мы добрались до первой советской части. Здесь нас сформировали в соответствующие подразделения. Позже мы, молодые ребята, услыхали, что идет набор в танковую школу и записались туда. Учиться долго не пришлось, военное положение страны требовало больше вооружения и военной силы. Все военные школы проводились ускоренным методом. Топтаться на месте - смерти подобно, когда Сталинград в клещах врага и многие промышленные центра страны оккупированы врагом. До мая месяца мы до позднего вечера тренировались под руководством опытных инструкторов. Обучались мы на танковых курсах на Донце у города Волчанск. Нас, курсантов отправили группой на машинах ближе к Белгороду, где мы оформлялись в свои части. Здесь же мы и получили свои машины. Такие же 34-ки, на которых мы учились, только новенькие, с длинными стволами. При выпуске мне комиссия присвоила звание старшины. Смотрели оценки при учебе и практические показатели при вождении машины, выполнения команд командира танка.
Экипаж.
Наш экипаж был из 4-х человек – командир машины, механик-водитель, заряжающий и стрелок-радист. Первым командиром машины у нас был лейтенант по фамилии то ли Карпов, то ли Щукин – помню, фамилия рыбная. Заряжающим был Коля Кузнецов, стрелок-радист - Гурьев из Костромы и я – механик-водитель. Все были нормальные ребята, дружные между собой. У нас был счастливый номер танка – 12 с большим гвардейским значком на башне. Номера машин менялись, если машина пропадала - была подбита или сгорала в бою. Получали взамен новую, а экипаж, в основном, оставался тот же, за исключением вышедших из строя раненых. Костяк экипажа везде держался. Поменялось много из состава, когда мы сильно подгорели под Вильнюсом. Тогда сразу вышло из строя три человека. Я узнал это чуть позже, так как меня вытащили из люка почти без сознания после контузии. Обгорела сильно правая нога, спина и голова. Потом мы списывались через свою военчасть и находили адреса. Даже здесь, в Симферополе мне ко Дню Победы приходили телеграммы от бывших членов экипажа: «Поздравляем командира с праздником и Днем Рождения». Я как раз в том время снова был назначен командиром машины. Один из ребят – Воробьев, жил в Кемеровской области, другой – Миша Овечкин где-то с Волги. Присылал несколько писем, мы с ним виделись, когда я ездил в Москву на встречу однополчан к Дню танкиста. Звание гвардии старшина я получил при окончании танковой школы, сразу после экзамена по вождению и управлением боя. Миша Овечкин все время был старшиной, хоть был толковый парень, а остальные не очень стремились к повышению звания – оно было как-то не к чему всем тогда.
Хотя были такие офицеры при штабе, которые покупали награды и переписывали чужие фамилии с списках награжденных на свои. В бою мы их почти не видели, были они трусоваты, а после войны у них оказались полные кители высоких наград. Но это на их совести.
Первый бой.
Шел уже 1942 год – самый трудный и тяжелый в военном отношении год для нашей страны. Немцы готовили крупную операцию на выступе Курско-Белгородского направления. На этой дуге строились такие укрепления с обеих сторон, что в истории не было подобных. Здесь с марта месяца и до начала наступления в июне шло накопление военной силы с обеих сторон. И вот в начале июне в назначенный момент – наступление. Все затихло – настала жуткая тишина. И вот бои начались. Немцы не жалели техники, перли нагло, поэтому оставили много подбитых танков на поле боя. Порой нельзя было проехать в нужную сторону, везде дымились танки, и наши, и немецкие. Уже после двух дней боев, на высоте около километра из-за поднявшейся пыли ничего в небе не было видно. Самолеты бомбили в слепую. Стоял такой грохот от разрывов и гудения танков, мощных выстрелов пушек, что разговаривать друг с другом невозможно. Крики команд, крики раненных – все смешалось в один звук. Одни вытаскивают с люков танков раненных и обгоревших, другие несут тяжелораненых на носилках в укрытия медпунктов, ищут какой-нибудь транспорт эвакуировать с поля боя, а в это время часть начинает отступать, так как немецкие танки - «тигры» теснят наши боевые порядки и давят все, что у них впереди. Все вокруг горит, взрываются боекомплекты. В панике выскакивают горящие танкисты – и наши, и немцы, катаясь по земле, оббивая горящее обмундирование. А если где-то поблизости оказалась лужа с водой, то спасаться туда бегут и наши, и немецкие танкисты, не боясь друг друга, подают в воду лишь бы погасить пламя. И так до ночи, пока не утихнет бой. Но наш корпус пока в бой не вводят, мы стоим ожидаем сигнала. Наш командир корпуса генерал Ротмистров был из толковых командиров. Накануне боя было организовано обучение - где найти самые уязвимые места у «тигра», чтобы Т-34 мог поразить его. На Курской дуге были впервые применены «тигры». «Тигр» - сильная и мощная машина, на 1 км пробивал наш танк насквозь и с ним шутки были не из приятных. Поэтому и обучали нас увернуться от «тигра», не подставить ему бок или зад. Эта учеба нам много помогла в боях.
И когда немцы начали слабеть, наш корпус и другие части пустили в наступление. Объезжая подбитые танки, мы рванулись вперед. Нашему экипажу пришлось туго под Прохоровкой. Тяжелые фугасные снаряды сорвали с машины все крылья и фары и все, что плохо лежало – хорошо, что мы сняли вовремя десант. Самое плохое, что как только мы ринулись в бой, у нас сорвало гусеницу и пришлось во время боя обуваться, но хорошо тренированный экипаж без особого труда справился с этой проблемой. Я первый раз очень боялся, думал, что следующий снаряд попадет прямо в мой люк. Ускорил ход и по пересеченной местности нагнал машину. Когда танк идет на ухабах, он так качается, что трудно в него попасть. Я этим воспользовался и залетел прямо в рощу, тут же выстрел и мы подбили самоходку. Видим, из люков выскакивают немцы, а наш пулемет поливает их огнем. Повыползали и остальные немецкие танки, я разворачиваю свою машину и кричу Мише Овечкину: «Давай в бок по «тигру»! Не успел я сообразить, как с «тигра» слетела гусеница и он задымился. Так наш первый бой был и страшный, и удачный. После боя мы получили благодарность. Потом уже в боях стали меньше бояться и нервничать.
Форсирование Днепра.
От Прохоровки мы шли с боями до Днепра. И так мы у Днепра в районе Днепродзержинска, на той стороне реки большое село Домоткань. Остановились. Нужна переправа, а ее нет. Днепр широкий, метров 800. Сюда прибыло большое начальство - маршал Рокоссовский со штабом. Над нами пикирует стая немецких самолетов, разрывы бомб, снарядов. И, тем не менее, дана команда переправляться на правый берег под огнем противника. Строили большие плоты, здесь же пилили лес, сколачивали плоты под огнем, ставили на них танки и переправлялись на тот берег под бомбежкой. Некоторые плоты самолеты топили, танки шли на дно реки, но экипажи стояли возле машин и бросались вплавь к берегу. Было очень опасно – чуть наклон по волне и танк по мокрому плоту легко сползает под уклон в реку. Вся река кипела людьми и машинами, каждый экипаж спасает свой танк, стоят по обе стороны танка, чтобы в опасный момент выровнять плот, при наклоне сбалансировать. А в это время авиация беспощадно бомбит всех. Это и называется форсирование реки. Здесь было много потерь людей, которые тут же погибали в воде, которых родные и до сих пор ожидают домой. Никто не узнает, как они погибли, где они теперь. Они остались навсегда лишь в сердце матери. И все они герои и героически погибли. Нам посчастливилось, мы мокрые от фонтанов воды переправились и сразу по глубокой балке на высокий берег, а там нас встретили немецкие автоматчики. А у нас нет с собой десанта и мы стали ждать подход нашей пехоты. Хорошо хоть наверху целое поле кукурузы. – оно нам очень пригодилось для маскировки. Но на нас шла танковая часть, наш танк подбили, гусеницу сорвало. Почти весь экипаж от удара контужены. Как я вылез из люка не помню, или кто мне помог. Дело было уже под вечер. По-видимому, я был солидно контужен, раз я плохо соображал. Хорошо запомнилась картина: как во сне, бегут цепью немцы в зеленых шинелях и почему-то все маленькие, как лилипуты и стреляют в нас. Я стоял возле танка, оперевшись о гусеницу и так меня немецкий автоматчик решил перерезать пополам. Позже выяснилось, что одна пуля попала в сустав правого плеча, а вторая разрывная прошла под мышку. По-видимому, я как упал на бок, так вся кровь, которая вытекала с раны, запеклась в рукаве и закупорила выход остальной. А уже ночью пришла медпомощь и помню, женщина сказала: «Он еще жив, сердце бьется». А затем я уже очнулся где-то в медсанбате.
Медсанбат, возвращение в часть.
Ну а потом покатило – понесло, то в один госпиталь, то в другой. Нас везли в товарных вагонах, как их называли - «телятники». Было уже прохладно. Ноябрь месяц, обогревались печкой. И так везли по всей территории Украины день и ночь и привезли почти на мою родину в город Алексеевку Воронежской области, от Россоши в 80 км. В госпитале сразу определили, что со мною делать, чтобы быстрее вылечить – ампутировать по плечо руку. Так я лежал и ожидал своей участи. Но в одно прекрасное время госпиталь посетила какая-то комиссия. Ходили по всем палатам и конкретно интересовались у раненых: какой у них диагноз и что дальше намечается делать. После консультации с врачом решили снова прочистить гнойные раны и дезинфицировать тепловыми лучами от раскаленной железной бочки, через проделанные в ней отверстия. Так я принял второе лечение. В декабре мои раны затянулись пленкой и началось заживление. А перед новым годом меня подготовили к выписке, хотя рука еще была на повязке. Накануне новый 1943 год. Теперь путь с госпиталя в запасной полк, а где он? В предписании указывается, что он находиться где-то под Полтавой, а потом сообщили. Что где-то ближе к Молдавии. А нам все приходиться идти пешком. Уже кончается февраль, в маршевой нашей роте собралось уже около 140 человек. Попутные военкоматы координируют наши маршруты до запасного полка. В одном из пересыльных пунктов мне удалось узнать, где находиться моя 3-я Гвардейская ордена Красного знамени танковая бригада - где-то возле Кишинева. За Кишиневом нас встретил автотранспорт и отвез в запасной полк. Здесь я встретил знакомых из нашей бригады и обрадовался, что наконец-то приеду в свою бригаду.
Встретили меня все старые друзья. Появилось много новичков и теперь у меня новая машина и почти новый экипаж. Мы стали готовиться к новым боям на территории Румынии. Помню, в каком-то из небольших городков мы остановились на окраине на передышку. Рядом оказалась помещичья усадьба – богатые хозяева все побросали и удирали вместе с немцами. Как зашли мы во двор – а там столько всякой птицы! Меня поразило, что там было много цесарок – я их никогда не видел. Большая красивая птица, напоминающая курицу. Многие из наших тоже никогда эту птицу не видели. Как открыли стрельбу, пока не пришел какой-то слуга хозяев, хорош оговоривший по-русски. Стал умолять не убивать цесарок, это, говорит, декоративная птица для украшения двора. Хотите, мол, берите гусей или уток. Но нам поневоле пришлось попробовать не только курей, но и красивых цесарок.
Пробыли мы там дня три – ожидали пополнение. Затем форсировали реку Сереет, прорвали оборону немцев, пустили в прорыв новую танковую часть, а нас срочно вывели с боя и сосредоточили на одном из глухих полустанков для дальнейшего распоряжения. И пришлось нам замаскированным стоять ждать распоряжения. Тылы наши отстали и со снабжением стало плоховато. Но наши снабженцы всегда были находчивые и сейчас тоже вышли из положения. Румыны очень хитрый народ. Чтобы русские их не обидели и не грабили, они все свои отары овец угнали в горы, куда вели плохие дороги. Нам подсказал один румын, что там на полях они и держат овец пока пройдет фронт. Как-то подходит ко мне наш начальник снабжения, капитан и говорит: «Старшина, мы уже три дня сидим на голодном пайке, в бригаде плохо с питанием. Мне сказали, что где-то видели много птицы». Я ему и говорю: «Птицей здорово всю бригаду не накормишь – надо ловить птицу покрупнее. Местные богатеи угнали свои отары в горы и там ожидают, когда пройдет фронт, а потом спустятся. Так вот мы и можем к ним в гости пожаловать и оттуда привезти овечек». «Вот это выход из положения», - обрадовался капитан, - «Так поедем и возьмем солдат с собой». Я не мог бросить боевую машину, но это уладили через командира бригады. И вот разрешение получено. Поехали на «студебеккере» четыре человека. Лезли в гору около часа, наконец заметили поляну и отару овечек с пастухом – румын лет 45 и подпасок. Как мы его не уговаривали продать нам несколько барашек, давали деньги, он ни в какую. Только и слышим: «нушты». Тогда мы показали ему автоматы и дали понять, что застрелим 100 или 200 штук овец и уедем – он сразу все понял. Тогда мы забрали в кузов штук 10 овечек и поехали домой. Так мы вышли с тяжелого продовольственного положения. Только приехали, а тут приказ срочно приготовиться к погрузке на платформы. Оказалось, мы должны прибыть в Белоруссию под Витебск, где намечается наступление.
Белоруссия. Путь на Берлин!
Немцы и подумать не могли, что мы начнем наступление в распутицу (а был конец апреля - начало мая) с большой техникой по белорусским болотам. Ну и началось. Рубили по темноте лес, саперы делали гати, то есть настилы для танков и другой техники. Солдаты сделали себе мокроступы (округленная площадка для ноги, часто переплетенная лозой и крепиться к сапогу). С ними легко идешь по болоту с полным вооружением. Немцы укреплялись на сухих островах. Разведка разведала почти всю оборону и точно нанесла ее на карты. После небольшой артподготовки, во время артиллерийского шума, саперы продвинулись почти бесшумно вплотную к сухим местам. Ну вот все пришло в такое напряжение, как взведенная пружина. И вот в четвертом часу ночи пружина распустилась! Все загудело – танки моторами, артиллерия, разрывали «катюши» своим ошеломляющим шипением, сверху авиация. Всем частям было дано свое направление. Мы старались перерезать главную магистраль шоссе Москва-Минск и к 2 часам дня уже оседлали его. Теперь открытый танковый простор. По магистрали направление - форсировать речку Березину на Борисов. Но там большой мост, который особо охраняют немцы. Немцы не ожидали такой силы русских и начали панически отступать. Мы использовали их же метод – перерезать пути отступления и окружить. Отступающих немцев на главной Московской магистрали скопилось столько, что мы уже задумывались: куда их девать? В это время года по обе стороны шоссе всегда затопленное водой поле глубиной до 2 метров и никуда никто не может убежать. Вот так эта колонна длинной примерно 10-15 километров добровольно попала в плен. Там и техника, и автомашины всех марок, и штабы, и санитарные машины, и генеральские легковые – все спокойно в плену. Что хочешь, то и делай с ними. Позже мы узнали, что в машинах ехало много наших девиц, которые ехали с немцами на правах любовниц и даже жен. Ну там их наши из службы СМЕРШ всех «обвенчали» и прямо конвоем отправили ближе к Верхоянску.
Приблизились к мосту – вроде мост цел и разведка сообщила, что проезд свободен. Мой хороший знакомый Павел Рак вызвался добровольно прорваться первым в город. Его экипаж (он был командиром машины) рванул через мост. Мы наблюдали - и только танк перевалил через середину моста - сильнейший взрыв потряс воздух и мост с его тяжелыми бетонными опорами сначала взлетел, а затем рухнул вниз в реку. А танк, перескочив середину еще целого моста, оказался на другой стороне – в городе Борисов. Помочь им срочно мы при всем желании никак не могли. Пока навели понтонный мост прошли почти сутки. А в это время экипаж Рака носился по городу, делая страшный переполох среди фрицев. По рассказам очевидцев, немцы, кто еще спал, узнав, что советские танки в городе, выпрыгивали в кальсонах со 2-го и 3-го этажей, лишь бы спастись. Танк Рака зажег спичечную фабрику и много других объектов. В общем, горел весь Борисов. А немцы гонялись на технике за танком. К вечеру экипаж подъехал к реке. Ни имея ни одного снаряда, ни патронов в пулемете, танк решил пробираться к своим вплавь через реку. Но их тут же с близкого расстояния подбил немецкий танк, к немцам подоспела подмога и весь экипаж погиб. Когда мы ворвались в город, обо всем нам рассказали жители Борисова. Сейчас при въезде в город стоит танк-памятник советским танкистам, освободившим город - у могилы Героев Советского Союза лейтенанта П.Н. Рака и его экипажа. Я много раз проезжал через Борисов и всегда приходил к могиле своих друзей-однополчан. Всем, кто со мной бывал, я подробно рассказывал историю подвига.
1 июня освободили столицу Беларуси – Минск. Немцы лихорадочно минировали все большие здания, школы, начали минировать большое здание Центрального комитета компартии – Дома правительства. Нам кто-то об этом сообщил, и часть танков срочно ринулась к зданию ЦК. Мы успели прорваться к зданию и спасти его от взрыва. На броне у нас сидели белорусские партизаны, которые и ворвались в здание. К вечеру город был освобожден от немцев. Жители ликовали до утра. Все пели песни и музыка горожан гремела с нашим оркестром.
Ну а мы после переправы двинулись дальше на Запад. Наш 3 Гвардейский Котельниковский танковый корпус освобождал Белорусскую и Литовскую землю - город Борисов, Гомель, Молодечно, Сморгань, затем освободили Вильнюс. Вступили в бой перед сильно укрепленным опорным пунктом фашистов – городом Каунас. Здесь шли очень ожесточенные бои перед германской границей и Польшей. Впереди большие города Гродно, Белосток. Затем по приказу резко изменили направление и резко пошли на север на Ольштейн с выходом на Балтийское море. Главное направление было на Данциг, или, как он тогда назывался, Гданьск. Этот крупный город считался неприступной крепостью в Балтике. Вот нам пришлось ее брать. Конечно, это был крепкий орешек. Все подступы минированы, над всеми дорогами буквально висела немецкая авиация. Бомбили прицельно каждый танк, каждую машину. Но, несмотря на все это, мы продвигались вперед, горели танки, но мы примерно за две недели подобрались к городу, хотя там были сплошные огненные заграждения. В самом городе на нас ощетинилась вся немецкая мощь – артиллерия, минометы, фаустпатроны, пулеметы, даже зенитные пушки. Было много раненных и погибших. На рассвете мы танками проломили городскую оборону и стали просачиваться по улицам. Примерно через неделю город был взят, только с какими потерями! За взятие Данцига я был награжден орденом Красной звезды и орденом Славы III степени. Было очень страшно, когда город и побережье стали обстреливать немецкие линкоры с моря. Снаряд был такой мощности, что если он попадал в дом (а дома были по 7-8 этажей), то от дома мгновенно оставалась большая куча камней, и если кто был в доме, то оттуда уже не возвращался.
А дальше? А дальше пошли по побережью – освобождали город Сопот, дальше двинулись на Штетск, освобождали Быгдаш. Когда мы рассекли Померанскую группировку, взяли прямое направление на Берлин. Но перед Берлином нужно было форсировать несколько больших водных преград – реки Висла, Одер и другие. А форсировать это всегда очень тяжело. Когда мы форсировали свои реки - Днепр, Дон, Донец, Неман, наши саперы по топокартам знали местность и глубину рек, было понятно и легче строить переправы. А здесь темное дело – где лучше начинать строить не известно. Да еще под бомбежками авиации и вражеской артиллерии. И все же саперы – смелые и отважные люди - находили выход из положения. Среди фонтанов взрывов бомб и снарядов они строили переправы, хотя многие тут же погибали. Но следом за ними другие в кровяной воде строили переправу.
Итак, мы движемся на Берлин, это наше главное направление. Освобождали много деревень, небольших городков. Конечно, за каждый из них следовал бой. И днем, и ночью. На войне ни отдыха, ни выходных не было. Если есть хоть малейшая возможность, то нужно похоронить убитых – без этого нельзя. А с рассветом снова в бой! Горят подбитые танки, а с ними горят и танкисты. И так с утра до вечера. Если сегодня остался жив и экипаж цел и невредим, значит, здорово повезло. А все зависит от расторопности и слаженности самого экипажа. Здесь главные все. И механик-водитель, как машиной, не подставит свой бок врагу, как сумеет увернуться и спрятаться за какое-нибудь укрытие. Зависит от наводчика: если раньше врага прицелиться и скорее поразит вражеский танк. И от командира машины, который со своего люка видит больший сектор обозрения, скоординирует обстановку и даст верную команду. Очень важно не подпустить вражескую пехоту к своему танку, а то забросают гранатами. Вот так с утра до ночи все в сильном напряжении. И если появиться время уснуть на боевом месте, минут на 10 – 20, то когда очнешься, весь организм дрожит, и руки и ноги дрожат от нервного перенапряжения.
Кажется, рассветает. В щели танка просачивается дневной свет. И снова почему-то начинает ныть в животе (а у меня это всегда происходило в ожидании боя). Чувствуется снаружи движение людей - кто осматривает свою машину, кто просто вылез подышать свежим утренним воздухом. Кажется, начинается бой. Слишком нарастает гул немецких самолетов, ожидаем бомбежки. Самое неприятное – не знаешь, где он сбросит свой груз. Скажу прямо, это страшно, когда бомба разрывается рядом с танком, многие члены экипажа после этого глохнут и становятся контуженными. Ощущение при контузии очень-очень неприятное, поэтому многие желают мгновенную смерть. Ну, слава Богу, кажется, пронесло. Бомбят тылы, а на нас движутся их танки. Ну что ж, мы готовы их встретить. И вот настала команда: «Вперед». Захлопали выстрелы наших «тридцать четверок». Сквозь деревья видно как впереди что-то горит – то ли танк, то ли машина с горючим, горит и лес. Рассветает больше, видим впереди какие-то строения, населенный пункт. Из-за дома выползает, качая стволом, немецкий танк. Не успел полностью выползти, как одновременно последовало два выстрела – немецкий танк, пораженный в бок горел. Впереди виднеется сизоватый лес в утренней дымке – оттуда бьет немецкая тяжелая артиллерия. Эх, догадались бы наши накрыть их авиацией! Немецкие танки расползлись по полю под прикрытием их артиллерии к лесу. Дана команда – обойти справа лес и продолжать наступление в направлении северо-запад ближе к городам Штеттин и Штаргард. На пути много озер и речушек, что создает препятствия в быстром продвижении. Еще мешает авиация противника, которая точно корректирует наше местонахождение. Но мы хоть и медленно, но движемся к Берлину.
Помню один случай, когда мы шли танковой колонной по второстепенной сельской дороге. Нас долго сопровождали немецкие самолеты, все время бомбили. И вдруг мы видим, что навстречу по дороге движется большая колонна людей. Сначала я думал, что идут немецкие солдаты, но позже оказалось, что идут немецкие беженцы в свои города и деревни, тянут на тележках свои вещи, а в колясках маленьких детей. Мне сразу вспомнилось, как уходили от немцев наши беженцы. Усталые, голодные, худые, оборванные, несли на руках сразу по двое детей, а на тележке больных стариков. Мне так жаль стало. Хорошо, что наша колонна остановилась. Я говорю своим ребятам, давайте у кого что съестное осталось, несите детям. Я взял две банки сгущенки, хлеба, какие-то консервы и понесли беженцам. Женщины стоят и плачут, целуют нам руки. Смотрю, от колонн отделилось много наших бойцов и все понесли им продукты. Все же люди есть люди, особенно русский народ, его внутреннее содержание гуманитарности не сравнить ни с кем. Помню, уже в Берлине, перед Рейхстагом, из-за больших груд камней и истерзанных машин по направлению к нам побежал маленький ребенок. На нейтральной части с нашей стороны к нему побежали два солдата, чтобы спасти ребенка, а в это время немцы открыли по ним огонь. Один солдат остался лежать на площади, а другой успел схватить ребенка за руки и втянуть в безопасное место. Фашисты и здесь оставались фашистами.
Итак, колонна двинулась дальше. Проезжая через небольшое местечко, где были 2-3-х этажные дома, на наши танки начали бросать фаустпатроны. Некоторые первые танки были выведены из строя, порвали гусеницы, ну и оглушило часть экипажей. Но на это быстро среагировали. Здания, откуда стреляли фаустники, были сровнены танкистами с землей до фундамента и никто оттуда не вышел. Чем ближе мы подходили к Берлину, тем упорнее сопротивлялся враг.
Берлин – оплот Гитлера.
В окрестностях Берлина начались разветвленные каналы, одетые в гранит, что очень плохо для форсирования танками. Весь город виделся в сизой дымке от пожаров. Горели дома, постройки, горели подбитые танки, машины, горело все, что могло гореть. Пробраться к центру города не так то и просто, везде большие кучи кирпича и камня от разбитых домов. Нас встретила артиллерия, бронебойщики и фаустники. Дальше двигаться невозможно - подбиты две «тридцатьчетверки». Вперед продвигаются «ИСы» - сейчас они немного расчистят дорогу. Продвинулись на какую-то более свободную улицу, если ее так можно назвать, ни целых домов, ни поворотов. Впереди канал, а за ним какой-то парк. Стоят посеченные стволы деревьев, а между ними бродят звери. Тигры, рыси, медведи, зайцы прыгают. Большие птицы, страусы или пеликаны. Многие валяются убитыми, кругом разбросаны перья. Оказалось, что рядом был разбит берлинский зоопарк. Везде разрываются снаряды, убивают животных и людей.
Все же нам удалось переправиться через канал – движемся к Рейхстагу с другой стороны. Всюду смрад, воняет дымом, да еще разлагаются трупы убитых людей и животных. Ужас какой, вот бы увидел Гитлер, что он, сволочь, натворил. В районе Рейхстага идет ожесточенный бой, бьют пушки всех калибров, автоматные очереди. Засевшие в Рейхстаге эсесовцы не хотят сдаваться. Похоже, что все пьяные. Пробиваемся все ближе, уже вижу совсем разбитый купол. С него идет дым, значит, внутри что-то горит. С подвалов нижних этажей стреляют немецкие пушки и фаусты. Ну и наши бьют по ним со всех видов артиллерии. Слева от нас стоят два СУ большого калибра, от каждого выстрела которых содрогается воздух. Представляю, каково там фашистам. Наши танки выстроились в строй и лупят по дверям и окнам. Мимо нас провели группу пленных. Понемногу начинают сдаваться, но огонь с окон здания все усиливается. Бьют даже с автоматических зениток. Вечереет, из-за плотной дымки сразу темнеет. Мы уже потеряли счет дням. Несколько дней уже не спим, только урывками. Глаза слипаются, у всех красные, только блестят, выглядывая из-под танковых шлемов. Кончаются снаряды, связываемся с начальником боя. Тот кричит: «Нет к нам подъезда, что я вам, на спине что ли принесу снаряды»? Проводим ночь в грохоте канонады.
Встреча на Эльбе.
На рассвете, примерно в пятом часу, поступила по радио от начальства танковой бригады команда выдвинуться в такой-то квадрат и выстроиться в походную колонну к такому-то часу. Стараемся выползти из города через завалы и подбитую технику. Ползем где есть возможность. Сосредоточились за многоэтажными домами на каком-то штрассе. Уже хорошо рассвело, узнаем друг друга по номерам танков. Приветствуем друг друга через открытые люки танков. Колонна выстроена. Командует колонной подполковник Сорокин, небольшого роста, рыжий, смелый и не глупый, мы все им довольны. Все дружно двинулись. А задание было такое: как можно быстрее добраться до западной границы Германии, до реки Эльба, за которой уже находятся наши союзники американцы и англичане, которые тоже рвутся на Берлин. Германия уже была разделена на сектора, и кто больше захватит территории Германии, тому эта территория и будет принадлежать. Ну вот мы и должны быстрее добраться до Эльбы.
Немцы против союзников не сопротивлялись, они им открыли свободную дорогу, мол, милости просим. А против нас, чтоб задержать, выдвинули авиацию, танковые части и пехоту. Вот мы и шли, как говориться, с переменными боями, теряя машины и людей. Тем не менее, через двое суток к вечеру подошли близко к Эльбе. Но перед Эльбой нам пришлось форсировать небольшую реку, на которой немцы взорвали мост. А у нас не было ни понтонов, ни какого тылового хозяйства. Пришлось наводить переправу своими скудными силами. Взяли за основу сваи старого моста, добавили новые сваи из телеграфных столбов. Разбирали ближайшие деревенские сараи, гаражи и делали временные настилы. К вечерку потихоньку двинулись по мосту. Первая машина не дошла до конца моста метров пять и затрещали доски. Пришлось сдать назад и укреплять более широкими досками. С трудом переправились. И тут же нас обнаружила немецкая авиация и нас начали обстреливать и бомбить. Обошлось без сильных потерь, только были ранены наши автоматчики с десанта. Нам бы было лучше пробираться в сторону Эльбы более безопасными сельскими дорогами, но местность тут была чужая незнакомая, да и болотистая. Поэтому руководство решило идти по главной дороге – по прекрасному шоссе. Проезжаем по шоссе до 60 км в час через какой-то маленький городок. Видим как в центре на площади маршируют какие-то подразделения, в немецкой форме и с оружием. Слышим по рации команду начальника колонны подполковника Сорокина: «Скорость не сбавлять, идти без остановок, десанту быть на чеку, первыми в бой не вступать». Когда мы поравнялись с немцами – все маршировавшие разлетелись как птицы кто куда. Оказалось, то это «юнген-дойч» готовились задержать и уничтожить нашу танковую колонну. Это же надо такое «войско не имея ни одной пушки, ни фаустов, ни мин решило вступать в бой с опытными танкистами. Страшные вояки! А чуть дальше мы встретили еще несколько колонн немцев в полном укомплектовании с оружием и в противогазах. Как увидели они советские танки с гвардейскими значками и красивыми звездами – сбросили с себя все, что было и разбежались в лес, который был недалеко от дороги.
Так мы и подошли вечерком к Эльбе – а она широкая с низкими берегами. Остановились. Начальник колонны подполковник Сорокин объясняет: разведка донесла, что в левом углу над Эльбой в лесочке стоят американские и английские танки. Ожидают утра, чтоб утром вновь продолжить наступление. По согласованию с командованием нам нужно «прощупать» броню союзников: подойти поближе на самых малых оборотах и внезапно нанести ураганный огонь. Так мы и поступили. После первых залпов запылали их танки и лес в округе. А к утру, когда рассвело, наше командование извинилось, объяснив, что приняли их за немецкую колонну. Хотя у нас с союзниками была договоренность сделать на танках условные знаки, чтоб при встрече узнать своих. На башнях наших машин была одна широкая белая полоса, а на их две узких. Но кто ночью увидит? На утро, несмотря на недоразумение, началось братание. Это мероприятие мне больше всего понравилось за всю войну. Начались выпивки, союзники несут коньяк и виски, а наши трофейный спирт, всякие закуски, тушенку. Пили-гуляли, меняли друг другу сувениры. За советскую пилотку со звездочкой можно было выменять машину «Виллис». И так почти два дня. А потом союзники увидели, что дело плохо, перебросили через реку мост и начали на «додже» переправлять пьяных воинов на другой берег. А негры (их было много) сопротивлялись, не хотели прощаться с русскими, обнимают, плачут, все рады и счастливы, что война закончилась. За освобождение большой территории и встречу с союзными войсками я был награжден вторым орденом Отечественной войны II степени. На этом моя война закончилась. Это было 8 мая 1945 года…
Конечно, сейчас после длительного времени трудно все вспомнить и подробно описать. У меня был небольшой дневник, где я описывал на свежую память многие эпизоды войны. Но все пропало после одного серьезного боя. Все сгорело в машине – и мои личные вещи, хорошие брюки, гимнастерка с орденом Славы III степени и медалью «За отвагу», большой фотоальбом. Все это потерялось… А жаль – увидеть бы сейчас и вспомнить былое время…
Послевоенная жизнь.
Нас привезли в белорусский город Слоним. Жили мы здесь с полгода, нам помогали устроиться на работу. Здесь я познакомился с моей будущей женой Валей. Она здесь закончила медшколу и жила у своей бабушки. Там мы и поженились. А Валины родители, сестра Липа и брат Костя по иронии судьбы проживали в Литве. Так я и согласился ехать в Литовскую ССР. ЦК КП (б) Литвы распределило нас по уездам. Мне достался Швенчёнский уезд рядом с Белоруссией. Я там учился и работал инструктором уездного комитета партии с апреля 1946 года. Национальное подполье в Литве свирепствовало, многие мои знакомые, с которыми я приехал, были ранены, некоторые не выдержали и уехали оттуда. Через два года наш уезд разделили на районы и меня направили работать в Швенченеляйский райком партии на должность заведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских организаций райкома партии.
Несмотря на то, что я освобождал Литву от немцев и литовский народ, которому в оккупации жилось нелегко, мне после войны самому пришлось нелегко жить и работать среди этого народа. Но это и вполне естественно. Я тогда работал на партийной работе и конечно был ярым врагом национального подполья, бывших кулаков и приспешников немцев. В результате антагонизма между классами, большинству из этой среды пришлось уйти в подполье. Уйти в леса, которых там много и обосноваться в землянках. Люди эти были грамотные и понимали, что вернуться к прежней жизни могут только при свержении Советской власти. Поэтому на дискредитацию действующего советского строя ими были брошены серьезные силы – агитация, террор, уничтожение видных активистов, всяческое вредительство. Так получилось и со мной. Это было время строительства колхозов, что было как кость в горле у деятелей той прошлой элиты. Были случаи убийства наших активистов. Многие боялись появляться в лесах, особенно в ночное время. Однажды, бюро райкома поручило создать колхоз в селении Кретоны. Был направлен я – заведующий отделом уездного комитета партии и женщина - заведующая женотделом. Когда мы прибыли в село, в течение дня беседовали с людьми. Люди в душе были не против колхоза, но боялись националистов, которые сразу убивали добровольно записавшихся в колхоз. Примерно в 11 часов ночи ко мне зашел председатель сельсовета, где я остался ночевать и говорит, что он остановил машину, которая отвезет меня в город. Дело в том, что я заболел малярией и после рабочего дня лежал с высокой температурой. Оказалось, что за рулем машины был мой хороший друг - начальник политотдела Кайсаров, который тоже проводил собрание в соседнем селе и возвращался домой. Они взяли меня на руки, посадили в машину и я уехал из села, хотя должен был оставаться там, если б не болезнь. Через час после моего отъезда в селе поднялся шум, крики и стрельба – это заявилась группа националистов. И сразу к председателю сельсовета с вопросом: «Где Коваленко?». Он им рассказал, что меня недавно увезла машина, мол, он заболел. Они избили председателя, сожгли его дом и ушли. Не заболей я тогда, они меня бы убили...
В 1948 году у меня родился сын Миша, жена тогда работала в городской больнице. На Дону начался голод и забрал из села Бабки свою маму. Умерла она в Швенченеляе и там же похоронена. Через некоторое время, поскольку я был депутатом городского совета, депутаты меня единодушно избрали Председателем горисполкома. Пришлось показать все свои хозяйственные способности. Облагораживать город. Осветили улицы города, заложили детский парк, помогли оборудовать Дом культуры, благоустроить улицы, сделать реорганизацию в торговле, оборудовать бани, строили большие административные дома и многое другое.
В 1953 году в связи со слабым здоровьем младшего сына, по рекомендации врачей нам пришлось менять место жительства. Спасибо тому, что комитет КП Литвы пошел мне навстречу и не стал возражать против моего увольнения из Литвы. В городе Кимры Калининской области жили родители моей жены, мы туда и поехали. Кимрский горком партии поставил меня работать Секретарем партбюро партийной организации Трикотажной фабрики. Проработав там два с половиной года, в октябре 1955 года я был направлен по призыву ЦК Партии на «укрепление руководящих кадров в сельском хозяйстве» - председателем укрепленного колхоза «Красный Октябрь» в Калининской области. Там мне пришлось поработать до декабря 1956 года. Врачи порекомендовали направить на лечение в Крым сына, куда пришлось перебраться и жене. Так я больше года работал один в колхозе. Сказать, что за время руководством колхоза. Я поднял его на высокий уровень – не могу. Но смог убедить колхозников, что если правильно организовать отношение к трудовой дисциплине и честно относиться ко всему делу, то можно добиться желаемых результатов. Мы сориентировались на главную отрасль в этой местности – лён, который дал нам хорошую прибыль уже в первом году. Колхозники получили хорошие деньги за лён и смогли построить общественные здания, поднять животноводство. Но жить в отрыве от детей оказалось невозможно и я стал просить колхозников отпустить меня с должности председателя. Так я и попал в Крым. Не имея квартиры, тяжело и работать, и жить. Пришлось своими руками строить себе жилье. Построили мы себе небольшой домик. Жена работала в больнице, я закончил учебу в вечернем учебном заведении и работал на заводе начальником инструментального цеха, имел неплохую зарплату. Старший сын закончил техникум, работал на заводе, стал помогать. Когда мне исполнилось 60 лет, я вышел на пенсию – пенсию государство выдавало неплохую. Нам с женой было достаточно. Так и жили мы всем семейством в одном дворе…
Воспоминания присланы внуком ветерана Иваном Михайловичем Коваленко.
