Я родился 27 сентября 1924 года в деревне Шелаболиха, расположенной в 86 километрах от Барнаула. Деревня была большая, тянулась километра на три вдоль Оби. Происходил из семьи тех, кого назвали кулаками. В семье воспитывалось шестеро детей, назову по старшинству: Иннокентий, Иван, Мария, Николай, Андрей и я. В хозяйстве коров держали, две или три, штук двадцать овец. Жили неплохо. Отец в 1920-е годы даже купил машину-сенокоску, она появилась одна на всю деревню. Завидовали все. Отца забрали в 1929 году при коллективизации. Маму с детьми из дома выгнали и прямо на снег бросили. Я помню этот момент. Врезался в память. Куда-то ушли, где-то переночевали. Ютились по знакомым. Состоялся показательный суд над отцом. Дали десять лет тюрьмы. Многие односельчане новость восприняли негативно, не могли понять, за что такая строгость.
Жили в деревне. Отношение к нам нисколько не изменилось, люди поддерживали. Но жить было негде. Какая-то баня стояла бесхозной, в ней мы ютились какое-то время. Потом власти стали притеснять моих старших братьев. Знающие люди посоветовали им уходить в город. Там не трогали. Сестра Мария поехала куда-то учительствовать. Остались с мамой мы вдвоем с Андреем.
Затем пришлось и нам уезжать в тайгу. Занимались тем, что собирали кедровые шишки и лущили их. Жили на каком-то хуторе из пяти домиков. Спасались у печки от страшного холода. Учиться тогда не пришлось, пропустил один год. Снег лежал по грудь. Из-за сильного холода вернулись в родное село. Жили у родственников. Потом перебрались на квартиру. Затем купили какую-то небольшую кибитку. И так в этом доме жили до самой войны.
Я весной 1941 года окончил семь классов. 22 июня мы с мальчишками пошли рыбачить. Приходим в деревню, видим, что люди стали собираться кучками у сельского совета. Думаем, что такое. Факт тот, что в полдень собрали какой-то митинг. На нем говорили о вероломстве Германии и еще о чем-то. Люди отреагировали на новость о войне очень плохо. Все как будто очумели. Не понимали, что и как дальше будет.
Когда пошла мобилизация мужчин, вот тогда пошел женский плач по деревне. Я со школьной скамьи в 1941 году ушел в Красную Армию. Направили во Владивосток. Остановился состав на какой-то станции, попал в запасной стрелковый полк. Дальше в часть, стояли на границе с Маньчжурией. Потом пошла переформировка, предлагали идти в артиллерию, согласился. Меня отправили на батарею 45-мм орудий.
Находился на Дальнем Востоке вплоть до начала 1943-го. Оттуда по рекомендации командиров направили в Томское артиллерийское училище. Учились на командиров огневых взводов. Внезапно летом 1943 года пошло расформирование училища, и я попал в число тех, кого направили на фронт.
Определили в 1100-й пушечный артиллерийский полк 114-й пушечной артиллерийской бригады 2-й гвардейской артиллерийской дивизии прорыва РГК. Стал служить наводчиком на 5-й батарее 152-мм гаубиц. Первый бой принял на Перекопе. Производили страшный обстрел по вражеским позициям на Турецком валу. Дальше войска прорвали оборону противника, и мы пошли вдоль западного побережья Крыма. Подошли к Севастополю со стороны Северной бухты. Открыли огонь по немецким самоходным баржам. С ними быстро управились. Несколько потопили. Кто попал, Бог его знает, ведь били изо всех орудий. После освобождения города приходит замполит полка майор Соломка, подходит ко мне и вручает медаль «За отвагу». Это произошло в конце июня 1944 года. Все это время мы стояли на берегу Северной бухты. Затем нас отправили к железной дороге и посадили в состав вместе с орудиями.
Привезли в Смоленск. Что запомнилось: город был страшно разрушен, и я не увидел ни единого целого дома. Покормили в каком-то подвальном помещение. Дальше двинулись в сторону Прибалтики по киевскому шоссе. Много прибалтийских сел и городов освободили. Страшные и ужасно кровопролитные бои развернулись под Шауляем и Либавой.
Но больше всего мне запомнилось сражение за Кенигсберг. Наши орудия до основания разрушали мощные каменные и бетонные форты. Настоящие крепости. Причем орудия не подведешь на близкое расстояние, потому что повсюду были вырыты канавы, наполненные водой. Мы день и ночь проводили обстрел. Город горел вовсю. Даже удивились, что удалось прорвать такую мощную оборону за несколько дней. После освобождения мы зашли в Кенигсберг через проезды. Изумились, что сам город-то был совсем маленьким.
Потом нас перебросили на блокирование курляндской группировки противника. Здесь мы стояли до конца войны. Здесь встретили День Победы. Почему-то накануне началась страшная артиллерийская дуэль. Били наши орудия, противник огрызался. Затем начались массированные налеты советской авиации. Они бросали по немцам бомбы и одновременно разбрасывали в воздухе листовки с требованием капитуляции. Немцы не отступали.
Потом враги стали потихоньку отходить к заливу, а мы остались на месте, потому что повсюду раскинулись болота. Пушки не смогли пройти вперед. Минометчики из нашей бригады ушли для поддержки пехоты. Пробыли сутки или чуть больше, дали нам новые позиции на установку орудий. Двигаемся под вечерок 9 мая 1945-го. Сумерки уже наступили. Тишина. Ничего не слышно. Внезапно появляется майор из штаба бригады, подъезжает к нам на лошади. Пьяный. Мы удивленно смотрим, в чем же дело. Он соскакивает на землю, всех обнимает, и кричит: «Война закончилась!» Мы как давай стрелять в воздух. Повсюду мольба и стрельба. Аж небо загорелось над головами. Картину всеобщей радости мне и не описать. Всю ночь стрельба не умолкала. Под утро привезли водочки и закуски. Отпраздновали. Как мы свернули при известии о победе на обочину, так тут и оставались в мирное время.
- Чем буксировалась 152-мм гаубица?
- Тракторами. Сначала были наши отечественные «Сталинец», затем нам прислали ленд-лизовские тракторы. Они были намного более быстроходные. Стало легче передвигаться.
- Довелось стоять на прямой наводке против вражеской бронетехники?
- Было однажды. Нас поставили прямо за позициями пехоты. Окопы располагались перед нашими дулами. Мы зарядили пушки бронебойными снарядами. Но сами-то боимся, ведь 152-мм гаубицу не скроешь. По сути, мы могли один раз выстрелить, после чего нас снимут. Сидим по окопчикам. Пехота перешла в наступление. Слышим, бой идет. Смотрим: наши ребята назад побежали. А мы как стояли, так и стоим. Гаубицы с места легко не сдвинешь. Только поглубже в ровики забились. Затем видим, что то тут, то там замелькали немецкие шинели. Наших солдат и не видно. Все артиллеристы в мандраже. Расстояние до врагов все меньше и меньше. Но тут подошли спасители: скорострельные зенитные орудия. Быстро отбили пехоту противника. И немцы откатились. В ночь нас сразу же перебросили в тыл. Встали за восемь километров от передовой. Больше экспериментов с установкой 152-мм гаубиц на прямую наводку не делали.
- Сколько человек входила в орудийный расчет?
- Официально в расчете было положено 12 человек. По факту у орудия находилось по семь-восемь бойцов, не больше. Это были командир расчета, наводчик, заряжающий, орудийные номера и подносчики 40-килограммовых снарядов.
- Кто во время артобстрела выбирал цель?
- Командир огневого взвода Фистифеев. Очень грамотный офицер. Он руководил стрельбой двух 152-мм гаубиц. Всегда наши пушки хорошо били. С НП частенько звонил комбат и хвалил взвод за удачную стрельбу.
- Большие потери были среди артиллеристов?
- Мы находились во второй линии, вперед не вылезали. Шли позади. Иной раз в наступлении так близко подходили к фронте, что видели своими глазами немецкие орудие. Тогда маленько отходили назад. Это спасало от больших потерь. Но от авианалетов страдали сильно. Однажды мы попали под внезапный налет. Это было немецкое село перед Кенигсбергом. Наше орудие полностью разбомбили. Кроме того, люди скучились у полевой кухни. Прямое попадание. Человек двадцать побило. Из нашего расчета осталось только двое. Меня в правую ногу ранило, хорошо хоть, что легко. Остальных перебило: кто ранен, кто убит. Выжил мой товарищ Дурашев, который позже пошел орудийным мастером, потому что специалистов не хватало, и я. Остались у нового орудия единственными членами расчета. Но никто не отменял приказов по стрельбе. Стояли на позициях вдвоем у орудия. Пару раз подбрасывали помощников, но ненадолго. Так что пришлось повоевать и за наводчика, и за командира орудия. И стрелял сам, и заряжал сам. Когда приходило время открывать огонь, надо подтащить снаряд, весом 40 килограмм. Я в первый раз с трудом управился. Потом приноровился, клал снаряд на локоть и заряжал. Досыльником в резьбу врезал. Наводил. И стрелял. С неделю или чуть больше так провоевали вдвоем, а после нам прислали подмогу. Стало легче.
- Окрашивали орудия в белую сетку «под снег»?
- Нет, ни разу.
- Кто определял, сколько снарядов нужно для артобстрела?
- При команде: «Беглый огонь!» выпускали ровно 10 снарядов. При артобстреле, естественно, больше. До одного-двух боекомплектов уходило. Но проблем с боепитанием никогда не было. Быстро приезжали машины, смотришь, только кончаются снаряды, как грузовик подошел, и тыловики тащат снарядные ящики к орудию.
- Применяли картечь или шрапнель?
- Нет, для борьбы с пехотой у нас на осколочно-фугасных снарядах имелись на ударнике специальные указатели, которые могли подворачиваться на осколочное или фугасное действие. Все это было рассчитано в специальной таблице стрельбы.
- Кто вытирал снаряды от густой смазки перед использованием?
- Этим занимались тыловики. Мы просто стреляли, и все.
- На каком расстоянии друг от друга ставили орудия?
- Обычно метров пятьдесят, не больше. Но в целом смотрели по местности. Когда мы воевали в прибалтийских болотах, то ставили орудия через болота. Далеко друг от друга.
- Где хранились снаряды?
- Прямо рядом с орудием. При переходе на новую позицию, мы на большие орудийные станины ставили по три снаряда на каждую. Этого на первое время хватало, пока остальные ящики тыловики не подвезут. Надо сказать, что подобное перемещение было опасным делом. Однажды мы попали под минометный обстрел. Мина ударила по станине. Снаряды, к счастью, не разорвались. Зато вырвало огромный клок металла. Потом бегали и собирали снаряды. Если бы хоть один разорвался, я бы с вами сегодня не разговаривал.
- Делали ли вы ложные позиции?
- Нет, таким ни разу не занимались.
- В Прибалтике пришлось столкнуться с такой проблемой, что из-за водянистой местности нормально позицию для орудия не выроешь?
- По всякому приходилось. Выбирали местность посуше. Орудие весило больше четырех тонн. Врубали в землю железные сошники. Тут водянистая почва вообще не подходила.
- Как относились к партии, Сталину в войсках?
- Иосиф Виссарионович Сталин был нашей радостью боевой, нашей юности полет.
- С пленными немцами довелось сталкиваться?
- Видел их. Вели они себя по-разному. Были такие, что шли нам навстречу и еще издалека кричали: «Сталин гут! Гитлер капут!» Остальных гнали мимо понурыми. А кто-то сам страшно довольный топал в тыл. Радовался, что в плен попал и выжил. Бывало, к нам, артиллеристам, подходили. Еще и табачку просили.
- Какое у вас было личное оружие?
- Карабин Мосина.
- Кто из старших офицеров полка или бригады появлялся на позициях батареи?
- Разве что только замполит полка майор соломка. Да и тот раза два за все время на фронте появлялся. Все остальное время сидел, не вылезая, в штабе. Относились к нему нейтрально. Посмотрит на ровики, куда-то глянет, не поговорит нормально. Особого толку от его визитов не было.
- Как складывалось взаимоотношение с мирным населением в освобождаемых странах?
- Встречали нас по-всякому. Пехота пройдет впереди нас, очистит все из продуктов. Да и шалили, бывало. Кто и обижался на них, нас встречал недобрым взором.
- Посылали ли посылки домой из Германии?
- Да, было дело. Отправил несколько штук с тканью. Маме приходилось тяжело, и она получила их. Все ребята посылали.
- Как мылись, стирались?
- Вши были частенько. Ставили специальную бочку, которую привозили из тыла. В ней нагревали воды. Когда чем накроют, а то и прямо на улице развешивали сверху вещи и их выпаривали.
- Как кормили в войсках?
- Неплохо. Мы всегда в меру, но регулярно кушали. Пробовали и американскую ленд-лизовскую тушенку. Не чета нашей по вкусу.
- Женщины в части служили?
- Да, была полковой врач. Мы с ней близко дела не имели. Как-то я помню, она к нам в ровики пришла и вынуждена была переночевать. Темно возвращаться. Утром ушла. А так при приходе осматривала и уходила быстро, если никто не жаловался. Больных на передовой не было.
- С особым отделом довелось дело иметь?
- Даже не имел представления о его существовании.
Демобилизовался в 1945 году из Ленинграда. Отправился на родину, в деревню Шелаболиха. Как-то получилось так, что я приболел на сибирской погоде. Предложил жене поехать в Среднюю Азию. Жили в Бишкеке. В Крым переехали в 1974 году в связи с переводом жены с должности главного бухгалтера треста на главбуха совхоза «Южный» Симферопольского района. Трудился в нем вместе с женой, в 1984 году ушел на пенсию.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
