Представьтесь, пожалуйста!
Я, Лившиц Семён Матвеевич, родился 1 апреля 1932 года в г. Могилёв-на-Днепре (Могилёв), Белоруссия. Мои родители: отец-Лившиц Матвей Моисеевич (Мотель Мойшович), 1905 г.р., уроженец местечка Озаричи Домоновицкого района ныне Гомельской области Белоруссии, мать-Лившиц (урождённая Симановская) Злата Соломоновна (Злата Шоломовна), 1906 г.р., уроженка того же местечка. В семье я был вторым ребёнком; мой старший брат Феликс родился в 1927 году.
Мои личные воспоминания начинаются с жизни моей семьи в маленьком городке Добруш-районном центре Гомельской области Белоруссии. Наша семья жила тогда в доме, находившемся неподалёку от бумажной фабрики. В доме напротив жил начальник городской милиции Золотов, дочка которого была моей ровесницей. Помню небольшую речку [р. Ипуть-Б.Г.], протекавшую по городу, помню старинный мост, переброшенный через неё, который называли Горбатым.
Из ярких воспоминаний детства: помню, как горел Дом культуры. Родителей дома не было, и мы с братом побежали поглазеть на пожар, за что нам, естественно, здорово попало от родителей.
В 1937 году на окраине Добруша построили деревянный двухэтажный дом для советских работников (так в те годы называли работников Советов различных уровней, городской администрации, милиции, прокуратуры и т. д.). Наша семья получила двухкомнатную квартиру с кухней на втором этаже. Напротив этого дома построили новую школу и разные административные здания, в том числе и здание городской прокуратуры, где мой отец работал следователем.
У отца было оружие и конь по кличке Серко, на котором отец выезжал в район на следственные действия. Помню, что кавалеристы из соседней воинской части по каким-то причинам просили отца поменять его верховую лошадь на другую. Мне это не понравилось, я стоял и плакал; мой плач был основной причиной, по которой отец отказался от обмена.
В начале 1938 года отец получил назначение в органы прокуратуры г. Могилёва. При переезде за отцом прислали машину М-1 (Эмку). В то время на весь Добруш было три "Фордика", в основном все совработники (кому это было положено) передвигались на бричках или верхом. Помню, как я гордо садился в машину, а мои друзья-сверстники, 5-7 лет от роду, с завистью на меня глядели.
(Через 15 лет, зимней ночью 1952 года я, начальник военного патруля, и Амик Гамбург, помощник военного коменданта на станции Нижнеудинск, с ностальгией вспоминали этот эпизод и многое другое из нашего детства.)
Отцу выделили квартиру в центре Могилёва, на ул. Первомайская, №40, кв.14. Это была большая комната, перегороженная ширмой, на 3-м этаже, с балконом. Быт наладился, отец работал в прокуратуре, мама- в книжном отделе Военторга, брат учился в школе, я пошёл в среднюю группу детского садика, квартира в центре города, куча друзей, огромный двор и через дорогу- кинотеатр "Червоная Зорька".
К 1 сентября 1939 года мне было уже 7 с половиной лет, но в школу меня не взяли. Особенно мне это было обидно, поскольку в этот день мимо меня с портфелем в руке гордо прошёл мой друг и однокашник по детскому саду Женька Шидловский. Я устроил родителям скандал с воплями, кричал, что я умею читать, писать, сам хожу за продуктами и т.д. 2 сентября отец пошёл вместе со мной к директору школы, если не ошибаюсь, №24, и воспользовался своим служебным положением. Директор (уже не помню её имени) взяла меня за руку, привела в первый класс и усадила за одну парту с Женькой.
Лето 1938, 1939 и 1940 года мы с братом проводили у бабушки в местечке Озаричи. Это были, наверное, самые счастливые дни моего детства. У бабушки, Марьяси Симановской (в девичестве Лякумович), был большой дом, двор, огород, где не переводились любые овощи, гуси, куры. (Бабушкин муж, наш дедушка Шолом, умер в 1919 году от холеры.) На лето в Озаричи съезжались дети, среди которых было много пацанов моего возраста. Кроме того, была речка, был лес и удивительное чувство родства: семья Симановских была большая, породнённая с другими семьями местечка - Махтиными, Френклах, Голод и т.д.
В октябре 1939 года отца откомандировали в присоединённые к СССР польские районы Западной Белоруссии в составе специальной группы, одной из нескольких, для ведения агитационной работы по выборам в Верховный Совет СССР. После выборов отец был призван на 2-х месячные военные сборы командного состава; по окончании сборов ему было присвоено воинское звание "военюрист III ранга", что в те годы соответствовало общевойсковому званию "капитан".
В конце февраля 1940 года был расстрелян старший брат матери Пинхус Симановский.
[Симановский Пинхус Шоломович, 1901-1940, майор государственной безопасности. член ВКП (б) с 1925 года. Начальник УНКВД по Орловской области, депутат Верховного Совета СССР первого созыва, член особой тройки НКВД СССР. Кавалер ордена Ленина, ордена Трудового Красного Знамени БССР №26, Почётный работник ВЧК-ОГПУ (XV). Арестован 13 января 1939 года, приговорён ВКВС СССР к ВМН 21 февраля 1940 года, расстрелян 22 февраля 1940 года. Не реабилитирован. -Б.Г.]
Отцу предложили оставить пост прокурора и назначили на должность директора Могилёвского горпромкомбината.
Как Вам запомнилось начало Великой Отечественной войны?
25 мая 1941 года наша семья-мама, мой старший брат Феликс и я - вместе с семьёй маминого брата, Абрама Шоломовича Симановского (его жена Махтина Бронислава Григорьевна, их сыновья Семен 1931 г.р. и Рэм 1940 г.р.) выехали на поезде из Могилёва в Озаричи. Наши отцы должны были присоединиться к нам позже. Начался летний отдых-абсолютная свобода, речка, друзья, словом, всё, что положено.
21 июня 1941 года, в субботу, мы - Семён Симановский, Нохум Голод, я и ещё примерно пять наших сверстников-уговорили отца Нохума, директора мебельной фабрики Фроима Голода, дать нам в воскресенье обручи от стульев. Эти обручи можно было катить по земле с помощью крючков из согнутой проволоки.
22 июня 1941 года мы встали пораньше и побежали на фабрику. Там наша ватага-8 пацанов 9-11 лет от роду- получила обручи, и мы принялись с гиканьем их катать по земле. Часам к 12 мы прибежали на базарную площадь и увидели толпу людей, которые на нас зашикали. На столбе висел огромный репродуктор чёрного цвета, из которого звучала речь Молотова. Так мы узнали, что началась война.
Естественно, что произошло в этот день, мы не понимали. Помню, как мы собрались на сеновале у Махтиных, строили планы, как наши быстро утрут нос фашистам, и очень жалели, что не сможем принять в этом участие. Наши родители не были настроены так оптимистично, тем более, что уже началась мобилизация.
27 июня 1941 года мамин брат Абрам Симановский, в то время начальник городской тюрьмы общего режима г. Могилева, прислал за нами грузовую машину ГАЗ-АА с двумя заключёнными-водителями и конвойным- молоденьким младшим лейтенантом с наганом. Мы быстро собрались и выехали в Могилев. Когда подъехали к переправе через реку Березина в районе Речицы, выяснилось, что паром разбомбили (сожгли). При нас переправу восстановили. В Могилев приехали поздно ночью 28 июня, но в город нас не пустили. Пришлось заночевать в домике персонала тюрьмы.
Утром 29 июня мама пошла в город на нашу квартиру. Могилев выглядел абсолютно мирным. Отец, прежде, чем уйти на сборный пункт военкомата, приготовил две корзины самых ценных вещей. Только мать вошла в дом, как в квартиру постучали-пришли изымать радиоприёмник, который "выдала" антенна. Мама не взяла ничего из вещей, думала, что ещё вернётся, но тут начался налёт бомбардировщиков, и мама еле выбралась из города.
Вечером к нам пришёл отец. 217 стрелковая дивизия, к которой он был приписан, находилась ещё в стадии формирования, и отца отпустили домой со сборного пункта. Папа был уже пострижен под бокс, в форме с петлицами военюриста III ранга (одна шпала). Утром отец убыл в свою часть. Была у нас ещё одна, предпоследняя, встреча. Было это 3 июля, как раз по радио выступал Сталин. Мы слушали речь по громкоговорителю, а мимо нас шла военная колонна. Вдруг последняя машина остановилась, с неё соскочил отец, подбежал к нам, обнял каждого, расцеловал, бегом вернулся к машине, и колонна скрылась в клубах пыли.
4 июля меня и моего двоюродного брата Семёна Симановского отправили за молоком. Мы уже возвращались домой, как вдруг услышали шум мотора. Из-за леса вылетел самолёт, он летел очень низко, на крыльях были чёрные кресты. Испугавшись, мы с Сёмкой побежали к дому, а лётчик дал несколько очередей из пулемёта: видно, ему нравилось нас пугать. Мы бросились в какую-то канаву, полную воды после дождя, а с крыльца дома, где мы жили, кричали наши матери. Прошло уже больше 70 лет, а я до сих пор, как страшный сон, вспоминаю эти кресты на крыльях и звук пулемётов.
Как Вам запомнилась эвакуация?
5 июля к Могилеву прорвались немецкие танки (они были в 5 километрах от города). Мой дядя Абрам Симановский получил приказ немедленно этапом эвакуировать тюрьму. Семьи сотрудников тюрьмы посадили на тот-же ГАЗ-АА с тем-же лейтенантом и теми-же 2-мя заключёнными. Беременная женщина, которая должна была вот-вот родить, ехала в кабине, а ещё 14 человек-в кузове.
Передвигались мы скачками: если мы обгоняли двигавшихся пешком заключённых, то ждали пешую колонну в лесу. Я отчётливо помню этапы нашего маршрута: село Красное на границе БССР и РСФСР, горящий в сумерках Смоленск, двухнедельное ожидание подхода этапа в Холм-Жирковском лесу, бомбёжку в г. Вязьма. По дороге через лес в Холм-Жирковском районе гнали коров из западных областей; к нам подходили и предлагали молоко, которое некуда было девать, и его выливали на землю.
В десятых числах июля 1941 года мы добрались до Калуги. Там начальник тюрьмы получил приказ: всех заключённых призывного возраста передать в военкомат, машину ГАЗ-АА сдать для нужд армии.
В сумерках того-же дня нас погрузили на открытые железнодорожные платформы и направили на станцию Саратов. Ночью шёл сильный дождь, и мама прикрывала нас с Феликсом своим телом.
На станции Саратов нас выгрузили с платформ, но вагонов не было. На соседних путях стоял закрытый товарный вагон. Когда вагон открыли, там обнаружились два человека, собачка, а также мебель и домашняя утварь-очевидно, персональный багаж какого-то начальника. Я видел, как это всё выбрасывали из вагона, и думал, что этих людей разорвут на куски.
На полу этого вагона мы доехали до Саранска, где нас пересадили в пассажирские вагоны и направили в Горьковскую область, куда гнали заключённых из Могилёвской тюрьмы. Впрочем, далеко мы не уехали. Железнодорожные пути были размыты дождями, и эшелон разгрузили в посёлках Кемля и Ичалки.
Нас разместили в пустующих домах на окраине Ичалок, выдали талоны на питание на одну неделю, кормили одну неделю бесплатно всех эвакуированных, а через неделю стали бесплатно кормить только детей, взрослым предложили трудоустроиться.
Через две недели за нами прибыл сотрудник тюрьмы и сообщил, что заключённые из Могилева (те, кто не попал на фронт) были водворены в тюрьму г. Павлово-на -Оке Горьковской области [ныне г. Павлово Нижегородской области-Б.Г.], и что мой дядя Абрам Симановский назначен заместителем начальника тюрьмы.
Наши две семьи (две женщины и четверо детей) добрались до Павлово, но в город были эвакуированы различные предприятия из западных областей СССР, так что жильё для нас нашлось в селе Ближнее Давыдово, в 4-х километрах от города.
О судьбе нашего отца мы ничего не знали, вещей у нас был один чемодан (тот, с которым мы уехали отдыхать в Озаричи в мае 1941 года). Денег у нас не было тоже. Мама продала за 250 рублей свои золотые часы, кроме того, в первые дни мы ходили есть за 4 километра в столовую тюрьмы.
Работа была в колхозе. Мой брат Феликс (14-ти лет) работал возчиком, а мама- на разных работах. Эвакуированным разрешили копать картошку на колхозном поле на таких условиях: 9 корзин колхозу, 1 себе. Моя мама в грязи выкапывала эту картошку; мама была в лакированных туфлях-другой обуви у неё не было.
Нужно сказать, что местные власти эвакуированным помогали. Во-первых, мы не платили за постой, во-вторых, выдавали по талонам предметы одежды, посуду, обувь (валенки). Зима 1941-1942 гг. была лютой.
Ещё я помню, что в Павлове для эвакуированных был спецмагазин, где по талонам можно было (за деньги) приобрести продукты.
Перед новым 1942 годом от Давыдовского колхоза снарядили обоз за отрубями в г. Сейм, на большой элеватор. В обоз попал и мой старший брат. Всем, кто ездил, выдали по полмешка отрубей: мама напекла из них блинов. Я так объелся горячими блинами, что меня еле откачали.
Местные жители относились к нам довольно лояльно, но в этой деревне я впервые услышал слово "жид" и долго приставал к маме, чтобы она объяснила его значение.
Мы попытались найти наших родственников и обратились в Центральное Справочное Бюро по розыску эвакуированных. Находилось это ЦСБ в городе Бугуруслане Оренбургской области. Сегодня, вспоминая и оценивая прошлое, я считаю, что работа этого учреждения явно недооценена. Только благодаря сотрудникам этого бюро сотни тысяч эвакуированных смогли отыскать своих родных и близких, которых война разметала по просторам СССР.
Нам удалось узнать, что мамина родная сестра Мария (Марьям) Симановская вместе с трикотажной фабрикой была эвакуирована в Оренбург, где работала начальником цеха по пошиву солдатских шинелей. Тогда же разыскали бабушку Марьясу, которую перед самой оккупацией соседи просто посадили на телегу в м. Озаричи и повезли на восток.
Но главное чудо случилось в начале декабря 1941 года-нас нашёл отец! Он выслал нам с небольшим промежутком пять довольно крупных денежных переводов, а затем-денежный аттестат на 850 рублей. Кроме того, мы получили право отовариваться в магазине Военторга.
В мае 1942 года в 12 километрах от Павлово в помещениях бывшего пионерлагеря был организован Детский приёмник-распределитель НКВД, начальником которого был назначен мой дядя Абрам Симановский. Сотрудники детприёмника собирали с помощью милиции беспризорных детей с вокзалов, пристаней, рынков и т.д., привозили в детприёмник, оформляли документы и передавали в детские дома Горьковской области. Среди этого "контингента" были дети разные и разных возрастов, были трудные подростки, так что пришлось даже открывать карцер. Многие хотели продолжать жить вольной жизнью и почему-то стремились попасть в Ташкент. У мамы и её брата были разные фамилии (соответственно Лившиц и Симановский), поэтому дядя смог устроить маму на работу в детприёмник.
Война продолжала собирать свою жатву, в том числе и с нашей семьи. Без вести пропал брат матери Наум Симановский. Его вдова уже после войны рассказала мне, что дядя Наум был политруком в авиационной части в Белостоке. 22 июня 1941 года он приехал на грузовике ГАЗ-АА в военный городок, нагрузил в кузов сколько поместилось жён и детей лётчиков и приказал шофёру ехать на восток. Больше его никто не видел.
[Симановский Наум Шоломович, 1910-1941. Старший политрук. Военком дивизиона 56 корпусного артполка 24 стрелкового корпуса. Пропал без вести в июне 1941 года. Данные по ОБД "Мемориал". Вдова Симановская Гинда Мордуховна, проживала во время войны в г. Саранске-Б.Г.]
В июле 1942 года был призван в армию Абрам Шоломович Симановский. Он прошёл подготовку в знаменитых Гороховецких лагерях и в составе маршевой роты был направлен на фронт под Сталинград-больше о нем мы ничего не слышали.
 | Симановский Абрам Шоломович,1903-1943. |
В том же июле 1942 года рядом с детприёмником начали срочно (круглосуточно) строить узкоколейную железную дорогу от торфоразработок к пристани на левом берегу Оки. Торф с пристани летом на баржах, а зимой по льду перевозили в Павлово, на эвакуированные в город промышленные предприятия.
Мой брат Феликс стал работать на подвижном составе, ходившем по этой узкоколейке. Поезд состоял из мотовоза (трактор на колёсах по размеру колеи) и 18 вагонов. В экипаж входили Лешка Лифанов (на 1,5 года старше брата), мой брат Феликс и сверстница моего брата, девушка по имени Аврора. Я тоже принимал активное участие в работе этого поезда, правда, брат меня все время гонял.
Кстати, у меня было много свободного времени, т.к. в 4-й класс я проходил всего 1 месяц. Школа была в деревне Тумботино [ныне пгт Тумботино Павловского р-на Нижегородской обл.-Б.Г.] в 5-и километрах от детприемника, и зимой я просто боялся идти туда через лес.
Узкоколейку должны были ввести в строй к Октябрьским праздникам, а 6 ноября к "месту работы" прибежала Аврора и сказала, что около нашего дома какой-то военный ищет Симановских. Первым рванул к дому, конечно, я.
Я выскочил из-за угла. Спиной ко мне стоял человек в военной форме, в фуражке и подшлемнике (ноябрь 1942 года был холодный). Он повернулся, и я зашёлся криком: "Папа!" В это время уже позвали маму, она, не добежав, упала на колени. Так мы, мои дорогие родители и я, рыдали, не в состоянии выпустить друг друга из объятий.
 |
Здесь необходимо кое-что пояснить. Отец имел воинское звание "военюрист III ранга", что, по знакам различия, соответствовало армейскому званию "капитан". До начала 1942 года отец проходил службу в органах военной прокуратуры 49-й армии Западного фронта, затем отца направили на двухнедельные сборы при штабе армии и назначили помощником командира 55-го отдельного батальона противотанковых ружей по материальному обеспечению.
Папу направили в Горький для получения противотанковых ружей для 49-й армии и разрешили на три дня заехать к семье.
Три дня пролетели, как одно мгновение. Ранним утром 9 ноября 1943 года отец пешком (18 километров) ушёл на станцию Гороховец. Перед самым уходом он лёг рядом со мной и братом; мы лежали рядом, тесно прижавшись друг к другу, и плакали.
Это была наша последняя встреча. В конце марта 1943 года мы получили извещение, что Лившиц Матвей Моисеевич погиб 19 марта 1943 года и был похоронен в 400 метрах западнее дер. Чебыши Всходского р-на Смоленской области (ныне, после перезахоронения, его прах покоится в братской могиле в г.Спас-Деменске Калужской обл.). Маме писали из его части, что папу просто не успели переаттестовать в капитаны, он так и погиб военюристом.
Извещение о судьбе Абрама Симановского (пропал без вести) мы получили в ноябре 1943 года.
Это была не последняя жертва войны в нашей семье. Ещё один брат матери, Бенца Симановский, умер от ран.
[Симановский Бенциан Шоломович, 1902-1943. С 1936 г. по 21.03.1939 г. младший лейтенант государственной безопасности, пом. нач. 11 отделения УНКВД Гомельской области. 21. 03.1939 уволен из НКВД с исключением из списков. Сержант, командир орудия, участник Сталинградской битвы. Умер от ран в Оренбургском военном госпитале-в ходе вторичной операции неправильно сросшейся ноги умер на операционном столе. -Б.Г.]
Вы начали военную службу в неполные 12 лет. Как это вышло?
После гибели отца мама очень долго приходила в себя. Брат Феликс работал на мотовозе-возил торф. Мы с двоюродным братом Семёном Симановским (нам было по 11 лет) строили планы, как отомстить нацистам за смерть наших отцов.
В середине 1943 года детприёмник НКВД закрыли, а в его помещениях развернули отделение для выздоравливающих (6-й корпус) эвакогоспиталя №1743. Командование госпиталя пожалело вдов погибших, и нам разрешили проживать в занимаемых нами квартирах. Кроме того, нашим мамам предложили работу: моей маме-должность посудомойки, а вдове Абрама Симановского, Брониславе Григорьевне Махтиной,-должность кастелянши. Моя мама была хорошим работником и хорошо умела готовить, так что она довольно быстро продвинулась: была хлебопёком, поваром, старшим поваром, а к концу войны-шеф-поваром госпиталя. Её даже наградили медалью "За победу над Германией".
В сентябре 1943 года я возобновил учёбу в 4-м классе. В 2-х километрах от эвакогоспиталя, в селе Самойловка, была открыта малокомплектная школа: шесть парт стояли в большой комнате деревенского дома. Первый и третий класс занимались в первую смену, второй и четвёртый-во вторую. Учитель был один. В этой школе я прозанимался до 11 февраля 1944 года.
Мама, в то время ещё молодая женщина (38 лет), наверное, как-то пыталась устроить свою судьбу. Сегодня, с высоты прожитых лет, я не могу её за это осуждать, но в то время я это воспринимал, как предательство.
В ноябре 1943 года около эвакогоспиталя 1743 расположилось воинское подразделение, на машинах которого на берег Оки вывозили лес с лесоповала. В конце ноября-начале декабря проверять работу подразделения приехала группа офицеров во главе с командиром полка. Им предложили пообедать в столовый госпиталь; кормила их моя мама, а я крутился около военных.
После обеда офицеры вышли покурить, и командир полка захотел разыскать своего заместителя по тылу. Я вызвался найти этого офицера, быстро сбегал в расположение подразделения автомобилистов, разыскал там зам. по тылу, передал ему распоряжение командира полка и прибежал назад, сказать, что нужный офицер уже идёт. Командир полка повернулся ко мне и сказал: "Вот молодец, такие нам нужны!"
Эти слова глубоко запали мне в душу, и 11 февраля 1944 года я собрался, надел пальто, зачем-то взял пустой вещмешок и, никого не предупредив, пешком ушёл в Павлово.
Там я нашёл КПП полка, подошёл к дежурной (это была девушка) и попросил доложить командиру полка о моём прибытии. Получив разрешение, поднялся на второй этаж и, постучав, зашёл в кабинет. Там находились командир полка и его замполит.
Я напомнил командиру полка, кто я такой, вспомнил сказанные им слова. Командир полка спросил: " А мама знает?" я твёрдо ответил: "Конечно!"
Командир полка вызвал заместителя командира музвзвода, тот отвёл меня в строевую часть полка, после чего был отдан приказ от 12 февраля 1944 года по 2-му отдельному учебному автомобильному полку: "Зачислить Лившица Семёна Матвеевича воспитанником музыкального взвода, поставить на все виды довольствия с 12 февраля 1944 года".
С этого дня в моей жизни начался этап под названием "Армия", который закончился через 39 с половиной лет.
Мама разыскала меня через две недели (выдал двоюродный брат Семён). Сперва она хотела забрать меня домой, но музыканты из нашего взвода убедили её этого не делать, т.к., как сказали они маме, в полку мне будет лучше.
Сразу скажу, что музыканта из меня не вышло, потому, что всё свободное время я проводил в авторемонтной роте.
2-й отдельный учебный автомобильный полк (2 ОУАП) готовил шофёров для фронта. Командовал полком майор Комиссаров, его замполитом был майор Райхман. В составе полка было 4 батальона курсантов, по 500 солдат в каждом, и учебная рота по подготовке автомехаников по ремонту автотракторной техники (100 солдат).
 |
В состав полка входил также музыкальный взвод (29 солдат и сержантов). Дирижёром оркестра был капитан Молотай, старшиной взвода-старшина Шаманин, пом. комвзвода-старший сержант Карташов. Этот взвод в начале войны был на западной границе (не знаю, в составе какого подразделения), вместе со всеми остальными войсками отступал на восток, а при формировании 2 ОУАП был введён в штат полка, поскольку в военное время оркестры были положены только в учебных и запасных частях.
Нас, воспитанников, в музвзводе было 5 человек, из которых жили в полку двое: я и Яшка Озеров, чей отец был в нашем же полку арт. вооруженцем. Остальные пацаны приходили только на репетиции. К 23 февраля 1944 года мне успели пошить шинель, и я надел первые в своей жизни погоны.
Сразу меня определили учиться в школу, а в музвзводе меня начали обучать играть на малом барабане. Хотя, если честно, меня больше интересовали машины, и я, при первой возможности, пропадал в авторемонтной роте. Там был такой инструктор - Саша Новокещеный, который научил меня водить машину. Полк готовил шофёров для фронта, поэтому обучение велось не только на советских, но и на трофейных немецких машинах; вот на немецких машинах мне и разрешали порулить.
Во время каникул меня и Яшку Озерова направили в пионерлагерь.
Как получилось, что Вас зачислили в суворовское училище?
1 сентября 1944 года я должен был пойти учиться в 5-й класс, но 22 августа 1944 года меня вместе с пом. комвзвода Карташовым неожиданно вызвали в штаб полка к зам. начштаба майору Клюеву. И тут состоялся разговор, который я запомнил на всю жизнь. "Хватит тебе-сказал майор-слушать блатные песни шофёров и курить с ними. В Горьком открывается Суворовское военное училище, поедешь туда поступать".
Майор Клюев приказал Карташову оформить мне командировку. Мне выдали талоны на питание на два дня, и в сопровождении киномеханика в тот же день я выехал в Горький (киномеханик ехал за кинолентами).
Утром 23 августа 1944 года мы прибыли в Горький, позавтракали в продпункте и пошли в Дом пионеров, где работала приёмная комиссия. Там нас встретил председатель комиссии, подполковник, принял мои документы и сказал, что нужно вернуться в полк и ждать вызова.
В это время в зал, где работала комиссия, вошёл генерал-майор, первый генерал, которого я увидел в своей жизни. Это был Карп Афанасьевич Железняков, начальник Горьковского СВУ. Я вскочил, отдал честь. Генерал подошёл ко мне, поздоровался, спросил кто я и откуда, и произнёс фразу, которая уже стала ключевой в моей жизни: "Вот такие нам нужны!"
Документы у меня приняли, киноленты мы получили и уехали в полк. 1 сентября 1944 года я пошёл в 5-й класс. Учёба на ум не шла, я ждал вызова, но его не было.
22 сентября нас с Карташовым снова вызвал майор Клюев, снова мне выдали 4 талона на питание, оформили документы (вещевой и продовольственный аттестаты, выписку из приказа по полку об откомандировании для дальнейшего прохождения службы) и с тем же киномехаником меня снова отправили в Горький. Мы пришли в приёмную комиссию, нас принял тот же подполковник. Он начал извиняться, мол, замотался и т.д., потом меня направили в карантин.
Уже гораздо позже я узнал, что на 500 мест курсантов СВУ было подано 7000 заявок. Конечно, было трудно определить, кого вызывать для зачисления.
В карантине я сразу вошёл в "ватагу" сыновей полков. Возглавил нашу "банду" Афоня Шкуратов, пришедший с фронта в кителе с погонами старшего сержанта, двумя медалями "За отвагу", знаками "Гвардия" и "Отличный пулемётчик". [С наградными листами Шкуратова Афанасия Сысоевича, 1929(1930) г.р. можно ознакомиться на сайте "Подвиг народа"-Б.Г.] Был один сын полка из казачьей части, в казачьей форме и с шашкой, изготовленной под его рост. Вот этой "ватагой" мы сдавали какие-то экзамены, бродили по городу, в том числе и по городскому рынку, но никого из нашей "группы" в суворовцы не зачисляли.
28 сентября наш "старшой" сказал, чтобы назавтра всем собраться у кабинета начальника училища. 29 сентября 1944 года мы все, сыны полков, 22 человека, сразу после завтрака так и сделали.
В 9-00 подошёл генерал-майор Железняков и удивлённо спросил, что мы здесь делаем. В ответ наш "старшой" заявил ему буквально следующее: "Мы пришли, чтобы узнать, нужны мы в СВУ или нет. Если мы не нужны, то просим вернуть нам документы и направить назад в свои части".
Генерал завёл нас в свой кабинет и там объяснил, что все мы сегодня же будем зачислены в СВУ, поставлены на довольствие, переодеты в суворовскую форму и т.д. Гораздо позже я узнал, что возвращать в части нас просто не имели права.
Вот так 29 сентября 1944 года я надел вторые свои погоны-погоны воспитанника Горьковского Суворовского военного училища-ГСВУ.
Скорее всего, я не сдал какой-то из экзаменов, поскольку зачислили меня снова в 4-й класс (3-й взвод 3-й роты). Командиром роты был майор Немцов.
Конечно, меня назначили старшим. Я отдавал рапорты преподавателям, был помощником по всем вопросам и тому подобное.
Но, по неизвестным мне причинам, через месяц учёбы меня перевели во вторую роту (5-й класс), где я за первый месяц учёбы схватил 11 двоек. Я пошёл к командиру роты и попросил перевести меня обратно в 3-ю роту.
Командир роты, солидный боевой офицер (26 лет от роду) майор Русских, кавалер двух орденов Красного Знамени, ордена Суворова III степени, ордена Отечественной войны, заявил мне следующее: "Ты что, хочешь у государства 45 тысяч рублей украсть? Иди и учись!". Я ничего не понял, тогда он объяснил мне, что один год учёбы каждого суворовца обходится государству в 45 тысяч рублей.
Постепенно я вошёл в колею, но отличником так и не стал, учеником был средним.
Расскажите, пожалуйста, о Вашем участии в Параде Победы.
8 мая 1945 года в 7-00 нас разбудила команда "Подъём". Мы, уже проснувшись, недоуменно смотрели на помощника офицера-воспитателя, который объявил нам, что война окончена. Я отлично помню, как мы на кроватях плакали навзрыд, поскольку из 25 пацанов учебного отделения отцы были в живых только у троих.
Во второй половине мая 1945 года, мы, суворовцы двух старших рот (соответствует 5-6 классам обычной школы) заметили, что усилились занятия по строевой подготовке, даже за счёт сокращения обычных занятий. С какой целью это делалось, нам не объясняли, и только в начале июня мы узнали, что в Москве будет Парад Победы, и мы должны в нем участвовать.
Тут же поползли слухи, что на парад не возьмут тех, у кого есть двойки, или тех, кто не подойдёт по росту и т.д. Срочно началось исправление оценок, в ботинки подкладывалась бумага, чтобы казаться выше ростом и тому подобное. Наконец, 5 июня 1945 года нам объявили, что для участия в параде отобрано 200 суворовцев, плюс 10 запасных.
8 июня 1945 года мы, 210 суворовцев, и офицеры-воспитатели выехали в Москву на санитарном поезде военного времени. Поезд шёл вне расписания Штатные работники поезда кормили нас 3 раза вдень горячей пищей, а в конце первого дня пути в вагоне-клубе силами самодеятельных артистов из состава экипажа поезда нам был дан концерт.
9 июня мы прибыли на Курский вокзал г. Москва, где нас уже ждали автобусы. Нас разместили в госпитале для старшего комсостава, по 6 человек в палате. Рядом с нами размещались воспитанники Калининского, Орловского и Тульского суворовских училищ.
С 10 июня начались тренировки. Мы учились маршировать вокруг зелёного сквера напротив театра Красной Армии.
Распорядок дня был жёсткий: подъем в 4:00, лёгкий завтрак (чашка густого горячего какао, булочка с нашлёпкой из крема) выход к месту проведения занятий, 2 часа строевой подготовки, возвращение, завтрак (кормили нас в большом зале какого-то ресторана), отдых до 12:00, снова 2 часа строевой подготовки, обед, послеобеденный отдых, встречи в клубе с участниками войны, просмотр кинофильмов, другие мероприятия. В 17:00 снова 2 часа строевой подготовки, ужин, немного свободного времени и отбой.
Предполагалось, что мы будем в свободное от тренировок время заниматься по обычной программе, но уже 11 июня наших преподавателей отправили назад в Горький. Якобы, маршал Жуков Г.К. сказал, что мы должны отлично пройти на параде, и нам некогда будет отвлекаться от тренировок. Конечно мы, суворовцы, были согласны с маршалом.
Мы тренировались по 6 часов в день, а взрослые участники Парада - по 8. В ночных тренировках на Красной площади суворовцы не участвовали.
Рядом с нами тренировался трофейный батальон, тот, который должен был бросать нацистские знамёна к подножью Мавзолея. У нас, пацанов, считалось особым шиком протереть таким знаменем обувь.
Примерно через неделю нас переодели в новое обмундирование из тончайшей шерстяной ткани, выдали хромовые ботинки. С подгонкой обмундирования нам помогали старшие офицеры.
20-июня на Центральном аэродроме Москвы провели генеральную репетицию Парада. Нас подняли в 4:00, покормили лёгким завтраком и на машинах "Додж3/4" по спящей Москве повезли к месту тренировки. Накрапывал мелкий дождь, после каждого прохождения командиров подразделений вызывали к трибуне, где стояли маршалы Жуков и Рокоссовский (Рокоссовский всё время улыбался), и там долго им что-то говорили.
По мнению Жукова, суворовцы прошли плохо, и он добавил нам 2 часа строевой подготовки.
Мы вернулись с этой тренировки голодные, грязные и злые. После обеда мы завалились спать. К нашему удивлению, пока мы спали, персонал госпиталя вычистил и выгладил запачканное обмундирование, за что мы им были очень благодарны.
24 июня 1945 года нас подняли в 4:00, покормили, и повезли на "Студебеккерах" бортовых к Красной площади. Разгрузили нас на пустыре, возле памятника Минину и Пожарскому. Мы стоим, все сонные, ждём, что дальше будет. Вдруг подъезжает колонна автобусов, и оттуда выходят лётчики-все молодые, красивые, на груди у каждого или Золотая Звезда Героя Советского Союза, или целый панцирь из орденов и медалей. Ну, мы рты разинули, смотрим, а они к нам, спрашивают кто мы, откуда. И вдруг один из них начал катать консервную банку, из-под чего, я не помню. Тут они начали играть этой банкой в футбол, и мы с ними, проснулись, разгорячились. Но тут им и нам дали команду, лётчики построились и ушли, мы тоже построились. Нас поставили впереди памятника Минину и Пожарскому. Дальше начался парад, маршалы верхом на лошадях, нас приветствовал Жуков: "Здравствуйте, суворовцы!", ну и так далее.
 |
Суворовцы ГСВУ на Параде Победы 24 июня 1945 года. |
После Парада мы вернулись на обед. Перед каждым суворовцем стояла коробка шоколадных конфет фабрики "Рот фронт" с надписью: "Привет победителям". Вечером на каждых двух участников парада была выдана коробка со всякой заграничной вкуснятиной, которую мы до этого никогда не видели. Спиртное, правда, было из посылок изъято.Суворовцы замыкали колонну войск, после нас проходил только батальон с трофейными знамёнами. Суворовцев было 800 человек- четыре "коробки" (20х10). Перед каждой "коробкой" шли 3 офицера. Впереди нашей "коробки" шёл командир 1 роты майор Николай Иванович Едунов и капитаны Молотков и Дмитриев.
Победный салют мы, в большинстве своём, смотрели из окон госпиталя. В город отпустили только тех, за кем пришли родственники, а среди 800 суворовцев отцы были в живых не более, чем у 150.
У 30 суворовцев были различные правительственные награды: у одного-орден Красной Звезды, у другого- орден Славы III степени, у остальных-медали "За отвагу", "За боевые заслуги", "Партизан Отечественной войны" I и II степеней, медали за оборону Москвы, Ленинграда, Сталинграда.
26 июня 1945 года нас отвезли на Курский вокзал, погрузили тот-же санитарный поезд и отвезли назад в Горький, продолжать учёбу. Правда 15 дней до конца учебного года нам пришлось доучиваться за счёт отпуска, что тогда нас очень огорчало.
Что Вам ещё запомнилось о годах, проведённых в ГСВУ?
14 июля 1945 года за мной приехала мама, и мы с ней на пароходе поплыли домой. Свободных мест не было, мы устроились на лестнице. В это время по лестнице проходил капитан-пограничник, Герой Советского Союза. Он увидел нас с мамой и сказал, что маму взять к себе в каюту не может, но может меня устроить ночевать на стульях.
Быстро пролетел первый отпуск, затем был выезд в летний лагерь на берегу Волги у города Кстово. Именно там мы проходили азы солдатской науки, учили топографию. Прошёл месяц, мы вернулись к обычной учёбе на зимних квартирах.
Примерно по такому распорядку проходили все 6 наших учебных лет. В ГСВУ были собраны, наверное, лучшие в Горьком преподаватели. Они смогли нам дать фундаментальные знания по всем изучаемым предметам.
Очень помогали нам офицеры-воспитатели. За 6 лет учёбы из в нашем взводе сменилось трое.
- Старший лейтенант Конев. Не смог приспособиться и менее чем через год ушёл в строевую часть.
- Капитан Молотков. Прибыл из Владимирского пехотного училища, пробыл с нами 4 года и ушёл от нас по неизвестной нам причине.
- Капитан Борисов-выпускник военно-педагогического института. Был с нашей ротой до самого выпуска из ГСВУ. Через много лет, поступая в Академию им. Фрунзе, я встретился с полковником Борисовым; он был зам. начальника учебного отдела Академии.
Кроме обычных и военных дисциплин в ГСВУ обучали самым разным вещам. Каждый четверг, например, был урок танцев. Мария Сергеевна, которая учила нас танцевать, ранее готовила молодых людей к танцам на балах в Нижегородском дворянском собрании. Она же научила нас общаться с девочками; по молодости нам было трудно преодолеть стеснительность.
В училище был свой клуб, но право провести там бал нужно было завоевать. Рота должна была подготовить двухчасовую программу художественной самодеятельности и представить её на утверждение начальнику политотдела ГСВУ полковнику Толстому. Если программу утверждали, нам выделяли зал, представляли оркестр и разрешали каждому суворовцу пригласить одну девочку из подшефной женской школы имени Ульянова (Ленина). [С 1943 по 1954 год в СССР в городах Москва, Ленинград, столицах союзных республик, краевых и областных центрах было введено раздельное обучение в средних школах-Б.Г.]
В 1948 году мне посчастливилось попасть в группу кавалерийской езды. В училище было 15 верховых лошадей. Езде на лошадях обучались все воспитанники, но мы, те, кто входили в группу, ухаживали за лошадьми, подкармливали их. У нас были шпоры, шашки, мы выезжали на верховые прогулки в Горьком и за городом. Нашим преподавателем был участник войны майор Татаринов, уже пожилой, из бывших гусар. На его шашке было 36 зарубок, по числу зарубленных им врагов.
Моим подопечным был жеребец Аметист, 1939 года рождения, со 2-го донского конезавода, очень игривый. Я его мыл, чистил, подкармливал хлебушком-он отвечал мне хорошим отношением.
Полезные инициативы в СВУ поощрялись. Как-то раз мы с Маем Фёдоровым, моим соседом по парте, возвращаясь из увольнения, проходили мимо Дома пионеров и увидели объявление о наборе на курсы мотоциклистов. Мы, конечно, загорелись, обратились к командованию училища, получили разрешение и создали учебную группу из 20 суворовцев. Так я получил свои первые в жизни водительские права-права на управление мотоциклом.
Ещё из суворовской жизни мне запомнились вечерние прогулки с оркестром. Получасовая прогулка нам была положена каждый вечер перед отбоем. Выходил училищный оркестр, а за ним шли три старших роты (я был во второй). Шли мы строем по главной улице, начинали от угла улиц Лядова и Семашко, маршировали до откоса (мы были на высоком берегу) и пели нашу песню:
- В годину боевую и суровую
Отчизна нас под знамя позвала…
Когда оркестра не было, поротно пели популярные в те годы песни.
В 1950 году мы сдали экзамены на аттестат зрелости, дополненный оценками по военной подготовке и аналитической геометрии. После экзаменов нас на пароходе отправили в последний в СВУ летний лагерь. На пароходе произошёл примечательный эпизод. Мы расселись на верхней палубе, и майор, командир роты, скомандовал: "А теперь закуривай!" Тут задымили все, даже те, кто вообще не курил. Дело в том, что в училище курить нам строго воспрещалось, за нарушение полагались запрет на увольнение или даже карцер. Правду сказать, по приезду в лагерь нас заставили оборудовать места для курения и наказывали за курение в неположенном месте.
Последние лагерные сборы проводились по программе курса молодого бойца.
По итогам сборов мы, выпускники ГСВУ 1950 года, получили назначения в офицерские училища:
- в артиллерийские училища-3 человека;
- в авиационные училища - 3 человека;
- в танковые училища - 6 человек.
Все остальные получили назначения в разные пехотные училища. Конечно, это не вполне совпадало с нашими пожеланиями, но в армии не всё от тебя зависит.
Для продолжения учёбы я выбрал Уфимское пехотное военное училище.
Каждому выпускнику предоставили почти двухмесячный отпуск. Сперва я заехал в Таллин к своему брату Феликсу, который там служил на авиационной базе Балтийского флота, пробыл там 10 дней, и вместе с братом мы направились в гости к матери, которая в то время жила и работала в Молодеченской области.
[Молодеченская область Белорусской СССР-административная единица, существовавшая с 1944 по 1960 год-Б.Г.]
По окончании отпуска все выпускники ГСВУ вернулись в Горький. Нас переодели в курсантскую форму (по родам войск), и каждый из нас, перед строем младших суворовцев, принял воинскую присягу. Так я получил свои третьи погоны-курсанта военного училища.
После выпускного вечера мы, выпускники 1950 года, разъехались по местам учёбы.
Как прошли два года учёбы в Уфимском пехотном военном училище?
Нас готовили к первой пехотной офицерской должности -командир пехотного взвода-, отсюда и виды занятий: тактика, методика строевой подготовки, марш-броски, стрельбы на полигоне в районе пос. Алкино и так далее. Наш курсантский взвод имел ещё дополнительную специализацию: мы все получили специальность "инструктор-снайпер".
Мы были молодые, сил хватало на многое, кроме учёбы. Естественно, ходили на танцы. Во время танцев под оркестр в фойе оперного театра я узнал дирижёра-это был дядя Миша Шаманин, мой старшина музвзвода в автомобильном полку. Я растерялся, бросил свою партнёршу по танцу и подошёл к дирижёру. Дядя Миша меня узнал, обрадовался, перестал играть и повёл в артистический буфет. Потом я его еле дотащил до дома. С этого дня и до окончания учёбы в училище я получал от Шаманина по 25-30 контрамарок на спектакли и концерты.
Как результат, я стал отвечать в комсомольском бюро училища за культмассовую работу. Кроме того, меня назначили агитатором взвода; как лучший агитатор я даже побывал на окружных сборах пропагандистов Южно-Уральского военного округа. Мою заметку об этих сборах опубликовала окружная газета, и это была моя первая публикация.
 |
Подошло время выпускных экзаменов, в том числе и зачётных стрельб на полигоне в Алкино. Не знаю, что тогда со мной случилось, но я очень неудачно стрелял из ручного пулемёта. Это было тем более обидно, поскольку и до этих стрельб, и после, во время моей службы в армии, я отлично стрелял из всех видов стрелкового оружия.
Из-за тройки, полученной на этих стрельбах, меня выпустили из училища по третьему разряду.
Мы вернулись в Уфу, нам выдали по два чемодана, постельные принадлежности, денежное содержание и переодели в офицерскую форму с двумя звёздочками на погонах. Это были четвёртые в моей жизни погоны. Начался новый этап моей жизни-офицерская служба, которая продолжалась тридцать один год. Я получил назначение в Восточно-Сибирский военный округ (ВСВО).
Как дальше складывалась Ваша военная карьера?
После отпуска, в течение которого мне удалось побывать практически у всей моей родни в Белоруссии, я из Москвы выехал в Иркутск, в штаб ВСВО. Нас, попутчиков, подобралось 9 человек, так что ехать было весело. 9 ноября 1952 года мы прибыли в Иркутск, где уже были и другие выпускники военных училищ-всего 30 молодых лейтенантов. Мы получили назначения, и уже в тот же день я выехал в г. Нижнеудинск Иркутской области. Моя первая офицерская должность-командир взвода в 124 Краснознамённой гвардейской Мгинско-Хинганской ордена Суворова 2-й степени стрелковой дивизии.
Нам, молодым офицерам, начинающим военную карьеру, повезло. В дивизии нас очень доброжелательно приняли офицеры-фронтовики. Командиром полка, где я начал службу, был полковник Дмитриенко Серафим Михайлович, кавалер трёх орденов Красного Знамени, орденов Суворова 3 степени, Александра Невского, Отечественной войны 1 степени и Красной Звезды. Об его человеческих качествах весьма красноречиво говорит следующий эпизод моей военной биографии.
1 мая 1953 года мы вместе с моим другом и однокашником Марком Абрамовичем Гриншпоном были приглашены на праздничный обед к нашему товарищу-офицеру, семейному человеку. Естественно, в честь праздника выпили- а сколько нам, пацанам (в неполный 21 год) тогда нужно было?
Мы вернулись в офицерское общежитие, а в 16-00 Марка вызвали в штаб полка, выдали пистолет и приказали заступить на патрулирование. Марк вернулся в общежитие и начал баловаться с пистолетом. Наши кровати стояли напротив, я испугался и протянул руку забрать у него пистолет.
Марк дёрнулся, произошёл выстрел, пуля прошла навылет и ранила меня в мякоть ноги чуть выше колена. Все оторопели. Я попросил товарищей, чтобы они сказали, будто я случайно сам выстрелил себе в ногу.
Я попал в госпиталь, потом было расследование, командир полка Дмитриенко поддержал мою версию. Марку Гриншпону влепили строгий выговор за оставление оружия, а мне-5 суток ареста за неумение с этим оружием обращаться.
На том всё и закончилось, и только через три года, когда я попросил у Дмитренко рекомендацию для вступления в КПСС, выяснилось, что он всё знал с самого начала.
Так получилось, что я дружил с сыном Дмитренко, который после ранения в Китае отдыхал в Нижнеудинске; от него я много узнал об очень непростой жизни моего первого полкового командира. [Боевые награды полковника Дмитренко Серафима Михайловича см. сайт "Память народа", полный перечень наград см. в Наградном листе к ордену Красного Знамени от 02.06.1945-Б.Г.]
 |
Лейтенант С.М. Лившиц во главе взвода - первая офицерская должность. |
Как опытного танцора (суворовское училище плюс кружок Дома офицеров в Уфе) меня сразу пригласили в танцевальный коллектив Дома офицеров в Нижнеудинске. Случилось так, что там же танцевали учащиеся Нижнеудинского педучилища, среди которых оказалась Корякова Нина Николаевна. С февраля 1954 года началась наша с ней семейная жизнь, которая продлилась 55 лет.
По итогам первого года моей службы взвод, которым я командовал, был признан лучшим в дивизии, и мою фотографию, как лучшего методиста среди молодых офицеров, поместили на дивизионной Доске Почёта.
Нужно сказать, что летом, помимо боевой подготовки, мы оказывали помощь колхозам, участвовали в тушении лесных пожаров, и тому подобное.
В конце 1955 года меня аттестовали на должность командира роты. Я уже успел принять командование, но по окончании сборов командиров рот меня вызвал командир дивизии. Мне было сказано, что, если я приму роту, придётся увольнять из армии её бывшего командира, боевого офицера, причём без пенсии. Взамен этой должности мне предложили на выбор несколько должностей, в том числе и адъютантскую, но я выбрал должность командира взвода в дивизионной школе сержантского состава.
С 1956 по 1961 год с подачи Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущёва в Советской Армии происходили серьёзные сокращения и изменения, связанные, в том числе, с масштабными увольнениями офицеров, в том числе и молодых. Мне повезло, из армии меня не уволили, но в 1956 году 124 дивизию расформировали. Как и многих молодых офицеров, меня переводили из части в часть, изрядно погоняв по всему Советскому Союзу, от Сибири до Украины. Приходилось выполнять самые разные работы, от охраны складов артвооружения до исполнения в течение 10 месяцев обязанностей начальника продовольственной службы полка, не говоря уже о том, что практически на каждом новом месте нужно было заниматься строительными работами по созданию инфраструктуры военных городков.
23 февраля 1961 года мне было присвоено очередное воинское звание "капитан". Вскоре после этого, когда я находился в очередном отпуске, меня, без всякого моего на то согласия, назначили на должность командира роты комендантской службы и регулирования штаба дивизии; в этой должности я пробыл четыре с половиной года.
Помимо личного состава к роте относились легковые автомобили, мотоциклы регулировщиков, штабные автобусы, полевые кухни-словом, всё, что необходимо для обеспечения работы штаба дивизии в стационарных и полевых условиях.
Служба на глазах у начальства-вещь тяжёлая, но я выдержал и в 1965 году был назначен в свой же полк начальником штаба батальона.
Весной 1966 года мотострелковая дивизия, расквартированная в районе города Коммунарск (ныне г. Алчевск) была срочно перебазирована на Дальний Восток. Кстати, именно эта дивизия участвовала, вместе с пограничниками, в вооружённом конфликте с китайцами на острове Даманском.
Взамен убывшей воинской части срочно формировалась 150-я мотострелковая дивизия на базе частей Киевского военного округа. Наш батальон был переведён в эту дивизию в полном составе. Местные власти по месту новой дислокации в г. Артёмовске (120 км от Коммунарска) встретили нас с пониманием, обеспечили офицеров жильём, помогли с ремонтом казарм, гаражей, парков для техники и т.д.
Командовал полком, в который входил мой батальон, подполковник Иванов. Он заставил меня подать рапорт о поступлении на заочное отделение Академии имени Фрунзе. Я сдал вступительные экзамены со средним баллом четыре с половиной и в 1967 году был зачислен на учёбу в академию. Учёба продолжалась 4 года, и в 1971 году я получил диплом выпускника.
За время учёбы я был повышен в должности до командира батальона, затем до начальника штаба полка. Одновременно я исполнял обязанности председателя подкомиссии по приёму экзаменов в Киевском общевойсковом училище, участвовал в опытном развёртывании армейской подвижной базы, был посредником на различных учениях и т д.
Одно событие, ставшее для меня в какой-то степени судьбоносным, мне хотелось бы описать отдельно. Когда я учился на втором курсе в академии, меня привлекли в оперативное отделение штаба дивизии на тактические учения. На учениях присутствовал командующий Киевским военным округом генерал-полковник Салманов. [Салманов Григорий Иванович, 1922-1993, советский военачальник, генерал армии, участник ВОВ, командующий войсками ряда военных округов, участник войны в Афганистане-Б.Г.]
Я помогал наносить на карту обстановку, и генерал Салманов задал мне какие-то вопросы. Я с "высоты" своих знаний (2-й курс академии!) вступил с ним в полемику на тему о применении оперативно –тактических групп. Он спросил меня, откуда я такой "умный", и оказалось, что мой преподаватель тактики в академии и Салманов однокашники по учёбе в академии имени Фрунзе. Я тогда не знал, что оперативно-тактические группы-это "конёк" Салманова, он статьи писал в специальных военных журналах об использовании этих групп. Как оказалось, это знакомство мне очень помогло.
В конце 1972 года я попал под замену начальником штаба 19-го укрепрайона на станции Билютуй, в районе китайской границы. Для меня это было повышение, т.к. УР был на правах бригады.
Служба была очень тяжёлая. Однако при проведении штабных учений начальник оперативного отдела ЗабВО, который на учениях был посредником, сказал, что мне там, собственно делать нечего, поскольку все решения были приняты ещё Карбышевым в 1938 году.
[Карбышев Дмитрий Михайлович, 1880-1945, генерал-лейтенант инженерных войск, учёный-фортификатор, Герой Советского Союза, участник Первой мировой и Великой Отечественной войн, погиб в концлагере Маутхаузен-Б.Г.]
Что это значит: "Все решения были приняты ещё Карбышевым?"
Этот УР проектировал Карбышев. УР закрывал границу с Китаем примерно от ст. Даурия до ст. Забайкальская. Укрепления были построены под круговую оборону. На 104 км приходилось 104 ДФС (Долговременных Фортификационных Сооружений). Каждое ДФС-это закопанное в землю бетонированное сооружение в 3 этажа. Первый этаж-боевой, там были амбразуры пулемётные, в которых стояли стволы пулемётов "Максим" со стационарным водяным охлаждением и средства управления (телефон и т.д.). Второй этаж-жилой, нары и т.д., третий этаж-запасы воды. Это всё было построено в 1938 году, а потом про УР забыли. И всё потихоньку разрушались, хотя там были какие-то люди, которые это охраняли.
Туда году в 1971 приехал Куликов [Маршал Советского Союза Куликов В.Г., тогда Начальник Генштаба ВС СССР-Б.Г.], и когда он это всё увидел, он Белику сказал:" Пётр Алексеевич, а мы думали, что нас здесь кто-то охраняет!" [Белик П.А., генерал армии, на тот момент Командующий ЗабВО-Б.Г.]. И тут началось.
У нас там было три Отдельных пулеметно-артиллерийских батальона (ОПУЛАБ) - один напротив Даурии, один напротив Билютуя, один рядом с Забайкальском. Кроме того, у нас были отдельный ракетный дивизион, отдельный реактивный дивизион, два танковых батальона, много артиллерии, тылы и прочее, и прочее. И наша задача была-продержаться, пока за нами развернутся дивизии и выйдут на определённый рубеж.
Почему именно здесь был построен УР? На китайской стороне было всего два выхода из Большого Хингана, откуда китайские войска могли выйти на равнину, где мы находились.
Кроме нашего 19-го УР границу защищал 56-й погранотряд, у которого был тоже Отдельный батальон, всё это действовало в одной связке, а во главе этого всего был командир Укрепрайона.
А эти проходы в Большом Хингане использовались в 1945 году, во время войны с японцами?
Конечно! По ним танки шли! Я попал как-то в танковую дивизию, которая там в 1945 году воевала. Они шли по этим проходам, мне рассказывали, как там падали эти танки. Там другого пути нет.
Мы взаимодействовали с ВДШБр-воздушно-десантной штурмовой бригадой, и за нами стояла 120-я мотострелковая дивизия, развёрнутая по штатам военного времени. Там все дивизии были тогда развёрнуты по штатам военного времени.
Меня там операторы всё время дёргали: то посредником на учения, то туда, то сюда, я тогда все части округа знал наизусть. Вот в такую я попал обстановку. Причём для меня это было дело совершенно новое.
Я поехал в штаб округа, в инженерное управление, мне нашли все документы, и я почти двое суток разбирался со всеми чертежами и схемами.
Рассказывали, что японцы попытались во время войны прощупать нашу оборону. Они вышли из прохода напротив Даурии, а там три ДФС так построены, что они образуют мешок. Ну, японцы все там и полегли, и больше таких попыток не делали.
Обстановка в УР была напряжённая. Командир 86-го армейского корпуса генерал-лейтенант Рубинчик из УР буквально не вылазил. [Рубинчик Александр Ефимович (1925-2003), генерал-лейтенант, участник ВОВ, с 1981 года-начальник управления Главного управления боевой подготовки Сухопутных войск.-Б.Г.]Бывало, позвонит в 6 часов вечера: "А Вы получили форму СП-5?"
Я каждый день должен был отправлять в штаб округа разведсводку: где корова прошла, где кабан пробежал. А ещё мы между позиций батальонов зарывали в землю танки: бетонировалось укрытие, танк был в земле по орудие, а под и перед орудием на материнском грунте был тоже бетон, иначе после первого выстрела второй сделать уже нельзя. Вход в танк был через нижний люк, а ниже было забетонированное укрытие с запасом продуктов на неделю.
У нас в УР под землю уходили 9 взводов на неделю-по одному взводу от каждой роты из 3-х батальонов. Ещё были от каждого взвода оборудованы наблюдательные пункты-НП. Продукты завозили только ночью. Мы были впереди пограничников.
А на китайской стороне-только наблюдательные вышки с немецкой оптикой.
Правда, у нас шутили: выдать китайцам по две пары кроссовок, и они до Читы дойдут!
Когда из Москвы к нам присылали военных инженеров на стажировку, я всегда просил округ: "Оставьте мне одного!"-"А зачем тебе?" А к нам откуда только не гнали железобетон, и каких только марок, и как тут без инженера разобраться?
Условия для жизни были ужасные. В Билютуе стояло 3 дома, и всё. Семьи на лето из посёлка уезжали. Особенно тяжело было молодым офицерам: в Забайкальск не поедешь, там нужен пропуск в погранзону, а в Доме офицеров в Даурии своих холостяков хватает.
Ну, вообще-то я предполагаю, что убрали меня оттуда по другой причине. Дело в том, что туда постоянно приезжали представители из Москвы, Соколов, например, или Белик- он был страшный антисемит. Я когда докладывал: "Подполковник Лившиц!"-Белика всего аж перекашивало.
Прямо они мне это сказать не могли, и претензий у них ко мне не было, должность у меня была вилочная: подполковник-полковник. Тогда они меня перевели.
Я был переведён в Нижнеудинск на должность начальника оперативного отделения штаба 52 Мелитопольской мотострелковой дивизии, недавно передислоцированной из Керчи в ЗабВО. Больше всего этому переводу обрадовались родственники моей жены.
Вскоре после моего служебного перемещения во время командно-штабных учений нашу дивизию посетил новый командующий ЗабВО генерал армии Салманов. С ним вместе был командующий 29 армией генерал-лейтенант Тухаринов. К моему великому удивлению, генерал Салманов меня узнал, он расспросил меня, как это я оказался в ЗабВо, и что я тут делаю. К этому времени генерал Салманов уже начал предъявлять свои требования в вопросах ведения штабной документации,и, в том числе, карт оперативной обстановки.
Посмотрев на выполненную мною карту, Салманов сказал Тухаринову: "Посмотри, как правильно ведётся карта! И вообще, что тут Лившиц делает? Забери его к себе в штаб армии!"
Через три месяца проводились окружные сборы, в ходе которых я был вызван на Военный Совет округа, где меня утвердили на должность заместителя начальника оперативного отдела штаба 29 армии.
Среди Ваших наград есть довольно необычные для военного: два ордена Трудового Красного Знамени и серебряная медаль ВДНХ. Каким образом Вы были отмечены этими наградами?
[Семён Матвеевич смеётся-Б.Г.] У меня ещё есть медаль "За освоение целинных земель" и наградной ковёр, а сколько наградных часов, я уже и не помню.
Мне довелось два раза-в 1972 и 1976 годах-участвовать в уборке урожая пшеницы в Казахстане. За работу в эти периоды я и был отмечен наградами, которые в СССР вручали за трудовое отличие.
Расскажите, пожалуйста, об этом более подробно.
В 1972 году я вновь исполнял обязанности председателя подкомиссии по приёму экзаменов в Киевском общевойсковом училище. Внезапно мне сообщили, что приказом Командующего Сухопутными войсками я назначен командиром отдельного автомобильного батальона №1982 по уборке урожая 1972 года на целинных землях в Казахстане.
Батальон формировался в г. Артёмовск, его формирование курировал лично первый секретарь Донецкого обкома КПСС Дегтярёв. В состав батальона входило 5 автомобильных рот, по 100 грузовых автомобилей в каждой роте, а также дополнительно все необходимые транспортные средства и оборудование (легковые автомобили, мотоциклы, ремонтные "летучки" полевые кухни и т.д.).
Штат батальона составлял 900 человек, при этом командование батальона (не более 10 офицеров) - кадровые военные, рядовые и сержанты-приписной контингент из Донецкой области, офицеры-приписной контингент из Луганской области, а взвод военных регулировщиков-приписной контингент из Харьковской области.
Прямо с автомобильных заводов была получена автомобильная техника:
- автомобилей "Колхида"-300 шт. [Седельный тягач КАЗ-608 с полуприцепом грузоподъёмностью от 7 до 11,5 тонн-Б.Г.];
- автомобилей "ГАЗ 53А"-100 шт. [Бортовой грузовик грузоподъёмностью 4,5 тонн-Б.Г.];
- автомобилей "ГАЗ 53Б"(самосвал)-100 шт.
Наш батальон входил в 4-х батальонную оперативную группу Киевского военного округа. 100 "Колхид" мы получили на железнодорожной станции Артёмовск, а остальная грузовая техника была направлена в Целиноград.
В Целинограде [ныне Астана-столица Казахстана-Б.Г.] нас встречал начальник оперативной группы КВО. Мы совершили марш в Павловск [ныне Еркеншилик-Б.Г.], а техника была направлена в пять населённых пунктов по месту работы.
Урожай на целине в 1972 году был весьма обильный-до 32 центнеров с гектара при обычных 11-14 центнерах. Уборочной техники тоже не было, как и комбайнёров. Комбайны вместе с комбайнёрами привозили на открытых платформах из Краснодарского края. Комбайнёры ехали в кабинах и грелись по дороге традиционным российским способом.
Работа была очень напряжённая. Зерно от комбайнов свозили на тока, а оттуда "Колхидами"-на малочисленные зерноприёмные пункты. Возить приходилось за 400 километров. Это требовало контроля со стороны командования батальоном. Было трудно, но мы справились.
Помимо вывоза зерна приходилось выполнять и другие хозяйственные задачи.
Ко мне обратились директора совхозов с просьбой помочь вывезти с железнодорожных станций к местам строительства длинномерные и тяжёлые железобетонные строительные конструкции- в совхозах не было необходимой техники.
Я не имел права сам решить этот вопрос-мне была дана команда вывозить только сельскохозяйственную продукцию. Я обратился к начальнику оперативной группы, но тот испугался принять на себя ответственность. Тогда директора совхозов обратились к первому секретарю обкома КПСС, и мне было указано выполнить соответствующую работу.
Правду сказать, такие дополнительные перевозки были и в моих интересах: были дни, когда большегрузная техника простаивала, и, что греха таить, мои подчинённые начинали прикладываться к бутылке.
Машины вверенного мне батальона помимо зерна перевозили тюкованное сено, баранов и другое. Ну, тут я уже разрешения не спрашивал, поскольку это была сельскохозяйственная продукция.
Мы уже заканчивали работу в районах нашей дислокации, как вдруг поступила просьба от первого секретаря Кустанайского обкома партии помочь с вывозом урожая из совхозов Атбасарского района. Нам было разрешено выделить 200 автомашин для этой цели.
Я вспомнил армейские навыки, проложил маршрут следования и связался по телефону с командирами рот. Команда для каждого из командиров была следующая: " В такое-то время на перекрёстке Н. должна находиться колонна из 25 машин, головой колонны в такую-то дорогу." Сам я сел на ГАЗ-69 (новенький, полученный прямо с завода), за мной следовал ГАЗ-53 с продуктами и зам. по тылу.
Только мы выехали, рядом с моим ГАЗиком садится вертолёт с начальником оперативной группы. "Лившиц, где твоя колонна?!"-"Товарищ полковник, а Вы летите за мной, там всё и увидите." Подъезжаем к перекрёстку. На перекрёстке, головой в нужном направлении, стоит колонна из 25 машин, перед колонной командир роты. Эти машины пристраиваются за головными, и мы продолжаем движение. И так 8 раз. Длина колонны из 200 машин составляла примерно 2 километра.
Мы совершили марш 460 километров без единой поломки. Только один раз неопытный водитель, чтобы не въехать во впереди идущую машину, резко свернул влево и попал в кювет. Ну, эту машину вытащили.
К 20-00 подъехали к Кустанаю, а там нас никто не встречает. Звоню в горком партии, а там отвечают: "А мы вас так рано не ждали!" А я даже куда ехать не знаю. Приехал зам. предгорисполкома, провели машины по городу, указали направления. Мы выехали в совхозы, и наутро из одного из них уже повезли зерно на Атбасарский элеватор-самый крупный, который мог принимать "Колхиды".
За ударную работу наш батальон дважды награждали переходящими Красными знамёнами ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ, а 13 наградных знамён от местных органов Казахской ССР я привёз в дивизию (знамёна вручались за перевыполнение плана по вывозу зерна по итогам каждой пятидневки).
На токах зерно нагревалось так, что в него нельзя было погрузить руку без риска получить ожог. На выгрузке зерна работали в валенках, чтобы не обжечься.
Объёма элеваторов не хватало. Первый секретарь ЦК компартии Казахстана Кунаев дал команду местным руководителям: "Если не рассчитаетесь с государством, не ищите себя в списках, награждённых!" А приёмный пункт может зерно или принимать, или не принимать. Был один случай, когда начальник милиции дал команду задержать директора элеватора. Того продержали дома два дня, и без него пустили линию по приемке. Очередь из машин, моих и колхозных, растянулась на 8 километров. В результате один из командиров рот с ужасом мне рассказывал, как рыли яму, ссыпали туда зерно, а потом бульдозером загребали землю.
Чтобы была понятна обстановка, расскажу следующий эпизод. На тягачах "Колхида" стали лететь крестовины карданов. Ящик этих крестовин самолётом привёз главный инженер завода, который эти крестовины выпускал.
Как часто возникала необходимость формировать батальоны, подобные Вашему?
Всё зависело от урожая на Целинных землях. По моим данным, такие батальоны формировали с 1956 года практически каждый год. Формировалось, в зависимости от ожидаемого урожая, до 50 батальонов, подобных батальону №1982. Были годы, когда привлекали части даже из ГСВГ (Группа советских войск в Германии).
Давайте перейдём к событиям 1976 года.
Как я уже говорил, в 1976 году я, в звании полковника, был начальником оперативного отделения штаба 52 мотострелковой дивизии ЗабВО. Летом я выехал в Читу, в штаб округа, на совещание вместо находившегося в отпуске начальника разведки дивизии. Ну, вечером встретился с друзьями, выпили, просидели допоздна. Утром нас собрали в большом зале, слушаю вполуха. Зашёл начальник штаба округа стал проверять прибывших по списку подразделений. Дошли до нашей дивизии, а начштаба округа меня хорошо знал ещё по укрепрайону.
-Лившиц, что ты здесь делаешь?
-Прибыл вместо начальника разведки дивизии, который в отпуске.
-Тебе здесь делать нечего, ты уже давно должен собирать урожай, тебя ждут в орготделе на инструктаж!
В орготделе выяснилось следующее. При формировании отдельных батальонов по уборке урожая в Казахстане забыли про Кустанайскую область, или не рассчитывали там на высокий урожай, а урожай пшеницы составил там в тот год до 32 центнеров с гектара. Поэтому было принято решение формировать 8 оперативных групп. На базе нашей дивизии было приказано создать оперативную группу №4, начальником которой предстояло стать мне. Группа была 3-х батальонного состава, уменьшенная, соответственно состав был уменьшенный.
Я вернулся в дивизию, там всё уже знали, сказали, чтобы я выбрал офицеров, какие мне нужны, кроме замполита, которого мне дали из Учебной дивизии. Ну, тут я должен сказать, что они просчитались-замполит оказался вот такой парень и мой земляк из Белоруссии.
Я сформировал команду, и мы четверо-я, зам. по тылу, начштаба и зам. начштаба - срочно вылетели рейсовыми самолётами из Нижнеудинска до Братска, а из Братска на Кокчетав.
В Кокчетаве нас встречал выделенный "пикап", и нас повезли в районный центр. Там нас встретил председатель Кустанайского облисполкома Герой Социалистического Труда Пономарев. Местом пребывания нашего штаба определили п.г.т. Ленинское. Мне предоставили место в гостинице, работников штаба разместили в общежитии. В состав вверенной мне опергруппы №4 ЗабВО входили:
-батальон, сформированный за счёт 36 армии из Монголии, он уже работал в районах нашей дислокации;
-батальон, сформированный за счёт Даурской дивизии, батальон ранее работал в другом месте и должен был передислоцироваться;
-батальон, формируемый за счёт 5 воздушной армии, он находился в стадии формирования.
Вскоре прибыла техника, нам были поставлены задачи, и мы эти задачи выполняли. Мне, как начальнику опергруппы, был выделен вертолёт. Все 8 вертолётов начальников оперативных групп базировались в Кустанае, поскольку только там были условия для их технического обслуживания.
Должен отметить, что из 8 начальников оперативных групп 5 были генералами, а общую координацию сельскохозяйственных работ воинских подразделений в Казахстане осуществляло дислоцированное в Алма-Ате, столице Казахской ССР постоянное командование, входившее в состав МО СССР.
Среди прочих задач мне было предписано после окончания вывоза сельхозпродукции распродать автомобили, принадлежащие 5-й воздушной армии, за 20% их стоимости. Для оформления необходимых документов из Нижнеудинска мне были присланы два заместителя по финансовой части. Мы продавали технику разным организациям, Обществу охотников, например, и другим.
Отношения с местными партийными и советскими властями у нас были хорошие, но работники сельского хозяйства пытались спихнуть на нас вину за свои просчёты. Я на совещаниях сдерживался, а мой замполит-нет, говорил, всё, что думает.
По итогам работы его наградили орденом Красной Звезды, а меня-вторым орденом Трудового Красного Знамени (первый я получил за работу в 1972 году).
Как Вы ушли в запас, что делали на гражданской службе?
В 1982 году мне исполнилось 50 лет. К тому времени у меня было 30 лет офицерского стажа. Я занимал должность заместителя начальника оперативного отдела штаба 29 общевойсковой армии. Я обратился по команде, и моя просьба попала к Салманову. Салманов меня вызвал и сказал:" Тебе всего 50 лет, у нас полковников в 50 лет только дураков увольняют. Иди служи!"-"Товарищ генерал армии, я уже 10 лет в ЗабВО, я хочу жить на Западе!"-"Ладно, я попробую перевести тебя куда-нибудь в Европейскую часть".
В начале 1983 года вечером вдруг звонок по ВЧ. Девушка говорит:" С Вами будет говорить командующий". Я подумал, что в штабе армии никого не осталось и просто некому ответить. "Слушаю, товарищ командующий!" Салманов обратился ко мне без имени: "Слушай, я тут проверил, ты уже выслужил все сроки, никакой возможности удерживать тебя нет. Подавай бумаги, я подпишу".
Я подал все бумаги и был уволен в запас с правом ношения формы и предоставлением мне 3-х комнатной квартиры в Краснодаре.
В Краснодаре я начал заниматься мобилизационным планированием в местных краевых административных органах, продолжал этим-же заниматься после распада СССР уже в административных органах РФ и в 1998 году был уволен в отставку по возрасту в чине государственного советника РФ I класса (чин по табели о рангах РФ соответствует воинскому званию "полковник").
К тому времени у меня уже были машина, дача на берегу реки Кубань-было чем заниматься. Кроме того, я очень плотно в Краснодаре занялся работой в ветеранской и кадетской организациях. Правду сказать, ветераны и кадеты в Краснодаре были практически одно и то же.
Вы можете рассказать немножко подробнее о кадетских организациях?
Краснодар и Суворов неразрывно связаны: Суворов фактически присоединил Кубань к России. И вот однажды я очутился возле памятника Суворову. Смотрю-там какой-то праздник, почётный караул, цветы возлагают, и машины стоят. Праздник кончился, все стали садиться на машины, на одной из машин было свободное место, я туда сел. Рядом сел какой-то мужчина, который оказался потом Серёжей Третьяковым, заместителем председателя Объединения бывших суворовцев всего Краснодарского края.
Идёт такой разговор:
- Что это тут происходит?
- Да вот бывшие суворовцы собираются…
- Так я тоже бывший суворовец!
- Какой ты суворовец?
- Я –выпускник Горьковского СВУ, а до этого воспитанник полка…
- Стоп, а ну давай сюда!
Приехали мы в какую-то столовую, там был обед с рюмкой, как положено, и тут же прямо на месте я дал два интервью. И тут я попал в кадетскую работу и в Ленинском районе Краснодара-в организацию ветеранскую. Делал я всё, что нужно, но тут у меня несколько изменились обстоятельства.
В 2009 году у меня умерла жена, и я, как бы это сказать, несколько захирел. По семейным обстоятельствам в мою краснодарскую квартиру вселился сын, а мне он оплатил покупку квартиры в станице Марьянской, это километрах в 20-ти от Краснодара.
И вот однажды дождливым днём сижу я у себя на даче, и вдруг стук в дверь. Открываю. Перед дверью стоят мужчина и женщина.
-Семён Матвеевич, нам сказали, Вы бывший суворовец и участвуете в работе Кадетского Братства?
-Да.
-Вот, нам нужна помощь, и так далее.
Оказалось, что эта женщина была зав. кабинетом в Доме детского творчества, по-старому "Дом пионеров", а мужчина - каким-то писателем местного, так сказать, разлива.
Станицу Марьянскую основал Суворов, он трижды её посещал. В станице Марьянской в 2-х школах было 8 кадетских классов; дети были переодеты в кадетскую форму, ходили строем, проводили праздники песни, и всё такое прочее.
Однажды я был в Геленджике, на открытии памятника Суворову. И там был скульптор, который этот памятник делал. Позже, когда в ресторане отмечали событие, я обратился к этому скульптору:
-Вы знаете, я из станицы Марьянской, там Суворов бывал три раза, как бы нам такой же памятник…
-Нет проблем, заказывайте.
-Да Вы знаете, мы- кадеты, это школа, денег нет…
-Ладно, бюст Суворова я вам подарю, остальное делайте сами.
Я обратился к женщине, зав. кабинетом, та вышла на главу администрации. В результате в станице Марьянской в торжественной обстановке был открыт бюст Суворова. Был парад кадетов и школьников. Теперь ежегодно ко дню рождения Суворова там проводятся Суворовские чтения.
Ещё было такое мероприятие. Разным классам кадетов задавался азимут, конечная точка – поляна за Марьянской, где сохранился немецкий ДОТ, неразрушенный. Все классы двигались самостоятельно А там уже были родители с едой, устраивали праздник.
Эти кадеты были по линии казачества?
Нет, с казаками у меня смешная история вышла. Казаки там свою работу проводили отдельно. И вот однажды приходит ко мне их атаман.
- Семён, нам выделили помещение под штаб, а что там делать, мы не знаем, у нас нет опыта. Помоги!
- Так я ж не казак, я еврей!
- Ну так что, в чём проблема?
Посидел я там с ними неделю, расписал всё, наладил штабную работу, объяснил, какую документацию нужно иметь и как её вести.
Как Вы репатриировались в Израиль?
Сперва, когда дети мне об этом сказали, я не думал о репатриации. Куда я поеду? У меня в Краснодаре могила жены, буду уже доживать там. Но сперва в Израиль поехали внук и внучка, сами, без родителей, а потом получилось так, что решили ехать все.
И вот 25 сентября 2012 года я прилетел в Израиль и приехал в Хайфу, где внуки сняли мне квартиру. Пошёл в ульпан [Курсы по изучению иврита для новых репатриантов, бесплатный-Б.Г.], а там рядом- Музей ветеранов Второй мировой войны.
Там в музее был ветеран ВОВ Гриша Горелик, и попал я опять в орбиту общественной работы. Я-заместитель руководителя Наве-Шаананского районного комитета ветеранской организации г. Хайфа, пою в ветеранском хоре, хожу на ежегодные Парады ветеранов 9 мая (кстати, этот день в Израиле-государственный праздник, единственный, отмечаемый по гражданскому календарю).
Участвую в работе Кадетского братства, являюсь кавалером Кадетского Креста 1-й и 2-й степеней и Креста Кадетской Славы, как участник ВОВ.
За прошедшие годы 4 раза побывал в России:
-в 2014 г. отмечалось 70-тилетие Московско-Горьковского суворовского училища, была очень тёплая встреча;
-в 2015 г. я ездил в составе делегации Израиля, как участник Парада Победы; как сказал один из членов нашей делегации, мы 5 дней жили при коммунизме;
-в 2016 г. я ездил в РФ как представитель Израиля по линии Кадетского Братства и на этой конференции был избран руководителем отделения Кадетского Братства в Израиле, но с этим здесь труднее: в Израиле 50 кадетов проживают в 23 городах; но мы всё равно поздравляем с днями рождения, праздниками, а когда собираемся, кучкуемся вместе;
-22 августа 2018 года я был в Москве на праздновании 75-летия Указа о создании СВУ.
О последнем празднике расскажу отдельно. Нас было 1500 человек, принимал нас замминистра обороны РФ. К сожалению, смогли прийти не все-годы. В Москве нашего выпуска живёт 12 человек, смогли прийти трое. Один – слепой, мы его под руки водили.
Было жарковато, я был в военной форме, но выдержал.
Фотографии из семейного альбома Семёна Матвеевича Лившица
 |
 |
В Кнессете. Приём для участников Парада Победы. С.М Лившиц сидит первый слева. |
 |
Суворовцы. В военной форме Лившиц С.М. Москва, 2016 год. |
| Интервью и лит. обработка: | Б. Годин |
