5208
Гражданские

Бушуев Олег Григорьевич

Я родился 7 июля 1932 года в Ленинграде на Васильевском острове. Мой отец был летчиком-испытателем, он трагически погиб в 1934-м. Мать Мария Петровна вышла замуж за Николая Васильевича Сидорова, он стал нашим отчимом: моим и сестры Тони. В 1939 году в семье родилась моя сводная сестра Светлана. Жили в четырехэтажном доме, расположенном напротив завода «Севкабель». В 1939 году пошел в школу, и тут в 1941-м началась Великая Отечественная война, о которой мы узнали по радио. Мужчин начали мобилизовывать, отчим отправился на фронт, завод напротив сразу же перешел на военные рельсы и стал выпускать продукцию для связи.

Летом 1941-го начались бомбардировки Ленинграда. Сперва каждый раз всей семьей спускались в бомбоубежища, потом нас как пионеров стали отправлять по крышам, чтобы сбрасывать зажигалки. Так как я еще был маленький, то только помогал старшим товарищам с помощью специальных клещей подхватывать и скидывать «зажигалки» на землю. Помогало то, что крыши имели перила, так что не пришлось вываливаться, хотя по плоской крыше ботинки, особенно после дождя, сильно скользили. Кстати, ночью было светло, и знаете почему? В небо со всех сторон светили фонарики, которыми диверсанты и предатели показывали врагу места для бомбежек.

В сентябре 1941-го началась блокада города. Бабушка работала в швейной мастерской, мать еще где-то трудилась. Быстро начался голод, детские пайки стали урезать, пока не дошли до 125 грамм хлеба в день. Мама с бабушкой стали продавать вещи, пока они еще были. И не только вещи, мама сбыла все свои кольца. Но вскоре еды не осталось, а паек на детей стал составлять меньше ста грамм. Выжили с сестрами только благодаря тому, что через Ладогу провели «Дорогу жизни», и в 1942-м нас отправили в больницу, на базе которых открыли детские палаты, где проходили лечение и немного подкормились.

Семья Бушуевых-Сидоровых: мама Мария Петровна,

сестра Антонина, Олег Бушуев и отчим Николай Васильевич

Сидоров, г. Ленинград, 1940 год

В нашем доме многие жильцы умерли, но сказать точно не могу, ведь каждый сосредоточился на своем выживании, люди отделились друг от друга. Знаете, что было самым страшным во время блокады Ленинграда? Человеческая смерть стала обыденностью. Зимой 1941/1942 годов дошло до того, что люди падали и умирали прямо на улице. Дворники или дежурные домовых комитетов к стенке отодвинут труп, чтобы не на проходе лежал, и все на этом. Долгое время их не могли убрать – некому было. Люди страшно ослабли от голода.

Перестала работать канализация. Ходили в туалет как обычно, а вот за водой приходилось спускаться к реке. Но что интересно, никаких насекомых, клопов или вшей в квартире не заводилось, видимо, в такой голод им трудно размножаться.

В 1942-м ближе к осени мы эвакуировались по «Дороге жизни». Тогда грузовики перевозили в город хлеб, а обратным рейсом вывозили людей. Сели в эвакуационный вагон, в итоге добрались до Средней Азии. Мать стала работать на консервном заводе, мы с сестрой пошли в школу. И тут я узнал, что зимой в Средней Азии холодно. Так как школу не топили, то каждый ученик нес с собой железную банку с ручкой, в которой таскали уголь: им топили классы. Замерзли руки писать, погрел на печке, и опять пишешь. Летом же нас использовали, я уже был в третьем классе, на уборке хлопка. Его тяжело убирать, рост-то маленький. Зато выдали «униформу» - мешки, в которых проделали дырки для головы и рук, и одевали на голое тело. Хлопок собирать очень сложно, коробка как бритва острая, надо так сработать, чтобы попасть точно внутрь, если не попадешь, то порежешь руки. Каждый день резали руки. За работу ежедневно выдавали по 200 грамм выжарок. Что такое выжарки? Когда жарили мясо, то жир стекал, и его, зажаренный на огне, нам выдавали. После ленинградского голода настоящее пиршество.

В 1944 году отчим нас разыскал, и мы с ним в 1945-м переехали на Украину, вскоре часть Николая Васильевича перебросили на станцию Остряково Симферопольского района. С радостью встретили 9 мая 1945-го, день Победы. В 1946-м в семье появились два мои сводных брата-близнеца: Евгений и Николай. Настала мирная жизнь.

Интервью и лит.обработка:Ю.Трифонов

Рекомендуем

Мы дрались на истребителях

ДВА БЕСТСЕЛЛЕРА ОДНИМ ТОМОМ. Уникальная возможность увидеть Великую Отечественную из кабины истребителя. Откровенные интервью "сталинских соколов" - и тех, кто принял боевое крещение в первые дни войны (их выжили единицы), и тех, кто пришел на смену павшим. Вся правда о грандиозных воздушных сражениях на советско-германском фронте, бесценные подробности боевой работы и фронтового быта наших асов, сломавших хребет Люфтваффе.
Сколько килограммов терял летчик в каждом боевом...

Я дрался на Ил-2

Книга Артема Драбкина «Я дрался на Ил-2» разошлась огромными тиражами. Вся правда об одной из самых опасных воинских профессий. Не секрет, что в годы Великой Отечественной наиболее тяжелые потери несла именно штурмовая авиация – тогда как, согласно статистике, истребитель вступал в воздушный бой лишь в одном вылете из четырех (а то и реже), у летчиков-штурмовиков каждое задание приводило к прямому огневому контакту с противником. В этой книге о боевой работе рассказано в мельчайших подро...

Ильинский рубеж. Подвиг подольских курсантов

Фотоальбом, рассказывающий об одном из ключевых эпизодов обороны Москвы в октябре 1941 года, когда на пути надвигающийся на столицу фашистской армады живым щитом встали курсанты Подольских военных училищ. Уникальные снимки, сделанные фронтовыми корреспондентами на месте боев, а также рассекреченные архивные документы детально воспроизводят сражение на Ильинском рубеже. Автор, известный историк и публицист Артем Драбкин подробно восстанавливает хронологию тех дней, вызывает к жизни имена забытых ...

Воспоминания

Перед городом была поляна, которую прозвали «поляной смерти» и все, что было лесом, а сейчас стояли стволы изуродо­ванные и сломанные, тоже называли «лесом смерти». Это было справедливо. Сколько дорогих для нас людей полегло здесь? Это может сказать только земля, сколько она приняла. Траншеи, перемешанные трупами и могилами, а рядом рыли вторые траншеи. В этих первых кварталах пришлось отразить десятки контратак и особенно яростные 2 октября. В этом лесу меня солидно контузило, и я долго не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни вздохнуть, а при очередном рейсе в роты, где было задание уточнить нарытые ночью траншеи, и где, на какой точке у самого бруствера осколками снаряда задело левый глаз. Кровью залило лицо. Когда меня ввели в блиндаж НП, там посчитали, что я сильно ранен и стали звонить Борисову, который всегда наво­дил справки по телефону. Когда я почувствовал себя лучше, то попросил поменьше делать шума. Умылся, перевязали и вроде ничего. Один скандал, что очки мои куда-то отбросило, а искать их было бесполезно. Как бы ни было, я задание выполнил с помощью немецкого освещения. Плохо было возвращаться по лесу, так как темно, без очков, да с одним глазом. Но с помо­щью других доплелся.

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus
Поддержите нашу работу
по сохранению исторической памяти!