Ашик Михаил Владимирович

- Расскажите, пожалуйста, о себе, о своём детстве и юности, о жизни до войны. Кем были Ваши родители?

Я, Ашик Михаил Владимирович, родился 24 июня 1925 года в городе Ленинграде в семье служащего - Ашика Владимира Владимировича. Отец любил очень книги, особенно произведения о путешественниках, с большим уважением относился к классике. У него была страсть к коллекционированию фарфоровых статуэток, но главным его увлечением было прослушивание пластинок на патефоне. Он очень любил старинные романсы и песни Александра Вертинского и Петра Лещенко.

Мама моя, Людмила Михайловна, прекрасно готовила и умела принимать гостей, но ни водка, ни пиво на стол не ставились – только хорошие вина. Ведь папа был непьющим человеком, но был заядлым курильщиком, правда, к концу жизни избавился от этой вредной привычки.

Сестра, Ада Владимировна, была очень близким человеком для меня не только по родству, но и по сердцу, по душе. В жизни называл её Адочкой и, более того, я с ней в годы войны переписывался, нося у сердца её фотографию с дарственной надписью. В 1941-м году я окончил 7-й класс 83-й школы Петроградского района Ленинграда. Как многие питерские мальчишки, бредил морем.

- Чем Вам запомнилось 22-е июня 1941-го года? Как узнали, что война началась?

Утро 22 июня 1941 года застало меня в яхт-клубе, где я входил в экипаж яхты «Чапаев». Как обычно, пришёл на очередные занятия по морскому делу. На эту дату у нас был назначен поход на яхтах до Выборгского залива. Получили паруса, снасти, выполнили все палубные работы и отошли. Поставили яхту на якорь посреди невской протоки и стали высматривать волну в заливе, надеясь на хороший ветер. Ждали сигнала с берега на отход, но вместо сигнала до нас донесся отчаянный крик: “Поход отменяется!” Наш капитан поспешил на берег.  Когда вернулся, то спокойно нам сказал: «Война, матросы!». Расстроенные не столько известием о войне, сколько отменой выхода в море, мы долго и неохотно убирали снасти. Ушли из яхт-клуба под вечер, надеясь, что ненадолго это всё.

Сразу была объявлена трудовая повинность. Через райком комсомола Петроградского района города, с колонной таких же ребят, как и я, были направлены на строительство аэродрома на станции «Горская» вблизи Лисьего Носа (прим. - во время блокады Ленинграда Горская был одним из основных аэродромов, защищавших город с воздуха, наряду с аэродромами Углово, Ржевка, Сосновка, Гражданка и др. С конца 1941 года здесь располагались: 26, 192, 15, 2-я эскадрилья 158 и 103 истребительные авиационные полки и 125 авиационный полк бомбардировщиков. Рядом с настоящим аэродромом, ближе к Лисьему Носу, был построен фальшивый, с самолётами из фанеры, с целью дезориентировать противника. На территории аэродрома в землянках проживал технический состав лётных полков, а сами лётчики жили в общежитиях в Лисьем Носу). Аэродром начали строить одними лопатами на кочковатом болоте, но дней через десять-пятнадцать на выровненную нами взлётную полосу уже сели первые самолёты. В городе стала формироваться армия народного ополчения, был установлен комендантский час, запрещено передвижение в ночное время без установленных пропусков, соблюдались правила светомаскировки.

- Расскажите, как Вы и Ваша семья пережили первую блокадную зиму в Ленинграде? Какую норму хлеба получали? И как Вы эвакуировались по Дороге Жизни? Как сложилась жизнь Вашей семьи в эвакуации?

Вернувшись в Ленинград со стройки аэродрома, я узнал, что здание 83-й школы, в которой мы учились, занято какой-то воинской частью. Чтобы не искать другой школы, решил пойти учиться в морской техникум на Васильевском острове. Успешно сдал экзамены, был зачислен на судоводительское отделение.

1-го сентября 1941 года нас построили в колонну, привели на берег Невы, посадили на пароход и отвезли в село Рыбацкое, чтобы копать там противотанковый ров. К тому времени немцы уже вышли на берег Невы, и бои велись в нескольких километрах, за посёлком Колпино (прим. - ныне город в составе Колпинского района Санкт-Петербурга. С началом войны в Колпине формировались части народного ополчения, 24 августа — 4 сентября 1941 года из рабочих Ижорского завода был сформирован Ижорский батальон. Линия фронта проходила в непосредственной близости от территории завода, который подвергался вражеским артобстрелам. По не полным данным за время войны от артиллерийских обстрелов и голода в Колпинском районе погибло 4600 человек, не считая погибших на фронте. Разрушения были столь катастрофическими, что некоторые архитекторы предлагали строить завод и город на новом месте).

Через неделю кольцо блокады вокруг Ленинграда замкнулось, и начались ночные бомбёжки города. Копая ров, мы видели за своей спиной полыхавшую пожарами линию горизонта и, казалось, что весь город в огне. Когда противотанковый ров был готов, студентов техникума вернули за парты, но учёба продолжалась всего несколько дней. Нас вскоре снова вернули в район села Рыбацкое.

На этот раз нужно было копать землянки для бойцов, которые находились тут же в открытых траншеях, а бои шли в трёх-пяти километрах у посёлка Колпино. Когда в октябре 1941 года мы вернулись в Ленинград, то занятия продолжаться фактически не могли: отключилось электричество, не было отопления, прекратил работу водопровод, а с ним – и канализация.

Наша семья чудом пережила эту страшную зиму! Как-то сразу и быстро наступила голодная и небывало холодная зима. Морозы превышали 30-градусную отметку. Доставка в квартиру дров и воды была обязанностью моей и сестры. Частым явлением стали трупы на улицах и в квартирах. Голод, холод, бомбёжки и артобстрелы семья пережила без потерь. Все мы выжили только заботами нашей матери.

Мою семью в марте 1942 года вывезли по ледовой дороге на Большую землю в местечко Кобона (прим. - деревня в составе Суховского сельского поселения Кировского района Ленинградской области. Здесь проходила знаменитая Дорога жизни, связывавшая блокадный Ленинград с Большой землей. Первая колонна из 60 машин с продовольствием ушла из Кобоны по льду Ладожского озера в блокированный Ленинград 23 ноября 1941 года. Зимой 1941—42 года в Ленинград через Кобону было перевезено более 360 тысяч тонн грузов, главным образом продовольствия и боеприпасов, а из Ленинграда было эвакуировано около полумиллиона человек).  Далее от Тихвина в железнодорожном эшелоне, сформированном из товарных вагонов, ехали  почти месяц.

И вот, наконец, мы прибыли на станцию Белая Глина Краснодарского края. На станции в то время не было ни перрона, ни вокзала. Выгрузили нас в степи, и всех ленинградцев расселили по местным сёлам. Мы попали в колхоз «Луч Ильича» села Новопавловка. Там три месяца бесплатно кормили за счёт колхоза, а затем вылечившиеся от дистрофии стали помогать колхозникам.

- Когда Вы были призваны на фронт и куда первоначально попали? Чему начали обучать, Вас же не сразу на фронт отправили?

Расскажите, при каких обстоятельствах приняли первый бой?

Летом 1942 года это село было оккупировано немецкими войсками. Там хозяйничали, в основном, полицаи. Немцы в селе появлялись редко. Никаких боевых действий в округе не было. 29 января 1943 года в Новопавловку со стороны Белой Глины пришли несколько красноармейцев. Произошло это буднично и тихо. Село было освобождено.

2 февраля 1943 года я (в числе 25 юношей 1925 года рождения) пошёл в военкомат Белой Глины. Несмотря на то, что многим из нас ещё не исполнилось 18 лет, у нас тут же приняли военную присягу, выдали винтовки и включили в проходящую маршевую роту.

Так в 17 лет я был зачислен рядовым в 50-й запасной полк, предназначенный для пополнения частей 44-й армии. Я вместе с другими новобранцами, без всякой подготовки, в домашней одежде, в которой из Ленинграда ещё эвакуировался, но с винтовкой, пошёл по степям на передовую. Винтовки нам выдали ещё в военкомате.

Первый бой мы приняли под Батайском, недалеко от Ростова, но сам Ростов был ещё в руках противника. Мы шли к фронту. Вся наша группа была 1925 года рождения, и у нас был очень высокий моральный дух!

Получилось так, что мы со стороны железнодорожной станции Батайск подходили к Ростову. Нас развернули в цепь, и мы практически слёту и сходу, ничего не соображая, захватили Батайск! Сейчас это большой город, а тогда это был так, хуторок у Дона. После этого мы вышли к Дону со стороны Синявки (прим. - Синявское, село в Неклиновском районе Ростовской области). Нас обстреливали немцы, а лёд был скользкий-скользкий, практически отполированный ветрами. Пули, не долетая до нас, шлёпались на этот обледенелый, как зеркало, лёд. Некоторые пули продолжали скользить по льду, и я помню, как нашелся какой-то один остряк, который, увидев такую пулю, кричал: «Чья? Подбери!». Так что дух у нас был очень высок!

- Как Вы попали служить в морскую пехоту? Как называлась Ваша воинская часть?

Передача маршевиков 50-го запасного полка была произведена на берегу Мёртвого Донца. Я оказался во 2-м батальоне 1275-го стрелкового полка 387-й стрелковой дивизии. Именно здесь мне пришлось осваивать военное дело летом 1943 года. Служил рядовым солдатом, подносчиком патронов в пулемётном расчёте, помощником наводчика пулемёта, затем – наводчиком. Выполнял даже обязанности командира отделения. И всё это происходило на протяжении двух-трёх месяцев.

17 июля 1943 года я был ранен во время наступления. После лечения в госпиталях Ростова, Зернограда и станицы Орловской был направлен в батальон выздоравливающих на станцию Зверево. Оттуда меня направили в Донбасс. После освобождения нами города Макеевка я, ставший к тому времени младшим сержантом, был направлен на курсы младших лейтенантов Южного фронта, вскоре переименованного в 4-й Украинский. Происходило это так.

Наш запасной полк построили в 2 ряда, и какой-то капитан прошёл вдоль строя и говорил: «Выходи, выходи и ты выходи!». Меня он тоже выбрал. Так я оказался на этих 4-х месячных курсах.

Обучение на курсах шло фактически в движении, потому что мы наступали, а курсы являлись резервом командующего фронтом генерала Ф.И. Толбухина. Курсанты были всегда вооружены, имели при себе полный боекомплект патронов и гранат.  Размещались в хатах попутных сёл, а то и под открытым небом.

19 апреля 1944 года состоялся выпуск курсов младших лейтенантов. Эти курсы я успешно закончил, ни одной четвёрки, одни пятёрки. От первой и до последней. В архиве есть мой аттестат. Я, получив звание младшего лейтенанта, оставался по-прежнему в солдатском обмундировании.

Позже, в числе большой группы выпускников в 300 человек, был направлен в Отдельную Приморскую армию в Крым.

Пешком пришли в Симферополь, только как неделю освобождённый нашими. Наш 4-й Украинский фронт наступал по Крыму.

Там получил назначение - зачислили меня на должность командира стрелкового взвода 144-го отдельного батальона 83-й отдельной Новороссийской бригады морской пехоты. Произошло это так.

До этого с нами разговаривали только в строю, а тут мы входили в кабинет по одному, там сидел улыбчивый подполковник, который посмотрел на меня и спросил: «В морскую пехоту пойдёшь?». «Конечно-конечно» - говорю. Так я получил назначение в морскую пехоту. Мы, это человек 20 моих однополчан, пошли пешком в нашу часть, и нагнали её в Карасубазаре (прим. - сейчас город Белогорск в Крыму). А тогда там жили крымские татары.

- Расскажите, пожалуйста, о своем боевом пути в качестве офицера морской пехоты.

Я освобождал Одессу, Бессарабию, Румынию, Болгарию, Югославию. В составе Дунайской военной флотилии прошёл Венгрию, Австрию, Чехословакию. Там и закончил войну, в Праге. За годы войны был несколько раз ранен. Всегда возвращался в свой взвод.

Я фактически командовал своим взводом с мая 1944 года по июль 1945 года. Я получил на этой должности звание лейтенанта и 4 раза был награждён.

- Вы были ранены – когда и при каких обстоятельствах? Где лечились?

Первый раз я был ранен ещё рядовым.

Второй раз ранен, когда был уже командиром стрелкового взвода морской пехоты. Мы ходили несколько раз в атаку на окраину Будапешта. Там мы потеряли много наших ребят, а мне осколок попал сюда (показывает на себе) и выскочил.

Третий раз я был ранен осколком в чехословацком городе Брно. Но уже в санроте женщина – врач посоветовала мне его не удалять. Сказала так: «Если не вырезать, то через пару недель будете в строю, а если вырезать, то это на месяц». Ну, я отказался. Так он и остался во мне.

Последний раз я был ранен 26 апреля 1945 года, а через пару недель закончилась война. Мне ещё не было и двадцати. 20-ть лет мне исполнилось в июне 1945-го.

- Как немцы относились к советской морской пехоте? Как они оценивали уровень подготовки, вооружение?

Я думаю, что они очень часто и понятия не имели, что перед ними стоит морская пехота. Наша морская пехота внешне была как обычная пехота. Никаких чёрных бушлатов и тельняшек у нас не было. У нас были зелёные американские шинели.

Может быть, в 1941 году, когда матросы сошли с кораблей на берег, что-то такое и было. Ведь морской пехоты до войны не было, а во время войны это были добровольцы с кораблей.

Я туда пришёл уже в мае 1944 года. В основном, мы ничем не отличались от строевых обычных частей. Нас немцы называли «Чёрной смертью». У нас были отдельные ребята, и их было достаточно много, которые сохранили или выменяли где-то морскую форму, и стояли с нами в одном строю.

- Приходилось ли Вам ходить за «языком», брать пленных? Какое было отношение к военнопленным, делили ли их на немцев и их союзников?

Нет, за языком я не ходил, потому что был командиром стрелкового взвода, а не взвода разведки. Кстати, среди наших выпускников курсов младших лейтенантов несколько человек попали в разведку. Потом я их встречал, они разведчики, нос сразу к верху! Мы ведь обычная пехота, а они разведка.

Пленных мы брали очень много! Я не помню случая, чтобы кто-то ударил или оскорбил пленного. На подступах к Будапешту мы наступали цепью ночью, а когда рассвело, то оказались перед фронтом мадьяр (венгров), которые копали окопы против нас. Они, увидев нашу цепь, сразу подняли руки вверх. Один из них, на вид лет 30, но с бородой, начал плакать навзрыд. Мы стали их успокаивать. Я назначил одного из них старшим, такого солидного дядю, объяснил ему, как мог, он сразу стал командовать, и они пошли в наш тыл. А мы пошли выполнять нашу боевую задачу.

Части СС тоже попадались среди пленных, но к ним относились, как ко всем пленным. Не стреляли. Я даже не слышал фактов, чтобы с ними плохо поступали. Может где-то и было такое...

- Какое вооружение было в вашем взводе и, в частности, у Вас? Было ли холодное оружие? Какие гранаты использовали?

У меня сперва был револьвер - Наган, но к нему вечно было мало патронов. А я любил пострелять, как и любой мальчишка. Я всегда хотел стрелять. Потом солдаты мне подарили Вальтер, найденный при обыске захваченного обоза. И я до конца войны воевал с этим Вальтером. Когда меня демобилизовали, то у меня было 2 пистолета: итальянская Беретта и Вальтер.

Потом, уже когда служил командиром полка во внутренних войсках, то вызвал начальника артбоепитания и приказал поставить их на учёт.

У меня росло два сына, вот и я подумал, что, а вдруг они найдут эти пистолеты. Начальник артбоепитания меня спрашивает: «Товарищ майор, откуда?!». Говорю ему: «Оттуда».

Автомат ППШ у меня всегда был. Немецкого оружия у нас, конечно, не было. Гранаты у нас были, как правило, Ф-1(лимонки). Были и противотанковые, название сейчас не помню. Бывало, вызовут на КП или в штаб и проведут 15-минутное занятие с новыми гранатами, научат, как ими действовать в бою.

- А во взводе какое было вооружение?

Во взводе у меня было 4 отделения, в каждом отделении был ручной пулемет Дегтярева. Остальные стрелки имели карабины, кроме троих с автоматами ППШ - они всегда замыкали нашу колонну в конце. У нас не было винтовок, только карабины со штыками. На винтовках штык плохо закреплялся, а на карабине не отсоединялся, и всем это очень нравилось. В моем взводе, значит, были карабины, 4 пулемета и 4 ППШ.

Против танков использовали только гранаты, противотанковые расчёты не входили в мой взвод. Я несколько раз высаживался десантом, и только однажды приказали каждому офицеру взять по 2 противотанковых гранаты, а солдаты брали их, это само собой. Это делалось потому, что разведка донесла, что у противника появилось много танков. Но это был один такой эпизод.

- Расскажите, пожалуйста, историю про офицерский штурмовой батальон и о боях при штурме Будапешта, в котором он участвовал.

Он так и назывался - офицерский штурмовой батальон, а не штрафной. Туда попадали не те, кто был осуждён на фронте военным трибуналом, а только офицеры, побывавшие в плену; такие батальоны формировались в специальных проверочных лагерях. Они были на всех фронтах. И служили в них от младшего лейтенанта до полковника. Эти офицерские штурмовые батальоны бросали очень часто в атаки на передовой. После таких успешных атак их и освобождали.

В Будапеште, когда мы штурмовали в центре гору Геллерт, с нами шёл этот офицерский штурмовой батальон. В их документах было записано, что они находятся в батальоне за пребывание в плену. Там, где я их видел, потери были минимальные. Воевали они очень хорошо!

- Вы прошли с боями Украину, Бессарабию, Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию, Чехословакию, Австрию. Что Вас удивило, заинтересовало в жизни этих стран, по сравнению с Россией? Как вас встречали народы этих стран, чувствовалась ли разница в отношении к вам?

Конечно, разница ещё как чувствовалась! В Бессарабии мы шли, так там люди бедно жили, и на нас даже не оглядывались. Мы им были неинтересны. Это было в августе месяце, жара стояла большая.

В Болгарии нас называли «братушки», хорошо встречали. Но мы понимали, что они так и немцев встречали до нас.

В Югославии встречались с партизанами. Люди там жили очень бедно. Даже такой местный продукт, как табак, было не достать. Когда мы в колонне проходили какое-нибудь селение, то их старики просили табак у нас.

А вот Венгрия была богатая, как и Болгария.

- Расскажите о Вашем главном бое на войне, за который Вам присвоили звание Героя Советского Союза - об Эстергомском десанте.

В марте 1945 года 144-й батальон был направлен в венгерский город Эстергом. Задача десанта состояла в том, чтобы на бронекатерах прорваться на правый берег Дуная, выйти к шоссе Будапешт-Вена, оседлать его и удерживать до подхода наступающих с фронта частей.

Всего нас было в том десанте 536 морских пехотинцев, из нас сформировали десять групп. В мою, кроме стрелков взвода, включили 45-миллиметровую пушку, два станковых пулемёта, три миномёта, шесть противотанковых ружей и отделение сапёров с противотанковыми минами.

Наши десантники ещё перед посадкой на катера освободились от буханок, банок с консервами… Вместо них набили вещмешки гранатами и коробками с патронами. Бой в тылу врага был рассчитан на сутки, но наши наступающие войска подошли лишь на четвёртый день.

Всё это время десант подвергался многочисленным атакам танков и пехоты противника. Позиция моего взвода оказалась на самой дороге, вдоль которой и наносились основные удары контратакующих групп. К концу третьего дня от моей десантной группы численностью 65 человек в строю оставалось 13, не считая раненых.

- Кто и в каких обстоятельствах вручал Вам Звезду Героя? Кто ещё из участников этой операции был удостоен этого звания? Как вы отмечали вручение этой высокой награды?

Этого звания, кроме меня, был удостоен парторг моей десантной группы, старший сержант Габлия Варлам, абхаз. Также Звезду получил наводчик противотанкового ружья Коля Почивалин.

Мы знали, что у немцев будет много танков. Мне в тот десант дали 6 противотанковых ружей, так вот пятеро из них погибли. Так мы трое получили звания Героев ровно через год, Указ вышел только 15 мая 1946 года.

Я уже служил в другой части, но фамилия редкая такая у меня, вот мне ребята и сказали, что это про меня. Правда, мои начальники в части не воевали со мной в войну и сказали, что с такой фамилией много лейтенантов в нашей армии. В указе не было ни должности, ничего конкретного, просто написано, что лейтенант. Я сам никуда не ходи и никого не просил.

Демобилизовался и приехал в Ленинград к родителям, поступил на службу в МВД.

В 1947 году вызвали меня в штаб на Дворцовой площади. От Указа до вручения прошло больше полугода, получается. Пришел в наградной отдел, там подполковник всё проверил и сказал, что мне надо явиться к члену Военного совета такого-то числа и в такое-то время для вручения награды.

Прошло недели две где-то, там срок большой был, и вот пришёл я на награждение.

Вручал мне Звезду Героя генерал – лейтенант Богаткин (прим. - Владимир Николаевич Богаткин, 9 (22).02.1903—17.01. 1956) - генерал-лейтенант Советской Армии, участник Гражданской и Великой Отечественной войн). Прямо в своем кабинете. Доложил, что прибыл. Он вышел из-за стола и вручил мне коробочку со Звездой и орденом Ленина, потом поздравил. Вышел из его кабинета, а там, в приёмной, было человек пятнадцать, так меня все окружили, смотрят награды и поздравляют. Я ведь до этого и близко этих наград не видел, тогда это большая редкость была.

Никак не отмечал я вручение, тогда это не принято было.

- Какие у Вас ещё есть боевые награды? За какие операции они были получены?

Первую награду я получил за участие в форсировании Днестровского лимана, которое проводилось в процессе Ясско-Кишиневской операции. Ночью на вёсельных лодках, их было около пятисот. После небольшой тренировки мы форсировали этот лиман. Когда до берега оставалось метров сто, то немцы проснулись и открыли огонь. Там немцы были артиллеристы, а румыны - пехота. Высадились мы, и с ура взяли населённый пункт на берегу.

За успешные боевые действия в ходе десантирования бригады на западный берег лимана, я был награжден орденом Красной Звезды. Хотя представляли на орден Отечественной войны 2-й степени.

Вторая награда - представляли опять на орден Отечественной войны, а дали орден Богдана Хмельницкого 3-й степени за форсирование Дуная. 5 декабря 1944 года, участвуя в десантировании у города Дунапентели (прим. - также назывался Пентеле (Pentele) или Дунапентеле (Dunapentele), Сталинварош (Dunaújváros ), Дунауйварош (Dunaújváros) я был награжден этим орденом. В наградном листе было написано, что одним из первых переправился и выполнил боевую задачу. В последующих боях на дунайском острове Чепень получил ранение, а после излечения сумел вернуться в свой батальон, который вёл бои в Будапеште.

За взятие города Будапешта был награжден медалью «За отвагу», а затем и медалью «За взятие Будапешта».

- Кого из полководцев Вы лично встречали на войне? Какое впечатление они у Вас оставили?

Никого не довелось встретить.

Весть о Победе застала меня в санроте, когда однополчане освобождали восставшую против фашистских оккупантов Прагу.

9 мая 1945 года в приказе Верховного Главнокомандующего среди отличившихся частей была названа наша 83-я бригада. Кстати, это была 14-я благодарность Главковерха морским пехотинцам за ратные подвиги.

- Расскажите, пожалуйста, о Вашей жизни после войны, о Вашей семье.

В июле 1945-го 83-я отдельная бригада морской пехоты была расформирована. Я продолжил службу в 113-й гвардейской стрелковой дивизии, из которой демобилизовался как офицер, трижды раненый в боях и не имевший военного образования.

В конце августа 1946 года вернулся в Ленинград к родителям, меня приняли на службу в органы Министерства внутренних дел. После войны окончил Ленинградскую офицерскую школу МВД, Военный институт КГБ имени Ф.Э.Дзержинского. Тридцать лет служил во внутренних войсках, в том числе в должностях командира полка, начальника штаба дивизии.

С 1970 года – заместитель начальника Высшего военно-политического училища МВД СССР. После ухода в отставку двадцать лет работал на Кировском заводе ведущим инженером в отделе научно-технической информации конструкторского бюро.

Я также написал несколько книг, очерков и статей, в основном о боевом пути 83-й бригады морской пехоты. 

Со своей супругой, Анастасией Михайловной, уже почти 70 лет живём в браке, у нас два сына.

Авторы выражают глубокую признательность внуку Героя, Михаилу Ашику, за помощь в организации и проведении интервью, а также за предоставленные материалы из семейного архива ветерана.