Я родился 21 июля 1922 года в деревне Перебудово, в крестьянской семье. Наша семья относилась, как тогда говорили, к середнякам – у нас была лошадь, даже с жеребенком, две коровы, овцы, свинья с поросятами.
В Киржаче я окончил среднюю школу и сразу же поехал сдавать экзамены в Саратовское танковое училище, в которое поступил в июне 1941 года. В декабре 1942 года окончил училище и меня направили в 8-й запасной танковый полк, который находился в Свердловске.
В полку формировались танковые роты, которые там же, в Свердловске, получали машины и направлялись на фронт. В этом полку я пробыл до мая 1943 года, после чего меня направили командиром танка в 41-ю танковую бригаду 5-го танкового корпуса.
12 июля 1943 года наш корпус перешел в контрнаступление в направлении на Орел. Я был в составе передового отряда, которым командовал командир нашего батальона. Переправились через Жиздру и в районе деревни Крапивино мой танк был подбит, а я был тяжело ранен, осколки в голеностопный сустав попали.
Отправили в госпиталь. После излечения, меня направили в Домодедово, в офицерский танковый резерв. По моей просьбе, из резерва меня направили в мой корпус, правда, уже командиром взвода. В корпусе я попал в свою 41-ю танковую бригаду.
Наш корпус в это время освобождал Латвию и вот такой случай произошел – в бригаду прибыли новые Т-34, до этого у нас с 76-мм пушкой был, а тут пришли с 85-мм. Только танки получили, как командование приказывает мне принять под командованию роту, предыдущий командир роты еще не воевал, а я уже фронтовик. Принял роту, и сразу же боевой приказ: «Прорваться через линию фронта и взорвать железную дорогу Двинск-Резекне», – по этой дороге немецкий бронепоезд ходил, который очень досаждал нашим войскам.
При прорыве линии фронта сгорел один танк, а второй, при преодолении воронки, уткнулся стволом пушки в противоположный склон и набрал в пушку земли. Когда он начал стрелять – первым же выстрелом ему пушку по самую маску оторвало.
После прорыва линии фронта, углубились в лесок. Вышли к железной дороге, там на станции небольшой гарнизон был, так мы его быстро рассеяли и вышли на железнодорожное полотно. Со мной саперы были, они дорогу взорвали, а я с ротой занял оборону, чтобы дождаться свою бригаду, я знал, что она в этом направлении наступать будет.
Надо сказать, что танкистам, без пехоты, трудно обороняться – перед танком есть мертвое пространство, там танкист ничего не видит, а противник может подобраться. Я приказал снять курсовые пулеметы, вырыли окопчики, и залегли в этих окопчиках, заняли круговую оборону. Ночью немцы нас дважды атаковали, но мы отбились. Стало светать. Смотрю – в направлении к танкам идут люди в маскхалатах. Наши или немцы – не понять. Я отдал команду: «Не стрелять». Сам на сиденье встал, из башни высунулся, я ж маленький, так что, обычно, на сиденье не сидел, а стоял, и тут один из пехотинцев кричит: «Товарищ старший лейтенант, а я вас знаю!» Думаю, что такое? Откуда знает? Присмотрелся – мы, оказывается, с ним в соседних деревнях жили, вот он меня и узнал. Немного с разведчиками поговорили, потом они через речку переправились и дальше пошли. Кстати, немного забегая вперед, когда я в свою деревню приехал, ко мне приходили родители этого парня. Оказывается, вскоре после нашей встречи, он погиб.
Соединился с бригадой и продолжили наступление на Двинск. С северо-запада обошли Двинск, вышли на шоссе Двинск-Рига, и там я получил сводную роту. У танкистов же как – есть танки – воюем, танки кончаются – оставшуюся технику сводят в одну роту. Так у меня в роте были американские М3С, наши тридцатьчетверки и самоходки Су-85, десять единиц бронетехники, каждой твари по паре.
И вот с этой ротой я получил приказ наступать вдоль шоссе в общем направлении на Ригу, моя рота стала передовым отрядом. А мы же Двинск обошли, там немцы еще были, для них появление танков за Двинском – полная неожиданность, так что они стали выходить. Из леса штабные машины выходят – и прям под гусеницы моей роты. Я даже комбригу радировал: «Работу роты увидите, когда по шоссе пойдете». Идем по шоссе, вдруг, нам навстречу немецкая колонна, они шли на помощь Двинску. Я как эту колонну увидел, сразу скомандовал: «Огонь!» Машины подожгли, из них немцы выпрыгивать стали, так мы их из пушек и пулеметов рассеяли.
Пошли дальше и на одном участке встретили 88-мм зенитки, надо сказать, эти пушки для танков были очень опасны. Одна из пушек прямо на шоссе стояла, развернутая в нашем направлении. У меня наводчиком сержант Емпончинцев был, до смерти его не забуду, он успел первым выстрелить и уничтожил эту зенитку. Танки роты сошли с шоссе, и открыли огонь по другим пушкам. Уничтожили эту батарею, а сами потерь не понесли, как позже оказалось, у немцев не было бронебойных снарядов, а осколочный по танку – это как курица по броне царапает.
Пошли дальше. Подошли к мосту и тут, слева от моста, я увидел розовую бумагу. Немцы в такую бумагу тол заворачивали, так у меня сразу мысль: «Не заложен ли перед мостом фугас?» Остановил роту, доложил комбригу и ко мне послали саперов. Они пришли, обследовали дорогу, и действительно – слева от дороги фугас был. Разминировали, и я поехал дальше. Надо сказать, этот фугас, наверное, управляемым был. Мы, пока саперов ждали, заметили в леску немцев и обстреляли их. Наверное, они готовились этот фугас взорвать.
В это время немцы, чтобы остановить мою роту, переправили противотанковую артиллерию и устроили засаду. Мы вперед идем, и как они по нам вдарили, да еще сразу же самолеты появились. Я тогда на сиденье стоял, за люк держался, и тут снаряд в левый борт танка попал, прямо в бак. Танк загорелся. Я из башни выскочил и пересел на другой танк, а экипаж – кто выскочил, кто нет…
Немцы нас так прищучили, что от всей роты два танка осталось. Я выжившим приказал разместиться на этих танках как десанту, после чего развернулся и в обратную сторону поехал, воевать мне уже нечем было.
Едем обратно. Подъезжаем к кирхе, а там немцы уже дорогу успели заминировать, и пушку с пулеметом установить. Я в головном танке шел, так он на мине подорвался, а по второму пушка вдарила. Мы спешились, а по нам с этой кирхи из пулемета… Командир взвода с частью ребят с одной стороны шоссе, а я с другой. Я стал свою группу уводить, комвзвода свою, его группа на сутки позже моей вышла.
Стали пробираться по осушительной канаве. Ребятам своим говорю: «Ребятки, чтобы не демонстрировал нас, шлемы снять». Сняли шлемы, закопали и поползли по канаве. Ползем, мне ребята: «Товарищ старший лейтенант, снимите погоны и орден, – у меня к тому времени орден Красной Звезды был, – а то вдруг, мы в лапы к немцам попадем, вас же сразу убить могут», – офицеров-танкистов немцы, обычно, сразу уничтожали. Я говорю: «Не буду! Ни орден не сниму, ни погоны!» По канаве до моста доползли, под мостом проползли, а за мостом канавы уже нет, тут нас немцы и заметили. Как закричали: «Хальт, хальт!» Какой тут хальт?! Я ребяткам направление указал и: «В рассыпную!» Побежали, а немцы по нам стрелять начали. Один командир взвода тяжело ранен был, упал, его потом ночью вытащили, а меня в плечо ранило. У меня в руке пистолет был и вот, в плечо, как колуном, стукнуло, но пистолет не выпал.
Убежали мы от немцев. Идем по шоссе – все мокрые, растрепанные. Тут нам навстречу бронетранспортер. Увидел нас, остановился. Из него офицер вылазит и ко мне: «Вы старший лейтенант Шерстнев?» «Да, я». «Садитесь быстрее!» У меня аж сердце екнуло. Спрашиваю: «Что такое?» «Меня комбриг послал. Приказал найти старшего лейтенанта Шерстнева живым или мертвым!»
Сел в бронетранспортер, приехали в деревню. Там около домика комбриг, Петр Иванович Корчагин, сидит. Я к нему подхожу, встаю по стойке смирно, честь-то отдать не могу, рука привязана, говорю: «Товарищ полковник!» Он голову поднял, увидел меня. Подходит, обнимает: «Молодец!» А я понять не могу в чем молодец-то? Оказывается, меня уже погибшим считали, вот и послали офицера найти.
За этот бой я был награжден орденом Красного Знамени.
После госпиталя я опять вернулся в свою бригаду, в ней войну и закончил.
После войны я окончил Академию бронетанковых войск, продолжал служить, участвовал в чехословацких событиях.
| Интервью | А. Драбкин |
| Лит. обработка | Н. Аничкин |
