- Сразу предупреждаю, что по состоянию здоровья долго я с Вами побеседовать не смогу. Но что успею, расскажу.
Я родился двадцатого сентября 1925-го года в селе Чулпан Икрянинского района Астраханской области. Отец мой, 1900-го года рождения, работал рабочим на рыбзаводе, а мама была домохозяйкой.
- Кроме Вас еще дети в семье были?
- У меня было два брата: Аркадий и Алексей, а также сестра Зинаида. Из всех детей я был самым старшим в семье.
Я закончил семь классов школы, затем был призван на учебу в ФЗО, плотничал в Астрахани на судоремонтном заводе имени Третьего Интернационала. В 1941-м году я приехал домой, а тут началась война.
- Как Вам запомнился день начала войны?
- Я в то время мальчишкой молодым был, мне еще шестнадцати не было. О начале войны я узнал от своих друзей-товарищей, с кем мы вместе бегали по селу. А они, в свою очередь, узнали из людских разговоров на улице.
Через два месяца после начала войны на фронт забрали отца. Он сначала был здесь, в Астрахани, в «Химках», где происходило формирование воинского подразделения, затем их переправили под Сталинград, а потом он пошел и пошел по фронтам. Больше я о нем ничего не знаю, он пропал без вести.
С началом войны почти всех мужиков с завода забрали в армию, их стали на производстве заменять женщины. Я так же продолжал там, на заводе, плотничать, пока и меня осенью, семнадцатого ноября 1941-го года, не призвали в армию. Повестку я получил от Икрянинского районного военкомата, хотя я в то время жил уже в Астрахани. Приехал я домой на побывку, а тут мне сразу вручают повестку в армию.
В Икрянинском военкомате я прошел медицинскую комиссию и сразу оттуда меня на машине отвезли в Наримановский район Астраханской области, где в селе Башмаковка проходило формирование кавалерийского полка.
- Кроме Вас кто-нибудь еще попал в эту часть из Ваших земляков?
- Нас, икрянинских, туда многих отправили: Виктор Подгорнов, Юрий Воробьев, Федичкин, Ванюхин. Некоторых отправили в Башмаковку на день раньше, чем меня.
- Где вас разместили?
- Сначала нас разместили в каком-то клубе, там мы спали прямо на сцене. Клуб не отапливался и было очень холодно. А потом нас перевели в школу, которую освободили от учеников. Там нам тоже приходилось спать на полу.
- Какой полк там формировался?
- Там был запасной кавалерийский полк под командованием полковника Паравишникова.
- Какие занятия проводились с вами?
- Сначала нам просто рассказывали, а затем начались занятия. Нам выдали степных лошадей, которых специально для нас пригнали в полк из Харабалинского района. Мы же до этого на лошадях не ездили, поэтому пришлось к ним привыкать. А лошади степные, диковатые, не подпускают нас к себе. Но ничего, потом постепенно привыкли друг к другу. Причем хочу сказать, что сначала за нами закрепили лошадей, а уже потом, когда уже пообвыклись, нам выдали седла.
- Присягу Вы там приняли?
- Да, по-моему, там. Я уже не помню.
- Какое оружие за вами закрепили?
- Оружия у нас пока никакого не было, только в форму красноармейскую переодели и все.
- Во что одели?
- Брюки красноармейские и гимнастерки под ремнем. Поскольку это было уже в ноябре, нам выдали шинели.
- Шинели получили пехотные или кавалерийские?
- Да они одинаковые у всех были, поэтому не знаю, не с чем сравнивать. Обули нас в сапоги и каждому выдали шпоры, которые застегивались ремешком на подъеме сапога.
- Шпоры носили постоянно или одевали только тогда, когда занимались с лошадьми?
- Да практически все время носили, не снимая.
- Клички вашим лошадям давали сами или они у них уже были?
- Клички-то? Сами давали, самые разные. Я, правда, не помню уже, какую кличку я дал своей лошади.
- После того, как вы давали клички, их где-то записывали? Ведь наверняка на лошадь велся свой формуляр?
- Нет, их клички нигде не записывали.
- Где проходило обучение выездке?
- Да там же, у Башмаковки все и проходило на колхозных полях.
- Кроме выездки вас обучали военному искусству, например, конной атаке?
- Нет, этого мы еще не проходили, нас тогда только самым основам обращения с лошадьми обучали.
- Командный состав в полку был из кадровых офицеров или набранный после госпиталей?
- Я не могу сказать, кадровые они были или не кадровые. Первым командиром взвода у нас был Санжапов. По-моему, татарином он был. А вот кто был командиром эскадрона – не помню.
- Как с кормежкой было? Хватало еды или голодали?
- Да мы там никогда сытыми и не были. Тайком доставали муки и варили себе галушки.
- С фуражом для лошадей проблем не было?
- Да по-разному было. Им ячмень давали, сено давали – они ж постоянно жуют.
- Сколько длилось обучение в запасном полку?
- Зиму мы там почти перезимовали. Хочу сказать, что зима в сорок втором году была сильная, морозная. А уже в конце января нас всех посадили на лошадей и отправили на станцию. Там погрузились в вагоны и отправились под Сталинград.
- Как происходила погрузка на эшелон?
- Погрузка происходила ночью. Нам, чтобы дойти до станции, пришлось обойти Астрахань и только потом пришли в то место, где должны были грузиться в вагоны.
Довезли нас до Капустина Яра, высадили там и мы снова, верхом на лошадях, продолжили путь в сторону Сталинграда. Дошли мы до села Каменный Яр, остановились там на ночлег. Просыпаемся мы утром второго февраля, собираемся дальше в дорогу, а нам дают отгул и говорят: «Немцы капитулировали!» И в этот день я написал домой первое свое письмо, этот факт я хорошо запомнил.
- До этого Вы писем не писали?
- Нет, это было самым первым.
- Как вас через Волгу переправили?
- А чего там такого? Там же лед крепкий стоял на Волге, мы прямо по этому льду на лошадях реку и перешли.
- Во время перехода потери в конском составе были?
- Нет, ни одного случая падежа не было, все благополучно добрались.
- В путь отправился целиком сформированный кавалерийский полк или отдельные маршевые роты из запасного полка?
- Наш полк сначала находился в резерве 28-й Армии, которая стояла на подступах у Астрахани, в Трусово. А потом его передали в резерв 62-й Армии Чуйкова, поэтому мы и отправились под Сталинград. Но в бой нас бросить не успели, немцы уже капитулировали. Свой первый бой мы приняли только на Курской дуге.
- Когда вас отправили под Сталинград, вам оружие выдали?
- Нет, к Сталинграду мы пошли без оружия. Видимо, нам его должны были выдать на месте.
От Сталинграда мы дошли до станицы Кривянской, это напротив Новочеркасска. Весь путь мы проделали верхом на лошадях. Переночевали в этой станице, пошли к берегу реки Донец - есть река Дон, а эта называлась Донец - и направились вверх по его течению. Дошли до села Шпотино недалеко от города Старобельск, там остановились около аэродрома. К тому времени немцев оттуда наши уже вышвырнули. Вот в этом Шпотино нам уже выдали винтовки. Постояли немного в Шпотино, отдохнули и пошли дальше. Шли строем, передвигались только ночью. Днем немецкая авиация бомбила колонны на дорогах, поэтому мы совершали только ночные марши, а днем отсиживались в лесах или населенных пунктах, прячась в кустарниках. Короче, старались всячески замаскироваться от авиации.
- Чем вы питались во время таких длительных переходов?
- У нас кухня с собой была. Но мы, как и в запасном полку, иногда варили себе галушки. Здорово нас выручали американские консервы с тушенкой.
- Как осуществлялось снабжение лошадей сеном и фуражом?
- Ну, кое-где и кое-как доставали. Даже иногда приходилось у людей отбирать сено.
Потом направление нашего движения немного изменилось, и мы пошли в сторону города Россошь, в Воронежскую область. Под Россошью были леса и нас сразу загнали в лес. Там, в лесу, мы в качестве пополнения вошли в состав 7-го кавалерийского корпуса, который окончательно сформировался с нашим приходом, а наш полк стал называться 53-й кавалерийский полк 15-й дивизии.
- Ваше пополнение целиком вошло в состав кавалерийского полка или разбросали по разным соединениям?
- Да по-разному было. Мы вот с Юркой Воробьевым остались в одном полку, с нами Ванюхин из Икряного остался и Витька Подгорнов.
- На какую должность Вас зачислили в полк?
- Я попал во взвод противотанковых ружей и стал командиром ПТР, противотанкового ружья. У нас во взводе было шесть расчетов, одним из которых я и командовал. В каждом расчете было по два человека: первый номер и второй. Я, как командир, числился первым номером.
- Как же сочеталась кавалерия и противотанковые ружья?
- Да мы большинство боев проводили в пешем строю! В конные атаки мы, может, всего раза два ходили и то неудачно. Сейчас расскажу. Пошли мы в конную атаку у какого-то села, а атаковать пришлось по вспаханной земле и это замедлило атаку. Немцы открыли стрельбу, а из наших командиров кто-то как закричит: «Танки немецкие! Назад!» Мы все бросились назад, забрали свое ружье у коновода и залегли, ждем, когда танки подойдут и начнут нас давить. Ждали – ждали, никаких танков так и не обнаружилось. Но раз уж командиры подали команду, мы ее и выполнили.
- Ружье ваше было у коновода?
- Да. У нас коноводы были. Когда мы в обороне, мы коноводу отдавали своих лошадей, и он уводил их в укрытие. А когда надо было атаковать в конном строю, то мы ему свое противотанковое ружье отдавали, и он его укладывал в бричку и охранял.
- Какой модели было у вас противотанковое ружье?
- Противотанковое ружье Дегтярева – ПТРД. Шестнадцать килограмм веса, чуть больше двух метров длины, заряжалось одним патроном. При стрельбе у него отдача очень сильная, поэтому и приходилось прижимать его к плечу посильнее. А если не прижимать, то и без плеча можно было остаться, откидывала здорово. Там, на затыльнике приклада был небольшой амортизатор, но он не спасал.
- Какой боекомплект был у противотанкового ружья?
- Сейчас скажу… Мы с собой носили патронташ, в котором было двадцать патронов. Патроны большие такие, тяжелые, поэтому лямка патронташа плечо резала страшно.
- Кто носил патронташ? Второй номер?
- Нет, это все доставалось первому номеру.
- Тогда какая задача была у второго номера?
- Второй номер вел наблюдение за полем боя и досылал патрон в патронник. Как только я после выстрела затвор назад отводил, второй номер – ррраз! – сразу патрон укладывал. А я в это время слежу за целью, выбираю, куда стрелять мне, в какие края.
- Прежде чем ввести полк в бой, с вами проводилось обучение владению ПТР?
- Ну, в Россоши несколько выстрелов нам дали сделать и все. Офицеры не хотели с нами заниматься стрельбой, потому что, несмотря на пламегаситель, противотанковое ружье очень сильно глушит.
- Какие уязвимые места танка вам указывали при обучении обращению с ПТР?
- Нам говорили, что мы должны стараться попасть в гусеницу, чтобы ее порвать. А если в танковую броню попадешь, то пуля только искры высекает и отлетает в сторону. Если кроме нас на поле боя была артиллерия, танки старались близко не подпускать.
- Как переносили ружье?
- Как бревно, на плече. Обычно по одному несли. Ночью если идешь в строю, то на тебя сзади обязательно кто-нибудь сонный натыкается и кричит: «Иди отсюда, со своей самоварной трубой!»
- Менялись между собой, когда несли ружье?
- Ну, это смотря с кем. Если попадется сознательный человек, то поможет тебе. У меня как-то в боях из расчета шесть человек выбыло, я один оставался, и вот однажды дали мне помощника, второго номера, узбека родом из Ташкента. Так он мне сразу заявил: «Моя ПТР носить не будет, моя винтовка есть». Я к командирам: «Нахрена вы мне его дали?», а они только руками разводят: «А кого мы тебе еще дадим? У нас людей-то осталось…». На то время во взводе у нас, действительно, оставалось всего шесть человек. Нашего командира взвода Санжапова убрали, а вместо него прислали Тагузаева, балкарца по национальности. Строгий мужик был! Его потом ранило в бою, мы слышали, как он закричал: «Капкаев, остаешься за меня - меня ранило!» Капкаев – это был его помощник, калмык, правда, Капкаева потом тоже ранило.
- За что Санжапова убрали из взвода?
- А его тоже ранило в бою.
- Где это такие сильные бои шли?
- Это когда наши на Курской дуге отбросили немцев и наш корпус бросили вдогонку. Мы шли ночами: где через лес, где бродом, чтобы сократить путь. Лошади выходили из строя, уставали, падали, люди ругались. И вот тут мы вступили в бой. Это было, наверное, в ноябре месяце.
Место, где мы бой приняли, я уже не помню, вон сколько лет прошло. Во взводе у нас было двадцать шесть человек, после этого боя осталось нас в живых всего шестеро. Шесть человек из целого взвода, представляешь! Старшина наш, из Сталинградской области, Кажанов его фамилия, три извозчика на подводах и нас, ПТРщиков, двое – вот и все. Первым в конной атаке ранило в ногу Лешку Гуреева из Началово нашей Астраханской области. Он скакал впереди меня и, когда в него выстрелили, он вдруг как закричит: «Ой, ноженька моя, ноженька!» и упал. Вторым ранили… сейчас скажу… Генку Половинкина из Енотаевска, что чуть выше Астрахани.
Что-то я уже устал. Тяжело мне разговаривать.
- Вы свои противотанковые ружья всегда только носили или перевозили на чем-нибудь?
- У меня во взводе было три брички. В двух бричках лежало по три ПТР, они ведь длинные были, больше двух метров, для них и брички были сделаны соответственные. Вот в этих двух бричках лежало шесть ПТР, а третьей бричкой у нас была обычная подвода, в которой у нас перевозился разный скарб: противогазы, вещмешки наши, пища, которая у нас была. Кавалерия – это же средство быстрого перемещения войск: как только достигли нужного места, спешились и дальше в бой пешком, как пехота идем. А потом опять на лошадей и в другое место нас отправляли.
- Когда вы ходили в конные атаки, вам выдавали шашки?
- Шашки у нас у всех были, только они почти все время в нашей бричке лежали. Штыки от винтовок мы тоже в бричку побросали, у нас оставалась только винтовка за плечами и ПТР.
- Недостаток в боеприпасах для противотанковых ружей ощущался?
- Нет, недостатка в патронах у нас не было, их всегда хватало.
- Носили ли кавалеристы с собой гранаты?
- Сейчас скажу. У меня была одна противопехотная граната с чехлом для оборонительного боя, и висела на ремне еще одна противотанковая граната, такая тяжелая, что дальше пятнадцати метров ее не кинешь. Еще на ремне висел котелок, я его постоянно с собой носил.
- Котелок был плоский, немецкий?
- Нет, обычный наш, круглый без крышки. А у немцев котелки были очень хорошие, да. Плоские и крышкой закрывались. Откроешь его, а он внутри чистенький, а в наш столько пыли и грязи набивалось, что сначала надо было котелок очистить, а потом уже в него пищу получать.
- Вы каски носили?
- Нет, нам их и не выдавали даже, мы в шапках ходили.
В одном из ночных боев, кажется это было у села Кондратьево, мы пошли в наступление, бросились немцев преследовать и уперлись в линию немецких заграждений. Остановились перед этой колючей проволокой, не знаем, что дальше делать. Заместитель командира полка подполковник Арефьев, по-моему, встал и кричит: «Вперед!» А его – раз! – и в плечо ранило. Ну мы все опять залегли. Рядом со мной казах Амангельды попытался встать, его снайпер – бац! – и наповал. А я лежу, уткнувшись лицом в землю, головы не поднимая.
Лежу, слышу, мотор шуми и сбоку кричат: «Пэтээровцы, танк!» Я уже ружье свое стал готовить, а в танке люк открыли и кричат: «Ребята, свои!» Оказалось, наш один танк Т-34 с левой стороны обошел нашу лежащую цепь и подъехал, чтобы эти заграждения из колючей проволоки разрушить. Порвал он проволоку и пошел по немецким блиндажам. Немцы как увидали этот танк, так сразу бежать бросились. Ну, а мы побежали вслед за нашим танком. Командиры кричат: «Вперед! Наступать!» Мы бежим, а куда бежать – не знаем, вокруг ночь, темнота. И вдруг мина как даст промеж нас, так сразу пятерых – двух командиров взводов, лейтенантов, наповал, командира отделения связи наповал, ранило одного посыльного и смертельно ранило командира эскадрона лейтенанта Майского. Ребята тогда решили отходить. А куда? На мне и котелок и гранаты и винтовка, а еще наши повесили на меня свои «мосинки» и одну СВТ, сказав, что они понесут Майского. Отправились мы в тыл, оглядываясь, чтобы немцы нас не догнали.
- Кони ваши в это время с коноводами остались?
- Да, их коноводы в лесок увели, там с ними были.
- Коноводы были постоянными или каждый раз кто-то назначался?
- Постоянно закрепленные были, как правило из пожилых солдат.
Идем мы, Майского несем, и вдруг перед нами из темноты: «Стой, кто идет! Стрелять буду!» Оказалось, старший политрук полка. Остановились, стоим, молчим. Выходит из наших вперед то ли сержант, то ли старшина, снимает с плеча винтовку и говорит политруку: «Нас пять человек, а ты один. Ты нас не расстреляешь, это мы тебя здесь застрелить можем». Политрук стал разбираться, в чем дело, мы ему все объяснили и рассказали, как дело было. Он сразу стал извиняться: «Ребята, простите меня! Майского я уважаю!», и сразу стал распоряжаться: «Ты бери вот здесь и несите его вон туда, там ему окажут помощь и переливание крови сделают». Но Майский умер, не дождавшись помощи. И таких страшных случаев много было.
- Куда Вы дошли с боями?
- Сейчас скажу. Мы уже вошли в Белоруссию, были в районе Полесья. Двадцать шестого декабря 1943-го года был мой последний бой. А потом меня отправили учиться в офицерское училище в город Подольск Московской области.
- Почему именно Вас?
- Не знаю, просто подбирали в подразделениях подходящих людей. У нас командира взвода не было, его обязанности исполнял старшина Кожанов, он, наверное, мою кандидатуру и предложил. Вместе со мной из полка в эту группу попал Юрка Воробьев. С нами, отобранными для учебы, сначала беседовал подполковник, а потом зашел генерал. Он подошел ко мне и спрашивает: «Откуда?», я говорю: «Из Сталинградской области». Он улыбнулся: «О, рыбак?» - «Рыбачил иногда» - «Это вас, что ли, Паравишников на фронт вел?» - «Да» - «Помню, я вас тогда встретил и спросил у него, куда он сосунков семнадцатилетних ведет». В общем, побеседовал генерал с нами и дал добро на то, чтобы мы ехали учиться.
- В какое училище Вас направили на учебу?
- В кавалерийское. Там офицерские кадры для полка готовили. У нас никто не хотел ехать учиться, все отказывались. А потом мне один наш пулеметчик сказал: «Езжай, парень, учиться. Ты так хоть живой останешься». Ну, я и поехал.
Проучился я в училище год и два месяца. Прав оказался пулеметчик, за счет этого я живой и остался…
Когда война закончилась, я уже был в запасном кавалерийском полку в городе Ковров Владимирской области. Там формировались части и, вместе с этими частями, я должен был отправиться на фронт в должности командира взвода, потому что после выпуска из училища мне присвоили звание «младший лейтенант». В Подольске, после выпуска, меня вызвали в штаб и говорят: «Вот Вам пакет, Вы назначаетесь старшим группы, которая направляется в город Ковров в запасную бригаду».
- Какие экзамены сдавались в кавалерийском училище?
- Да разные: конная подготовка, химподготовка, тактическая подготовка, рассказывали мы экзаменаторам про оборонительный и наступательный бои. В общем, все специализированные предметы.
- В училище Вы получили новую лошадь?
- Да, там за нами закрепили тех лошадей, которые уже были в училище.
- Сколько лошадей Вы сменили за время войны?
- Ну сколько… Две или три лошади. В Коврове лошадей у нас не было, все мы там безлошадными были. Мы же только из училища, никого за нами закрепить не успели.
- Если лошадь ранили, как с ней обычно поступали? Была возможность лечить или ее добивали?
- Не знаю, у меня такого случая не было.
- Как Вы узнали о том, что закончилась война?
- Нас ночью разбудили: «Ребята, война закончилась! Немцы подписали капитуляцию!» На другой день командир роты Самойлов весь день ходил подвыпившим, а в полку, в честь такого события, устроили парад с оркестром. Командование было уже «веселое», с трибуны шутя кричало: «Младший лейтенант, ногу тяните, строевым шагайте!»
- Вам, как офицеру, полагался пистолет. Получили?
- Нет, оружие нам по выпуску не выдавали.
- Офицерское обмундирование получили кавалерийское?
- Нет, нам обычное армейское выдали, никаких галифе.
- Кубанки не носили?
- Нет, простая шапка-ушанка на голове и все.
- Фронтовые сто грамм вам выдавались?
- Дважды такое было при мне. Готовилось сражение и наш кавалерийский корпус находился во втором эшелоне. 16-я дивизия держала немцев под Александровкой, а наша 15-я дивизия была во втором эшелоне. Мы рыли окопы: каждый день мы должны были по десять метров окопов полного профиля вырыть. Это еще осень была, земля была рыхлая, копать можно было. Вот в этот период, когда мы копали, два раза нам водку и давали. Один раз дали, я эту водку вечером выпил и галушками с американской свиной тушенкой закусил. На другой день проснулся, голова сильно болит. В этот день опять водку дают. Я решил не пить, спрашиваю у своих сослуживцев: «Кто водку будет?» Тут же нашелся желающий: «Давай мне, а тебе вот хлеб взамен!» Так мы все при своем остались: у меня две пайки хлеба оказались, а у него водка, которую он сразу же выпил.
- Табак тоже выдавали?
- Махорку нам давали, рассыпную. Ее каждому стаканами отмеряли: по пять, по десять стаканов выдавалось на несколько дней. Я тогда здорово курил, поэтому махорку всегда получал.
- Что для самокруток использовали?
- Да любую бумагу, особенно для этого газеты хорошо подходили.
- Немцы на вас листовки сбрасывали?
- Немцы кидали листовки, когда мы были в Шпотино. Ночью разбудили, причем будили только коммунистов и командиров. Построили их и говорят: «Немцы раскидали листовки, чтобы вы переходили на их сторону. Будете их собирать». Один из тех, кто собирал, мне потом давал эту листовку почитать. Там про Власова было написано, что он был советником в Китае и сейчас собирает свою армию, чтобы бороться с большевиками. Но никто из наших к немцам не пошел.
- А через репродукторы на переднем крае немцы вели агитацию?
- Нет, через репродукторы они с нами не разговаривали.
- Вши были?
- Страшно много вшей было! Покормили мы их хорошо! Прямо приходилось снимать рубашку и бить, бить по ней. Зашли мы в Полесье, в село Василевичи, нам там партизаны помогли немцев побить. Так мы на улице спали, потому что в дом не войдешь - столько на тебе вшей сидит. Если была возможность, мы снимали с себя обмундирование, жгли костры и держали веером нательную рубаху над костром. Местами даже прожигали, если зазеваешься.
- Женщины в полку были?
- У командира полка подполковника Сысоева жена была, официальная. Ну и, конечно, у начальства и ППЖ были, чего уж тут скрывать.
- У Вас ранения были?
- Под Дубровкой мы отступали и меня в голову осколком ударило, и я сразу упал. Слышу, солдат, который бежал рядом, кричит: «Нашего кого-то убили!» Но я после падения вскочил, пытался побежать дальше. Рядом был окоп немецкий, я в него залез. Посмотрел на свою шапку - она пробита, провел рукой по голове – на руке кровь. И я четыре дня думал, чем же это меня так ранило, пока не нашел маленький осколочек в вате шапки.
А моему товарищу пуля на излете попала в тело, пробив шинель, и застряла между ребер. Ее санинструктор вынул, и потом товарищ эту пулю носил в кармане гимнастерки в тряпочку завернутую, как талисман, всем показывая.
В другой раз от близкого разрыва мины обвалился окоп, в котором я сидел, и меня по грудь засыпало. Я потерял сознание и не мог сам выбраться, меня ребята откапывали. Потом однажды нам дали команду залечь, и мы стали окапываться. Копаем и слышим - тишина наступила. А тишина на передовой – это самое время для работы снайперов, это я уже понимал. Копаю я окоп, а сам голову стараюсь спрятать, укрыть ее поближе к земле. Только спрятал голову, а она, пуля, прямо передо мной в землю воткнулась. Снайпер по мне ударил! Меня сразу от страха всего затрясло, я в землю вжался и кричу своему соседу-калмыку Пудинову из Элисты: «Давид! Падай, а то тебя сейчас снайпер снимет!» А тот то ли не понял меня, то ли не расслышал. Выпрямился, а его сразу – раз! – и он упал. Я тогда стал кричать, звать санинструктора: «Сан! Сан!» Смотрю, бежит наш санинструктор, он в очках был. Прибежал, упал возле Давида, перевязывает. Пудинов его все время спрашивал: «Сан, я буду жить?», а санинструктор его успокаивал: «Будешь, будешь».
- «Сан» - это сокращенно от «санинструктор»?
- Да, чтобы длинное слово не кричать, мы его сокращали. Санинструктор оказал Пудинову первую помощь, ушел, а минут через двадцать Давид умер. После, как все закончилось, пришел старшина Кажанов, мы с ним расширили окоп Давида, положили его туда, сняв с него ремень и отдав кому-то его сапоги, и просто закопали. Ни креста на могиле у него не осталось, ничего.
- Как хоронили погибших после боев?
- Никто у нас этим не занимался. Оставались они на поле боя, может кто-то и собирал их, хоронил.
Отступали мы однажды и один на мину наступил, ногу так разворотило, что кость торчала. Он сидит, в ногу вцепился, кричит: «Гитлер проклятый, что же ты с моей ноженькой сделал!» А тогда Майский, он еще живой был, приказал: «Ребята, берите и несите его. Пройдете метров двести, там будет полно раненых лежать. Вот там ему окажут необходимую помощь». Тащили мы его, принесли, куда Майский сказал. Там молоденькая девчонка, младший лейтенант, все плакала, перевязывая всех раненых. Ну и нашему, конечно же, ногу тоже перевязала.
- Во время конной атаки попадали вы под огонь немецких пулеметов?
- Нет, в этом нам повезло. Если бы попали, то пулемет нас всех бы выкосил до одного.
- Часто награждали в полку?
- Нет! Раз или два кому-то дали по медали и все. Не баловали нас наградами.
- Деньги Вам какие-нибудь платили во время пребывания на передовой?
- Нет. Нас даже на Государственный займ подписываться не заставляли, нам просто не платили и все.
- Как у Вас происходила замена петлиц на погоны?
- Мы только сошли с поезда в Подольске, как сразу услышали: «Стойте!» Подходит к нам сержант: «Ребята, вы чего такие все грязные? И почему на вас погон нет?» А наши погоны у нас в вещмешках лежат, мы их на фронте не пришивали. Сержант говорит: «Смотрите, вас бы сейчас патруль, если бы поймал, сразу в таком виде в комендатуру отвел бы, а там заставили бы подметать плац или строевой заниматься». Мы спросили у кого-то нитки с иголкой, зашли прямо у вокзала за угол и стали отпарывать петлицы с шинелей и пришивать на обмундирование погоны.
- Почему петлицы снимали только с шинелей?
- А у нас на гимнастерках даже петлиц не было, чистый воротник и все.
Ой, давайте, может, закончим наш разговор? Устал я уже очень.
- Спасибо Вам за беседу!
| Интервью и лит.обработка: | С. Ковалев |
