Фукс Исаак (Илья) Яковлевич

Вниманию читателей предлагается исторически уникальный материал - воспоминания бывшего подпольщика-разведчика Ильи Яковлевича Фукса (1915-1999), который в 1942-43 годах работал под началом самого Николая Ивановича Кузнецова (под именем Пауля Зиберта), прототипа главного героя известного фильма "Подвиг разведчика". И хотя, как он впоследствии сам признавался (да и то - в разговорах со своими родными и близкими, а не в воспоминаниях), видел Кузнецова всего один раз (впрочем, и тут полной уверенности у него не было, - опять же, по его предположениям), задания от него получал часто через других лиц, с которыми был связан через знаменитую партийную подпольную группу Николая Максимовича Остафова, позднее жестоко казненного немцами в Киеве. Для того, чтобы перед чтением воспоминаний Исаака Яковлевича составить более-менее ясное представление о том, что же им было некогда в военные годы испытано, процитирую статью-некролог об Исааке Фуксе, написанную о нем его другом, - историком-преподавателем Владимиром Александровичем Калинкиным, в связи с его смертью в 1999 году:

"Ушел из жизни герой, ушел тихо и достойно. Сам себя героем не считал, да и окружавшие ничего толком не знали о его прошлом. Знали только, что он - ветеран Второй мировой, а для россиян - Великой Отечественной войны, кто дожил до сегодняшних дней, героизм представляют по-своему и редко связывают с этим понятием свои собственные военные дороги. Победа - ну какому же солдату далась она легко? А прожить еще 54 года после 9 мая 1945 года - это такая удача. Нам, их детям и внукам, все это видится совсем по-другому, и мы поражаемся порой, узнав, что наш улыбчивый, всегда аккуратный сосед, любитель шашек и переводчик с немецкого - один из тех, кто был непосредственным участником событий, ставших позже исторической легендой.

Исаак Яковлевич Фукс. Почти всю войну он ходил по острию бритвы: оборона Одессы, лагерь военнопленных, агентурная разведработа в немецкой комендатуре. Но судьба его хранила.

В лагере военнопленных с его именем выжить было невозможно, и он назвался кавказцем, Гасаном, благо во внешности было что-то горское. Негодяев вблизи не оказалось, и гитлеровцы поверили. У судьбы своя ирония - партизанским разведчиком И.Фукса сделали фактически сами немцы: "Гасан? С Кавказа? Да еще и прекрасно владеет немецким? Такой может пригодиться". И через некоторое пленный российский солдат попал на работу переводчиком немецкой комендатуры города Ровно.

Сегодня и знаменитый партизанский отряд Медведева, и неуловимый разведчик Пауль Зиберт ("Николай Кузнецов"), и ликвидация гуляйтера Западной Украины, гитлеровского палача Эрика Коха - для многих это легендарные имени и эпизоды минувшей войны с фашизмом, а для Исаака Яковлевича Фукса - часть его биографии. Выполняя задание партизанского штаба, Исаак Фукс (Гасан) снабжал партизан информацией, оружием, бланками документов с печатями комендатуры, ценой которым была жизнь людей.

Судьба (или "Гасан"?) уберегла Николая Кузнецова от провала, когда Адольф Гитлер, взбешенный убийством Эрика Коха, приказал любыми средствами выявить и ликвидировать разведчиков. Уберегла она и Исаака Яковлевича...

Даже свои далеко не сразу разобрались, что к чему - отправили "пособника оккупантов" в лагерь. Спасибо людям Медведева и Кузнецова - отыскали среди тысяч репрессированных и добились реабилитации в 1946 году.

Исаак Яковлевич обосновался в Нарве. Прошел с городом весь путь возрождения из руин, работал на Кренгольме, позже - на "Балтийце", на мебельной фабрике. Вместе с женой Ниной Михайловнйо вырастил дочерей - Елену и Светлану, нить жизни не оборвалась...

"Я хочу, чтобы меня похоронили скромно и тихо, - завещал Исаак Яковлевич, - чтобы были только родные и друзья". Так это и произошло в тихий и солнечный день. Ушел человек, оставил светлый след в сердцах знавших его - спасибо, что жил рядом с нами".

К сказанному добавлю, что воспоминания И.Я.Фукса, которые предлагаются вашему вниманию, были мною составлены и обработаны на основе трех источников, с которыми мне довелось поработать благодаря дочери его, Светланы Исааковны Хачикян, - это воспоминания, написанные им по горячим следам во время нахождения в фильтрационном лагере под Новой Веной в мае - июне 1945 года (к сожалению, они, эти подробные воспоминания, прервались описанием только плена, так как его отправили на строительство Беломор-Балтийского канала, когда, как говорят, уже не до воспоминаний было), это 20-страничная автобиография, написанная им в начале 80-х годов, - и это наброски к воспоминаниям, сделанные им в 1995 году. Также в дополнение к воспоминаниям прилагаются некоторые выдержки из документов, подтверждающих факт участия И.Я.Фукса в деятельности партийного подполья в Ровно. Кроме того, я дополнил эти воспоминания своим интервью с дочерью героя Светланой Хачикян. Илья Вершинин.

ДОВОЕННЫЕ ГОДЫ

Я, Фукс Илья (Исаак по паспорту) Яковлевич, родился 11 октября 1915 года в городе Бершадь Винницкой губернии. Отец мой был скорняком, мать - домохозяйкой. В 1918 году отец умер, и мать вместе с моим старшим братом на средства от пожертвований населения организовали приют для сирот разных национальностей, оставшихся в период Гражданской войны. Потом по инициативе известного героя-кавалериста Григория Ивановича Котовского, во время его кратковременного пребывания вместе со своим эскадроном в городе Бернадь в 1920 году, детдом был передан на попечение государства. Мать там работала кухаркой, а я воспитывался.

Когда мне исполнилось семь лет, я пошел учиться в школу, окончил 6 классов, а затем, в 1928 году, переехал жить в Одессу. Там я окончил в восьмой класс и поступил в ремесленное училище (ФЗО). Одновременно до 1934 года работал на кондитерской фабрике имени Розы Люксембург, в это же время вступил в комсомол. Затем работал художником-оформителем на лесозаводе имени Красина (с июня 1934 г. по 26 декабря 1935 г.), художником-оформителем на 2-м Госмаслозаводе имени М.И.Калинина (с 30 декабря 1935 по сентябрь 1936 г.)

С 26 сентября 1936 по март 1939 года проходил срочную службу в Красной Армии, в Особом саперном батальоне, в войсковой части № 4663. В армии был принят кандидатом в члены коммунистической партии. После демобилизации работал секретарем заводоуправления на 2-м Госмаслозаводе имени Калинина (с 15 апреля по октябрь 1939 г.), завхозом в ФЗУ пищевиков (с ноября 1939 г. по январь 1941 г.), затем, с февраля 1940 г. до начала Великой Отечественной войны - культработником на том же 2-м Госмаслозаводе. Там же 4 мая 1940 года был принят членом в ВКП (б) (партийный билет № 02992778). Занимался общественной работой: был пропагандистом, рабкором газеты "Черноморська коммуна", вел политзанятия с комсомольцами завода.

НАЧАЛО ВОЙНЫ

22 июня 1941 года я со своей любимой девушкой отдыхал в одесском парке имени Шевченко. Вдруг из радиорепродуктора передали: "Гитлеровская Германия вероломно напала на нашу Родину..". Тогда же, 22-го числа, я был мобилизован в Красную Армию и отправлен на фронт. С невестой и с матерью больше не увиделся (мать была расстреляна немцами после взятия Одессы). В составе 127-го стрелкового полка 12-й армии участвовал в боях под Первомайском и Новой Одессой, что в 150 километрах от города Николаева.

16 августа заняли оборону в деревне Терновка, недалеко от Николаева. Позиция была удачной, у нас был полный набор артиллерии. Но не было ни одного снаряда. На участке бездействовала и наша авиация, ни одного самолета не было. Ночью пошли разговоры о возможном отступлении. Так действительно и получилось. В 4 часа утра 17 августа немцы открыли минометный огонь и начали наступление. Их солдаты шли во весь рост, словно не боялись смерти, были крепкими и рослыми. Мы начали отступать. Сначала отступление это было беспорядочным, но мужественный голос нашего командира остановил это отступление наших солдат. Положение наше было тяжелым. Немецкие солдаты были вооружены, а у нас были только винтовки. Мы готовы были пустить в них свинец и ждали команды: "Открыть огонь!" Но команды не дождались: скоро появились танки, и командир роты дал нам приказ: "Отступать!" Началось второе за этот день отступление. Наше отделение под командованием товарища Базаева пробралось в село Терновка и держало там оборону в направлении на город Николаев. Противник на наше появление в этом месте открыл повторный огонь из минометов. При втором залпе я был ранен осколком в голову. Стало тяжело, я вмиг потерял сознание. Очнулся в деревне. Потом вместе с четырьмя другими бойцами, рассчитывая на плохую видимость цели противником, укрылся в подвале одного из домов деревни. Хотели дождаться вечера. Но не успели, враг захватил нас пятерых в подвале. Еще перед этим, выходя из подвала и услышав чужой язык, я запрятал свой партбилет под плитой у лестницы, помня об указании, как именно нужно поступать в таком случае. Попав в плен, осознал, что этим самым я нарушил принятую мною присягу, что не застрелил себя. Но застрелить себя, не поразив при этом ни одного немца, было мне обидно. Что предпринять - мне было не ясно. Всякие мысли попадали в голову: удрать и разными путями добраться до своих, перейти в тыл врага и мстить им. Итак, 18 августа 1941 года я оказался в плену. С этого момента началось мое хождение по мукам.

ПЛЕН. ЛАГЕРЬ В ВИННИЦЕ.

Число пленных увеличивалось с каждой минутой. Это было еще и так. Немцы останавливали гражданских, проверяли ихние документы, вполне понятно, ничего не понимали, что в этих документах сказано, документы эти забирали, а самим гражданским велели вставать в общий строй военнопленных. Понятное дело, что с такими методами "взятия в плен" число военнопленных в первые дни войны постоянно увеличивалось и доходило приблизительно до 2-х тысяч человек.

Нас начали этапом отводить в тыл. Стояли уже жаркие солнечные дни. В день мы проходили по 50-60 километров, немцы не давали нам есть и пить. Некоторые ребята наши отставали, не имея сил дальше идти, терпя голод и жажду. Сам удивлялся не раз тому, как я, слабый и истощенный, все это выдерживал, идя по земле и заходя в то или иное село. Названия сел и деревень, которые мы проходили, я сейчас уже не помню, так как голова была заполнена другими мыслями и на названия проходимых мест я не обращал уже никакого внимания. Колхозницы уже знали, что тогда-то и тогда-то по деревне будут проводить этапом военнопленных, и чтобы как-то нас накормить, выстраивались у своих домов с кошелками в руках. В деревню шла тысячная толпа, жаждущая крошки хлеба. Уже приближаясь к селу, в 100-200 метрах от этих колхозниц, начиналась гонка в полном смысле этого слова: каждый стремился что-нибудь достать, чтобы хоть как-то утолить чувство голода. Трудно передать словами то зрелище, которое тогда в деревне творилось. Мы бежим оборванными и голодными. Человек 30-40 из нас сразу "налетает" на колхозниц. Мысль что-нибудь поровну поделить женщина оставляет и старается убраться с места живой. Кошель вырывается у колхозницы всеми нахлынувшими руками. В лучшем случае содержимое кошелок вмиг расхватывается, в худшем да и в большинстве случаев, - рассыпается на крошки по земле. Начинается настоящая свалка: один вырывает из рук другого, часто целый хлеб, и в результате от этого остаются одни только мелкие крошки. Бывшие друзья из-за того, что кому-то досталось что-то, а кому-то - ничего, начинают ненавидеть друг друга. Понятия дружбы, справедливости, сострадания вмиг улетучиваются. Голод, и я тебя познал! Люди, не изведавшие голода, никогда не поймут, к чему может он привести. Обращал ли кто-нибудь из нас внимание на стрельбу сопровождавших нас конвоиров, которые в упор стреляли в толпу, желая этим, как они дали нам понять, предотвратить нарушение строя? Никто. Да и я не слышал свиста пуль. А они стреляли. Голод гнал нас вперед. Хотелось только одного: лишь бы проглотить чего-нибудь. Такая картина продолжалась ежедневно в продолжение всего этапа.

А что же немец? Он с удовольствием смотрел на колонны пленных: измученных, голодных, временем изодранных. В одном месте, где повторялась обыденная картина, мною выше описанная, один из гитлеровских молодчиков нас фотографировал, а при переходе через Первомайск под Одессой какой-то немец делал киносъемку того, что Германия создала, к чему своим презрением к русскому народу она привела его сынов, имевших несчастье попасть в плен. Потом эти кадры показывали в очередном выпуске недельной кинохроники. Злость к противнику накипела в сердцах каждого из нас. "Лучше бы тот осколок смертельно бы ранил меня тогда", - думал я. Дух поддерживала у меня непреклонная уверенность в окончательной победе Красной Армии над гитлеровцами. Я со многими своими мыслями делился, и почти у всех было желание: вырваться отсюда для того, чтобы вновь воссоединиться с действующей армией, и мстить, мстить, мстить...

А ведь нужно, к сожалению, признать, что среди пленных были и такие, одни просто по своей несознательности, другие в связи с тем, что были противниками мероприятий советской власти, которые верили агитационным листкам, сбрасываемым с самолетов противника, попадались в ловушку гитлеровских обещаний. С этими листками, которые одновременно служили для них пропуском, они переходили на сторону врага. Но ихние надежды получить какие-то блага по отношению к ним не увенчались успехом, они были в том же положении, что и все остальные. Я уверен, что многим из них были со временем открыты глаза, они стали иначе, более здраво мыслить...

Этап за этапом, немцы гнали нас все глубже в тыл по оккупированной им территории Украины. Помню, когда нас привели в город Умань, то разместили в громадной шестиметровой глиняной яме на территории кирпичного завода, где вот уже две недели помещался под открытым небом лагерь военнопленных. Среди нас послышались голоса возмущения. Один из солдат, посылая проклятия всем немцам, говорил: "Так это те самые общежития для военнопленных, которые приготовил нам Гитлер". И обратив свое лицо на восток, будто надеясь, что ветер донесет его слова к действующей Красной Армии, крикнул: "Бейтесь до последнего, умрите на поле сражения, а в плен не сдавайтесь". Я подошел к нему и спросил: "А ты разве в плен добровольно сдался?" "Отстань от меня, - ответил он, - я, дурак, поверил ихним агиткам". Я попытался у него узнать, кто он такой, где он работал, но уже после первого вопроса, "кто ты такой", он послал меня к "матери", и на этом наш начатый разговор прервался.

Потом мы начали спускаться в "лагерь" по лестницам. Видим: кругом в стенах вырыты ниши, а с левой стороны находится обвал. После расспросов становится известно, что ниши сделаны пленными для защиты себя от дождя. А там, где находится обвал, похоронили живьем 16 наших людей, - те находились в нишах во время обвала стены. Дрожь пробежала по мне, когда я попытался представить картину происходящего. Кто-то из нас спросил: "Где можно напиться?" Оказалось, что только три дня назад здесь был налажен водопровод. А до этого дело доходило даже до того, что одни пили мочу других. Немцам было все это безразлично. Искать где-то бочку для воды они не будут. "Пусть издыхают!" - считали они. Ведь это было начало выполнения программы фюрера - уничтожить человечество не немецкой расы.

В Умани мы пробыли неделю, а потом нас, голодных и оборванных, раненых и больных, пригнали в концлагерь в Винницу. У входа в ворота лагеря от нас отделили высший командный состав Красной Армии и увели куда-то, должно быть, на обработку. Остальным, в свою очередь, приказали разделиться на две группы. В первую группу вошли евреи, комиссары и младший комсостав, во вторую - рядовые солдаты. В таком порядке и входили в ворота лагеря. Я как-то был ошеломлен всем этим и попал в руки вновь назначенного лагерного полицая - некого узбека. Он отвел меня в отдельную пустующую казарму и велел выпотрошить содержимое карманов. Немного в них было: носовой платок, ножик, и кусок, весом не более 100 граммов, хлеба. Полицай, как видно, такой добычей остался недоволен. Его пощечина сразу же обожгла мне лицо. Я просил его оставить мне хотя бы кусочек хлеба. "Тебе сейчас обед дадут, - сказал он мне с иронией и добавил: - пошли!" Но вместо того, чтобы отвести в лагерь к евреям, втолкнул меня в помещение, которое мы называли "смертельной клеткой". "Клетка" была построена у входа в общий лагерь и представляла из себя открытую со всех сторон площадку, окаймленную на высоте 3-х - 4-х метров колючей проволокой. Охранялась она немецким солдатом, вооруженным автоматом и гранатой. В клетке было пять столов, между двумя из них была вделана рама.

Когда я оказался в клетке, там уже было четыре человека, которые, как оказалось, сидели уже четыре дня. По разговорам, происходившим в "клетке", я узнал, что один из сидельцев оказался политруком, который для того, чтобы себя спасти, выдал немцам одного своего однополчанина как за комиссара. Названный комиссар, который также вместе с ним находился, со слезами в очах обращался к названному политруку: "Я из-за тебя уже пятьсот розг в эти дни получил. Но ведь я тебя впервые вижу. Ты бессовестный человек". "Не притворяйся, - отвечал ему второй, - я от тебя инструкции получал и не мог ошибиться. А розог я не меньше тебя получаю". В таком духе и протекал их полный упреков разговор. Начало приближаться обеденное время. Вдруг к нам пришел полицай и позвал названных политрука и комиссара. "Вот и обед сейчас получим", - со вздохом сказал "комиссар". Полицай их обоих куда-то отвел,

Потом к нам в "клетку" посадили еще одного человека, оказавшегося младшим политруком, а еще через какое-то время я стал свидетелем страшной экзекуции немцами одного русского парня, который пострадал за нас, за евреев. Он имел неосторожность в присутствии одного украинского полицая, судя по его нарукавному знаку националистов, сказать: "Посмотрите, как они (то есть, немцы) по-зверски обращаются с евреями, а ведь они такие же люди, как и мы. Нас здесь тысячи. Их же маленькая кучка. Стоит только захотеть и мы их превратим в кучу говна".

Все это дословно полицай доложил немецкому фельдфебелю - переводчику, а тот - начальнику лагеря. По приказу начальника лагеря парня схватили, приволокли к "нашей" клетке, напротив которой в землю был вкопан стол немного наклонной плоскости. Положили парня на стол лицом вниз и началась ужасная расправа, на которую пригнали из всех казарм военнопленных, как бы в назидание: смотрите, мол, вот что ждет каждого, кто осмелится роптать на немцев. Но перед этим начальник лагеря выступил с речью. "Значит, - вдруг заревел он, обращаясь к этому русскому парню, - ты хочешь превратить нас, немцев, в говно? Дать ему порцию в 150".

Недолго пришлось ждать парню исполнения этого приказания. Его сразу же схватили пятеро человек, если их было можно назвать этим почетным званием, среди которых было три украинца и два нацмена, кажется, узбеки, и повели к столу немного наклонной плоскости, у подножия которого стояла той же длины скамья. Парню велели лечь корпусом тела на стол, а ноги положить на скамью. К столу подошли начальник лагеря и один из украинских полицаев, они стояли у головы парня: один - по одну сторону, другой - по другую. Третий же полицай держал его за ноги. Началась ужасная расправа. Парня били вперемешку два узбека и один украинец. Эти люди, потерявшие всякое человеческое чувство, совесть и честь, били его силой самых настоящих палачей. Эта казнь до сих пор стоит у меня перед глазами, особенно - отличившийся в этой "работе" узбек. При этом при каждом взмахе плети он приговаривал "эх", а при каждом ударе - "ма". Я посмотрел на него и ужаснулся: глаза его выражали какую-то непонятную для меня радость. То ли он был доволен похвалой сидевших здесь рядом и наблюдавших немцев, которые временами кидали ему свои реплики, то ли сама мысль, что после этой "работы" он хорошо покушает, его радовала. Уже после первых десяти ударов несчастный стал кричать. Чтобы не дать ему свое чувство боли излить в криках, двое стоявших около головы стали его, как только раздавался крик, бить одновременно с двух сторон по лицу и голове. Я не мог дальше за всем этим смотреть и закрыл глаза. Но пока казнь продолжалась, в моей голове жужжали, как пчелиный рой, разные мысли, они прерывались то криками наказываемого, то противным хохотом собравшихся здесь немцев, которые наблюдали за происходящим, то приговариваниями узбека: "Эх-ма!" "Эх-ма!"

Но вот закончилось избиение: начальник лагеря, насытившись окровавленным видом своей жертвы, остановил казнь на 75-м ударе. Я открыл глаза. Ужасный вид товарища вызвал еще большее отвращение к немцам. Русского парня бросили в "нашу" клетку, приказали стать на колени и приподнять руки вверх. Истекая кровью, дрожа всем телом, он вызывал искреннее сочувствие и сострадание. Но на этом издевательства над ним не закончилось. Казалось, все плохое восстало против него. Вышеупомянутый комиссар решил доказать немцам, что он не комиссар и ударил несчастного. При этом крикнул: "Дурак ты набитый! Немцы кровь проливают, чтобы тебе, дураку, счастливую жизнь сделать, а ты, неблагодарная свинья, их за это в говно хочешь превратить". Комиссар плюнул несчастному в лицо и, как огрызнувшаяся собака, сел на место. Но как же он был поражен, а я рад, когда начальник лагеря, узнав от переводчика, что сказал "комиссар", велел переводчику сказать последнему, что так поступать образованному человеку по отношению к своему соотечественнику низко, что так может сделать только потерявший всякую честь человек, и что этим своим поступком он себя не спасет, пусть лучше признает, что он был комиссаром. Этот случай навел меня на мысль, что в Советском Союзе есть немало вражеских элементов, что советским гражданам, которые гордо несут это звание, следует неустанно бороться за искоренение их из своего общества.

Наступила ночь. Нам, пяти находившимся в клетке военнопленным, приказали лечь на спину (естественно, на голой земле), в кружок, сложить ноги к ногам и предупредили, что если кто заговорит с соседом, будет тут же пристрелен. После долгой и мучительной ночи, ночи неизвестности, страха, безнадежности, холода и бессоницы, наступило наконец долгожданное утро. После завтрака кого-то из нашей камеры повели на допрос, а тому самому русскому парню велели снова встать на колени и приподнять руки вверх. Я ждал своей участи. Часов в 10 утра в лагерь прибыл какой-то начальник. Он начал интересоваться находившимися в клетке людьми. Через немецкого переводчика спросил меня: "Кто ты такой и почему в клетку попал?"

А дело в том, что с самого начала своего попадания в плен один добрый человек - чеченец по национальности, которому я открылся, узнав, что я еврей и мне грозит уничтожение, посоветовал мне рискнуть, скрыть свою национальность и объявить себя чеченцем, уроженцем г.Грозно Чечено-Ингушской АССР. Он же придумал мне имя и фамилию - Гасан Хусаинов. Я так этому начальнику и сказал: что меня сюда посадил полицай, узбек по национальности, только за то, что я был старшим писарем хозчасти, и что я кавказец по национальности. Начальник приказал выпустить меня и отправить в барак нацменов.

Кстати говоря, еще в самом начале войны я прошел одно испытание, которое было связано с этим. Когда мы только попали в плен, венгры, которые нас охраняли, стали интересоваться, есть ли среди пленных евреи. Кто-то из знавших меня указал на меня. Венгр меня спросил: "Ты жид?" Я упорно стоял на своем, говорил: "Нет, я кавказец". Кто-то из сознательных ребят это подтвердил, и первая попытка меня разоблачить как еврея не увенчалась успехом.

Риск впоследствии оправдал себя всю войну. Я прожил под этим именем и фамилией четыре года. А "Гасан" стал, к тому же, еще и моей подпольной кличкой, когда меня освободили из плена. Забегая вперед, скажу, что только пятеро подпольщиков, с которыми я был связан, знали, кто я в действительности. Это - Н.М.Остафов, Н.В.Струтинский, И.Д.Куцак, П.К.Терещенко и М.И.Твердохлебов, которым при одной из встреч на квартире Н.М.Остафова, на их вопрос о моей национальности, смело ответил, что я еврей. Я верил своему чутью, что им можно было доверять. Больше же никто об этом не знал.

Вернусь к рассказу. В то время концлагерь в Виннице был разбит на четыре группы по национальным признакам: русских, украинцев, евреев и нацменов или, как они сами себя называли, азиатских народов. Так вот, прежде чем отправиться в барак нацменов, я обошел все здания лагеря, все группы, на которые он подразделялся. Начал я с казармы, где расположились русские. Тесноты как таковой здесь не чувствовалось. Лежали на нарах вытянувшись во весь рост. И хоть на голых досках, но все же лежали... Такое же положение было и в казармах украинцев и нацменов. Но при выходе из казармы русских я очутился в прихожей, у одной из стен которой были не нары, нет, а трехэтажная кровать, на которой ютились, словно в переполненном курятнике, евреи. Площадь, где они размещались, составляла приблизительно 4 квадратных метра. О том, чтобы прилечь и думать, нечего было и говорить. Они, эти так называемые нары, на это не были рассчитаны. Там можно было только лишь сидеть, а так как народу было много, пространство ограниченное, то сидели в три-четыре раза вплотную, можно сказать, друг на друге, как в переполненном курятнике. На дверях барака было написано: "За скрытие своей национальности - расстрел". Мне, прожившему все свое детство и молодость при советской власти, не знавшему никакой национальной розни, было тяжело видеть, как эту рознь немцы конкретно развивают и осуществляют.

Тогда же, ставши свидетелем зверского обращения с советскими военнопленными в лагере - людей морили голодом, избивали, расстреливали, издевались; я решил для себя во что бы то ни стало выбраться из этого ада. И несмотря на вывешенные на воротах каждого барака предупреждения, заверенные гитлеровской печатью о том, что "за скрытие национальности каждого ожидает расстрел", я решил рискнуть, ибо мое воспитание в духе интернационализма в детдоме и в школе, в техникуме и в армии, в комсомоле, в повседневной жизни советской действительности вызвало в душе моей протест против того, чтобы я здесь погиб лишь потому, что мне суждено было родиться евреем. Я решил, что если хочу остаться в живых, должен на время пребывания в лагере скрыть свою принадлежность к еврейской нации.

Тогда я не стал в бараке для русских и евреев долго задерживаться. На улице я стал свидетелем явного издевательства над евреями. Немцы устраивали посмешище над ними перед всем лагерем. Они (то есть, немцы) заставляли евреев вставать в круг, опускаться на корточки и совершать в таком положении так называемый "круг почета гусиным шагом". Место выбиралось болотистое и не без умысла, потому что высшая точка издевательства, вызывавшая неподдельную радость и смех у немцев, - это когда во время мучительного передвижения кто-нибудь из них давал евреям команду "Ложись!" И люди ложились в это болото, в эту грязь. Все это вызвало в душе моей протест и недовольство. Ведь я мог запросто погибнуть только из-за того, что мне суждено было родиться евреем, а не немцем или еще кем-либо. Недолго думая я отправился в казарму нацменов.

И вот диво! Как только оказался в казарме нацменов, то сразу же почувствовал какое-то облегчение. Никто меня не спрашивал, откуда я родом и вообще кто такой. Но и там шло не все так хорошо. Время обеда у нас назначалось на 12 часов, но учитывая то, что раздача пищи в лагере была организована с точки зрения немецкого отношения к русским военнопленным, то обеда дожидались нередко до 11 часов вечера. Кухня располагалась в полуметре от барака. Перед кухней, помню, в один ряд стояли восемь деревянных бочек, из которых нас кормили и которые никогда не вымывались при выдаче обеда. У бочки постоянно стоял лагерный полицай - "наблюдающий за порядком", как это тогда называлось. На самом деле немцы проинструктировали его, как и в случае чего ему нужно избивать людей. В этом, собственно говоря, и заключалось его "наблюдение за порядком". В порядке очереди и черепашьим шагом двигалась тысячная толпа за немецким подаянием из ресурсов своей родины. Так называемый суп, который нам, пленным, выдавался, - это была просто теплая вода с мукой. Варился суп без соли, дневная его норма была -пол-литра. Эта "баланда" и должна была поддерживать жизнь человека в течение дня, так как ни завтрака, ни ужина нам не подавали. Но поскольку на кухне при выдаче пищи вовсю орудовали своими палками полицаи, случалось такое, что многие лишались и этой "порции", так как выбив из рук пленного банку с содержимым, полицай наносил ему еще пару ударов, при этом совершенно не разбираясь, куда именно его палка попадет. Пленному оставалось только одно: убраться отсюда хотя бы живым. И это обстоятельство являлось так же одной из причин смертности многих моих товарищей. Ведь если человек лишал себя и этой скудной порции, голод принуждал его наполнять желудок чем только можно. И люди наполняли его, в частности, травою. Понятное дело, что такой человек заболевал дизентерией, а поскольку санчасти в лагере не было и лечебных условий не существовало никаких, то умирал. Люди от этого умирали каждый день как мухи.

Запомнился мне такой случай. На пути к кухне у нас стояли какие-то деревянные бараки. Однажды наши ребята их обнаружили и нашли там соль в таких больших количествах, что хватило бы варить и солить эту баланду несколько месяцев. Когда нам выдавали суп без соли, то говорили, что соли в наличии нет. Обнаружив соль, мы тотчас ринулись к складу... Это нам дорого обошлось. Стоявший вблизи на вышке часовой открыл по нам пулеметный огонь. В результате этого, если мне память не изменяет, было убито и ранено 19 человек. До полной ночи в лагере звучали проклятия пленных в адрес немцев и на свою судьбу.

Многим из нас стало ясно, что немцы не считают русских за людей и стараются использовать всякие случаи, чтобы нас истребить.

Как-то раз в Виннице в бараке произошел случай, характеризующий, как мне кажется, истинное отношение многих пленных к Советскому Союзу, к своей родине. Дело было в один из обычных дней сентября 1941 года. Все сидели и были заняты своими думами, в бараке царила тишина. И вдруг кто-то пришедший из двора нам сообщил, что советское правительство заключило с немцами мирный перерыв в военных действиях с целью обмена военнопленными. Скоро эта весть охватила весь барак, словно буря заговорила. Все стали обнимать и целовать друг друга, слышно было провозглашение слов благодарности товарищу Сталину. (…) Но тут на нас накинулись полицаи с резиновыми дубинками и стали разрывать наши "воздушные замки". Они жестоко с нами расправлялись и при этом приговаривали: "Не удастся вам отомстить немцу, скорее вас отправим на тот свет".. Это было издевательство над человеческими чувствами! Столько было радости, теперь вновь вернулось уныние, обида на себя и на свою судьбу... (Этим эпизодом завершаются воспоминания И.Я.Фукса, написанные весной 1945 года. К сожалению, последняя страничка сохранилась наполовину оборванной, и в связи с этим восстановить эпизод полностью не представляется возможным. Видимо, пленных дезинформировали, сообщив о временном прекращении военных действий с немцами. - Примечание И.Вершинина)

Страницы из дневниковых записей И.Я.Фукса, сделанных им в 1945 году

Страницы из дневниковых записей И.Я.Фукса, сделанных им в 1945 году

Страницы из дневниковых записей И.Я.Фукса, сделанных им в 1945 году

В ШЕПЕТОВКЕ

В сентябре 1941 года меня вместе с другими военнопленными перевезли в открытых вагонах по железной дороге в концлагерь в Шепетовку. Когда мы прибыли на станцию Шепетовка, немцы, прежде чем отправить нас дальше в лагерь, решили пересчитать количество вновь прибывших военнопленных. Перед нами выступил офицер Вермахта, как оказалось, это был комендант лагеря, и через переводчика спросил, есть ли среди нас тот, кто владеет немецким языком. Стоявший рядом военнопленный буквально вытолкнул меня вперед. Дело в том , что по пути сюда я переводил товарищам по несчастью разговоры, которые вели между собой сопровождавшие нас немцы. Но немецкий язык я действительно хорошо знал. Дело в том, что я начал изучать самостоятельно этот язык с 15 лет, неожиданно для себя обнаружив, что многие слова на идиш по звучанию и значению схожи с немецкими. В разговорной речи практиковался с другом - Зигфридом Корнером, таким же, как и я, мальчишкой из немецкой колонии под Одессой.

Офицер приказал подойти к нему и спросил: "Ты кто?" Я смело ответил: "Кауказиер" (кавказец). Деваться было некуда. Он как-то странно посмотрел на меня и приказал помогать при подсчете прибывших военнопленных. После подсчета всех увели в оцепленный колючей проволокой и сторожевыми башнями лагерь. Меня же он привел в домик-комендатуру лагеря и сказал: "Оставайся здесь и делай то, что с тебя попросят, а, - добавил он, - спать ты будешь в комнате вместе с переводчиками - фольксдойчами". С этого момента я начал работать: носил воду, подметал и мыл полы, чистил охране сапоги.

Следующий день стал для меня черным и светлым одновременно. Черным он стал потому, что этот день мог стать для меня последним в моей жизни. Светлым потому, что моя фортуна, по-видимому, решила взять меня под свое опекунство. Это покровительство я чувствовал постоянно, пока находился в самом логове врага, вплоть до того самого времени, пока после капитуляции гитлеровской Германии не предстал перед советской фильтрационной комиссией фильтрационного лагеря в Нойленбахе.

В последующем случае моя фортуна сыграла свою положительную роль. Дело в том, что на второй день моего пребывания в концентрационном лагере Шепетовка в лагерь прибыл прикомандированный сюда инспектор СС и увидев меня, спросил, кто я и когда прибыл. И тут произошло то, что могло мне стоить жизни: вместо немецкого "гестерн" (вчера) я ответил по-еврейски "нехтен". Роковая ошибка! Офицер СС поморщился и сказал: "Что-то тут попахивает еврейством". Я пытался объяснить свою оплошность, но в это время прибыла подвода с хлебом и начальник лагеря приказал мне пойти вместе с другими переводчиками-фольксдойчами разгружать подводу. Уже во время разгрузки, где-то после второй или третьей ходки, он появился, держа в руках здоровенную ножку от какого-то стола, подошел ко мне и грозно крикнул: "Die bist jude!" Я не растерялся и смело возразил: "Ich bitte um verzeihung hezz Hauptmann, si irren sich, ich bin Kaukasier". "Сейчас увидим", - ответил он по-немецки и послал одного из переводчиков за полицаем, обязательно, как он сказал, украинской национальности, а сам меня для проверки закрыл в каморку. Началась проверка. На какой-то момент мои глаза встретились с полицаем. "Смотри, - сказал я ему, - не ошибись: это может стоить мне жизни". "Не еврей! - объявил полицай. - Видно, наш был человек".

Вскоре в Шепетовском концлагере произошло два случая, которые я никогда не могу позабыть. Я бы их охарактеризовал так: легкомыслие и необдуманные поступки одних и жестокость других. Дело в том, что в один из сентябрьских дней 1941 года произошел пожар в казарме, где жили нацмены. У них, по-моему, возник какой-то конфликт на национальной почве, и из-за этого каким-то образом случилось возгорание. Сразу же, как это произошло, комендант лагеря вызвал немецкую пожарную команду, а сам тем временем приказал очистить казарму от военнопленных. Когда пожар был ликвидирован, комендант приказал: "Всем военнопленным (а их было несколько сотен) за 15 минут занять свои места в казарме". Причем , когда такой приказ был им отдан, он заранее поставил у главного входа в казарму нескольких солдат с автоматами со штыками и, кроме того, по четыре солдата у каждого окна первого этажа. И тут началось такое, что даже и сейчас страшно вспоминать. Каждый из солдат стремился скорее проникнуть внутрь здания, образовывались заторы... И тогда часть лишних людей немецкие солдаты стали не только расстреливать из винтовок, но и закалывать штыками. Люди храпели и издавали последние вздохи в своей довольно еще молодой жизни. Ужас происходящего мне суждено было видеть своими глазами, так как комендант лагеря приказал следовать за ним на тот случай, если понадобится переводчик. Но тут меня выручил тот самый инспектор СС, который принял меня за еврея, а теперь, увидев меня, спросил у коменданта лагеря: "А ему что здесь нужно?" Комендант ответил: "Его проверил украинский полицай". Этих слов оказалось достаточно - эсэсовец поверил в версию коменданта. Однако при этом сказал: "Пусть уходит, нечего ему тут смотреть". Я ему был внутренне благодарен за то, что он избавил меня быть свидетелем продолжавшегося здесь кровавого действия.

Теперь - второй случай. С некоторых пор каждое утро военнопленные из команды захоронения выносили из казарм умерших, в основном от истощения, отравления и разных других болезней, которые ходили по лагерю. Однажды довелось мне это увидеть: выносили умершего. Но в каком виде?! Мертвого несли четверо. Но где, поразился я, мышцы бицепсов, где икры ног? У покойника оставались одни кости, все мясо было срезано. Это не могло не привлечь внимание немцев. Но схватить преступников этого варварства удалось самим военнопленным. Немцы тут же воспользовались ситуацией и устроили настоящее пропагандистское шоу. Они, во-первых, выловили всех торговавших мясом, допросили и поваров кухни, на которых ссылались пойманные с поличным, заявляя о том, будто они это мясо приобрели у поваров. Они говорили, что поварам де немцы иногда давали конское мясо и даже говядину. Но это оказалось ложью, знатоки установили, что мясо, продаваемое этими извергами, было человеческим. Всех участников этого преступления заставили вырыть себе могилу. Пригласили кинодокументалиста, представителей прессы и радио. Согнали к месту казни всех военнопленных и на глазах у всех, под стрекот кинокамеры, после краткой речи коменданта, закончившейся словами "вот что нас ждет, если мы не уничтожим эту большевистскую заразу", все 12 человек были казнены. Примерно на третий день после этого в немецких газетах, которые поступали в комендатуру, можно было прочесть о случившемся, увидеть фото всех казненных, их фамилии, имена, отчества, национальности и места жительства. Уверяю вас, что среди них евреев не было.

А потом меня перевели переводчиком в военную комендатуру связи. А дело было так. В один из дней октября 1941 года в комендатуру нашего лагеря пришел солдат, вооруженный автоматом. В этот самый момент я как раз вносил в комнату коменданта ведро с водой и услышал, как солдат обратился к коменданту лагеря от имени какого-то шефа, что тот просит дать ему в работники военнопленного, желательно знающего немецкий язык. Увидев меня, комендант, долго не раздумывая, указал на меня и сказал солдату: "Возьми его".

Этот солдат прямо под конвоем вывел меня из лагеря, посадил в тут же стоявшую автомашину и привез в город Проскуров, где, как оказалось, находилась в то время немецкая комендатура связи № 306, которая обслуживала связью оккупированную немцами Украину. И я начал в этой комендатуре работать. Моим шефом стал майор Бальцер - человек вспыльчивый и жестокий, в чем мне впоследствии пришлось не раз убедиться. Помню свою первую встречу с Бальцером. Когда меня ему представили, он коротко ознакомился с "моими" данными и сказал: "Если будешь честно исполнять то, что с тебя потребуют, не будешь лгать, будешь хорошо трудиться, то я постараюсь, чтобы тебе здесь было неплохо". Он свое слово сдержал. Сдержал ли я свое слово - вы узнаете из дальнейшего моего рассказа.

На второй день меня повели на площадку, где немецкие специалисты обучали украинских молодых парней, которые учились на связистов, их учили устанавливать столбы для телеграфных и телефонных линий, делать натяжения и укладки проводов и кабелей. Вот между ними мне приходилось исполнять роль переводчика. Интересно, что для того, чтобы мне облегчить перевод чисто технических терминов, меня снабдили техническим словарем.

Недели через полторы после того, как меня назначили переводчиком в комендатуре, комендатура переехала в город Ровно, что на Западной Украине, который немцы объявили столицей оккупированной части Украины или, как тогда официально говорилось, Рейхскомиссариата "Украина". Комендатура занимала двухэтажный дом, маленькая комната в котором была отдана мне, как переводчику. Здесь же меня и запирали на ночь на замок. Использовали меня там на самых разных работах: в начале помогал устраиваться в своих кабинетах и покоях офицерам и солдатам, ездил разгружать вагоны с дровами и с углем, пилил и колол дрова, топил печи, чистил сапоги, в общем, работы хватало.

ПОДПОЛЬЕ

Руководитель подполья Н.М.Остафов (1907-1944)

Еще находясь в концлагере в Шепетовке, я мечтал вырваться из плена и искать связь с партизанами, о существовании которых шли упорные слухи, неведомо как проникавшие в лагерь. Так получилось, что моя мечта осуществилась только в мае 1942 года, когда, будучи работником немецкой комендатуры, я вошел в состав партийного подполья города Ровно, которое возглавлял Николай Максимович Остафов.

Вот как это произошло.

После того, как в начале января 1942 года при комендатуре связи в Ровно была создана мастерская по ремонту радио и телефонной аппаратуры, в которую устроился Иван Дмитриевич Куцак, бывший секретарь райкома партии в Керчи и освобожденный, как украинец, из лагеря военнопленный, мне удалось, конечно, не без риска, как для меня, так и для него, установить связь с подпольем. Риск состоял в том, что несмотря на возможность провокации, мы смело признались друг другу, что являемся членами ВКП (б) и, следовательно, не должны да и не имеем морального права сидеть сложа руки, а обязаны внести свою посильную лепту в общную борьбу с немцами. Как оказалось, он уже успел установить связь с недавно появившимся в Сарненских лесах спецотрядом под командованием Дмитрия Николаевича Медведева. Приблизительно в конце февраля - начале марта 1942 г. И.Д.Куцак познакомил меня с П.К.Терещенко и М.И.Твердохлебовым, через которого вошел в состав партийного подполья, созданного и руководимого Николаем Максимовичем Остафовым, человеком беспредельно преданным своей родине. Считаю этот день самым счастливым в моей жизни, хотя это было тяжелое и грозное для нашей родины время. Встреча это состоялась у самого организатора и руководителя подпольной организации Остафова, который, кстати сказать, всегда относился ко мне с вниманием и заботой, но каждый раз напоминал мне, что нужно быть осторожным, строго соблюдать конспирацию... В тот же день, после соблюдения некоторых формальностей, я был зачислен в состав ровенского подполья. (Остафов Николай Максимович. Родился в 1907 году. До войны был аспирантом Киевского государственного университета имени Т.Шевченко, работал секретарем Железнодорожного райкома партии г.Киева. В начале войны по решению ЦК Компартии Украины был оставлен на подпольной работе в Киевской области. Был захвачен гестаповцами и направлен в Ровенский лагерь для военнопленных, где создал подпольную группу из коммунистов и комсомольцев, а потом, связавшись с подпольной организацией П.М.Мирющенко, сбежал из лагеря. Оказавшись на свободе, организовал и возглавил в начале 1942 года подпольную группу из семи человек - коммунистов и комсомольцев, которая позднее переросла в сильную подпольную организацию. Группа собирала сведения о противнике и совершала диверсии по заданию спецотряда Д.Н.Медведева "Победители". В сентябре 1943 г. по заданию Д.Н.Медведева отправил большую часть своих подпольщиков в партизанский отряд. В декабре 1943 г. был выдан провокатором и арестован гестапо, перенес пытки в застенках, а в январе 1944 года казнен на городской площади Киева. - Примечание И.Вершинина)

В это время, чтобы войти в доверие немцев, я старался быть услужливым, предусмотрительным, безукоризненно точным в выполнении поручений. Впоследствии мне удалось войти в такое большое доверие среди командиров, что немцы стали считать меня чуть ли не своим человеком. Кроме того, я начал совершенствовать знание языка и в первую очередь - произношение. Из-за этого тоже считали своим. Дело дошло до того, что шеф комендатуры по просьбе обер лейтенанта Шумана - начфина и интенданта комендатуры, поручил мне ведать материальным складом, а когда немцы создали команду связистов из гражданского населения для налаживания телефонной и телеграфной связи, стали еще использовать и как переводчика между ними и специалистами комендатуры. Теперь, заведуя складом, я мог выносить все, что требовалось для налаживания быта партизан отряда Д.Н.Медведева.

Первоначально, если приходилось производить работу за пределами комендатуры, работал под конвоем. Но летом 1942 г. майор Бальцер решил воспользоваться тем обстоятельством, что немцы стали освобождать из плена военнопленных украинской национальности, конечно, не без ходатайства Бандеры, который тогда еще сотрудничал с немцами, надеясь получить из рук Гитлера "самостiiну та Вiльну Украiну", и помог мне получить бумагу об освобождении из плена. Этому способствовало также еще и то, что начальник комендатуры не всегда имел возможность выставлять ко мне конвоира - штат солдат был очень ограничен. Бальцер тогда, помню, обратился к начальнику Ровенского шталлага № 360 (загона) с просьбой выдать ему на мое имя документы о моем освобождении из плена. Для этого пришлось сочинить, что отец - чеченец, офицер царской армии, а мать - украинка. Вот где пригодился украинский язык, на котором я в свое время учился в школе ФЗУ! А затем мне вручили документ об освобождении из лагеря и еще удостоверение - Аусвайс (ausweis), где говорилось, что я являюсь рабочим комендатуры № 306 на должности нахрихтен-элфера, то есть, помощника связиста.

Теперь, имея на руках это удостоверение и являясь свободным вольнонаемным рабочим, я имел достаточно свободного времени (комендатура работала до 17 часов), мог свободно ходить по городу, вести наблюдения и выполнять те или иные задания подпольной организации.

Николай Иванович Кузнецов, с которым И.Я.Фукс виделся один раз во время войны, но от которого постоянно получал задания

Многие, наверное, помнят известный советский кинофильм "Подвиг разведчика", где главную роль сыграл Павел Кадочников. Образ этого героя-разведчика был списан с ровенского разведчика Пауля Зиберта (настоящее имя - Николай Иванович Кузнецов). Именно на него, а также на разведчиков Максима Шевчука и Николая Струтинского, работало наше ровенское подполье, в том числе и я.

В начале 1942 года в Ровно стала выходить украинская профашистская газетенка "Волынь", в которой умышленно искажалось истинное положение на фронтах Отечественной войны, выхвалялось немецкое воинство и его оружие, его "новый порядок", газета наводила панику среди населения, сообщая о том, что Москва взята, и что Сталин вместе с правительством оставили Москву на произвол судьбы, что целые подразделения Красной Армии перешли на сторону немецких войск, и так далее, и тому подобное. В этих условиях руководитель нашего подполья Николай Максимович Остафов считал первейшим делом организации, противопоставить этому оголтелому вранью, - правду. Для этого нужно было слушать радиосводки. А радио не было. Зная, что с первых же дней работы (октябрь 1941 г.) немецкая комендатура связи объявила о конфискации у населения радиоаппаратуры всех систем, я посетил радио-телефонную мастерскую и обратил внимание Ивана Куцака на конфискованный миниатюрный американского производства радиоприемник с батарейным питанием. Иван Дмитриевич сразу понял мой намек и дня через два приемник был им похищен и доставлен ко мне.

С этого дня, приблизительно с марта по апрель 1942 года, я стал тайно пользоваться этим приемником, регулярно по ночам слушал сводки Совинформбюро, записывал их под диктовку диктора на папиросной бумаге и информировал об этом руководство подпольной организации, то есть, о действительном положении дел на фронтах, о боевых действиях Красной Армии и самоотверженном труде советских людей, находившихся на Большой земле. Хорошо помню, как обрадовался Николай Максимович Остафов, когда я впервые принес записанную мною сводку Совинформбюро, а потом по-отечески то сам, то через Куцака или Терещенко напоминал, чтобы я соблюдал величайшую осторожность. Я был ему благодарен и горд за исполняемое задание.

Уже после войны мне было приятно получить письмо от бывшего разведчика спецотряда Д.Н.Медведева Симки - Серафима Гавриловича Афонина, когда у нас установилась с ним переписка, в котором он писал: "Я очень хорошо помню, как ты приходил к нам на Студёную, как информировал о делах по ту сторону фронта. Мы знали, что ты часто слушаешь Москву и верили каждому твоему слову. Знали, что под формой врага (ты носил ее) скрыта душа истинного советского патриота". (Афонин Серафим Гаврилович, 1921 года рождения, с февраля 1942 года находился в подполье в Ровенской области, а затем - в партизанском отряде "Победители" под командованием Д.Н.Медведева. Был награжден орденом Отечественной войны 2-й степени. В настоящее время проживает в городе Набережные Челны, работает заместителем председателя Совета ветеранов. Примечание И.Вершинина)

А ведь я приходил не только на Студёную, но и в знаменитый "Дом Советов" со словами правды. Вскоре П.К.Терещенко обрадовал меня сообщением, что подпольная организация начала писать и размножать листовки, используя в них сводки Совинфорбюро и распространяя их через почтальонов. Этим приемником я пользовался до приблизительно конца мая 1943 г., после чего тот был отправлен Александру Лебедю, или Сашке, как мы его звали, по его просьбе, в действующий отряд Д.Н.Медведева, откуда Лебедь (бывший лейтенант Красной Армии, потерявший в боях один глаз и попавший в плен), вместе с приемником ушел в отряд Шитова. Но на этом прослушивание сводок Совинформбюро не закончилось.

В начале весны 1943 года, примерно в марте-апреле месяце, находясь в солдатской столовой комендатуры (офицеры обедали отдельно, в другом зале), я услышал разговор, что, мол, скоро покончат с партизанами, которые обосновались где-то в Сарненских лесах, а что шеф комендатуры (майор Бальцер), уже затребовал из Житомира три автомашины с пеленгационными установками, которые помогут засечь радиостанции и месторасположение партизанского отряда, и что туда же отправится карательная экспедиция. Я немедленно сообщил об этом И.Д.Куцаку и П.К.Терещенко, разговор в столовой подтвердился. Дня через три в распоряжение комендатуры прибыли три автомашины с пеленгационными установками. На следующий день утром можно было увидеть колонну, во главе которой двигалась карательная экспедиция, которую сколотили гестаповцы из полицаев, власовцев, и польских легионеров (были и такие), а за ними двигались пеленгаторы. Дня через два они вернулись не солоно хлебавши. Вспоминаю, как майор Бальцер, шеф комендатуры связи, распекал обер лейтенанта Швейцера, который был ответственным за операцию с пеленгаторами, за медлительность и неоперативность (не мог майор знать, что отряд был уже своевременно предупрежден о готовящейся карательной экспедиции). Все три пеленгатора в сопровождении офицера комендатуры были в этот же вечер отправлены обратно в Житомир.

За неоперативность пострадал и сам майор Бальцер, вместо него назначили шефом - полковника (фамилию не помню), выходца из Австрии. Я быстро вошел к нему в доверие и однажды обманным путем, ссылаясь на обещание полковника, получил у оберфункмастера (старший мастер по ремонту телеграфной и телефонной аппаратуры) Шустера старый радиоприемник типа наших первых приемников АРЗ. Ему и в голову не могло прийти, что Гасан может соврать. Переводом рычажка достигался выбор волн. На следующий день Иван Дмитриевич Куцак, настоящий мастер своего дела, настроил приемник с таким расчетом, что одним переводом рычажка то влево, то вправо, можно было настраиваться то на Берлин, то на Москву. Так как я этот приемник получил как бы официально, хотя и обманным путем, то он у меня стоял на виду, но как потом оказалось, это была моя непростительная ошибка, которая могла стоить жизни. Около трех месяцев я пользовался этим приемником, продолжая слушать сводки Совинформбюро.

Но однажды вечером, чего никогда не бывало, за мной пришел посланный шефом солдат и увидел на столе приемник, который был постоянно настроен на Берлин. Солдат передал приказание шефа явиться к нему и ушел. Когда я явился, полковник уже ждал меня. Встретив меня, он обрушился руганью, сказал, что не терпит врунов и что если он еще раз заметит с моей стороны малейшую фальш, то немедленно отправит меня туда, откуда уже не выходят. Вслед за выговором он приказал немедленно вернуть приемник. Через полчаса приемник был возвращен Шустеру, который приняв от меня приёмник, гаркнул: "А за обман - получай!" И влепил мне своим могучим кулаком удар, от которого я еле устоял на ногах. На этом, к счастью, конфликт был исчерпан. Поняв из этого горького опыта, что нужно быть более осторожным в своих действиях, я стал еще усерднее выполнять все прихоти немцев. Напоминаний о случившемся не последовало.

В целях конспирации, непосредственную связь и право приходить ко мне для передачи заданий, а также обсуждение их выполнения и сбор информации предоставлено было И.Д.Куцаку, как работавшему в одной и той же комендатуре связи. Правда, иногда приходил П.К.Терещенко. Жил я тогда в отдельной смежной комнате, охраняя в после рабочее время созданные комендатурой портную и сапожную мастерские. Эта комната и стала для подпольщиков явочной квартирой.

В середине 1942 года Николай Остафов передал нам поставленную Николаем Ивановичем Кузнецовым задачу: собрать сведения о дислокации военных частей, немецко-фашистских учреждений, воинских и продовольственных складов. Мне, носившему немецкую военную форму, владеющему немецким языком, знающему ночные пароли и имеющему удостоверение о моей принадлежности к немецкой комендатуре, легче чем другим подпольщикам удалось выполнить это задание. Необходимые сведения были переданы командованию отряда.

В первоначальном периоде появления в Сарненских лесах партизанского отряда Д.Н.Медведева, партизаны переживали некоторые трудности. Не было мыла, обувь поизносилась, - все требовало ремонта. Нуждалась в ремонте и одежда: требовались кожа, сапожные гвозди, нитки, иголки. Убедившись за время работы на складе комендатуры, что особого учета не ведется (да с меня ничего и не требовали, так как все списывалось на войну), я свободно вынес в несколько приемов по 3-4 килограмма каустической соды, десятка по-два кожаных подметок, ниток и гвоздей для ремонта обуви. Все это Куцак и Терещенко помогли переправить в отряд.

Когда была налажена агитационная работа среди бывших военнопленных, горевших желанием с оружием в руках бороться с ненавистным врагом, и были "приобретены" легковая и грузовая автомашины, для переброски их в действующий отряд, ко мне однажды пришел Иван Дмитриевич и выразил озабоченность, что нет путевок на право выезда за пределы города. Я обещал попытаться достать их в комендатуре, хотя вернее было бы сказать, выкрасть, ибо никто тебе не даст их, да и за деньги этого не купишь. Путевки находились в канцелярии комендатуры. Выследив, в каком именно столе они хранятся, я на следующий день явился на работу, как всегда, в 5 часов утра, и сразу направился в канцелярию. Здесь печь топилась изнутри, и пользуясь тем, что все еще спали глубоким сном, снял столешник с письменного стола, - ящик оказался закрытым на ключ, - и вот они, дорогие! Схватив не начатую еще пачку путевок, быстро "заверил" их тут же лежавшей печатью, и сунул в карман. Стал накрывать столешник, а тут, как назло, один шплинт столешника никак не лезет в свое гнездо, что тут делать? Чувствую, что холодный пот выпирает. Скоро должна прийти уборщица - фольк дойч, может застать. Но тут я вспомнил финку, с которой никогда не расставался. Быстро, насколько позволяло нервное напряжение, срезал злополучный шплинт и все встало на свои места. И облегченно, с радостью, что задание выполнено, приступил растапливать печь. В тот же день путевки были вручены И.Д.Куцаку. Приятно было впоследствии узнать от Н.В.Струтинского и М.М.Шевчука, что они пользовались этими путевками два раза: первый раз, когда на легковой автомашине под началом Н.И.Кузнецова испытывали акции возмездия над гитлеровцами, а второй раз - при отправке пополнения в действующий отряд Д.Н.Медведева.

В дни подготовки к празднованию дня рождения Гитлера, 20 апреля, в Ровно должен был состояться парад войск Ровенского гарнизона. Наша подпольная организация решила провести акт возмездия над рейхскомиссаром Эрихом Кохом. По нашим данным, после парада в офицерской столовой (казино), построенной немцами незадолго до празднования дня рождения Гитлера и находившейся у смежным комендатурой связи переулком, Эрих Кох должен был присутствовать на торжественном обеде. Решено было стрелять из винтовки (с брамитом) из чердака комендатуры при приближении автомашины Коха к переулку. Мне было дано задание обследовать чердак и выбрать выгодную позицию. Из слухового окна хорошо прослеживался путь движения автомашин. Все было подготовлено. Но к великому нашему огорчению, Эрих Кох на парад не прибыл.

В канун рождества 1943 г. ко мне пришел И.Д.Куцак и сказал, что решено преподнести и подарок "немцам в рождественскую ночь, и что нам поручено осмотреть подвал немецкой солдатской столовой в "Зольдатенчейме", которая находилась напротив Ортскомендатуры. Куцак спустился в подвал, я в немецкой форме остался на улице, охраняя его безопасность. Все прошло благополучно. 24 декабря, когда в комендатуре все сидели за праздничным столом, часа в 2 ночи, раздался взрыв. Все вскочили и выбежали на улицу. Я побежал вслед за ними. До столовой было 70-100 метров. Прибежав туда, я увидел результат взрыва. Почти весь пол рухнул вместе со столами в подвал. Стали вытаскивать потерпевших. Ими оказались трое солдат и один фельдфебель. Результат оказался не столь эффектным, как рассчитывали, но как мне рассказывал сам Пантелей Карпович Терещенко, прикрепленная в подвале к потолку старая мина взорвалась с большим опозданием, когда практически вечер был уже давно окончен и остались эти четыре немца, вдрызг пьяные.

Бывший подпольщик Николай Струтинский

С появлением спецотряда Д.Н.Медведева в Ровно все чаще направлялись разведчики-партизаны для выполнения спецзаданий. Для безопасного их передвижения по городу в ночное время крайне необходимы были ночные пароли. Ими я ежедневно снабжал через И.Д.Куцака и П.К.Терещенко подполье и партизан. Это для меня не составляло никакого труда, так как пароли оповещались во время ужина, в столовой комендатуры. C появлением в мае 1943 года Николая Владимировича Струтинского действия подпольной группы еще более активизировались. (Николай Владимирович Струтинский (1920-2003) с начала войны возглавлял группу партизан в Ровенской области, а после того, как в сентябре 1942 года его группа в количестве 51 человек присоединилась к отряду "Победители" Д.Н.Медведева, стал осуществлять связь между отрядом и подпольем Николая Максимовича Остафова, в состав которого входил Иссак Фукс. За отличное выполнение заданий командования Струтинский в 1944 году был награжден орденом Ленина. - Примечание И.Вершинина.)

При той конспирации военного времени, которой я строго придерживался, говорить о всех делах подпольной организации трудно. Скажу только одно: подпольная организация, созданная и руководимая Николаем Максимовичем Остафовым, еще с начале 1942 года (февраль-март), существовала и действовала, совершала свои подвиги во имя приближения Победы над гитлеровской Германией. Об этом довольно точно, но кратко, сказал в своей книге "Сильные духом" бывший командир спецотряда, Герой Советского Союза, полковник Дмитрий Николаевич Медведев: "...Дела подпольной организации Остафова заслуживают отдельной книги".

УПОМИНАНИЕ В ДОКУМЕНТАЛЬНЫХ ИСТОЧНИКАХ

Из книги Л.Степанова "К истории антифашистской борьбы на Ровенщине. 1941-44 гг".:

"Никому из посторонних и в голову не могло прийти, что старший переводчик Ровенской ортскомендатуры, которого гитлеровцы считали своим человеком, на самом деле является одним из активнейших участников организации Н.М.Остафова".

Из книги Теодора Гладкова "Медведев", серия ЖЗЛ:

"В Ровно, в ортскомендатуре, у разведчиков... был надежный помощник - старший переводчик Гасан (Фукс), обеспечивавший из информацией, документами и оружием".

Из книги Теодора Гладкова "Легенда советской разведки - Н.Кузнецов":

"Потом появился еще один помощник- старший переводчик ровенской комендатуры Александр Хасан. Он обеспечивал разведчиков информацией, бланками командировочных удостоверений, путевыми листами для использования автомобилей. На самом деле этого человека звали Исаак Фукс, и родом он был из Одессы. Использовав некоторую общность религиозных обрядов у магометан и иудеев, он сумел выдать себя за уроженца Северного Кавказа. Впоследствии разведчики отряда не только привлекали к подпольной деятельности уже работающих служащих, но и сами научились внедряться в оккупационные учреждения, даже в полицию".

ОБ УНИЧТОЖЕНИИ ЕВРЕЕВ.

Массовые убийства начались с первых же дней оккупации в столице Рейхскомиссариата "Украина" городе Ровно. Об этом свидетельствуют документы из партийного архива Ровенской области Украины, опубликованные в книге "К истории антифашистской борьбы на Ровенщине". Здесь на Белой улице было расстреляно до 100 тысяч человек. Части СС с помощью украинской полиции ловили людей и отправляли в закрытых автомашинах на Белую улицу, где у огромной вырытой заранее ямы их заставляли раздеваться догола, подводили к краю ямы и из специально сделанных бойниц в зашитых досками балконах стоявшего рядом дома украинские полицаи внезапно открывали огонь, расстреливая несчастных людей. Что касается побегов, то это был не только рискованный, но и напрасный шаг. Под страхом смерти немцы запрещали населению оказывать евреям помощь и, несмотря на это, находились добрые и милосердные люди, которые рисковали.

Я сам был свидетелем двух случаев, как немцы расправлялись с 5-6-летними девочками. В то же время немцы награждали людей за выдачу евреев.

Со второй же частью оставшихся еще в живых евреев, в том числе и тех, у кого на руках были фахаусвайсы, то есть, удостоверения специалистов, немцы расправлялись преднамеренно именно в день празднования 25 годовщины октября. Евреям было объявлено, чтобы все собрались на центральной площади города, откуда их поведут в новое, для них построенное гетто. Взять с собой разрешалось только самое необходимое и ценное. Утром можно было видеть вереницу обреченных на смерть людей: вот шагом лунатиков идет, должно быть, целая семья. А вот, видать, молодожены, а вот одинокая молодая женщина толкает коляску с ребенком и нет конца этому исходу.

О том, что произошло и что пришлось увидеть и пережить в то ужасное утро, мне со слезами на глазах рассказала уборщица офицерских кабинетов, путь которой на работу в комендатуру проходил через урочище Сосенки, которую немцы выбрали для совершения своего страшного преступления. Сосенки были окружены немецкими солдатами, а за этой живой оградой она увидела вырытые ямы, к которым немецкие солдаты, как она утверждала, пьяные, подводили обреченных на смерть людей, заставляли раздеваться, после чего группами расстреливали всех подряд: стариков, женщин, детей.

В КОНЦЕ ВОЙНЫ

Получив приказ Н.В.Струтинского, я отправился вместе с комендатурой в г.Львов, где, как было договорено, должны были со мной связаться. Но, к сожалению, этого не произошло. Лишь 25 ноября 1963 года я узнал со слов Н.В.Струтинского, что пробираясь ко Львову с боями, у отряда Д.Н.Медведева не хватило боеприпасов и он вынужден был возвратиться обратно, не дойдя до Львова 60 километров (из села Нивица).

Потеряв надежду на связь с Николаем Владимировичем, я вынужден был скитаться с немцами до окончания войны.

В Будапеште, когда за ненадобностью комендатура была расформирована, меня передали в транспортную контору, где я работал грузчиком. День капитуляции меня застал в Эссене. Восторга не описать. Я ведь пережил все невзгоды, и риск, и страх разоблачения! Эссен тогда был занят американскими войсками. Как-то проходя мимо караульного помещения, представился и был приглашен вовнутрь. Новость о том, что в караулке находится еврей и бывший военнопленный, быстро распространилась, - не всегда встретишь еврея из России да еще и в Германии. Все бросили свои дела и кинулись ко мне, накрыли стол с ликером, вином и закуской, поднимали бокалы, пили за победу и за мое здоровье. Среди прочих здесь были еврей - начальник караула, французы, англичане, американцы, в том числе негры. Помню, француз сел за рояль - и полилась песня.

В Эссене я перешел на сторону расположения советских войск. Надеялся, что своим отнесутся с пониманием, будут справедливыми. Нас были тысячи, всех окружили и погнали в тыл. Прошел фильтрационные лагеря в Новой Вене и Нойленбахе. В Нолейнбахе обратился с письмом к начальнику контрразведки, в котором изложил весь пройденный путь как подпольщика Ровенского подполья. Через неделю встретился с начальником контрразведки. В фильтрационной комиссии не поверили ни одному моему слову. Один из членов даже так высказался: "Не могу поверить: еврей и бесстрашие, еврей и самопожертвование, еврей и героизм. Чушь какая-то".

После этого отправили меня на восстановление взорванного немцами Беломоро-Балтийского канала. В августе меня и других заключенных теперь уже своего лагеря повезли в товарных вагонах, которые были забиты, до Карелии в город Медвежьегорск. Снова стали жить в бараках и работать под конвоем, выдалбливая окаменевший грунт. Кормили здесь, правда, получше, чем в немецких лагерях. За время нахождения в лагере сменил специальности землекопа, трамбовщика, плотника. Продолжая работать на Беломорканале, вторично обратился теперь уже к начальнику Беломорканала, ища справедливости, но конкретного ответа не получил. Лишь через 10 месяцев меня расконвоировали, после чего участвовал в первых, после военных лет, выборах в Верховный Совет СССР.

БОРЬБА ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Бывшие подпольщики Илья Фукс и Николай Струтинский, 1963 г.

Когда закончилась война, я надеялся восстановить справедливость, доказать факт своего участия в жизни подпольщиков в Ровно. И справедливость восторжествовала! Причем сама дала знать о себе. 15 июня 1961 года, через 17 лет после последней нашей встречи, я получил письмо от Николая Владимировича Струтинского, бывшего уполномоченного спецотряда Д.Н.Медведева, а также сподвижника известного разведчика Николая Ивановича Кузнецова, в котором он писал: "... Вы являлись участником подпольной партизанской группы Н.М.Остафова. Вас мы знали под именем "Гасан" и просили отозваться. После чего началась переписка и с остальными оставшимися, к великой моей радости, в живых: П.К.Терещенко, И.Д,Куцаком, В.Буримом, М.М.Шевчуком, М.И.Твердохлебовым, С.Г.Афониным и П.И.Ершовым, с которыми вместе боролись с врагом".

Помню, в 1963 году меня пригласило Ровенское областное управление госбезопасности. Там у меня состоялся разговор с майором госбезопасности, который вел дело спецотряда Д.Н.Медведева. Фамилии его я уже не помню. Так вот, на мой вопрос: "почему вы обращаетесь ко мне как к подпольщику?", тут же приказал принести дело Д.Н.Медведева и открыв одну из страниц, показал список участников партизанского подполья, в котором черным по белому была написана и моя фамилия - Исаак Фукс, а также подпольная кличка "Гасан". Так что отрицать исторический факт о существовании подпольной организации Н.М.Остафова и ее действий на благо Родины считаю кощунством! Она была и я в ней участвовал.

Постепенно установилась связь с бывшими ровенскими подпольщиками: мы переписывались, а с Николаем Владимировичем Струтинским даже дружили семьями. Все мои подпольщики-друзья стали в один голос меня убеждать, что я имею моральное право восстановиться в членах КПСС, что и было осуществлено благодаря прекрасным отзывам обо мне и о моей деятельности в партизанском подполье, в своих характеристиках. В августе 1966 года после почти двухлетней проверки партийно-контрольной комиссией при ЦК КП Эстонии, Президиум ЦК КП Эстонии восстановил меня в членах КПСС с сохранением партстажа - с мая 1940 г. Казалось бы, справедливость была восстановлена, правда восторжествовала, но, как оказалось, не тут-то было. Несмотря на то, что я был восстановлен в членах КПСС именно потому, что я был активным участником подпольной организации Н.М.Остафова, находились люди, которые упорно не хотели признавать этого факта и всячески отказывали мне в обмене старого документа на единый партизанский билет. В общем, одни признавали меня, другие - нет. Вот и разберись в этой сложной, полной противоречий жизни. К кому апеллировать? Этот вопрос и сейчас остается пока без ответа. Да и удастся ли мне при жизни найти на него ответ?

Встреча партизан и подпольщиков в г.Ровно. 20 февраля 1966 года. Слева направо: сидят: Гнедюк Н.М., Бурим В.А., Малюнец П.М., Струтинский Н.В. Стоят: Шевчук М.М., Бондарчук, Фукс И.Я., Терещенко П.К.

ЦК КП Эстонии считает, что я заслужил право быть восстановленным в партии и восстанавливает меня, а комиссия по делам бывших партизан Отечественной войны 1941-1945 гг. при Президиуме Верховного Совета Украинской ССР считает, что, цитирую: "... для выдачи документа о связях с подпольем и партизанским движением нет оснований". Советское правительство награждает меня медалями, Совет ветеранов отряда Медведева вручает мне значок к юбилею 30-летия отряда "Победитель" и советует по вопросу получения единого партизанского билета обратиться к председателю Совета ветеранов города Ровно товарищу Середенко Александру Даниловичу. "Думаю, - писал председатель Совета ветеранов отряда Медведева (г.Москва), - что вам как подпольщику билет партизанский должен быть выдан.."., но товарищ Середенко А.Д. даже не удостоился ответить на мое письмо.

ИНТЕРВЬЮ С ДОЧЕРЬЮ ИСААКА ЯКОВЛЕВИЧА ФУКС - СВЕТЛАНОЙ ХАЧИКЯН

И.Я.Фукс со своей дочерью, 1954 г.

И.Вершинин. Ваш отец был родом из города Бершадь?

С.Хачикян. Отец действительно родился там, но потом еще в детстве переехал в Одессу и считал ее своим родным городом.

И.Вершинин. Известно ли вам что-нибудь о довоенной жизни отца?

С.Хачикян. Я знаю, что до войны он закончил ремесленное училище, а потом работал на кондитерской фабрике. Сначала просто учеником, осваивал, как говорят, свою профессию, а потом стал мастером. В то время конфеты делались вручную. Весь шоколад он пробовал на вкус. И в итоге потерял зубы.

И.Вершинин. До войны у него была семья?

С.Хачикян. У него была любимая девушка. Но он до войны не успел оформить с ней отношения: сначала попал в армию, потом - на фронт.

И.Вершинин. Он ведь, насколько мне известно, успел и повоевать еще и на фронте?

С.Хачикян. Он на фронте был, но совсем немного: всего где-то две недели. Потом он попал в окружение и в плен, пережил много ужасов, но представился кавказцем, и его взяли немцы работать переводчиком в ортскомендатуру: сначала был в Виннице, потом - в Ровно. Их комендатура занималась тем, что выдавала путевки, ведала какими-то строительными делами. Отец стал сотрудничать со знаменитым остафовским подпольем. Тогда у них все было законспирировано. Кузнецова он видел только один раз.

И.Вершинин. Рассказывал ли что-нибудь вам отец о своей подпольной деятельности в Ровно?

С.Хачикян. Рассказывал. В то время ничего об этом нельзя было рассказывать. Но он рассказывал. И мы удивлялись. Ведь считали, что всегда, в том числе во время войны, была дружба народов. Отец говорил, что ничего подобного у них в лагере не было: продавали всех и друг друга как хотели. Все это он потом в своих воспоминаниях описал. Сами эти воспоминания взяла моя сестра, а черновики и наброски, которые я вам показала, остались у меня. Внуки очень гордятся своим дедом. Но подробнее воспоминаний нигде, кроме этих, нет. Те воспоминания он писал, наверное, в более художественно оформленном виде. А самые подробные и точные - это те записи, которые он делал в 1945 году карандашом. Он мне потом говорил, что эти воспоминания он писал совсем не для того, чтобы издавать потом книгой, а просто так, для себя. И они, мне кажется, самые верные: потому что были написаны по горячим следам. Там он больше писал, что из пережитого его сильнее всего трогало.

И.Вершинин. Какие-нибудь примеры того, когда никакой дружбы народов не было, отец вам приводил в своих рассказах?

С.Хачикян. У них, когда отец находился еще в концлагере под Винницей (он был уже освобожден и находился как бы на службе у немцев), был такой эпизод. Тогда у них между собою начали не то чтобы спорить, а даже буквально драться нацмены и русские. Образовалась самая настоящая драка! Немцы увидели, что такой мордобой идет, стали разбираться, что к чему. И они всех тогда загнали в какой-то другой сарай. В результате этого оказалась пробка. Так вот, кто из этих пленных в сарай не протискивался, немцы брали на виллы и отбрасывали в стороны. Отец об этом ужасном случае рассказывал, когда мне было лет, наверное, четырнадцать. Так что во время войны не было никакой дружбы народов: продавали друг друга как только хотели. Не были все белыми и пушистыми. До войны никаких таких разногласий не было. А тут вдруг в войну все открылось.

Во время войны его работа, кстати, была очень опасная. Все, что бы он ни делал, могло стоить жизни. Как-то раз с ним произошел такой случай. У них был один немецкий офицер, с которым у отца состоялся разговор. А дело в том, что на еврейском и немецком есть очень много слов похожих друг на друга. Отец до войны на идише говорил, Так вот, тогда с ним разговаривая, он вместо слова по-немецки сказал что-то по-еврейски. "Что, что ты только что сказал?" - спросил офицер. Отец сказал по немецки. Но офицер что-то заподозрил на него. На его счастье, на следующий день того немецкого офицера отправили на фронт.

Помню, когда я жила в Одессе, отец боялся летать на самолете. Я ему говорю: "Что ты боишься летать на самолете? Ведь ты имел смелость во время войны такими вещами заниматься!" На что отец мне сказал: "А там к ситуации как-то привыкаешь и уже не страшно".

И.Вершинин. Вы сказали, что ваш отец один раз встречался с Кузнецовым. Но в воспоминаниях его никаких упоминаний об этом нет.

С.Хачикян. Вы знаете, это были всего лишь его мысли, которыми он с нами делился. Ведь они такой тройкой работали: он, Твердохлебов и Шевчук. Николая Струтинского он тоже во время войны знал, но с ним почти не встречался. Тогда же все законспирировано было. А что касается Кузнецова, то там был такой момент. Когда он служил переводчиком в Ровно, то однажды зашел к ним такой высокий немецкий офицер. И потом, уже после войны, когда фотографии Кузнецова стали печатать, папа сказал, что видел этого самого Кузнецова. Поэтому он, наверное, нигде об этом и не пишет, так как это из разряда "может быть он - а может быть и не он".

Илья Яковлевич Фукс, 60-е гг.

И.Вершинин. В своих воспоминаниях Исаак Яковлевич также пишет, что после войны к нему испытывали недоверие, ему долгое время пришлось повозиться, чтобы получить партизанский билет и восстановиться в партии. Вы эту возню помните?

С.Хачикян. Недоверие было! Он же по национальности был еврей. Поэтому, когда в 1945 году он попал на Беломорканал, как он рассказывал, что зашел один из особистов и стал его допрашивать. Когда тот рассказал о том, что он был в отряде, особист ему сказал "Если где об этом еще раз пикнешь - вообще расстреляем". То есть, он ему даже вообще не поверил. Ну что сделаешь? Время было такое. Когда после войны он возился со своим восстановлением в партии, все говорил: "На черта надо было?" Но на тот момент это действительно ему очень нужно было: чтоб доказать, что не предатель никакой, а хороший и честный человек. Помню, когда мне было лет, наверное, 13, к нам приходил один такой лощеный человек и обо всем нас расспрашивал. Меня, между прочим, он тоже расспрашивал. Интересовался: а как ваш папа, а куда он ездит? А мало ли шпион какой-нибудь? Но обошлось, он нашелся как подпольщик. Но не столько, наверное, нашелся, сколько его нашли - его бывшие подпольщики. И вот, после того, как его нашли и восстановили в партии, он ездил на встречу с бывшими подпольщиками в Ровно. И там он встречался с бывшим командиром партизанского отряда Дмитрием Медведевым.

А что касается возни... Да, когда я почитала переписку отца, то поняла, что среди ветеранов-подпольщиков у них было не все так гладко в отношениях. Но это также как у больных: каждый больной считает себя больнее других.

И.Вершинин. Насколько я понимаю, после 1943 года связь отца с подпольем прервалась. Исаак Яковлевич не вспоминал о том, что было после этого и до окончания войны в 1945 году?

С.Хачикян. Когда папа своим подпольщикам сообщил, что их отправляют дальше, ему сказали: идите вместе с ними. Он пошел с ними, но потом потерял с подпольем связь. Отправили их сначала в Австрию, а потом - в Венгрию. Впоследствии он оказался в лагере для перемещенных лиц.

Кстати, в Венгрии с папой произошел случай, когда он чуть было не погиб. Он нам об этом рассказывал. А ситуация с ним случилась такая. На них налетели немецкие самолеты. А он же в немецкую форму был одет! Эти самолеты должны были возвращаться из Венгрии в Австрию, а уже оттуда - в Россию, то есть - в Советский Союз. Отец с напарником, когда пролетали эти самолеты, были где-то в поле. Рядом находился стог сена. Этот самый напарник, с которым он бежал, тогда предложил: "Давай сюда спрячемся". Отец сказал: "Давай лучше спрячемся в этом леске". Напарник снова предложил: "Да ну, тут и так хорошее место!" Но все же отец уговорил его сбежать в лесок, который был неподалеку. Как только они побежали в лесок, у стога сена как рвануло. От этого стога, рассказывал папа, ничего не осталось. И если б он не настоял, значит, его бы уже не было бы в живых. Такая была история!

После того, как Венгрию освободили американцы, отец попал там в лагерь для перемещенных лиц. Там ему попался один высокий и красивый американский еврей. Тот ему предложил: "Поехали с нами в Америку!" Отец отказался, сказал: "Я не могу поехать, у меня в Советском Союзе мама живет". Но мамы к тому времени давно уже не было в живых: ее расстреляли фашисты, как только заняли Одессу. Но его как-то на родину тянуло. "Но я слышал, - сказал ему тот американец, - что тех, кто был в плену, не очень встречают у вас". "Что ты? - отвечал отец. - Вас с оркестром там встречают, вы будете там самые почетные граждане". И их встретили, что называется, с оркестром. Попали на Беломорканал. Американец долго уговаривал: мол, ты художник, умеешь играть на музыкальном инструменте. Но он отказался.

И.Вершинин. Вспоминал ли отец свое непродолжительное пребывание на Беломорканале?

С.Хачикян. Я как-то спрашивала его: "Папа, ты вот партизаном-подпольщиков был. Тебе не обидно было, что после всего, что ты прошел, тебе сказали: копай землю". На что он мне сказал: "Ну а что такое? Такая система была. Но нам было не обидно. Нам по выходным даже чего-то сладкого выдавали". Вот ведь удивительно: человек десять месяцев в лагере отсидел, а вспоминает, что им сладкое давали.

И.Вершинин. Что можете сказать о послевоенной жизни отца?

С.Хачикян. Он до самого выхода на пенсию работал в Нарве художником-оформителем: сначала на Староткацкой фабрике, а перед выходом на пенсию - на мебельной фабрике. На пенсии занимался переводом книг на немецкий язык. У меня много таких переводов от него осталось. Вот сейчас многие бабушки занимаются тем, что вяжут. А у отца было свое такое занятие: переводил книги. Играл он, помню, в шашки, имел первый разряд по ним, постоянно ездил на соревнования: то в Латвию, то в Литву. Куда только не ездил! А так он начал играть в шашки еще до войны. Потом перестал, а потом снова вернулся к этому занятию. Все время посещал Нарвский шахматно-шашечный клуб. Еще в возрасте семидесяти лет бегал, участвовал в каком-то соревновании. В Нарвской еврейской общине есть Книга памяти, и там говорится: где он родился, что и когда прошел и испытал.

Письмо сестры Н.И.Кузнецова к И.Я.Фуксу

ПЕРВОЕ ПОСЛЕВОЕННОЕ ПИСЬМО Н.В.СТРУТИНСКОГО

Илья Фукс в 1947 году

Многоуважаемый Исаак Яковлевич! Я безгранично рад вашим письмом. Вынул его из ящика, когда шел поздравить брата своего Жорика с успешным окончанием (заочно) техникума. И не останавливаясь, шел по улице и читал его. На глазах у меня появились слезы, которых не смог удержать.

Должен вам признаться, что у меня было твердое убеждение, что вы погибли и, невзирая на это, я все послевоенные годы разыскивал вас для полного убеждения. И наконец-то мы встретились (письменно). Мне и моим друзьям лишь в 1958 году удалось установить обстоятельства гибели, разыскать останки и с большими почестями похоронить Н.И.Кузнецова - Героя Советского Союза, которому вы не раз передавали ночные пароли, (фортефегли) путевки на машины, боеприпасы к пистолетам и так далее. В настоящее время я заканчиваю долголетнюю работу над книгой (своими воспоминаниями) и мне крайне необходим ваш пройденный путь. Я имею в виду довоенный, биография юных лет, армия, военные годы. И главное: остановитесь поподробнее на уточнениях примерных дат, месяцев, фамилий, товарищей из военнопленных, подпольщиков. Напишите адреса, где вы примерно бывали, встречались, как добывали ценные нам сведения о проезде войсковых частей, офицеров и так далее. Как мы готовились уничтожить Эриха Коха с винтовки с "брамитом" из чердака (помните)? И нам что-то помешало. Не прибыл он чтоли? Затем - напишите имена и фамилии немцев и офицеров, которых вы знали и с которыми по каким-то вопросам сталкивались (интересные эпизоды), офицеров Ортскомендатуры, их звания, должности, повадки и так далее. Также о взрыве в Ортском и далее. В последние дни нашей встречи вы получили задание от меня лично отступать вместе с комендатурой на Запад. Вот опишите это отступление, города и адреса, где останавливались и, возможно, какие-нибудь интересные эпизоды. Кому-то из советских людей вы в чем-то помогали? И так далее. Все это прошу написать произвольно и поскорее. Не стесняйтесь, если в письме будет что-либо перечеркнуто и так далее. Пока высылаю вам одну фотографию, на которой в середине в белом, - Терещенко Пантелей (тот связной, что был с перевязанными руками), а рядом я. Вася Бурим рассказал смешной анекдот и мы смеемся. Это в Ровно, 1958 год. Прошу вас выслать фото тех времен, довоенных, а если нет, то послевоенных. Напишите о семье, о жизни, о работе. Жму крепко вашу руку, желаю всех благ вам и вашей семье. Н.Струтинский, 25 июня 1961 г.

СПРАВКА-ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ОТ Н.В.СТРУТИНСКОГО

Я, СТРУТИНСКИЙ Николай Владимирович, проживающий в городе Львове на ул.Пархоменко, д.13, кв. 22 (партизанский билет № 4197, выдан 30 апреля 1975 года комиссией по делам бывших партизан в г.Киеве), настоящим подтверждаю следующее:

ФУКС Исаак Яковлевич, 1915 года рождения, в годы гитлеровской оккупации г.Ровно состоял в коммунистическом подполье, руководимом бывшим вторым секретарем Сталинского РК КПУ г.Киева Остафовым Николаем Максимовичем.

До войны ФУКС И.Я. жил в г.Одессе и работал на одном из заводов, где избирался секретарем партбюро. Был мобилизован в Красную Армию, участвовал в боях против гитлеровских войск и очутился в их плену. Скрыл свою национальность (еврея), выдал себя за осетина и, владея немецким языком, использовался в качестве переводчика, затем был расконвоирован из лагеря и переведен в Ровенскую военную комендатуру связи (дольметчером) переводчиком, затем - старшим переводчиком, жил в г.Ровно на ул.Немецкой № 98 (во дворе). Зимой с 1942 на 1943 год установил связь с Ровенским коммунистическим подпольем и непосредственно был связан по подпольной деятельности с остафовцами: ТЕРЕЩЕНКО П.К., ТВЕРДОХЛЕБОВЫМ М.И., КУЦАКОМ И.Д. и другими.

В июне 1943 года, когда я был командованием отряда "Победители" отозван из города Луцка и направлен полковником Д.Н.МЕДВЕДЕВЫМ и А.А.ЛУКИНЫМ в город Ровно в качестве уполномоченного в Остафовское подполье, ФУКС И.Я. Стал связан непосредственно со мной и выполнял целый ряд моих заданий. Передавал:

- ночные пароли Ровенского гарнизона;

- наличие автомашин-пеленгаторов; режим их работы;

- количественный и качественный состав комендатуры связи;

- бланки путевых листов (фогрбефегли) на грузовой и легковой автотранспорт, которые использовались подпольщиками для отправки патриотов из Ровно в отряд, - а так же непосредственно мною и КУЗНЕЦОВЫМ Н.И. При проведении актов возмездия над гитлеровскими генералами в г.Ровно: ГЕЛЕМ, ДАРГЕЛЕМ, ФУНКОМ, ИЛЬГЕНОМ и другими;

- добывал и передавал мне образцы штампов, печатей и подписи командного и административного состава в г.Ровно;

- добывал нам и передавал автоматные, пистолетные и винтовочные боеприпасы;

Мною, совместно с товарищем ФУКСОМ, готовился акт возмездия над генералом ПАУЛЕМ ДАРГЕЛЕМ - правительственным президентом Украины. Он должен был стрелять в него из бесшумной винтовки через служебное окно чердака, когда генерал будет проходить от автомашины в "Дойчегауз". Но операция не увенчалась успехом.

Имя свободный доступ к радиоприемнику, ФУКС И.Я., действуя под фамилией "ГАСАН", слушал и записывал сводки Совинформбюро, информировал остафовцев о событиях на фронтах Отечественной войны.

При отступлении гитлеровцев из г.Ровно ФУКС И.Я. По моему непосредственному заданию отступил на Львов в составе комендатуры связи, где должен был выйти к нему на связь представитель нашего отряда, возможно, я сам. Но в связи с тем, что отряд "Победители", не дойдя до Львова 40 километров, вынужден был возвратиться в Волынь, а комендатура вскоре отступила дальше на запад, ФУКС потерял связь с нашим отрядом.

На территории Австрии ФУКС И.Я. был освобожден Советскими войсками и за службу в комендатуре связи переводчиком был отправлен на спецпоселение, так как не сумел разыскать руководителей нашего отряда, а меня он знал только по имени Николай, не зная толком, настоящее это мое имя или псевдоним, и не смог доказать своего участия в подполье.

Лично я даю высокую оценку деятельности тов. ФУКСА И.Я. в Остафовском подполье и прошу выдать ему единое партизанское удостоверение. Он так же вполне заслуживает быть представленным к правительственной награде.

Бывший уполномоченный отряда "Победители" в Остафовском подполье Н.В.Струтинский, 21 августа 1983 г., г.Львов. Подпись товарища Струтинского заверена 22 августа 1983 г.

СПРАВКА-ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ОТ С.Г.АФОНИНА

Серафим Гаврилович Афонин (р. 1921)

Работая в подполье, которое в городе Ровно Украинской ССР возглавлял Николай Максимович Остафов, выполняя задания командования отрядом "Победители", я часто встречался с советским патриотом "Гасаном", который по заданию подполья устроился на работу в немецкую комендатуру.

Под именем "Гасан" мы знали Исаака Яковлевича Фукс, который регулярно информировал подпольщиков и разведчиков о подслушанных разговорах в немецкой комендатуре, снабжал нас сводками Совинформбюро, которые записывал тайно через скрытый им радиоприемник.

Товарищ Фукс И.Я. Снабжал разведчиков бланками "Арбайткарт", Аусвайсов, путевыми листами, заверенными печатью. Часто он сообщал разведчикам ночной пароль, сообщал о намечавшихся облавах.

Деятельность И.Я.Фукс помогала успешному выполнению заданий партизанскими разведчиками, предотвращала провалы.

Бывший подпольщик группы Н.М.Остафова и разведчик партизанского отряда под командованием Д.Н.Медведева, С.Афонин. Подпись товарища Афонина Серафима Гавриловича заверена секретарем Кочкуровского райсовета Н.Зайцевым.

СПРАВКА-ХАРАКТЕРИСТИКА ОТ Н.М.СТРУТИНСКОГО

Во время Великой Отечественной войны в начале 1942 года в городе Ровно Украинской ССР Астафовым (Остафовым) Николаем Максимовичем (погибшим от рук гестапо) было создано коммунистическое подполье, которое являлось базой для создания части Медведевского подполья в городе Ровно.

Примерно с февраля-марта 1942 года активное участие в этой подпольной организации принимал товарищ ФУКС Исаак Яковлевич, который, будучи пленен немцами, скрыв свою принадлежность к еврейской национальности (выдал себя за чеченца, уроженца г.Грозно Чечено-Ингушской АССР), проживал весь период, до возвращения на территорию Советского Союза, под фамилией ХУСАИНОВА Гасана.

Товарищ ФУКС И.Я. работал в Ровенской немецкой комендатуре связи рабочим и, как владеющий немецким языком, использовался в качестве переводчика в основном между рабочей командой связистов, созданной немцами из гражданского населения, и специалистами комендатуры связи, а так же между отдельными людьми.

С первых дней работы в Ровенской комендатуре связи товарищ ФУКС И.Я., подпольная кличка "ГАСАН", был связан с товарищами: Куцак Иваном, Терещенко Пантелеем, Твердохлебовым Михаилом и другими бывшими советскими военнопленными коммунистами, через которых и вошел в состав партийного подполья, созданного и руководимого Н.М.Остафовым.

В конце мая 1943 года командованием отряда я был отозван из города Луцка и отправлен в подполье Н.М.Астафова в качестве уполномоченного отряда. С этого времени товарищ ФУКС был непосредственно связан со мной, а также с Шевчуком Михаилом Макаровичем, ныне проживающем в городе Львове.

Являяюсь подпольщиком, товарищ ФУКС И.Я. по нашему заданию проводил большую подпольную работу. Будучи на работе в комендатуре связи и непосредственно вращаясь среди немцев, он собирал разведывательные данные для отряда Медведева, подслушивал и передавал нам ценные в оперативном отношении разговоры среди работников комендатуры, снабжал все медведевское подполье, в том числе и Героя Советского Союза Н.И.Кузнецова, ночными паролями, чистыми бланками путевых листов с печатями (на легковые автомашины, которыми пользовался Н.И.Кузнецов, я и другие подпольщики), талонами на бензин, предупреждал нас о готовящихся немцами карательных экспедициях против советских партизан. Наряду с этим товарищ ФУКС тайно пользовался немецким радиоприемником, регулярно слушая сводки Совинформбюро и информировал руководителей подполья организации о действительном положении на фронтах, о боевых действиях Советской Армии.

По нашему заданию товарищ ФУКС похищал со склада комендатуры хозяйственные товары и передавал их в действующий отряд.

Во второй половине декабря 1943 года, когда я прибыл из отряда в Ровно, при встрече с ФУКСОМ он мне сообщил, что комендатура готовится к переезду в город Львов и настоятельно просил меня отправить его в действующий партизанский отряд. Но в связи с тем, что мы не знали, когда и где закончится война, лично я дал указание товарищу ФУКСУ отступать вместе с комендатурой связи на Запад, обещая связаться с ним во Львове. Товарищ ФУКС, как коммунист, беспрекословно подчинился моему указанию. Мы с ним распрощались и он с комендатурой выехал на Запад.

Но связаться с товарищем ФУКСОМ - "Гасаном" - во Львове, как было договорено, нам не удалось. Ибо пробираясь ко Львову с боями, у нашего отряда не хватило боеприпасов и мы вынуждены были возвратиться обратно, не дойдя до Львова 60 километров (из села Нивица).

После окончания Великой Отечественной войны, не располагая достаточными данными друг о друге, мы принимали меры к розыску, но связаться не смогли до 1961 года, и только в 1961 году мы разыскали друг друга.

Со слов товарища ФУКС И.Я. мне было известно, что он с 1940 года являлся членом КПСС и в связи с его пленением немцами механически выбыл из рядов Коммунистической партии, но одновременно состоял членом Ровенского коммунистического подполья.

Как коммунист, товарищ ФУКС И.Я. беспрекословно выполнял все наши задания, оказал неоценимую помощь нашему партизанскому подполью в городе Ровно и по нашему заданию, не считаясь с опасностью, отправился с отступающими немцами на Запад. Связь с ним была потеряна не по зависящим от него причинам.

Со своей стороны считаю, что товарищ ФУКС И.Я. Оправдал высокое доверие Коммунистической партии и Советского правительства и достоин быть восстановленным в рядах КПСС.

Бывший командир отдельной подпольной группы в г.Ровно от спецотряда Героя Советского Союза Д.Н.Медведева, член КПСС с марта 1946 г., партбилет № 05251019, Струтинский Николай Владимирович, город Львов, Украинская ССР, 20 ноября 1963 г.

СПРАВКА-ХАРАКТЕРИСТИКА ОТ М.И.ТВЕРДОХЛЕБОВА

В период Великой Отечественной войны в городе Ровно Украинской ССР Остафовым Николаем Максимовичем в начале 1942 года было создано партийное подполье, в руководящую пятерку которого входил и я.

Примерно в марте 1942 года по указанию Остафова мне надлежало встретиться с переводчиком Ровенской комендатуры связи по фамилии Гасан Хусаинов, который имел свободный доступ к немецким бланкам, печатям, радиоаппаратуре, знал ночные пароли и так далее.

Все это было большой находкой для нашей подпольной партийной организации. Встреча состоялась на квартире, где жил Гасан Хусаинов. Договоренность была достигнута. Гасан Хусаинов стал выполнять все задания, которые он получал от руководства партийной подпольной организации города Ровно.

В 1943 году в Клеванские леса прибыл партизанский отряд специального назначения, которым руководил Герой Советского Союза полковник. Руководство Ровенского партийного подполья установило постоянную связь с отрядом.

В мае 1943 года в качестве уполномоченного отряда полковника Медведева в Ровенское партийное подполье был направлен Николай Владимирович Струтинский.

Николай Максимович Астафов приказал привести к нему на квартиру Гасана Хусаинова для того, чтобы познакомить его с Николаем Владимировичем Струтинским. После этой встречи в целях конспирации я с Гасаном Хусаиновым больше не встречался.

При последующих встречах с Николаем Владимировичем Струтинским я узнал от него, что под фамилией Гасан Хусаинов скрывается Фукс Исаак Яковлевич, который, скрыв свою принадлежность к еврейской национальности, выдавал себя за чеченца Гасана Хусаинова.

За время нашей совместной работы в Ровенском партийном подполье Фукс Исаак Яковлевич (Гасан Хусаинов) оказал подпольщикам большую помощь, снабжал нас бланками, ночными пропусками, талонами, путевками на право выезда на автомашинах за город.

Как коммунист Фукс Исаак Яковлевич аккуратно выполнял все задания руководства Ровенского партийного подполья.

После окончания Великой Отечественной войны мы не могли связаться друг с другом и только в 1963 году нам через друзей удалось разыскать друг друга.

В годы совместной борьбы в Ровенском партийном подполье со слов Фукса Исаака Яковлевича я знал, что он является членом КПСС, но в связи с его пленением он механически выбыл из рядов коммунистической партии.

Со своей стороны считаю, что, несмотря на пленение, Фукс Исаак Яковлевич не прекратил борьбы с немцами, нашел пути связаться с Ровенским партийным подпольем и с опасностью для жизни выполнял все задания партийного подполья. Этим самым он оправдал высокое звание человека, доверие коммунистической партии и советского правительства. Фукс Исаак Яковлевич достоин быть права восстановленным в рядах партии.

Харьков, 18 декабря 1963 года.

Твердохлебов Михаил Иванович, бывший разведчик Ровенского партийного подполья и партизанского отряда специального назначения Героя Советского Союза полковника Медведева. Член КПСС с декабря 1944 года, партийный билет № 05442060. Подпись члена КПСС Твердохлебова М.И. Удостоверена секретарем Ленинского РК КПУ 20 декабря 1963 г.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

И.Я.Фукс во время работы на Кренгольме, 1949 г.

В начале 1946 года я был отправлен в город Нарва Эстонской ССР, на восстановление разрушенного фашистами хозяйства, где получил советский паспорт. Трудовую деятельность начал 25 мая. Работал диспетчером автобазы 907 строительства МВД, потом за хорошую организацию грузоперевозок генерал-майором Царевским (начальником строительства) был назначен старшим диспетчером. По семейным обстоятельствам уволился и поступил в 1949 году работать художником-оформителем на хлопчатобумажный комбинат "Кренгольмская мануфактура", где проработал около 24-х лет. С 1973 года работал на Нарвской мебельной фабрике, откуда 11 октября 1975 г. ушел на пенсию по возрасту. За время работы на комбинате "Кренгольмская мануфактура" постоянно избирался в комиссии по выборам в местные, республиканские и верховные органы власти. Пять лет был председателем товарищеского суда, шесть лет (три созыва) - заместителем председателя Нарвского народного суда. За хорошую работу и активное участие в общественной жизни фабрики и города неоднократно премировался как денежными вознаграждениями, так и дипломами. На мебельной фабрике был также членом профилактической комиссии по борьбе с хищениями и правонарушениями.

НАГРАДЫ

Советским правительством я был награжден следующими наградами:

1. Орден Отечественной войны 2-й степени (1985)

2. Медаль "Партизану Отечественной войны" 2-й степени.

3. Медаль "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг".

4. Медаль "20 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг".

5. Медаль "50 лет Вооруженных Сил СССР"

6. Значок "25 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг".

7. Медаль "30 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг".

8. Медаль "60 лет Вооруженных Сил СССР"

9. Медаль "За доблестный труд - в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И.Ленина"

10. Медаль "40 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг".

11. Медаль "Ветеран труда"

12. Медаль "50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг".

13. Медаль "Г.К.Жуков"