Крикля Иван Тимофеевич

А. Б.: Иван Тимофеевич, расскажите, пожалуйста, когда и где Вы родились?

И. Т. К.: Я родился в 1921 году, Украина, Киевская область - переименовали Черкассы. До последнего времени я работал в Киеве, до призыва в армию - а наш призыв был в 40 году, когда нам исполнилось 19 лет. Брали 21-ый год, как раз по всему Советскому Союзу, раньше-то было. Призвали в Подольский военкомат г. Киева, нас там всё оформили, ночь пролежали в помещении закрытом. На второй день строем повели на железнодорожный вокзал. Были приготовлены вагоны-теплушки, матрасы, конечно, набиты соломой, сеном - никакого комфорта - в 2 яруса. Сутки валялись на вокзале до отправления. Время пришло отправляться - родственники, меня провожали друзья по работе. И мы поехали на Восток.

Проехали весь Восток, приехали, первая основная остановка - Приморский край. Там нас всех сгрузили, по зданиям разместили и стали тасовать кого куда. Тем более, что год 40 был год спокойный, мы ехали по всей Дальневосточной дороге с песнями. Приятно, никто о войне не мечтал. Расформировали, меня сразу отправили на Уссурийскую дальневосточную границу, в пограничные войска. Я там был весь 40 год, до 41 года. До войны ещё ничего, всё спокойно было. Началась война, мы о ней уже после узнали - даже по поведению этих самураев, как они там тоже готовились. Гитлер их поджимал, всё время у них бульдозеры гремели, - готовились.

Ну, надоела жизнь-то наша - в сопках, кругом комары такие - людоеды, невозможно от них никуда спрятаться. Говорим, всё - пишем заявления, на фронт добровольно. Нас опять собрали в комсомольский полк, погрузили, довезли до г. Кустаная - это на запад уже, в сторону фронта. В Кустанае нас держали целую зиму в школе и там была учёба. Готовились - чем война пахнет.

Место там было просторное, нас сразу определили в артиллерийские батареи - назывались семидесятишестимиллиметровые пушки. Они по танкам бьют, по самолётам бьют. И шрапнелями, и пулями, бронебойными - очень красивая пушка была, мы её все тягали. Когда привезли в Кустанай, у нас всё лошади были. Несколько раз ездили на восток в командировку, получали лошадей, тренировались упряжками. На учёбе проучились недели две, нас уже формировали на фронт. Лошадей всех отобрали, дали трактора ХТЗ-ягачи.

Вот нас погрузили, народ собрался. Народ только: «Бейте гадов! С Победой возвращайтесь»! (потрясая сжатой в кулак рукой, взволнованно)

Ну, мы ещё пороха не нюхали, так нам безразлично, что они там. Но провожали очень крепко, и долгое время мы ехали. Когда немец подошёл к Москве, её прижимали, и нас, видимо, на московское направление [хотели направить]. Пока доехали до Москвы - где-то морозы декабрьские - уже начали немцев прижимать. А добровольцы, москвичи - все были в обороне, строили заграждения. Нам сразу переменили направление - Волоколамский фронт, на север. Потому что немец туда полез, Москва, видимо, не по зубам. Они старались через Ленинград окружить, и тогда Москва тоже будет задушена.

Вот нас загнали на север. А там же такая атмосфера, климат - только всего 3 часа темноты, когда ты можешь двигаться открыто. А в остальное время как днём при лампе. Немец с воздуха барражирует, ловит, ищет. Повернули с Волоколамска на Старую Руссу. В Старой Руссе была большая железная дорога, её всю разобрали, сделали насыпь, и по этой дороге мы шли.

Мы шли днём, не шли, галопом бежали - за каких-то 3 часа надо успеть до темноты спрятаться в кустах, потому что сразу бомбят на месте, ничего не остаётся. Так только доехали до места назначения. Выбрали такое место красивое - лес кругом, поляна, болото. Целую ночь лягушки песни поют, квакают.

Стали устраиваться, ориентировка: дают какую-то определённую цель, чтобы по ней пристреляться, а потом по ней сразу открывать огонь, а не ловить. А огонь бывает беглым и редким. Беглый огонь - солдаты-заряжающие только успевают толкать снаряд в ствол, чтобы самого не шибало. Вот так вот стреляли. Стреляли спокойно.

Вдруг это ничего не берёт - у нас уже появилась «Катюша». У неё было задание - у немцев было какое-то скопление. Надо было найти ей место, чтобы смертельно ... И как раз за нашей опушкой выкорчевали ёлки двенадцати-пятнадцатиметровые, сделали для каждой «Катюши» площадку. Они уже заряжены. Вдруг зашевелились немцы, нам передают шифровку: открыть беглый огонь. У «Катюши» какой беглый огонь? Снаряд 1,5 м. длиной, он весь в огне, горит, там всё красное. И вот на это место, куда попадают снаряды уже ничего живого не остаётся, всё горит. И это очень быстро, каких-то минут 15 - 20, уже «Катюша» снялась, на месте её нет.

Через какое-то время 28 «Юнкерсов» появляются над нашей огневой, уже в кольцо взяли. Они засекли место, где должна стоять «Катюша», но её, конечно, уже нет. И это место они начали бомбить. Тут наши пушки - всё в прах. Кто как? У нас были карабины артиллерийские, маленькие, лёгонькие. Я в канаву вскочил, гляжу на небо, а немец прямо на меня.

(показывает направление взглядов и пикирования)

Смотрю, вот он пикирует, его хорошо видать с земли; и он весь сидит, улыбается. Приказ - никакого огня не открывать, запретили. Если только один откроет огонь - от нашей батареи ничего не останется, они вместе с «Катюшей» всё перемешают. Вот сколько-то ... минут 20 покрутились, перепахали всё кругом, улетели.

А. Б.: Какие потери были на батарее из-за этого налёта?

И. Т. К.: Раненые и убитые были, но больше всего было после того, как отстрелялись. Наше место засекли, и дальнобойные пушки начали обстрел. В это время над нашей позицией всё время летали «рамы» - это разведчики, два крыла (Имеется в виду - два фюзеляжа самолёта-разведчика «Фокке-Вульф 189»). Они нанюхали нас. А мы-то постреляли, без завтрака - завтрак уже весь остыл. Не подумали о маскировке, повесили палку на дерево, на неё ведро, развели огонь - и дымок. «Рама» увидала дымок, и координацию ... Все - кто куда побежал прятаться.

И вот первый снаряд летит дальнобойки, а её снаряды далеко бьют. Они так высчитали, что первый снаряд первого залпа попал в ведро с кашей. Это был наш завтрак - там ничего не осталось, ни каши, ни карабинов. Всё разнесло. Вот тут уже раненые появились, их по повозкам разобрали, и развезли - кто его знает куда. В меня тоже попало - руку откосило, в ногу, в челюсть, в грудь.

(показывает оторванную выше локтя правую руку, места других ранений)

А. Б.: Это уже тогда в 42?

И. Т. К.: Да. Как мёртвый. Всё - погрузили, такая горбатая лошадка. Складывают, и везут, на пункте собирают. Вот так уже ушли, привезли в первый город Ижевск, не помню где-то на севере (Вероятно, ошибка с Ижевском). Из Ижевска привезли во второй город Ярославль, в Ярославле расформировали по баням - всё там было: помыли,прибали. Ну, и опять на восток, везли-везли, довезли до Кирова. В Кирове меня сняли с поезда - температура 40, дальнейшей отправке не подлежит. Там в Кирове и остановили, всё. Тут я лечился год. Потом подлечился, надо на родину съездить - как раз я здесь женился, сестру нашёл.

Я уже чужой был на Украине, в России жил .. Не знал раньше, где Ярославль, где Вятка - только по карте знал, что Вятка. А где эта Вятка? После уже узнал, когда привезли. А в это время местность у меня была оккупирована, ещё немцы были на Украине. Под Киевом выгрузился, в пятидесяти километрах там недалеко жила тётка. Там был ботанический сад, который выращивал красивые деревья.

И вот ночью была бомбёжка - шум, гвалт, всё гремит. Это было зимой, примерно в феврале - я выскочил на улицу в кальсонах. А эшелоны стояли от Киева до Шепетовки в сплошную, а линию закрыли. Диверсанты подавали ракеты, и тут же бомбили сразу на месте. Солдаты выскакивают из вагонов - убитые, раненые, в трусах, кальсонах зимой. Босые - по полю, он шарахает. Все вагоны горят. Кто убежал подальше - тот остался жив. Я тоже прибежал помочь, надо скорее раненых спасать. В вагонах кричат, плачут: «Братишка! Спасай»! Умирает человек. Потом кончилось, улетели, убитых похоронили. 130 человек в одну яму зарыли. Вчера мобилизовали - сегодня уже похоронили его. Вот было так.

А. Б.: Это получается уже в 44 году было?

И. Т. К.: Нет, в 43. Ну да, в 44 как раз освобождали Украину и Киев. Это время. Под Киевом у немцев было много авиации, через Днепр перебирались на другой берег. Помнишь всё, сколько ребят потеряли. Я ещё раненый, кое как живой, помогал спасать, вытаскиваешь. Хоть под мышку, маленько ... Они бомбили эшелоны больше всего.

А. Б.: Я правильно понял, что на передовой Вы воевали недолго?

И. Т. К.: Да, не долго.

А. Б.: Месяц?

И. Т. К.: 41, 42. В 41 формировали, учили, уже обученные ехали к фронту. На передовой пробыли ... Как сказать? Помню, что было лето, сухо, приятно. Были блиндажи, а блиндажи - сверху 2 вершка земли снято, а там уже вода. Лягушки. Месяцев 4 - 5 побыли. Несколько раз я ездил в командировку с супругой в Калининград, бывший Кенигсберг. Вот в Кенигсберге те друзья, с которыми я воевал, для них обелиск стоял - все погибли. Все погибли, пока дошли до Кенигсберга.

А. Б.: Получается, что Вас ранило где-то летом 42?

И. Т. К.: Да, в августе 42.

А. Б.: Как часть называлась, в которой Вы воевали?

И. Т. К.: Артиллерийская батарея, а номер уже не помню.

А. Б.: У вашей пушки механизм вертикальной наводки и прицел находились по разные стороны от казённика?

И. Т. К.: По разные. Вверх-вниз, вправо-влево - по разные. Там сразу наводчик, у него аппаратура, он направляет, только водит, а пушку ему направление делают, куда нужно.

А. Б.: Правильные?

И. Т. К.: Да, он сам наблюдает в специальный прибор, в прицел смотрит. А если зимой, ночью, то там такие огни горят, по этим огням определяют место его поражения. Где у этой пушки должно быть.

А. Б.: Вы не помните, как она называлась? Ф-22, УСВ?

И. Т. К.: Как это она называлась? Она новая, семидесятишестимиллиметровая, и не гаубица, и не сорокапятка. У неё другое название. Там у неё сверху такой натыльник большой, пушка-то круглая, а сверху такой большой козырёк. Вот мы зимой едем, так всё на этой пушке грелись.

А. Б.: Что грело на ней?

И. Т. К.: Когда стреляют, то пушка, ствол горячий и там грелись.

А. Б.: Кем Вы были в расчёте? Заряжающим? Наводчиком?

И. Т. К.: Наводчик и заряжающий.

А. Б.: Во время стрельбы непосредственно у орудия сколько человек находилось?

И. Т. К.: 6 человек: заряжающие, наводчик, направляющие ... Там такие станины, станины раздвигаются

(показывает рукой)

Станины поднимают, и пушку ... Если танковая атака, на васс танки лезут, то пушку наводишь на танк прямо. Наводчик уже без прибора смотрит, чтобы в стволе видеть танк. Сразу по язычку бьёт и в танк попадает. Больше всего старается - под танк [навести], под гусеницы.

А. Б.: А правильных было двое?

И. Т. К.: Да, там было 2 станины.

А. Б.: Наводчик, заряжающие, двое правильных. А ещё?

И. Т. К.: Командир орудия и запасной.

А. Б.: Каковы были обязанности командира орудия?

И. Т. К.: Там координаты передают, и он всё слышит. Он координаты громко передаёт наводчику, а тот по этим координатам наводит.

А. Б.: Зимой Вы орудия перекрашивали в какой-то другой цвет?

И. Т. К.: Нет, только кое где были белые пятна. А летом они всё время в ёлках стояли, ёлками прикрывали, и её не видали.

А. Б.: Опишите, пожалуйста, как в вашей батарее был организован марш? Как это обычно происходило?

И. Т. К.: Марш. Как побыстрее надо бежать. В какой-то момент команда «Воздух», и тогда быстрее искать место, где спрятаться в убежище. Потому что одного заметит, так около него ещё ребят много попадает.

А. Б.: В это время, первую половину 42 года, как Вы оцените авиационное прикрытие батареи?

И. Т. К.: Ой, дурное. Целую ночь они спокою не давали. Эти самолёты немецкие с двумя крыльями, которые и сейчас летают, бросали железные бочки сверлёные. Если эти бочки бросают, то такой шум от неё - бочка-то гудит. Она пустая, и в ней дырки. Их больше всего сбивали.

А. Б.: Кто их сбивал? Самолёты или зенитки?

И. Т. К.: Солдаты из своего оружия. Залпом стреляли, а самолёт ничем не закрыт, он пустой, только одни бочки везёт, больше ничего нет. Ни ориентира, никого. Залпами - попадали.

А. Б.: Нашу авиацию Вы тогда видели на фронте?

И. Т. К.: Видел. Ой, здорово, хорошо давали. Они больше старались наносить удары с самой малой высоты. Как можно ниже к лесу, чтобы никак не попасть. Если они летали повыше, то истребители «Мессершмитты» их быстро сбивали. А над лесом - боялись. Ёлки, сосны - чуть заденет, сам перевернётся.

А. Б.: Вы не замечали, наши самолёты выделялись, чтобы именно Вас не бомбили?

И. Т. К.: Нет, не было такого.

А. Б.: А зенитки вам выделяли, чтобы ваши позиции прикрывать?

И. Т. К.: У нас местность такая была скрытая, что на много километров пусто было. Никакой защиты, прикрытия не было. Пусто было, одна маскировка. Наша пехота была за лесом, мы её даже не видели. Вот я только 2 раза ездил на наблюдательный пункт, который был у батареи. На передовой выбирают повыше сосну, на неё забираются, рубят сучья, делают площадку. Устраивают гнездо и наблюдают за этой местностью. Меня один раз послали туда, я заблудился. Меня чуть не утащили в штаб.

Там для прохода действует пароль, который действует какое-то время. Время вышло - всё, пароля нет. Руки вверх, пошёл. Привели в штаб, а там был комиссар, с которым ехали на фронт вместе в телуке. «Ванька! Ты как это попал?» «Да вот»! «Да это наш, заблудился». Дали координаты и отправили обратно.

А. Б.: Были ли запасные позиции у орудий?

И. Т. К.: Не было. Там такое место, что никак не приспособишь. Кругом - одни болота, и нигде не утрамбуешь, чтобы место было сухое. Если поспать в блиндаже, и то нет. Прутки положишь, а по тебе лягушки прыгают. Место всё сырое.

А. Б.: Как тогда хранились боеприпасы в батарее?

И. Т. К.: Специальные вырыли ДОТы. Когда «Катюшу» бомбили, так я в этой яме для боеприпасов и лежал, не попали. Так погреб стоял, выложен из кирпича.

(показывает рукой подобие крыши)

У орудий свои ячейки есть, где были ящики с боеприпасами. Это на какое-то время, а после подбирают и докладывают.

А. Б.: За это время на передовой сколько раз приходилось по танкам стрелять?

И. Т. К.: Не было.

А. Б.: Какие тогда цели были?

И. Т. К.: Мы только по наводке стреляли, по радио. А какая цель - ничего не сообщают.

А. Б.: Расскажите, пожалуйста, что запомнилось из госпитальной жизни. Как проходило лечение?

И. Т. К.: Лечение проходило там, где областной госпиталь находится. Меня привезли - щека была такая.

(показывает как распухла рукой)

Видимо, осколок рванул ржавый - пока везли, тут всё нагноило. Привезли в госпиталь, сняли, 2 стакана гноя выдавили, зашили. И так я остался, до последнего лечился в Кирове - никуда не увозили.

А. Б.: Руку сразу на фронте отняли?

И. Т. К.: Да. Не видал я её. Так всё тряпками было ... гангрены не было. Старшина был такой храбрый ... рядом каша варится и открыто. Сухое место, блиндаж, не землянка. Сверху сидел, сбоку. Как шарахнуло, ему так кишки прогнало, все они вывалились. Он говорит: «Ребята, не трогайте, всё равно умираю». Так парни погибали.

А. Б.: Что запомнилось из жизни в Кирове в 43 - 45 году?

И. Т. К.: Плоховато жили, плоховато. Я лежал в госпитале, еще лежал в 16-ой школе на Воровского, красное длинное здание. На втором этаже зимой - места не хватало - в коридоре. У меня был тулуп, кожухом укрытый. В тумбочке сухарей полно, а мало ели. Персонал страдал, недоедали. Прибираются, в тумбочку посмотрит - всё, не трогай. Плоховато жили.

А. Б.: А потом, когда Вас комиссовали, как Вы здесь устроились?

И. Т. К.: Раньше были артели: сапожники, парикмахеры, всякие такие маленькие. Кто сумел, кто был в сосотоянии работать. Меня научили, я художником работал. Устроился я работать в артель, которая располагалась там, где сейчас строится цирк (Новое здание Театра кукол на углу ул. Дрелевского и Володарского). Там в те годы была парикмахерская на втором этаже, а внизу в подвале была наша мастерская художников. Тогда работа настоящего художника ... небо и земля. Сейчас такие штучки делаются ...

(показывает надписи на пульте ДУ от телевизора)

А мы всё кистью писали, заправляли - никакой автоматики, ничего не было. А сейчас посмотришь - всё новое. Такого раньше не делали. Сейчас афиш сколько, и не подумаешь, что всё на бумаге. Фотоснимок. Приспособились, а тогда всё руками.

А. Б.: Какие чувства Вы испытывали в боевой обстановке?

И. Т. К.: А чёрт его знает? Песни пели.

(улыбается)

Такое место. Тут рядом склад снарядный стоит, а нам давали на троих пол литра водки. А у снарядов бронебойных колпаки заворачивали - внутри как позолоченные. Они острые, воткнёшь в землю - стакан стоит, разливают, песни поёт. Спокойно иногда.

(неразборчиво)

А ночью невозможно - обстрелы, всё время стреляют, и мины. Вот только мина летит, свистит, шлёпнула и нету. Нет её, она ушла в болото, не взрывается. А свистит, думаешь - вот сволочь свистит, на меня наверное стукнет.

А. Б.: Каким у Вас было отношение к врагу?

И. Т. К.: Там было всё больше агитация. Наши самолёты летают, Гитлера распишут, так размалюют, листовки бросают. Немцы летают - Сталина распишут, так его распишут, его всё бросают. Приглашают в плен - будете жить, всё. Смеёмся. Подумаешь?

(улыбается)

А. Б.: Пропаганда пропагандой, а личное-то отношение у вас какое было?

И. Т. К.: А так изнурительное, тяжёлое. Особенно марш, бросковый марш: надо за короткое время сотни километров пробежать. А мы у Старой Руссы за сутки пробежали 200 километров. Пушки на тракторах, но не все на тракторах будут ехать. Мы своими ногами, а трактор тащит пушку. У трактора прицеп, там ящики снарядные, боеприпасы тащит.

А. Б.: Лично Вы ни одного немца живого не видели?

И. Т. К.: Я только на Украине видел, мать рассказывала про того немца. Место у меня сожгли, дом сожгли - ничего не осталось. Как сказать - русские тоже были любители выпить.

(щёлкает пальцами по горлу)

Самогонку пили в деревне. А русские заскакивают: «Мам, самогон». Мать дрожит, что - самогон. Налопаются, и их тут же стреляют. А у немцев под лесом окопы, наблюдают, на мушку их ловят, стреляют русских солдат. Немцы стреляют русских, а русские уже в деревне, по бабам бегают, водку ищут. Вот ругали их - из-за этой водки жизнь отдаёшь.

Мать-то рассказала мне, немец идёт: «Мамка, мамка, яйка, яйка». Мамка-то дрожит, она выносит корзину яиц. Он взял одно яйцо.

- Пан, бери всё.

? О, матка, нас много - по одному хватит.

Видишь как, были мягкие, не такие звери как писали.

А. Б.: Что Вы думаете о союзниках в той войне?

И. Т. К.: А что от них никакого слуху не было. Мы там в лесу никакой связи, что там делается. Никто ничего не знал, всё было в секрете. Где там Америка готовится, где Англия, пока откроют этот фронт? Ждали-ждали, и не дождались.

А. Б.: На передовой как с питанием оцените положение?

И. Т. К.: А всякое бывает. Сухарь - так пополам ломаем, покушаем.

А. Б.: Часто голодали?

И. Т. К.: Да если на одном месте сидеть, так будешь голодать. Если будешь пробегать, в наступлении, так немножко посветлее. Когда по карте назначили место нашего расположения, мы в одну деревню пришли - так одни трубы, деревни нет. Стоит велосипед, красивый велосипед. Если кому надо велосипед - тронул - ни велосипеда, ни его нет. Всё летит. Я сам испытал. Такая штучка красивая лежит, я подумал. Длинная, а это от противотанковой запал, всё , с кольцом. Я подобрал, думаю, что с кольцом, о! Потом возьми, кольцо что-то вытащил. Поднёс к уху, зажужало. Шипит. «Ванька! Бросай! Чёрт бы тебя побрал»! Размахнулся, бросил. Рвануло.

А. Б.: Много таких сюрпризов было?

И. Т. К.: Много. Там чего только не бросали, лишь бы человек смерть находил.

А. Б.: Что такое та война для Вас сейчас? Какое к ней отношение?

Как тебе сказать? Эта война для нас ... как назовёшь ... Всю нашу жизнь спортили войной. Вся наша жизнь пропала, жизнь молодёжи. Я жизни не видал - я в армию пошёл, с девкой ещё не знакомился, не поцеловался, не знал, что это за девки. А в войне уже калеченный.

(показывает на ампутированную руку)

Вот так - война прошла, и всё пошло насмарку. Сейчас вспоминаю, и думаю, кем бы я был? Может быть президентом, мало ли кем люди бывают? А ты сейчас никто. Вот, приспосабливаешься. Когда Хрущёв был, он все артели разогнал. Я устроился на завод «1 Мая», проработал там 40 лет. Приятно: от Путина подарки, от министерства подарки. Я в цехе наводил ... как домашний уют, чтобы рабочий пришёл в цех, он был бы как вроде дома. Не такой замкнутый. Это уже после войны начали строиться, завод отстроили. Сейчас, конечно, вспоминают - любой праздник - приглашают на вечер.